Скорбь Тру

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.

Спасибо.

Мелисса Фостер

“Скорбь Тру”

Серия: вне серии

Автор: Мелисса Фостер

Название на русском: Скорбь Тру

Серия: вне серии

Перевод: Анастасия Козина

Редактор: Екатерина Лигус

Вычитка: Eva_Ber

Обложка: Татия Суботина

Оформление:

Eva_Ber

Аннотация

Он не хотел их подвести. Не сейчас. Не когда-либо…

Не существует ничего, чтобы не сделал Трумэн Гритт для защиты своей семьи, включая годы, проведенные в тюрьме, за преступление, которого он не совершал. Когда он наконец-то вышел на свободу, привычная ему жизнь перевернута с ног на голову: после передозировки матери ответственность за воспитание брошенных ею детей легла на него. Трумэну тяжело, он пытается спасти своего брата, который сломлен еще больше, чем он сам. Еще никогда в своей жизни он не нуждался в помощи, и когда красивая Джемма Райт предлагает помощь, то меньше всего он хочет ее принимать. Но Джемма знает путь в жизнь другого человека, и, в конце концов, ей удается пробить броню, окутавшую его сердце. Когда темное прошлое Трумэна сталкивается с настоящим, его преданность будет подвергнута испытанию, и ему придётся столкнуться с принятием самого жестокого решения в своей жизни.

Глава 1

Трумэн Гритт запер двери автомастерской «Виски» и вышел в грозовую сентябрьскую ночь. Дождевой поток, затрудняющий видимость, мгновенно промочил насквозь его джинсы и футболку. Улыбка медленно растянулась на его лице, когда он, запрокинув подбородок вверх, отмокал под душем свободы. Он обошел вокруг темного здания и поднялся по деревянной лестнице к своей квартире. Можно было воспользоваться внутренними дверьми, но после долгих шести лет пребывания за решеткой Трумэн отдавал преимущество маленьким удовольствиям нахождения на свободе, по которым скучал, наподобие составления собственного расписания с правом решать, когда есть, пить и находиться под гребанным дождем, когда ему хочется. Он облокотился на шершавые деревянные перила и проигнорировал острые щепки, которые впивались в его покрытые татуировками руки. Ощущая на себе влагу, он прищурился и посмотрел на свалку машин, которые они использовали для запчастей, а он лично использовал для того, чтобы избавиться от накопившегося раздражения. Он наступил кожаным ботинком на железный ящик, где хранил принадлежности для рисования. Трумэн не имел многого. У него был старый грузовик с полуторной кабиной, который берег его друг Бэр Виски, пока он сидел в тюрьме, эту квартиру и достойную работу, которую оба получили в семье Виски. Только семьи у него больше не было.

Эмоции, с которыми он не хотел бороться, сжигали его изнутри, заставляя грудь сжиматься. Он повернулся, чтобы пойти внутрь, надеясь сбежать от мыслей о его собственной гребаной семье, которую несмотря на все попытки не смог сохранить. Сотовый телефон зазвонил, играя мелодию, которая стояла на звонке брата «A Beautiful Lie» группы 30 Seconds to Mars.

— Бл*ть, — пробормотал он, переводя звонок на голосовую почту. Но шестимесячная тишина от его брата слишком долгий строк. Дождь хлестал по его спине, и он прижал ладонь к двери, чтобы не упасть. Музыка перестала играть, и он выдохнул, только сейчас осознавая, что задержал дыхание. Телефон зазвонил снова, и он оцепенел.

Он только что избавился от кромешного ада в своей жизни, в который был брошен в попытке спасти своего брата. Тру не нужно получать ответ свыше, чтобы знать, во что вляпался этот наркозависимый придурок и что ему нужно. Звонок перешел на голосовую почту, и Трумэн взглянул на железный ящик, где находились принадлежности для рисования. Продолжая дышать, словно он участвовал в драке, ему захотелось выплеснуть на бумагу все разочарование, что царило в его голове. Когда телефон зазвонил в третий раз за несколько минут, в третий раз, с тех пор как 6 месяцев назад он вышел на свободу, Тру все же неохотно ответил.

— Куинси.

Он ненавидел то, как враждебно прозвучало имя брата. Куинси был еще совсем ребенком, когда Трумэн отправился в тюрьму. Тяжелое дыхание наполнило воздух вокруг него. Волоски на руках и шее стали дыбом. Он распознал страх, когда услышал это. Можно было даже почувствовать его вкус, когда мужчина стиснул зубы.

— Ты мне нужен, — вымолвил брат вымученным голосом.

Нужен ему? Трумэн выслеживал своего брата, когда вышел из тюрьмы, и когда он его нашёл, то тот настолько сильно увяз в наркотической зависимости, что еле понимал происходящее — не нужно было долго смотреть на него, чтобы отчетливо понять это. Что Куинси было по-настоящему необходимо, так это реабилитация, но Трумэн знал, что чтобы он не сказал, ничего не выйдет.

До того как он мог что-то ответить, его брат прохрипел:

— Это мама. Ей очень плохо.

Черт. У него нет матери, с тех пор как она отвернулась от него более шести лет назад. Он не собирался отказываться от стабильности, которую нашел, ради женщины, которая отправила его в тюрьму и никогда не оглядывалась назад.

Он скрестил руки и почувствовал, как по его лицу стекают капли дождя.

— Отвези ее в больницу.

— Никакой полиции. Никакой больницы. Пожалуйста, мужик.

Мучительный, пронзительный вопль прозвучал в телефоне.

— Что ты сделал? — Трумэн зарычал, чувствуя, как внизу живота сжимается, и вспомнил еще одну темную ночь, много лет назад, когда бросился на помощь. Он расхаживал по площадке, и предупреждение вспыхивало в его голове как гром среди ясного неба. — Где ты?

Куинси пробормотал адрес какого-то захудалого места в тридцати минутах езды от Писфул Харбор (Прим. в переводе с англ. — Мирная Гавань), а затем связь оборвалась.

Большой палец Трумэна завис над экраном. Три маленькие цифры 9 —1 —1 освободили бы его от желания расхлебывать какое бы ни было дерьмо, которое устроили Куинси и его мать. Образы того, как его мать извергала ложь, чтобы отправить его куда подальше, и Куинси, напуганный тринадцатилетний мальчик, выглядевший опустошенным и по-детски наивным, несмотря на его рост в шесть футов, не давали ему покоя.

Нажми на кнопки.

Нажми на эти чертовы кнопки.

Он хорошо помнит большие голубые глаза Куинси, безмолвно кричаще извинения, когда Трумэну выносили приговор. Это были те же умоляющие глаза, которыми он смотрел и сейчас, и неважно, облажался тот или нет. Мужчина беспомощно потащился к грузовику сквозь пелену дождя, выехал на дорогу, проехал мост и оставил безопасный Писфул Харбор и его надежный, стабильный мир позади.

***

Вонь мочи и человеческих экскрементов заполнили темную аллею. Отходы не только человеческих испражнений, но и отбросов общества, таких, как наркодиллеры, шлюхи и другие извращенцы. Грязь, граффити на потрескавшихся стенах и покорёженный бетон. Где-то сверху раздавался оглушительный крик. Трумэн, практически ничего не видя из-за стены дождя, двигался очень быстро между зданиями. Где-то вдалеке лаяла собака, за лаем последовало поскуливание, что подсказало ему, что животное, похоже, ранено. Трумэн склонил плечи вперед, руки опустились по бокам и сжались в кулаки, когда воспоминания обрушились на него. Непрекращающийся мучительный плач приближался, и, проходя мимо бетонных стен, он начал тяжело дышать, готовясь к борьбе. Было похоже на то, будто кто-то или что-то испытывало страдания, стеная внутри здания. Не смотря на ненависть к женщине, которая его родила, он бы не пожелал таких мучений ни ей, ни кому бы то ни было еще.

Ржавая зеленая металлическая дверь издавала лязгающие звуки закрывающейся тюремной камеры, которые были все еще свежи в памяти, и в тот же момент его охватил ужас. Делая несколько глубоких вдохов, он оттолкнул быстро и жестко вновь обрушившиеся на него воспоминания. Плач усилился, и Трумэн ускорился, протискиваясь через дверь. Протухший, едкий запах мусора и сладковатый запах наркотиков заполняли комнату, способные посоперничать с ужасающим криком. Сердце стало отбивать сумасшедший ритм, когда он увидел сцену, что развернулась перед ним. Он едва узнал вблизи беззубую, тощую женщину, безжизненно лежащую на бетонном полу и смотрящую стеклянным взглядом в потолок. Воспаленные следы уколов, похожие на змеиные укусы, покрывали ее костлявые руки. В углу, на грязном, разодранном матрасе сидела малышка, одетая в отвратительную грязную одежду, и плакала. Ее темные волосы были спутанными и слипшимися, кожа была грязной и покрытой песчинками. Щечки были ярко-красными, а глаза опухшими от слез. Возле нее на спине лежал ребенок, который своими тоненькими ручками тянулся к потолку, сотрясаясь от рыданий так сильно, что замолкал между воплями. Взгляд Трумэна обратился к Куинси, который прижимался к женщине на полу. Слезы струями бежали по его небритым, впалым щекам. Эти большие голубые глаза преследовали и пугали Трумэна в воспоминаниях, когда-то они были яркого цвета, теперь же стали блеклыми, воспаленными из-за пребывания в постоянном наркотическом опьянении. На татуированных руках Трумэна изображены демоны, которые овладели им после заключения в тюрьму за преступление, совершенное его братом. Они охотились за человеком, которого он хотел защитить. Но ему было не под силу кого-либо защитить, пока она находился за решеткой.

— Она… — голос Куинси был едва различим. — Умерла, — выдавил он.

Сердце Трумэна сильно ударилось о ребра. Его разум затянуло обратно к другой грозовой ночи. Тогда он зашел в дом матери и нашел брата, стоявшего с окровавленным ножом над телом мужчины, развалившимся поперек полуобнаженного тела матери. Он проглотил подступившую к горлу желчь. Боль и ненависть вели борьбу между собой. Трумэн наклонился и проверил пульс, сначала на ее запястье, а потом на шее. Все в желудке перевернулось. Разум передернуло, когда он посмотрел мимо своего брата на детей на матрасе.

— Это твои дети? — выдавил он.

Куинси покачал головой.

— Мамы.

Трумэн пошатнулся назад и почувствовал, как открываются раны, сдирается кожа и начинает кровоточить. Его братья и сестры? Живут такой жизнью?

— Что за черт, Куинси? — он пересек комнату, поднял малыша и прижал его подрагивающее от слез тело к своему. Сердце пронзила боль. Он присел возле малышки и потянулся к ней тоже. Она обхватила дрожащими ручками его шею и начала цепляться за него всей своей небольшой силой. Они оба были очень легкими. Он еще не держал детей, ведь когда родился Куинси, ему было всего 9 лет.

— Я здесь уже шесть месяцев, — закипал от ярости он. — Ты не думал сообщить мне, что у мамы есть еще дети? Она хотела им такой же проклятой жизни? Я бы мог помочь.

Куинси усмехнулся.

— Ты сказал мне… — он закашлялся и прохрипел так, словно он был на последнем издыхании. — Да пошел ты.

Трумэн посмотрел на брата, уверенный, что тот был охвачен яростью.

— Я вытянул тебя из чертового наркопритона через неделю после того, как вышел из тюрьмы, и пытался тебе помочь. Я разрушил свою жизнь, пытаясь защитить тебя, идиот. А ты послал меня на хрен и залег на дно. Ты никогда не упоминал, что у меня есть сестра и… — он взглянул на ребенка, не имея понятия, мальчик это или девочка. Жидкие растрепанные рыжеватые волосы, покрывали маленькую головку.

— Брат. Кеннеди и Линкольн. Кеннеди, не знаю, может два или три года? И Линкольн… Линкольн мальчик.

Их идиотка-мать и имена, даваемые в честь президентов. Когда-то она сказала ему, что главное — иметь незабываемое имя, так как у них была незапоминающаяся жизнь. Кстати, говоря о самоисполняющихся пророчествах, которым мать дала начало своими словами. Поднявшись на ноги, скрипя зубами, в промокшей под дождем одежде, которая теперь была покрыта еще и мочой от их заполненных памперсов, Трумэн не пытался даже скрыть своего отвращения.

— Это же дети, ты, сволочь. Ты не мог привести их в порядок и позаботиться о них?

Куинси повернулся, угрюмо глядя на их мать, показывая Трумэну еще более глубокое отвращение от жалкой жизни брата. Малыш перестал плакать, когда он начал его поглаживать по спинке. Кеннеди смотрела на него большими, влажными от слез карими глазами, и тут он осознал, что должен сделать.

— Где их вещи? — Трумэн осмотрел грязную комнату. Он заметил несколько грязных пеленок выглядывающих из-под жалкого одеяла и поднял их.

— Они родились на улице. У них даже нет свидетельств о рождении.

— Ты что, прикалываешься надо мной? Как, мать вашу, они выживали все это время? — Трумэн схватил рваное одеяло, которое пахло смертью, и завернул в него детей, направляясь к двери.

Куинси развернулся всем своим изможденным телом и поднялся на ноги, встречаясь взглядом со своим братом, который возвышался над ним своими шестью футами и тремя дюймами.

— Ты не можешь оставить меня здесь с ней.

— Ты сделал свой выбор давным-давно, братишка, — сказал Трумэн холодным тоном. — Я умолял тебя отказаться от наркотиков, — он перевел взгляд на женщину на полу, неспособный думать о ней как о своей матери. — Она испортила мою жизнь, и она, бесспорно, испортила твою жизнь, но будь я проклят, если позволю испортить им жизнь. Кошмары, которые преследуют Гриттов, прекратятся здесь и сейчас.

Он натянул одеяло поверх детских голов, чтобы защитить их от дождя и открыл дверь. Холодный, влажный воздух, ударил по его рукам.

— А что делать мне? – заявил Куинси.

Трумэн последний раз окинул взглядом комнату, чувство вины и злости поглотило его. На каком-то уровне, он всегда знал, что должен был прийти сюда, но надеялся, что до этого не дойдет.

— Твоя мать лежит мертвая на полу. Ты позволил своим сестре и брату жить в нищете, и тебя интересует, что ты должен делать? Прекратить колоться.

Куинси отвернулся.

