Скандальная история

IX

— Господин Берк, Пилот хочет видеть вас немедленно.

Шутливо отдав честь, Диллон дал понять, что услышал, что крикнул ему секретарь с порога, проходя мимо его кабинки, которую он делил вместе с тремя другими «чертежниками. Отшвырнув карандаш и закрыв рот кулаком, он смог выругаться, не обращая внимания на взгляды, которые украдкой бросили на него сослуживцы.

Диллон поднялся и рывком снял пиджак со спинки стула. Не расправив засученные рукава рубашки, он сунул руки в пиджак и вышел из кабинета. Одного из сотен кабинетов, которые составляли обширный комплекс, принадлежащий «Пилот Инжениринг Индастриз» в Таллахасси. Название компании вводило в заблуждение, так как оно не имело ничего общего с авиацией. Строительная инженерная фирма была названа в честь ее основателя и главы компании Фореста Дж. Пилота. Говорили, что он происходил от пресловутого Понтия Пилата и унаследовал склонность своего предка к распятиям.

Сегодня, видно, настала очередь Диллона Берка быть распятым.

— Он сейчас вас примет, господин Берк. Пожалуйста, посидите. — Секретарша Фореста Дж. Пилота кивнула на стул в приемной перед внутренним святилищем.

Диллон воинственно плюхнулся на стул. Он был зол на свое вчерашнее поведение. Вероятно, кто-то из шпионов Пилота донес ему об устной критике Диллона. Пилоту не нравилось неудовольствие среди сотрудников. В идеале армия трутней должна усиленно работать в предназначенных для них помещениях и не высказывать вслух своего мнения о руководстве. До вчерашнего дня Диллон придерживался этого неписаного правила.

Сначала он чувствовал себя счастливым, что его взяли на работу в «Пилот Индастриз», которая была хорошо известна на всем Юго-Востоке. Ни он, ни Дебра ничего не имели против переезда. Это было как бы продолжением медового месяца. Начальная зарплата была не такой уж большой, но Диллон был уверен, что быстро сможет добиться ее увеличения. Он был убежден, что как только начальство заметит его потенциальные возможности, они захотят удержать его и осчастливить, вместо того чтобы отпускать к конкурентам. Он предвидел головокружительный подъем на самый верх.

Но все пошло совсем не так. Компания наняла на работу десятки молодых инженеров прямо после окончания колледжа. Никто не смог продвинуться. И Диллон не вышел в первую десятку и не зарабатывал больших денег. Дебра уверяла его, что вполне счастлива, хотя Диллон знал, что ей не хватает той роскоши, которой окружал ее отец. Она заслужила лучшего, чем их темноватая однокомнатная квартирка.

Время, казалось, остановилось для него. Каждый день он становился все более нетерпеливым. Ему так много хотелось совершить, а в компании «Пилот Инжениринг Индастриз» он не мог ничего сделать. Если бы уровень безработицы не был так высок, Диллон уже давным-давно бы ушел. Но не найдя лучшего, он не мог позволить себе потерять эту работу.

Звонок на столе секретарши зазвонил.

— Вы можете войти, господин Берк, — сказала она с холодной вежливостью.

Диллон поправил галстук, подходя к страшной двери. Потом решительно толкнул медную ручку двери.

Пилот отложил в сторону чертеж, который изучал, и поглядел на Диллона поверх серебряной оправы очков, кивком указав на стул на другой стороне своего стола. Диллон не дал себя запугать таким взглядом. Он ждал. Наконец Пилот сказал:

— Я слышал, вам у нас не нравится, господин Берк?

Если все шло к тому, чтобы его уволить, терять было нечего, он мог быть откровенным. Пошел бы ты, Форрест Пилот, куда подальше, если тебе не понравится то, что Диллон собирается сказать. Он знал, что Дебра будет первая защищать его, если он скажет все, что у него на уме.

— Совершенно верно.

— Я хочу, чтобы мои сотрудники были счастливы. Это создает более благоприятную обстановку для работы.

— Я вовсе не хочу показаться сотрясателем основ. Я увидел нечто такое, что мне не понравилось, и высказал свою точку зрения, вот и все.

Пилот снял очки и медленно протер их льняным носовым платком.

— Почему вас должно расстраивать, что господина Грейсона назначили ответственным за выполнение проекта медицинской клиники?

— Я не был расстроен, я был взбешен. Это я подал официальное заявление своему начальнику о проекте. Он заверил меня, что вы получите это заявление.

— Я его получил.

— Ах так! Тогда понятно. Вы предпочли не меня, а Грейсона.

— Просто Грейсон работает в компании уже десять лет. Вас же мы приняли только в прошлом году, сразу после окончания Технического колледжа Джорджии. Ваши оценки и список работ, которые вы нам представили, были достаточно убедительны, чтобы взять вас на работу. Но вы все еще новичок. — Он широко развел руками. — У господина Грейсона больше опыта.

