Сколько стоит любовь?

8

Из окна, занимавшего всю стену, Сирена наблюдала, как мимо лениво проплывают яхты со спущенными парусами. Их красные и зеленые огни мерцали в тумане. Чайки сражались за место на выщербленном непогодами старом пирсе. Взлетевших птиц тут же проглатывала ночь.

Внутри бесшумно скользили официанты и официантки, посетители разговаривали приглушенными голосами, а Грейндж предлагал ей попробовать блюдо из крабов, устриц и креветок.

– Звучит завлекательно, – согласилась Сирена и разрешила ему сделать заказ. Она откинулась на спинку стула и пригубила вино. Рыбачья гавань. Из окна открывался вид на самый романтичный район Сан-Франциско. Она обедала с красивым преуспевающим банкиром, который показывал ей гавань. Он оберегал ее в толпе туристов, спорил, помог купить ожерелье из настоящих ракушек, а не подделку. Он подарил ей вызывающе яркое ожерелье, которое теперь висело у нее на груди, и позволил ей отблагодарить себя рубашкой с эмблемой, изображающей Золотые Ворота.

И сейчас на нем была эта яркая, зеленая с алым рубашка.

Она указала на нее.

– Ты пойдешь в ней завтра на работу?

– Не знаю. – Он потянул пальцем тугой ворот. Когда он отпустил материю, ее взгляд задержался на полоске обнаженной кожи. – Вряд ли я сумею подобрать к ней галстук.

Ловко выкрутился. Официантка принесла небольшой хлебец из дрожжевого теста. Сирена отрезала кусочек, намазала его маслом и протянула Грейнджу.

– Спасибо, – сказала она.

Он взглянул на нее поверх бутерброда.

– За ожерелье? Не знаю, стоит ли. По здравом размышлении оно не очень-то… изысканно.

– Нет, не за ожерелье. За то, что ты понял, что я на грани срыва. Ведь на самом деле тебе надо было вернуться на работу, так? – Не дожидаясь ответа, она продолжала: – Я понимаю, что мое общество не могло доставить удовольствия, но мне было очень нужно, чтобы кто-нибудь был рядом.

Чтобы ты был рядом.

– Я это почувствовал. И сообразил, что тебе надо на воздух. Ну как, прочистились мозги?

После того как весь вечер у нее перед глазами мелькали безделушки и дешевые украшения, не говоря уж об огромном количестве туристов, терпеливых местных жителей и говорливых торговцев, вряд ли можно было охарактеризовать ее состояние именно так. Но она устала, ноги побаливали, и внимание переключилось на эти ощущения.

– Я чувствую, что здорово проголодалась. Теперь жалею, что не попробовала ячменный сахар. Ну, может быть, в другой раз.

– Я запомню. – Грейндж доел хлеб и откинулся на спинку стула, рассеянно поглаживая ножку бокала. – Так как же мозги?

– Я никак не могу решить, что ответить. – Она поднесла руку ко лбу. – Жаль, что я не могу рассказать, что происходит у меня в голове. – Господи, кажется, она уже начинает говорить как человек, которому требуется помощь психиатра. – Может, завтра.

– Хорошо. Можно тебе кое-что сказать?

Сирена молча ждала.

– Ты меня страшно напугала сегодня днем.

– Я? Когда? Как?

Грейндж улыбнулся и ласково похлопал ее по руке.

– Я думал, ты никогда не перестанешь рыдать.

– Я не хотела… Извини.

– За что же? По крайней мере сейчас ты стала больше похожа на себя. Лицо немного обветрилось, загорело. Пари держу, что ноги у тебя так же ноют, как у меня.

Вместо ответа она сняла туфлю и поставила ступню на его ногу. Она почувствовала, как он напрягся, и внутри ее тоже что-то напряглось.

– Я думала, мы никогда не дойдем. Это какое-то невероятное место. Все эти магазинчики прямо на берегу. Никогда не думала, что можно собрать в одну кучу столько разных вещей. А люди! Тот тип в немыслимой рубашке. Ты когда-нибудь видел такие волосы?

– Это особая прическа. Видел, конечно, но только ее обычно не носят люди, которые уже начинают лысеть.

Сирена рассмеялась. Она все еще улыбалась, когда официантка принесла обед. Уже не раз за сегодняшний день Грейндж как-то устранял все, что могло вызвать желание уехать. Может быть, он знал, о чем она думает, что ей нужно.

По крайней мере в отношении обеда он оказался прав. Сирена словно оказалась в другой стране – так все было необычно. Несколько минут ее внимание было полностью поглощено едой.

– Прямо как в раю, – простонала она от удовольствия. – Теперь я даже рада, что отказалась от ячменного сахара. – Вдруг она нахмурилась. – Ты говорил, что придется наверстывать упущенное время. Теперь, наверное, его упущено еще больше?

– Ерунда. Я был больше нужен здесь, чем там.

Спасибо.

– Я скоро приду в себя, я обещаю.

– Не надо так мучиться. Все постепенно образуется.

Сирена заметила, что это очень мудрое замечание.

– А что еще я мог сказать? – улыбнулся он. – Вообще-то я не знал еще ни одного человека, который внезапно разбогател.

Едва услышав слово «разбогател», Сирена снова раскисла, хотя постаралась, чтобы Грейндж ничего не заметил. Может, он и догадался, что ей нужен именно такой обед, которым кормят только в Сан-Франциско, но как он мог знать, что ей делать, чтобы справиться с собой? Чтобы слово «разбогател» перестало звенеть в голове, она спросила Грейнджа, чем он занимался на работе, до того как ему позвонил Брюс. Он стал рассказывать что-то о потенциале развития, активе и оценке степени риска, но она почти не слушала.

У него был приятный глубокий голос, а в тоне на редкость удачно сочетались компетентность и энтузиазм. Сирена никогда не спрашивала, как его занесло в банковское дело, и теперь тоже не решилась задать этот вопрос. Когда он замолчал, она спросила, какие у него планы на завтра. Он снова заговорил внятно и размеренно, и она снова ушла в себя.

Неужели она действительно плакала у него на плече? Насколько она помнила, он не сказал ни слова, но если бы он спросил, почему она плачет, чего он, слава Богу, не сделал, она бы ни за что не смогла ответить.

Она плакала о чем-то, что было связано с ее отцом и маленькой квартирой.

Ей стал слышен голос Грейнджа. Теперь он говорил о возможности расширения, хотя относилось ли это к банку или к чему-нибудь другому, Сирена не имела ни малейшего представления.