— И кремируй ее, — он переместил младенцев, достал бумажник и кинул пачку наличных на пол, потом сделал шаг по направлению к двери. Поколебавшись, он шагнул, обозленный на себя за то, что недостаточно сильный, чтобы уйти и не оглядываться назад.

— Когда ты завяжешь с этим дерьмом, ты знаешь, где меня найти. До тех пор я не хочу, чтобы ты находился рядом с детьми.

Глава 2

Предполагалось, что Писфул Харбор, должен был стать чистым листом для Трумэна. Мост в Писфул Харбор отмечен как линия между старой жизнью и новой. Но сегодня ночью, пересекая мост, прошлое цеплялось за него в виде младенца, крепко спящего на его плече, и малышки, сидящей рядом и дремавшей, облокотившись на его руку. Только эти дети, не были частью прошлого, но он был чертовски уверен, что станут частью его будущего. Злость на мать и брата тугим узлом стягивала его внутренности. Злость на себя за то, что не знал о существовании Кеннеди и Линкольна, жизнь которых действительно испоганена, если принимать во внимание сложившиеся обстоятельства. Даже задумываться не хотелось о том, что эти дети пережили, хотя, возможно, их мать перестала колоться, на время пока была беременна, так же как было с Куинси. Тогда она продержалась всего лишь неделю после рождения Куинси, а далее снова нырнула в преступный мир.

Придерживая младенца на плече, он схватил пеленки, отстегнул Кеннеди от сиденья и взял на руки.

— Давай, принцесса.

Малышка прижалась к его шее и тихо вздохнула, пробудив глубочайшие чувства, которые, как он думал, умерли много лет назад. Накрыв детей тонким одеялом, чтобы защитить от дождя, который уже только моросил, Трумэн отнес их в свою скудно обставленную квартиру. Он понятия не имел, что делает. Последнее чего хотелось, это разбудить детей и запустить заново фестиваль слез. Но дети отчаянно нуждались в купании и смене памперсов, которые, должно быть, готовы были взорваться. Он отнес их в спальню и положил Кеннеди на кровать. Ее маленькие глазки внезапно открылись, и темные густые реснички запорхали над щечками. Личико поморщилось, губки дрогнули вниз, а бровки едва заметно нахмурились. Малышка начала хныкать, и он снова притянул ее к себе.

— Шшш. Шшш. Шшш. Все хорошо. Я с тобой, — Трумэн сел на край кровати, на одном плече держа брата, на другом — сестру. Кеннеди продолжала хныкать, каждым отчаянным звуком задевая струны души так, будто там скребутся кошки. Мельком увидев свое отражение в зеркале, впервые за это время, Трумэн попытался взглянуть на себя чужими глазами. Тату покрывали руки, от кисти до плеча, и обвивались вокруг шеи от основания до подбородка. Он не брился в течение недели, может дольше, а темные, намокшие под дождем волосы, прилипли к голове.

Он знал, что мог быть жестоким, и даже, возможно, относился с холодностью к некоторым людям, но это его никогда не заботило. Не зная о существовании этих детей до сегодняшней ночи, он задался вопросом, выглядит ли он жутко в глазах младшей сестренки? Это заставило его внутренности болезненно сжаться новым и совершенно необъяснимым для него образом.

Положив малышку на кровать и отодвинув волосы с ее лица, он надеялся, что Кеннеди не увидит в нем плохого парня. Она подняла головку, и ее глазки наполнились тревогой, которую ребенок не должен испытывать в ее возрасте. Трумэн заставил себя улыбнуться, чтобы ослабить ее страх, зная, что ситуация, свидетелем которой стала сегодня девочка, лишь верхушка айсберга жуткого дерьма, которое она испытала в своей короткой жизни.

— Я твой брат, — сказал он мягко, глотая ком в горле, задумываясь о брате, которого только что оставил позади. — Меня зовут Трумэн, и с этого момента я буду о тебе заботиться.

Ее нижняя губка снова задрожала, и из глаз хлынули слезы. Он понятия не имел, связаны ли эти слезы с их испоганенным вечером, ее жизнью в целом или его, но ожидал, что, скорее всего, все вместе взятое. Мужчина снова притянул малышку к своей груди.

— Шшш. Я знаю, все это ново для тебя, но обещаю, что со временем все станет лучше, — он чертовски надеялся, что это правда. — Но в первую очередь, мы должны выкупать тебя. Хорошо?

Трумэн боялся оставить Линкольна без присмотра. Он отнес спящего младенца, завернутого в чистое одеяло, вместе с Кеннеди в ванную. Расстелил одеяло на полу, положил на него Линкольна и стал наполнять ванную. Его разум пропутешествовал где-то далеко. Только Господь знает, что пережила малышка при такой-то матери. Мужчина снял с тела Кеннеди грязную одежду, тихо молясь о том, чтобы драгоценная маленькая девочка была лишена шрамов и ушибов. Хотя осознавал, что настоящие шрамы никогда не увидишь невооруженным взглядом. Сняв тяжелый, испачканный памперс, он съёжился от вида покраснений и сыпи, покрывавших ее нежную кожу, и почувствовал себя плохо, зная, что Линкольн, вероятно, находился в подобном состоянии.

— Хорошо, принцесса, пришло время купаться, — он поднял ее и усадил в ванную, она тут же впилась пальчиками в его руку, дико брыкаясь ногами.

— Нет. Не куп! — кричала она, притянув свои маленькие коленки к груди, чтобы избежать воды.

— Ладно, — быстро произнес Трумэн и прижал ее к себе, пока пододвигал Линкольна. Новая злость поднялась на поверхность. Что, черт возьми, случилось с ней? Он успокоил ее, удерживая сотрясающееся тело в безопасности рядом с собой, не обращая внимания на мочу и кал, покрывающие теперь его руки и рубашку.

— Не куп, — кричала она, — Не куп! Страфно!

Линкольн начал плакать.

— Шшш. Все в порядке. На самом деле, далеко не в порядке, но я не могу дать вам заснуть в собственном дерьме.

Малышка потянулась к Линкольну, находившемуся в другой его руке, который перешел в полномасштабный кричащий режим. Перемещаясь, девочка размазывала дерьмо по всей поверхности уже грязной одежды.

— Ребенок голодный, — сказала малышка и погладила Линкольна по спине.

Конечно, он хотел есть. Трумэн мало что знал о детях, но всем прекрасно известно, что их нужно кормить каждые несколько часов. Ему нужно купить еду и одежду, но в первую очередь — очистить их тела от экскрементов. Он предложил единственную вещь, которая могла бы помочь успокоить Кеннеди.

— Я буду держать тебя, пока ты будешь купаться. Потом мне необходимо приобрести еду для твоего брата. Что обычно он ест?

Малышка оттолкнулась от его плеча и стала наблюдать за ним, словно он говорил с ней на иностранном языке. Христос, как много времени прошло, с тех пор как эти дети ели? После тщательного осмотра, он смог увидеть грязь под ее ноготками.

Волосы ее были не только запутанными и грязными, но и покрыты большим слоем жира, также он мог видеть ее выступающие ребра. У него не было выбора, ему нужно было их помыть. Осознавая, что когда сыпь на ее коже коснется воды, малышке будет чертовски больно. Лучше сделать это быстро, чем безрезультатно крутиться и продлевать ее пытки.

— Ладно, принцесса. Давай поступим по-другому, — усадив ее себе на колени, он положил Линкольна на одеяло и начал быстро избавлять его от грязного памперса, Трумэн обнаружил кожную сыпь в нижней части тела Линкольна, которая была еще хуже, чем у Кеннеди. Мужчина аккуратно снял кофточку с ребенка и почти потерял сознание от увиденного гребаного синяка на плече мальчика. Потом скрипнул зубами, чтобы сдержать проклятия, которые могли вылететь из его рта. Прижимая Линкольна к своей груди, он чувствовал поднимающуюся тошноту в желудке. Борясь со слезами от злости и сочувствия, он прошептал:

— Никогда снова, маленький парень. Я обещаю. Больше никогда.

Трумэн снял собственную испачканную футболку, поставил Кеннеди на ноги, чтобы снять с себя джинсы и ботинки, оставив только трусы.

— Мы должны выкупать вас обоих. Потом мы спустимся вниз и поедем в магазин, где сможем достать тебе и твоему брату еду и теплую одежду.

— Не куп, — сказала малышка, цепляясь за его ногу.

Тру на несколько секунд закрыл глаза, чтобы взять под контроль свои эмоции. Он все еще ожидал почувствовать что-то из-за смерти матери, но она уже на протяжении долгого времени была для него мертва. Эта адская ночь, не выбьет у него почву из-под ног. Разрываясь между вопящим младенцем и упрямой девочкой, он должен был испытывать раздражение, но ведь дети не виноваты, что родились ненужными своей матери.

Он взял Линкольна и забрался в ванну. Линкольн брыкался ножками и плакал, пока Трумэн мыл его. Кеннеди стояла по ту сторону ванны и наблюдала за ними.

— Ребенку не нравится куп.

— Он делает все правильно, — заверил Трумэн малышку, удерживая мальчика, пока поливал его ручки водой. — Ты в порядке, правда, маленький братец? — он поцеловал голову ребенка. — Ты ведь чувствуешь себя хорошо, после того, как стал чистым? — Линкольн перестал плакать, и Кеннеди повернула голову в его сторону, ее маленькие бровки нахмурились.

— Мне кажется, ему нравится купаться, принцесса, — сказал Трумэн.

— Мне нравится куп, — она обернула ручку вокруг ванны и попыталась перебросить через нее свою ножку.

— Вау, — он притянул ее к себе на колени, мечтая иметь третью руку.

Некоторое время спустя он запеленал детей, одев каждому свою чистую, мягкую футболку. Схватил несколько крекеров для Кеннеди, чтобы она поела в машине, и поехал в Walmart (Прим. Сеть супермаркетов).

***

Джемма Райт бросила три порции мороженого в свою корзинку и захватила банку горячей помадки с витрины возле холодильника. Она сделала короткую остановку и посмотрела на карамельный топпинг и разноцветную посыпку, приняв решение приобрести все три дополнения. Было уже после полуночи, так что калории можно не считать. Это было правилом каждого полуночника, которое давно к ней приклеилось. Особенно после того, как какой-то урод ударил ее машину и смылся. Сегодня ночью она заслужила огромную порцию мороженного с фруктами и орехами.

Девушка направилась к детскому отделу, чтобы проверить, завезли ли детские балетные костюмчики для ее подруги и работодателя Кристалл. Как владелица бутика «Princess for a Day», она всегда следила за появлением новых коллекций в одежде. Джемма обнаружила стойку с детскими костюмчиками пастельного цвета с яркими воздушными балетными юбками.

— Так держать, Кристалл!

Взяв розовенький набор с белой юбкой со стойки, она почувствовала знакомую острую боль и тоску, затаившуюся глубоко в душе. Некоторые девушки мечтают о пышной свадьбе, дорогом платье и рыцаре в сияющих доспехах, ну, или миллиардере в костюме от Armani и роскошном медовом месяце. Джемма не нуждалась в свадебном маскараде или галантном муже. Ее весьма устраивала собственная жизнь. У нее были свои мечты. Они только немного отличались от большинства девушек. Всю свою жизнь Джемма была сторонним наблюдателем. Поначалу девушки жаловались на менструальные боли, позже наблюдали за тем, как в чреве растет новая жизнь. Однако Джемма родилась без матки. Как она желала получить этот ужасный опыт, даже если они действительно были такими, как говорили ее подруги, и использовать его как причину отсутствия на уроке физкультуры. Мечты Джеммы не имели ничего общего с пышными свадьбами или же с желанием быть щедро одаренной любовью. Она мечтала о маленьких каштановых детских головках и любящем, решительном мужчине, их отце. О человеке, который знает, как любить, не забрасывая их деньгами и подарками, надеясь искупить свое отсутствие. О человеке, который не бросит семью из-за неправильных воззрений.

Звук детского плача навеял новую волну тоски. Плач становился все громче, и она посмотрела в направлении, оттуда доносился шум, и направилась с корзинкой по проходу, оглядываясь по сторонам. Ее сердце почти остановилось, когда она увидела невероятно высокого мужчину с темными густыми волосами и неряшливой щетиной, который держал на руках плачущего младенца, пока читал журнал. Его покрытые татуировками руки держали ребенка так крепко, словно он боялся, что тот исчезнет, если он ослабит хватку на его тельце. Маленькая девочка сидела в тележке, спиной к Джемме, окруженная почти всеми разновидностями детского питания и рецептов по их приготовлению. Тревожный звоночек раздался в голове Джеммы. Почему дети находятся здесь так поздно? И почему он читает журнал, в то время как кричит ребенок? Джемма с рождения обладала проницательным умом, который начал работать в сумасшедшем направлении. Она начала придумывать историю о парне, которого бросила жена, и теперь он отец-одиночка, полностью потерянный и впервые не знающий, что делать. Или может быть, он похитил детей? Так разум захватила богатая воображением сторона. Сторона, которая создавала истории, когда она была моложе, чтобы пережить предательское одиночество и написать новостную колонку для своего бутика, который включал написание сказок для детей и нечто особенно захватывающего, и местных новостей для родителей, чтобы их проверить. Джемма снова нырнула в проход, сжимая корзинку, мысленно придумывая, как облегчить детские страдания и не выглядеть слишком любопытной.

Ребенок издал душераздирающий крик, и она оттолкнула авантюрную, сумасшедшую, ищущую приключения сторону подальше и снова выглянула из прохода, используя это мгновение, чтобы повнимательнее рассмотреть мужчину. Журнал, который он рассматривал, упал на пол, и мужчина поцеловал головку ребенка, бормоча что-то, чего она не услышала. Он держал ребенка, словно футбольный мяч. У парня были глубоко посаженные глаза, которые в данный момент сфокусировались на несчастном младенце. Рукава темной рубашки мужчины облегали огромные бицепсы, и сам собой возникал вопрос о том, чем он занимался в жизни. Есть ли здесь лесорубы? Его джинсы плотно облегали бедра и спускались ниже черных ботинок. Он был чертовски сексуальным, тот тип мужчин, который нравился Кристалл. Он так нежно погладил маленькую девочку по щечке, что Джемма смогла ощутить это прикосновение на своей собственной щеке. Прижавшись губами к лобику маленькой девочки и взяв ее за худенькую ручку, он заглушал тревожные звоночки в голове Джеммы.