— А у меня больше таланта.

Нескромная искренность Диллона удивила старика. Он коротко рассмеялся.

— И, как кажется, много мужества.

— Когда вы меня нанимали, — продолжил Диллон, — то обещали возможности для настоящей работы. Да мне надо три таких клиники, чтобы наверстать то, что у меня отобрали куда менее грамотные специалисты. И я, честно говоря, уверен в том, что они действительно менее грамотные. Ваша система продвижения никуда не годится, господин Пилот. Усердная работа и талант должны поощряться, а не подавляться в тех маленьких стеклянных кабинках, которые вы называете кабинетами.

— Господин Берк…

— Я инженер и хочу строить. Когда другие мальчишки рисовали машины и бомбардировщики, я рисовал дома будущего и пытался представить, как построить их.

Разволновавшись, Диллон встал и начал расхаживать из угла в угол.

— То, что я сейчас делаю там, — сказал он, указывая рукой на дверь, — я делал на первом курсе в колледже на занятиях по проектированию.

— Некоторые считают даже работу чертежника в компании «Пилот Инжениринг» лакомым кусочком.

— Сидеть весь день за чертежным столом в ожидании пяти часов, когда прозвенит звонок, в моем представлении не творческая работа. Через несколько лет все чертежи будут, выполнять компьютеры, а чертежники станут операторами.

Пилот откинулся на спинку стула.

— Каково же ваше представление о творческой работе, господин Берк?

— Работа с архитекторами, подбор субподрядчиков, надзор за исполнением всего проекта. Я хочу быть там с самой первой лопаты вынутой земли и до того момента, как будет ввернута последняя лампочка.

— Значит, я вас не устраиваю?

Хотя Диллон и ожидал такого окончания, но когда услышал эти слова, был потрясен. Боже мой, о чем он думал, когда довел себя до такого положения, из которого не было выхода? Что он собирается делать? Как он собирается содержать себя и свою жену?

— Вот и первая лопата.

Диллон моргнул глазами, чтобы лучше разглядеть Форреста Дж. Пилота.

— Простите, сэр?

— Металлические конструкции почти уже были смонтированы, когда проект был законсервирован из-за плохого руководства. Сядьте, господин Берк. — Когда Диллон сел, он продолжил. — Пока вы поливали меня грязью за то, что я не назначил вас на проект медицинской клиники, я рассматривал вашу кандидатуру для другого.

Диллон судорожно сглотнул, но из осторожности промолчал.

— Вы напрасно полагаете, — сказал Пилот, — что ваша работа и ваши организаторские способности остались незамеченными. У меня есть нюх на яркий, честолюбивый, молодой талант. Как вы заметили, некоторые люди вполне удовлетворены однообразной работой, другие — нет. Вы — из других. К сожалению, только честолюбия, молодости и таланта недостаточно, чтобы добиться успеха. Необходимы еще терпение и самодисциплина. Я должен был бы уволить вас за вашу наглость. Но не сделаю этого. В первую очередь потому, что вы слишком ценный работник, чтобы отдать моим конкурентам. И еще потому, что дело, которое я хочу поручить вам, требует человека с характером, способного быть жестким, если это потребуется. Думаю, наступило время спросить, подходит ли вам тот проект, который я предназначал для вас.

Диллон постарался сохранить достоинство.

— Естественно, мне очень интересно.

— Перед тем, как переходить к делу, я должен предупредить, что у этой работы есть существенный недостаток.

«Конечно, — подумал Диллон с ужасом, — этот дьявол всегда возьмет свое. За чем-то хорошим всегда следует что-то плохое». Это была диллоновская версия закона Ньютона, система космического счетчика очков с балансами и противовесами. Однако любое движение лучше застоя, лучше возвращения в стеклянную кабинку к чертежной доске.

— Я согласен взяться за что угодно, господин Пилот.

В этот вечер Диллон принес домой букет цветов, буханку свежеиспеченного хлеба и бутылку вина.

— По какому случаю? — спросил Дебра, задыхаясь, едва он выпустил ее из рук после долгого поцелуя.

— Что на ужин?

— Гамбургеры. А что?

— Хорошо. Потому что я принес красное вино.

— Мне кажется, ты уже приложился по пути домой, — сказала она, принюхиваясь. — Ты ведешь себя очень странно. Муж, который приносит подарки в первый год после женитьбы, так же подозрителен, как Троянский конь. У тебя есть кто-то на стороне?

— Совершенно верно. — Он положил руки на ее зад и притянул к себе. — Самая сексуальная особа, родом из Атланты.

— Неужели это я?

— А кто же еще, сладкая моя? Итак, — сказал он с похотливой улыбкой, — хочешь заняться любовью?

— Угу!

