Скандал у озера

Глава 2 Разногласия

До Ривербенда, промышленного пригорода Альмы на острове Малинь, Жасент пришлось ехать два часа.

«А я-то была уверена, что никогда сюда не вернусь!» – подумала она.

Оставшийся путь ей пришлось пройти пешком, что помогло немного успокоиться и прийти в себя. И все же, когда она с мертвенно-бледным лицом остановилась у крыльца нового здания, ничем не отличающегося от десятков других таких же домов в округе, на сердце у нее было тяжело. Она не была уверена, что по субботам у Пьера выходной.

Дрожа, она подняла воротник своего бежевого плаща, поправила фетровую шляпку с опущенными полями, из которых выбилась прядь непокорных огненных волос, и сложила помятый от ветра зонтик. Жасент как раз собиралась подняться по ступенькам и постучать в дверь, как та сама открылась перед ней.

– Жасент? Вот так сюрприз!

Пьер Дебьен улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой.

– Заходи скорее, не стой под дождем!

– Я не переступлю порог твоего дома.

Голос ее был ледяным.

– Тогда хотя бы спрячься под навес.

Мужчина больше ничего не добавил, ошарашенный как самим визитом Жасент, так и ее агрессивным тоном.

Жасент согласилась подняться на небольшую крытую террасу. Она не решалась поднять голову – была слишком взволнована встречей с Пьером, которого втайне любила уже не один год и за которого мечтала выйти замуж. Нескольких секунд хватило, чтобы разбудить в ее невинной душе с трудом подавленные чувства. Про себя она молилась: «Боже, помоги мне! Я должна устоять перед очарованием его голоса, привлекательностью его тела. Я должна бороться с желанием оказаться в его руках, ласкать его лицо, его дорогое лицо».

Пьеру Дебьену было двадцать шесть лет. Он жил и работал в Ривербенде, но родом был из Сен-Фелисьена.

Кто бы не хотел жить в Ривербенде? – писала Эмма сестре несколько месяцев назад. – Надеюсь, однажды я получу должность преподавательницы именно там, недалеко от Пьера. Это очень комфортабельный и современный город.

Ривербенд был построен три года назад компанией Price Brothers and Company, и в этот молодой город стекались в основном рабочие из соседних городов и англоговорящие управленцы. В городе располагалась большая и очень успешная бумажная фабрика, на которой Пьер работал бригадиром.

Пьер был высоким мужчиной атлетического телосложения, с правильными чертами лица, излучающего трогательную нежность, которая таилась в его серо-голубых глазах. Он был дьявольски соблазнительным. Ни одна женщина не могла устоять перед его чарами. И Жасент, и Эмма также оказались в плену его обаяния.

– Что тебя сюда привело? – взволнованно спросил Пьер. – Я думал, ты уже забыла, где я живу.

– Как я могла забыть?

Жасент вздрогнула, вспомнив тот летний вечер, когда Пьер привез ее сюда, чтобы похвастаться своим новым жилищем. Они смеялись, держась за руки; оба были возбуждены в предвкушении долгожданной ночи любви.

– В тот единственный раз, когда я переступила порог твоего дома, – холодно сказала Жасент, – я совершила самую большую ошибку в своей жизни. – Слава богу, обошлось без последствий.

Сконфуженный, Пьер ничего не ответил. Было бессмысленно ворошить прошлое.

– Я хочу задать тебе вопрос, дело касается моей сестры, – продолжала Жасент, все еще не поднимая на него глаз. – Как далеко зашла ваша любовная связь?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Отвечай!

– Я не видел Эмму уже несколько недель.

– Сколько именно?

Пьер начинал терять терпение. Дул сильный ветер, ливень проникал в их укрытие вместе со шквалами ветра.

– Жасент, если с Эммой что-то случилось, лучше поговорить об этом в доме. Я только что выздоровел после болезни, а сейчас стою в одной рубашке. Я чувствую себя так, словно я на допросе. Скажи, что происходит?

– Хорошо, я скажу тебе, я ведь за этим и пришла. Эмма, моя младшая сестра, утонула в озере, это случилось прошлой ночью. Она ждала ребенка от мужчины, который отказывался на ней жениться. Охваченная страхом обесчестить и опозорить нашу семью, она предпочла покончить с собой. Я знаю, что вы были близки и что она тебя любила.

Вмиг кровь прилила к лицу Пьера – он понял, что его обвиняют. В ужасе он прижался к стене дома. В его широко открытых глазах одновременно читались жгучая боль и недоверие.

– Что ты несешь?

– Я говорю чистую правду. О! Только не строй из себя невинного ангелочка, ты мне противен!

Теперь, известив Пьера о том, что ее младшая сестра умерла, она почувствовала, как в ней просыпаются мужество и боевой дух. Жасент подняла глаза и посмотрела на своего бывшего жениха с презрением, граничащим с ненавистью. Пьер стойко выдержал осуждающий взгляд этих светлых глаз – взгляд, который однажды уже покорил его.

– Я никоим образом не причастен к этой трагедии, – серьезно произнес он. – С января я не виделся с твоей сестрой, несмотря на то что у меня не раз была возможность с ней встретиться. Не могу поверить… Эмма мертва… в девятнадцать лет. Мне очень жаль, Жасент.

Девушка сдержала рыдания, рвущиеся у нее из груди; ей была отвратительна его трусость, ей было больно.

– Ты лжешь, Пьер, ты лжешь. Эмма часто мне писала. Она получила должность в Сен-Жероме в октябре, и я знаю, что все лето вы встречались с ней здесь, в этом проклятом новом доме, в доме, где мы с тобой занимались любовью! Ты будто бы говорил ей о женитьбе.

– Ничего подобного! Это неправда!

Жасент хотелось дать ему пощечину. В своих обвинениях она отталкивалась от писем Эммы, своей исполненной нежности сестренки, сердце которой столь легко поддавалось увлечениям!

– Если уж ты такой трус, то попробуй отрицать, что не был ее любовником этим летом и осенью! Она доверяла тебе, иначе не пожертвовала бы ради тебя своей добродетелью!

– Это слова, всего лишь слова! – возразил Пьер. – Ты говоришь о ее добродетели, смотри-ка! Но ведь я был у нее не первым, Жасент. Твоя сестра вела совсем не целомудренный образ жизни, и тебе это хорошо известно.

– Ну давай, начни ее обвинять, она ведь уже не может себя защитить! Теперь ее легко можно очернять, оскорблять ее память. Может быть, ты был и не первым ее мужчиной, это так, но ты был последним ее возлюбленным, и это ты сделал ей ребенка! Как ты можешь быть таким трусливым, Пьер Дебьен? Я считала тебя честным человеком.

Голос Жасент выдавал ее нестерпимые страдания, это тронуло и потрясло Пьера. Понимая, что она сейчас переживает, он инстинктивно протянул к ней руку, желая ее успокоить. Но девушка отстранилась, закипая от ярости.

