Глава 4 Пьер Дебьен

Озеро Сен-Жан, тот же день

Деревянная моторная лодка плыла по озеру Сен-Жан, походившему теперь на разъяренное море из-за ветра, дождя и неустанно поднимающегося уровня воды, этой узницы плотин острова Малинь. Двое мужчин, сидящих в лодке, казавшейся ничтожно маленькой посреди этой угрюмо бурлящей вселенной, зачарованно и с некой долей почтения наблюдали за гневом природы. Одного из них звали Пьер Дебьен, другого – Дави.

Бывший жених Жасент решил в это воскресенье отправиться в Сен-Метод, где его ожидал все еще дающий уроки в Сен-Фелисьене отец, Ксавье Дебьен, который приехал на помощь к своему отцу, деду Пьера, почтенному Боромею Дебьену.

– Мы должны срочно эвакуировать стариков, женщин и детей. Если бы ты мог нам помочь! – такими были слова, с которыми Ксавье обратился к сыну во время их короткого телефонного разговора, постоянно прерываемого потрескиванием и шипением. Пьер ни минуты не колебался. Он не боялся опоздать на следующее утро на бумажную фабрику. Нужно было спешить на помощь, и он посчитал, что быстрее всего можно будет добраться до дома дедушки по озеру.

В то же утро он отправился к приятелю Дави, одному из своих рабочих, чтобы одолжить у того моторную лодку.

– Я поеду с тобой. Вдвоем мы сможем помочь многим, – тут же принял решение двадцатитрехлетний Дави. Его отец был англичанином, мать – ирландкой; результатом такого смешения кровей были веснушки, усеявшие всю его кожу, золотистого отлива кудри, невероятно голубые глаза и немного вздернутый нос. Несмотря на свое происхождение, он вырос в Квебеке и по-французски говорил бегло, с едва заметным акцентом.

– Спасибо, я этого не забуду. Хороший приятель в придачу к лодке – о таком я не мог и мечтать! – воскликнул растроганный Пьер.

Теперь они вместе боролись с непогодой. Лодка раскачивалась на пенящихся гребнями волнах, однако это не мешало двум друзьям переговариваться. Чтобы перекрыть шум мотора, им приходилось повышать голос.

– Ты познакомишься с моим дедушкой Боромеем! – говорил Пьер. – Он неординарный человек, просто живая энциклопедия. Как и отец, дедушка в свое время преподавал. А на обратном пути я хотел бы заехать в Сен-Прим – выразить соболезнования семье Клутье.

– А когда будут похороны? – спросил Дави, не раз видевший Эмму, которая довольно часто заезжала в Ривербенд. – Когда ты попросил меня одолжить тебе лодку, я подумал, что ты, наверное, хочешь поехать на похороны. Ведь тебе очень нравилась Эмма.

– Нет, я не поеду на похороны, – сказал Пьер. – К тому же я не взял с собой соответствующей одежды, – добавил он в качестве отговорки.

– Одежду можно у кого-то одолжить, Пьер! Ты должен пойти на кладбище, должен с ней попрощаться.

– Родители Эммы не знали, что у нас с ней была связь, иначе Шамплен Клутье заставил бы меня на ней жениться. Помнишь, я говорил тебе о ее сестре, Жасент? Вот с ней мы были помолвлены. Нет, я не буду желанным гостем на похоронах. Теперь я думаю, что лучше и не заезжать в Сен-Прим. Будет благоразумнее, если я просто отправлю письмо с соболезнованиями.

Пьер замолчал и, стиснув зубы, погрузился в свои мысли. В его глазах, казавшихся сейчас скорее серыми, нежели голубыми из-за проплывающих по небу туч, читалась боль. Пьера, так же, как и Жасент, жестокая смерть Эммы выбила из обыденной колеи, нарушила его жизненное равновесие, такое приятно монотонное, особенно в последние месяцы.

Пунктуальный, методичный, строгий с рабочими, но при этом никогда не злоупотребляющий своей властью, Пьер много трудился на фабрике. Дома же он следил за порядком и чистотой, сам готовил и убирал. Он немного читал перед сном, рано ложился и спал относительно спокойно. Последние два месяца он изредка разделял постель с Эльфин Ганье: она вполне удовлетворяла его чрезмерную чувственность. Когда она заговорила с ним о браке, он в первую очередь подумал о возможности лестного для него восхождения по социальной лестнице, а уж затем – и об избавлении от временами досаждающего одиночества. Но все это было до визита Жасент, до того переломного момента, когда она бросила ему в лицо эти оскорбительные слова, обвиняя его в смерти Эммы.

«В глубине души я надеялся, что однажды она вернется, бросится мне на шею, скажет, что передумала, что мы не можем жить друг без друга, – размышлял Пьер. – Я тысячу раз представлял себе нашу встречу и тысячу раз ошибался. А теперь она меня ненавидит и презирает. Если бы только я не сблизился с Эммой! Если бы мне удалось тогда отнестись к ней только как к младшей сестренке, которой запрещено касаться!»

– Эй, Пьер, да ты витаешь в облаках! – крикнул Дави. – Смотри, ты сбился с курса! Я подменю тебя, иначе нам никогда не добраться до Сен-Метода!

– Прости меня! Меня отвлекли тяжелые мысли. Мы с тобой хорошие друзья, Дави, и я могу признаться тебе: у меня нет повода собой гордиться.

– О чем это ты? Давай, говори начистоту, здесь тебя никто не услышит. Я не стану тебя осуждать.

– Я плохо обращаюсь с женщинами. Это происходит со мной уже не первый год, и, наверное, мне не под силу с этим совладать.

Дави, сидя впереди, обернулся и подмигнул другу:

– Серьезности в тебе мало, в этом ты прав. Сначала Жасент, потом Эмма, сейчас Эльфин… Лично мне хватило бы одной, для начала.

– Для начала чего? – усмехнулся Пьер.

– Ну… делать великие дела, – посмеиваясь, ответил Дави, имитируя квебекский акцент, что часто приводило Пьера в бешенство. – Я невинен, как…

Конец фразы унес порыв ветра, и Пьер скорчил смешную гримасу. Он иногда завидовал своему более спокойному другу. «Это мой недостаток, почти что мой крест! – молчаливо упрекал себя Пьер. – Вчера я не смог устоять перед Эльфин, несмотря на то что на сердце у меня было тяжело, ведь я только что узнал о смерти Эммы, только что вновь встретился с Жасент. Говорят, плоть слаба, но в моем случае это слишком мягко сказано».

– Мы подплываем к Робервалю, – произнес Дави. – Смотри, сколько домов окружено водой со всех сторон, и проклятые волны бьют в стены, точно как в Сен-Жероме! Боже мой, если дождь не прекратится, если компания «Дюк Прис» не откроет шлюзы плотин, город будет погребен под водой!

– Ты прав, черт возьми! Чего они ждут? Скольких жертв? – распалился Пьер. – Вперед, приятель, еще довольно далеко! Подниматься по Тикуапе – это то еще удовольствие!

– Это уж точно! Но если бы нам пришлось работать веслами – было бы еще хуже! Зато если бы мы гребли ими против течения, то накачали бы себе вот такие бицепсы! – засмеялся Дави. – Что ни говори, а мотор – отличное изобретение!

