Сколько стоит любовь?

7

Сирена изо всех сил старалась не глазеть по сторонам в полном изумлении, но это было почти невозможно.

Ей приходилось видеть немало замечательных домов, но дом Грейнджа производил потрясающее впечатление. Он нисколько не походил на выставку модных интерьеров в мебельном магазине, но он был таким… самодостаточным. В кабинете, расположенном над гостиной, стоял компьютер (Сирена никогда не думала, что человек может пользоваться таким количеством программ), лазерный принтер, факс, модем, первоклассный автоответчик. На книжных полках можно было найти все – от руководства по составлению бухгалтерского отчета до всемирного атласа. Внимание Сирены привлекла одна из нижних полок.

– Вестерны. Сколько же их у тебя!

– Все.

Она обернулась. Грейндж стоял со скрещенными на груди руками, прислонившись к письменному столу красного дерева. За ним белоснежная стена уходила в бесконечную высь.

– Все?

– Да, это мое хобби, – объяснил Грейндж. – Дядя Гэллам как-то раз дал мне почитать вестерн, и все – я пропал. Можешь не спрашивать – я их все прочел. И помню каждый сюжет.

Сирена быстро подошла к нему по новому персидскому ковру и в порыве чувств сжала его локоть.

– Здорово! Я имею в виду – вся эта техника и слабость к вестернам.

Грейндж даже не потрудился изобразить смущение.

– Я подумываю о том, чтобы организовать клуб поклонников вестерна. Хочешь стать одним из членов?

– Не знаю. – Несмотря на то, что Грейндж был так близко, внимание Сирены было поглощено новой обстановкой. Автоответчик мигал разноцветными огнями, факс выдавал сообщения одно за другим. Она подумала, как далеко нужно убежать, чтобы спастись от всего этого, и хочется ли ему иногда сбежать. – Сначала скажи, каковы обязанности.

– Об этом, мой друг, можешь не беспокоиться. – Грейндж уселся в огромное кресло и стал листать блокнот. – Я сейчас позвоню моему приятелю. Если у него будет время, ты сможешь завтра встретиться с ним в музее.

Сирена кивнула. В конце концов, именно за этим она и приехала в Сан-Франциско. Но не лучше ли отложить деловые свидания на потом, а пока как следует ознакомиться с жилищем Грейнджа?

Грейндж набрал номер, и, пока он разговаривал с кем-то, кого называл Брюси, Сирена сидела в единственном в этой комнате обычном кресле. Окна в кабинете не было – свет проникал через застекленную крышу. В этом квартале дома стояли так тесно, что тем, кому хотелось видеть солнце, приходилось проявлять изобретательность. Через несколько минут Грейндж спросил, устраивает ли ее час дня. Она кивнула, и вдруг у нее засосало под ложечкой.

Значит, уже завтра.

Грейндж повесил трубку.

– Брюс просил тебя доехать до конца аллеи. Там вход в служебные помещения – хранилище и мастерские, где можно будет расположиться.

– Прекрасно. – Она стряхнула с груди несуществующую пылинку. Ей не хотелось идти в музей. Она предпочла бы полтысячи следующих дней бродить по дому Грейнджа и играть в его взрослые игрушки. Нет, по-настоящему ей хотелось, чтобы они снова оказались в Сноу-Сити вдвоем.

– Сирена.

Как он успел оказаться рядом с ней? Когда она в последний раз смотрела на него, он стоял у стола.

– Что?

– С тобой все в порядке?

– Конечно. Я думаю… я просто немного устала.