Они наперегонки понеслись в спальню, сбросили с себя все. После, пока Дебра отдыхала, лежа на смятых простынях, Диллон выскользнул из комнаты и вернулся с подарками. Разложив их перед ней, он спросил:

— Что общего между этими тремя вещами?

— Это взятки.

— Оригинально. Попытайся еще раз.

— У тебя, должно быть, был восхитительный день на работе. Что происходит?

— Мне придется поискать другую для развлечений или?..

— Хорошо, хорошо. Цветы, вино и хлеб… — Она размышляла. — Это имеет какое-то отношение к спорам и плесени, что-то в этом роде?

Он покачал головой.

— Важны не столько цветы, сколько ленточка вокруг них.

— Красная, белая и синяя полосы. — Дебра начала петь. — Моя страна…

— Другая страна, чьи цвета тоже красный, белый и синий.

— Англия?

— Нет.

Она взяла бутылку вина и прочитала этикетку. Затем, поднимая вопросительный взгляд на Диллона, спросила:

— Франция?

Он расплылся в широкой улыбке.

— Поздравляю, барышня. Вы выиграли первый приз.

— Какой?

— Два года, а может быть, больше, в Париже!

— Диллон?

— Точнее, под Парижем — в Версале. Там еще есть дворец. Я думаю, ты не против пожить в пригороде?

Дебра взвизгнула.

— Диллон, о чем ты говоришь?

Он рассказал ей о работе, которую предложил Пилот.

— Это для международной страховой компании. Они строят новый комплекс офисных зданий для своей европейской штаб-квартиры. Фирма-подрядчик оказалась некомпетентной, и работу приостановили, пока не найдут более подходящую.

— Пилот предложил свой проект?

— Да. Теперь Пилоту нужен способный инженер, чтобы поехать туда и довести проект до ума.

— И Пилот выбрал тебя?

Диллон развел руки в стороны и изобразил мученика на кресте. Дебра бросилась на него. Он повалился назад, потянув ее за собой. Они раздавили батон хлеба.

— Похоже, он считает, что жить во Франции — это минус, — сказал Диллон. — Он даже не представляет себе, что моя жена только и мечтает поехать во Францию и усовершенствовать свое знание языка.

— Ты сказал ему это?

— Не такой я дурак. Я сделал недовольный вид, что придется жить за границей. Потом сказал, что если и соглашусь на эту работу, то только за более высокую плату.

— Что он ответил?

— Прибавил сотню долларов в неделю!

В порыве восторга они вновь занялись любовью. Гамбургеры, купленные к обеду, были заменены смятой буханкой хлеба и тепловатым вином. Съев последнюю крошку хлеба и осушив последнюю каплю вина, они улеглись на разбросанные и сломанные цветы, в полудреме обсуждая свое солнечное будущее.

Перед отъездом было полно хлопот. Надо было получить паспорта и визы, попрощаться с готовыми заплакать родственниками, успеть переделать кучу других дел. Все это, конечно, легло на Дебру, так как Диллон погрузился в изучение незаконченного проекта. Он был полон желания приступить к работе и вылетел во Францию первым, чтобы все подготовить и через три недели встретить Дебру в аэропорту «Шарль де Голль».

Пройдя таможенный контроль, она бросилась к нему в объятия. Они крепко прижались друг к другу. Пока Диллон вел ее через многолюдные залы международного аэропорта, он твердил о том, что скучал без нее.

— Ты не обманешь меня, Берк, — поддразнивала она, когда они вышли к автостоянке. — Ты, наверно, со счета сбился со своими французскими любовницами за эти три недели.

Смеясь, он подвел ее к машине.

— Это наша? — спросила Дебра удивленно.

— Боюсь, что да.

— Такая маленькая?

— При здешнем движении только с такой машиной и можно выжить. Надо стараться протиснуться между машинами, иначе застрянешь надолго.

Она сравнила размер кабины с длиной ног Диллона.

— Ты там помещаешься?

— Слегка тесновато, поэтому должен тебе кое в чем признаться, — сказал он мрачно. — Я больше не могу делать детей.

Дебра протиснула руку ему между ног.

— Работает. А остальное пока не важно.

Диллон на мгновение был шокирован такой интимностью на людях, но она напомнила ему, что они во Франции и что французы известны своей терпимостью к влюбленным.

Он извинился за их квартиру на третьем этаже с лифтом, которому он не доверял и потому запретил ей пользоваться. Дом представлял собой узкое, продуваемое сквозняками здание. На каждом этаже было по четыре квартиры.

— Это было лучшее, что я мог найти, — сказал Диллон со вздохом, распахивая перед ней дверь. — Здесь все так дорого.

То, что он считал устаревшим и неудобным, Дебра называла оригинальным и очаровательным.

— У нас есть балкон! — закричала она, бросаясь к окну и открывая ставни.

— Но отсюда не очень хороший вид.

