Скала и Пламя

3 часть

— И чего Стей тянула кота за яйца? О чем думала? Твоей Аннушке кровь пустить — редкое удовольствие, — посетовала Нори, запрыгивая на стол.

Артур хмыкнул.

— Чего ты на нее взъелась, Нор? Нормальная Анька девка, — вяло попытался защитить жену Артур.

— То-то и оно, что девка. Лучше не скажешь, — стояла на своем Нори. — Кинжальчиком бы ей по горлу, и всем бы стало легче.

— Ты слишком легко говоришь о смерти, словно убить так просто.

— Думаешь, она действительно хотела ее убить?

— Не знаю, Цветочек. Ее? Меня? Себя?

— Себя? Вот уж вряд ли, — фыркнула Эланор.

Она взяла со стола карандаш, чтобы занять чем-то руки, которые так и тянулись к Артуру.

— Наталья себя очень любит, чтобы убить. Тебя — это более вероятно. Любую твою бабу такое желание посещает пару раз в сутки. Но Наташка — не любая. Ты ей нужен, так что, скорее всего, кинжал она достала в честь твоей ненаглядной женушки. Уж она-то точно не оставляет простора для выбора.

— Ты думаешь, убить так просто?

Артур встал с кресла, угрожающе нависая над Нори.

— Это даже физически нелегко сделать.

Он забрал у нее карандаш.

— Ты ведь так вкусно готовишь мясо, Нор. Тебе приходится его резать. Понимаешь, о чем я?

Нори сглотнула, а потом вскрикнула, потому что Артур воткнул ей в плечо карандаш. Он не вошел в кожу, но очень неприятно давил, причиняя боль.

— Это ведь непросто, даже если нож хорошо заточен. Приходится приложить усилия.

Он надавил сильнее, и Нори зашипела, терпя боль, но, не делая попыток помешать ему.

— А морально этих усилий нужно еще больше. И боль, она обоюдоострая. Убивая кого-то, ты и себя убиваешь.

Нори охнула, потому что грифель карандаша сломался, оставив в ее коже маленькую глубокую ямку. Девушка попыталась отстраниться от пронзительного серебряного взгляда, в котором снова заполыхал темный огонь, но Артур прижал ее ноги своими к столу, скрутил пальцами запястья.

Эланор тихо хныкнула от боли, которая снова вернулась.

— Не надо так легко говорить об убийстве, Нори. Это не шутки.

— Уж мне можешь не рассказывать, — скривилась она.

Артур тут же отпустил ее. Перед глазами встало лицо Эрика. Конечно, Нори не понаслышке знала о том, как непросто жить с убийцей. Когда он сам жил с Эриком, то часто слышал, как он кричит во сне, знал, что дядька страдает бессонницей и угрызениями совести.

— Я не убийца, Артур. Мне можно так шутить, — тихо проговорила Нори, дуя на покрасневшие запястья.

— Ты такая странная, Нори. Вроде наша, Северная, но слишком чистая.

— Самому не смешно? В каком месте я чистая?

— Тут, — Артур провел пальцем по ее виску, — здесь, — его рука легла на ее сердце.

Нори сглотнула, почувствовав новую волну возбуждения от его прикосновения к своей груди.

— Только между ног меня не трогай, ладно? — попросила она, пряча эмоции за нахально вздернутой бровью.

— И не собирался.

— Заливай.

— Не обольщайся.

— Лицемер.

— Фантазерка.

— Обожаю тебя, придурок.

— Взаимно.

Артур не сразу понял, что улыбается, гладя Нори по щеке. Он сам от себя был в шоке. Спектр эмоций к этой девочке резонировал в нем от банальной похоти до трепетного восхищения. Она всегда ему нравилась, но он никогда толком не понимал, как с ней правильно контактировать. Они были приятелями, потом эпизодическими любовниками, теперь стали почти родственниками, которые снова скатились до вожделения.

Все, что происходило сейчас с Артуром, было одновременно сложно и просто. С Нори ему было легко. Она всегда принимала его без прикрас, настоящего, не пытаясь изменить, переделать. Эта девочка не ждала от него ничего, она любила его таким. И Артур мог быть с ней самим собой — редкое удовольствие.