Друзья подмигнули друг другу; их лиц почти не было видно под капюшонами дождевых плащей. Дави бросил последний взгляд на ушедшую под воду набережную Роберваля, на корабли, оставленные на волю волн у причала.

«В чем Пьер не прав, – подумал рабочий, – так это в том, что водит своих девушек в постель до свадьбы! Он все-таки чертов везунчик: пока что ни одна от него не забеременела, иначе у него на пальце уже блестело бы обручальное кольцо! Однако надо отдать ему должное – он выбирает только красавиц».

Жасент он видел лишь на фотографии, но с Эммой был знаком лично, а в прошлом месяце познакомился и с Эльфин. О таких девушках можно только мечтать! Особенно ему нравилась Эмма – ее веселый нрав, кокетливое личико и пухлые губки, которые она всегда подводила красным. Когда Дави узнал о ее смерти, то не смог сдержать слез и, не стыдясь, разрыдался прямо в присутствии Пьера.

– Господи! Она утонула! – Дави был в отчаянии.

Как и Эльфин, он, конечно, не знал о том, что это было самоубийство. Пьер инстинктивно хранил эту ужасную тайну, имея все основания предполагать, что и семья Клутье поступит так же. Для ревностных католиков факт лишения себя жизни заслуживает серьезного порицания, а Церковь считает самоубийство тяжким грехом, за исключением случаев, когда его совершает безумец.

«Должно быть, Эммой тогда овладело невероятное отчаяние и она не смогла справиться со своей болью», – подумал Пьер, снедаемый чувством вины…

После ухода Эльфин в тот вечер, когда он узнал о смерти Эммы, Пьер дал волю своей печали и угрызениям совести – он напился, злясь на себя, а заодно и на весь мир.

Затем полночи он, словно в лихорадке, вспоминал лучшие мгновения, проведенные с Жасент, благословенное время помолвки, когда они часто, рука об руку, прогуливались по деревне в сопровождении Лорика и Сидони.

– Могли бы вы оставить нас ненадолго? – обращалась к ним Жасент.

– Что же, как всегда, – смеясь, отвечал Лорик.

Тогда они наслаждались присутствием друг друга под сенью кленов, опьяненные пылкими объятиями тесно прижатых тел, жадные до страстных поцелуев и теряющие от них рассудок. Сколько раз Жасент чуть было не уступала его мольбам, но в последний момент, когда его рука уже добиралась до заветной цели, передумывала?

– После свадьбы у тебя будет полная свобода, – кокетливо говорила она, в утешение одаривая Пьера веселой улыбкой.

Они так любили друг друга, между ними была такая душевная близость, что Пьер ни на миг не усомнился в обещаниях, которыми они обменивались. Поэтому разочарование оказалось еще более жестоким. Не в силах бороться с бессонницей, он задавал себе один и тот же вопрос: в чем была настоящая причина отказа Жасент? И не мог найти ответа. Тогда он понял, какую печальную роль сыграла в его судьбе Эмма. «Я мстил, – терзал себя Пьер. – Изначально я этого не осознавал, но в тот день, когда Эмма призналась, что написала Жасент о наших отношениях, я испытал странное удовлетворение. Я последний из негодяев: я надеялся, что смогу вызвать ревность обожаемой мной женщины, воспользовавшись ее сестрой, восемнадцатилетней девушкой».

Он не признавал за собой ни одного смягчающего его вину обстоятельства, совершенно забыв о том, до какой степени его поразило тогда поведение самой Эммы.

Первый раз повзрослевшую Эмму он случайно встретил в ресторане «Арвида», весьма популярном среди любителей потанцевать под джазовою музыку. Юная девушка сидела за столиком с тремя мужчинами его возраста, и уже это показалось ему странным. Заметив на себе его взгляд, она сразу же оставила своих кавалеров и подошла к нему. Стояло лето, на ней было легкое платьице. Руки были оголены, дешевая цепочка спускалась на грудь. Он сразу же ощутил чувственный призыв, исходящий от ее тела, возбужденного алкоголем и танцами. Уже тогда Пьер понял, что она выросла полной противоположностью своих старших сестер, что ее не особо заботили добродетель и репутация, что она была одержима физической близостью.

В тот же вечер она ему отдалась. Отдалась лихорадочно и удивительно смело – немногие девушки проявляют такую уверенность в постели.

– Я знала, что рано или поздно с нами это случится, – заверила она Пьера, после того как все произошло. – Это был только вопрос времени.

Все это Пьер вспоминал, лежа на диване, на котором всего несколько часов назад нежилась Эльфин. Однако вскоре он погрузился в беспокойный сон. Первое, что пришло ему на ум после пробуждения, – мысль о словах Жасент. Она должна была ему поверить – он никогда не оставил бы Эмму беременной, не он отец ребенка, которого она носила.

«Тогда кто же?..»

Этот вопрос не давал ему покоя и теперь, когда по его лицу хлестал ледяной дождь, а руки окоченели от холода. Вокруг него бушевало озеро, его мрачные зыбкие волны таили в себе угрозу.

– Знаешь, Дави, – внезапно произнес Пьер, – когда-то я пообещал пересечь наше озеро вплавь[8]. Пора потренироваться.

– Ты с ума сошел? Ты не сможешь!

– Посмотрим. Веди лодку прямо за мной, на случай если я потеряю сознание.

На лице Пьера заиграла лукавая улыбка. В то утро, когда они с Жасент впервые поцеловались, он пообещал ей, что однажды совершит подобный подвиг.

Сен-Метод, тот же день

Стоя в большой лодке, фотограф Мари-Кристин Бернар делала снимки Сен-Метода. Ей важно было запечатлеть каждую сцену, и жители деревни охотно позировали ей, утешаясь мыслями о том, что их несчастьям будут доказательства. Ничто не ускользало от ее объектива: мужчины, прячущие своих овец в плоскодонные лодочки, по очереди перенося каждое животное на руках; стоящая на крыльце вместе со своими детьми женщина с почерневшим от горя лицом и безумным взглядом, ожидающая нового подъема воды… Дома́, бо́льшую часть которых уже покинули жители, походили на одинокие островки.

– Отсюда нужно всех эвакуировать, – сказал мужчина, управляющий лодкой. – Обо всем, что тут происходит, вы напишете в газете.

– Конечно, я сделала заметки, которые передам главному редактору. Я очень рада, что он отправил меня сюда, все это просто невероятно. Фактически я выполняю работу журналиста. Ввиду происходящих событий нужно успевать на всех фронтах.

Мари-Кристин замолчала: ей надо было сфотографировать подростков, возившихся возле лодки. Стоя в воде, один из них держал за веревку черно-белую корову.

– Где укроются жители Сен-Метода? – взволнованно спросила она.

– Где смогут, черт подери! Может, у знакомых или родственников в Сент-Эдвиже и Сен-Фелисьене.

Журналистка повернулась к мужчине спиной, и он посмотрел на нее оценивающе. Несмотря на практичную одежду, соответствующую погоде, – непромокаемый плащ и сапоги, – женщина, на его взгляд, явно была горожанкой. Причем невероятно хорошенькой – со светлыми, собранными на затылке волосами, чуть вздернутым носиком и большими глазами довольно необычного цвета: зеленого с золотисто-карими вкраплениями.