— Он в порядке, принцесса. Просто голодный. Мы накормим его, как только приобретем несколько вещей и оплатим счет, — он говорил нежно с маленькой девочкой, голосом полным заботы.

Принцесса.

Его взгляд метался между малышом и маленькой девочкой, а затем вернулся к сладкому маленькому мальчику в его руках.

— Не расстраивайся, парень. Мы приобрели почти все самое важное.

Она увидела, как он схватил по одной упаковке подгузников каждого размера и положил их в тележку возле девочки, а затем те, которые не поместились, забросил на полку под тележкой. Может, у нее не было матки, но у нее были яичники, которые взорвались от потока любви и пугающего контраста между тьмой и светом перед ней.

Глава 3

Трумэн почувствовал, что кто-то пристально смотрит на него, поднял глаза выше и увидел длинноногую красотку, наблюдающую за ним. Темные и золотистые пряди ее волос перемешались и свободным каскадом ниспадали на гладкую кожу цвета слоновой кости, а при взгляде на полные малиновые губы он сразу вообразил, что можно сделать с ними в своих эротических фантазиях. Он представил, как изображает ее взмахами кисти, представил, как рисует ее утонченный подбородок, длинную тонкую шею, стройные плечи, изящную талию и греховно-сексуальные округлые бедра. От этого образа его тело воспламенилось. Внезапно Линкольн закричал, и Тру прижал малыша крепче, прикрывая его тельцем себя спереди в районе пояса, и встал между Кеннеди и незнакомкой.

Зеленые глаза незнакомки переместились на его тележку.

— Полагаю, ваш ребенок очень много ест?

Ее голос был как пламя, касающееся кожи, мягкий и обжигающий как летнее солнце, но почувствовав заинтересованность в ней, мужчина выпрямился и расправил плечи. Ему сейчас не до этого.

— Он умирает с голоду, — хрипло сказал Трумэн, качая Линкольна на своем плече, пытаясь успокоить.

— Так покормите его, — она ни на мгновение не отвела от него взгляда, ее глаза, пронзительные и бросающие вызов, были как у растревоженной кошки.

Он продемонстрировал ей бесстрастную маску, словно говоря «Да неужели, серьезно?».

— Отлично, — он толкнул тележку мимо нее, но она ухватилась за него. Трумэн вырвал руку и обнял Кеннеди. Глаза девушки опустились к маленькой девочке и скептически ее разглядывали.

— Эта одежда типа как в «Daddy day»? — ее пальцы обвились вокруг ручки тележки, и ей удалось достать упаковку с детским питанием (Прим. «Daddy day» - «Дежурный папа» - американская комедия с Эдди Мерфи в главной роли о незадачливых отцах, которые вынуждены присматривать за детьми).

— Что-то вроде того, — сказал Трумэн, наблюдая за тем, как она открыла упаковку и сорвала защитное покрытие одной из готовых бутылочек с детским питанием. Девушка надела соску, потрясла бутылочку и передала ему.

Он посмотрел на бутылочку, потом на нее.

— Я еще не заплатил, — последняя вещь, которую ему сейчас нужна, это быть пойманным за использованием неоплаченного товара. Он планировал войти, купить все необходимое, выйти и отправиться домой, не зацикливаясь на маленькой всезнайке, независимо от того, насколько она была горяча. Линкольн начал икать между криками, и она сунула бутылочку в руку Трумэну.

— Это не значит, что они арестуют тебя за кормление голодного ребенка.

— Ребенок голодный, — повторила Кеннеди.

В груди Трумэна сжалось. Он неохотно взял бутылочку и придвинул к ротику малыша. Линкольн сосал, потом плакал, сосал, потом снова плакал.

— Ты должен убаюкивать его, — она поставила свою корзинку и жестами показала, как убаюкивать ребенка. Он переместил Линкольна на другую руку. Девушка подошла ближе. Она, должно быть, увидела настороженность в нем, потому как остановилась в нескольких дюймах от него и коснулась его рукой, сохраняя дистанцию. Ее руки были нежными и теплыми, когда она приподняла локоть Трумэна, пытаясь поднять голову малыша так, чтобы она оказалась выше ног.

— Вот так, — сказала она ласково, улыбаясь Линкольну, — это должно помочь.

Разумеется, Линкольн выпил всю бутылочку с питанием. Кеннеди лучезарно улыбнулась женщине, которая смотрела на Трумэна, как будто пыталась его понять. Это был сигнал, что ему пора уходить.

— Спасибо, — сказал он и сделал шаг по направлению к тележке.

— Вы знаете, что малышу нужно сделать отрыжку? — она снова взглянула на тележку. — Потому что выглядит так, как будто это твой первый день папочки, сидящего с детьми.

— Это мои брат и сестра, — ответил он решительно, — и «да». Я знаю, что ему нужно сделать отрыжку. Я так думаю.

— У вас есть салфетки для отрыжки?

Он поднял бровь.

Она закатила глаза и улыбнулась Кеннеди.

— Пора кое-чему научить вашего брата, — с этими словами она начала перебирать детское питание и памперсы в тележке. — Слишком большое, слишком маленькое. Вот это подойдет, большой братец не будет экономить на памперсах для вас, ребятки. Мне нравится это в людях, — она улыбнулась ему, когда ставила на полку памперсы ненужного размера и бросала в тележку другие. Незнакомка потянулась, чтобы достать до высокой полки и низ ее дорогой блузки поднялся настолько, что можно было увидеть полоску загорелого подтянутого живота.

Она могла быть напористой. Не стоит игнорировать влияние, которое оказывает ее соблазнительное тело на него. Отлично, девица потянулась, показывая немного больше кожи, и Трумэну пришлось переместить ребенка в руках, чтобы поправить свою эрекцию. Ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы отвести глаза в сторону.

— Они предоставляют размеры по весу ребенка, — объяснила она, — но их никогда нет. Так что я попробую «Swaddlers» и «Cruisers» для него. А ты, должно быть, носишь еще впитывающие трусики? — спросила она Кеннеди, которая несколько раз просто моргнула, глядя на нее.

— Памперсы, — ответил Трумэн, по причине того, что понятия не имел, что такое впитывающие трусики.

— Достаточно скоро, — сказала она и, погладив Кеннеди по голове, загрузила в корзину несколько упаковок памперсов. — Теперь насчет детского питания. Существует много видов. Сколько ему?

— Я не знаю. Несколько месяцев, — как, черт возьми, она узнала, что это мальчик?

Положив руки на бедра, девушка скептически на него взглянула.

— Я думала, они ваши брат и сестра.

— Так и есть, — зарычал он, напоминая себе, что она просто пытается помочь. Это также было счастьем для Линкольна, так как он спас его из того гадкого места. Даже несмотря на то, что Тру ненавидел просить о помощи, он должен принять небольшие рекомендации, чтобы ночью ничего не перепутать.

— Извини, — сказал он уже более спокойно, — я не уверен точно, сколько ему. — Потому что сам понятия не имел об их существовании до сегодняшней ночи.

Она оперлась на тележку и снова улыбнулась Кеннеди.

— Сколько тебе лет, дорогая? Два? Три?

Малышка отклонилась назад и быстро нашла глазами Трумэна.

— Ты очень застенчивая малышка, — сказала девушка. — Ну, меня зовут Джемма Райт, и когда-то я тоже была маленькой застенчивой девочкой, — она положила руки возле рук Трумэна на тележку и снова взглянула на него своими изумрудными глазами. — Ты, очевидно, не можешь толкать тележку и кормить своего крошку братца. В чем еще мы нуждаемся?

— Мы?

Она вздохнула, как будто его отношение утомило ее, и подобрала ранее упавший журнал.

— «Воспитание детей» — хороший выбор, — она посмотрела на побледневшие костяшки его пальцев, сжавшие ручку тележки. — Ты боишься, что я украду ее? Серьезно, отдохни немного, так мы сможем приобрести для твоих детей здесь все необходимое, и они смогут немного поспать.

Джемма снова взглянула на журнал «Воспитание детей» и наклонилась ближе так, что наполнила его ноздри слабым запахом ванили и женщины. Он никогда не обращал внимания на ваниль, но он также никогда не встречал женщины, как эта.

Она понизила голос.

— Видно, что ты пытаешься быть хорошим братом. Я могу уйти прочь и оставить тебя кружить по «Walmart», или ты можешь расслабиться и воспользоваться предложением полуночника, которая любит помогать мужчинам, выглядящим довольно пугающе.

— Зачем тебе помогать пугающему незнакомцу? — спросил он хрипло.

Она окинула его тело взглядом с ног до головы, более чем с намеком на интерес, облизав губы, ее взгляд снова скользнул вверх-вниз. Девушка поймала его взгляд и, заметив, что он наблюдал за ней, закатила глаза. Он, видимо, неправильно истолковал ее действия. Что он знает о таких женщинах, как она? Она была одета в широкие брюки и блузку, которая стоила, наверное, больше, чем его месячная арендная плата.

— Ты не такой уж страшный. Кроме того, я вижу, с какой нежностью ты относишься к детям, — она убрала свои руки от головки Линкольна. Потом схватила упаковку чего-то с полки и разорвала, положив белую ткань на плечо Трумэну. — Положи себе малыша на плечо, и он сделает отрыжку, чтобы потом у него не болел животик.

Трумэн посмотрел на Линкольна, который почти заснул с бутылочкой, лежащей на его нижней губе. Трумэн положил бутылочку в тележку возле Кеннеди, которая боролась с тем, чтобы не закрыть глазки. Положил Линкольна себе на плечо и похлопал мальчика по спинке, чтобы тот выпустил воздушную отрыжку. Эта нахальная цыпочка знает, о чем говорит.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Трумэн.

— Трумэн. Мне нравится, — сказала она, как будто ему было нужно ее одобрение, — а детей?

Взглянув на детей, он почувствовал, как у него проснулось чувство собственности.

— У них должны быть имена, — уговаривала она.

— Кеннеди, — затем он коснулся щечки младенца и сказал, — Линкольн.

В ее глазах заиграли искорки.

— Значит, вашей маме нравится называть детей в честь президентов?

До того, как он смог подумать об ответной реакции, она схватилась за ручку тележки и сказала.

— Хорошо, тогда. Приступим к вашим делам. Что вам нужно?

Были вещи похуже, чем помогать горячим цыпочкам с чувством юмора. Тру подобрал ее корзинку и сказал:

— Одежда, еда, автомобильное кресло и кроватка.

— Кроватка?

— Для него, — он кивнул головой в сторону ребенка.

— Детская кроватка и автомобильное кресло? У вас его нет? Как вы их сюда привезли? — когда он не ответил, она продолжила, — Боже, что бы сказала на это ваша мать? Она должна была дать вам несколько уроков по обращению с детьми.

Это будет трудно, учитывая, что она мертва.

***

Джемма толкнула перегруженную тележку на темную стоянку, пока Трумэн нес обоих спящих детей, что было не так-то просто. Они оставили вторую тележку с детской кроваткой и манежем, которые убедила купить Джемма, вместе с несколькими предметами первой необходимости в передней части магазина, которые он должен был забрать после того, как усадит детей в автомобиль. Ей было любопытно, почему дети были одеты в его футболки, и почему у Кеннеди не было обуви. Весь последний час она так часто проявляла к этому любопытство, что решила сменить тему. Он защищал и искренне любил малышей, поэтому она позволила вопросам раствориться, несмотря на свое любопытство.

— Это мой грузовик, — он остановился возле старого синего грузовика, у которого были и задние, и передние сидения. — Откуда ты так много знаешь о детях?

Она пожала плечами.

— У меня собственный бутик для маленьких принцесс. Ты должен как-нибудь привести Кеннеди, для того чтобы просто провести хорошо время и пообщаться. Это могло бы помочь ей выбраться из собственной скорлупы, — она встретила его резкий и неприязненный взгляд. У него были самые синие глаза, и, бесспорно, самые пленительные, но он насторожено и с опаской осматривался по сторонам, продвигаясь к месту парковки.

— Бутик для принцесс? Я даже не буду пытаться угадать, что это, — он открыл дверь и положил Кеннеди на сидение. Девочка дернулась, и он наклонился к ней, прошептал что-то и нежно поцеловал в щечку.

Все, что он делал с детьми, было трогательным и нежным. Когда они делали покупки, он не был раздражен тем, что Кеннеди была плаксивой. Он просто поднял ее на руки и успокоил. Она видела родителей менее терпеливых с собственными детьми, а для него они были только братом и сестрой. Джемма задавалась вопросом, почему он их забрал и насколько долго это продлится, учитывая, какое количество вещей он купил. Она была рада, что была там и смогла помочь, он, наверняка, забыл бы обувь, средства для купания детей и другие вещи, о которых большой брат не знал.

— Не хочешь дать мне подержать Линкольна, пока ты устанавливаешь в машине детское кресло? — она потянулась к ребенку, и он ощетинился. — Трумэн, ты правда думаешь, что я стала бы помогать тебе покупать все эти вещи, чтобы потом навредить твоему младшему брату? Ты меня обижаешь.

На ее лице возникло огорченное выражение. Он опустил Линкольна ей на руки и поцеловал его в щечку. Любовь витала в воздухе между ним и ребенком, и это было самой прекрасной вещью, свидетелем которой стала Джемма. Это длилось всего несколько секунд, но за те секунды она увидела, что сердце большого крепкого мужчины окружено этими любимыми братом и сестрой.

— Я прошу прощения, — уголки его рта дернулись в подобии улыбки, но только улыбка была адресована детям. Это было мимолетное изменение в выражении его лица, но улыбка смягчала все острые черты, и когда он обратил эти возбуждающие синие глаза на нее, в животе запорхали бабочки.

— Я действительно ценю вашу помощь. Только я не привык…? — он скрипнул челюстью. — Я просто хочу быть осторожным с ними.

Проявляя заботу, он даже не начал описывать, что чувствует по отношению к ним. Внимательный, оберегающий и любящий — все написано на его лице. Когда он рассказывал про сыпь от памперсов на их коже, боль в его голосе и выражение лица почти поставили ее на колени.

— Я буду очень осторожна, — заверила она его.

Когда Трумэн положил ребенка к ней на руки, привычная тоска проснулась в ее сердце. Когда до нее донесся сладкий детский запах Линкольна, это успокоило боль. Руки Трумэна укачивали ее за предплечья, пока она держала ребенка, и Джемма смогла рассмотреть его татуировки. Почему они все синие? И что они обозначают? Ее никогда не привлекали мужчины с татуировками, эти парни доставляли беспокойство. Трумэн был загадочным сочетанием, казалось бы, несовместимых вещей, одновременно представляя собой опасность и искреннюю нежность, и это заставило сердце Джеммы биться быстрее.