***-

Мне место там, где нахожусь я сейчас -

Вы в том уверены — и это прекрасно!

— Что за новости, Артур? Как это, ты не вернешься в школу?

Генрих Лазаревич Савицкий стоял посреди гостиной своего брата и явно не врубался в заявление сына.

— Вот так, отец, — развел руками Артур. — Я не вернусь в школу. Мне нравится в Питере.

— Что за шутки, парень? Я ведь не запрещал тебе проводить каникулы здесь, но школа…

— Здесь тоже есть школа, пап. Я хочу остаться в Петербурге, остаться с Эриком.

— Ты бредишь, Артур.

— Пусть так, но я остаюсь.

Генрих вздохнул, сжал пальцами переносицу, всем своим видом давая понять, что он безумно устал от выкрутасов разгильдяя сына. Выражение его лица было непроницаемо, когда он начал в очередной раз озвучивать прописные истины.

— Сын, ты Савицкий. Ты должен получить лучшее образование, и частный пансион в Англии…

— Твой частный пансион — это полная херня, — перебил его Артур. — Там можно с тоски повеситься. Образование в России ничем не хуже для того, кто действительно хочет учиться.

— Но…

— Но что, пап? Какая тебе, блин, разница? Получаешь удовольствие, запихивая меня в эти пафосные школы с тюремным режимом? Это лично твои проблемы. Я хочу жить в Питере, с Эриком.

Генрих сжал кулаки. Он не очень хорошо знал своего сына. Артур все меньше проводил время с родителями, предпочитая общество дяди Эрика. Сначала старший Савицкий не видел в этом большой беды. Его часто переводили из одного консульства в другое, и Артур не успевал заводить друзей или даже просто привыкать к одному месту, которое мог бы назвать домом. Когда ему было десять, каникулы выпали на один из таких переводов-переездов. Чтобы ребенок не мешался под ногами, его сплавили в Питер к дядьке.

Как ни странно, но Эрик не воспринял племянника, как обузу. Наоборот, по возвращении Артур взахлеб рассказывал матери семейные легенды вперемешку с историями Толкина. Белла Савицкая с трудом изображала интерес, сдержанно кивая сыну. Все три дня, что они провели вместе до начала учебного года. На прощание Артур выразил желание съездить к Эрику на зимние каникулы, что родители одобрили сразу же. Генриха немного напрягла такая внезапная симпатия сына к дяде, которого он раньше видел лишь эпизодически на каких-нибудь очень важных семейных мероприятиях, типа похорон или свадеб. Но это напряжение, как рукой сняло после звонка Эрику. Брат без колебаний согласился на новогодние каникулы с племянником, заявив, что Артур отличный пацан, настоящий Савицкий.

Очень скоро все свободное от учебы время юный Артур стал проводить у дяди. Родители лишь на пару дней забирали его домой, прежде чем сдать в очередной пансион. К слову, пансионы менялись часто, так как истинная Савицкая натура проявилась в Артуре очень рано. Он был заносчив, не сдержан, иногда даже жесток. Когда материальные доводы переставали работать, Генрих переводил сына в другую школу. К пятнадцати годам Артур сменил три пансиона и был отчислен из двух закрытых школ. Это, в общем-то, сказалось только на его поведенческой характеристике. По части знаний Артур Савицкий всегда был впереди. Он имел высшие оценки по всем предметам, но тяготел все же к гуманитарным наукам. Любознательность и потрясающая память в сочетании с аналитическим складом ума делали Артура эдаким юным злым гением. Будь он нищим, то легко бы мог добиться бесплатных грантов на обучение в лучших школах Европы. Но нищим Артур не был, поэтому лучшие школы и так были для него открыты.

Но, в конце концов, даже роскошь и престиж европейского классического образования наскучили. Надоела казенная одежда, пускай и сшитая по выкройкам модных домов. Надоели чужие языки, хоть и говорил Артур на них, словно на родном. Надоели чужие лица, традиции, обычаи. Артур никогда не считал себя русским, но привычки, которые он перенял от Эрика, склоняли сердце к России.

