Скандал в личной жизни

Глава 8

Джексона Холлиэлла окружала особая аура чувствительности, отбрасывавшая свою пленяющую тень на расстоянии в тридцать футов. Среди фаворитов университетского колледжа Беркли – спортсменов, гениальных физиков, президентов студенческих клубов, – он не считался писаным красавцем. Угловатые черты лица, слишком толстые губы, слишком растрепанные волосы, рост пять футов одиннадцать дюймов, небрежная, как у любого студента одежда. Одним словом, Джексон Холлиэлл ничего особенного из себя не представлял. Он был просто человеком, увлеченным архитектором и художником, с отличным чувством юмора, не имел никаких денежных обязательств и привязанностей, оставив в Огайо мать, отчима и смутные очертания отца.

Но почему-то, ни одна девушка в Беркли не считала его банальным. От одной его улыбки или легкого похлопывания по плечу сердца девчонок начинали трепетать, а ноги подкашивались сами собой. Никто не обладал иммунитетом к его обаянию.

Конечно, девушки в университете отличались от девчонок, с которыми он учился в средней школе. Они не болтали без умолку, ни хихикали, не добивались никому ненужных признаний в любви. Это были взрослые, независимые светские дамы.

Некоторые были упрямы и настойчивы, решив доказать, что у них такие же богом данные права как и у мужчин. Они смело приглашали его «проветриваться» и вели бесконечные дискуссии о равенстве и сексе.

Другие применяли более тонкие ходы. Устроившись вокруг Джексона на лекциях по архитектуре, согнав небрежно и быстро с насиженных мест студентов-иностранцев, обучающихся по обмену, они случайно роняли книги или тетради. А потом изображали крайнее удивление, когда наклоняясь поднять их, якобы ненарочно прижимались к парню своими пушистыми ангорскими свитерами.

Третьи флиртовали совершенно открыто, устраивая интимные вечеринки в темных, душных комнатах, пропитанных ароматом итальянских блюд и вина. Этих женщин Джексон понимал. В отличие от многих других, они не стремились к замужеству, им нужен был секс, им хотелось веселья. Больше всего на свете они любили себя и молодость, то, что любил и он.

Однако, среди всех этих девушек существовала Алекс Холмс. Красивая, умная, загадочная как Дальний Восток, Алекс. То, что он вообще увидел ее, было чисто случайным стечением обстоятельств. Джексон учился на старшем курсе, Алекс на первом. Она изучала коммерческие науки, он – архитектуру. И только по счастливой случайности, предопределенной судьбой, их записали в один учебный класс по биологии. Этот предмет Джексон не сумел вставить в свой учебный график на первом и втором курсах. Первый, кого он заметил, войдя в класс, была Алекс. Она сидела за столом со стянутыми в «конский хвост» волосами, без косметики на лице, в очках в черной оправе, водруженных на нос, и готовилась к занятиям. Один взгляд – и Джексон уже не смог остаться прежним Джексоном.

Он сумел провернуть дело так, что преподаватель определил их с Алекс в одну лабораторную группу. Пока учитель делал перекличку, Алекс, без улыбки, рассматривала парня поверх очков. Она изучала его, как изучают новую электронную машину, оценивая уровень способностей и интеллекта, без единой искры интереса к будущим свиданиям с ним. Это было четыре недели назад. За это время, Джексон узнал только ее имя, профилирующие дисциплины и, приводящую его в бешенство привычку, получать высшие баллы по всем предметам. Он ничего не знал о том, что страстно хотел знать, например, кто ее любимый певец, где она предпочитает проводить вечера, что ее радует, и нравится ли он ей.

Алекс не кокетничала. Она не роняла тетрадей. Она не пыталась пригласить его. Она не делала ничего, в чем изощрялись остальные девушки. Вместо этого, каждый день являлась на занятия, тщательно подготовленная, с переписанными лекциями, журналами, рекомендуемыми, подобранными, по собственной инициативе книгами. Садилась на свое место, надевала очки, и так внимательно слушала лекцию, как будто от этого зависела ее жизнь. Алекс настаивала, что большинство опытов будет проводить самостоятельно, обращаясь за советом к Джексону только в крайнем случае. Ее никогда не видели с парнями. И именно она ловила преподавателей на предложениях провести научные конференции.

Однако под строгостью и фанатичной увлеченностью Алекс скрывались теплота и сердечность. Она весело смеялась, когда Джексон рассказывал ей шутки, что подцепил от друзей, стремясь увидеть ее улыбку. Алекс помогала ему в научной работе всегда, когда требовалась помощь. И исчезала, когда на горизонте появлялась какая-нибудь любвеобильная дама. Она хорошо представляла, как бурно проводит он свободное время и не желала быть очередным случайным увлечением Джексона. Внимательно слушала, если он рассказывал о себе, о детстве в Чикаго, матери, отчиме и сводных братьях и сестрах, живущих в Огайо, о своем увлечении архитектурой и искусством, о подработке чертежником в фирме «Барон и Якопович», двухкомнатной квартире в городе. И очень мало говорила в ответ.