– Похоже, ты будешь очень занят, – вставила она, слабо надеясь, что не сморозила глупость. Снаружи уже стемнело, но огни проплывавших судов напоминали, что она обедает в романтическом месте, в романтическом ресторане, с романтическим мужчиной.

Он ответил на вопрос – по крайней мере Сирена решила, что ответил, потому что он выжидающе смотрел на нее, слегка склонив голову набок.

– Значит, ты не представляешь себе, когда в следующий раз увидишь дядю с тетей? – спросила она, снова понадеявшись, что фраза окажется к месту.

– Так я же об этом и говорю. – Он взял с тарелки стебель спаржи и отправил его в рот. – Я хочу вернуться туда как можно скорее. Я поручил надежным людям разузнать про компанию, которая, как все думают, собирается открывать курорт, но времени было слишком мало. Как только получу информацию, ткну моих милых родственников носом в некоторые цифры и факты, и надеюсь, это произойдет до того, как они успеют наделать глупостей. Извини. – Он снова протянул руку к спарже. – Мы уже столько раз об этом говорили. Сегодня я собирался говорить о вас.

Я предпочла бы говорить о нас. Поскольку Сирена не могла произнести это вслух, она решила заняться едой и предоставить ту же возможность Грейнджу. Время от времени она украдкой наблюдала за ним. Она никогда не думала, что еда может быть таким захватывающим занятием, но то, как ел Грейндж, просто завораживало. Когда он наконец отодвинул тарелку, Сирена пожалела, что все кончилось.

– Теперь надо бы еще прогуляться, – предложил Грейндж. – А то я сейчас засну.

Прогулка оказалась для нее самым увлекательным приключением за последние несколько лет. Рассчитавшись за обед, они вышли на улицу. Сирена немного огорчилась, поняв, что за это время довольно сильно похолодало, но Грейндж сходил к своей машине и вернулся с двумя джемперами, один из которых предназначался ей. Она ничего не брала с собой – значит, это Грейндж заранее обо всем позаботился.

– В этом городе по-другому нельзя, – сказал Грейндж, показывая на гавань. – Любой коренной житель Сан-Франциско всегда имеет при себе что-нибудь теплое.

– А-а, понятно.

Грейндж протянул ей руку. Она сплела свои пальцы с его, даже не удивившись, насколько естественно это получилось и как подходили одна к другой их ладони. Они медленно шли, касаясь друг друга плечами, Грейндж приноравливался к ее шагам. Она все время чувствовала, что должна соредоточиться на чем-то очень важном для ее будущей жизни. Но тут Грейндж поцеловал ее – его губы чуть-чуть пахли вином, – и Сирена потеряла всякий интерес ко всему остальному. Потом он отстранился, и только тогда она перевела дыхание.

– Мне кажется, я знаю, почему ты решил здесь поселиться, – наконец нарушила молчание Сирена, когда к самым ее ногам подплыла любопытная чайка.

– Ты еще почти ничего не видела. Город состоит из множества непохожих друг на друга районов, и в каждом своя жизнь.

Как хорошо он говорит, как тонко чувствует. Неужели у каждого банкира остается в душе уголок, который, как губка, впитывает в себя жизнь? Она попытается это понять, если, конечно, он не станет возражать.

– Грейндж, тебе действительно нравится то, чем ты занимаешься?

Он ответил не сразу. Пальцы чуть сильнее сжали ее руку.

– Нравится?

– Мне пришло в голову, – задумчиво продолжала Сирена, – что мой отец обожал свою работу. У мамы то же самое с ее карьерой. А я до сих пор себя не нашла. И мне стало интересно, что ты думаешь об этом.

Он остановился и посмотрел в небо.

– Иногда… Иногда я не уверен.

Сирена прижала локтем его руку.

– Почему?

– Хорошенький вопрос. Я понимаю, что банковская система – основа нашей экономики, и я рад, что являюсь частью этой системы, помогаю людям заставлять деньги работать на них. Не знаю. Вот сейчас я отсутствовал несколько дней и почему-то трудно опять впрягаться в работу.

Дело не в том.

– Я понимаю, – пробормотала она. Ей хотелось еще поговорить об этом, но не сейчас. Он не ожидал такого вопроса и, как видно, редко задавал его себе сам. – Слишком уж велика разница между бензоколонкой и банком.

– Это два разных мира. – Грейндж снова двинулся вперед. Сирена уже не мерзла, но все же идти было приятнее, чем стоять. – Между прочим, я забыл сказать, что ты можешь жить в моем доме столько, сколько захочешь. Я буду очень рад.

– Спасибо. – Он произнес это совсем просто. Сирена вдруг подумала, что его фраза может быть обычным знаком признательности за то, что она сделала для его тетки. Но в глубине души она не могла сомневаться в его искренности. Ведь они шли рука об руку. Он целовал ее. Он позволил ей закапать слезами весь воротник рубашки.

– Не обкрадывайте себя.

Сирена, не останавливаясь, повернула к нему голову.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… – Они подошли к ограде дока. Под фонарями слегка покачивались на воде парусные лодки, прогулочные катера. Сирена ждала ответа.

– Сирена, наследство открывает перед тобой замечательные возможности. Ты только что сказала, что еще не выбрала настоящей профессии. Теперь тебе не придется браться за любую работу, которая подвернется. Ты можешь выбирать или совсем не работать, если не захочешь.

Не работать? Это звучало как-то не по-американски.

– Что мне тогда с собой делать?

– Ну, например, можешь готовить мне еду.

Сирена отстранилась, чтобы разглядеть выражение его лица. Его рот смеялся, но глаза… Если призрачный свет не обманывал, глаза были серьезными.

– Ну вот, одно предложение уже есть. Надо подумать.

– Ты можешь поступить в колледж. Заняться тем, что тебе интересно.

В эту минуту ее не интересовало ничто, кроме Грейнджа.

– Наверное, могу.

– Тебе это пока не приходило в голову, правда?

– Да, до этого еще не дошло. Колледж? Я прослушала несколько курсов, в основном по театральному искусству. Я знаю – я могу основать собственную компанию.

Она попробовала представить, как нанимает директоров, продюсеров, читает сценарии, ищет помещение, конкурирует с солидными компаниями. По правде говоря, эта перспектива приводила ее в ужас.

– Об этом тоже надо как следует подумать.

Они замедлили шаг, любуясь разнообразием судов. Грейндж остановился и положил руку ей на плечо.