Балкон выходил на грустный, заброшенный внутренний двор. Однако через несколько недель на балконе уже цвели примулы, которые Дебра посадила в ящиках. Она закрыла трещины на стенах красочными рекламными плакатами, а из простыней сделала чехлы, чтобы скрыть потертость мебели. Вскоре квартира стала для него настоящим домом. Диллон не променял бы его на Версальский дворец, до которого было рукой подать.

По субботам и воскресеньям истинные парижане выезжали на природу, оставляя город туристам типа Берков. Они не пользовались машиной и разъезжали на метро. Вскоре они прекрасно ориентировались в системе станций на различных уровнях. Как изголодавшиеся гурманы, очутившиеся на пиру, они поглощали все французское, влюбились в достопримечательности, запахи и звуки «столицы мира». Диллон и Дебра облазили музеи, парки и все исторические здания, обнаружили уютные кафе, где даже с американцев брали умеренную плату за вкусные блюда. Они уединялись в соборах с цветными витражами, но не для молитв, а для поцелуев. Знаменитые американские сосиски меркли по сравнению с теми» что им подавали на Монмартре, рядом с прелестными картинами.

Берки отправились в винодельческий район праздновать первую годовщину свадьбы и пробовали местные вина до тех пор, пока не захмелели. Они ночевали в маленьких гостиницах, где перины были огромными и роскошными, наслаждались тонкими соусами в уютных обеденных залах.

Но в их раю был змий.

Его звали Хаскел Сканлан. Диллон был инженером по надзору за строительством, Хаскел же занимался хозяйственными вопросами: заработной платой, закупками и учетом. Они познакомились в Таллахасси. Диллон надеялся, что его первое впечатление о человеке изменится, когда они окажутся во Франции. Ради Дебры он готов был подружиться с Хаскелом и его женой.

К сожалению, Хаскел Сканлан и во Франции остался таким же занудой, каким был на родине. Строители его терпеть не могли. Безжалостный табельщик, он штрафовал их, даже если они опаздывали на какие-нибудь тридцать секунд. Когда бригадир подошел к Диллону с вопросом о повышении зарплаты, инженер передал эту, как он считал, вполне справедливую просьбу Хаскелу Сканлану, однако тот решительно отказался даже думать об атом.

— Слушай, дай им прибавку! — закричал Диллон после получаса бурных споров.

— Через совет?

— Через совет.

— Это подтолкнет их к новым требованиям через некоторое время.

— Иди ты к черту, Хаскел! Они просят прибавить всего лишь 20 центов в час.

— А ты умножь. Получается кругленькая сумма.

— Хороню. Прибавь 10 центов в час. Это покажет наше хорошее отношение и будет стимулом, чтобы они остались у нас. От нас ушли двое хороших плотников на прошлой неделе. Им дали больше на строительстве стадиона.

— Двум плотникам нашли замену.

— Но на собеседование с ними и оформление их на работу потеряно несколько дней из моего рабочего графика. Я не люблю терять время. По графику здание должно быть сдано будущим летом. Я бы хотел закончить его к ранней весне.

— Зачем?

— Потому что Дебра беременна. Несмотря на то, что нам здесь очень нравится, я бы хотел, чтобы ребенок родился на родине.

— Личные интересы не должны мешать интересам компании.

— Пошел ты…

Хаскел только сплюнул.

— Можешь выражаться, если это улучшает твое самочувствие. Уверяю тебя, это не изменит моего мнения.

Диллон продолжал сыпать ругательствами и дальше, при этом более грубыми, пока наконец вопрос не был решен.

— Я не хочу давить на него, — сказал он Дебре вечером за ужином. — Но это ужасно мелочный тип, который не видит ничего, кроме итоговой нижней строки. По-моему, он совершенно не способен понять, что чем скорее мы закончим строительство, тем больше денег мы сэкономим для компании.

— Может быть, нарушение субординации оправдано, — сказала Дебра. — Ты не можешь добиться результативной работы, если постоянно споришь с человеком, который тебе завидует.

— Завидует?

Как-то Хаскел и его жена ужинали у них по приглашению Дебры, поэтому она имела возможность посмотреть на него.

— Диллон, будь реалистом. У тебя есть все, чего бы он хотел. Ты — высокий, сильный, мужественный, а он — бледный, маленький, слабенький. Несмотря на языковой барьер, ты находишь общий язык с рабочими, а над ним они смеются. Ты же мне сам говорил, что они называют его по-французски «засранцем». Я думаю, что даже жена не любит его. Диллон скривился, неохотно соглашаясь.

— Может быть, ты и права. Но между постановкой проблемы и ее решением большая разница.

— Позвони Пилоту. Поставь этот вопрос.

— Выдвинуть ультиматум — Хаскел или я? — Он покачал головой. — Я не хочу так рисковать. Хаскел работает в компании дольше меня, а для Пилота стаж имеет большое значение. Если он выберет Хаскела, я не смогу закончить строительство. Помимо того, что мне нужна эта работа, я хочу увидеть здание законченным для собственного удовлетворения.