Все свое пятнадцатое лето он провел с Эриком в Питере. И не только в городе. Дядя впервые взял его на реконструкции боев и на ролевые игры. Артур, дитя урбании, цивилизации и всяческих прогрессивных благ, сам от себя не ожидал такого. Он с удовольствием спал в палатке, ел нехитрую пищу с костра, справлял нужду практически под кустом. А еще он пропитался духом битв. Легенды и мифы оживали у него на глазах, питая древние корни, пробуждая в нем дух воина, который спал до поры.

Проснувшись утром в гостевой спальне Эрика, которая уже давно стала ему родной, Артур сразу вспомнил, что сегодня за ним прилетает отец. Это значило, что каникулы кончаются и после недели натянутых улыбок и вынужденных разговоров с родителями, он должен будет уехать в очередной пансион. Эта мысль огорчила его, но очень ненадолго. Почти сразу на смену унынию пришло обжигающее, почти болезненное желание остаться в Питере, остаться с Эриком.

Артур обдумывал эту мысль, пока принимал душ. А по пути в аэропорт выложил все дяде. Эрик молчал минут пять. Он хмурил лоб, а Артур в это время едва сдерживал улыбку, потому что ему казалось, еще немного и извилины от интенсивных размышлений полезут у дядьки из ушей.

— Ты ведь не против? А молчишь, потому что прикидываешь, как лучше все преподнести моему отче? — осторожно предположил Артур, устав от тишины.

Эрик только хмыкнул и кивнул. Прежде, чем Генрих сел в машину, дядя сказал:

— Сам ему объявишь, Артур. Но я поддержу. Обещаю.

— Мне большего и не нужно, — довольно кивнул парень.

И вот теперь Артур стоял напротив отца, схлестнувшись с ним взглядами. Генрих слишком хорошо знал: когда в глазах сына полыхает этот зловещий огонь — жди беды. Ему не удастся заставить Артура снова учиться в закрытой школе. Последней надеждой был Эрик.

Но и этот вариант отпал, едва младший брат поднялся с дивана, встал рядом с племянником, обнял парня за плечи и сказал:

— Брось, Генри. Оставь пацана в Питере. Будет у него лучшая школа, да и я присмотрю.

— Уж ты присмотришь, — процедил Савицкий сквозь зубы.

— Хватит, пап, — снова встрял Артур. — Я с Эриком провожу больше времени, чем с тобой и матерью. Какая тебе вообще разница, где я буду жить? Питер — Англия, главное, что подальше от вас.

Генрих в очередной раз картинно вздохнул, изображая жуткую усталость с легкой примесью разочарования.

— Это для твоего же блага, сынок. Лучшие школы…

— Ой, хватит уже про эти школы, отец. Надоело.

— Ты — Савицкий, Артур, поэтому не хватит. Репутация нашей семьи…

— Как раз и не пострадает, если я перестану вылетать из твоих элитных школ.

Понимая, что не переспорит сына, Генрих обратился к брату.

— В кабинет на два слова.

Эрик пожал плечами и последовал за ним. Артур проводил их взглядом, досрочно празднуя победу. Отец был упрям и жесток, мог пресечь все его порывы одним лишь приказом. Но уж если он решил потолковать с Эриком наедине… Артур в этом споре поставил бы на дядю и последние штаны.

— Ты понимаешь, что он неразумный пацан и ему нужен жесткий контроль? — начал Генрих без лишних вступлений.

— Артур разумнее многих своих сверстников, а контроль воспринимает, как угрозу. Ему нужна свобода, Генри, и немного помощи, направления, — парировал Эрик.

— Белла взбесится.

— Угу, прям. Ей насрать. Если нечем будет выпендриваться перед кумушками, то подкинь версию, что сейчас модно получать образование именно в России. Она сразу успокоится.

— Ему пятнадцать, Эрик. Это очень опасный возраст.

— Классный возраст, брат. Школа, девочки, романтика.

— Сигареты, алкоголь, наркотики, — продолжил Генрих.

Эрик только плечами пожал.

— И так бывает. Главное не увлекаться. Как ты.

Старший брат обжег его яростным взглядом, но Эрик и не думал идти на попятную.

— Если у тебя были с этим проблемы, Генри, то это лишь твои проблемы. Не проецируй на сына. И даже не втирай мне, что частная школа оградит его от этого дерьма. Ты вроде нюхать начал именно там?