– Сирена, это не сон. Когда тетя Герти сказала, сколько ты можешь получить за вещи, какая-то часть меня сомневалась, протестовала. Я не был уверен, понимает ли она, что говорит. Оказывается, понимала. Ты очень состоятельная женщина.

Сирена не ответила. Она сосредоточилась на ощущении тепла, которое распространялось от плеча к шее.

– Или станешь состоятельной, когда продашь коллекцию.

Продашь.

– Я не знаю.

– Я знаю, что ты не знаешь. – В его голосе прозвучали нежность и понимание, и в то же время в нем была настойчивость, как в тоне родителей, когда она боялась сесть на двухколесный велосипед без тренировочных колесиков. – Мне самому до сих пор все это кажется нереальным. Но, Сирена, я не могу поверить, что твой отец потратил жизнь на эту коллекцию только для того, чтобы ты возила ее в багажнике. Это его завещание – он завещал тебе финансовую независимость, передал ключи от будущего.

Сирене подумалось, что это накладывает на нее огромную, даже пугающую ответственность. Она крепче прижалась к плечу Грейнджа, от души надеясь, что на этот раз не даст волю слезам. Чайка, смешно перебирая ногами, стала подниматься вверх по трапу. Она наблюдала за птицей, потом засмеялась.

– Ты, наверное, считаешь меня идиоткой. Когда люди выигрывают в лотерею, они всегда знают, что делать с деньгами.

– Большинство.

– А для меня это нелегко.

– Скажи, почему.

Опять дружелюбие и понимание.

– Потому что это не деньги, Грейндж. Эти старые коробки – все, что у меня осталось от отца.

Она казалась совсем подавленной, и Грейндж на мгновение пожалел, что завел разговор о наследстве. Но все равно, когда-нибудь ей придется решать.

Он мог бы сказать, что хранить кусок жизни отца в старых газетах – преступление, но был уверен, что она и сама это понимает. Брюси будет счастлив выставить вещи. Но музей не может позволить себе приобрести такую дорогую коллекцию. Ей придется принести ее в дар.

И что Сирена получит? Право на пожизненное бесплатное посещение музея? Это сможет удержать ее в Сан-Франциско, но тогда ей придется зарабатывать на жизнь самой любой работой, которую она сумеет найти. Она будет уговаривать его брать с нее плату за квартиру или снимет другую.

Нет. Грейндж не мог заставить себя поверить в то, что ее отец хотел для дочери такой жизни. И нужно сделать так, чтобы и она это поняла.

Но не сегодня.

Он опустил взгляд на ее маленькую ступню, стоявшую на его колене, вспомнил, как массировал ей ноги в день их первой встречи. Надо постараться, чтобы снова не начать терять контроль над собой, как случилось тогда.

Но он не мог.

– Неужели еще больно? – Он снял ее ногу с колена и сделал вид, что осматривает ступню. – На вид все в порядке. Между прочим, у меня уже ноги не болят, а мы прошли одинаковое расстояние. – Потому что у тебя удобная обувь. А это старье… – Она взглянула на потертые дешевые кроссовки, которые он снял с нее несколько минут назад. – Они всегда были ужасно неудобными.

– Тогда почему ты их купила?

– Потому что они дешевые.

Он крепче нажал на ее ступню, чтобы она обратила внимание на собственные только что произнесенные слова.

– Надо заняться планом.

– Планом? – настороженно переспросила она.

– Конечно. Я предлагаю начать с китайского квартала. Лучше будет приобрести какие-нибудь туфли поудобнее и захватить фотоаппарат. Я дам тебе список мест, в которые нужно заглянуть.

– Погоди минутку. – Сирена лежала, вытянувшись на диване. Под головой у нее была подушка. Она сделала слабую попытку приподняться и сесть, но раздумала. – Что это все-таки за план?

– Тебе пора изучить Сан-Франциско. Я не хочу, чтобы ты вела себя как туристка, когда мы станем бывать на людях.

– Извини, никогда об этом не думала. – Она улыбнулась своей необыкновенной улыбкой, от которой у него захватывало дух. Так не годится. Если она не перестанет улыбаться, а он не перестанет массировать ей ногу, то не выпустит ее из этой комнаты.

Он продолжал массировать ее голень.

– Ладно, – проговорила Сирена. – А что потом? После китайского квартала?

– Может быть, южный район. Там очень дорогие магазины. Ты могла бы зайти за мной в банк в обеденное время. Мы пойдем в ресторанчик, где еду подают на китайском фарфоре, а шеф-повар изъясняется только на французском и не собирается переучиваться.

Сирена наморщила нос.

– Нет, спасибо. Предпочитаю хот-доги с лотка.

Грейндж сделал вид, что возмущен. Сирена продолжала улыбаться.

– Почему?

– Чтобы не тратить целый час на еду. Лучше разглядывать витрины.

Ты могла бы купить любую витрину со всеми потрохами.

– Хорошо, договорились. А что мы будем искать? Туфли?

– Перестань.

Встревоженный ее тоном, Грейндж наклонился и заглянул ей в глаза.

– Что перестать?

– Внушать мне мысль, что я имею право транжирить деньги.

Грейндж вздохнул, но постарался, чтобы его голос звучал легко и беззаботно.

– Купить себе хорошие туфли не значит транжирить деньги.

– Пожалуй, нет. Прости, я зря обиделась.

– Тебе незачем извиняться. – Он поставил ее ступни на пол и потянул за руку, чтобы она села рядом с ним. – Мы только узнаем друг друга, и какие-то ошибки неизбежны.

Сирена быстро-быстро замигала.

– Спасибо за чудесный вечер. Спасибо за все, что ты сегодня сделал.

Грейндж не мог припомнить, чтобы когда-нибудь был так растроган. Он притянул ее ближе к себе.

– Это тебе спасибо – ты делишься со мной своими чувствами.

– Мои чувства! Я сама не могу в них разобраться. Я, наверное, ужасная недотепа, правда?

– Я бы нашел другое слово, – пробормотал Грейндж, а дышать ему становилось все труднее. От влажного ночного воздуха ее свитер плотнее обтянул тело, подчеркнув большие груди с торчащими сосками. Если бы коснуться их…

– К-какое?

Ее полуоткрытые губы манили. Казалось, она так же изнемогает от нетерпения, как он сам.

– Сегодня… – он запнулся… – сегодня никакое.

Сирена снова прижалась к его плечу.

Он не знал, сколько они так просидели. Он обнимал ее за плечи, а ее рука лежала у него на колене. Думать становилось все труднее, а разговаривать он даже не пытался. Странно. Она казалась такой уверенной в себе, когда они встретились в первый раз. Она и сейчас была такой же, только теперь он понимал, что под ее силой скрывается уязвимость.