Взгляд Грейнджа говорил о том, что он не поверил объяснению, но он предложил принести в ее спальню чемодан, и она не стала возражать. После того как он ушел, она принялась бродить по дому, почти не замечая бледно-голубого узора на кремовом фоне ковра, легкой функциональной мебели, картин, в нижнем углу которых четко выделялась подпись художника, небольшой, но оборудованной по последнему слову техники кухни. Комната, которую ей предоставил Грейндж, выглядела так, будто ею почти не пользуются. Возможно, в ней останавливались дядя Гэллам и тетя Герти, когда приезжали навестить племянника. В ней стояла гигантская кровать с покрывалом, которое было точной копией того, что Сирена видела в Сноу-Сити. Тумбочка и туалетный столик были старинными – в этом чувствовалась рука тети Герти.

– Ты уверена, что здесь все, что нужно? – Грейндж прошел мимо нее и бросил на кровать потрепанный чемодан. В голове мелькнула мысль, что, возможно, скоро она сможет купить любой чемодан, какой пожелает. И не только чемодан.

А что еще?

– Сирена!

– Что? Извини, – смутилась она. – Кажется, слишком много впечатлений. У тебя чудесный дом.

– Да, мне нравится. Я люблю простор, а в квартире это невозможно. – Он с озадаченным видом взял ее за руку. – Ты напряжена, как струна. Надеюсь, ты не опасаешься по поводу того, что я пригласил тебя остановиться у меня? Послушай. – Он развернул ее лицом к себе. – Режиссер этого спектакля – ты. Я не сделаю и не произнесу ничего такого, чего ты не захочешь.

– Я знаю.

– Хорошо. – Он вздохнул, а в его глазах появилось какое-то мягкое и трогательное выражение. – На этой неделе я буду очень занят, надо наверстывать время. Можешь делать все, что угодно – осматривать город, общаться с Брюси, хотя тебе я настоятельно рекомендовал бы называть его Брюсом. Надеюсь, ты не обидишься, если я на некоторое время предоставлю тебя самой себе?

Она не собиралась обижаться. Несмотря на то, что прикосновение руки Грейнджа вызвало в ней отклик, она подумала, что одиночество ей не повредит – необходимо было привести в порядок мысли. Возможное богатство казалось таким далеким в Сноу-Сити, но теперь…

– Конечно, тебе надо заниматься делами, – вяло пробормотала она. Господи, жизнь становилась слишком сложной!

Грейндж открыл ее чемодан и извлек из него мятую ночную рубашку.

– Сейчас только девять, но если ты устала, почему бы не лечь спать? Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

Я не знаю, как я себя чувствую.

– Конечно, – начала она и остановилась. Пора перестать вести себя как полупомешанная. – Извини, я немного волнуюсь из-за завтрашнего разговора. – Она села на постель. Грейндж сел рядом, и от его присутствия она почувствовала себя лучше. – Все это раньше казалось совсем невероятным. Но теперь… Я не знаю. Видишь ли, я провела с Герти достаточно времени и поняла, что иногда она бывает довольно легкомысленной.

– Очень легкомысленной. – Грейндж усмехнулся.

Значит, он с ней согласен. Но Грейндж так любил тетку, что Сирена ни за что не сказала бы о ней ни одного худого слова.

– Я, наверное, слишком плохо в этом разбираюсь, но у нее явно пристрастное отношение к вещам, хотя я не сомневаюсь, что некоторые из них действительно очень ценные.

– Не спорю. То есть ты хочешь сказать, что не уверена в том, насколько твои вещи действительно редкие и ценные?

– Я думаю, все станет ясно завтра. – Сирена откинулась, опираясь о постель вытянутыми назад руками. Эта поза подчеркивала ее грудь, но Грейндж смотрел ей в лицо. В любое другое время ей захотелось бы, чтобы он обнял ее, но не сейчас.

– Ты действительно устала. Видно по глазам.

– Правда?

– Да. Мне надо сделать несколько телефонных звонков. Отправляйся прямо сейчас в постель. Я покажу тебе, как пользоваться кухней. Выпей горячего молока.