Генрих так сильно стиснул челюсти, что желваки заходили, выдавая его беспомощное бешенство. А Эрик спокойно продолжал:

— Я не дам тебе гарантию, что Артур будет тут вести здоровый образ жизни. Но мне и без этого ясно, он достаточно умен и не завязнет ни в алкоголе, ни в наркоте.

— Ты слишком ему доверяешь.

— Тебе следует доверять ему хоть чуть-чуть.

— Похоже, я вынужден.

Генрих вышел, хлопнув дверью.

— Похоже, тебя это ничему не научит, — поговорил Эрик себе под нос.

***-

И вместо проклятий придумать приветствий вязь.

— Приехали, — объявил Эрик, глуша мотор внедорожника.

Артур не спешил выходить, осматривался. Его слегка потряхивало от сладкого возбуждения, предчувствия чего-то нового, очень важного. Много раз он спрашивал у Эрика, куда тот уезжает то на выходные, то на неделю, но дядя всегда загадочно улыбался. «Узнаешь в свое время», — говорил он.

Время пришло, когда Артур начал откровенно скучать на реконструкциях и ролевухах. Ему стали неинтересны бои на текстолите, отдых на свежем воздухе вдали от цивилизации перестал казаться экзотикой, и закончились все интересные дамочки-толкинистки.

Вернувшись однажды с Севера на день раньше, Эрик обнаружил в своей квартире банальную подростковую тусовку. Артур был пьян в дрова. Ему хватило ума и наглости отказаться от оправданий и предложить дяде присоединиться. Что Эрик и сделал. Он не без удовольствия завис с приятелями собственного племянника, даже снял какую-то нетрезвую девицу, с которой кувыркался до утра. Когда девица исчерпала все свои фокусы и была отправлена домой, Эрик пошел в комнату Артура. Там он обнаружил трех подростков без одежды и сознания. Отправив полусонных гостей на такси, он взялся за племянника.

Никогда еще Артур столько не бегал. А учитывая, что его мучило жуткое похмелье и недосып, воспитательный процесс показался ему сущей каторгой. После бега Эрик впервые провел его в оружейную, где позволил выбрать меч. Настоящий. Заточенная сталь. Здесь же, в зале, состоялся первый бой Артура Савицкого. Настоящий. Эрик не обременил его защитой в виде доспехов и кольчуги. Они бились, пока парень не попросил пощады. То, что обошлись без крови и увечий, потом обоим казалось чудом. Но в тот момент Эрик был зол, а Артур еще слегка пьян, поэтому оба не чувствовали страха.

Парня била похмельная дрожь, а руки тряслись от адреналина, но он был абсолютно, всепоглощающе счастлив. Ощущения были такими яркими и острыми. Он мгновенно понял, что Эрик таким образом посвятил его во что-то большее, чем реконструкции боев и ролевые игры.

Конечно, потом дядя рассказал ему о Севере. Конечно, Артур проникся этой идеей, духом, семантикой. Семейные легенды приобрели новый смысл. Словно сказка превратилась в жизнь. И почти каждый день они стали тренироваться вместе. Лишь спустя полгода Эрик сообщил Артуру, что тот готов.

— Имя оставишь свое? — спросил Эрик, снимая очки, чтобы оставить их в машине.

— Нет, — помотал головой Артур, улыбаясь. — Здесь я Кеннет.

— Кеннет? — приподнял бровь дядя. — Это как понимать: пламенный или красивый?

— А по всякому, — нагло улыбнулся парень.

— Коротко как? Кини?

— Кини — это для девочек, дядь. Ты ж не девочка. Кеном зови, если лень договаривать.

— Как скажешь, — Эрик покачал головой, но решил не углубляться в нудные лекции о девочках.

Они наконец вылезли из машины и начали разгружать багажник, когда на поляну въехал еще один внедорожник.

— Московские номера, — отметил Кен еще издали.

— Стейна, — только и выдохнул Эрик с легким волнением в голосе.

От Кена, разумеется, не ускользнуло изменение в интонациях, но он почел за лучшее промолчать. Да и сам парень сразу же весь напрягся и приосанился. Конечно, он слышал о Стейне. Наталья Латышева, популярная столичная исполнительница фолка, а по совместительству Предводитель Московских Волков на Севере. Ему нравились ее песни. Да и сама Стейна была очень даже ничего. Если бы она не была московской, Кен, пожалуй, даже назвал бы ее горячей дамочкой.