– Грейндж.

– Что?

– Я… Ничего. – Она поскребла пальцем по его коленке.

– Ты что-то хотела сказать…

– Ничего важного.

Нет, это было важно. Она никогда не говорила только для того, чтобы послушать саму себя, но он не хотел ее принуждать. Имеют ли отношение эти невысказанные слова к ее пребыванию у него в доме, к этим искрам, которые пробегают между ними, к ожиданию и надежде?

– Сирена, я хочу быть с тобой откровенным. Это важно, очень важно.

Она кивнула.

Он набрал в грудь побольше воздуха.

– Я тебя хочу.

Сирена почувствовала, что ее тело дернулось как от удара. Но она не была удивлена. Если она что-то и узнала об этом человеке, так это то, что ему трудно скрывать свои эмоции. И что он верит в честные отношения.

Мы слишком мало знаем друг друга.

Нет, она не собирается разыгрывать возмущение или застенчивость. Он – они – заслуживали большего. И все же она не могла найти нужных слов. Она просто сняла руку с его колена и медленно пропустила через пальцы его волосы, растрепанные ветром и делавшие его непохожим на банкира. Потом она коснулась губами его виска, где бился пульс, и почувствовала, что он задрожал. Не сошла ли она с ума? Еще не поздно уложить вещи и бежать из этого дома, из его жизни.

Нет.

Когда рука Грейнджа перебралась с ее плеча на шею? Она не знала. Но его пальцы оставили на коже горячий след. Он улыбался, а его глаза становились все темнее и глубже, дыхание стало прерывистым.

Как и ее дыхание.

Она смеялась, когда он надел эту подаренную ею рубашку. Теперь ей хотелось стащить ее и ощутить его грудь – пальцами, губами, языком. Почувствовав внезапный прилив смелости, она вытащила рубашку из-под ремня, сняла ее через голову Грейнджа и положила ладонь на его грудь. Она слушала и ощущала его дыхание, ее чувствительные пальцы, казалось, испускали электрические разряды, когда пробегали по твердым соскам, мягким курчавым волосам, выпуклой лестнице ребер.

Когда он придвинулся ближе и коснулся ее уже возбужденных сосков, рука ее замерла.

Никогда прежде она не испытывала таких острых ощущений. Мягко вздрогнул живот, по рукам и ногам пробежал электрический ток и зажег огонь в глубине тела. Она дугой выгнулась навстречу ему, сама положила груди в его ждущие ладони. Он быстрым движением расстегнул бюстгальтер и сдвинул его вниз. Сирена задрожала, и крепче прижалась к нему.

Застонав, Грейндж одним движением стащил с нее свитер и припал ртом к ее груди. Она почувствовала тянущую боль внизу живота. Она запустила пальцы в его волосы, стараясь оторвать его, стараясь сохранить остатки рассудка.

Но зачем?

Он сказал, что хочет ее, и она ответила единственным возможным способом. С глубоким вздохом она мягко прижала его голову к груди.

Его рот, приникший к ее соску – горячий, тянущий, требовательный.

Ее широко открытые глаза – затуманенные желанием, манящие, ждущие.

– Сирена, встань.

Она повиновалась. Он быстро сорвал с нее бюстгальтер и бросил его в сторону, потом стянул слаксы. Сирена тоже помогала ему освободиться от одежды.

Он был великолепен! Сильное, мускулистое тело, гладкая упругая кожа. Он стоял перед ней, гордый своим телом. Жаждущий.

И снова из глубины ее груди вырвался вздох.

– Как ты красива, – прошептал он.

Не я – ты!

Теперь его руки лежали на ее бедрах, тянули вниз. Он знал, как погасить бушующие в ее теле пламя. Она закинула голову и обхватила руками его плечи, вскрикнула, когда его влажный язык пробежал по ложбинке между грудей вниз, к животу. Она едва держалась на дрожащих ногах.

– Не здесь. В спальне.

Да. О, да!

Он взял ее за руку и повел. Она спотыкалась, может быть, они оба спотыкались. Ей хотелось, чтобы он взял ее на руки, и все же хотелось вот так брести вместе с ним.

Простыни, подушка – все пахло им.

Она легла на его постель, приподняв колени, протянув руки к нему навстречу. В его глазах горел огонь – и она сама сгорала от желания, видя этот огонь. Она могла дотянуться рукой до его великолепного тела, но он все еще стоял неподвижно. О чем он думал?

Он наклонился и положил ладонь на ее живот, нежно перебирая пальцами, пока ей не стало казаться, что они проникают в самую глубину тела. Ниже, еще ниже – пальцы погрузились в волосы между ногами.

Она перестала дышать.

– Цыганка моя.

Пальцы скользнули еще ниже, нашли самое сокровенное. Теперь он знал, что она готова принять его.

Кровать прогнулась, она протянула руки и почувствовала на себе тяжесть его тела, и все ее тело содрогнулось от нетерпения.

– Грейндж. Ну же! Прошу тебя.

Кожа Грейнджа была соленой от пота – его ли, ее ли – она не знала и не хотела знать. Когда она провела языком по его плечу, он повернул к ней голову, и его губы тронула ленивая улыбка. По свету, льющемуся через застекленную крышу, она поняла, что было раннее утро.

Должно быть, они спали совсем немного, но она не чувствовала усталости. Это было удивительно – ведь они так долго любили друг друга. И только когда Грейндж притянул ее ближе, предложив свое плечо вместо подушки, она ощутила, что все тело ноет, как будто она всю ночь занималась гимнастикой.

Совсем особой, прекрасной гимнастикой.

– Кажется, я не смогу встать, – прошептал он ей на ухо. От его дыхания она вдруг почувствовала, что ее тело снова готово принять его.

Нет, вставать совсем не хотелось. Но придется, иначе он поймет, чего ей стоила эта ночь.

– Тебе действительно надо идти на работу?

– Действительно надо. А ты…

Она могла бы сказать, что собирается проваляться в постели до вечера. Но, возможно, Грейнджу это будет неприятно, ведь ему-то придется весь день работать, встречаться с людьми. Она не хотела, чтобы он работал. Человек, который был способен заниматься любовью так, что заставил ее забыть обо всем на свете, заслуживал лучшей участи, чем скучные деловые встречи.

Она спасет его – купит швейцарское шале и станет там жить вместе с ним.

При мысли о деньгах она окончательно проснулась.