Так, случайные реплики о двух лучших подругах, брате, родителях. Она оставалась загадкой. С каждым днем Джексон все больше тянулся к ней, очарованный ее личностью и самообладанием. Он хотел знать о ней все, до последней мелочи. Он хотел быть… ее другом.

Вот это больше всего удивляло Джексона. Он никогда не дружил с девушками, он просто не видел смысла в такой дружбе. Для дружбы у него были мужчины, а женщины – для секса. Раз и навсегда, Алекс ломала все стереотипы. Она вдохновляла его. В ней были качества, которые он хотел видеть в себе – самоотверженность, сердечность и жизненная сила. Она была умна, проницательна, постоянно задавала на занятиях вопросы, которые он желал бы задать сам. Более того, Джексон чувствовал себя спокойно и уютно рядом с ней. При мысли об Алекс он непроизвольно вспоминал свою небольшую команду из бейсбольной лиги, – жаркие летние дни, дружеские отношения, соревнования, смех в раздевалке, дух товарищества, который внутренне объединял их в единое целое. Он подавал мяч, Алекс принимала. Она так хорошо понимала его, что они достигли безупречной синхронности, отбивая подачи. Их дружба не могла быть временной и случайной, она создавалась на всю жизнь.

Как только преподаватель закончил лекцию, Алекс засунула учебники в сумку и водрузила на нос очки. С начала учебы в Беркли несколько парней уже подходили к ней. При их приближении она опускала глаза в книгу и бормотала односложные ответы до тех пор, пока они не отстанут.

Превращение из беззаботной, бегающей каждый день на свидание девчонки – в книжного червя прекрасно устраивало Алекс. Ее не сбивало с толку чувство внутренней опустошенности, когда воскресными вечерами в дверь ее спальни в общежитии, как экзотическая музыка, проникал смех юношей и девушек. Естественно, чем-то надо жертвовать. В глубине души, она знала, что движется в правильном направлении – только вперед, не сворачивая ни на какие окольные пути. Этот лозунг Алекс написала яркими красными буквами на огромном плакате и повесила над своей кроватью.

Алекс взяла сумку и собралась уже выйти из класса, когда заметила Джексона, склонившегося над книжкой за своим столом. Джексон Холлиэлл. Имя, которое ни одна девушка на территории университета не могла произносить без тоскливого вздоха. Он считал, что Алекс не замечала его красоты, но это было не так. Когда господь бог решил создать мужчину при виде, которого у женщин захватывало дух, он создал Джексона. И, несмотря на все ее старания, Алекс замечала, что вместо того, чтобы смотреть в учебник, пялит глаза на парня. Не то, чтобы она хотела его, говорила она себе, просто он был единственным в своем роде, выразительным как хорошая фотография или вино, которое следует оценивать не торопясь.

Когда преподаватель определил их в одну группу на лабораторные работы, Алекс была уверена, что ей придется отдуваться за двоих. Невозможно с такой внешностью как у него обладать также и умственными способностями. Джексон поразил ее. Биология не была его основной дисциплиной, и все-таки, он хорошо успевал по этому предмету, внося большой вклад в их совместную работу. И в придачу, он оказался неплохим парнем. Джек Холлиэл был слишком хорошим, чтобы быть – правдой. Он, был сюрпризом, завернутым в оберточную бумагу и перевязанным ленточками. Алекс не могла удержаться от осторожного наблюдения за ним, ожидая ловушки.

Это произошло довольно быстро. Под внешним слоем их дружбы скрывалось особое напряжение, что возникает между мужчиной и женщиной, когда те еще не решили, кто они – друзья, любовники или знакомые. Алекс не знала, чего он хочет от нее и, честно говоря, не представляла себе точно, что ей нужно от Джексона.

– Эй, книжный червь, – пошутила она. Джексон поднял голову, и Алекс пронзило сияние глаз цвета свежей зелени. – Ты собираешься провести здесь целый день?

Он встал и потянулся. Это было самое идеально-сложенное тело, какое Алекс когда-либо видела, как будто пальцы самого Микеланджело вылепили его великолепный торс. Она, конечно, специально не рассматривала, но просто невозможно было не заметить крепкие бицепсы, выпирающие под рубашкой, точеные твердые как сталь нога (она видела их, когда Джексон рано утром бегал трусцой). Он был словно с рекламного плаката клуба здоровья. У Алекс промелькнула завистливая мысль, как чудесно смотрелись бы они рядом с Клементиной. Наверное, невозможно было бы оторвать взгляд от их стройных идеальных фигур. Алекс представила Джексона с его непослушной шевелюрой и образцово-показательную красавицу Клементину с невероятными прозрачно-голубыми глазами. Промелькнув, видение затерялось в глубине сознания.

– Я просто хочу немного подготовиться к завтрашнему экзамену по арочным и сводчатым перекрытиям, – ответил Джексон. – Мне надо получить, по крайней мере, хорошо. В конце концов, это – моя профилирующая дисциплина.