– Не подходи ко мне, мне не нужна твоя жалость. Я узнала о ее смерти в больнице. Сидони умоляла меня сразу же ехать в Сен-Прим. Но мне необходимо было побыть одной, чтобы собраться с мыслями, и я сразу же решила приехать сюда, чтобы задать тебе вопросы, которые мне не давали покоя. Я отправила Лорика к родителям, а затем обнаружила прощальное письмо Эммы. Имей мужество его прочитать, может, тогда тебе будет понятнее.

Пьер прочитал последние строчки, написанные рукой своей юной умершей любовницы. Ошеломленный, он сложил письмо и отдал его Жасент; молодая женщина в исступлении добавила:

– Я не могла смотреть на муки моих родителей, прежде чем не узнаю, кто стал причиной смерти сестры. Мне нужно продолжать жить, понимаешь? И ненавидеть виновного. Я не хочу, чтобы наши с ним пути пересеклись.

– Тогда ищи его, Жасент, но не здесь. Это письмо адресовано не мне. Буду с тобой предельно откровенен: Эмма бросалась мне на шею, подстраивала все так, чтобы видеться со мной каждую субботу, каждое воскресенье. Да, в конце концов я сдался под ее натиском. Она была такой славной, такой жизнерадостной! Я признаю́ свою вину. Мне не стоило заводить отношения с твоей сестрой. Однако я не железный, и мне казалось, что я смогу полюбить ее так же сильно, как она любит меня. Я могу поклясться тебе: если бы она призналась мне в том, что носит моего ребенка, я бы без колебаний женился на ней.

Такое внезапное откровение смутило Жасент: в гневных словах Пьера она почувствовала уязвленность, он был явно оскорблен.

– Она сказала тебе о том, что именно я – отец ребенка? – спросил он.

– Нет. Господи! Я уже не знаю, что и думать. Я так виню себя!

– Но почему?

– Ты не знаешь о ситуации в Робервале. Озеро поглощает город, больница Сен-Мишель изолирована: вода подступила к ней со всех сторон. В Сен-Жероме ситуация такая же, об этом мне рассказала Эмма, когда я позвонила ей в школу. В воскресенье она собиралась приехать в Сен-Прим на обед к родителям. Я попросила ее выехать раньше, чтобы по дороге домой она помогла мне в больнице. Она приехала в пятницу, Лорик тоже вызвался помочь. Вместе мы переносили на верхние этажи больничное оборудование и дополнительные кровати, на случай если бы не удалось эвакуировать всех пациентов. Но Эмма в тот день казалась мне какой-то странной, грустной, словно бы отсутствовала. Я воспользовалась перерывом в работе, чтобы расспросить у нее, в чем дело. Бедняжка, она сразу со слезами на глазах рассказала мне про свою беременность. Я была так ошеломлена ее рассказом, что тут же стала бросать ей в лицо резкие упреки, требовала раскрыть имя ее мужчины. И в то же время я жутко боялась его услышать, Пьер… Но сестра сказала только, что отец ребенка никогда на ней не женится, что он ее не любит. Я даже не помню, что ей на это ответила. Не найдя у меня поддержки, она сильно побледнела и убежала.

– Боже, хорошего же ты обо мне мнения, если думаешь, что я мог так поступить с Эммой! – сокрушался Пьер.

Он заметил, что Жасент дрожит всем телом, а зубы ее стучат от холода. Ему захотелось, как раньше, утешить ее, защитить эту несчастную девушку, которая лишь хотела казаться сильной и неуязвимой.

– Прошу тебя, не упрямься, зайдем в дом, – прошептал он. – Чего ты боишься, в самом деле? Я налью тебе чаю; чайник как раз только закипел.

Но она ни на минуту не допускала мысли о том, чтобы принять его предложение. Так они и продолжали разговаривать, под порывами ветра, на насыщенном влагой и запахом древесины воздухе.

– Вчера я заметила на пальце Эммы кольцо, – сказала Жасент. – Меня это несколько удивило. Серебряное кольцо с голубым камнем.

– Это был мой прощальный подарок. Мы увидели это кольцо в витрине какого-то магазина в Альме, во время праздников, и оно ей очень нравилось.

Жасент с негодованием набросилась на Пьера, осыпая его градом ударов:

– Лжец, грязный лжец! Это был подарок любовника для своей любовницы! Ты бросил мою сестру, ты отказался от нее, а если ты действительно не знаешь о ее беременности, то только потому, что она не решилась тебе рассказать! Ты убил ее, грязный бабник, чертов донжуан!

Пьер невозмутимо стерпел и этот приступ гнева. Наконец, увидев, что она постепенно успокаивается, он осторожно взял девушку за запястья.

– Жасент, послушай меня наконец! Теперь, когда ты выплеснула свою злобу, тебе стало легче? Выслушай меня, я тоже имею право высказаться. Кто из нас двоих страдал больше? Два года назад, через много месяцев после нашей помолвки, я сделал тебе предложение. После стольких пылких поцелуев, взаимных обещаний, после той ночи, которую мы провели здесь, в этом доме. В ту ночь я чувствовал себя самым счастливым мужчиной на свете, я был сполна удовлетворен. Удовлетворено было не только мое тело, но и моя душа, мое сердце. Я так любил тебя! В моих глазах ты была единственной достойной девушкой. Но ты не захотела быть со мной, ты меня бросила, приведя в качестве объяснения какие-то глупые аргументы.

– Не такими уж глупыми они были! – крикнула Жасент, рыдая.

В этот момент Пьер нашел ее невероятно красивой. Шокированный драматическими обстоятельствами их встречи, он внезапно осознал, какая пропасть пролегла между ними после ее ухода. Он не мог удержаться и, приблизившись к ней, взял ее лицо в свои руки.

– Нет, твои аргументы были поистине глупыми и нелепыми! – настаивал он. – Уж не ты ли говорила мне, что не спешишь выходить замуж, что ты должна учиться, потому что хочешь стать медсестрой? Ты также утверждала, что твои родители не одобрили бы твоего решения выйти за меня, потому что я поддерживал строительство плотин на острове Малинь, а еще потому что я считал, что масштабное производство электроэнергии откроет новые рабочие места для многих жителей нашей страны. Так я рассуждал в августе 1926-го, после трагедии на озере, о которой кричали тогда все заголовки газет.

– Да, после первой трагедии! – отрезала Жасент сухо. – А теперь надвигается вторая, еще более ужасная, но ничего не изменилось! Понятно, что не будет официальной конфискации имущества, однако не будет также существенного возмещения убытков. Но что станет с моей семьей, которая работает на земле уже не один десяток лет, на земле, доставшейся моему отцу в наследство от дедушки, а дедушке – от прадедушки? А что будет с домом нашей семьи? Я счастлива, что не ношу твоей фамилии. К тому же какое будущее было мне уготовано? Я ведь тоже могу освежить твою память… Ты не хотел, чтобы я работала. Я должна была стать домохозяйкой, вечно стоящей у плиты в переднике, я должна была готовить тебе суп в окружении своры детей, которых ты бы мне сделал! Неплохая перспектива, спасибо.

Побледнев, Пьер отступил на шаг – злоба Жасент глубоко ранила его.