– Я хочу позвонить матери, – сообщила она, удерживая собиравшегося встать Грейнджа.

– Хорошо. А я приглашаю тебя на ленч.

Вот уже два дела, которые надо сделать.

– Может, лучше встретимся здесь, в постели?

– Сирена! – Грейндж соскользнул с кровати и встал, освещенный солнцем, пробивающимся сквозь туман, оживив в ее памяти ночные ощущения. – Так, как сегодня, было со мной впервые в жизни.

Сирена была счастлива это слышать.

– И со мной тоже.

Грейндж ушел в начале восьмого. Она, завернувшись в простыню, пыталась преградить ему путь из спальни. Грейндж сорвал с нее простыню, бросил ее за спинку дивана и сказал, что хочет, чтобы она была одета так, как сейчас, когда зайдет за ним в банк. Она пристроила на голову диванную подушечку и сообщила, что в таком городе, как Сан-Франциско, нельзя появляться на улице без головного убора. Потом она подобрала его галстук и пыталась соорудить себе из него подобие ожерелья.

Зазвонил телефон – что-то связанное с работой. К тому времени, как Грейндж закончил разговор, она уже приготовила оладьи с сыром и торжественно подала их, все еще пребывая в том наряде, который ему так нравился.

Это было больше часа назад. Теперь, приняв душ и одевшись, Сирена села за стол в кабинете Грейнджа и набрала номер матери.

– Привет, это я. – Ее голос прозвучал не совсем естественно, и она подумала, заметит ли это мать.

– Привет. Где ты? – спросила Линда.

– В Сан-Франциско, – ответила Сирена. Потом, спотыкаясь и путаясь, она стала объяснять, что привело ее сюда. Она остановилась у человека по имени Грейндж Ланкастер. Какое он имеет к ней отношение, Сирена не спросила, а Линда не сказала. У Грейнджа, рассказывала Сирена, есть тетя, которая держит антикварный магазин, а еще он знаком с человеком, который считается ведущим экспертом по антиквариату.

– Мам, я оценила папины вещи.

Линда вздохнула.

Сирена набрала побольше воздуха в легкие.

– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление, сколько это все может стоить?

– Ты же мне не сказала. – В голосе матери слышалось беспокойство. – Дорогая, слишком много новостей разом. Ты не в Сакраменто, а в Сан-Франциско, и с человеком, который, судя по всему, тебе не безразличен. Расскажи подробнее.

Она рассказала, назвала суммы и подчеркнула, с каким благоговением Брюс разглядывал каждую вещь.

– Боже мой! Дорогая, ты веришь этому Брюсу?

– Нет причин не верить. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что… – Теперь уже у Линды изменился голос. – Я… О, если бы твой отец был жив! Он объяснил бы…

Взгляд Сирены был неподвижен. Отец обеспечивал семью не самым лучшим образом. Мама всегда возмущалась этим и не могла понять, на что он тратит деньги. Но такого никто из них не ожидал.

– Ты правда не знала, сколько это стоит? – спросила она.

– Никогда. Он… Послушай, я, говорю бессвязно, но все это не укладывается в голове.

Сирена могла ее понять. У нее все это тоже до сих пор не укладывалось в голове. – Он никогда не говорил тебе, сколько платил за вещи?

– Нет. Покупал он их обычно без меня. Фигурки лошадей… Я случайно нашла чек. Он заплатил за них триста долларов. Я была в ярости. У нас машина разваливалась, а он покупал ненужные вещи. Теперь… – Линда нервно засмеялась. – Теперь я даже не знаю, что и думать.

– Триста долларов? Это просто даром.

– Дорогая, он знал, что делал. Как выясняется, гораздо лучше, чем я думала. То, что ты мне сообщила, многое меняет… Слава Богу, ты их не разбила.

Сирена согласилась. Но если бы она их разбила, возможно, сейчас ее жизнь была бы не так сложна.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросила Линда.

– Делать? – Ее голос дрожал. – Куплю замок… Я не знаю… Мама! Половина этих денег твоя!

– Нет. – Голос Линды внезапно обрел твердость. – Нет, дорогая. Это подарок отца тебе. Теперь я это понимаю.

– Но… – Сирена яростно замотала головой. – Чтобы сыграть роль щедрого благодетеля, он во многом тебе отказывал.

– Себе он отказывал во всем. Сирена, девочка моя, я любила твоего отца. Никогда не сомневайся в этом. Да, он был слишком поглощен своей карьерой, был непрактичен и рассеян. Но я любила его. И все еще люблю. – Ее голос затих. – Я просто не могла жить с ним и одновременно иметь какое-то подобие собственной жизни.

– Теперь у тебя есть собственная жизнь. – Сирена механически водила пальцем по царапине на столешнице. – Все эти деньги…

– Дорогая, послушай меня. Я ничего не возьму. Моя безумная работа дает мне немало денег – больше, чем я ожидала.

– Но тебе не придется работать. Если ты…

– Перестань со мной спорить! Мне не нужны ни деньги, ни старинные вещи. Подумай вот о чем: ты можешь купить дом, настоящий дом.

– Дом? Но тогда мне придется продать коллекцию.

– Да, придется. Но разве не естественно для матери желать, чтобы у дочери был нормальный дом? О, дорогая, мне так хотелось бы тебе помочь, только я не знаю как.

Мама права, думала Сирена, меняя постельное белье. Эти вещи, которые Брюс сейчас тщательно укладывает в специальные ящики, ее личная головная боль. Это она должна решать. Линда уже приняла решение: сколько бы ни стоила коллекция, она принадлежит Сирене, без всяких «если» и «но». Ладно, ладно, думала Сирена, вот придет Рождество, и Линда получит в подарок прелестную музыкальную шкатулку, которая умеет играть пять вальсов.

Сирена походила по комнате. Она могла бы позвонить Брюсу и спросить, когда надо забрать вещи, но он, наверное, почувствует, что она в полной растерянности.

– Чем занимаются люди, которые не работают? – спросила она у отражения в зеркале. Сероглазая блондинка с серьгами размером с хула-хуп в ушах ничего не ответила. Она побрела в кухню, открыла дверцу холодильника, снова захлопнула. Найти работу. Не искать работы. Что, скажите на милость, она должна делать?

Она надела туфли, бросила ключ от дома на дно сумочки и направилась к остановке фуникулера. Дул резкий ветер, но она не стала возвращаться за свитером. Дрожать от холода – хоть какое-то занятие.

Когда подошел фуникулер, она нашла свободное место снаружи и стала смотреть вниз с бесконечной высоты. Теперь она ведет себя как турист. Ну и что?