Мужчина быстро справился со своей задачей, загрузил сумки в багажник грузовика и установил детское сиденье. Его мускулы перекатывались и вздувались от приложенных усилий. После того, как Кеннеди уснула на пассажирском сидении, он осторожно отнес детское кресло и установил его на соседнее с водителем кресло.

— На самом деле, ты должен установить его на заднее сидение. Ему будет там безопаснее.

— На заднее сидение? Что, если он поперхнется или еще что-нибудь? — он понизил голос, глядя на крепко спящую Кеннеди на пассажирском сидении. — Я хочу иметь возможность наблюдать за ними. Я предпочел бы переднее сидение.

— Тогда ты должен снять подушку безопасности. Детские кресла для автомобилей устанавливаются против хода движения машины. Верхнюю часть автокресла нужно пристегнуть ремнем безопасности и затем пристегнуть самого малыша ремешками внутри него, — его ошеломленный взгляд сказал ей, что он понятия не имел, что она имела в виду. — Вот. Держи Линкольна, я покажу тебе.

Он забрал у нее ребенка и наблюдал за тем, как она забралась в грузовик и приступила к разъяснению инструкций по отключению подушек безопасности, после того, как завела грузовик и стала устанавливать детское сиденье на указанном месте. Джемма опустилась на колени и сжала ремень безопасности.

— Ты должен быть уверен, что надежно все закрепил.

Затем она пересела на водительское сидение, он потянулся над ее коленями и осторожно положил Линкольна в детское сидение. Его руки коснулись ее груди, посылая поток тепла через все тело, но он так был сосредоточен на детях, что она подумала, что он вряд ли это заметил.

Трумэн повернулся к ней и улыбнулся, в результате чего их лица оказались так близко, что она почувствовала его дыхание. Джемма впитывала черты его лица, не обращая внимания на щетину. Его скулы были резко очерченными и сильными. А губы более темного розового цвета, чем у большинства людей, и изогнуты так, что ей захотелось его поцеловать. Глаза Тру прошлись по лицу Линкольна с выражением тревоги за ребенка. Так, как и должно быть.

— Ты можешь показать мне, как ты это сделала?

— Ммм. Да. Конечно, — «позволь мне только заглушить эти разбушевавшиеся гормоны». Джемма показала ему, как пристегивать ремень и обезопасить ребенка, потом вылезла из грузовика, туда, где стоял он.

Мужчина вытянул огромные руки над головой и оперся ими о крышу грузовика, заблокировав ей выход, посмотрев на нее своими пронзительными синими глазами. Ее пульс ускорился.

— Ты очень много знаешь о детях.

Ей стало трудно дышать.

— Я женщина. Мы много чего знаем.

Его глаза нашли ее, и смотрел он, кажется, очень долгое время, потом прочистил горло и, отвернувшись, ушёл, оставив ее с грохочущим сердцем. Она обвела взглядом грузовик и взяла Кеннеди на руки, пока Тру не вернется и не установит второе детское сидение.

Понимая, что он не знает, как обезопасить ребенка, она обратилась к нему.

— Вот, давай я.

Джемма взобралась на колесо, чтобы видеть и доставать до сидений сзади и ремня безопасности, и почувствовала как его большая, теплая рука прижимается к нижней части ее спины. Она прикусила нижнюю губу, возбужденная его прикосновением, и занервничала, как будто он действительно был опасен. Опасно любящим по отношению к этим детям. Хорошо, она была возбуждена.

И, наверное, немного нервничала.

Трумэн заглянул через ее плечо, чтобы видеть, как она устанавливает кресло и объясняет пошагово, как это сделать и как пристегнуть Кеннеди. Девушка обернулась, чтобы спрыгнуть, и он, обернув одну свою руку вокруг ее талии, снял ее с колеса. За несколько секунд она почувствовала его жесткие мышцы пресса, и вновь тепло разлилось по ее телу. Тру поставил ее на ноги и посадил Кеннеди в кресло, не обращая внимание на искры, вспыхнувшие между ними.

Как это вообще возможно?

Он закрыл дверцу грузовика, взял с тележки ее сумки и оглядел парковку.

— Где ты припарковалась? — его глаза нашли «Honda Accord», припаркованную во втором ряду под уличным фонарем. — О, приятель. Кого-то ударили в бок.

— Это было не мое желание, — она протянула руки к сумкам, — какой-то придурок ударил меня, когда я была на работе, и смылся. Страховая компания увеличит мне цену, если я подам еще одну жалобу.

— Еще одну…? — веселые искорки появились в его глазах.

— Я — магнит для плохих водителей. Меня ударили дважды. Ну, хорошо, трижды, если считать последний раз.

— Приезжай в автомастерскую «Whiskey» завтра после работы. Я исправлю это повреждение для тебя бесплатно. Не надо обращаться в страховую компанию в твоем случае, и это идеальный способ поблагодарить тебя за помощь.

— Это слишком много для маленькой помощи с моей стороны, — «он что, сумасшедший? Это работа стоит несколько сотен долларов, если не больше».

Трумэн подошел ближе, и ее сердцебиение снова ускорилось. Он казался выше и шире в лунном свете, что заставило ее глубоко почувствовать свою беззащитность и уязвимость. Мужчина изучал ее без улыбки, но уже и не смотрел взглядом сторожевой собаки, который она увидела, когда впервые взглянула на него.

— Ты сэкономила мне время блуждания по «Walmart» и сотни долларов, когда я чуть не купил неправильные памперсы, еду, детскую одежду, и Бог знает что еще. Пригони свою машину в мастерскую завтра, — он произнес последнее предложение с неким спокойным утверждением, не давая тем самым возможности отказаться.

Она хотела взять свою машину, но только по другой причине — чтобы увидеть его снова, но это казалось в корне неправильным — принимать такую услугу за то, что она оказала ему незначительную помощь.

— Но…

Он прижал свой палец к ее губам, успешно обезоруживая своей внезапной ослепительной улыбкой.

— Приезжай на ней в мастерскую после работы. Я починю ее на выходных, и к утру понедельника она будет готова. Это займет всего несколько часов, мы сможем произвести починку в автомастерской, так что ты не останешься без машины.

— Трумэн, но это слишком много, — настаивала она, — а там нужна будет покраска?

— Я так не думаю.

— Но как…?

— Я не могу рассказать тебе все мои секреты. Ты очень хорошо разбираешься в вещах касающихся детей. Я же мастер на все руки, что касается машин, — слабый огонек загорелся в его глазах. — Приезжай завтра. А сейчас уезжай, чтобы я был уверен, что ты в безопасности, прежде чем отправлюсь с детьми домой.

Она кивнула, сделала шаг в сторону, повернулась и сказала.

— Не укладывай Линкольна на животик, когда он спит. И используйте мазь для кожной сыпи. Это поможет.

— Я все запомнил, — сказал он, наблюдая, как она открывает дверь своей машины. — Еще раз спасибо. Увидимся завтра.

Джемма почувствовала его пристальный взгляд на себе, когда забиралась на водительское сидение. Это был тот же взгляд охранника, которым он наблюдал за детьми.

Когда она выехала с парковочного места, о мороженом было забыто, девушка еще никогда не испытывала такого всепоглощающего счастья.

Глава 4

Трумэн был совершенно уверен, что это утро и последующая ночь были самыми длинными в его жизни. Прошлой ночью он уложил детей спать, разложил покупки и занялся сбором детской кроватки. Линкольн проснулся, как ему показалось, минут десять спустя, но на самом деле прошел уже час. Потом малыш проснулся спустя два часа, потому как проголодался. Сегодняшнее утро было сумасшедшим: кормление, смена памперсов, купание, опять смена памперсов. Это сильно отличалось от его обычного утра, когда самый большой ажиотаж, с которым он сталкивался, был в 7.30 утра в магазине этажом ниже. Тру даже душ принять не успел, так как боялся оставить детей без присмотра. Как родители справляются с этим в одиночку?

Завтра он примет душ сразу после того, как перед рассветом покормит Линкольна и снова уложит его спать.

На часах было 7.45, а значит, пора снова покормить мальчика, и на этот раз не в магазине. Малыш поест в машине. Тем временем Кеннеди счастливо играла в детском манеже, хотя она понимала, что слишком взрослая, чтобы оставаться там надолго. Он должен будет разобраться со своим графиком. Черт, ему нужно будет подстроить график под свою нынешнюю жизнь.

Дверь офиса открылась, и Дикси Виски просунула свою голову внутрь. Ее красные волосы и широкая улыбка осветили гараж.

— Мы здесь, Тру… — ее глаза расширились, и она влетела в гараж, быстро стуча каблучками по бетонному полу. Ее старший брат Бэр следовал за ней. — Воу. Чьи это дети?

У семьи Виски был собственный гараж в дополнение к бару братьев Виски вниз по улице. Бэр и Дикси работали днем в автомастерской и временами вечером в баре.

— Теперь мои, — Трумэн достал из заднего кармана салфетку для отрыжки, раскинул у себя на плече, потом пристроил на нее головку Линкольна и похлопал его по спинке. Сегодня малыш оплевал все его футболки, поскольку Тру забыл воспользоваться специальной салфеткой. Джемма наверняка бы закатила глаза, узнав об этом.

Бэр сверкнул нахальной улыбкой.

— Я думал, у тебя никогда не было супружеских визитов в тюрьме.

— Это мои брат и сестра, — резко ответил Трумэн, в то время как Линкольн громко срыгнул, — вот так, хороший мальчик.

— Что значит, это твои брат и сестра? — Дикси присела возле Кеннеди. — И как эту драгоценную девочку зовут? Привет, дорогая. Я тетушка Дикси.

Кеннеди нахмурилась, когда Дикси взяла игрушку из детского манежа.

— Все хорошо, принцесса, — успокоил ее Трумэн, — у тети Дикси смешные волосы, но она добрая.

Дикси показала ему язык, и Кеннеди захихикала.

— Это Кеннеди, а этот маленький парень — Линкольн, — он встретил серьезный взгляд Бэра и понизил голос, чтобы Кеннеди его не слышала. — Мой брат решил объявиться прошлой ночью. У нашей матери была передозировка. Эти двое малышей жили в наркопритоне. Прошлая ночь была кошмаром. Вы же не будете возражать, если они останутся со мной в магазине? До тех пор пока я не урегулирую несколько вещей.

— Хэй, твоя семья — наша семья. Все, что тебе нужно, — Бэр провел рукой по густым темным волосам. Он и его братья и сестры: Дикси, Булэт и Боунс, были частью байкерского клуба «Темные рыцари», и, за исключением Дикси, использовали свои байкерские имена. Бэр (Прим. с англ. «Bear» — медведь) однажды боролся с медведем и получил в доказательство этому шрам. Булэт (Прим. с англ. «Bullet» — пуля) — бывший спецназовец, а Боунс (Прим. с англ. «Bones» — кости) был врачом.

Трумэн вырос в соседнем городке и познакомился с Бэром на выставке классических автомобилей, когда ему было шестнадцать. Бэр взял Трумэна под свое крыло, дал ему работу и научил всем тонкостям работы с автомобилями. Он работал по графику, который устраивал Трумена, и Бэр не выкинул его, когда тот сбился с нужного пути, например, когда пропускал школу ради работы. Бэр даже позволил привести в магазин Куинси, поскольку их непутевая мать никогда о нем не заботилась. Трумэн научился водить машину, и Бэр одолжил ему автомобиль. Со временем Тру выкупил у него грузовик, на котором сейчас ездил, они постепенно стали близки как братья, коими и являются по сей день. Виски был самым добрым, самым надежным человеком из всех, что Трумэн когда-либо знал, и он гордился тем, что считался членом этой семьи.

— Какой план? — спросил Бэр. — И как Куинси?

Трумэн вздохнул. Как бы сильно ни старался, он не смог побороть свое беспокойство о том, как там брат. Прошлой ночью перед тем, как пойти спать, он позвонил Куинси, но тот так и не ответил.

— Мой план? Убедиться, чтобы они не пропали в жизни. Куинси ушел, я и так до этого отдал ему годы своей жизни, чтобы он смог нормально жить.

— И…? — Бэр слишком хорошо его знал. В отличие от непутевой матери Трумэна, Бэр каждую неделю посещал его, когда тот был в тюрьме, и один или два раза приводил с собой Куинси. Но Куинси перестал отвечать на звонки Бэра и со временем полностью исчез с радаров. Трумэн знал, как упорно Бэр пытался найти Куинси и отправить его на реабилитацию, но те, кто принимал наркотики, знали, как скрыться, а Куинси это было известно лучше всех.

— Я пытался дозвониться до него прошлой ночью, — признался Трумэн. — Он не отвечал на мои звонки, и, честно говоря, я сказал ему держаться подальше от детей, пока он не перестанет колоться. Я сказал, что помогу ему, когда он будет готов, но мужик… — он начал убаюкивать Линкольна на руках и поцеловал его в щечку, — у них даже нет свидетельства о рождении. Он никогда даже не говорил мне об их существовании и о том, как они выживали… — Трумэн скрипнул зубами и заставил себя подавить злость, бурлящую внутри, — он не мог никому доверять в своем окружении.

Бэр положил руку ему на плечо.

— Я услышал тебя, брат.

— Слушай, а Боунс сможет найти педиатра, который проверит их и не будет при этом задавать вопросы? Просто мои руки здесь связаны. Если я приведу их к врачу, он станет задавать вопросы, я не могу позволить им связаться с социальной службой. Мне просто нужно немного времени, чтобы осмыслить все эти вещи, но я должен знать, что они здоровы.

— Конечно. Я позвоню ему через секунду. Только дай мне… — Бэр взял в свои татуированные руки Линкольна и потерся о него носом, — люблю запах младенцев.

— Джемма помогла мне подобрать средства для купания детей, детский шампунь и миллион других вещей для них.

— Джемма?

Только услышав ее имя, Тру улыбнулся. Он даже думать не хотел о том, как это выглядело вчера. Двое детей с ним в полночь, одетые в его футболки, несмотря на то, что в наличии у него были только летние футболки. Он удивился, когда она предложила свою помощь. Она, наверное, все переосмыслила сегодня утром и будет держаться подальше от границы Писфул Харбор так далеко, как сможет. Это будет его потеря. Но он не мог не думать о том, что бы произошло, если бы они встретились при других обстоятельствах. В другой жизни.