Через неделю от Диллона ушли двое монтажников. Он вышел из себя, когда Хаскел отказался выделить средства для прибавки.

— Они просто пытаются шантажировать тебя.

— Пошел к черту! — Диллон покинул контору, чтобы не двинуть кулаком по физиономии Хаскела. Он решил, что ничего не остается, как позвонить Пилоту.

Пилоту это не понравилось.

— Я совершенно уверен, что это не мое дело — заниматься персональными конфликтами между вами, специалистами.

— Сожалею, что вынужден беспокоить вас по этому поводу. Но если Хаскел и дальше будет доводить экономию до абсурда, мы потеряем всех квалифицированных рабочих. Я буду вынужден нанять не лучших. Думаю, что ни вы, ни я не хотим этого, господин Пилот, не так ли?

Пауза затянулась, в трубке был слышен только треск. Наконец Пилот ответил:

— Передайте ему, что я разрешаю десятицентовое повышение через совет.

— А пятнадцатицентовое?

— Двенадцать и не больше, Берк. И не втягивайте меня в эти дрязги. Я поставил вас руководить проектом, вот и руководите!

Пилот повесил трубку так быстро, что Диллон даже не успел поблагодарить его. Что ж, это к лучшему. Иначе могло показаться, что Пилот оказывает ему услуги, вместо того чтобы проявлять здоровое деловое отношение.

Хаскел Сканлан воспринял это по-своему.

— Так ты побежал жаловаться папочке? — язвительно спросил он, когда Диллон сообщил ему о разговоре с Пилотом.

— Просто я сказал ему, что так будет лучше для проекта.

— Да, конечно, — ответил Хаскел злобно. — Пилот видит в тебе себя в молодости. Под позолотой успеха он такой же наглый и грубый, как ты. Гордится тем, что сам себя сделал. Не думай, что ты выиграл, просто ты попал в струю самолюбия шефа.

Добившись в конце концов своего, Диллон не раздумывал над словами Хаскела. Дела на стройплощадке шли своим чередом, и в эти осенние месяцы рабочие от Диллона больше не уходили. Они знали, что это он добился прибавки для них.

Рабочие ценили в нем то, что он помнил их имена, умел рассказать неприличный анекдот, чувствовал, когда можно вмешиваться в их споры, а когда нет. Он не требовал от них того, чего не требовал от себя, принимал рискованные решения, оставался работать после окончания смены, обедал вместе с ними. Он заслужил их уважение, тесно общаясь с ними, а не противопоставляя себя.

Диллон старался вникать в каждую мелочь на стройке: знал каждую заклепку, каждый кабель, каждый кирпич, а не отсиживался в своем вагончике. Он контролировал каждую стадию строительства.

Его высокие требования привели к очередной стычке с Хаскелом Сканланом.

— Что это, черт возьми? — Диллон держал в руке кусок электрического провода. Несчастный электрик, на которого Диллон случайно наткнулся, осторожно бросил взгляд на группу рабочих, наблюдавших это, и, видя, что никто не собирается прийти ему на помощь, начал что-то быстро объяснять по-французски.

Диллон не понял ни слова. Он потряс куском провода перед носом рабочего.

— Это не то, что я заказывал. Где ты это взял?

Один из электриков немного знал английский. Он тронул Диллона за рукав, тот сердито повернулся лицом к нему.

— Что?

Рабочий указал на сложенные катушки с проводами. После их быстрого осмотра Диллон обратился к рабочим, которые прекратили работу.

— Не укладывайте больше это дерьмо. Понятно? — Рабочий, выступавший переводчиком, передал это распоряжение остальным.

Взвалив одну из тяжелых катушек на плечо, Диллон спустился на подъемнике на первый этаж, затем протиснулся в дверь вагончика. Хаскел, сидевший за компьютером, подпрыгнул от неожиданности. Увидев Диллона с катушкой, он нахмурился из-за его бесцеремонного вторжения.

— Я хочу знать, что это, черт подери? — Катушка с грохотом легла на стол Хаскела. Он оттолкнул свой стул на колесиках от стола.

— Что ты себе позволяешь? — закричал он. — Убери это с моего стола.

Диллон положил руки на обе стороны металлической катушки и нагнулся вперед.

— Послушай меня, ты, дерьмо! Я заставлю тебя сожрать весь этот поганый провод, если ясно не объяснишь, почему ты не закупил тот, который был мною указан в требовании несколько месяцев назад. У тебя на это десять секунд.

— Провод, который ты заказал, и в три раза дороже, чем этот, — сказал Хаскел, вернув самообладание.

— Провод, который я заказал, в три раза лучше и в три раза надежнее.

— Этот соответствует местным строительным нормам.

— Но не отвечает моим, — процедил Диллон сквозь зубы.