– Ты сдашь прекрасно, я уверена.

– Мне бы твою уверенность.

– Джексон, послушай, тебе надо…, – Алеке замолчала, потом рассмеялась. – Ну вот, опять. Я диктую людям, что им надо делать. Мои подруги постоянно злятся на меня за это.

– Мне хотелось бы услышать твое мнение.

Алекс повесила сумку через плечо.

– Хорошо. Но помни, ты сам напросился. Тебе нужна чашечка кофе и кусок яблочного пирога Милли. Сегодня я угощаю. А потом я расскажу тебе, что поможет достичь успеха.

Джексон взял книгу и махнул рукой по направлению к двери:

– Сама ты достигла многого. Указывай путь.

– Как живут дети в Чикаго? – спросила Алекс.

Горочка ванильного мороженого, щедро положенного Милли сверху на яблочный пирог, медленно стекала вниз, пропитывая корочку. Алекс больше всего нравилось, когда теплый пирог смешивался с ледяным мороженным, превращаясь во вкусную мякоть. Тем временем, она потягивала кофе, посматривая на Джексона, сидящего напротив нее.

– Я думаю, как и везде. Кроме Талвариса, Огайо, куда я переехал с мамой и отчимом после того, как убили моего отца. Это место совершенно необычно.

– Я не знала, что твоего отца убили. Извини, – мягко произнесла Алекс.

Секунду-другую он внимательно смотрел на нее с болезненным и горьким выражением в глазах, отыскивая на ее лице признаки сочувствия и сострадания. Минуту спустя Джексон улыбался, как будто вообще ничего не было сказано, и глаза его снова ярко блестели.

– Все в порядке, – сказал он. – Звучит жестоко, но я думаю, отец заслужил такую смерть. Я не знаю всю историю полностью, но из того, что я услышал сквозь тонкую стенку из разговора матери с отчимом, он был мелким гангстером. Многого отец не знал, но и того, что было ему известно, хватило, чтобы убрать его, когда он решил расстаться с бандитской жизнью.

– Ужасно.

– Для него, да. Но моя мама смогла избавиться от неприятного замужества и вышла замуж за Стенли, моего отчима. У них трое детей немного младше меня, которых я знаю довольно плохо. Мы перебрались в Талварис, Огайо, с населением в двадцать персон, если считать и коров.

Алекс посмеиваясь, вдавливала мороженое поглубже в корочку.

– Когда ты был маленьким, ты боялся жить рядом с шайкой?

– Вообще-то, я даже не знал, что мой отец – гангстер. Я думал, что он – банкир.

Алекс громко рассмеялась, и смех ее был настолько заразительным, что волна улыбок и смешков прошла по ресторану.

– Кроме того, – продолжал Джексон, доедая последний кусок пирога, и отставляя тарелку в сторону, – Чикаго – великолепен. Провинциальные дети всегда считают большие города, где нет места для игр жутковатыми, но это не так. Черт побери, для детей узкие улочки и заброшенные дома – прекрасные потайные места при игре в прятки, а в хламе из ящиков для мусора можно найти плетеные корзины для игры в бейсбол. А насилие… ну это ж, насилие просто делает парней крутыми.

– А ты стал крутым?

– Черт побери, да. Я был самым крутым семилетним паршивцем, потрясавшим Чикаго со времен Аль Капоне.

Алекс расхохоталась. Джексон откинулся на спинку стула и наблюдал за ней.

– А какой была ты? Подожди, не рассказывай. – Он закрыл глаза и улыбнулся. – Я вижу маленькую темноволосую девочку, всегда одетую в комбинезоны, а не в платья. Никто в классе не мог тебя переспорить. Ты всегда диктовала детям, что им делать, была капитаном команды во всех видах спорта, старостой группы, президентом класса.

– Я что, такая прозрачная?

Джексон рассмеялся, и Алекс удивилась, какое удовольствие доставляет ей его смех. Она пригласила Джексона под влиянием минуты, сама испугавшись своего порыва, но сейчас поняла свои побуждения. Он вызывал у нее улыбку. Она не чувствовала своего превосходства, как это частенько бывало со многими другими недоразвитыми парнями, притворяющимися университетскими джентльменами. Она не чувствовала себя и неполноценной, как, например, рядом с блестящими преподавателями Беркли. Джексон был ее ровней.

– Я просто не могу представить, чтобы ты кому-то когда-то в чем то уступила, – сказал он. – Я вижу симпатичную девчушку с курчавыми волосами, которые невозможно заплести в опрятную, аккуратную косичку. Девочку, которая не опускает руку после того, как ответила на вопрос учительницы, потому что знает, что ответит и на следующий. Девочку, которой все завидуют и за дружбу с которой борются долго и упорно, так как думают, будто она обладает магической силой. Ты хорошо успевала в спортивных состязаниях, бесподобно справлялась с математикой и естественными науками, может, чуть хуже тебе давался английский, но это лишь заставляло тебя больше работать, чтобы все равно быть лучшей. Ты не знала, что такое быть последней, или хуже всех или вычеркнутой из чего-то. Алекс оторвалась от пирога, положила вилку на тарелку, опершись подбородком на руку.