Сирена подумала, что он говорит так, будто ей сто лет. Она решила было обидеться, но поняла, что и вправду чувствует себя как столетняя старуха. Ей не хотелось завтра встречаться с этим Брюси. Ей хотелось сесть в фуникулер и доехать до конечной станции, а потом выпить шоколада в кафе на площади. А потом пойти к Рыбачьей гавани и по пути осматривать достопримечательности, как настоящая туристка. Хотя ничего из этого не выйдет – ведь она пока безработная, и денег у нее нет.

Грейнджа в комнате уже не было. На кончике носа осталось ощущение тепла. Почему? Он поцеловал ее?

Несмотря на горячее молоко, Сирена не могла уснуть до глубокой ночи. Она закрыла дверь в свою комнату, чтобы Грейндж думал, что она спит, а сама уселась на постель, скрестив ноги, и стала читать вестерн. Сюжет оказался достаточно простым и занимательным, чтобы отвлечься. Прочитав три главы, она распаковала чемодан. Когда она убрала в шкаф последний свитер, то спросила себя, сколько он там провисит.

Что об этом думает Грейндж? Ни слова сказано не было. Он занятой человек. Он привык, что дом находится в его полном распоряжении, что, когда ему нужно, в нем тихо. Вряд ли ему понравится, если она застрянет здесь на несколько недель… месяцев.

Месяцев? Нет, конечно. Она скоро найдет работу, жилье… что-то.

Сирена тяжело вздохнула, выключила свет и забралась в постель. Она слышала шум воды в ванной и представила себе, как Грейндж готовится ко сну. К завтрашнему вечеру она будет точно знать, что у нее в багажнике, и тогда можно будет строить планы.

Вся эта история выбила у нее почву из-под ног.

Художественный музей Сан-Франциско находился неподалеку от Рыбачьей гавани. Это было внушительное четырехэтажное кирпичное здание, на вид куда более прочное, чем его более современные соседи. Следуя указаниям Грейнджа, она объехала здание. Если бы он мог не пойти на работу. Если бы он был здесь, с ней. Но когда она видела его час назад, на нем был синий костюм и шелковый галстук, и он казался таким красивым, деловым и далеким, что она просто сказала «до вечера». Он бросил на нее вопросительный взгляд, но она не стала ничего объяснять и сказала, что проголодалась. Когда Сирена выходила из кухни с бананом в руках, он уже расстегивал портфель. Потом он, как прошлым вечером, коснулся губами кончика ее носа и направился к двери, но обернулся.

– Я буду о тебе думать.

Во всяком случае, она о нем думала, когда звонила в массивную железную дверь музея. Через несколько секунд она открылась, и Сирена увидела – для этого ей пришлось задрать голову – человека, который мог бы быть профессиональным баскетболистом. Брюс Томпсон оказался моложе, чем она думала. У него была кудрявая рыжая борода и такие же вьющиеся усы. Одежда состояла из свободных мятых слаксов и бесформенного пуловера. Руки казались огромными. Когда он улыбался, а это случалось довольно часто, становился виден глазной зуб, который рос куда-то вбок.

– Сирена Айсом, – Брюс так сжал ее руку, что она чуть не отвалилась, – счастлив познакомиться с вами. Давайте я вам помогу отнести вещи.

Она согласно кивнула, открыла багажник, и, прежде чем успела сообразить, что ее способ обращения с антиквариатом может показаться ему странным, они уже оказались в огромном помещении с доходящими до самого потолка стеллажами.

– Я действительно не слишком вас утруждаю? – спросила Сирена, хотя Грейндж и говорил ей, что Брюс сегодня днем не занят. – Я могу приехать когда-нибудь в другой раз…

– Нет, что вы, все в порядке. – Брюс поставил одну из коробок на стол и потер ладони, как специалист по кражам драгоценностей, предвкушающий богатую добычу. – Грейндж рассказал мне вашу историю, и я сгораю от нетерпения. Теперь… Вы не возражаете, если я начну?

Начинайте. А я сейчас просто уйду.