– Это настоящая трагедия! – воскликнула она. – Я интересовалась наводнениями 1926 года, но это… такого я и представить не могла.

В этот момент ее внимание привлекло необычное зрелище. Две лодки подъехали к дому, на крыльце которого, восседая в своем кресле-качалке, активно жестикулировал какой-то старик с белыми как снег волосами.

– Я не уеду отсюда! – кричал он людям в лодках, пока те швартовались.

Мари-Кристин прекратила снимать, продолжая наблюдать за развитием событий: Пьер и Дави (а это были они) наконец добрались до Сен-Метода, однако сначала Ксавье Дебьен, а затем и знаменитый дедушка Боромей встретили молодых людей прохладно.

– Я ждал тебя раньше, Пьер! – сказал Ксавье Дебьен, мужчина с седоватой бородкой; на нем были костюм и шляпа. – Уже почти время ужина.

– Мне жаль, папа, добраться сюда оказалось сложнее, чем мы думали: по озеру плавают огромные ветки, деревья… да еще и это течение.

Дави решил не вмешиваться. Боромей Дебьен с высокомерным видом закурил свою трубку. Выдохнув клуб дыма, он заявил:

– Не стоило тебя беспокоить, Пьер. Я наблюдал за другими домами: вода не поднимается до второго этажа. Поэтому я никуда отсюда не уеду. Я поднял наверх в свою комнату переносную печку, сало, яйца и бутылочку карибу. Я готов выдержать осаду.

– Отец, будь же благоразумен! – вспылил Ксавье. – Я приехал за тобой. А Пьера я попросил приехать, чтобы он помог перенести некоторые твои вещи. Могу тебя огорчить: вода еще поднимется. Эвакуация обязательна, мэр лично сообщил мне это.

– Все это вздор, сынок. Но раз уж вы все приехали и семья в сборе, приглашаю всех остаться у меня на ночь.

– Ну же, дедушка, благоразумнее будет уехать, – мягко настаивал Пьер. – Тебе будет спокойнее в Сен-Фелисьене.

– А как же мои кошки? – жаловался старик. – Что с ними будет, моими маленькими, если я уеду? Несчастные создания, я запер их на чердаке. Послушай, как они там мяукают!

– К черту твоих кошек! – проворчал Ксавье Дебьен. – Даже если ты какое-то время продержишься на втором этаже, земля будет непригодна к возделыванию, когда вода спадет. Не будет больше огорода, не будет твердой почвы! Пока они не откроют плотины на Гранд-Дешарж, наводнение будет продолжаться! Нам нужно молить Господа о том, чтобы он послал в головы директоров компаний хоть одну светлую мысль!

Пьер подошел к дедушке; на ступеньки крыльца набегали небольшие волны. Внук нежно постучал старика по плечу, затем скрутил себе сигарету.

– Погляди-ка! – внезапно оживился Боромей. – Твоя прекрасная блондинка!

Услышав его возглас, Пьер подумал, что дедушка имеет в виду стоящую в лодке с фотоаппаратом в руке молодую женщину, которую он заметил еще раньше. Но он опешил, узнав белый шарф, повязанный на светлых, почти золотистых волосах с рыжеватым отливом: в проплывающей мимо большой моторной лодке была Жасент. Управлял лодкой один из врачей Сен-Метода.

– Вы еще не поженились? – лукаво спросил старик. – Поторопитесь, а то я не успею повеселиться на вашей свадьбе: вы похороните меня раньше.

Со времени начала работы в Ривербенде Пьер приезжал в Сен-Метод только на Новый год, вместе с отцом, с которым отмечал Рождество. Все остальное время он довольствовался перепиской с дедушкой, по правде говоря, тоже довольно нерегулярной.

– Я думал, дедушка, что писал тебе: мы с Жасент расстались.

– Я не помню… Вот незадача! Как жаль! Почему же она здесь?

– Думаю, кому-то из местных понадобились врач с медсестрой, – пробормотал Пьер – он задавал себе тот же вопрос.

Моторная лодка тем временем продолжала свой путь по реке, увозя Жасент и оставляя позади серебристый след в виде буквы V.

– Кажется, они направляются к ферме Плурдов, – сказал Ксавье Дебьен.

– Молодая женщина, что живет там, должна рожать через две недели, – заметил Боромей. – Судя по всему, малыш решил появиться на свет чуть раньше!

Мари-Кристин Бернар, находившаяся в этот момент в другой лодке на довольно большом расстоянии, терпеливо выжидала. Наконец она окликнула мужчин, помахав им рукой:

– Господа, не позволите ли вы мне запечатлеть вас четверых?

– Хорошо, но сначала подплывите ближе! – ответил Ксавье. – Вам же нужны доказательства того, с чем нам приходится бороться.

Он был убежденным противником лихорадки прогресса, охватившей некоторых его соотечественников, также его возмущало злоупотребление властью американских компаний, которые приняли решение построить гидроэлектростанцию на Иль-Малине. Будучи выходцем из семьи колонистов, он и представить себе не мог, как можно ради использования энергии воды уничтожить прекрасные пахотные земли фермеров.

– Край Лак-Сен-Жан перестал быть житницей Квебека, – громко добавил он.

Журналистка согласилась с его словами, так как знала толк в этом вопросе. Она смогла получить доступ ко многим официальным документам, а также к статьям двухгодичной давности, касающимся, в частности, борьбы Онезима Трамблея[9], земледельца из Сен-Жерома, против компании «Дюк Прис».

Рулевой направил лодку к дому старика. Пьер же, словно выпав из реальности, не мог оторвать взгляд от лодки, в которой удалялась Жасент. С бешено бьющимся сердцем он ощущал пропасть, которая отныне их разделяла. Должно быть, из-за гибели Эммы она его ненавидит, да и из-за визита Эльфин в Ривербенд тоже. Увивающийся за Жасент Валлас Ганье уже наверняка позаботился о том, чтобы рассказать ей об их с Эльфин помолвке.

«А кто бы не хотел взять ее себе в жены? – размышлял он. – Меня преследует ее тело, ее поцелуи, ее исступленная страсть! Только ее я по-настоящему любил, только с ней понял, что значат выражения: две души, слившиеся воедино; достойное рая наслаждение; необыкновенная радость, превышающая всякое наслаждение».

* * *

Жасент старалась взять себя в руки: при виде Пьера на крыльце Боромея Дебьена у нее перехватило дыхание, как от резкого удара в солнечное сплетение. Побледнев и тяжело дыша, она склонила голову, оказавшись во власти необъяснимого недомогания.

– Мадемуазель Клутье, вам нехорошо? – спросил доктор Аделяр Ланжелье, пятидесятивосьмилетний мужчина с седой бородой.

– Должно быть, меня укачало, – солгала Жасент. – Я не привыкла к поездкам в лодке, тем более в таких условиях. Ваша лодка чересчур современна и быстроходна.

– Разрешите еще раз извиниться перед вами. Я побеспокоил вас в день траура, оторвал от семьи, которой сейчас так нужна ваша поддержка. Господи, я ни на минуту не перестаю думать о вашей младшей сестре. Умереть в девятнадцать лет – как же это несправедливо!

– Не вините себя, доктор! Я предпочитаю работать, приносить людям пользу. Часы, которые мы проводим у изголовья умерших, кажутся бесконечными, и пережить их крайне сложно.