– Так в моем понимании выглядела идеальная семья. Я мечтал о том, чтобы знать, что ты дома, пока я работаю на бумажной фабрике, мечтал о том, чтобы засыпать рядом с тобой. Без сомнения, я ошибался. Ты выбрала одиночество и свое призвание медсестры. Я не сержусь. Я потерял тебя, мне было очень тяжело, и, если бы Эмма могла меня утешить, я бы остался с ней. Но у нас с твоей сестрой была просто банальная интрижка.

– Интрижка! Но не для нее. Мне было тяжело писать ей о том, что я желаю вам обоим счастья. Я сохранила ее письма, они наполнены тобой. Эмма не злилась на меня, она была уверена, что я перевернула страницу и ты больше ничего для меня не значишь. До сегодняшнего дня это было неправдой. Сейчас я наконец могу тебя ненавидеть и сумею изгнать тебя из своего сердца.

Жасент бегом пустилась вниз по скользким ступенькам. Она задыхалась, терзаемая невыносимой болью. «Зачем мне знать, он это или кто-то другой, зачем знать, кто был последним любовником Эммы? – думала она. – Ничто никогда больше не вернет ее!»

В тот же миг она услышала гудок автомобиля. Черная хромированная машина остановилась у дома Пьера. Внутри сидела пара, но различить, кто это, не представлялось возможным – по окнам машины ручьями стекали капли дождя, а дворники уже были выключены. Из автомобиля вышла женщина, на ходу открывая зонтик. «Эльфин Ганье! Что она здесь делает?» – удивилась Жасент.

Она ревниво проследила за элегантным силуэтом одной из самых обеспеченных женщин Роберваля. Это была блондинка с коротко подстриженными, по последней моде, волосами; ее расстегнутое пальто открывало бархатное платье прямого кроя, а ее стройные длинные ноги плотно облегали чулки цвета слоновой кости.

– Какая встреча! – вскрикнула она, узнав Жасент. – Я думала, вы не выходите из своей больницы, мадемуазель Клутье! Вас что, уволили?

Тон Эльфин был полон иронии. В этот момент из машины вышел водитель, держа над головой куртку, чтобы не промокнуть. Это был брат Эльфин, Валлас Ганье, элегантный юноша с такими же светлыми волосами, как и у его сестры.

– Не слушайте мою сестру, Жасент. Вы имеете право идти туда, куда вам вздумается, и, очевидно, вы очень храбры, если вас не пугают погода и все эти наводнения.

– Я не обращаю внимания на слова людей, которые мне безразличны, Валлас. Но благодарю вас, вы наделены редким качеством – добротой, – ответила Жасент. – Прошу меня извинить, но мне нужно успеть на поезд, я возвращаюсь в Роберваль.

– Тогда позвольте мне вас подвезти! – предложил Валлас. – Думаю, по дороге еще можно проехать. Я подвез Эльфин, она хотела навестить Пьера. Пока родителей нет в городе, мы живем у нашего дяди Освальда, старшего брата матери: его дом здесь, в Ривербенде. Сестра сможет вернуться туда пешком. Она ведь всем проповедует пользу физических упражнений!

Присутствие Эльфин создавало неловкость, поэтому Жасент решила промолчать. Она все еще колебалась, когда вдруг увидела, как Эльфин бросилась под навес и поцеловала Пьера в губы. Ее сердце, которое и так подверглось жестокому испытанию, сначала замерло, а потом бешено забилось.

– Они почти помолвлены, – прошептал ей на ухо Валлас.

– Господи боже! В таком случае быстрее отвезите меня отсюда, прошу вас, – тихо ответила Жасент.

– С удовольствием.

Она последовала за Валласом, не в силах совладать с бушевавшей в ней яростью. Однако Пьер догнал ее и на бегу схватил за руку:

– Жасент, мы не договорили!

– Мне больше нечего тебе сказать. Прощай! Надеюсь, мучительные угрызения совести лягут на твои плечи тяжелым бременем.

Эльфин обиженно надула губы. Ярко-красная помада только еще лучше подчеркнула их капризное выражение.

– Угрызения совести? На что она намекает? – громко спросила Эльфин. – Пьер, я имею право знать.

На какой-то момент эта сцена показалась Жасент нереальной: нескончаемый дождь, пронзительный голос Эльфин, закрывающаяся дверца авто, промокший Валлас, заводящий машину, а за стеклом, по которому струились капли дождя, – лицо Пьера, во взгляде которого боролись гнев и любовь.

Наконец машина тронулась и медленно поехала по улице вдоль одинаковых новых домов, окруженных небольшими садиками.

– Вы выглядите уставшей, – осмелился заметить Валлас. Он был старшим сыном в богатой и знатной робервальской семье Ганье, члены которой были горячими сторонниками прогресса.

– Я бы многое отдала, чтобы поспать часок и не думать ни о чем, – призналась Жасент.

– Тогда закрывайте ваши прекрасные глазки и отдыхайте!

Сиденье было очень удобным, а мерный звук мотора успокаивал.

– У меня не получится заснуть. Скажите, ваша сестра действительно намерена выйти замуж за Пьера Дебьена?

– Думаю, вероятность того, что это произойдет, довольно большая. Наш отец, будучи человеком консервативных взглядов в том, что касается вопросов морали, скрепя сердце согласился на возможный союз, когда выбор Эльфин пал на Пьера. Сестра твердит, что Пьер – мужчина ее жизни. Скажу вам по секрету, что сегодня она настояла отвезти ее к нему, но я не одобряю этих ее капризов. Каждый раз, когда наши родители уезжают в Квебек, она позволяет себе такие вольности. Моя очередь задать вам бестактный вопрос: почему вы говорили Пьеру об угрызениях совести, которые он якобы должен испытывать? Меня очень удивили эти ваши слова.

Жасент не ответила. Тогда Валлас решился выдвинуть свою гипотезу.

– Вы намекали на то, как он повел себя с вами раньше? Ведь, насколько я знаю, вы должны были пожениться! Лично я так и не понял, как он смог от вас отказаться…

– Вы ошибаетесь, но мне не очень хотелось бы об этом говорить. Вы правильно заметили: это было раньше.

Валлас кивнул, и Жасент закрыла глаза, как он ей посоветовал, однако заснуть у нее не получалось. В ее мозгу вихрем проносились черные мысли, столь же коварные и разрушительные, как и бушующая водная стихия. Словно кадры немого кино, перед ней мелькали все персонажи ее собственной истории, в которой Пьеру была отведена главная роль.

Единственный сын учителя младших классов из Сен-Фелисьена, Пьер рано потерял мать. В школьные годы во время каникул он проезжал на велосипеде одиннадцать километров от Сен-Фелисьена до Сен-Прима, чтобы искупаться в озере. Лорик завязал с ним дружбу – Пьер казался ему таким любезным, к тому же Лорика так восхищали вежливость и незаурядные способности к плаванию новоиспеченного друга, что он просто не мог не познакомить его с тремя своими сестрами. Так сложилась веселая компания ребятишек, которые, смеясь и играя, бегали по соседним деревням, долинам, лугам и пляжам.

Когда Пьер подрос, он стал помогать родителям Лорика работать в поле, что очень радовало Шамплена Клутье.