Кеннеди потянулась к нему, вырывая его из раздумий.

— Иди ко мне, принцесса.

Принцесса. Что же, в таком случае, бутик для принцесс?

Бэр и Дикси выжидающе смотрели на него, и он понял, что они ждут объяснений о том, кто такая Джемма.

Я встретил ее прошлой ночью в «Walmart», когда покупал все это дерьмо, — он посмотрел на Кеннеди и исправился, — вещи. Джемма помогла мне все найти: одежду, еду, бутылочки, памперсы. Там так много всего, что им необходимо. Я не жалуюсь, просто констатирую факт. Я никогда не понимал, как много забот с детьми. У них все не как у взрослых. В четверг утром я отметился в офисе об условно-досрочном освобождении и задумался о том, что провел на свободе чуть больше тринадцати долгих месяцев… — он снова взглянул на Кеннеди, — и пятнадцать невероятно сложных часов спустя я осознаю, что тринадцать месяцев пролетели так быстро, что я не успел и глазом моргнуть, особенно в сравнении с последними сутками, которые показались мне вечностью…

— Есть другие способы, чтобы разобраться с этим, — Дикси говорила осторожно, — ты не обязан их воспитывать, это не сделало бы тебя неудачником или не означало бы, что ты плохой человек.

Трумэн задумывался об этом, когда отмывал руки от дерьма в четыре часа утра, а потом в семь утра, когда понял, что мочиться — это тоже групповой процесс. Но они — его кровь, и он не отвернется от своих родных.

— Я потерпел неудачу с Куинси. Я не хочу потерять и этих двоих.

***

— Я только не понимаю, почему ты из-за этого переживаешь, — Кристалл откинула свои черные как смоль волосы за плечи и взялась за другой конец коробки, которую они вместе с Джеммой должны были переместить в подсобку. Девушка выглядела как готическая принцесса: темная губная помада, черные ботинки на толстой подошве, черные кружевные чулки, пышная пачка и блузка. — Дети были чистыми?

— Они, по всей видимости, только что искупались, — Джемма открыла дверь своей задницей и удерживала, чтобы Кристалл позже придержала дверь ногой, прежде чем медленно двинуться в комнату. Они только приняли партию одежды для настоящей принцессы, и она была взволнована, увидев ее. Сегодня Джемма тщательно подбирала одежду, выбрав наряд храброй принцессы. Короткое синее бархатное платье с широким золотым поясом и кожаными босоножками на ремешках. Обычно она не нервничала в окружении мужчин, но с Трумэном ей пришлось собрать все свое мужество.

— Они боялись его? — спросила Кристалл, когда коробка упала на пол с глухим звуком.

— Нет, но меня бросало в дрожь рядом с ним, и это не имело ничего общего с мужественной аурой, которую он источал. Словно он использовал тестостерон вместо гребанного лосьона после бритья. Но все же, понимаешь, это все было странным. У Кеннеди не было обуви. Такое ощущение, что он забрал их из постели, потому что у него не было даже детской кроватки, — ее сердце согревали мысли о нежности, с которой мужчина успокаивал Линкольна и гладил личико Кеннеди. — Он любит их. Это сразу видно. Но остальное довольно странно, ты так не думаешь?

Кристалл взяла с полки нож, потянулась к коробке и, разрезав сверху, открыла. Волосы упали ей на лицо, и она послала Джемме «ты знаешь, что я по этому поводу думаю» взгляд сквозь густые пряди, когда дернула за коробку, чтобы открыть ее. Достав маленький черный кожаный наряд, она держала его, удовлетворенно улыбаясь.

— Будучи мятежной принцессой, я бы закинула ему свою машину утром, сделала что-нибудь с этим прекрасным татуированным парнем, о котором ты говоришь, например, получила знойный горячий поцелуй, а еще лучше десять, и оставила его желать большего. Ты всегда ищешь ответы на свои вопросы, ты — напористая девушка, которая, на моей памяти, никогда не отступала. Я удивлена, что ты не пошла прямиком к нему и не заставила его ответить на все интересующие тебя вопросы. Ведь ты же отважилась напялить на себя я-вся-такая-смелая образ. Так в чем же дело, крошка?

Она засмеялась. Кристалл любила кожаные наряды, Джемме же нравились кружевные. Кристалл была дерзкая там, где Джемма — нахальная. Но в Джемме была своя мятежная нотка, но в то время как ее излюбленный дерзкий вариант одежды представлял из себя черно-розовую плессированную юбку, ботфорты на шнуровке, белую блузку с оборками и кожаный пиджак из винтажной потертой кожи, Кристал же предпочитала в байкерские кожаные штаны, мотоциклетные ботинки и корсет, который оставлял не так много места для воображения. Тем не менее, они ладили между собой как защелка и ремень безопасности и всегда прикрывали спины друг друга.

— Я не буду его допрашивать.

Кристалл положила руку на бедро и взглянула на нее.

— Хорошо, я займусь этим, но я не буду расспрашивать его. Есть в нем что-то, что останавливает меня. Да, я прям сейчас готова отвесить себе пинка, потому что я почти сделала этим утром то, что ты сказала, но что-то в нем вызывает во мне такие чувства… — она достала хорошенькое розовое платьице для принцессы из другой коробки.

— О, Джемма. Это все потому, что обычно ты сама Принцесса Уверенность, но что-то в этом парне помогло раскрыть девушку, выросшую без отца, которую беспокоило, что каждый скрывает свои эмоции, намерения, и которая испытывала постоянный страх, что люди подведут ее. После того, как ты рассказала мне, как он их защищал, я думаю, это тоже тебя пугает, потому что это все, что ты всегда хотела иметь.

Мурашки побежали по коже Джеммы. Ее родители были щедрыми в отношении вещей, которые хотели для нее. Они оградили ее от общества, нянчились 24 часа в сутки семь дней в неделю, подавляли ее, построили суровый график. Когда она стала старше, то поняла, что родители не способны были дать ей единственное, что она хотела. Это любовь, которую нельзя купить. Безопасность и комфорт, которые были рождены от этой любви. И свободу, которая шла вместе с этой любовью для того, кого любишь больше жизни. Как хотелось увидеть это не только в мечтах.

— Объясни мне, Джемма, — не отставала Кристалл, возвращая ее к разговору, — почему ты все еще здесь? Почти семь часов вечера, пятница, мы закрылись примерно час назад, и Мистер «горячий как ад» ждет, пока ты пригонишь машину, что, как мы знаем, означает зашифрованный код «привези это сексуальное тело».

Джемма закатила глаза, несмотря на то, что эта мысль приходила ей в голову.

Глаза Кристалл расширились.

— О Боже. Может ли это быть? После всего времени, что ты не проявляла никакого интереса к парням, ты нашла парня, который смог заставить твое сердце отбивать дробь? Или даже лучше, заставил гореть и пульсировать твою киску и…

Джемма бросила в нее розовое платье, и та увернулась от него, смеясь.

— Так и есть. Тебе нравится этот покрытый татуировками засранец. Это тип парня «ты просто напрашиваешься на неприятности», о котором ты всегда меня предупреждала. Тебе по душе крайне сексуальный альфа-самец и его буквально безразличное отношение, которое так и брызжет тестостероном, — она неспешно прошлась по кладовой, дуя на свои ногти, затем провела ими в небрежной манере по свой груди и с важным видом заявила. — Моя работа здесь закончена.

Джемма застонала и вышла следом за ней.

— Боже, ты невыносима. Зачем я наняла тебя снова? — они встретились в кофейне Писфул Харбор, когда Джемма разведывала территорию, куда собиралась переехать после колледжа. Кристалл сразу ей понравилась, и они поладили с самого момента встречи в кофейне. Кристалл может быть дерзкой и мрачной на вид, но они обе предпочитали отношения, которые не строились на лжи, что было залогом успеха в их деловых и дружеских отношениях.

— Потому, что ты любишь меня, — Кристалл потрепала ее по плечу, — и потому, что я все говорю тебе прямо в глаза, — она положила свою руку на плечо Джеммы и сказала: — давай, вперед, иди, сладкая девочка, и завоюй своего неандертальца.

Джемма не смогла удержаться от смеха.

— В том то и дело. Он мне нравится. Он заинтриговал меня так, что я не могу не думать об этом. Но ты меня знаешь. Парни еще никогда не вызывали у меня чувств так быстро. И, несмотря на татуировки и ворчание, он не неандерталец. У неандертальцев нет сердца, которое почти вырывается из груди, — ей стало жарко, только подумав о том, как он держал детей, как говорил с ними и как он смотрел на них. Когда Джемма вспомнила, каким взглядом он смотрел на нее, то сразу же возбудилась. Она схватила из-за прилавка свою сумочку и мешочек с конфетами, которые упаковала ранее, и направилась к входной двери. — Пожелай мне удачи.

— Я желаю длинного твердого члена и стальных яиц, удачи, подружка. Пообещай мне, что ты перестанешь слишком много думать и похоронишь все свои переживания, потому что, в противном случае, ты никогда не дашь ему шанс.

— Обещаю, — сказала Джемма через плечо, надеясь, что сможет это сделать.

— Я хочу знать все подробности! И не нужно меня пичкать мы-ничего-такого-не делали херней, потому как в твоих мыслишках, ты уже много чего с ним сделала. Я вижу это по твоим глазам!

Джемма открыла входную дверь, стараясь не оборачиваться, и осторожно вздохнула, позволив вспыхнуть другим сексуальным мыслям в голове.

Глава 5

Автомастерская «Виски» находилась за пределами основной части города, возле моста, ведущего к выезду из Писфул Харбор. Джемма за все четыре года жизни в этом городе редко пересекала мост. Ей нравился уют маленького сплочённого общества в приморском городе, которое сильно отличается от общин закрытого типа, в которых она выросла. Благодаря своему магазину, она является членом сообщества, куда входят ее постоянные клиенты и множество друзей. Это был единственный целенаправленный шаг, и он сработал. Она никогда не сможет сбежать от боли из-за самоубийства своего отца, но, по крайней мере, она перестанет видеть жалость и сочувствие в лицах окружающих ее людей. Она хранила ту часть своей жизни для себя, доверилась она только Кристалл, и то только после одного из ужасных звонков своей матери.

Так как магазин потерялся в зеркале заднего вида, ее мысли вернулись к Трумэну, и дрожь мгновенно пронеслась по телу. Ах да, парень пробуждал в ней интерес ко всем лучшим манерам.

Она проехала мимо вывески «Whiskey Bro’s», сомнительно выглядящего бара с мотоциклетной парковкой перед ним. До этого момента она сильно задумывалась о том, кто он. Трумэн — байкер? В миле или двух вниз по дороге она увидела вывеску «Автомастерская Виски» и свернула на длинную подъездную дорогу, направляясь к дальнему зданию. Чем ближе она подъезжала, тем сильнее нервничала. Что, если он просто хороший человек и на самом деле ожидает ее, чтобы выполнить свое обещание и починить ей машину?

Что, если он предложил свои услуги как возможность, чтобы увидеть ее снова?

Бабочки запорхали у нее в животе.

Джемма припарковалась возле входа в длинное здание. Три или четыре помещения были закрыты. Свет горел в четвертом. Правая сторона здания служила в качестве офиса, со стеклянными окнами и рисунками покрышек, глушителей и других автомобильных запчастей. Она не посмотрела на время и поэтому была счастлива увидеть, что кто-то еще здесь был. Она надеялась, что это Трумэн.

Схватив мешочек с конфетами, который принесла для Кеннеди, она вышла из машины и пошла на звуки музыки, доносившиеся из помещения. Ей открылась картина: Линкольна удобно устроился в руках Трумэна, а Кеннеди висела на одной из его штанин. Заметив детский манеж, она удивилась, что дети целый день провели здесь, пока он работал.

Трумэн потянулся за рюкзаком, лежащим на полу, и повернулся, чтобы закинуть его себе на плечо. Их глаза встретились. Связь не была даже приблизительным словом, чтобы описать силу его мощного взгляда, остановившегося на ней, притягивая ее как электрический импульс. Молния прошлась по ее венам, обжигая и сжигая с каждым шагом. Его губы изогнулись в искренней улыбке, а его пронзительные синие глаза медленно прошлись по ее телу, и она вспомнила, что до сих пор одета в короткое платье принцессы. Его приветливая усмешка сменилась на похотливую, и она подумала, что может расплавиться и растечься лужицей прямо на этом месте.

— Ты пришла, — сказал он будто бы с облегчением.

— Это хорошо? — она почувствовала, что ее неуверенность поднялась и рухнула глубоко вниз, отказываясь принимать участие в чем-либо сегодня. Она такого еще не испытывала… никогда.

Кеннеди выглянула из-за его ноги и медленно подняла ручку, застенчиво помахав ей.

Джемма помахала ей в ответ, наблюдая, как Трумэн поднял крошку на руки, будто она была легкой как пушинка. Маленькая девочка положила ему головку на плечо. Его улыбка превратилась в извиняющуюся, так будто он пытался сократить расстояние между ними.

— Мы просто направлялись наверх.

Она взглянула на дверь, на которую он указал.

— Моя квартира, — он перевел взгляд на Линкольна, который очень быстро стал засыпать в его руках.

— О. Извини, я пришла слишком поздно. Я могу привезти машину завтра или… — она должна будет приехать раньше, после того, как будет уверена, что он попросит ее прийти, чтобы снова увидеться.

— Ты спешишь? — спросил он немного хрипло.

— Нет, но я не хочу…

Он ухмыльнулся:

— Конечно, ты это сделаешь. Поднимайся наверх.

Она последовала с ним через дверь и поднялась по лестнице, беспокоясь о том, правильно ли она поступает. Это проявление ее очевидного интереса?

— Я могу приехать в другое время. Я должна была узнать, в котором часу вы закрываетесь.

— Ты сейчас здесь, — подчеркнул он. На верхней ступеньке он смог повернуть дверную ручку, держа обоих детей на руках, потом он толкнул дверь ногой, и та открылась.