– Откуда ты так много знаешь обо мне?

Джексон улыбнулся.

– Откуда я так много знаю? Это легко. Потому что я был мальчишкой, ненавидевшим тебя изо всех сил. Мальчишкой, что каждый день попадал в неприятности, задирал остальных детей, расстегивал девчоночьи бюстгальтеры, подкладывал масло в карманы чужих пальто. Я был тем мальчишкой, что сидел за последней партой и бросал бумажные самолетики прямо в твою чопорную головку на передней парте.

Алекс вновь принялась за еду.

– Не могу представить тебя таким.

– О, я был именно таким. Поверь. Только в средней школе я осознал, что учеба, действительно, повлияет на всю мою оставшуюся жизнь, как и говорили мне учителя. И я понял, что мне придется измениться, если я хочу получить то, о чем мечтаю.

– Ты всегда хотел быть архитектором?

– Гм. Нет, не совсем. Моя любовь – живопись. Я начал рисовать раньше, чем ходить. Я рисовал на всем, что попадалось – на бумаге, стенах, приборах. Мама, я думаю, еле терпела меня. Но я не мог остановиться. Это – моя душа, мое продолжение. Странно, но я не чувствую себя полноценным без кисти в руке.

– Это вовсе не странно, – ответила Алекс, подумав о своей любви к бизнесу, цифрам, деньгам, о том, что она чувствовала себя полноценным человеком только тогда, когда занималась любимым делом.

– Но большинство считает, – сказал Джексон, поигрывая вилкой, – что искусство удел эксцентричных гомосексуалистов, кто ничего не имеет против жизни без единого гроша в кармане, полуголодного существования в течение многих лет ради того, чтобы их признали после смерти. Единственное, что я слышал от родных и друзей – это действительность, реальность. Постоянные разговоры о счетах, ренте, еде. «Художники бедны и голодны и ты никогда не заработаешь на жизнь рисованием», и т. д. и т. п. Поэтому я остановился на архитектуре, чтобы сводить концы с концами и доказать, что они неправы.

Алекс потянулась через стол и коснулась его руки – Все, что они говорят, может и правда, Джексон, но жизнь не стоит ни гроша, если у тебя нет мечты, ради которой стоит трудиться. Что за польза быть архитектором-миллионером, если ты несчастен? Жизнь бессмысленна, если у тебя нет любимого дела, и человек может просто засохнуть как больное дерево. Джексон сжал ее руку: – У меня нет намерения усыхать, прекрасная леди. Никоим образом. Я рисую каждую ночь. Моя спальня больше похожа на студию. У меня установлены сразу четыре мольберта, так как я никогда не знаю, какое у меня будет настроение. А когда я ложусь спать, я просто укладываю надувной матрас между полотнами и красками. Мой товарищ по комнате сыт ими по горло.

Алекс предложила ему остаток своего пирога. Джексон с удовольствием согласился, отпуская ее руку. Алекс наблюдала, как он ест, пока он не поднял голову.

– Что-то не так? – спросил Джексон.

Алекс покачала головой:

– Нет. Ерунда. Просто, ты не похож на художника. Ты слишком – слишком нормальный. Слишком крепкий. Ты обращаешь внимание на то, что перед тобой, а не на абстрактные образы и мифы.

– Да, я знаю. Если бы мальчишки из Чикаго увидели меня сейчас, они избили бы меня до полусмерти. Но мне нравится так жить, отвергая все условности и осторожности. Я то, что я есть. Не важно, как я выгляжу. Не понимаю, почему художник должен выглядеть хлюпиком. Не вижу ничего плохого в сочетании искусства и нормального телосложения. Фактически, я не понимаю, как художник может жить без физических упражнений. Ведь так много времени уходит не создание мысленных образов, что, в конце концов, доходишь до полного умственного и физического изнеможения. Каждую ночь, закончив рисовать, я должен или пробежаться, или заняться штангой, или еще чем-нибудь.

– Я никогда не отличалась творческими способностями, – сказала Алекс. – Мой брат, Джо, играет на пианино. Думаю, прекрасно, хотя классическая белиберда заставляет меня лезть на стену. А моя мама – хранитель музея. Я унаследовала гены отца – любовь к университету и математике. Все солидные, осязаемые вещи.

Джексон покончил с пирогом и, выпрямившись, внимательно посмотрел в ее глаза.

– Тебя это огорчает? Ты хотела бы быть более артистичной?

– Честно? Нет, я – практик, вот и все.

Джексон кивнул:

– Ну и хорошо. А сейчас, хотя мы избегали этой темы целый час, тебе пора открыть свой секрет.

Брови Алекс поползли вверх.

– Помнишь? – спросил он, – Мне нужно узнать, как добиться успеха.