Жасент вспомнилось, что, когда ей исполнилось четырнадцать, а ему – семнадцать, ее мама начала незаметно за ней присматривать, посмеиваясь над тем, как она краснела при одном только упоминании имени Пьера. «А следующим летом я в него влюбилась, – мысленно говорила она сама с собой, – и тогда я была полностью уверена в том, что, кроме него, больше никогда никого не смогу полюбить. Сидони и Эмма уверяли меня, что я была одной из самых красивых девушек в округе и что он обязательно на мне женится. Увы, в тот день, когда мы впервые серьезно заговорили о браке после двух лет помолвки, я ему отказала: ради учебы, ради того, чтобы моя жизнь не была похожа на мамину, на жизнь обычных женщин. Если бы я тогда согласилась, трагедии бы не произошло. Эмма была бы жива».

Эта печальная мысль заставила ее громко вздохнуть. Валлас заинтригованно повернул голову и увидел, как она молча плачет, спрятав лицо в ладонях.

– А этот Пьер Дебьен умеет разбивать женские сердца! – безразлично заметил Валлас. – Да ладно, ни о чем не жалейте, вы заслуживаете гораздо большего!

– И снова вы ошибаетесь, – отрезала она, вытирая слезы кончиками пальцев. – У меня есть серьезная причина для слез. Моя младшая сестра умерла. Эмма, мамин лучик света. Знаю, эта фраза кажется банальной, но мама была очень привязана к Эмме, потому что произвела ее на свет к вечеру в самый разгар зимы. Она была такой розовенькой, такой милой с золотистым пушком на головке! Настоящий лучик света в темноте.

Жасент не могла сдержать рыданий. Не выключая двигатель, Валлас остановил машину на обочине.

– Господи, я не знал! Мои искренние соболезнования, Жасент. Как же Эмма умерла? Несчастный случай? Или, может, она болела?

– Этой ночью она утонула в озере. Я еще не видела ее. Доктор Гослен позволил мне не выходить на работу. На ближайшие несколько дней я возвращаюсь к родителям.

– Жасент, в таком случае позвольте мне вам помочь! Я могу подвезти вас до Сен-Прима или хотя бы попытаться – это будет зависеть от состояния дороги. Боже, Эмма мертва! Я не могу в это поверить. Значит, ваша сестра стала первой жертвой этих страшных наводнений.

До этого Жасент не рассматривала гибель сестры в таком аспекте. О политических волнениях, вызванных трагическими событиями весны 1926 года, писали все газеты Квебека. Жасент сразу представила толпу жадных до сенсации журналистов, осаждающих членов ее семьи, если дело получит огласку. Перед ней предстала новая дилемма. «Если я скрою от родителей правду, как я и собиралась сделать, журналисты воспользуются нашим трауром, чтобы снова разжечь в прессе споры о плотинах, – лихорадочно думала Жасент. – Но как же признаться родителям в том, что Эмма покончила с собой?»

Она почувствовала легкое прикосновение к своей щеке. Это была рука Валласа, рука ухоженного, следящего за собой мужчины, с безупречно ровными ногтями и нежной кожей. Заместитель директора банка в Робервале, он, должно быть, никогда не работал на земле и не колол на зиму дров.

– Прошу вас, не надо, – твердо возразила девушка.

– Я хотел вас успокоить, только и всего! – заверил Валлас. – Жасент, мы ведь с вами хорошие друзья!

– Потому что я оставляю свои жалкие сбережения у вас в банке или же потому что, выходя из церкви после мессы, мы обмениваемся короткими фразами?

– И то и другое… А вы не забыли, когда прошлым летом я угостил вас чаем и пирожным в кафе на террасе «Шато Роберваля»?

По губам Жасент скользнула мимолетная улыбка, которую Валлас воспринял с благодарностью.

Как и у его сестры Эльфин, у Валласа Ганье были светлые волосы и голубые глаза, причем какие-то особенно светлые, почти прозрачные. Правильные черты лица, крупный нос, тонкие губы, квадратный подбородок придавали ему мужественности. Его считали красивым мужчиной, но в свои тридцать с чем-то лет он все еще оставался холостяком.

– Дружба – это и вправду очень ценно, – вздохнула Жасент. – Спасибо, что так заботитесь обо мне.

Он чуть было не сказал ей все, что чувствовал в эту минуту, но вовремя сдержался. Момент был совсем неподходящий. Смерть Эммы проложила между ним и прекрасной медсестрой глубокую пропасть. Однако он твердо решил завоевать Жасент. Хотя по натуре он был человеком осторожным, он все же решился спросить:

– Значит, вы приехали к Пьеру Дебьену, чтобы сообщить ему печальную новость о смерти Эммы, я правильно понимаю?

– Да, все верно. Я подумала, Пьер должен об этом знать, ведь уже не один месяц он поддерживал с моей сестрой греховную связь. Поэтому я так возмутилась и пришла в ярость, когда вы рассказали мне о его планах жениться на вашей сестре.

– Я был в курсе их связи. Пьер утверждает, что порвал с Эммой в середине января. Естественно, Эльфин умоляла меня ничего не говорить родителям, которые, как вы сами понимаете, не захотели бы видеть в нашем доме такого зятя.

– Мне сложно представить Пьера в вашей семье, – тихо произнесла Жасент. – Он очень далек от таких кругов.

– Эльфин всегда получает все, чего хочет, любыми возможными способами. Что ж, маме придется приспособиться к клетчатым рубашкам и каучуковым сапогам простого бригадира, которые станут топтать ее лакированный паркет… О! Мне снова удалось заставить вас улыбнуться!

Валлас вновь позволил себе погладить Жасент по щеке. На этот раз она не возражала.

Навалив сена для овец и лошади, Лорик с отцом занесли наконец швейную машинку Сидони на верхний этаж.

– Фух, сделали доброе дельце, – пробурчал Шамплен в бороду. – Твоя сестра так волновалась! Что ж, это, как она говорит, ее рабочий инструмент.

– Если дождь перестанет, а парни из электрической компании откроют все шлюзы на Птит-Дешарж, вода спадет, папа. И мы приведем дом в порядок.

– Ты думаешь, мы еще сможем тут жить и работать? Два года назад я уже потерял несколько участков пашни. Теперь я потеряю больше, а надеяться на субсидии от правительства бесполезно. Ты знаешь, что отвечают эти господа из компаний, когда кто-то осмеливается попросить у них помощи? «Если вам нужна помощь, платите!» Это позор, сын мой.

– Папа, успокойся, пожалуйста. Слезами горю не поможешь.

Шамплен тряхнул головой. Он жаловался на ужасающую несправедливость по отношению к своей семье, к семьям всех жителей, дома которых расположены у озера, с одной лишь целью – не взвыть от отчаяния. Тело Эммы перевезли к Матильде, женщине, которая жила недалеко от церкви и помогала кюре по хозяйству. Как только ее оденут в похоронные одежды, тело будет выставлено в церкви, чтобы деревенские жители смогли попрощаться с Эммой и провести ее в последний путь.

– А где Жасент? Она запаздывает! – проворчал Шамплен.

– Она очень устала и хотела немного поспать.

– Ну и время она выбрала для отдыха, когда Эммы больше нет с нами!