Она последовала за ним в его современные апартаменты. Широкие деревянные полы, на них диван с низкими бортами, который выглядел очень удобным. Ей захотелось заползти на него с книгой и скрыться на несколько часов. Нет, ей захотелось заползти на него с Трумэном, и… Она вынудила себя отвести глаза от сексуальной арены в виде дивана, сосредоточившись на количестве блокнотов с эскизами и журнале о воспитании, который они купили прошлой ночью, лежащих на журнальном столике. На другой стороне комнаты находились стеклянные двери, которые вели на небольшой помост. Справа от дверей располагались высокие ящики для хранения железных инструментов, на деревянных настенных вешалках также были развешаны инструменты. Помимо этого в комнате было огромное красивое арочное окно. Слева находилась кухня с бутылочками, банками с детским питанием и другими вещами, которые они купили прошлой ночью. Подняв глаза вверх, она увидела балочное перекрытие на потолке. Аккуратная квартира, явно мужская и грубая, как сам Трумэн. Она поняла, что когда будет говорить, должна понизить свой голос на октаву или десять.

— Могу ли я чем-нибудь тебе помочь? Не хочешь дать мне Кеннеди, пока будешь укладывать Линкольна?

Он взглянул на малышку:

— Я удержу ее, — уголки его губ приподнялись в полуулыбке, и он поцеловал Кеннеди в лобик. — Я скоро вернусь.

Он исчез в коридоре справа от кухни, и Джемма сделала несколько шагов по квартире, сосредоточенно слушая низкий голос Трумэна, доносившийся из соседней комнаты. Она знала, что грубо подслушивать, но он звучал так спокойно и нежно, что она ничего не могла с собой поделать. Она услышала, как повернулся кран с водой и то, как он разговаривал с Кеннеди, пока чистил ей зубки. Потом все снова стало спокойно, слышались только устойчивые шаги по полу.

Она не могла расслышать его низкий, успокаивающий шепот. Любопытство взяло верх, и она прошла к краю коридора, и теперь его голос звучал ясно.

— Динь-Динь встретила Белоснежку в лесу, где они готовили яблочное пюре.

Ох, парень. Он сделал микс из детских сказок. Она улыбнулась, сосредоточенно слушая продолжение его истории.

— И велосипедист привез Динь-Динь на специальном транспорте на красивое поле, где их ждал Винни Пух с огромной банкой меда…

Она не смогла сдержать улыбки от глупой истории и на цыпочках ушла в комнату, достала мешочек с конфетками, которые она принесла, и поставила на журнальный столик. Джемма села на диван, чтобы подождать, взяла открытый блокнот с эскизами и осторожно перелистала несколько страниц, а потом замедлилась, чтобы лучше рассмотреть. Эскизы людей и животных в стиле граффити заполняли все страницы, гипнотизируя своей плавной и мучительной экспрессией. Калейдоскоп черных и серых цветов создал глаза, грозный рот с змееподобными клыками, искаженные, измученные лица, драконы и многое другое. Глубина эмоций нацарапанных на страницах картинок была невероятная, в результате чего по ее рукам забегали мурашки. Длинные татуированные руки потянулись к блокноту с набросками, и она заметила суровое выражение лица Трумэна.

***

— Прости. Я просто… — брови Джеммы поднялись, глаза смотрели умоляюще, а потом на ее губах появилась эта убийственная сексуальная улыбка. Она рассекла руками воздух и пожала плечами, выглядя так чертовски очаровательно. Он не смог долго раздражаться от такого бесцеремонного вторжения в его личную жизнь. — Я любопытный человек. Я не смогла удержаться. Это то, кто я есть, и эти рисунки потрясающие. Они твои?

Трумэн бросил рисунки на стол и попытался взять под контроль свои эмоции, которые крутились и запутывали его. За последние 24 часа его жизнь повернулась в абсолютно другом направлении, и он почувствовал, что пытается балансировать на двух колесах вместо четырех.

— Никакие? — ее голос в удивлении повысился. — Они дерзкие и волнующие и так отличаются от всего, что я когда-либо видела, — она потянулась к блокноту с эскизами.

— Пожалуйста, не надо, — его суровый тон заставил девушку остановиться на середине пути.

Ее взгляд метнулся к нему, сложный и смущенный. Она села обратно на диван, и ее платье поднялось соблазнительно высоко на бедрах.

Сменив свой взгляд на соблазнительный, он произнес:

— Это, правда, просто бессмысленные каракули.

— Тогда ты чертовски талантливый художник, если это просто бессмысленные каракули. Я могу напечатать тебя в одной из новостных колонок, которые я пишу в своем бутике. Я ставлю на то, что тебя заинтересует общественная работа.

Он прошел через комнату к кухне и попытался остудить свое сердце от жара, что его окутал. Ему обычно не нравились напористые женщины, но ее уверенность и взгляд потрясающих глаз заставляли взять ее руки в свои и завладеть ее нахальным ртом.

— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить?

— Хорошая смена темы, — она вскочила с дивана и присоединилась к нему, излучая греховную сексуальную радость. Теперь, когда он не в эпицентре кошмара прошлой ночи, он разглядывал Джемму более внимательно. Она даже красивее, чем он помнил. В своих босоножках без каблуков она была на фут ниже, чем он. Ее платье было как сахарная глазурь на торте под именем «Джемма Райт», а он изголодался. Ткань яркого цвета облегала все ее пышные изгибы, а широкий золотой ремень придавал пикантности ее облику, что резко контрастировало с ее вчерашним скромным нарядом.

Ему нужно взять себя в руки, потому что бывший заключенный с двумя детьми не может на вершину списка ставить горячих женщин, у него теперь другие приоритеты в жизни. Не говоря уже о том, что у него нет свободного времени или спальни, даже мысль об этом казалась ему смехотворной.

— Я хотела признаться, в дополнении к тому, что я увидела твои рисунки, я немного подслушала сказку, которую ты рассказывал Кеннеди, но эм… Я думаю, ты смешал несколько историй.

— Я не могу рассказать ей настоящие сказки. Она видела достаточно много плохого в своей жизни. Так я придумал ей свои сказки на ночь.

Боже, он промурлыкал это словно кот.

Ее глаза наполнились теплом.

Может, и хорошо, что он это промурлыкал. Иисус, у него есть более важные вещи, чтобы беспокоиться об этом.

— Ты просто придумал для нее сказки на ночь?

Он стиснул зубы:

— Да. Я удивлен, что ты не заглянула в те эскизы тоже. Я рисую для того, чтобы она могла видеть картинки, когда я читаю. Это не слишком большое дело. Можем мы, пожалуйста, поговорить о чем-нибудь другом?

— Конечно. Но созданная книга сказок для Кеннеди прекрасней всего, что я раньше слышала. И скажу это еще не один раз. Серьезно, Трумэн, твои рисунки невероятные. Почему ты не хочешь, чтобы их увидели другие люди?

Потому что они часть моей души.

— Ничего личного. Я не показываю их никому.

— Но ты должен. Они действительно прекрасны, — она посмотрела на него, желая, чтобы он дал больше ответов, чем прошлой ночью, но затем ее взгляд переместился к бутылочкам с детским питанием, стоящим на стойке, и выражение ее лица изменилось. — Я чувствую себя плохо от недавнего представления. Пожалуйста, не чувствуй себя обязанным развлекать меня. Ты готов был подняться наверх, когда я сюда пришла, и у тебя наверняка есть миллион вещей, которые нужно сделать, пока дети спят. Я собиралась просто оставить машину. Мне пора.

— Все в порядке, — сказал он и съёжился от своего резкого тона. Это не ее вина, что она попала на тот момент его жизни, которая безумней трехрогого буйвола. Он не хотел заставлять ее чувствовать себя приставалой, после того как провел день в надежде на то, что она появится.

Смягчить свой тон оказалось легче, чем он думал.

— Я рад, что ты здесь, — ему понравилось, как просияло ее лицо в этот момент. — Моя жизнь обычно не так плоха. Черт, я даже не разбит на части. Если у тебя найдется время прийти в любой другой день, то найдешь меня, работающим над машинами. Но сейчас… Я функционирую в трех режимах и не знаю, как наладить хотя бы один из них, — если для них вообще возможен четкий режим. Он открыл холодильник, полный продуктов, купленных прошлой ночью. — Как насчет напитка?

— Я не большой любитель выпить, — сказала она. — У тебя есть что-нибудь безалкогольное? Я люблю вино. Это не значит, что не пью вообще, просто нет настроения.

— Кроме холодного чая, яблочного сока или воды, которые не являются алкогольными, ничего нет. Я думаю, это нормально.

— Холодный чай — это отлично, спасибо, — она сосредоточенно смотрела, как он наливал напиток. — Почему ты не спросишь свою маму о детском режиме?

Он рассердился, хотя ожидал данного вопроса. Это разумный вопрос. Он отдал ей стакан с чаем и кивнул в сторону гостиной, потом открыл двери, которые вели на балкон, чтобы впустить свежий воздух.

— Ее здесь нет, — ответил он и опустился на диван рядом с ней. Он чувствовал себя виноватым за то, что оставил кремацию матери на Куинси, но у него были более важные дела — два очень маленьких человечка с очень большими проблемами.

— Ну, ты можешь ей позвонить. Или отправить email.

— Она… — он должен привыкнуть говорить об этом. Можно попробовать сейчас: — Она неожиданно умерла.

— О Господи, — она притронулась своими нежными пальчиками к его бицепсу, и ему это понравилось гораздо больше, чем нужно. — Мне очень жаль.

— Поверь. Им лучше без нее.

Она отшатнулась, будто обожглась.

— Почему?

Он обдумывал ответ на вопрос и сделал еще один глоток холодного чая, мечтая выпить что-нибудь покрепче. Он не алкоголик и обычно выпивал одну или две бутылки пива, когда тусовался с парнями. Но дети нуждаются в трезвом парне, который мог бы позаботится о них. Ему нужно быть в здравом уме и в реальности сейчас больше, чем когда либо. Он поставил напиток на стол и провел рукой по подбородку, вспоминая, что не брился, целую вечность. По крайней мере, Дикси присматривала за детьми достаточно долго, чтобы он смог сегодня чуть ранее хотя бы принять душ. У него не было времени на душ, пока он помогал Кеннеди чистить зубки и менял памперс. Он стал родителем накануне вечером, и также быстро пришла любовь к спящим малышам в другой комнате.

Его мысли вернулись к матери, в результате чего желчь подступила к горлу, и он был готов ответить на вопрос:

— Некоторые люди не рождены для материнства.

Она кивнула в согласии и поставила свой напиток рядом с его.

— Несмотря на это, мне очень жаль, что ты ее потерял. Несмотря на то, была она хорошей матерью или плохой, она была твоей семьей. Теперь это семейство детей.

— Ты права, — буркнул он себе под нос. У нее была правильная мысль. Иметь семью — самая высшая награда. К сожалению, Кеннеди и Линкольн были рождены матерью, которая не заслуживала такого уважения. — Ну, надеюсь, они не помнят жизнь, которой жили до прошлой ночи.

— Прошлой ночи? Это когда…?

— Да, — он задумался, почему не поделился с ней своими ощущениями от нахождения в том наркопритоне, но ему было хорошо лишь от мысли, что он мог бы это сделать.

Это не значит, что он какой-то наркоман. Ему нечего скрывать, за исключением шести лет своей жизни, отданных за преступление, которое не совершал.

Она снова дотронулась до его руки. Это было нежное, успокаивающее прикосновение, так похожее на прикосновение, какими одаривают друг друга близкие люди. Там не было сексуального подтекста, но он уверен, что почувствовал себя лучше.

— Так вот почему тебе понадобилось купить так много для детей? В доме был пожар или что-то вроде этого? Они лишились всех своих вещей?

— Нет. У них никогда не было своих вещей.

— Я ничего не понимаю. Как у них могло ничего не быть? — она склонила голову на бок. Кого он обманывает? Конечно, она ничего не сможет понять. У нее, наверняка, была нормальная семья, с нормальными проблемами, которые ездят в отпуск или покупают автомобили в салонах. Он не мог вырезать кусок из истории и сделать рассказ коротким. У него была хреновая семья, и через минуту после того, как она узнает, где он провел последние шесть лет, то ее как ветром отсюда сдует.

— Знаешь, что? Может быть, это и не очень хорошая идея. Почему бы тебе не оставить мне ключи? Я дам тебе другую тачку напрокат и позвоню, когда твоя машина будет готова, — он поднялся на ноги.

Она встала рядом с ним:

— Почему?

Он выгнул бровь.

— Ты только что сказал, что рад меня здесь видеть.

— Я рад. Но тебе не нужно все это знать.

Она прищурила свои кошачьи глазки:

— Я бы не спрашивала, если бы не хотела знать.

— Ты всегда такая?

— Какая? — она задрала голову кверху и невинно улыбнулась.

Он опустил взгляд на ее пальцы, покоящиеся на бедрах.

— О! Да! Ты всегда такая.

Он не смог сдержать улыбку на своих губах.

— Ты имеешь в виду дружелюбная? Удивительно, что парень, который предложил отремонтировать мою машину бесплатно, заставляет меня нервничать, — она невинно улыбнулась, глядя прямо ему в глаза.

— Ты не ведешь себя так, будто я заставил тебя нервничать, — он подошел ближе, а она не сдвинулась с места. Воздух между ними наэлектризовался, как тогда, когда она только приехала, до того момента, пока он не вернул свое внимание детям.

— Почему ты боишься поговорить со мной? — она подняла подбородок и посмотрела на него безучастно. Но не смогла скрыть свое учащенное дыхание.

— Почему ты хочешь поговорить со мной?

Она поджала свои губки.

— Потому что ты так любишь своих брата и сестру, что невозможно сдержать слезы, и ты нравишься мне как человек. Любовь и преданность не так легко найти, особенно к братьям или сестрам. И ты защищаешь их, и это довольно впечатляюще, ты невероятно артистичный, и, по-видимому, очень щедрый. Ты предложил отремонтировать мою машину бесплатно. И ты немного загадочный.

Его глаза опустились к ее груди, и его член не оставил открывшуюся картину без внимания.

Когда она встретилась с ним взглядом, то ухмыльнулась.

— И ты весьма привлекательный.

Она подошла ближе и их бедра соприкоснулись.

— Весьма привлекательный?

Она закатила глаза.

— Ты пользуешься бритвой?

Черт, ему нравилась ее решительность.

— В случае, если ты не заметила, моя жизнь сейчас слегка в беспорядке. Не так много времени, чтобы еще и побриться.