Старшая лихо крутанула руль, паркуясь буквально в метре от первоприбывших Савицких. Она грациозно вылезла из высокой машины, откинула длинные светлые волосы назад, застегнула короткую кожаную куртку, поправила длинную юбку.

Кен, в отличие от Эрика, делал вид, что его сильнее интересует палатка в багажнике и коврики. А дядя вдруг поменялся в лице. Он бросил на землю спальники и двинулся к Старшей.

— Эрлаз, — склонила она голову в приветствии и улыбнулась.

— Стей.

Савицкий сократил расстояние между ними, провел рукой по плечу Стейны, коснулся ее щеки губами. Она чуть прикрыла глаза, словно ловила миг неземного блаженства. Даже выглядывая из-за машины, Кен заметил, что в этом невинном поцелуе была тонна нежности и пять тонн недосказанности. А еще… отчаяние?

— Как жизнь? Все хорошо? — заговорила Стейна, первая отстраняясь.

— Лучше всех, Старшая.

Секундная пауза, которую прервал Кен грязным ругательством, уронив на ногу ящик с инструментами.

— Ты все-таки решился привести к нам малыша Артура? — встрепенулась Стейна, словно проснувшись.

Эрик опустил глаза и засмеялся.

— Малыш выше тебя на голову, Стей, — не дал он в обиду племянника. — Хей, Арт… Кеннет, брось пока шмотки, иди знакомься.

Кен сдвинул брови. Ему заранее не нравилась Стейна. Москва же. Но он обещал Эрику быть достойным воином и вести себя соответственно, поэтому послушался и вышел к Старшим.

— Артур Кеннет Савицкий, — представил его полным именем Эрик.

— Кеннет, значит, — лукаво улыбнулась певица, протянула руку.

— Рад встрече, Наталья Стейна Латышева, Старшая, Предводитель Волков, солистка Стейна и Компания, обворожительная леди, — и Кен почтительно склонился к ее руке, поцеловал чуть приоткрытыми губами.

— Как мило, мальчик мой.

Стейна улыбалась, Эрик хмурился, чуя подвох.

— Не привыкай, Старшая, — не разочаровал дядю Кен. — Моя милость к тебе и твоему клану началась и кончается здесь и сейчас.

— Питерский говнюк, — фыркнула Стей, выдергивая руку.

Она обсмотрела Кена с головы до ног и резюмировала, обращаясь к Эрику:

— Лицом не похож ни на тебя, ни на Генри. Но стать, гордыня и наглость явно от Савицких. От него несет Питером.

— Артур на мать похож…

— Я сам на себя похож, — перебил Эрика Кеннет, чувствуя, как раздражение закипает в нем все сильнее. — И, к слову, от вас, леди, за версту несет лицемерием, пороком и грязью. Но это неудивительно. Вы же прямиком из Москвы.

Кен ждал, что она взбесится, но Стейна лишь звонко рассмеялась.

— Надеюсь, твой меч так же остер, как и язык, мальчик мой…

— Не мальчик уже давно. И уж точно не твой, Старшая, — продолжал гнуть свое Кен. — Лучше надейся не на мой меч, а на удачу. Она понадобится твоим щенкам.

— Чуть больше уважения, Кеннет. Она Старшая, — наконец одернул парня Эрик. Но как-то не очень грозно.

Кен сразу понял, что дядя строит его приличия ради. В конце концов, он не сказал ничего особенного.

На поляну выехали сразу три внедорожника, и напряжение развеялось.

— Удачи на спаррингах, Артур Кеннет Савицкий, — бросила Стейна и направилась к машине, из которой вылезал Московский Старший.

Кен ничего не ответил, лишь проводил глазами Старшую. «Невероятно красивая высокомерная дрянь», — подумал он про себя.

— Аккуратнее с ней, Кен, — тут же предупредил Эрик. — У Натальи все ходы записаны, и ты уже ей не нравишься.

— Хах, это нормально, — развеселился Кеннет. — Она же московская. Странно было бы, если б она воспылала ко мне любовью.