Они спускались по лестнице, отец шел впереди. Казалось, дождь льет с удвоенной силой.

– Как нам будет ее не хватать! – скорбно произнес отец.

Голос его дрогнул, и Шамплен затрясся от рыданий. Лорик крепко обнял отца. Именно в этот момент Жасент и увидела их.

– Папа! – крикнула она. – Ох, папа, бедный мой папа!

Шамплен, побледнев, взглянул на дочь – его рот был полуоткрыт, а глаза полны слез. Жасент бросилась к нему, но отец властным жестом остановил девушку.

– Ты должна со мной объясниться! – отчеканил он сурово. – Ты – старшая в семье. Почему ты позволила младшей сестре уйти одной, ночью? Прекрасно зная о том, что все вокруг затопила вода! Почему, Жасент? Я всегда рассчитывал на тебя, но ты меня разочаровала. Я спрашиваю тебя в присутствии брата, который не смог мне ответить. Итак, говори! Что твоя сестра делала в этих краях, разодевшись, как будто собралась на танцы? Когда я увидел ее, нашу малышку Эмму, лежащую на земле, такую бесплотную и бездыханную, я не смог тогда задать себе этот вопрос. Меня словно громом поразило, на какое-то время я просто лишился рассудка. Но теперь я к этому вернулся, и мне все больше кажется, что здесь что-то неладно.

Он ткнул указательным пальцем прямо дочери в лоб; на его лице читалась еле сдерживаемая ярость. Растерявшись, Жасент бросила на брата взгляд затравленного зверька.

– Что ты мне на это скажешь? – не унимался Шамплен.

– Ничего, папа, мне нечего сказать, – дрожащим голосом произнесла Жасент. – Я не знаю, что произошло. Эмма ушла из больницы и вернулась ко мне домой, Лорик в это время спал и не слышал, как она пришла. А потом, насколько я понимаю, она пыталась добраться к вам, в Сен-Прим, но, увы, живой она сюда не попала… Папа, мне так жаль, я так несчастна! А ты во всем обвиняешь меня!

Заливаясь слезами, Жасент вышла на крыльцо. Теперь она хотела только одного: убежать из дома, из своего родного дома, где она выросла, где прошли ее счастливые детские годы. Дом казался ей сейчас враждебным, негостеприимным, мрачным и холодным. К тому же в этот серый день было так мало солнца, что стоило уже зажигать керосиновые лампы. Лорик вышел следом за сестрой.

– Я хочу увидеть маму и Сидони, – обратилась к брату Жасент. – Где они?

– У Матильды. Сейчас я туда поеду. А ты пока подожди папу. Он готовит одежду, в которой проведет ночь возле Эммы у дедушки Фердинанда.

– Знаешь, Лорик, я бы сама хотела сейчас утопиться в озере, чтобы ни о чем не думать и избавиться от этого кошмара. У меня больше нет сил.

Обыденное существование, которое она терпеливо вела до сих пор, без особых радостей, но и без печалей, разбивалось на кусочки. Все ее стремления, все жертвы оказались тщетными. Способная ученица, прилежная работница, Жасент привыкла довольствоваться малым. Она скромно принимала благодарность от больных и похвалы от монахинь и врачей. Зарплаты ей вполне хватало на оплату жилья и на довольно скромное пропитание. Что же касается ее одежды, всегда безупречной, то этим она была обязана умелым рукам Сидони, за исключением разве что только плаща, приобретенного в кредит в одном из магазинов Роберваля, где она обычно покупала себе еще и обувь.

– Господи, не говори глупостей! – проворчал брат. – Хватит! Мама нуждается во всех нас, без нашей поддержки она никогда не сможет пережить смерть Эммы.

– Мы и сами никогда не сможем, Лорик.

Жасент решила показать брату прощальное письмо Эммы, но не успела. Он быстрым шагом отправился прочь по двору, вода доходила ему до лодыжек. Вскоре показался отец с большим свертком одежды в руках.

– У тебя будет во что переодеться? – крикнул он дочери.

– Я – в траурном платье, а в сумке у меня лежат чистые ботинки и чулки. Я смогла зайти домой и взять все необходимое – меня подвезли на машине.

– Жасент, ты правда не знаешь, что могло так внезапно заставить Эмму отправиться к нам? – недоверчиво спросил Шамплен. – Мы с мамой ждали вас только завтра, всех троих.

– Да, на совместный обед, я помню. Так ты сказал мне по телефону, когда я была в больнице.

Тело Шамплена охватила леденящая дрожь, и он бросил яростный взгляд на темное небо, откуда все лило и лило не переставая.

– Господь решил по-другому, – прошептал он, перекрестившись.

– Папа, скорее всего, Эмма повела себя, как всегда, делая то, что ей вздумается, кажется, она действительно была уверена, что так или иначе доберется до дома.

– Конечно, это так на нее похоже, на нашу маленькую Эмму. Но если бы озеро не затопило наши земли, если бы эти гнусные типы с гидроэлектростанции открыли шлюзы, Эмма была бы сейчас жива. Об этой трагедии еще заговорят, я тебе обещаю. Об этом напишут во всех газетах, в Робервале и в Квебеке, и правительство узнает, что из-за продажных чиновников погибла невинная молодая девушка, узнает, что именно разрушило жизни всех, кто честно трудится на полях и в лесах, прилегающих к озеру. Клянусь, скандал втопчет в грязь всех этих господ в чистеньких костюмах и галстуках, которые отсиживаются в своих сухоньких кабинетах. Они подписывают всякие бумажки, даже не задумываясь о тех бедах, которые в итоге выпадают простому народу. Завтра я позвоню в редакцию. Le Colon точно заинтересуется этим делом, эта газета – на стороне фермеров и земледельцев. Там напечатают статью. Я пришлю им самую красивую фотографию нашей малышки Эммы.

– Папа, ты не должен никого обвинять, – решительно возразила Жасент. – Это было бы нечестно.

– Что это значит? Черт возьми, ты скажешь, наконец, все?

Шамплен, выйдя из себя, схватил дочь за плечи и стал трясти.

– Эмма покончила с собой, папа, вот в чем правда! Возьми, прочти это письмо. Лорик ушел как раз перед тем, как я его нашла. Он тоже не знает.

– Что? Эмма? Покончила с собой? Ты лжешь! – прорычал отец.

Шамплен пробежал глазами письмо. Внезапно он стал удивительно спокойным, сложил письмо вчетверо и спрятал во внутреннем кармане своей велюровой куртки.

– Мама не должна об этом узнать, – сдавленно произнес он холодным и далеким голосом. – Господин кюре – тоже. Никто не должен узнать эту жуткую правду. Может быть, мы расскажем Лорику и Сидони, но только тогда, когда я посчитаю нужным. Но ни мать, ни местные жители об этом знать не должны. Пообещай мне это.

– Папа, а ты пообещай мне в свою очередь, что не будешь использовать смерть Эммы, чтобы рассказывать прессе всякие глупости! – ответила Жасент на слова отца.

– Но тогда мы не сможем требовать возмещения убытков! – возмутился Шамплен. – Мы потеряли урожай, нас ограбили! Зачем же и дальше гнуть спину? Ты хоть понимаешь весь масштаб наших потерь?!