— В беспорядке? Нет. Я этого не заметила. Но я слышала, что недавно ты принял ответственность в виде двух маленьких детей, и так случилось, что я довольно хорошо лажу с детьми. И если ты меня спросишь, я, может быть, буду готова открыть тебе несколько секретов о том, как найти время, чтобы побриться и сделать много других необходимых вещей.

За исключением семьи Виски, он никогда не получал помощь от другого человека. Эта мысль напомнила ему, что нужно отодвинуться от красотки Джеммы:

— Мне не нужна помощь.

Она снова взглянула ему в лицо.

— Каждый человек нуждается в помощи.

— Ты понятия не имеешь, кто я.

— Но, в целом, поэтому люди и общаются. Чтобы узнать, друг друга лучше, — она с трудом сглотнула. — Мои друзья помнят меня еще с тех времен, когда я была слишком осторожной, когда мужчины проявляли интерес. Я не хочу быть слишком осторожной с тобой. Я хочу узнать тебя.

Он не мог смотреть, как трудно ей было признаться, она не только ему призналась, а и очень уверенно высказалась по этому поводу. Это утверждение заставило его сердце отреагировать. Трумэн не был идиотом, чтобы не заметить очевидного. Женщины часто преследовали его, когда он проводил время в баре «Whiskey Bro’s» или играл в бильярд. Для окружающей его толпы народа, то, что он провел время в тюрьме, было одновременно и отпугивающим фактором, и знаком почета. Женщины, которые привозили свои машины в мастерскую, как замужние, так и одинокие, западали на него, многие потому, что полагали, что трахаться с татуированным парнем круто. Но он никогда их не использовал. У него было достаточно темного в прошлом. Он не нуждался в том, чтобы жить и задумываться о том, с чьей женой он спал.

Но Джемма… Джемма была умной и сообразительной. Чем больше она говорила, тем больше она ему нравилась. И именно поэтому ему нужно было закончить этот разговор. Он не был мазохистом и не хотел, чтобы рассказ о его прошлом оттолкнул ее.

Перед тем, как заставить себя сделать шаг назад, он не смог удержаться и погладил ее по щеке. Она настолько сногсшибательная, и умная, и веселая. Она заслуживает парня, у которого не висит петля прошлого на шее.

— Я думаю, в этом случае, Джемма Райт, ты должна быть немного осторожна. Давай выберем тебе машину во временное пользование.

Глава 6

Трумэн Гритт не дурачил Джемму, не в эту секунду. Он был человеком, который скрывал свои эмоции. Негативные эмоции. Настоящие эмоции становились понятны, когда он смотрел на нее, как будто голодный волк, готовый поглотить свою очередную добычу. Она видела, как трудно ему держать себя под контролем. Она почувствовала это в короткие мгновения, когда он приоткрывался. И когда он говорил о своей матери, в тех нескольких коротких предложениях она распознала его отвращение к ней. Сейчас она хотела понять почему, а также узнать, почему он отослал Джемму прочь, хотя было видно, что он хотел, чтобы она осталась. Именно поэтому на следующее утро в 6:30 она стояла у него на балконе у двери в его квартиру с двумя чашками крепкого кофе «Jazzy Joe’s» на вынос, ее любимой кофейни. Она была вооружена и готова допрашивать его, если потребуется.

Она разгладила свою блузку, выпрямила спину и постучала в стеклянные двери, откуда доносился плач Линкольна. Она постучала снова, и с другой стороны со свистом открылись шторы. Она посмотрела на Кеннеди сверху вниз. Девочка была одета в розовую пижаму, которую выбирала Джемма, на которой были нарисованы маленькие рожки с мороженым. Она зевнула и усиленно пыталась не закрывать свои глазки.

Джемма присела перед ней корточки и помахала ей рукой через стекло. Кеннеди шаталась из стороны в сторону. Ее подбородок поднялся вверх, чтобы взглянуть на огромного Трумэна, который появился рядом с ней. Без рубашки. «Дыши Джемма, дыши, дыши». Джемма медленно поднялась, впитывая каждый дюйм его тела, пока не распрямилась во весь рост. Темно-синие пижамные штаны висели опасно низко на его бедрах, ниже под его рельефным и прекрасно сложенным прессом. Она облизала языком губы, когда поднималась вверх, пробежалась взглядом по мускулистым рукам, укачивающим Линкольна. Линии синих чернил украшали широкую грудь, проходя между бицепсами, охватывая сильные плечи и правую сторону его шеи. Стук в стекло над ее головой, заставил снова обратить на него внимание, и она почувствовала, что щеки начали гореть от его улыбки. Его волосы были взъерошены, глаза сонные и… возбужденные? Ей действительно понравилось смотреть на него сонного. От этого он казался нежным великаном. Его улыбка вновь превратилась в тонкую линию, и он дернул за ручку, чтобы открыть дверь. Ой-Ой. Боже, она не правильно все поняла и приняла раздражение за любопытство?

— Ты таращишься и преследуешь всех мало-мальски симпатичных мужчин?

Кеннеди обхватила ручками его бедро и дернула за штаны, опустив их еще ниже. «Давай, малышка, дерни немного сильнее».

Ой, это было не хорошо! Она не должна хотеть, чтобы он лишился своих брюк перед детьми. Ого! Кто же знал, что мускулы могут понизить уровень ее IQ?

Она стала думать намного быстрее, полагаю, что со всей своей похотью, витающей в воздухе, еще не разучилась говорить и сказала:

— Я не сталкер. А тебе надо побриться, принять душ, как думаешь, это можно сделать с двумя детьми, крутящимися под ногами. Я пришла тебе помочь.

Он коснулся своей рукой щечки Кеннеди, и это нежное прикосновение еще больше открыло сердце Джеммы для этого мужчины-защитника.

— Ты, видимо, плохо меня слушала, да? Я думаю, что сказал: мне не нужна помощь, — он шагнул в сторону и выдал подобие маленькой улыбки.

— Это говоришь ты, а вот твои глаза говорят мне совсем другое, — она зашла в квартиру с ощущением маленькой победы. Она заметила одеяла и подушки на диване, пустые бутылочки на столе и открытый журнал о воспитании, лежащий на полу возле дивана. И сумку, которую она вчера принесла и оставила на столе.

— Тяжелое утро? — спросила она.

— Я не уверен, что знаю, когда закончилась ночь и началось утро, — сказал он, подавив зевок.

— Линкольн получил несколько уколов вчера, и у него начала подниматься температура. Я позвонил врачу, и она сказала, что это нормальная реакция. Я дал ему лекарство, чтобы сбить температуру, сейчас он выглядит хорошо, но врач сказала, что вероятно придётся давать лекарство каждые 4 часа.

— Оу, бедный малыш. Ты уже возил его к врачу? — она поставила чашки с кофе на кухонную стойку.

— Она приезжала сюда вчера по просьбе моего приятеля.

— Это мило с ее стороны. Я не знала, что врачи еще принимают вызовы на дом, — она потянулась к малышу. — Давай мне Линка, и ты сможешь спокойно выпить кофе и принять душ, а также побриться.

Он пробежался взглядом по вырезу ее блузки и узким штанам.

— Сегодня не в одежде принцессы?

— Я берегу ее для особых случаев, таких, когда тебе говорят уйти.

Он поцеловал головку Линкольна и передал ей, потом его взгляд остановился на ее губах и оставался там так долго, пока не ускорилось биение пульса. Когда его глаза медленно скользнули вниз по ее телу, она ощутила, как его взгляд прожигает ее через одежду.

— Это тоже заслуживает внимания, — сказал он низким хриплым голосом. — Мне нравится этот образ, так же как понравилось то платье, — он поднял Кеннеди на руки и поцеловал в щечку.

— Приятно знать. Только не говори мне уйти.

Уголки его рта приподнялись, и он повернул Кеннеди к себе лицом:

— Ты будешь в порядке, если побудешь с Джеммой, пока я приму душ, принцесса?

Кеннеди посмотрела на Джемму.

— Мы будем в порядке, — заверила его Джемма, обожая то, как он заботился о детях. — Это хорошо, если она проведет немного времени с девочкой. Тем более, у меня есть для нее лакомства.

— Кофе?

— Да, крепкий кофе, потому как каждый ребенок в нем нуждается. За кого ты меня принимаешь? Каждый знает, что дети любят фраппучино, а не кофе.

Беспокойство охватило его и отразилось на его лице, рука на спине Кеннеди растопырилась, словно лев защищает своего детеныша. Может, в конце концов, он и был немного неандертальцем. Ей нравилась его тяга к защите.

— Я шучу. Я принесла кое-что прошлой ночью, — она указала на мешочек на столе. — Перестань волноваться и иди в душ. И, ради Бога, прикрой немного все эти привлекательные, но отвлекающие мускулы.

Его губы расплылись в удовлетворенной ухмылке, и также быстро его лицо снова стало серьезным.

— Ты принесла ей подарок прошлой ночью?

Она пожала плечами и потянулась к ручке маленькой девочки, когда Трумэн опустил Кеннеди вниз. Малышка взглянула на Трумэна, который кивнул, и она взяла Джемму за руку.

— Всего несколько вещей, которые, я подумала, могут ей понравиться. Ничего, если я приготовлю завтрак, когда они проголодаются?

— Конечно, спасибо, — он ушел, каждый его целенаправленный шаг напоминал о его силе и контроле. Даже когда он поднял рюкзак, лежащий около входной двери, движение было выверено, как будто в голове был отмечен каждый шаг. Он полез в рюкзак и достал несколько чистых листков. — Я накормил Кеннеди вчера утром яйцами, и, кажется, ей они понравились. Доктор дал мне несколько видов меню, графиков и тому подобных вещей.

Она подумала о том, как же быстро изменилась его жизнь, всего за два дня. Потеря матери, обретение опеки над двумя маленькими детьми. Неудивительно, что он выглядит, как сторожевая собака. И вот он оставался всю ночь с больным ребенком и до сих пор отталкивал необходимую ему помощь. Она знала матерей детей ясельного возраста, которые просили о помощи только для того, чтобы привести свои ногти в порядок.

Джемма посмотрела вниз на руки, чтобы не было заметно, как сердце рвалось из груди. Этот мужчина не должен меняться. Он идеален, именно такой, какой должен быть.

— Знаешь что, Тру? Не брейся, если тебе не хочется. Маленькое отвлечение — это хорошая вещь.

***

Предполагается, он должен принимать душ, когда в нескольких футах по коридору Джемма заботится о его детях? Ни *баная мать детей, ни суровое правительство не смогут отобрать у него его настоящую семью и заставить уйти. Он должен принять это и сделать так, чтобы ничего из вышеупомянутого не произошло. Как-нибудь. Это одно из волнующих его дел, которое он обязан выполнить. Во-первых, он должен вылечить Линкольна и разобраться с графиками, временем для сна, и как, черт возьми, он должен успевать работать в мастерской. Было слишком много того, о чем нужно подумать в одном десятиминутном душе и черт, этот душ ощущался так хорошо. Он закрыл глаза и подставил лицо под струи воды, и его мысли опять вернулись к Джемме. Умная, красивая, напористая как ад Джемма. Джемма в коротком сексуальном синем платье, из-под подола выглядывали длинные ноги с кремовой кожей, искушали его, а ведь его очень давно никто не привлекал. Холмики ее груди виднелись в вырезе платья. Его рука спустилась вниз, к набухшему члену, обернулась вокруг него и начала медленно двигаться. Он представил тонкие пальчики Джеммы вместо своих, и ее соблазнительные зеленые как трава глаза. Рывок. Рывок. Она языком облизнула малиновые губы и упала на колени. Рывок. Рывок. Он прижал руку к стене, захваченный эротической фантазией, толкаясь в свой кулак, представляя, как Джемма сосет и сжимает его член. Он начал двигать рукой быстрее, скользя грубой ладонью по головке члена, а затем быстро двигаясь вверх. В его фантазии Джемма смотрела на него снизу вверх, вбирая его все глубже, отчего стало тяжелей сосать, уговаривая его и подводя всем этим к грани. Похоть закрутилась в его позвоночнике, и он вонзался все сильнее, постанывая ее имя, и освобождение промчалось сквозь него и вырвалось наружу. Он отшатнулся, хлопнул рукой по плитке на стене и начал ловить ртом воздух. Святое дерьмо.

— Трумэн? — окликнула его Джемма из-за двери.

Его член начал дергаться в новом предвкушении. Что за черт? Это было похоже на собаку Павлова сейчас? Это было не круто.

— Да? — выдавил он.

— Я приготовила для тебя завтрак, если ты хочешь есть.

Он провел рукой по лицу, чувствую себя виноватым. Она приготовила ему завтрак, и он должен отпустить картинки с его членом в ее глотке.

— Спасибо. Я сейчас выйду.

Он быстро смыл доказательства своей фантазии с кожи, почистил зубы, вымыл волосы и обернул полотенце вокруг талии. Торопясь, он пересек квартиру по направлению к главной спальни и наткнулся на Джемму, которая сидела рядом с Кеннеди, помогая той надеть платье.

Джемма ахнула, качнулась вперед, обеими руками схватилась за Кеннеди, чтобы удержать ее от падения, пока Трумэн сам искал почву под ногами. Она подняла глаза и, о, черт, его взгляд остановился на ее глазах. Ее красные губы и голодные глаза послали импульс к его члену, и предыдущая фантазия вернулась назад, когда она посмотрела на его выпуклость под полотенцем. Ее щеки покраснели, но она не отвернулась. Она спокойно подняла свои соблазнительные глаза и встретилась с его, облизала губы и начала крутить пальцами, кивая в сторону Кеннеди.

О, черт. Кеннеди. Он развернулся, молча проклиная свой предательский член, который высасывал жизнь из его головного мозга.

— Лучше не слишком остро реагировать, — тихо сказала Джемма. — Я думала, у тебя есть одежда в ванной. Извини, — она подняла Кеннеди на руки, кинув последний долгий взгляд через плечо, а потом сказала: — Давай, милая. Пойдем, проверим спящего маленького братика, пока старший братик будет одеваться.

Когда она исчезла за дверью, он посмотрел вниз на свой жесткий стояк, зная, что ни один холодный душ в мире не сможет потушить пожар, разгорающийся у него внутри.