Сирена жадно вдохнула воздух, обрадованная, что Брюс так поглощен коробкой, что не обращает на нее внимания. Он аккуратно развязал узел и достал небрежно завернутый в газету предмет. Сирене снова не хватило воздуха.

Он держал в руке кружку для эля, из чистого серебра, по словам тети Герти, и внимательно разглядывал толстую ручку.

– «ДЖО», – вслух произнес он. – Джосайя Остин.

– Джосайя Остин? – переспросила Сирена.

– Он жил в Чарльстоне в 1700-х. При жизни особой известностью не пользовался, скорее всего, потому что его работы не продавались в других городах. Но в последние пятьдесят лет его мастерство привлекло внимание специалистов. Наверное, ваш отец об этом знал.

– Должно быть.

Брюс достал бланк и что-то на нем нацарапал.

– Я составлю каталог, чтобы вам было удобнее, – объяснил он. – Буду придерживаться текущих цен. Скажем, пять тысяч долларов.

Пять тысяч долларов за то, из чего пили пиво?

В голове у Сирены зазвенело, и звон становился все громче по мере того, как Брюс заполнял лист. Фарфоровая ваза с цветами и птицами, которая так нравилась Сирене, оказалась походной флягой начала XVIII века работы китайских мастеров. Брюс сказал, что она превосходит по качеству девяносто девять процентов из того, что ему доводилось видеть. Два ирландских графина – бристольское стекло – стоили двадцать тысяч, потому что были единичными экземплярами. Низкая плоская стеклянная чаша с двумя ручками превратилась в «редкий сосуд для поссета XVI века». Тогда мастера впервые стали добавлять в расплавленное стекло окись свинца, чтобы стекло блестело и переливалось. Нож, вилка и ложка – XIV век, Италия… Когда Брюс написал сумму, Сирена постаралась не смотреть на нее.

Полюбившаяся Гэлламу серебряная табакерка стоила немного – всего три тысячи долларов. Сирене хотелось крикнуть, что три тысячи долларов – это невероятная цена за безделушку, которая умещается на ладони. Добравшись до золотых с эмалью часов, Брюс притих и сосредоточился. Их сделали в Женеве в 1835-м, и серия была небольшая. Швейцарская музыкальная шкатулка. Брюс долго не выпускал ее из рук, бормоча «невероятно». Сирена опять не стала глядеть, что он пишет.

Потом перед их глазами предстали шахматы ручной работы. Краска, которой были расписаны фигурки, довольно сильно поблекла. Даже тетя Герти ничего не знала о их происхождении. Брюс рассматривал фигурки так дотошно, так бережно прикасался к тонкой кожаной доске, что Сирена чуть не стонала от нетерпения.

– Это… Вы имеете представление, когда они были изготовлены?

Сирена покачала головой, которая вдруг закружилась.

– В средние века.

Сирена слышала его слова, но они казались лишенными смысла. Даже когда Брюс, понизив голос, стал рассказывать о том, как слоновую кость покрывали золотом, о фигурках, каждая из которых изображала участника знаменитой битвы, Сирена почти не слушала его. Ради всего святого, как они могли попасть к ее отцу? Пытаясь ответить на осторожные вопросы Брюса, она напрягала память, но безрезультатно. Она тогда была молоденькой девушкой и не интересовалась шахматами.

– Как много я потеряла, – прошептала она.

– Не ругайте себя. Вы же помните, когда и откуда появилось большинство предметов из коллекции вашего отца, вернее, вашей коллекции.

Он был прав. Надо было думать об этом, а не изводить себя раскаянием.

Герти правильно оценила двух мейсенских лошадок. Такие же статуэтки были проданы за шестьдесят тысяч долларов 2 октября 1969 года в Женеве. Сегодня они стоили, по крайней мере, в два раза дороже.