— Если бы я знал, что он не подходит…

— Ты ни хрена не знаешь! Это здание будет напичкано сложной электроникой. Чтобы избежать аварий, необходимо проложить самый лучший провод.

Диллон схватил телефон и бросил его на колени растерявшемуся бухгалтеру.

— Садись своим тощим задом на телефон и размести тот заказ, что был сделан мною с самого начала! Материалы должны быть доставлены не позднее завтрашнего дня, или же я пришлю всех электриков, которые из-за тебя будут простаивать, плясать на твоем столе.

Телефон с треском упал на пол, когда Хаскел встал со стула.

— Ты не имеешь права так со мной разговаривать!

— Приходится. — Диллон кивнул в сторону телефона. — Ты зря тратишь время. Работай!

— Я не буду. В мою задачу входит снижение расходов.

— Согласен, пока это не ухудшает качество работ. В данном случае ухудшает.

— Провод, который я заказал, соответствует местным государственным нормам надежности.

— А в соответствии с нормами Диллона Берка — это хлам. Я не буду устанавливать его в моем здании.

— В твоем здании? — переспросил Хаскел с самодовольной улыбкой.

— Закажи провод, который мне нужен, Сканлан.

— Нет.

Диллон ценил доброжелательные отношения и старался избегать столкновений, как только мог. Но он не собирался снижать требования на своем первом объекте. Не хотел и обращаться к Пилоту. Пилот уже сказал ему, чтобы он сам руководил.

— Либо ты садишься на телефон, либо ты уволен.

Узкий подбородок Хаскела отвис.

— Ты не можешь меня уволить.

— Почему это, черт возьми?

— Ах, так. Посмотрим, что на это скажет господин Пилот.

— Посмотрим. А пока считай, что я снял тебя с объекта. И если ты не хочешь, чтобы я выбил из тебя дурь, держись от меня подальше, пока не уберешься совсем.

Врагом Дебры была скука. Первые несколько месяцев во Франции она занимала себя тем, что украшала квартиру, сообразно с их скромным бюджетом, и довольно преуспела.

Они обсуждали с Диллоном, стоит ли ей пойти работать. Но это было невозможно: не было вакансий для учителей в английских школах, а владельцы магазинов предпочитали нанимать своих соотечественников, а не американцев. Поэтому Дебра убивала время, читая, гуляя по узким причудливым улочкам и описывая свою жизнь в длинных письмах к многочисленным родственникам. Хотя она старалась скрывать это от Диллона, но стала тосковать по дому. На нее нападала апатия. Нужно было как-то предотвратить депрессию.

Беременность омолодила Дебру. У нее не было никаких неприятных, неизбежных в ее положении ощущений, и она клялась, что никогда не чувствовала себя лучше. Она была полна энергии. Каждый день они с Диллоном восхищались малейшими изменениями в ее теле. Эта новая близость углубила их любовь.

Чтобы как-то убить время до рождения ребенка, Дебра записалась в кулинарный кружок, занятия в котором проходили совсем рядом с их домом. В кружке было четыре женщины и двое мужчин, все пенсионного возраста. Все вместе с бабушкой-поваром они суетились вокруг Дебры, как наседки. С началом занятий она проводила дни либо в кружке, либо на крошечной кухне, где готовила то, чему научилась, либо в хождениях по близлежащим рынкам, покупая необходимые продукты, чтобы потом проверить свои кулинарные способности на Диллоне. Она возвращалась домой, нагруженная покупками, и поднималась наверх на том подозрительном лифте, которым Диллон запретил ей пользоваться.

В тот день она чуть было не попалась, так как пришла домой буквально за несколько минут до возвращения Диллона. Он сейчас же обнял ее и крепко поцеловал в холодные губы. Затем, улыбаясь, сказал:

— Поехали в Швейцарию?

— В Швейцарию?

— Ты что, не знаешь, что это одна из стран, которая граничит с Францией? Козы и Хейди, Альпы и снег, йо-до-ла-ди-хо!

— Да знаю я Швейцарию! Помнишь, как мы провели субботу и воскресенье в Женеве?

— Там в нашей комнате было зеркало на потолке.

— Так ты и это помнишь?

— Как же я мог забыть? — проворчал Диллон, вновь потянувшись к ней. Их губы слились в поцелуе.

— Нам не нужно зеркало на потолке, — прошептала Дебра, когда они наконец отпустили друг друга.

— Но я должен уехать из города и отпраздновать.

— Отпраздновать что?

— Сегодня я уволил Хаскела Сканлана.

Улыбка Дебры пропала.

Диллон рассказал ей, что произошло.

— Мне чертовски не хотелось идти на конфликт, но он меня вынудил. — Он вгляделся в обеспокоенное лицо. — Ты считаешь, что я поступил неправильно?

— Я считаю, что ты поступил совершенно правильно. К сожалению, мое мнение не имеет того веса, которое имеет мнение самого Пилота.