В появлении Жасент в Сен-Методе не было ничего необычного, даже несмотря на то, что в ее пребывание здесь вмешался случай. Доктор Ланжелье, владелец новейшей моторной лодки, подвез одного мальчугана с матерью до Роберваля. У ребенка был туберкулез легких, и его состояние требовало срочной госпитализации. Доктор воспользовался поездкой, чтобы закупить нужные медикаменты в городской аптеке.

На обратном пути он остановился в Сен-Приме, недалеко от фермы Клутье. К счастью, на нем были высокие каучуковые резиновые сапоги, поэтому он без особого труда смог зайти на ужин к мэру городка – тот был его приятелем. Мужчины говорили о наводнениях, о грядущих убытках, об отношении правительства к сложившейся ситуации, словом, обо всем, что интересовало всех жителей края, вплоть до самого Квебека. Перед уходом Ланжелье позвонил супруге – подвал их дома, расположенного на некотором расстоянии от реки, был полностью затоплен, но само жилище оставалось нетронутым.

От жены он узнал, что одна из жительниц Сен-Метода вечером должна рожать. Речь шла о супруге одного из скотоводов, занимающегося разведением коров: тот погнал стадо в соседнюю деревушку Норманден, подальше от наступающей воды. Его жена на сносях отправила двенадцатилетнего сына за медицинской помощью.

– А еще старушка Ортанс упала, расшибла себе лоб, – добавила супруга Ланжелье, помогающая мужу с записями пациентов. – Следовало бы зашить рану, она довольно серьезная.

– Боже, мне нужна будет помощь, я же не могу разорваться на части! – сетовал доктор.

Тогда-то мэр и рассказал доктору о Жасент Клутье, дипломированной медсестре, работающей в больнице Роберваля.

– Здесь она пребывает в краткосрочном отпуске – завтра хоронят ее младшую сестру Эмму. Бедняжка утонула в озере. Идемте, я подброшу вас до улицы Лаберж. Вся семья собралась сейчас у Фердинанда Лавиолетта, их дедушки.

Жасент мыла посуду после семейного ужина. Она немедленно согласилась сопровождать доктора. Сидони сменила ее у раковины, Лорик нашел где-то белый платок, заменивший Жасент колпак медсестры. Заботясь о своей репутации, Шамплен не решился возразить.

Уже стоя на пороге дома, Жасент посоветовала отцу:

– Папа, ко времени положения в гроб мама точно проснется. Если она по-прежнему будет отрицать реальность, скажи ей, что это кровать для Эммы, так ей будет удобнее спать. В любом случае с ней нужно быть мягким и терпеливым.

– Мы сделаем все, что нужно, – ответил отец, приутихнув в присутствии мэра и доктора – представительность этих мужчин явно смущала его.

Это были интеллигентные и довольно состоятельные господа.

Два часа спустя моторная лодка уже лавировала по затопленным улицам Сен-Метода. В местах, где уровень воды был не очень высоким, Ланжелье снимал мотор и садился за весла.

«Пьер тоже здесь! Но это и неудивительно, ему нужно помочь перевезти дедушку Боромея», – думала Жасент, поднимаясь по ступенькам вслед за доктором.

Со второго этажа доносились оглушительные крики. Они прошли первый этаж; вода доходила до щиколоток.

– Господи, эти люди должны были еще вчера покинуть дом! – ворчал доктор. – Муж предпочел заниматься коровами, оставив жену с двенадцатилетним сыном!

– Думаю, в своей комнате этой женщине ничего не угрожает, – ответила Жасент. – Люди не хотят покидать свои жилища, доказательство этому я видела в Робервале. Они не могут забрать с собой все свои вещи, к тому же они боятся того, что в пути их обчистят… Каждый надеется, что эта паника продлится недолго, что озеро вскоре отступит.

– Когда же? Ничто не указывает на то, что вода собирается убывать!

– Здесь кто-то есть? – услышали они голос, исполненный боли. – Господи, доктор, это вы? Входите же!

Одна из дверей на лестничной площадке была приоткрыта. Врач с медсестрой оказались перед двуспальной кроватью, на которой стонала роженица. Лицо ее было покрыто красными пятнами, из глаз текли слезы, а руки были сложены на животе, который, несмотря на скрывающие его покрывала, был заметно круглым.

– Спасибо тебе, Господи, – прошептала женщина. – Я уж думала, что никто не придет. Мне так страшно… Эта барышня с вами?

– Не беспокойтесь, это дипломированная медсестра.

– Доктор, у меня отошли воды. Боли частые и очень сильные. А где мой сын?.. Вы его не видели? Он взял нашу лошадь. Я так волнуюсь за него!

– Вы были бы в безопасности, мадам Плурд, если бы следовали всем рекомендациям нашего мэра. Вам нужно было уехать из дому, особенно учитывая ваше положение.

Женщина обиженно нахмурилась, однако новые схватки заставили ее закричать:

– Мне больно, доктор, жуткая боль! Мадемуазель, ребенок скоро родится, нужна горячая вода и тазик. Белье здесь, на столе.

– Я обо всем позабочусь, мадам, не волнуйтесь! – мягко ответила Жасент. – Ах, кажется, я услышала лошадиное ржание. Думаю, это вернулся ваш сын. Как его зовут?

– Жюль. Если вам понадобится помощь, обратитесь к нему, он ловкий парень.

А упомянутый Жюль уже яростно барабанил в дверь. Мальчик следовал указаниям, которые дала ему мать, не решаясь ворваться в ее комнату. К нему вышла высокая и очень красивая молодая женщина.

– Здравствуйте, мадам. Ребенок уже родился?

– Нет, мальчик мой, пока нет, но до наступления ночи он появится на свет. Ты можешь сказать мне, где и как можно нагреть воду? Мне понадобятся миска и большой таз.

Жюль озабоченно почесал свою темную шевелюру.

– Ну… печка внизу. Утром ее не растапливали, кухню затопило. Мама думала, что получится быстро уехать отсюда. А потом у нее начались боли.

– У вас есть спиртовка?

– Да, я спущусь поискать ее, заодно возьму миски.

– Большое спасибо. И не волнуйся, с твоей мамой доктор, а я медсестра.

– Хорошо, мадам, я побегу.

* * *

Пьер находился всего в нескольких шагах от фермы Плурдов. Он все не мог решить, как ему поступить. Отец с дедушкой на первом этаже упаковывали троих дедушкиных котов в ящик. Им помогал Дави: парень очень хотел быть полезным. Боромей Дебьен наконец согласился пожить какое-то время у сына.

«Ох уж этот дедуля! – думал Пьер. – Он не соглашался только для видимости, хотел, чтобы его хорошо попросили, строил из себя храбреца! Теперь он будет рад помучить папу своими капризами».

От этой мысли он расплылся в улыбке. Пьер посмотрел на лодку отца, мерно колышущуюся на воде у крыльца. Он сгорал от желания увидеть Жасент, попытаться с ней поговорить, но боялся помешать ей. Не понимая до конца, что она делала в компании доктора из Сен-Метода, он пришел к выводу, что она сопровождала его в качестве медсестры. «Все-таки странно, что она не осталась в Сен-Приме с родными», – подумал он.