– Я все понимаю, но это не значит, что мы вправе опускаться до такой лжи, оскверняя этим Эммино имя! Я отказываюсь видеть портрет сестры на первых полосах всех ежедневных газет, отказываюсь читать сплетни о причинах ее гибели! Нет ни единого свидетеля.

– Замолчи! – приказал Жасент отец, сверля дочь налитыми кровью глазами; челюсть его ходила от негодования. – Мы поговорим об этом позже. А сегодня нам нужно молиться о вечном упокое грешницы.

– Не надо, папа! – прокричала Жасент, нервы ее были натянуты до предела. – Не говори так об Эмме!

«Ад спустился на землю, ад без огня и демонов! – подумала она. – Ад, который называется потопом».

Лежа на диване, покрытом коричневым шерстяным пледом, Эльфин курила американскую сигарету. Она сняла свои туфли на высоких каблуках, а под голову положила подушку. Пьер сидел возле чугунной печки, повернувшись к ней спиной. Молодые люди только что согрелись чаем и перекусили печеньем. Их чаепитие сопровождалось классическим любовным сюжетом: несколько поцелуев, которые Эльфин сочла чересчур холодными. Как ни старались они не касаться темы, которая повисла в воздухе, но избежать ее было нельзя.

– Ты такой мрачный из-за нее, из-за Жасент Клутье? – наконец спросила Эльфин. – Пьер, после ее ухода ты даже по-настоящему меня не поцеловал.

– Прошу тебя, Эльфин, мне не хочется об этом говорить.

– А меня это волнует. Думаю, она пришла клеиться к тебе! Устала от своего целибата, смотри-ка! Хотя Валлас охотно бы на ней женился, да и доктор Гослен тоже, – сказала она, представляя, как доктор падает перед Жасент на колени. – Каждый раз, когда он к нам заходит, мы вынуждены выслушивать его излияния о прекрасной мадемуазель Клутье, которую с недавних пор он называет просто Жасент. Она работает в его отделении.

Пьер стиснул зубы, кулаки его сжались – слова Эльфин его задели. По своей природе он был человеком легкомысленным, даже беспечным, но только тогда, когда дело касалось отношений с кем-либо. Свою сосредоточенность и неусыпную бдительность он проявлял в работе.

– Жасент приехала без предупреждения, – небрежно бросил Пьер. – И я забыл, что ты обещала зайти сегодня.

– А если мы поженимся, ты забудешь, в чьей постели спишь? – съязвила Эльфин. – Пьер, подойди ко мне. Ты не в настроении, но я знаю, как тебя развеселить. У нас есть время. Я пообещала дяде Освальду вернуться только к ужину.

Эльфин, мало заботясь о своей добродетели, любила плотские удовольствия. До юного бригадира у нее была связь со студентом из Шикутими.

– Я сейчас действительно не в настроении, – мягко возразил Пьер.

Не обращая внимания на его слова, Эльфин поднялась, подбежала к креслу, где сидел Пьер, и устроилась у него на коленях. Она прижалась к любовнику, словно кошечка, обхватив руками его шею. Мужчина почувствовал соблазнительный запах ее духов, и это сразу напомнило ему о любовных играх, в которые они играли два дня назад.

– Пьер, – прошептала Эльфин, приблизившись к самому его уху, – давай поднимемся в твою комнату и задвинем шторы, чтобы не видеть больше этого жуткого дождя.

Она искала губами губы Пьера и, взяв его руку, положила ее себе на грудь: маленькую, теплую и нежную. Дыхание Эльфин участилось, повинуясь сумасшедшему желанию, которое вызывал в ней этот мужчина. Он едва не уступил ей, едва не отдался зарождающемуся в его чреслах возбуждению. Однако в это мгновение перед его взором возник образ Жасент, кутающейся в свой серый непромокаемый плащ, ее нежное лицо, ее пылающие розовые губы. Затем другой образ предстал в его распаленном мозгу: обнаженная Эмма под его телом, с темными, обрамляющими лицо волосами, смеющаяся и словно чувствующая гордость за свое молодое, жадное до наслаждений тело.

– Нет. Я проведу тебя к дяде, – решительно заявил он, отталкивая Эльфин. – Я же сказал, у меня нет настроения.

Она вызывающе окинула его взглядом с ног до головы:

– Осторожно, Пьер, со мной так не разговаривают!

– И что ты сделаешь, чтобы меня наказать? Разорвешь нашу помолвку, о которой мы еще не заявляли? Что ж, если ты хочешь…

– Но, Пьер, я же люблю тебя, – сдалась Эльфин, опасаясь его потерять. – Ты снова очарован этой Жасент Клутье? Но ведь она отвергла тебя! Смирись с этим наконец!

Пьер стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы брюк; на лице застыло выражение бесконечной печали.

– Хорошо, я скажу тебе, ты все равно рано или поздно узнаешь. Эмма, сестра Жасент, умерла прошлой ночью. Утонула.

– Утонула! – ошеломленно воскликнула Эльфин. – Боже мой, это ужасно! Но это не так уж и удивительно, в такую погоду нужно быть предельно осторожным. Мне жаль, я не могла догадаться, что тебя тревожит. Значит, Жасент приехала к тебе, чтобы рассказать об этом? Но она ведь могла и позвонить. Господи, тебе все это, должно быть, кажется странным.

– Странным – это не то слово. Я в ужасе, мои мысли только об этом. Эмма, такая веселая, такая жизнерадостная! Ей не было и двадцати. И мне она очень нравилась.

Эльфин закурила вторую сигарету, нервно расхаживая по комнате. Ее голубые глаза помутнели – это было верным признаком ее гнева.

– А сказал бы ты то же самое обо мне: «Мне она очень нравилась», – если бы я завтра умерла? Судя по тому, что ты рассказывал, вы с ней встречались на протяжении нескольких месяцев и она свято верила в то, что ты на ней женишься. Но получилось не так, как она хотела. Иначе, я полагаю, она бы тебе не уступила.

– Господи, давай не будем говорить об Эмме! Оставим ее в покое. Я часто проявлял к ней неуважение, это правда, я не был с ней честен, как и с тобой. Некоторым мужчинам удается усмирять свои желания. Но, увы, мне это не под силу.

Он пожал плечами и отошел к печке, чтобы подкинуть еще немного дров. Последние слова Жасент, которые она бросила ему в лицо, не давали Пьеру покоя. «Чтобы мучительные угрызения совести тяжким бременем легли на мои плечи?! Да, похоже, это уже началось. Я хотел бы провалиться сквозь землю», – пронеслось у него в голове.