Эрик глубоко вздохнул, а Кен не удержался и спросил:

— Вы трахались, да?

— Что? — возмутился Эрик слишком наиграно. — Какого дьявола, Артур?

— Брось, дядька. От ваших поцелуйчиков в щечки за версту несет сексом.

— Мало тебя пороли в детстве.

— Да ладно, Эрик. Бывает. Она — крутая телка, хоть и Москва. Я б тоже не отказался.

— Господи, Кен, ты вроде натрахался перед поездкой, а мысли все равно об одном.

— Мне семнадцать.

— Я помню. И ты запомни: если обосрешься на первом спарринге…

— Не обосрусь, будь спокоен, — пообещал Кен.

Они отправились встречать прибывших Старших. Кеннет украдкой поглядывал на Стейну, которая тоже помогала своим.

Он знал, что будет лучше всех. Он — Савицкий. Победа у него в крови. И гордячка Стейна может говорить что угодно. Его меч будет красноречивее ее насмешек.

Кеннет выиграл все спарринги. Стейна лично поздравила его, признав, что дядя тренировал ученика на славу.

***-

Красным светом что-то бьёт в глаза,

Небо ядом пролилось,

Под рассветом крови полоса…

Слава Богу, просто не сбылось.

Наташа смотрела в его глаза, и ее сердце наполнялось тем же страхом, что сочился из Артура. Он отравлял воздух в маленькой темной хижине. Дышать стало практически невозможно, и Старшую замутило от жуткого чувства беспомощности.

— Стей, — позвал ее Кеннет Северным именем, едва заметно качая головой, и попросил: — Не надо.

Стейна перевела взгляд на кинжал и увидела, что ее руки трясутся, а пальцы стали белыми от того, как крепко она сжимала рукоять. С трудом схватив ртом воздух, она моргнула, зажмурилась. Моторика взяла верх над безумием, и через секунду Стейна осознала, что удирает со всех ног прочь. Сквозь густой лес, сквозь морок, сквозь тугой туман и липкий воздух.

Ветви деревьев били ее по лицу, но Стейна не чувствовала боли. Она сосредоточилась на беге, чтобы игнорировать жажду крови, мести, возмездия, обладания. Стей слышала, как Кен догоняет ее, зовет, кричит. И теперь она молилась изо всех сил, чтобы он оставил ее в покое, потому что кинжал просил его крови.

Мольбы были тщетны. Кен почти настиг, а ноги подвели. Стейна запнулась и упала. Она перевернулась, попятилась назад, пока не уперлась спиной в ствол дерева, по которому чудом умудрилась подняться.

— Стей, родная, успокойся, — проговорил Кен, наконец догнав ее.

— Не подходи ко мне, — зарычала она, выбросив вперед руку, в которой сжимала кинжал.

Кеннет стоял перед ней в одних джинсах, тоже весь поцарапанный, тяжело дышал. Он сделал шаг вперед, не думая повиноваться.

— Не подходи, — уже закричала Наташа, разрезая лезвием воздух в полуметре от него.

— Или что? — тихо спросил Артур. — Убьешь меня?

Он сделал еще один шаг вперед, и клинок почти коснулся его.

— Да, — почти простонала Старшая.

Кен поймал ее запястье, подался вперед, и острый кончик стали царапнул кожу его шеи.

— Тогда сделай это, — он нажал на ее руку, чувствуя, как холодная сталь входит чуть глубже и теплая кровь потекла тоненькой струйкой. — Убей меня, Наташ. Давай. Если ты так этого хочешь…

— Пожалуйста, — заскулила Стейна.

Она пыталась вырвать руку, но не могла. Артур словно парализовал все ее мышцы, мысли, желания.

— Пожалуйста, любимая, — зашептал Кен так ласково. — Я в твоей власти. Я весь твой. Я люблю тебя, Наталья Стейна Латышева.