После этого Сирена вообще перестала слышать Брюса. Он продолжал разворачивать вещи, иногда сверялся с каталогами, которые лежали на том же столе. Каждый раз, как он делал очередную запись, Сирена старалась думать об автомобильных цепях, горячем шоколаде, о чем угодно. И о Грейндже.

Наконец Брюс встал. Он стоял в окружении вещей, каждая из которых была частью жизни ее отца. Он наклонился к ней.

– Вы хотите, чтобы я подвел итог?

Она покачала головой, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок.

– Не сейчас. У меня все это не укладывается в голове.

– Я думаю, через некоторое время уложится.

– Вам приходилось когда-нибудь заниматься этим раньше?

– Я проводил оценку нескольких частных коллекций, а однажды составлял полный каталог предметов из небольшого, но очень изысканного антикварного магазина. Но во всех этих случаях люди достаточно ясно представляли себе, сколько стоит их собственность, а вы, как я понимаю, не представляете.

Ей надо было бы отрицательно покачать головой, но она боялась, что если сделает хоть одно движение, то рухнет прямо на старый паркет.

– Я… тетя Грейнджа говорила мне, но я как-то не особенно верила. Мне казалось, что она преувеличивает. – Она нашла в себе силы встретить взгляд Брюса. – Оказывается, она не преувеличивала.

– Скорее, преуменьшала, верно?

– Да.

– Сирена, что вы собираетесь делать?

Это было нечестно. Он не имел права задавать этот вопрос.

– Я… я не знаю. Извините. – Она вцепилась в свой локоть ледяными пальцами и начала судорожно растирать его. Ей нужно было солнце… что-нибудь, чтобы унять дрожь. – Наверное, я похожа на идиотку.

– Нет, не на идиотку. На женщину, которая только что обнаружила, что она богата.

Богата.

Пока Сирена ехала обратно, это слово непрерывно звучало у нее в голове. Брюс предложил, чтобы вещи пока остались в музее, где они могли храниться в нормальных условиях, и Сирена с радостью ухватилась за это предложение, потому что не могла заставить себя прикоснуться к тому, что стоило сотни тысяч долларов.

Сотни тысяч долларов.

Едва войдя в дом, Сирена бросилась к бару. Она осмотрела его содержимое в поисках чего-нибудь подходящего и в конце концов остановилась на водке, потому что та почти не имела вкуса. Она как раз наливала апельсиновый сок в бокал с хорошей порцией водки, когда открылась входная дверь.

– Брюси мне звонил, – сказал Грейндж, входя в комнату и глядя на Сирену так, будто ждал от нее каких-то слов. Но она только смотрела на него, широко раскрыв глаза. Тогда он протянул руки, и она двинулась к нему навстречу, чувствуя… что?

– Что с тобой? Вид у тебя неважный. Лицо какое-то бледное

– Я и чувствую себя довольно бледно. – Ее щека прижималась к его пиджаку, и говорить было трудно.

– Но ты ведь не собираешься падать в обморок?

– В обморок?

– Да. Носом прямо в пол.

– Нет уж. – Спасибо, что ты пытаешься шутить. – Не собираюсь украшать твой ковер отпечатком своего носа.

– Я просто хотел удостовериться. – Он отстранил ее от себя, но продолжал держать за руки, пока она не перестала покачиваться. Потом он подошел к бару. Сирена не смотрела, что он выберет для себя. Ей было достаточно того, что ему, как и ей, было необходимо выпить.

– И что сказал Брюс? – наконец пришло ей в голову спросить, пока Грейндж наливал темную жидкость в низкий толстостенный стакан.

– Что ты – богатая женщина.

Сирена нашла в себе силы шагнуть в гостиную и плюхнуться на диван, прежде чем у нее подогнутся колени. Она смотрела на Грейнджа, сражаясь с туманом, застилавшим глаза. Богатая.

– Что ты собираешься делать?