– Ты не ответил, – не унималась его любовница. – Сказал бы ты обо мне то же самое, Пьер? Я в этом сомневаюсь. Способен ли ты вообще любить по-настоящему? Ты соблазнил Эмму, потом ее бросил. Значит ли это, что и мне не избежать подобного к себе отношения? Только что ты перечеркнул наши намерения обручиться. И это совсем неучтиво с твоей стороны, потому что я люблю тебя, хочу прожить рядом с тобой всю жизнь, подарить тебе детей и…

– Замолчи! – оборвал ее Пьер. – Умоляю тебя, замолчи! Сейчас не время донимать меня своими тирадами! С меня довольно! Давай будем честными, Эльфин. Ты хотела меня, ты искусно сплела вокруг меня паутину, я ни на минуту не мог расслабиться, пока ты не достигла наконец своей цели. Но вот в чем заключается правда: я могу спать еще с сотней женщин, но ни одна не заставит меня забыть Жасент. Вот в этом все дело, понимаешь? Ты довольна? Я был полным идиотом, когда послушал ее и позволил ей тогда уйти… И почему я не искал с ней встречи два последних года?.. Думаю, она все еще меня любит. Но теперь уже слишком поздно.

Пьер посмотрел на Эльфин отстраненным взглядом. Ее же взгляд таил угрозу.

– А как же мы? – ледяным тоном спросила она.

– Нас больше нет. Мы хорошо провели время, но сердцу не прикажешь: я тебя не люблю.

– Грязный хам! – крикнула она, яростно обрушивая на него град пощечин. – Ты ничтожество, Пьер Дебьен, просто ничтожество!

Однако спустя мгновение она бросилась ему на шею, жадно впиваясь в его губы. Даже теперь, будучи униженной, брошенной, она пыталась не упустить свой последний шанс, не в силах отказаться от Пьера. Но он снова оттолкнул ее.

– Не опускайся так низко! Не надо, Эльфин, пожалуйста, с твоей-то гордостью! У нас нет будущего, и ты прекрасно об этом знаешь. Ты говорила родителям и брату о помолвке только потому, что хотела их успокоить. На сегодня хватит, обувайся и надевай свое пальто, я проведу тебя к дяде.

Эльфин подчинилась, дрожа от бушевавшей в ней злости. Перед тем как выйти, она бросила горький взгляд на комнату, где они с Пьером провели столько чудесных вечеров. Пьер обставил дом со вкусом: деревянные панели, окрашенные в светло-бежевый цвет, двойные гардины теплого коричневого цвета, белые хлопчатобумажные занавески, обшитые бахромой. Мебель, уже довольно старая, досталась ему в наследство от дальних родственников. Эльфин нравилась эта простая обстановка, которая так отличалась от той, в которой жила ее семья.

– Значит, стоило только Жасент появиться, как ты уже готов меня прогнать! А если я расскажу отцу, что спала с тобой, что беременна от тебя, что ты должен как можно скорее на мне жениться?

Пьер ответил не сразу. Он медленно надел замшевую куртку, затем принялся обувать ботинки. Его решительность напугала Эльфин.

– Заставить меня на тебе жениться… что ж, это очень плохая идея. Я тебя возненавижу, ты это знаешь. Нам не стоит говорить об этом, тем более сегодня. Я рассказал тебе о смерти Эммы, но тебе это безразлично. Для тебя важны только твоя ничтожная особа, твоя собственная правда и твой эгоизм.

Эльфин разрыдалась: Пьер больно ее задел. Но он ошибался – смерть Эммы очень опечалила ее, просто Эльфин этого не выказывала.

– Как ты можешь утверждать, будто знаешь, что я чувствую? Думаешь, это известие не причинило мне боли? Ты не дал мне возможности выразить мои чувства. Буквально сразу ты бросил мне в лицо, что любишь Жасент. Меня трогает смерть любого человека. Я была готова разделить твою боль, утешить тебя, потому что это действительно ужасная трагедия.

– Трагедия, конечно… – кивнул Пьер.

Правда была в другом, но он не позволял себе в этом признаться. Он чувствовал, что катится куда-то в пропасть, при этом хорошо осознавая, что только что повел себя несправедливо. Стыдясь своего поведения, Пьер приоткрыл входную дверь – он очутился лицом к лицу с мрачным и дождливым пейзажем. Ветер покачивал хрупкие березки, посаженные вдоль аллеи, по небу плыли тяжелые свинцовые тучи. И в этот момент мужество покинуло его.

– Давай останемся здесь еще ненадолго, – вздохнул мужчина. – Извини меня, я не понимаю, что говорю и что делаю.

Эльфин прижалась к нему, просунула руки под его куртку и склонила голову ему на плечо.

– И ты прости меня. Я не хочу тебе зла, Пьер. Я понимаю твое состояние, у тебя есть на то причины. Даже если ты еще любишь Жасент, мы с тобой тем не менее могли бы остаться друзьями, – прошептала она, втайне надеясь выиграть время, смягчить Пьера.

– Может, ты и права. Но все же мне тяжело в это поверить.

Пьеру было четыре с половиной года, когда его мать умерла от пневмонии. Отец так и не женился во второй раз. Он воспитывал своего единственного сына в строгости; мальчик от природы был очень смышленым, при этом мечтательным и чувствительным, что в глазах учителя младших классов являлось большим недостатком. Лишенный материнского внимания, ребенок всегда тянулся к обществу женщин, неосознанно пользуясь своим обаянием и неподражаемой улыбкой, чтобы привлечь к себе внимание всех девушек в округе. Его симпатия к молодому Лорику Клутье намного усилилась, после того как он познакомился с тремя его сестрами.

– Ты хочешь поужинать с нами, Пьер? – часто предлагала ему Альберта, ставшая для мальчика-сироты воплощением идеальной матери.

Окруженная роем своих ребятишек, мадам Клутье, повязав передник, старалась уследить за каждым из них, успевая при этом месить тесто для хлеба, взбивать яйца на омлет, печь тоненькие блины, поливая их кленовым сиропом; по всем уголкам дома разносилось радостное и возбужденное «Мама!» Пьеру очень нравилось, как она готовит. Он был счастлив сидеть за их семейным столом, оглушенный смехом и шутками Жасент, Сидони и малышки Эммы.

Прошли годы, и воспоминания о собственной матери у Пьера стерлись. Он пытался оживить их, подолгу рассматривая единственную фотографию мамы: пожелтевший снимок, сделанный в день свадьбы родителей.

– Ты – мамин портрет в мужском обличье, – часто повторял отец, вспоминая свою покойную супругу, очаровательную Бреанну.

Пьер не знал, стоит ли считать это комплиментом, учитывая печальный тон, каким Ксавье Дебьен обычно произносил эти слова. Разобраться ему помогла Альберта Клутье.

– Я была знакома с твоей матерью, – как-то раз сказала она Пьеру. – Это была очень красивая женщина, к тому же очень романтичная! Когда твой отец сделал ей предложение, она сразу же согласилась, не раздумывая ни минуты, хотя он был старше ее на целых десять лет. У них были очень разные характеры. Твоя мама любила чтение и долгие прогулки, за домашние дела бралась неохотно. Но главное, она покоряла всех своей улыбкой и прекрасными голубыми глазами. В точности как ты, Пьер.

Повзрослев, Пьер понял, что шарм, которым он обладал, – весьма ценное качество. Он привлекал не только юных девушек, но и зрелых женщин. Свое первое любовное приключение он пережил в объятиях симпатичной вдовы, которая была вдвое его старше. За ней последовали многие другие, но чувства Пьера зажигались минутной вспышкой и столь же быстро угасали, потому что сердце его накрепко завоевала Жасент, эта как будто родившаяся из непроницаемого кокона прекрасная бабочка. Впервые она одарила его настоящим любовным поцелуем в день его восемнадцатилетия.