Ах, это, – Алекс взяла чек и пошла к кассе, оплатить счет. Джексон открыл перед ней дверь кафе, и они вышли на яркое послеобеденное солнышко.

– Сейчас я не совсем уверена, что мои методы помогут добиться успеха тебе, – сказала Алекс.

Вдоль улицы росли тополя, отбрасывая тень на тротуар и даря желанную прохладу. Медленно, как будто им некуда спешить Джексон и Алекс шли по тротуару.

– Я хочу сказать, мы стремимся достичь столь разных вещей, – продолжала она. – Я собираюсь добиться успеха в бизнесе. Мне нравиться коммерция. И у меня по сути дела, нет иного выбора. Я не заблуждаюсь насчет того, какой трудной будет моя работа. Мне придется пробивать путь вверх по лестнице, отказаться возможно, от замужества и светских развлечений, чтобы достичь своей цели, но игра стоит свеч. Я нашла свой способ пробиться через тернии к звездам.

– И в чем же он состоит?

– Я вложила все силы до последней унции в учебу и чтение, и почти наяву ощущаю, как растягиваются мои мозги от усиленных занятий. Я встаю в пять утра, ложусь в полночь, и все время отдаю учебе, если только не встречаюсь в кафе с красивым парнем.

Джексон рассмеялся, и Алекс, довольная, взяла его под руку. Прогуливаясь, они шли вдоль двухэтажных домиков, и опавшие листья шуршали под их ногами.

– Еще я приучила себя правильно думать, – продолжала Алекс. – Расклеила по всей комнате плакаты с умными полезными изречениями, чтобы в голову не лезла всякая чушь. Ключ в том, что я думаю и стараюсь поступать так, как я должна буду делать это в будущем. Поэтому, когда я добьюсь своего, у меня будет привычка к успеху, уверенность в себе и завидное самообладание.

– Надеюсь, ты достигнешь, чего хочешь, – заметил Джексон. – Он мечтал бы быть неподалеку, когда к Алекс придет признание, чтобы видеть, как отреагирует мир на эту невероятную неутомимую женщину.

Они продолжали прогулку то молча, то беседуя об университете, мечтах, искусстве, бизнесе, любви. Они шли, держась за руки, болтали и смеялись, и думали, как это здорово и чудесно – найти нового друга.

Алекс и Джексон обедали вместе три раза в неделю. Алекс постаралась приспособить свой вкус к простой и жирноватой пище в столовой, но когда Джексон предложил ей воспользоваться всем, что есть в его холодильнике и что можно жарить и парить, она согласилась, ни минуты не колеблясь.

Они разговаривали допоздна. Даже с Меган Алекс никогда не чувствовала себя настолько раскрепощенной. Своеобразие Джексона, его искренний интерес ко всем ее высказываниям, мужской склад ума сделали их беседы совершенно иными. У него был свой особый взгляд на будущее, и Алекс считала его необыкновенно замечательным.

– Я думаю, что никогда не выйду замуж, – заметила она как-то вечером.

Все происходило за несколько недель до Рождества, и окна в квартире Джексона покрывали морозные узоры. Как он и говорил, мольберты заполняли все пространство спальни и подкрадывались к гостиной.

Алекс была потрясена, увидев в первый раз его работы.

Буйство красок, текстуры и образов потрясало и обжигало. Алекс кое-что усвоила из разговоров матери об искусстве и могла понять, что у Джексона есть талант – сырой, необученный, необузданный, но свежий и волнующий врожденный талант.

– Конечно, ты выйдешь замуж, – сказал Джексон. Он работал с красками, стараясь запечатлеть Алекс на полотне, и время от времени покрикивая, чтобы она не двигалась. – Все выходят замуж.

– Я не все, – ответила Алекс, вновь меняя положение. На этот раз она прилегла на надувной матрас, расстеленный у шкафа.

– Сейчас тебе удобно? – спросил Джексон.

– Мне кажется да.

– Постарайся не шевелиться, хорошо. – Он пристально посмотрел на нее, выбирая позу, потом вновь погрузился в краски.

За всю свою жизнь Алекс и пяти минут не могла усидеть спокойно. Этот вечер не был исключением. Она села, и Джексон застонал, отбрасывая кисть.

– Извини, – сказала Алекс.

– Все нормально. Когда-нибудь, я докончу эту картину. Он сел на подоконник. – Мне хотелось бы услышать, почему ты считаешь себя недостойной любви.

– Не в этом дело. Просто, когда я представляю себя в пятьдесят лет, я не вижу никого рядом. Я закрываю глаза и вижу себя в собственном доме, читающей у камина, у моих ног лежит собака. Я оглядываю комнату, но мужа в ней нет, нет никакого мужчины, уставившегося в телевизор или читающего рядом со мной. Ты думаешь, что это – предчувствие?

– Может быть. Тебя это беспокоит?