– Как бы я хотела, чтобы мне перестали задавать этот вопрос! – Она продолжала извиняющимся тоном: – Мне кажется, что я вижу кошмарный сон.

– Кошмарный? А большинство людей чувствовали бы себя так, будто сказка обернулась явью.

– Может быть, я тоже когда-нибудь стану так себя чувствовать, – еле выдавила из себя Сирена. Но ей нужно было выговориться. Она этого хотела. Мелькнула смутная мысль, что в такую минуту рядом с ней должна была бы находиться мать, а не этот человек, которого она знает так недолго. Но эта мысль тут же исчезла. Рядом с ней был Грейндж. Он оставил важную работу, потому что она нуждалась в поддержке.

Держа в руке стакан, она побрела к застекленной двери, ведущей на крыльцо, и стояла, непонимающе глядя на ручку, пока Грейндж не распахнул перед нею дверь.

Грейндж подождал, пока Сирена не уселась на широкую каменную ступеньку, потом сел рядом. «Кажется, она в шоке», – сказал Брюс по телефону.

И с этим трудно было не согласиться. Наблюдая, как Сирена пытается поудобнее прислониться к огромному цветочному ящику, он понимал, что она пережила что-то, к чему не была готова. Банкир в нем желал, чтобы она начала рассуждать более практично. Нельзя хранить в старых коробках вещи, стоившие состояние. Вспомнив о багажнике, он вспомнил и о машине. Эта штука держалась на честном слове. Она может позволить себе любую модель, стереосистему, кондиционер, противоугонную систему, словом, любую игрушку, которую придет в голову пожелать.

Но она сидела на лестнице, опустив голову, странно тихая, чужая всему, что ее окружало. Между пальцами сочился напиток из наклоненного стакана и медленными каплями стекал на камень. Он понимал, что сейчас ей нет никакого дела до машин. И ему тоже. Только она одна имела значение. Он мягко взял бокал из ее руки и поставил его на ступеньку. Он сидел рядом, готовый прийти на помощь, если ей станет плохо.

Он видел, что с ней что-то происходит, что-то, с чем она не умеет справляться.

И он тоже не умел.

– Хочешь поговорить?

Она оторвала взгляд от ступеньки и чуть повернула голову в его сторону. У нее был такой странный, затуманенный взгляд, что казалось, будто она ничего не видит.

– Я не знаю, о чем говорить. – Бриз, постоянно дующий с залива, унес ее слова, прежде чем он успел их расслышать. Ему хотелось обнять ее, успокоить. А может, лучше оставить ее одну, чтобы она могла разобраться в своих чувствах? – Это похоже на сон.

– Плохой или хороший?

– Не знаю. Черт побери, я не знаю!

Он в первый раз услышал, как она ругается, и решил, что это добрый знак.

– Расскажи мне что-нибудь. О чем ты думала, когда Брюс оценивал вещи?

– Я не уверена, что я вообще думала. Там такой затхлый воздух. И нет ни одного окна.

– Значит, тебе хотелось пробить стену, чтобы получилось окно?

– Может быть. – Она взяла стакан и сделала большой глоток. Потом отодвинулась от цветочного ящика и скрестила ноги. – Я чувствую, что вела себя как совершеннейшая дура, таская с собой такие ценные вещи. Как будто специально для того, чтобы их поскорее стащили.

– Думаю, реальной угрозы не было. Багажник твой выглядит так, будто ты собираешься на свалку.

– Я бы никогда их не выбросила. Это же наследство, которое оставил мне отец.

Грейнджу вдруг показалось, что они подбираются к чему-то очень важному, что может объяснить, почему она никак не может смириться со своим неожиданным богатством. Его внимание привлек отблеск вечернего солнца на крышах машин, поставленных под углом к тротуару, чтобы они не скатились с холма. В воздухе пахло теплом и влагой. Галстук стягивал шею, и он снял его, положил рядом с собой на ступеньку.