Однако он видел в этом хороший знак: это значило, что они могли бы встретиться в деревне и он попытался бы заговорить с ней, доказать ей свои добрые намерения.

– Мсье? – окликнул его женский голос.

Пьер отбросил сигарету и поднял голову. Мимо дома шла журналистка, которая пять минут назад фотографировала их. Женщина присела на одну из лавок лодки.

– Пожилой господин решился наконец уехать? – спросила она, мягко посмеиваясь.

– Да, но нам нужно взять с собой еще его котов.

– Я это сразу поняла. Он так за ними убивался.

– Не волнуйтесь на этот счет… Впрочем, в вашей профессии нужно быть любопытным, всегда находиться в состоянии готовности.

Журналистка восприняла замечание Пьера как упрек. Ее большие зеленые глаза с золотым отливом потемнели.

– Люди имеют право на информацию, особенно те, кто страдает от несправедливости, – вздохнула она.

Пьер нашел ее очень красивой. Мысленно он сравнивал ее с Жасент: это было его манией. Со своей стороны Мари-Кристин видела перед собой привлекательного мужчину, наделенного редкостным обаянием в силу своего мечтательного взгляда и приятного голоса.

– Когда я сюда приехала, в мэрии я узнала, что в Сен-Приме уже есть первая жертва наводнения, – сказала она. – Молодая девушка девятнадцати лет. Я думаю, эта ужасная трагедия ляжет в основу моей статьи.

– Нет, я не советую вам этого делать! – воскликнул Пьер. – Я хорошо знаю эту семью. Я знал и девушку. Не стоит спекулировать на ее смерти.

Ошеломленная такой внезапной вспыльчивостью мужчины, Мари-Кристин раздраженно ответила:

– Какая же это спекуляция, мсье? Вы плохо осведомлены: вчера вечером отец девушки позвонил моему главному редактору. Он желает, чтобы эта информация распространилась, ибо убежден, что его дочь стала жертвой поднятия воды в озере.

Пьер удивился – из слов журналистки он заключил, что Шамплен Клутье не знал ничего о настоящей причине смерти Эммы. Необходимость разговора с Жасент стала еще более острой.

Появление Дави положило конец их беседе. Друг Пьера настолько был нагружен деревянными ящиками, из которых раздавалось жалобное мяуканье, что почти на ощупь пробирался к крыльцу.

– Стой, иначе свалишься в воду!

Следом вышел Ксавье, в руках у него был чемодан. Боромей показался последним; на нем были пальто и шерстяная шапка.

– Беру вас в свидетельницы, красавица! – воскликнул старик, чрезвычайно бойкий для своих восьмидесяти четырех лет. – Меня силой увозят из дома.

– Дай человеку спокойно работать, папа, – проворчал Ксавье. – Не будем мешкать. Пьер, иди-ка сюда, помоги мне. Этот чемодан весит целую тонну.

– Желаю вам удачи, мсье. До свидания! – прокричала им журналистка.

– Не переживай, Боромей! – добавил мужчина из лодки. – Ты еще тут не самый несчастный.

– Сен-Фелисьену тоже грозит опасность! – негодовал Ксавье. – Не знаю даже, смогут ли мои ученики прийти завтра на занятия.

Мужчины обменялись еще несколькими фразами, но Пьер уже ничего не слышал. Он думал только об одном: ему хотелось встретиться с Жасент, сказать ей, как он ее любит, заверить в том, что, если понадобится, он будет ждать ее не один год. Эльфин Ганье ничего для него не значит, он мог свято поклясться в этом Жасент.

– Что будем делать дальше? – осведомился Дави.

– У меня есть еще вещи, которые нужно увезти, – ответил Боромей. – Пьерро, поднимись наверх, забери мой аккордеон. Еще я хочу забрать с собой кресло-качалку. Всегда курю в нем свою трубку. Тащите в лодку и его, ребята.

После короткого затишья снова полил дождь. Зеленоглазая журналистка уложила свой фотоаппарат в дорожную сумку и раскрыла зонтик, в то время как лодка, на которой она приплыла в Сен-Метод, все удалялась.

– Дави, – прошептал Пьер на ухо другу, – ты мог бы поехать с моим отцом? Я догоню вас чуть позже. Я хотел бы подождать возвращения доктора: так у меня будет шанс перекинуться с Жасент парой-тройкой слов.

– Ну ты и чудной! Если там проходят роды, доктор вернется еще не скоро.

– Иногда все происходит быстро. В худшем случае я проедусь на лодке к ферме Плурдов, предложу им свою помощь. Они же не оставят там эту женщину с новорожденным!

– Поступай, как считаешь нужным, – миролюбиво ответил Дави. – Но договорись для начала с отцом. Я думаю, ему твоя затея совсем не понравится.

* * *

В шесть часов вечера Антуанетта Плурд произвела на свет чудного мальчика; роды прошли довольно быстро и без осложнений.

– Мой муж будет очень доволен, – радовалась роженица; ее лоб был влажным, в глазах светилась гордость. – Он хотел еще одного мальчика.

– В таком случае ему было бы неплохо поторопиться, – отрезал доктор Ланжелье. – Мадам, я не могу оставить вас здесь. Будет лучше отвезти вас в мой кабинет.

– Но муж не будет знать, где я нахожусь!

– Я скажу ему, мама! – прозвенел голос Жюля, который с восхищением смотрел на розовое тельце своего светловолосого младшего братика. – Я подожду его. К тому же я не могу бросить нашу лошадь, вода в амбаре уже по колено!

– Ты не можешь остаться один, Жюль, – заявила Жасент. – Это опасно, некоторые здания уже рушатся из-за потока воды.

– Нам это не грозит, – ухмыльнулся подросток. – Папа построил очень крепкий дом!

Доктор сокрушенно вздохнул – он думал о мадемуазель Ортанс, продавщице галантереи, разбившей лоб, – нужно было зашить ей рану. Естественно, о роженице нужно было позаботиться в первую очередь, но и о торговке, шестидесятилетней и весьма сварливой женщине, тоже не следовало забывать.

– Лошадью займется твой отец, когда вернется домой, – отрезал он. – Перевезти твою матушку на лодке – уже нелегкая задача. Слава богу, что ее состояние это позволяет.

Жасент поддержала доктора. Ассистируя ему и умело успокаивая при этом роженицу, Жасент на какое-то время смогла отвлечься от сумятицы, царящей в ее душе. Однако передышка оказалась короткой: крики младенца остро напомнили ей о трагедии, случившейся с ее сестрой. Эмма носила в себе ребенка, невинное существо, которое она принесла в жертву на алтарь неразделенной любви.

«Как же это замечательно – дарить жизнь! – размышляла она. – Рождение ребенка всегда очаровывает меня: тело женщины оживает, порождая новую жизнь, концентрирует все свои силы на таинственной работе и наконец разверзается, чтобы эта новая жизнь увидела свет! Чудесный младенец, полностью зависящий от взрослых… Он подрастает, и вот это уже обворожительный мальчик или очаровательная девочка, глядишь – и уже взрослый, готовый любить и заводить своих детей, или же наоборот, человек, подверженный пагубным страстям…»

Она вспомнила, как ее мать, лежа на кровати, баюкала маленькую Эмму, прижимая девочку к своей полной груди. По щекам Жасент текли слезы, но она не чувствовала этого. Жюль протянул девушке носовой платок сомнительной чистоты.