— Именно поэтому я хочу сегодня уехать в Швейцарию. Если он согласится с моим решением, мы проведем эти дни в Альпах. Если отменит, мне придется уйти из принципа, и в таком случае мы больше не сможем позволить себе поездку в Швейцарию. А если он уволит меня, ехать все равно стоит. Поэтому, пока я еще не лишился заработка и чувствую себя превосходно, пошлем все к черту и уедем.

Они сели на экспресс до Лозанны, затем пересели на другой, до Церматта. Они шутили со студентами, болтали с бабушкой из Монтре, которая вязала шапочку для своего десятого внука, поедали припасы, которые Дебра предусмотрительно взяла с собой.

Диллон пил крепкое красное вино из бутылки, которую предложил ему один из студентов, но отверг затяжку марихуаны. Когда парочка напротив начала целоваться, Диллон и Дебра спросили друг друга, а почему бы и нет. И целовались, пока не уснули.

В Церматте Диллон катался по очень крутым склонам. Беременность Дебры не позволяла ей этого, поэтому она утешала себя прогулками по магазинам и разглядывала толпы богатых туристов. Вместе с Диллоном они покатались на санях, запряженных лошадью, объедались сырным фондю, плотным темным хлебом, белым вином и швейцарским шоколадом.

На обратном пути в поезде Диллон прижал ее к себе и положил ее голову себе на плечо.

— Это был наш настоящий медовый месяц.

— Чем тебе не понравилась наша поездка на Бермуды?

— Нет, все было прекрасно. Но тогда ты была только моя молодая жена. Сейчас ты моя настоящая жена. — Он просунул руку под ее пальто и положил ее на большой живот Дебры. — Я люблю тебя.

Пока они ждали в Лозанне, чтобы пересесть на другой поезд, Дебра купила пачку аспирина.

— Что случилось?

— У меня болит горло.

Остаток пути до Парижа она спала урывками, все время просыпалась от боли.

— Больно глотать, — жаловалась она. Диллон приложил руку к ее лбу.

— Ты вся горишь. Выпей еще аспирина.

— Не хотелось бы, пока не поговорю с врачом. Может быть, это не очень хорошо для ребенка.

Когда они добрались до Парижа, Диллон был уже не на шутку встревожен, хотя Дебра и уверяла его, что горло заболело только из-за горного воздуха.

Проявляя чудеса ловкости, Диллон пробирался сквозь утренние автомобильные пробки, чтобы скорее привезти ее к врачу-акушеру. Они подъехали к его кабинету как раз к началу приема. Медсестра заботливо провела Дебру в смотровой кабинет и попросила Диллона подождать в холле. Ему это не понравилось, но он ждал. Ожидающие приема пациенты отводили от него глаза, и он понял, что, наверное, выглядит как бродяга: он не брился за время поездки и совсем не мог спать в поезде. Наконец его пригласили в кабинет врача.

— У мадам Берк очень плохое горло, — сказал доктор по-английски с сильным акцентом. — Я… — Он жестом показал, что что-то вытирает.

— Он взял мазок на анализ, — сказала Дебра, корчась от боли.

— Стрептококк? — спросил Диллон. — Пожалуйста, не обижайтесь, доктор Готье, но если это так серьезно, может, вы порекомендуете какого-нибудь специалиста?

— Я согласен, — ответил врач, быстро кивнув. — Давайте подождем результатов лабораторных анализов. Мы будем это знать завтра с утра.

— Я уверена, все будет хорошо, — Дебра успокоила взволнованного мужа. — Он прописал антибиотик. Я полежу сегодня в постели и разрешу тебе заботиться обо мне.

Диллон постарался ответить ей улыбкой, но не смог: она выглядела такой больной, что он не мог скрыть тревогу. Дома, уложив ее в постель, он побежал за лекарством в ближайшую аптеку, расположенную в двух кварталах от них. Дебра выпила таблетку и чашку чая, потом погрузилась в глубокий сон.

Только тогда Диллон вспомнил, что должен позвонить на стройплощадку. Он поговорил с бригадиром, которого еще в пятницу, перед отъездом, назначил вместо себя временно руководить строительством. Француз заверил, что все будет хорошо, и уговорил остаться с больной женой дома. Весь долгий день Диллон сидел у постели Дебры, время от времени засыпая на стуле, и будил ее только тогда, когда было необходимо принять лекарство.

Несмотря на жар и плохое состояние, она ухитрялась шутить, когда он носил ее в туалет.

— Хорошо, что это не случилось на девятом месяце. Тогда б ты не смог поднять меня.

На ужин Диллон съел бутерброд, но не смог уговорить Дебру съесть еще что-нибудь, кроме чашки мясного бульона.

— Мое горло немного лучше. Я просто очень слаба. Мне нужно спать. Тебе это тоже не повредит, — сказала она, проведя рукой по его колючей щеке.