Она ехала до тех пор, пока ей не надоело жесткое деревянное сиденье. Поняв, что в громоздком здании, перед которым она высадилась, продают импортные товары, она зашла внутрь. Магазин только-только открылся, служащие сновали среди редких покупателей. Сирена повесила сумочку на плечо и стала рассматривать вещи. Если бы у нее был дом, наверное, пригодилось бы вон то опахало из павлиньих перьев, размером чуть ли не с нее.

Дом. Что нужно для дома?

Мебель. Почувствовав некоторую уверенность, она посидела в плетеных креслах, побродила среди хрупких столиков со стеклянным верхом, картин и безделушек. Но ткань, которой была обтянута мебель, казалась ей чересчур броской. Она не могла представить себе, что отдыхает в кресле, разрисованном ярко-зелеными и фиолетовыми цветами размером с футбольный мяч. И если она уже столько времени обходилась без подсвечников и канделябров, то обойдется без них и дальше.

Это начинает действовать на нервы, сказала Сирена самой себе. Прими решение. Подсвечник может купить любой. Она прошла в посудную секцию. Несомненно, ей пригодился бы столовый сервиз. Может быть, вот эти чисто-белые тарелки, миски, соусницы… Но тарелки были трех разных размеров, и она не могла решить, какой лучше. Когда же она обнаружила, что магазин предлагает посуду из полудюжины стран, посуду с каким-то специальным защитным покрытием и без оного, у нее просто руки опустились.

Этажом выше располагалась секция одежды. Серапе – это совсем неплохо. Или мексиканская шаль с бахромой до полу. А как насчет просторных слаксов из тончайшего шелка, такого цвета, что она ни за что не сумела бы дать ему названия. Нет. Вот оно! Украшения. По крайней мере она способна отличить бусы от колец. Раковины очень хороши, но Грейндж уже купил ей такое ожерелье. А жемчуг? Только она не знала, настоящий ли он, и даже если настоящий, то с чем носят жемчуг? Подожди. Лучше кожаный ремень с ручной росписью и огромной пряжкой.

В конце концов, Сирена порылась в сумочке, купила шоколадку и полетела к выходу. Туман рассеялся – сам собой или под лучами солнца. Сирена снова направилась к остановке, на ходу откусывая от шоколадки, которая еще не успела растаять.

На этот раз Сирена оказалась в нижней части Сан-Франциско, всего в нескольких кварталах от того места, гда должна была встретиться с Грейнджем. Одиннадцати еще не было, и она зашла в ближайший магазин одежды. Платья выглядели дорогими – даже с большой буквы – Дорогими. Сам воздух был насыщен запахом богатства – смесью духов, от которой у нее сразу заболела голова. Она уже собиралась выскочить в ближайшую дверь, как вдруг заметила продавщицу, которая наблюдала за ней – старательно причесанную, старательно накрашенную, с отличной фигурой, тоже, очевидно, обретенной благодаря немалым стараниям.

Я могу позволить себе здесь находиться. В самом деле, ведь я могу купить весь этот магазин. В последнем Сирена не была уверена, но эта мысль придавала ей смелости. Поскольку у нее никогда не было настоящего строгого платья, из тех, в чем ходят приличные деловые женщины, она направилась в отдел «деловой одежды». Она старалась вообразить себя в том, что выглядело как мужской костюм, приспособленный для женской фигуры. Она примерила облегающее белое платье с длинной «молнией» на спине и узким пояском, которое показалось ей просто потрясающим – до тех пор, пока не попробовала в нем согнуться. Неужели женщины, которые носят такие вещи, не дышат?

Не желая признать поражение, Сирена вернулась в примерочную с тремя еще одеяниями, на каждом из которых висела бирка с умопомрачительной ценой. У одного был воротник такой огромный, что делалось страшно – вдруг порыв ветра унесет ее в воздух. У другого, которое она схватила только из-за того, что продавщица смотрела на нее, оказался огромный серебристый бант на бедре, что было явно не для нее. Третье ей понравилось – белые полоски на темно-синем фоне, к нему приталенный жакет. Только она не могла себе представить, куда в нем можно пойти.

Чувствуя себя, будто ее вывели из кинотеатра за то, что она бросала в соседей попкорном, Сирена поспешила на улицу.

– Ноги моей там не будет, – сообщила она Грейнджу. Он повел ее в небольшое кафе с длинным, узким залом. Единственное, что я сумела выбрать, – это плитка шоколада.

– Ничего, ты скоро привыкнешь к таким магазинам. Еще будешь раздавать чеки направо и налево.

Сирена наколола на вилку крошечный помидор. Поднося его ко рту, она перехватила взгляд Грейнджа. Вид у него был усталый. А еще она прочитала в его глазах, что он хотел бы, чтобы они сейчас были дома, одни.

– У меня даже нет чековой книжки, – возразила она. – Только кредитная карточка, чтобы звонить маме. – Она передала Грейнджу разговор с матерью. – Не могу заставить ее взять деньги. Если я пошлю, она тут же пошлет их обратно. Но все же кое-что можно придумать. Может, купить ей машину?

– Может быть. Но похоже, что она точно так же пошлет обратно и машину, оплатив расходы на перевозку. Ты говоришь, она уговаривает тебя купить дом. А что ты сама об этом думаешь?

Купить дом? Она даже не может решиться купить салфетки.

– Я об этом еще не думала.

– Неужели тебе никогда не хотелось иметь дом? Огороженный задний двор, плавательный бассейн, розы, может быть, целый сад. Комната для собаки.

– У меня никогда не было денег даже на самые необходимые вещи, – объяснила она. – Если я не могу себе позволить что-то иметь, оно для меня просто перестает существовать.

– Теперь ты можешь позволить себе очень многое.

Он был прав. Или, вернее, был бы прав, если бы не… Ведь отец оставил ей не угольную шахту и не золотой прииск, а нечто гораздо более драгоценное – то, что нельзя просто продать и получить деньги.

– Что бы ты предложил? Дом, как у тебя?

– Мне кажется, это совсем не то, что тебе нужно. Тебе нужно, чтобы вокруг была земля. И бассейн, чтобы куда-то девать энергию.

Это было действительно так. Как ни нравился ей его дом, она не могла представить себе, что нельзя будет посидеть на траве в тени цветущего дерева.

– Дом нужен, когда есть семья.

– Кто тебе это сказал? У меня свой дом. В банк каждый день приходят одинокие люди, имеющие собственные дома. Это один из лучших способов вложения средств.