– Почему вы плачете, мадемуазель? – тихо спросил мальчик.

– Жюль, такие вопросы задавать невежливо, – вмешалась Антуанетта Плурд.

Доктор успел рассказать роженице о несчастье, постигшем семью Жасент: он воспользовался моментом, пока медсестра спускалась вниз вылить содержимое тазика.

– Мне просто грустно, – ответила Жюлю Жасент, – и я очень растрогана. Мадам, как вы назовете мальчика?

– Почему бы не назвать его Моисеем? – предложил Ланжелье. – Это было бы очень символично – Моисей, спасающий народ от потопа.

– Да, красивое имя! – обрадовалась мать. – Но, доктор, мне очень неловко находиться у вас! Мне нужно перевезти белье и вещи малыша! Когда Казимир вернется, он будет очень разочарован моим отсутствием.

– Разочарован? – воскликнул доктор в нетерпении. – Но почему? Потому что у него родился долгожданный сын, потому что вы хорошо и бодро себя чувствуете? Вы не можете оставаться здесь, мадам Плурд. Как же мне вас в этом убедить? Скорей всего, уже завтра у вашей лестницы будет полно воды! А вы сейчас нуждаетесь в отдыхе и теплой еде!

– Но куда же нам податься? Поблизости у нас нет никого из знакомых. Казимир купил этот участок более десяти лет назад. Раньше мы жили недалеко от Квебека. Мой муж так тяжело работал, чтобы вырубить лес и обработать землю! Он построил дом своими руками. Поначалу мы с ним спали под холщовым навесом, как дикари!

– Мне очень жаль, мадам, но я думаю, что пострадают многие фермы, расположенные вблизи озера Сен-Жан. С тех пор как построили плотины, тысячи гектаров земли стали непригодными под пахоту.

– Ваши слова пугают меня, доктор. Но ведь правительство обязано возместить нам ущерб!

– Только если вам удастся доказать, что повреждения нанесены именно вследствие наводнения, – уточнил Ланжелье. – Проверять это будут землемеры, как и два года назад.

Жасент и Жюль слушали этот разговор, но воспринимали его по-разному. Девушка оставалась почти равнодушной: подобные споры утомили ее; ребенок же, понимая, какие трудности придется теперь пережить родителям, чувствовал, как в нем зарождается паника.

– Как бы там ни было, нужно оставаться оптимистами, – отрезал доктор. – Хватит разговоров: оставить вас на волю наводнения я не могу. Мадемуазель Клутье, вы возьмете ребенка. Я же помогу мадам Плурд спуститься. А ты, мальчик мой, понесешь все то, что понадобится твоей маме. Ты ведь умеешь складывать чемоданы?

– Да, мсье! А как же наша лошадь? Папа поручил мне отвезти ее в деревню. Может быть, у вас есть какое-то помещение, куда не доходит вода?

– Позади моего дома есть небольшой деревянный сарай, но с утра вода, должно быть, уже успела туда проникнуть. Тем хуже для животного! Не привязывай ее, лошадь сама найдет, где лучше укрыться.

– Но я никогда не смогу так поступить! – пробормотал Жюль, готовый расплакаться. – Лучше я поеду верхом, пока она еще может идти. Нам нужно на север, в лес – он далеко от реки.

Мальчик пулей вылетел из комнаты, сбегая по лестнице. Жасент бросилась вслед за ним:

– Жюль, вернись, это опасно…

– Не беспокойтесь, мадемуазель! Пока! – послышалось в ответ.

Уставшая и в то же время раздраженная Жасент присела на ступеньку. Жюль вскоре вернулся – ему нужно было переодеть штаны и обуть другие ботинки, потому что вода на первом этаже доходила ему уже до середины бедер. Чтобы добраться до чулана, ему пришлось бороться с сильным течением. «Он хотя бы умеет плавать?» – в волнении спрашивала себя Жасент.

Все смешалось в ее сознании: черные глаза Матильды, мордоворот Гослен, ангельское личико Эммы, застывшее в смертельной маске, ее неудачное путешествие в лодке с Жактансом и Пьер, снова Пьер! Сейчас он тоже в Сен-Методе, менее чем в километре от нее. Внезапно в этом хаосе образов в голове у нее промелькнуло смутное воспоминание. Это было три года назад, во время праздников. Радуясь своей помолвке, влюбленные решили навестить дедушку Боромея.

«Я испекла тогда торт, а Пьер купил бутылку хорошего вина. Падал снег. Мы на санях добирались из Сен-Прима, нас вез славный Звонок. Ох! Мы совсем не спешили и целовались каждую минуту! Как Боромей был счастлив! Он играл нам на аккордеоне, и мы танцевали вокруг его кресла…»

– Мадемуазель Клутье! – позвал ее Ланжелье. – Не будем задерживаться, мадам Плурд считает, что с ее сыном все будет в порядке.

Доктор стоял на лестничной площадке. Жасент быстро встала и поднялась по лестнице.

– Может быть, есть другой выход, – нерешительно произнесла она. – Езжайте, доктор! Вам нужно позаботиться о женщине с разбитым лбом! Я могу остаться на ночь и присмотреть за Антуанеттой. Дом ведь не рухнет! Я могу приготовить ей поесть и поменять младенцу пеленки.

– Но мы же договаривались, что до наступления ночи я отвезу вас в Сен-Прим! – удивился доктор. – Вашим родителям это не понравится! Я заметил недовольное выражение лица вашего отца, уже когда приехал за вами.

– Но чем я смогу им помочь? Воскресить сестру я не в силах, к тому же там будут Сидони, моя старшая сестра, и мой брат Лорик. А вы отвезете меня домой завтра. Похороны состоятся в первой половине дня.

Доктор подозрительно посмотрел на Жасент, догадываясь, что она по какой-то причине не хочет находиться рядом со своей семьей.

– Но я несу ответственность за вашу безопасность, мадемуазель! Мы познакомились с вами только сегодня! Конечно, вы во многом мне помогли, но я предпочел бы знать, что в условленное время вы вернетесь домой, в Сен-Прим!

Жасент нахмурилась. Ее внутренний протест придал ей сил:

– Доктор, но ведь мы не договаривались с вами о времени. Я уже не маленькая девочка; в Робервале у меня жилье и работа. Согласитесь, что во время нашей с вами поездки мы также могли встретить людей, нуждающихся в помощи. Непредвиденные обстоятельства в нашем с вами деле – не редкость, во время своей учебы я успела убедиться в этом на собственном опыте. Я искренне полагаю, что мадам Плурд будет спокойнее, если с ней останется медсестра. Ее мужу не придется по возвращении снова пускаться в путь, чтобы увидеться с супругой и новорожденным сыном. Я прекрасно со всем справлюсь. В комнате я видела чьи-то сапоги; на первом этаже я смогу приготовить поесть.

– Хорошо, хорошо! – вздохнул доктор, поднимая обе руки в знак того, что Жасент победила. – В конце концов, я не имею права диктовать вам, как следует себя вести. Я уезжаю. Так по крайней мере я буду спокоен, что вы присмотрите и за Жюлем. Вот у кого характер не по возрасту!

– Как раз хотела вам сказать об этом, – призналась Жасент, успокоившись.