Алекс взглянула в окно:

– Только по ночам, когда устают глаза и я не могу больше читать, а часы тикают громко, как бомба с часовым механизмом. Тогда в темноте все кажется совсем другим. Тверже, тяжелее. В другое время, когда я занята, я совсем об этом не думаю.

– Тогда побольше загружай себя. Доводи до изнеможения. Так или иначе, кому нужны копания в себе? Может, я тоже никогда не женюсь. И это прекрасно. В этом мире полно занятий, помимо любви. Все только притворяются, что любовь прекраснее и желаннее всего.

– Да, но ты встречаешься с женщинами. У тебя есть свой выбор. Я, по какой-то причине, не могу останавливаться на полпути. Если я влюблюсь, я влюблюсь по уши. И мысль, что я потеряю себя, ужасает меня.

– Мне неприятно тебя поправлять, дорогая, но ты путаешь поэзию с реальностью. Взгляни на супружеские пары вокруг. Большинство живут как кошка с собакой. Любовь – не рай.

Конечно, Джексон прав. Все связи, о которых она знала, имели свои проблемы. Любовь, кажется, никого не может сделать счастливыми, по крайней мере, надолго. Для нее лучше оставаться одной и создавать собственное одинокое счастье.

Алекс внимательно рассматривала акварель Джексона с изображением сумрачного неба Сан-Франциско. Картина была прекрасна, она очаровывала Алекс. Из всех его творений – это была ее самая любимая картина.

– Я рассказывала тебе о Меган, – сказала она. – Меган всегда так упорно стремилась к любви. Даже сейчас, когда она учится в университете, похоже, учеба – только окольный путь, только передышка до того, как она найдет нужного мужчину. Иногда, я считаю ее сумасшедшей, а иногда мне интересно, не известно ли ей что-то такое, о чем я понятия не имею. И потом, Клементина. Она говорит, что даже в Нью-Йорке, где она полностью занята работой фотомодели, Коннор не оставляет ее в покое, по-прежнему звонит и хнычет, что она игнорирует его. Когда я слышу об этом, я благодарю бога, что в моей жизни нет никого. У меня нет времени на подобную ерунду.

Джексон подошел и помог ей встать. Накинув пальто, он проводил Алекс до входной двери.

– Послушай, забудем весь этот вздор о любви и замужестве, – сказал он. – Давай будем просто друзьями, повеселимся, окончим университет и завоюем мир.

Джексон открыл дверь и вышел прежде, чем Алекс смогла удержать его. Ее рука лежала на его запястье, и она чувствовала ровный пульс под пальцами. Привстав на цыпочки, она поцеловала Джексона в щеку:

– Спасибо, дружище.

Джексон обнял ее, и они вышли в ночь.

Было вполне естественно, что Алекс переехала в квартиру Джексона. Бывший товарищ по комнате Джексона устал от многочисленных полотен, красок, мольбертов и вернулся в свою городскую квартиру. Алекс после года общежитской жизни тоже соскучилась по собственному углу.

Конечно, все предполагали, что они сойдутся, и во многом были правы. Алекс любила Джексона и знала, что он любит ее. Они поддерживали друг друга и заботились друг о друге. Она готовила слабые куриные бульоны, когда он подхватывал простуду, а Джексон подолгу засиживался ночами, проверяя ее подготовку к тестам. Им следовало претворить в жизнь все остальное, что ожидается от возлюбленных, помимо того первого поцелуя, что навсегда разрушил существовавший между ними барьер, Алекс ждала. Джексон тоже ждал. Но подходящий момент все не приходил; их пугало, что став любовниками, они не смогут остаться друзьями. И ни один из них не хотел рисковать.

Хотя нередко, особенно в первые недели после переезда, когда Алекс перевезла постель, лозунги и стерео, она гадала, почему этого не произошло. Алекс ничего не имела бы против рук Джексона, обнимающих ее холодными ночами. Иногда, когда он говорил, она смотрела на его губы, и ей так хотелось почувствовать их вкус, но не хватало смелости и решительности. При мысли о возможной близости с Джексоном, картина последствий подобной связи молнией проносилась в ее мозгу. Сначала они будут больше времени проводить вместе, даже пропустят несколько занятий, чтобы вместо них прогуляться по берегу. Потом ее отметки станут хуже, и ей придется довольствоваться степенью бакалавра, а не магистра, и тогда – прощай общее управление, вместе этого ее ждет работа по перекладыванию бумаг. Один поцелуй – и она пожертвует всем. Как Меган из-за Тони и, какое-то время, Клементина из-за Коннора. Алекс была слишком умна, или слишком глупа, смотря под каким углом посмотреть, чтобы докатиться до этого.

Поэтому она держалась на расстоянии от Джексона, а он не сопротивлялся, и они просто оставались друзьями. Оба стремились к успеху, и оба были достаточно сильны, чтобы заплатать за него достойную цену.