Громкие рыдания разрезали холодный воздух, и Наташа с ужасом поняла, что эти звуки вылетают из ее горла. Глаза неотрывно следили, как алая кровь стекает по его шее, по груди. И ее собственное горло кололо от жуткой боли. От его боли. Которая превращалась в ее боль. И совершенно внезапно Наташа поняла, что нет смысла им делить на двоих кровь, боль, любовь. Собравшись с духом и силами, она выдернула руку из его хватки, чтобы приложить кинжал к своему горлу, чтобы тоже почувствовать тепло крови, чтобы забрать себе все. Всю боль. Всю кровь. Всю любовь. Она не хотела делиться. Не могла. Ей было мало Кеннета. Мало Артура. Стейна хотела его всего себе, не оставив ни капли Анне. Не оставив ни капли даже самому Артуру Кеннету Савицкому.

Наташа блаженно закрыла, глаза, чувствуя, как сильнейшая доза яда проникает в ее тело, пока из ранки все сильнее и сильнее льется кровь. Блаженный яд. Он погружал ее транс, где умирали все чувства.

— Не смей, — зарычал Артур прямо ей в ухо.

А через секунду, Наташа поняла, что клинка в ее руке уже нет.

— Не смей, слышишь? — повторил он, прильнув губами к ее шее.

Артур стер языком кровь, покрыл поцелуями лицо Стейны, оставляя на ее коже алые отпечатки губ.

— Моя, — рявкнул Савицкий, дергая рукав ее платья вниз.

Треск разрываемой ткани вывел Наташу из сладостного безвольного оцепенения. Она снова зарыдала. Практически завыла, запрокинув голову к небу.

— Люблю, — зло выплюнул он, словно это было самым страшным ругательством.

Наташа вцепилась ему в волосы, продолжая скулить и давиться плачем. Она дрожала, вся тряслась от переполняющих ее противоречивых эмоций. Но с каждым поцелуем Кеннета, с каждым прикосновением, с каждым его «люблю» бешеная энергия Стейны преобразовывалась, становясь все больше похожей на банальную похоть.

Они упали на траву, и Наташа покорно развела ноги, чтобы он мог соединиться с ней.

— Не могу, Стей. Я не могу без тебя. Не отпущу. Ты моя, — бормотал Артур, яростно вколачиваясь в нее мощными выпадами.

И впервые во время секса Стей понимала, что полностью принадлежит мужчине. Она не владела, а отдавалась. И хотя жажда крови больше не терзала ее, но иная сила крутила тугие, болезненные узлы в животе. Страх.

— Нет! Артур, пожалуйста, не надо, — умоляла она, глотая слезы. — Я не могу. Не хочу.

Но руки крепче прижимали его к себе. Она вся подавалась вперед, встречая на полпути неистовые толчки. А губы, хоть и отрицали, но искали его рот, желая поцелуев со вкусом крови.

— Не хочу, — крикнула Наташа, выгибаясь.

— Стей, — прогудел Артур ей в губы, заставляя замолчать.

Они синхронно вздрагивали от серии локальных взрывов, которые разрывали их тела от удовольствия и боли.

— Люблю тебя, — шепнул Артур еле слышно, приподнимаясь, чтобы посмотреть на нее.

— Не хочу… любить тебя, — ответила Наташа, прежде чем отвернуться.

Он сглотнул и отстранился, сел рядом и молчал, пока она лежала, всхлипывая и растирая слезы по щекам. Стейне понадобилось немало времени, чтобы взять себя в руки. Но она все же уняла нервы: жуткие, интенсивные, оглушающие, убийственные эмоции покинули ее вместе с потрясающим оргазмом. Осталась лишь тупая боль, немного страха и сильнейшее желание избавиться от всего, что она не в силах контролировать.

Наташа встала, натянула на себя порванное платье, мысленно проклиная все еще дрожащие руки. Пригладив волосы, Старшая мотнула головой и расправила плечи.

— Иди к жене, Кеннет, — проговорила она своим обычным, властным, спокойным голосом.

Кен встал, но не спешил следовать ее совету, приказу.

— Наташ.

Он протянул руку, но Стейна отшатнулась.

— Нет, Кини. Хватит. Все это слишком даже для меня.

— Ты просто боишься, — попытался уколоть ее Кен.

— Не просто боюсь. Я до одури боюсь, Артур.

Стейна развернулась и ушла в сторону лагеря русичей, а Кен еще долго стоял, надеясь, что она вернется. Он знал, что этого не будет, но все равно не мог перестать желать ее возвращения, желать Наталью, любить ее.