Несомненно. Только ей не хотелось называть четыре стены, сад и собаку вложением средств.

– Все это навалилось на меня так неожиданно, – призналась она, а потом подробно рассказала о своих утренних неудачах. – Если бы вся история с наследством еще не казалась мне чем-то нереальным, наверное, я смогла бы выбрать платье. Ведь другие женщины это делают постоянно.

– Дело не в платье, Сирена, – ласково проговорил он. – Дело в общем отношении к жизни. Человек, который всю жизнь считал каждую копейку, не может сразу привыкнуть к мысли, что у него денег куры не клюют.

– Конечно. – Сирена уставилась в тарелку. – Дом. С большим садом.

– Да. Только я не совсем уверен насчет бассейна. Его довольно трудно содержать в порядке.

– Верно, – согласилась Сирена, как будто она разбиралась в подобных вещах. – Надо будет купить мебель.

– Это хорошая идея. Большинство людей придерживаются мнения, что не обязательно сидеть на полу. – Он посмотрел на часы. – Извини. Я бы с удовольствием провел остаток дня с тобой, подыскивая дом. – Он подмигнул. – Или мы могли бы заняться чем-нибудь другим. К сожалению, у меня через несколько минут встреча. Почему бы тебе еще не походить по магазинам? После работы пойдем обедать и поговорим обо всем.

– Поговорим. – Сирена вздохнула. – Только вот обед я приготовлю сама. Ты уже достаточно потратился на меня.

По дороге домой Грейндж зашел в цветочный магазин на углу и купил гвоздик. Он шел к дому и думал о женщине, которая ждала его там. Ходила ли она по магазинам, как он предлагал? Он не мог представить себе Сирену бегающей по магазинам подарков, салонам красоты, мебельным аукционам. Она казалась ему слишком беспокойной, и он не видел в ней интереса к мелочам, присущим любительницам покупать.

Что было бы, если бы он вдруг разбогател?

Только он вставил ключ в дверь, как она открылась сама. Сирена Айсом явно была слишком беспечна для городской жительницы.

С языка была готова сорваться нотация, но лишь до тех пор, пока он не почувствовал запах чеснока. Сирена стояла посреди кухни босиком, в неизменных джинсах и мешковатом свитере. Взглянув на ее лицо, он заметил на верхней губе капельки пота.

– Ты уж если готовишь, то готовишь.

– Ничего не могу поделать. Ты случайно не пригласил никого к обеду? Могу накормить целую армию.

Он протянул ей гвоздики, стараясь уберечь костюм от томатного соуса, которым она закапала стол. Она посмотрела на цветы, потом на него, снова на цветы.

– Это мне?

Если ее голос всегда будет таким мягким и нежным, а в глазах будут блестеть слезы, он станет покупать цветы всю жизнь, каждый день. Целые охапки.

– Я подумал, что тебе понравится.

Она взяла букет у него из рук так осторожно, будто он был хрустальный. Из-под длинных ресниц на щеку скатилась слеза. Он приподнял ее лицо за подбородок и убрал слезу поцелуем, ощутив вкус соли на языке.

– Это гвоздики, – сказал он.

– Я знаю. О, Грейндж, они чудесны.

Поскольку Грейндж боялся, что сейчас подхватит ее на руки и унесет в спальню, невзирая на томатный соус, он пробормотал, что ему нужно переодеться. К тому времени, как он вернулся, одетый в рубашку, которую ему подарила Сирена, и спортивные брюки, гвоздики уже стояли в вазе – изящный веер из бледно-розовых и алых цветов на фоне листьев папоротника.

– Очень красиво, – похвалил он Сирену. – Только не говори мне, что ты когда-то работала в цветочном магазине.

– Нет, но мы с мамой участвовали в выставках цветов.

На кухне не было ни одной незаставленной поверхности, горели все конфорки, а в раковине высилась гора посуды. Ну и что? Зато здесь была она.

– А я-то думал, ты пройдешься по магазинам.

– Я пробовала. Это скучно.

Скучно? Предполагается, что женщины должны обожать магазины. Но какая разница? Она выключила одну конфорку, подошла к нему, скользя босыми ногами по кафелю, обвила руками его талию и подняла глаза. От этого взгляда он почувствовал себя нужным. Может быть, любимым.

Что он мог сделать? Только обнять ее и ответить на призыв полураскрытых губ.

К черту обед. Единственное, чего он хотел, это любить ее.

Не прерывая поцелуя, Грейндж выключил плиту. Когда он взял ее на руки, она прижалась головой к его шее. Белокурые волосы упали к нему на грудь, и он подумал, что до спальни слишком далеко.

Он опустил ее на пол рядом с постелью, и она быстро расстегнула его рубашку. Он старался не задеть огромные серьги, когда снимал с нее через голову красный свитер, потом потянулся к застежке бюстгальтера и почувствовал себя шестнадцатилетним мальчишкой.

Все было как в шестнадцать лет – сплошные гормоны и яростное стремление к познанию величайшей тайны жизни – секса.

Простого, чистого, неомраченного секса.

Сирена быстро выскользнула из джинсов и медленно-медленно стянула белые кружевные трусики. Он толкнул ее на кровать и, едва успев все с себя скинуть, оказался рядом с нею. Она раскрыла объятия, все ее тело призывало его. Он принял этот дар – руки ласкали ее грудь, ноги сжимали полные бедра, язык проникал в глубину рта. Она подалась к нему навстречу.

Когда он вошел в нее, она снова выгнулась, прижалась к нему всем пылающим телом. Ее голова была откинута назад, рот открыт. Груди, казалось, сами тянулись к нему.

Он обнял ее за плечи, накрыл ее своим телом и, почувствовав упругость полной груди, переменил положение и сжал зубами твердый сосок. Она издала глубокий протяжный стон.

Он потерял контроль над собой и излился в нее.

– Я не хотел, чтобы так получилось, – оправдывался Грейндж. Она все еще лежала под ним, словно слившись с его телом, и он чувствовал на щеке ее горячее дыхание. – Как у животных.

– Будет и по-другому, не так быстро. Но это было прекрасно.

Он поверил, потому что ее тело не могло обманывать. Чтобы ей было удобнее, он приподнялся на локте, теперь только его нога прижимала ее к постели. Они даже не сняли покрывало. Он подумал, что может так провести всю оставшуюся жизнь – с ней, в постели. Отдавшись эротическим грезам, он сжал пальцами ее еще не потерявший твердости сосок.