Остаться здесь, посреди затопленных земель, – она чувствовала, что так ей будет легче, хотя она с трудом смогла бы объяснить причины такого своего решения. «Это так, и все!» – сказала она себе.

Антуанетта Плурд тепло поблагодарила Жасент, радуясь тому, что не придется покидать свою комнату, и наслаждаясь присутствием заботливой медсестры, которая сразу же поменяла простыни и взбила подушки. Фермерша встретит своего супруга с расчесанными волосами, переплетенными лентой, и красивым малышом у груди.

– Я уверена, что вы проголодались, – сказала Жасент, как только женщины остались одни. – Сейчас приготовлю вам что-нибудь поесть.

* * *

Пьер сидел на подоконнике с сигаретой во рту. Волосы его развевались на ветру: он казался стражем покинутого дома, отражение которого смутно блестело в мрачной воде. Прошло уже два часа, с тех пор как его отец, дедушка и Дави ушли в непроглядную пучину небытия, исчезнув из поля зрения в большой лодке, которую Дебьены приобрели около десяти лет назад. Они должны были добраться до сухой земли, где Ксавье оставил грузовик, одолженный им накануне у одного бакалейщика из Сен-Фелисьена.

– Я догоню вас, как только сложу еще кое-что в лодку! – заверил мужчин Пьер.

Он понимал, что сдержать свое слово ему будет трудно. Но чем больше проходило времени, тем упорнее он отказывался уезжать, настолько ему хотелось увидеть Жасент, – доктор Ланжелье не мог не проехать мимо крыльца дома Боромея. Наконец послышался шум мотора – к Пьеру приближалась новенькая лодка доктора.

«Черт возьми, он один! – вскоре разглядел Пьер. – Где же она?»

Взволнованный Пьер встал во весь рост на крыльце, размахивая руками, чтобы привлечь внимание Ланжелье. Доктор в удивлении выключил мотор, и лодка замедлила свое движение.

– Кто-то ранен, болен? – спросил он. – Что-то со стариком Дебьеном?

– Нет, доктор! Вы узнаете меня? Я его внук!

– Узнаю, конечно. Мне жаль, но у меня мало времени.

– Простите, но я заметил вместе с вами, в лодке, мою бывшую невесту, Жасент Клутье. Где она?

– Она осталась с мадам Плурд и ее малышом на ночь, мы договорились об этом. У меня еще остались пациенты… А вы были обручены? Я не знал. Что ж, эта девушка точно знает, чего хочет!

– Да, это так, именно поэтому она и отказалась выйти за меня… Не стану больше вас задерживать, доктор.

Мужчины попрощались. Пьер направился в кухню дедушки, налил себе полный стакан виски. «Я не уеду отсюда! – подумал он. – Сегодня вечером, моя прекрасная Жасент, мы с тобой должны встретиться как друзья. Или почти друзья».

Он снова вышел на крыльцо. Солнце садилось, его лучи были серыми и гнетущими. Звуки разбивающейся о преграду воды напоминали заунывную мелодию. В этом размытом дождем пейзаже Пьер вдруг увидел запряженную лошадь, прорезающую потоки воды своей широкой грудью. Какой-то мальчуган в шапочке подбадривал животное, вцепившись руками в загривок.

– Куда ты идешь? – взволнованно крикнул ему Пьер.

– К сухой земле, на север! – засмеялся в ответ Жюль. – А знаете, мсье, у меня родился братик! А еще меня поцеловала красивая девушка, когда я приехал домой, на нашу ферму Плурдов!

– Ах ты дрянной везунчик! Ладно, поторопись, но попроси укрытия у кого-то из жителей! И смотри не потеряйся в лесу!

Жюль Плурд продолжал смеяться: наивный мальчик, опьяненный обретенной свободой. Сердце Пьера сжалось – он позавидовал мальчишке. «Как было бы хорошо, если бы люди оставались детьми до конца жизни, – подумал он. – Никаких забот, никаких любовных переживаний. Хотя даже в этом я не уверен. Эмма, еще будучи маленькой девочкой, утверждала, что любит меня».

* * *

Надев тяжелые, доходящие до колен сапоги, Жасент спустилась на кухню. Она развела огонь в чугунной печи, разогрела рагу из говядины, картошки и репы. «Когда Антуанетта проснется, сможет поесть горячего. Это придаст ей сил. Я рада, что они с ребенком уснули, они должны отдохнуть», – думала она.

У нее была привычка мысленно называть своих пациентов по именам. Она следила за тем, чтобы сохранять между собой и ними некоторую дистанцию и соблюдать при обращении к ним все установленные нормы. Сейчас Жасент любила свою работу как никогда. Она надеялась, что ей посчастливится заниматься этим всю жизнь. «Я так хотела стать врачом!» – думала она. Однако учеба была долгой и сложной; к тому же женщины в медицине не приветствовались. Тем не менее временами она возвращалась к своим мечтам, и теперь, в этот вечер, она черпала спокойствие в своих невоплощенных фантазиях: она представляла, как за работу в какой-то крупной клинике Квебека или Монреаля ей присуждают звание врача… Слабый шум во дворе вернул Жасент к реальности.

«Наверное, приехал мсье Плурд! Должно быть, ему одолжили лодку».

Через мгновение она услышала, как кто-то насвистывает знакомую ей песенку, кажется, «Рядом с моей блондинкой». Она уже не сомневалась, что это супруг Антуанетты вернулся домой. Его поэтическое настроение было вполне объяснимо: должно быть, он встретил доктора Ланжелье и тот рассказал ему о рождении второго сына. Отложив кастрюлю в сторону, Жасент зашлепала по воде к окну.

– Пьер! – прошептала она.

В ее душе смешались гнев и какая-то необъяснимая радость. В смятении она вышла на крыльцо. Пьер подгонял лодку к стене дома. Он выключил мотор, чтобы не наделать шуму, а в качестве жерди использовал одно из весел.

– Я должен с тобой поговорить, – взмолился он.

– У меня нет времени, и нам не о чем говорить, – тихо ответила Жасент.

– Это не займет много времени, меня ждут в Сен-Фелисьене. Жасент, ты должна меня выслушать. Нельзя обвинять людей так беспочвенно, как ты это сделала вчера утром.

Веревкой Пьер привязал лодку к одной из перекладин деревянной балюстрады, затем сделал несколько шагов в сторону Жасент. Она невольно сжалась, разволновавшись от его такого близкого присутствия. Неоспоримая власть, которой он подчинил все ее чувства, была ниспослана как проклятие.

– Тогда говори быстрее! – приказала она. – Мадам Плурд сейчас спит, но я не хотела бы оставлять ее надолго одну.

Пьер устало отмахнулся от этих подробностей, в свою очередь взволнованный тем, что ощущает ее дыхание, замечает, как предательски дрожат бледно-розовые уголки ее губ. Жасент избегала его взгляда; она оставалась холодной и отчужденной.

– Эмма не носила моего ребенка, я клянусь тебе, Жасент. Согласен, мне не стоило вступать с твоей сестрой в связь. Но я сожалею об этом, потому что я виноват в ее страданиях. Мне стыдно, очень стыдно, и меня невероятно печалит ее смерть. Я бы так хотел исправить свои ошибки! Хочешь, я найду отца ее ребенка? Наверняка Эмма влюбилась в другого мужчину. Я найду его и заставлю объясниться.