«Я уже тогда любил ее. Потом стал обожать, – думал Пьер, когда Эльфин сжимала его в объятиях. – Она уехала в Монреаль учиться на медсестру, и я думал, что потерял ее, боялся, что она обо мне забудет. Но она заверила меня, что это невозможно, что мы навсегда связаны одной нитью! Господи, Жасент! Теперь я окончательно тебя потерял! И я никогда себе этого не прощу».

Пьер закрыл глаза, опустил голову, ища забытья на губах своей любовницы. Нужно быстрее забыть о смерти Эммы, о печали, о тяжести угрызений совести… с помощью горького опьянения удовольствием. Забыть, проклиная себя за свою слабость.

В маленькой церквушке были зажжены около десятка свечей. Кто-то из местных жителей сорвал в своем саду первые распустившиеся лилии, чтобы украсить ими подножие алтаря. Эмма Клутье лежала на столе, покрытом белой скатертью; лицо ее излучало умиротворение. Отовсюду слышался шепот приглушенных молитв, прерываемых сдавленными рыданиями. Жители Сен-Прима окружили семью юной усопшей. На покойной было белое платье, руки были скрещены на груди.

Семье Клутье выражали соболезнования, сочувственно похлопывали то одного, то другого родственника покойной по плечу, не решаясь задавать какие-либо вопросы – для этого было не время и не место.

Охваченная горем, Жасент не отрывала взгляда от кольца, сверкающего на безымянном пальце левой руки Эммы. Шамплен хотел его снять, но Альберта не дала супругу этого сделать, испустив истошный, почти дикий вопль:

– Нет, оставь его! Если малышка надела его в тот вечер, пусть теперь оно останется с ней навсегда.

Шамплен был вынужден покориться, но посматривал на жену косо, едва сдерживая свои эмоции, – он-то знал причину смерти дочери. Подобная тайна была для него нелегкой ношей, под ее тяжестью он задыхался. Как для человека добропорядочного, набожного, рьяно заботящегося о своей чести и о чести своих детей, это стало настоящим испытанием. Соседи списывали его неадекватное поведение на вполне понятное в его положении отчаяние, на вполне оправданное исступление.

Лорик, одетый в черный костюм, поддерживал близняшку за талию. Сестра беззвучно плакала – она была подавлена. Сидони потратила целый час на то, чтобы отстирать Эммино красное платье, и сейчас оно сушилось над печкой у Матильды дома – там сестру наряжали в последний путь.

– Я поглажу его, и завтра мы наденем его на Эмму, в нем ее и опустят в гроб. Эмма должна отправиться на тот свет в своем любимом платье, платье, которое я сшила специально для нее.

Альберта с этим согласилась, не подозревая, какие мысли в этот миг роились в голове ее супруга: «Платье развратницы, декольтированное и слишком короткое. Господи, прости меня!»

Кюре, попросив у прихожан тишины, произнес краткую речь. Жасент не слышала ни слова. Она смотрела теперь не на скромное украшение Эммы, а на профиль сестры, на ее чуть вздернутый нос, пухлые губы, на ее выпуклый лоб. Ее воспаленный разум мысленно взывал к младшей сестре:

«Зачем ты нас оставила, зачем? Как могла я догадаться о том, как сильно ты страдаешь, когда ты вчера ушла от меня навсегда, ушла в вечность? Я недооценила глубину отчаяния, которое тебя разъедало; я пренебрегла твоим страхом, вогнавшим тебя в безысходность. Я стала отчитывать тебя, как четырехлетнюю девочку, твердя, что ты причинишь родителям невероятную боль. В действительности умерли два человека. Это ты, Эмма, и твой ребенок. Сидони еще не знает об этом, Сидони, которая потакала тебе в твоих тайных любовных вылазках. Эмма, ты не знаешь, какую боль ты причинила мне, когда рассказала о своей связи с Пьером, когда искренне призналась мне, что единственной твоей мечтой было выйти за него замуж, чувствовать его объятия каждый час, днем и ночью! Так ты мне тогда говорила. Эти слова вонзились мне в самое сердце, как шипы, которые всякий раз ранят мою душу. Бывало такое, что я восставала против тебя, я старалась тебя возненавидеть. Эмма, неужели мужчина, которого ты любила до такой степени, что предпочла смерть жизни без него, – это он? Неужели именно он – отец того малыша, которым ты пожертвовала вместе с собой?»

Жасент почти теряла сознание. За целый день она не взяла в рот ни крошки и уже несколько ночей совсем не спала. Никто не заметил ее недомогания: Альберта, сжимая в руках четки, казалось, ничего вокруг не слышала и не видела, дедушка Фердинанд, убитый горем, с жаром молился, Сидони с Лориком – тоже, Шамплен Клутье куда-то исчез.

Ее состояние видел Паком: сегодня он был одет в строгий безупречный костюм, его волосы были причесаны и напомажены. Жасент вдруг сильно побледнела и пошатнулась. Паком, неистово жестикулируя, испустил пронзительный вопль, но все же успел подхватить девушку и не дал ей упасть на пол.

– Жасент! Она тоже умерла! – простонал он. – Умерла! Эмма! Жасент!

– Она упала в обморок, Паком! – тихо проворчал в ответ на это Озиас Руа. – Дай ее мне, отпусти ее!

Озиас попытался перехватить Жасент, но Паком не выпускал ее из рук, окидывая окружившую его толпу растерянным взглядом. Лорик в мгновение ока подбежал к Пакому, упорно прижимающему его старшую сестру к себе, и подозрительно глянул на него. Внезапно молодой человек взорвался.

– Отпусти ее, тебе говорят! – закричал он не своим голосом. – Убери от Жасент свои грязные лапы, идиот!

В этот момент подбежал кюре, за ним – Сидони. Они увидели, как Лорик в бешенстве ударил съежившегося от страха Пакома по лицу – кровь потекла тонкой струйкой. Озиас воспользовался этим, чтобы подхватить Жасент и отнести ее на одну из скамей, стоящих в отдалении.

– Эмму убило не озеро, это все он, Паком! Вы видели, как он сжал мою сестру? Убийца, убийца! – вопил взбесившийся Лорик, которого уже подхватили под руки Жактанс Тибо и мэр Сен-Прима.

Женщины закричали от ужаса. Брижит, овдовевшая десять лет назад мать Пакома, стала громко возмущаться:

– Мой сын и мухи не обидит! Лорик, ты бредишь!

Поднявшийся невообразимый шум привел Жасент в чувство. Она ощутила нежные объятия Сидони, ее щеку у своей щеки.

– Боже мой, отчего все-таки умерла Эмма? – прошептала Сидони ей на ухо.

– От любви, всего лишь от любви, – так же тихо ответила Жасент. – Прошу тебя, обними меня крепче, обними так, как мы обнимали друг друга в детстве, когда ты боялась грозы. Теперь страшно мне, Сидони.