Примерно через год после того, как Клементина приехала в Нью-Йорк, ее фотографии стали появляться в журналах для женщин. Артур хотел действовать не спеша, писала Клементина в письмах Алекс. У него был план: возбудить к ней интерес ненавязчиво, постепенно привлекая внимание. Снимок в профиль в одном журнале, загадочный силуэт в другом. Существовала брешь в моделях, державшихся в тени, и Клементина на какое-то время собиралась заполнить эту брешь. Она создавала ауру таинственности, никоим образом не позволяя публике узнать слишком много. Артур учил ее не высовываться, оставлять что-нибудь про запас. По крайней мере, до тех пор, пока у рекламодателей слюнки не потекут от желания узнать больше.

Это не заставило себя долго ждать. Спустя пару месяцев случайные звонки от малочисленных фотографов и рекламных агентов превратились в непрекращающийся поток. Но Артур, по-прежнему тянул время. Он не хотел делать из Клементины посредственную модель. Она будет звездой. Она станет фотомоделью, о которой будут говорить, как о самой красивой женщине в мире. Площадка для фотосъемок станет стартом для прыжка в мир большого кино. Артур уже добился, чтобы ее включили в список учащихся актерского класса Джона Даниэля в Нью-Йорке. А после киносъемок она начнет свои лекции, разъезжая по всей стране, помогая женщинам дорасти до независимости. Клементина как никогда раньше была полна решимости изменить мир.

Алекс сидела на кровати и читала последнее письмо Клементины. Ее контракт с «Амор Парфюм» подписан. Компания начнется в октябре, снимки появятся в «Космополите» и «Моде».

«Фотографии такие вызывающие, – писала Клементина. – На той, что появится в «Космополите» я сижу на скале. Мы снимали в Нантуки. Боже, там было так холодно, а реклама предполагает лето. Как бы то ни было, на мне был золотистый сплошной купальник, низко-вырезанный на груди, и высоко на бедрах. Спина выгнута, глаза закрыты. Это неправдоподобно – соблазнительно, если можно так выразиться. У меня такое чувство, что снимок станет «гвоздем» сезона. Артур тоже так думает»

Артур упоминался постоянно. Артур сказал то, Артур хотел, чтобы я сделала это… Клементина редко писала о Конноре. Вот тебе и любовь. Вздор, и ничего больше.

Каждый раз, когда Алекс читала письма Клементины, или видела снимок в журнале, или изучала очередную вырезку о «молодой обещающей звезде», что присылала ей Клементина, приходилось прилагать усилия, чтобы не позволить ревности захлестнуть ее. Клементине не надо было даже стараться. Она просто улетела в Нью-Йорк и вскочила в скорый поезд, идущий в мир звезд. А Алекс в Беркли постоянно училась, и ей предстояло еще шесть лёт прорываться сквозь учебные планы университета.

Алекс не успела окунуться в приступ жалости к себе, потому что зазвонил телефон. Она поспешила в гостиную и взяла трубку.

– Что ты наденешь сегодня вечером?

Алекс рассмеялась и присела на тахту.

– Черт побери, Мег, даже не поздоровалась, не спросила, как дела.

– Извини. Просто, я никогда не знаю, что делать. В конечном счете, я всегда выгляжу как разнаряженный павлин или ободранная кошка.

– Не волнуйся. Мы идем только в «Сализар». И ты, Меган, не собираешься встречаться с английской королевой. Всего лишь с Джексоном. А он, поверь мне, не такой уж волнующий мужчина.

Джексон вошел в комнату и свирепо взглянул на нее, Алекс в ответ показала ему язык.

– Во сколько мы встречаемся?

– В половине восьмого. Пока, Меган.

Джексон встал позади Алекс и, как только она повесила трубку, сунул пальцы ей под мышки и принялся щекотать. Смеясь и сражаясь, они свалились на пол. Джексон был сильнее, но Алекс проворнее, и время от времени ей удавалось угостить его ударом кулаком.

Она лягалась и била Джексона по коленкам до тех пор, пока он не отпустил ее. Забравшись наверх, Алекс прижала его руки к полу.

– Хорошо же, мистер Холлиэлл, Вы сами напросились на это. Прежде, чем Джексон сумел остановить ее, Алекс задрала его рубашку, и руки ее скользнули к бокам поверженного врага. Она щекотала его, пока слезы не побежали по щекам Джексона.

Меган пришла в ресторан первой. Она всегда появлялась первой. Меган никуда не опаздывала – ни на обед, ни на свидание, ни на прием у дантиста. Официант провел ее к столику, и она в одиночестве уселась за него.

Зная, что понятие Алекс об обычности может означать, что угодно, от шорт и рубашки с бретельками до вечернего платья, Меган оделась в светло-желтое шерстяное платье с белым поясом по талии, повесив нитку жемчуга на шею.

Она беспричинно нервничала. В конце концов, это просто обед с Алекс и ее товарищем по комнате, Джексоном, о котором Меган так много слышала. Практически, она уже знает его. И все-таки ладони ее вспотели, а сердце бешено колотилось в груди. С ней всегда так, когда она знакомиться с новыми людьми. Важно произвести хорошее первое впечатление, у нее только один шанс.