Дав Дебре лекарство, он разделся и лег рядом с ней. Измученный, он сразу же заснул.

В середине ночи Диллон проснулся. Напрягая зрение в темноте, посмотрел на часы на ночном столике: пора было давать Дебре таблетку. Он включил свет.

И вскрикнул.

Губы Дебры были синими, она лежала не двигаясь.

— О Господи! Дебра! Дебра! — Перебросив ногу через нее, он сел на кровати и припал ухом к груди. Всхлипнув от облегчения, Диллон услышал, что ее сердце бьется. Но очень слабо. Она едва дышала.

Диллон вскочил с кровати, лихорадочно натянул одежду, не застегиваясь, сунул голые ноги в кроссовки. Подняв Дебру на руки вместе с одеялом, он помчался по лестнице. Вызвать «скорую» или самому отвезти ее в больницу? В конце концов Диллон выбрал последнее, решив, что потеряет время, пока будет искать и набирать номер телефона и потом объяснять на своем скверном французском положение. Может быть уже поздно.

— Господи, нет, нет! — Сильный ветер сорвал слова у него с губ по пути от дома к машине. Он положил Дебру на переднее сиденье, и опять его голос срывался в торопливой молитве.

Диллон приблизительно знал, где находится ближайшая больница, и рванул в том направлении. Колеса визжали по мостовой, эхо отзывалось в молчаливых зданиях, когда машина кренилась на поворотах. Он вел машину одной рукой, в другой массировал запястье Дебры. Он продолжал повторять, что не простит себе, если она умрет.

Врачи «неотложки» сразу поняли серьезность положения и увезли Дебру на каталке Диллон должен был бежать, чтобы догнать их. На двери были написаны слова, которых он не понимал, его остановили люди, что-то говоря, но Диллон их не понимал. Он сопротивлялся, пытаясь идти за каталкой. Наконец его силой отвели в приемную, где говорящая по-английски медсестра пригрозила выгнать его из больницы, если он не успокоится.

— Успокоиться? — закричал он хрипло. — У меня жена умирает, а вы хотите, чтобы я успокоился? Я хочу быть рядом с ней!

Она твердо стояла на своем и в конце концов вытянула из него все необходимые данные для заполнения медицинского бланка. Оставшись один, Диллон шагал из угла в угол, пока не устал настолько, что без сил рухнул на стул.

Он опустил голову и, сжав ее руками, начал молиться богу. Он не был уверен в его существовании, но, что удивительно, не доверял ему. Чего еще это неумолимое божество может потребовать от него? Разве он уже не отнял достаточно? Всех, кого Диллон любил: родителей, бабушку, воспитателя в исправительной школе, проявившего особую заинтересованность в нем.

Его сглазили! Люди, осторожно! Если вы любите Диллона Берка, вы умрете.

— Нет, нет, — простонал он. — Только не Дебра. Пожалуйста, только не Дебра. Не забирай ее, жадина.

Он торговался с невидимой силой, клялся пожертвовать всем, если она пощадит Дебру. Он обещал вести праведную жизнь, накормить голодных и одеть голых, клялся никогда больше ничего не просить, если ему будет оказана эта милость.

— Позволь ей жить!

— Месье Берк?

Диллон резко поднял голову. Врач стоял в нескольких шагах от него.

— Да? Моя жена? Она?..

— С ней будет все хорошо.

— О Господи, — всхлипнул Диллон, откинув голову на холодные плитки стены приемной. — О Господи.

— У нее была аллергическая реакция на антибиотик, который прописал ей доктор Готье. Это не его вина, — добавил он быстро. — Мы проконсультировались с доктором Готье. В ее медицинской карте, присланной из Соединенных Штатов, не было ничего сказано о том, что у нее аллергия на такое…

— Послушайте, я не собираюсь никого обвинять, — перебил его Диллон, вставая. — Дебра жива и выздоровеет. Это все, что меня беспокоит.

Диллон почувствовал облегчение, но его ноги были как ватные. Все произошло так быстро. Жизнь так ценна и так хрупка… Миг — и ее нет… Нужно ценить каждое ее мгновение, потому что никогда не знаешь, когда наступит конец. Он должен запомнить это. Он должен будет рассказать Дебре о своем открытии. Они сделают это своей философией, будут следовать ей, передадут ее своим… Его счастливые мысли вдруг остановились.

— Доктор. — Диллон запнулся. Он знал, каков будет ответ, но должен был спросить. Его губы побелели, и в горле пересохло от страха. — Доктор, вы ничего не сказали о ребенке. С ребенком все нормально?

— Сожалею, месье Берк. Мы не могли ничего сделать, чтобы спасти ребенка. Он был уже мертв, когда вы привезли мадам Берк.

Берк смотрел на врача, не видя его. Он торговался с Богом за жизнь Дебры, но не обговаривал цену. Теперь он ее знал.