– Ты удивительная женщина. Нет, молчи. Большинство людей были бы не в состоянии думать ни о чем, кроме этого нежданного богатства, а ты – ты даже приготовила обед. – Он усмехнулся. – Во всяком случае, пыталась, но тебя что-то отвлекло.

– Интересно, что же? – Сирена прижала ладонь к его груди. Он подумал, что она хочет послушать, как бьется его сердце.

– Признаю свою вину. – Что еще нужно в жизни? Разве нельзя остаться здесь навсегда? Любить ее. Узнавать ее.

Любить ее?

Грейндж перекатился на спину, заложил руки за голову и уставился в потолок, чувствуя на себе взгляд Сирены. Раз она цыганка, то, может быть, знает, о чем он думает. Мысль о том, что он может влюбиться – не желать кого-то, а именно влюбиться, – ставила под сомнение любые его разумные действия. Разумеется, его и раньше влекло к женщинам – таким же женщинам, как он сам, которые ценили упорядоченную жизнь, общепринятые нормы, чувство ответственности. Как все люди, которые аккуратно платят налоги, тянут лямку и… и что? Люди, которые доживают до старости, ни разу не бросив снежок после того, как им исполнилось двенадцать?

Он содрогнулся.

Сирена успокоила его дрожь, медленно водя пальцами по его груди, а потом коснувшись кончиком языка его уха. Она действительно была удивительной женщиной.

Женщиной, которая стояла на пороге важного решения.

Он привлек ее к себе.

– Расскажи, что ты делала днем. Ты ничего не купила, но, может быть, тебе чего-нибудь захотелось?

Она что-то пробормотала, уткнувшись ему в плечо. Он приподнял ее голову и попросил повторить.

– Дом, – проговорила она робко и неуверенно.

– Здесь, в Сан-Франциско? Рядом со мной?

– Не знаю. – Она опять положила голову ему на грудь. – Просто дом. Место, которое я смогу считать своим. До сегодняшнего дня я никогда об этом серьезно не думала.

– Почему?

– Потому что… Возможно, я ошибаюсь, возможно, пытаюсь за что-то спрятаться, но отцу это было не нужно. Он жил внутренним миром. Может быть, я всегда старалась походить на него.

Может быть. Поскольку его родители слишком рано умерли, чтобы он мог брать с них пример, Грейндж не знал, насколько справедливо ее предположение. Если она ищет в себе частицу горячо любимого отца, Грейндж надеялся, что она ее найдет.

Но, возможно, от природы она все же не такая уж цыганка?

– Но ты думаешь, что хотела бы иметь дом?

– Возможно.

Ее ответ прозвучал так неуверенно, что ему стало за нее больно.

– Расскажи мне о своем будущем доме. Есть ли в нем центральное отопление, кондиционер, мусоросборник? Какой у него фундамент, звукоизоляция?

– Я не знаю. – В ее голосе зазвучало нетерпение. – Но у него есть верхний этаж, кажется, это называется мансардой, с покатым потолком и слуховыми окошками – такими же, как в доме тети Герти. Я поставлю у окна удобное кресло и буду смотреть в окно.

– На что?

– На горы, – без колебаний ответила Сирена. – Там будет снег зимой и запах леса летом.

Она описывет Сноу-Сити. Интересно, знает ли она сама об этом.

– Ты забыла о гараже на две машины, – подсказал он. – Чтобы хранить все необходимое для уборки снега.

Сирена стала водить пальцем в воздухе, как будто записывала.

– …для уборки снега. Хорошо. Что еще?

– Приличная машина, лучше с двумя ведущими осями. Две или три шубы. Другой одежды потребуется немного, потому что лето жаркое. Еще тебе будет нужна мебель для дома, дрова, сковородки, кастрюли, столовые приборы… Мыло, туалетная бумага, швабра, щетки…

– Все это стоит денег.

– Сирена, для тебя это теперь не проблема. Брюси будет счастлив помочь продать коллекцию. Ему можно довериться – он назначит самую высокую цену. Потом мы вложим вырученную сумму. Смешанный вклад – так меньше риска. Я исследую рынок, хотя… – Он посмотрел на Сирену. У нее был отсутствующий взгляд. Грейндж хотел сказать, что возьмет все в свои руки, но не стал этого делать. Было важно, чтобы она училась сама разбираться в делах.

– Дом – это прекрасный способ избежать налогов на капитал, – продолжал он. – Можно изучить некоторые инвестиции, свободные от налогообложения, хотя они не всегда продуктивны при длительных сроках инвестирования.

Она смотрела на него, и под взглядом огромных серых глаз он умолк.

– Грейндж, мне придется продать коллекцию, чтобы все это стало возможным.

– Поверь, Брюс справится с этим как нельзя лучше.

– Грейндж. – Сирена села в постели, очевидно, совершенно не думая о том, что на ней ничего нет. – Ты меня не слушаешь. От одной мысли о том, чтобы продать то, что подарил отец, мне хочется плакать. – Она встала. – Ты говоришь, что я буду так богата, что смогу не работать. А что мне тогда с собой делать?

Ты будешь готовить мне еду. Заниматься со мной любовью. Но Грейндж знал, что этого нельзя говорить вслух. Вот они – женщины девяностых. Только заикнись о чем-либо подобном, и получишь палкой по голове.

Она задала серьезный вопрос. Он искал серьезный ответ. Многие вполне обеспеченные и независимые люди, которых он знал, продолжали работать. Существуют, конечно, пенсионеры, но и у них, как правило, есть интересы, наполняющие жизнь смыслом. Путешествия? Нет, она думает о доме, собирается пустить корни. Благотворительность? Может быть, но такая, чтобы она чувствовала себя нужной, незаменимой.

– Ты можешь поступить в колледж. – Он повторялся, и это прозвучало не к месту.

– И изучать что?

Он боялся этого вопроса.

– Тебе же нравится театр. Ты могла бы заняться этим более основательно.

– Возможно.

– А как насчет психологии? Философии? Математики? Биологии – разве ты не хочешь узнать, как устроена природа?

Сирена понимала, что он не в состоянии ответить на ее вопросы.

– Я не хочу тратить время на учебу, чтобы потом мои знания не нашли применения. Мне нужно работать.

Но дело было не только в этом. Ей нужно было чувствовать себя состоявшимся человеком, а для этого самой пробивать дорогу в жизни. Грейндж не мог сказать, откуда он это знает, но он был совершенно уверен, что прав.

Он сел. Вот как раз об этом, о растущей внутренней связи между ними, он хотел ей сказать.

Раздался телефонный звонок.