Глава 7

В сотый раз за несколько минут Трумэн взглянул на Джемму. Она прислонилась к дверному косяку с другой стороны, одетая в плотно облегающие джинсы и кремового цвета джемпер. Она улыбнулась Кеннеди, которая сидела в футе от нее в траве и счастливо играла с куклой-принцессой, которую ей купила Джемма. И носила пластиковую тиару, которую тоже ей дала Джемма. У куклы тоже была тиара. Кеннеди приняла подарок и играла с ним все утро. Линкольн спал детском манежике в двух шагах от него. Джемма прикрыла верхнюю часть манежа одеялом, чтобы солнечный лучи прогревали манеж до более высокой температуры. Она заботилась о детях так, что это выглядело просто и легко, в то время как он ставил под сомнение каждую мелочь. Безмятежность этой картины была полной противоположностью хаосу, который был у него пару дней назад ночью, а она сделала это все так просто, кажется, за пару минут. Но если кто и знал, как быстро может поменяться жизнь, то это был Трумэн.

Как сегодня утром.

Сцена в спальне проигрывается перед ним снова и снова. Ее спокойный заинтересованный взгляд. То, как она облизывала губы, как будто хотела снять с него полотенце и попробовать его также сильно, как он хотел поглотить ее. В то время как никто не обмолвился и словом об их столкновении, жар между ними разогрелся до уровня адского пекла. Каждый раз, когда их руки соприкасались, между ними вспыхивали искры, а взгляды тлели. В результате у него была жесткая эрекция всю половину утра. К счастью, Дикси и Бэр не приходили сегодня. Так что не было свидетелей его смешного полустоячего ствола.

— Как-нибудь, — сказала Джемма, возвращая его обратно у разговору. Она рассказывала о своем магазине для принцесс.

Трумэн слушал, как она описывала различия между вечеринками на День рождения в два годика и семь лет, которые, по-видимому, включали прогулку по красной дорожке под прицелом фотокамер и под звуки множества фанфар.

— Мы делаем маникюр и педикюр, прическу и макияж, но это не самая лучшая часть. Лучшая часть — это наблюдать, как дети выбирают себе костюмы без родителей, говорящих, что нужно надеть. Некоторые скромные девочки выбирают кожу и кружева, в то время как задиры предпочитают вычурные платья, — ее глаза горели, и она смотрела мимо него, как будто сцена разворачивалась у нее на глазах. — И в тот момент, когда все собираются вместе, эти девочки вдруг становятся совершенно другими людьми. Это даже лучше, чем наблюдать, как они выбирают одежду, на самом деле. В момент открытия и свободы, когда они понимают, что могут стать кем угодно, если захотят. Я люблю это.

Впервые за долгое время он вспомнил, что это значит — видеть нечто иное. Разум видоизменил темные картинки, теперь его пальцы чесались от желания создать что-то без привычного разочарования, что стало его движущей силой. Джемма была мастером жестов. Когда она говорила о своем магазине, то он представлял себе эту картину. Он представлял себе ленточки желтого, розового и оранжевого цвета с вкраплениями синего и фиолетового цвета для ее волос. Он представил себе и другую картину ее лицо в беспокойных завитках и легких мазках пастели, со смелыми полосами морского и темного тех соблазнительных сияющих глаз. И ее тело? Все те сексуальные изгибы и неприступность могут быть нарисованы, как смешение безупречной красоты и сладкого сопротивления с золотым, бледно зеленым, желтым и ярко розовым.

— Теперь, когда ты знаешь о моих увлечениях, не мог бы ты рассказать мне о своих рисунках?

Он тряхнул головой, чтобы очистить свои мысли.

— Ты их видела. Расскажи мне больше о себе, — он хотел знать о ней все, даже если пока не готов отвечать взаимностью, — почему «Принцесса»?

Она с напускной серьезностью прищурила глаза, но все равно спросила шутливо.

— Почему рисунки?

Он переключил свое внимание на ее машину, чтобы избежать вопроса.

— Ты позволил мне вломиться в свою квартиру на рассвете, но не хочешь говорить со мной о своих рисунках?

Он улыбнулся и снова взглянул на нее.

— Ну, примерно.

Дженна закатила глаза. Она сделал много всего, чтобы подтолкнуть его рассказать о том, что ему нравится. Это дало ему время подумать. По правде говоря, никому еще не удавалось подтолкнуть его к этому разговору, и ему в ней это понравилось. Ему нравилось, что она заинтересована в нем, даже при том, что ему было известно: расскажи он ей все о себе, она немедленно отойдет в сторону.

— Если ты не хочешь говорить мне о своих рисунках, не хочешь делиться сведениями о своей матери, тогда расскажи мне, как так случилось, что за несколько лет, что я живу в Писфул Харбор, ни разу тебя не видела.

Она забросала его вопросами во время завтрака, когда он мыл посуду, и даже когда закладывал белье в стиральную машинку. Она задавала одни и те же вопросы десятью различными способами. Она была невероятно настойчивой.

— Ты часто бываешь в этом конце города? – спросил он, зная ответ. По дороге спуска к мосту находилось не так много мест, за исключением «Whiskey Bro’s».

— Ну, нет. Но ведь ты должен был бывать иногда в городе.

Он сконцентрировался на работе по исправлению вмятины на двери.

— Конечно, когда мне что-нибудь нужно. Я достаточно строг к себе, и я переехал сюда несколько месяцев назад.

— Где ты жил до этого?

В тюрьме. Он не собирался сдаваться. И не сводил глаз с внутренней двери автомобиля.

— А где ты жила до того как переехала сюда?

— Я выросла в двух часах езды отсюда.

Он рискнул взглянуть на нее. Она намотала прядь волос на палец, выглядя непринужденно с небрежной и красивой улыбкой, которая достигала ее глаз. Мужик, ты попал. Она убила его этой улыбкой.

— Это что-то наподобие Писфул Харбор?

Она тряхнула головой.

— Нет. Я выросла в совершенно другой среде. Мне не разрешали играть с куклами на траве в течение нескольких часов. У меня была суровая жизнь за закрытыми воротами. Уроки музыки, класс профессиональной этики, частные репетиторы иностранного языка… — она сморщила нос.

— Почему ты приехала сюда? — ее жизнерадостная жизненная позиция существенно отличалась от его, так что были причины, почему он должен держать свои штаны застегнутыми.

— Давай посмотрим, — она выпустила волосы и остановила на нем свой пристальный взгляд, — закрытое сообщество, музыкальные уроки, частные репетиторы.

Он мягко рассмеялся на ее откровенность.

— Большинство людей отдало бы все, чтобы иметь такие вещи.

— Большинство людей понятия не имеют, как ужасны эти вещи. Все, чего я когда-либо хотела, это порхать вокруг на крыльях, наряжаться в костюмы за десять долларов и строить палатки из листьев. У меня была мечта бегать по лугами без надзора няни, знаешь ли? Только будучи ребенком можно было устроить чайную вечеринку с теми маленькими пластиковыми чашечками и фальшивим чаем. Тогда хотелось получить домашние ванильные кексы вместо трёхуровневого шоколадного торта. Было бы проще, если бы мои родители дали мне и эти несколько вещей тоже. И время, — мечтательно сказала она. — И несколько минут их времени каждый день были бы самым лучшим подарком из всех. Меня не заботило, чем бы мы занялись. Мы могли сидеть в пустой комнате и говорить обо всем, что меня заботило.

Она сделала глубокий вздох и отвела взгляд.

— Если верить моим родителям, я хотела «жить жизнью нищенки, нежели принцессы», и, возможно, они правы, потому как я никогда не заботилась о тех вещах, что они для меня делали. Я никогда не хотела играть на фортепиано или учить французский, — она тряхнула головой. — Извини меня, это не очень хорошее слово. «Нищий» принадлежит им, а не мне.

Он взглянул на Кеннеди и понял, что «нищий» — это шаг от той жизни, которой она жила прежде.

— Это не оскорбительно.

Она кивнула с тенью облегчения на лице.

— Все, что я хотела, — это время. Время, чтобы провести его сними. Время, чтобы бегать, играть и быть ребенком. Я бы предпочла ничего не иметь и всего лишь любить, чем все, что имела и чувствовать себя вещью на показ.

Изначально он думал, что у них не может быть ничего общего, и как его мог привлекать кто-то из другого мира. Но чем больше он узнавал о ней, тем больше понимал, что у них было что-то общее. Очень важные вещи, он даже не ожидал этого.

— И все-таки, почему «Принцесса»? Предполагалось, что ты предпочла бы пойти в противоположном направлении.

— Потому что принцесса на день, не только наряженная маленькая принцесса, получающая все, что только пожелает. Это говорит о том, что дети могут стать тем, кем мечтают. У нас есть принцесса-рокер, принцесса-профессор, принцесса-строитель. Ты называешь, что хочешь, мы предлагаем. Туфли-криперы, оборки, кожа, кружева, пацанские вещички, фенечки… Я хотела назвать магазин «Ты в течение дня», но специалист по маркетингу объяснил мне, что никто не будет знать, что это или кто это, — она пожала плечами. — Так что я стала принцессой. Как прошло твое детство?

Он обратил свое внимание на машину и стиснул зубы.

— Сколько раз ты можешь задавать одни и те же вопросы?

— Сколько времени ты можешь их избегать?

— Чертовски долго, — он поднял взгляд, и она снова улыбнулась. — Что?

— Ты милый, когда пытаешься все время быть мачо и уклоняться от ответа.

Он засмеялся.

— Милый? Линкольн милый. Кеннеди милая. Я тебя раздражаю, помнишь?

— Да, — она оттолкнулась от дверной рамы. — Я переосмыслила это конкретное прилагательное. Я думаю, «вызывающий лихорадку» больше подходит, — она отвернулась и присоединилась к Кеннеди во дворе.

Как он должен сконцентрироваться на работе, когда эта информация крутится в его голове? Он попытался сконцентрироваться на ремонте вмятины, но его мысли полностью поглощены Джеммой. Он много думал о ней прошлой ночью, так как он расхаживал по квартире в попытках успокоить Линкольна и укачать, чтобы тот заснул. Когда утром он услышал стук в дверь, то сбросил обувь, в страхе ожидая худшего. Думал, что пришла полиция сообщить ему, что нашли его брата мертвым, или власти пришли, чтобы забрать детей. Когда он увидел Джемму сквозь стекло, ему не только стало легче, он был взволнован ее приходом. Ему нравилось находиться рядом с ней, несмотря на ее непрекращающиеся вопросы. На самом деле, любопытство, было частью ее привлекательности.

Нежная тональность голоса Джеммы помогла ему пережить кропотливую и занимающую много времени работу. Через некоторое время она принесла Линкольна в гараж, и еще одна волна счастья прошла сквозь него. Он поднялся, чтобы взять Линкольна, ощущая непрекращающийся порыв эмоций.

— Все нормально. Я могу покормить его, — сказала она.

— Я должен это сделать вместо тебя. Ты и так тут уже в течение нескольких часов.

Она сверкнула сладкой, заботливой улыбкой.

— Думаешь, мне уже надоело?

— Даже не близко к этому, — ответил он, подходя ближе. — Но ты не няня, и находишься здесь с рассвета.

— Я не чувствую себя няней. Мне нравиться узнавать детей и тебя.

Он провел пальцем по лбу Линкольна, ощущая, как она пристально смотрит на него. Удерживая ее взгляд, он опустил руку и накрыл ее руку. Электричество покалыванием пронеслось по коже, но это было так. Ее губы приоткрылись, она мечтательно вздохнула, и ее сердце забилось сильнее.

— Ты не хотела бы быть где-нибудь в другом месте сейчас?

Не говоря ни слова, она отрицательно покачала головой. Внезапно его охватило желание обхватить ее красивое лицо руками и заклеймить поцелуем, он был не настолько сильным, чтобы удержаться, и его руки затряслись. «Один поцелуй, всего один раз попробовать ее на вкус», — говорил он себе. Так было всегда, когда он целовал женщину из страсти, а не для достижения определенных целей.

— Я тут подумала, — сказала она, нарушая ход его мыслей, — я бы очень хотела взять Кеннеди в свой магазин и позволить ей поиграть там.

Кеннеди взяла ее за руку, а он еще не был готов выпустить ее из своего поля зрения.

— Как насчет того, если мы пойдем туда все вместе, когда я закончу работу?

— Как на свидание? — ее глаза сияли озорством.

Тру передвинул свою руку ей на талию, и этот маленький тактильный контакт чувствовался невероятно. Она была мягкой и женственной, и ветер разносил запах ванили от ее волос. Он хотел понюхать ее кожу, попробовать ее пот, когда она будет биться в муках страсти. Они смотрели друг на друга в течение долгого времени, чувственная нить обвила их. Это была опасная территория. Она заслужила мужчину без бурного прошлого, но он хотел ее.

Он носил шкуру убийцы и сердце любовника. Это была запутанная паутина лжи, созданная им, чтобы защитить тех, кого он любил, и эта мантия всегда будет его окутывать. После того, как он раскроет свое прошлое, она никогда не посмотрит на него так, как сейчас.

Он наклонился вперед, намереваясь сорвать этот поцелуй в случае, если это все, что когда-либо будет.

— Туумэн, — шептала Кеннеди, выводя его из тумана страсти.

Они оба посмотрели вниз в невинные глазки маленькой принцессы с перекошенной короной. Это был первый раз, когда Кеннеди назвала его по имени, и его чувства еще больше разбушевались.

Он поднял свою маленькую сестру на руки и посмотрел на Джемму, которая быстро моргала, будто пыталась остановить разбушевавшийся ветер, от которого ее тело тоже знобило.

— Да, принцесса, — спросил он Кеннеди.

— Голодная.

Возвращая свой взгляд к Джемме, так чтобы невозможно было не заметить его желания и намерения в голосе, он сказал.

— Я тоже принцесса. Я тоже голоден.

***

Предполагалось, что дыхание должно быть легким и естественным, а не скованным и рваным. И что вы думаете? Джемма всегда умела быстро мыслить, но после того, как большую часть дня провела с Трумэном и его детьми, а теперь приехала в магазин, чтобы подготовить несколько вещей к их приезду, ее мысли были рассеянными. Они вращались вокруг голодного взгляда Трумэна перед обедом и того, как его руки задерживались на ее коже в разных местах во второй половине дня. И когда он столкнулся с ней, одетый только в полотенце после душа? Ее тело загорелось от этих воспоминаний и при одной лишь мысли о том, как они сумели пробудить друг друга. Она никогда не чувствовала такой всепоглощающей страсти, и это разрушило связь ее тела с мозгом.