Сирена наверняка хочет поделится с ним своими переживаниями. Она могла бы сейчас ехать прочь, призывая на помощь маму. Но она вернулась сюда и не казалась ни удивленной, ни недовольной, когда он неожиданно открыл дверь.

Грейндж пожалел, что не заставил ее разговориться раньше. А сейчас она казалась такой хрупкой и в то же время сильной, уверенной в себе и растерянной, что он боялся вмешиваться.

Он вспомнил тот самый первый день, когда он встретил ее. Его с первого взгляда поразили ее честность, открытость, влюбленность в жизнь.

А теперь она выглядела так, будто ее нечестным приемом сбили с ног.

– Сирена, расскажи мне об отце.

– Я рассказывала.

– Ты говорила не о самом важном. Я знаю, что он был актером, очень хорошим актером, что он знал полдюжины языков, что умел все на свете. Я знаю, что он любил играть Гамлета и крестьян. Но, Сирена, я не знаю, каким он был отцом.

– Каким отцом? – Она снова уставилась на улицу, наблюдая за молодой женщиной, толкавшей детскую коляску в гору. Потом взглянула ему в глаза. – Наверное, не идеальным, хотя я не знаю, каким должен быть идеальный отец. – Она прикрыла глаза. – Он никогда не относился к самому себе слишком серьезно. Его не волновало, есть ли у него дом или нет. Новизна – вот что привлекало его. Новые испытания, новые трудности.

– Это относится и к тебе?

– Возможно.

Ее ответ прозвучал так неуверенно, что Грейндж насторожился. Он взял ее за руку.

– Возможно? Что ты имеешь в виду.

– Не знаю. – Сирена посмотрела на свою взятую в плен руку, и ее пальцы чуть-чуть сжались. – Я всегда думала, что мне тоже нужно только то, что лежит за следующим поворотом. Но Сноу-Сити… Мне не хотелось оттуда уезжать. Может быть… – Свободной рукой она провела по волосам. – Это все история с антиквариатом и алкоголь среди бела дня. Мысли так и разбегаются.

Грейндж чувствовал, что есть более серьезные причины, но сейчас не время было заниматься анализом ее эмоций. Еще час назад он присутствовал на важной встрече вместе с остальным руководством банка. Они обсуждали финансовые проблемы архитектора, который собирался приспособить старое здание под небольшие магазинчики. А сейчас Грейнджу было все равно, если бы это здание обрушилось кому-нибудь на голову.

– Ты почти ничего не выпила. Я думаю, дело не в этом.

– Конечно, не в этом.

Она побледнела, казалось, будто она вот-вот потеряет сознание.

– Сирена, о чем ты сейчас думаешь? – нежно сказал Грейндж. – Давай начнем именно с этого. – Он придвинулся ближе, чтобы поддержать ее, если она покачнется.

– Отец… – всхлипывая, произнесла она. – У него никогда не было новой машины. Никогда. Он не страховал жизнь. – Ее голос дрожал. – Он всегда покупал одежду на распродажах, никогда не летал первым классом. У него не было дома – дома, который он мог бы назвать своим.

– И из-за этого тебе так плохо?

Она быстро-быстро мигала и не могла остановиться.

– Эти вещи, которые я оставила в музее. Зачем только он их покупал? Он мог бы жить гораздо лучше, а не тратить все, чтобы оставить мне вещи.

Так вот в чем истинная причина ее состояния. Грейндж встал и крепко обнял Сирену. Вот здесь, на лестнице, он нашел ответ на свой собственный вопрос. Теперь только это имело для нее значение. Ей представлялось, что отец умер в бедности, чтобы у нее были деньги.

Позднее они разберутся с ее эмоциями, он поможет ей с ними справиться.

Позднее.

А теперь ей нужна поддержка.

Нужно выплакаться.

Он спрашивал себя, что было бы с ней сейчас, не будь его рядом.