Внезапный неистовый порыв ветра чуть не сбил их с ног. На Жасент была надета жилетка с короткими рукавами – девушка съежилась от холода. Не раздумывая, Пьер инстинктивно привлек ее к себе. Истосковавшись по нежности, Жасент уступила.

– Я несерьезный парень, скорее глупец, – вздохнул он. – Особенно в том, что касается девушек. Ты была моим единственным шансом измениться в лучшую сторону.

Жасент покачала головой, готовая расплакаться от отчаяния.

– Женившись на Эльфин Ганье, ты станешь обеспеченным и солидным мужчиной. Что изменится, если мы узнаем, от кого забеременела моя сестра? Если бы ты видел, как она, неподвижная, лежала на столе в белом платье и тюлевая вуаль покрывала ее лицо! Словно восковая статуя! Тогда бы ты понял, как я презираю всех тех, кто причинил ей страдания.

Жасент высвободилась из объятий Пьера, испугавшись того, что к ней возвращаются давние чувства.

– Я не хочу ранить тебя еще сильнее, Жасент, но мне необходимо сказать тебе еще кое-что. Эмма очень отличалась от вас с Сидони. Она была не такой добродетельной, и…

– Замолчи, хватит очернять мою сестру! Мы с Сидо не обманывались насчет того, какой она была. Когда мы читали ей нотации, она только смеялась нам в лицо, называла будущими монашками. На самом деле вы прекрасно друг другу подходили. Ты кажешься непохожим на многих мужчин, Пьер, поэтому девушки, рискуя своей репутацией, ночуют у тебя дома. Эльфин смело бросается тебе на шею, осыпая тебя поцелуями прямо у меня с ее братом на глазах. Я догадываюсь о том, что произошло между вами дальше. Лучше бы тебе поторопиться с вашей свадьбой.

Жасент, оставаясь непоколебимой, направилась в дом. Пьер не отступал от нее ни на шаг.

– Я презираю Эльфин, и ее деньги, и ее прекрасный дом в Робервале, – тихо произнес он. – Вчера я решительно заявил ей, что у меня есть только ты, что я всегда буду любить только тебя. После нашего разрыва я не осмеливался искать с тобой встречи, боялся даже писать тебе: я был очень зол, чувствовал себя униженным. Да, возможно, переспав с твоей сестрой, я таким недостойным образом отомстил тебе: эта мысль мне пришла в голову только сегодня. Я стыжусь этого, но Эмме было все равно – она получила то, что хотела.

Жасент, вся в слезах, подняла обе руки, собираясь закрыть уши. Пьер помешал ей, поймав ее за запястья.

– Уходи! – приказала ему Жасент. – Ты приехал, чтобы снова меня мучить, чтобы чернить память моей бедной сестры! Оставь меня в покое. Я уже и так достаточно настрадалась. Душа и плоть каждого из нас подвергаются испытаниям. Если бы ты видел лицо Лорика в тот момент, когда мы с Сидо рассказали ему о том, что Эмма покончила с собой… Охваченный ужасом, он весь дрожал от возмущения. Он мечтает найти виновного, чтобы ему было кому отомстить.

Пьер смотрел на Жасент затуманенным взором, не в силах оторвать от нее глаз. При воспоминании о последнем их любовном свидании из его груди вырвался невольный стон. Это прекрасное тело, скрытое под длинной черной юбкой и неказистым серым жилетом… он видел его обнаженным, видел его мягкие округлые линии. Ему казалось, что он чувствует запах ее тела, гладит ее шелковистую кожу.

– Прошу тебя, оставь меня, – сказала Жасент, и в ее голосе слышалась ненависть. – Теперь у нас нет никаких шансов быть вместе.

– Тогда скажи мне об этом, глядя в глаза! Почему же ты опускаешь голову? Почему ты не сопротивлялась, когда я обнял тебя?

Попав в плен его пылкого, страстного взгляда, Жасент растерялась. Безумная любовь, которую вызывал в ней этот мужчина, разрывала ей сердце. Она безнадежно поддавалась этой неудержимой и колдовской силе, толкавшей ее к нему.

– Почему, Пьер, почему? – простонала она.

Он притянул Жасент к себе, прильнув к ее губам, словно жаждущий – к роднику. На какое-то мгновение Жасент забылась, сраженная и опьяненная от нахлынувшего чувства. Но уже через несколько секунд к ней вернулся рассудок: туман влечения развеял пронзительный крик новорожденного, донесшийся из дома.

– Прошу тебя, уходи, уходи сейчас же, – взмолилась Жасент. – Я должна возвращаться к мадам Плурд. Нужно приготовить ей поесть и успокоить ребенка.

– Позволь мне вернуться сюда сегодня ночью, прошу тебя!

– Нет, Пьер, сжалься надо мной, лучше езжай к отцу. Этот поцелуй ничего не значит, это всего лишь мимолетное возвращение в прошлое, мгновение безумия. Давай ничего не будем менять в наших жизнях. У тебя есть Эльфин, у меня – работа, кроме того, я в трауре. И это надолго.

Жасент грустно смотрела на Пьера, с ужасом осознавая, что навсегда теряет любовь, которую приносит сейчас в жертву. Другого мужчины в ее жизни не будет, но она должна была его бросить. Бросить вновь.

– Пожалуйста, уважай мое решение, – пробормотала она, бросаясь в дом.

Она взбежала по лестнице и поспешила в комнату. Антуанетта в этот момент пыталась дать грудь громко кричащему младенцу.

– Ах, мадемуазель! Я как раз хотела звать вас на помощь! Моисей не хочет брать грудь! Боже милостивый! Мой Жюль, едва родившись, сразу же захотел есть!

– Дайте-ка мне его.

Она взяла ребенка из рук матери, стала баюкать. Эта ноша, почти невесомая и такая нежная, уняла тревогу Жасент. Ребенок успокоился, часто моргая, словно чтобы снять пелену с синеватых зрачков. «Два года назад я тоже могла бы стать матерью, и на моем лице было бы такое же преисполненное счастьем выражение, как у Антуанетты», – подумала Жасент, охваченная внезапным приступом ностальгии.

Фермерша смотрела на нее, лежа на боку; ночная рубашка ее была расстегнута. Темные вьющиеся волосы женщины, не касаясь плеч, аккуратно обрамляли ее посвежевшее румяное лицо.

– Он ведь не болен, мадемуазель? – тревожилась она. – Я потеряла троих детей, родившихся после Жюля: мальчик умер во сне, когда ему было всего четыре месяца, а двоих дочек унес грипп. Мы с мужем достаточно настрадались. Я очень хочу, чтобы наш Моисей был таким же крепким мальчиком, как и старший сын.

– Мне очень жаль, мадам. Нет ничего тяжелее утраты любимого существа.

– Доктор Ланжелье рассказал мне о том, что случилось с вашей сестрой. Однако у вас хватает мужества работать!

– Мне очень сложно оставаться без дела, – призналась Жасент. – Возьмите пока этого маленького господина. Он уснул, а я сейчас спущусь поискать вам еды.

Несмотря на принятое решение, Жасент в глубине души надеялась увидеть Пьера все там же, на крыльце. Но его не было.

Загрузка...