Меган услышала Алекс прежде, чем увидела. Сначала появился раскатистый, от всей души смех, заставивший улыбнуться окружающих. Меган, как и все остальные, повернула голову к входной двери. Алекс и Джексон приближались к ней.

– Бог мой, ты выглядишь прекрасно, – воскликнула Алекс, целуя ее в щеку.

Она отступила в сторону, и Меган могла впервые увидеть Джексона во всей его красе.

– Это моя лучшая подруга, Меган, – произнесла Алекс. – Меган это – мой другой лучший друг, Джексон.

– Так приятно наконец-то познакомиться с Вами, – сказал Джексон, пожимая ее руку. – Я так много слышал о Вас.

Меган гадала, заметил ли он ее дрожь. Она была уверена, что все лицо у нее трясется как желе, хотя будь так, Алекс обязательно, что-нибудь ляпнула. Меган предполагала, что Джексон красив. Но он оказался самым красивым из всех мужчин, что она видела в своей жизни. Алекс не стала бы жить с кем попало. Хотя, вообще-то, Алекс говорила, что они друзья, и она не хочет никакой связи. Меган удивлялась, как Алекс может жить с ним и не хотеть его.

Джексон сел рядом с Меган, а Алекс заняла место напротив. Джексон удивлялся, почему Алекс не упоминала, какая хорошенькая у нее подруга. Из того, что говорила Алекс, он представлял Меган совсем иначе – пухленькой, тяжеловатой и определенно не такой красавицей. Какая она необыкновенно нежная. Он знал, что Алекс любит подругу, и все же она часто выставляла Меган в своих рассказах ничтожной и незначительной, как будто ее спокойное восприятие жизни умаляло ее достоинства.

Как только Алекс и Меган начали разговор, Джексон воспользовался возможностью получше рассмотреть Меган. Даже в полумраке ее волосы искрились и мерцали, отливая золотом. А голубые глаза он видел лишь мельком, так как Меган избегала его взгляда. Смешно, подумал Джексон, хотя он только что познакомился с ней, она уже выделяла его, заставляла почувствовать себя выше и сильнее, подобно самоотверженным героям, в хорошем боевике.

– Рыба здесь действительно великолепна, – услышал он голос Алекс. – Особенно палтус. Как насчет вина?

Джексон и Меган согласились и сделали заказ. Когда вино принесли, Джексон наполнил бокалы и предложил тост.

– За старых друзей и за новых друзей.

Меган рискнула взглянуть на него и сразу же растворилась в глубине его глаз. Она подняла бокал к губам и выпила. Теплая волна прошла по телу, а она все еще не могла отвести взор.

Джексон пристально смотрел не нее, мысленно сортируя назначенные свидания, меняя, выискивая свободные часы, и размышляя не были ли кое-какие из его идей о ненужности прочных связей ошибочны. Он как наяву представил Меган, в одной из своих рабочих рубах, с волосами, распущенными по плечам, с раскрытыми для него объятиями, ждущую его любви.

Джексона охватило внезапное желание быть нужным кому-то.

Алекс внимательно посмотрела на них и вздохнула. Она поняла, что удар попал в цель. Несмотря на уверения Джексона, что он может прекрасно обходиться без женщин, в глубине души он стремился иметь кого-то, кто любил бы его. И бог свидетель, Меган была создана именно для любви.

Когда Алекс взглянула на Меган, то заметила проблески надежды, заплясавшие в ее глазах. Она знала, что нет большего возбуждения, чем в эти моменты, когда главное еще впереди, когда все еще возможно. Появился новый мужчина, и мир стал свежим и цветущим, как будто счистили старую грязь с оконных стекол, и они заблестели. Меган терялась в догадках, позвонит ли он ей, и что она скажет, и когда произойдет первое прикосновение, и какие чувства оно вызовет. И Алекс, с безумной силой, лишающей ее способности дышать, ощутила странное желание очутиться на месте Меган, почувствовать сумасшедшее биение сердца, стать бесхитростной и простодушной настолько, что согласиться отдать за любовь душу.

Это чувство, слава богу, утихало, и она снова стала прежней Алекс – сильной, уверенной, одинокой. Она захлопнула вход всем нежелательным мыслям, как будто все ее эмоции рассортированы по отдельным ящикам, и то, что мешает, можно закрыть на секретный полицейский замок.

Алекс наблюдала, как Меган и Джексон не сводят друг с друга глаз, и удивлялась, почему ей так неуютно и нехорошо. Она хотела, чтобы они были вместе, именно поэтому устроила этот обед. И все-таки, что-то было не так, не хватало какой-то составной части, которую она никак не могла определить. Они явно тянулись друг к другу, но Алекс чувствовала беспокойство. Меган уже столько испытала, через столько прошла, что Алекс не хотела, чтобы ей снова причинили боль. Но она ничего не могла изменить. Жребий брошен, Меган с Джексоном почувствовали взаимное влечение. Алекс поставила стакан и откашлялась.

– Мы будем заказывать?