Скорбь Тру

— Кто-нибудь имеет хоть малейшее представление о списке необходимого?

Продавщица посоветовала ему купить занавески. Он понятия не имел, для чего нужны были эти занавески, но когда она показала ему, он понял, что должен был купить их вместе с постельным бельем. Эти занавески были невероятно женственными, что напоминало ему о Джемме, поэтому он специально купил их, чтобы использовать в новой обстановке.

Трое братьев в замешательстве переглянулись между собой.

Трумэн вытащил свой телефон и написал сообщение Дикси. Через несколько минут она вошла в дверь, держа за ручку Кеннеди и удерживая Линкольна на руках.

— О, Боже! Это место теперь настолько отличается от всего хлама, что здесь был от автомастерской, — ее сапоги на высоком каблуке процокали по деревянному полу.

— Тумэн, — сказала Кеннеди и подняла ручки, чтобы он взял ее. — Джемма пришла? — она с каждым днем говорила все больше, тем самым согревая его сердце осознанием того, что теперь у них все будет хорошо. Джемма осталась на завтрак, и Кеннеди была на седьмом небе от счастья, наблюдая за ней.

— Да, принцесса. Но, возможно, ты будешь уже спать, когда она вернется. Хочешь, я напишу ей смс, чтобы она поцеловала тебя, когда придет, — он поднял ее на руки, и она утвердительно кивнула. — Будет сделано, — он поцеловал ее в щечку и повернул в сторону своей кровати, которую покрывали слои простыней и одеял цвета земли. — Что ты думаешь о моей новой кровати?

— Класиво, — ответила она.

— Немного краски, занавесок и несколько растениями, и у тебя будет маленький романтический уголок, — отметила Дикси, сидя на матрасе и проводя рукой по покрывалу, — Оно действительно мягкое.

У него не было времени на покраску, но в один прекрасный день…

— Маленький романтический уголок. Я думаю, что это была моя реплика, — Булет забрал Кеннеди из рук Трумэна и поцеловал в щечку, почесав своей бородой ее подбородок. Она захихикала, и он передал ее обратно Трумэну. — Даже Кеннеди любит мою бороду. Ладно, увидимся, умник, — он коротко обнял Трумэна одной рукой, затем наклонился и поцеловал Линкольна, который находился на руках Дикси.

— Я тоже пошел. У меня свидание. Дай мне знать, если что-нибудь понадобится, — Боунс стукнул Трумэна по спине, поцеловал Кеннеди в макушку и потряс Линкольна за ножку.

— Увидимся. Спасибо за помощь, — видеть, как его друзья любят детей, прекрасно, это дарило его сердцу ощущение наполненности. Трумэн поставил Кеннеди на пол, и Бэр поднял ее.

— Беех, — хихикнула Кеннеди.

— Я не Беех, — он потерся своим носом о ее носик, от чего она захихикала. — Ты будешь хорошо себя вести сегодня ночью?

Она кивнула.

— Хорошо, потому что ты знаешь, что если этого не сделаешь, то тебя ждут последствия, — он пощекотал пальцами ее животик.

— Пощекочите монстра! — завизжала она. — Тумэн! — она потянулась к нему, и он взял ее на руки.

— Удачи сегодня ночью, приятель, — Бэр похлопал его по плечу.

— Спасибо за вашу помощь.

— Не за что. О, и я говорил с Кроу. Ограждение будет доставлено к нему завтра, а остальное на заказ.

— Ты скала, мужик. Спасибо, — трудно было поверить в то, насколько сильно изменилась его жизнь за последние несколько дней, но это были чудесные перемены. Он был счастливее, чем когда-либо мог вспомнить.

Он опустился на матрас рядом с Дикси, и Кеннеди поползла к середине кровати и улеглась там.

— Ты проделываешь прекрасную работу с этими маленькими ребятами, — сказала Дикси, протягивая ему Линкольна.

Он убаюкивал малыша в одной руке, целуя его в лоб.

— Спасибо. Я не хочу навредить им, ты же знаешь. Они такие маленькие.

— Трумэн ты не сможешь навредить им. Ты знаешь, как делать людям только добро, — она обернула руку вокруг него и вздохнула. — Прежде, чем вникать во все нюансы списка необходимого, который, я уверена, будет достаточно приличным, не хотел бы ты немного сбросить груз? Поговорить о Джемме или детях?

Его улыбка была естественной. Только мысли о детях или Джемме делали его счастливым.

— О чем тут говорить? В один день я выживал, а на следующий день начал жить. Этот хаос с графиками и нескончаемым уходом с утра до вечера, но…

— Ты даешь им все то, чего у них никогда не было.

— Да. Я надеюсь, что так и есть. И Джемма? Я даже не знаю, что сказать Дикс. Она… все самое важное.

— Я допускала это, когда получила твое смс, — она посмотрела на Кеннеди, которая лежала на боку в полудреме. — Хочешь, чтобы я помогла уложить детей? Тогда мы сможем приступить к работе. Пройдут годы, прежде чем у меня появятся дети, так что это забава для меня.

— Эй, ты никогда не знаешь наверняка. Посмотри на мою жизнь.

Его телефон завибрировал, оповещая о новом смс, он достал его из кармана и улыбнулся, увидев фото Джеммы на экране. Он сфотографировал ее утром на стоянке, прежде чем она отправилась домой. У нее в глазах появился мечтательный взгляд, такой редкий. От этого взгляда его сердце переворачивалось в груди.

Он открыл и прочитал сообщение: «Опаздываю. Одного из детей тошнило на протяжении всего вечера. Вероятнее всего, я не смогу освободиться раньше десяти. Ты все равно хочешь, чтобы я приехала?».

Он набрал быстрый ответ, пока Дикси укладывала Линкольна в кроватку: «Определенно. Не могу дождаться, когда снова тебя увижу».

Ее ответ пришел сразу: «Вот как. Я боялась, что мне придется взять свои слова о скорбящем Тру обратно».

Он поднял Кеннеди на руки, отнес ее в спальню и взял сборник рассказов «Сказки на ночь» с комода, задумываясь о том, что он делал раньше вечерами, прежде нашел всех их — всех троих.

Глава 15

Джемма держалась за перила, когда поднималась в квартиру Трумэна. Она едва могла передвигать ногами в ее тесной и очень короткой кожаной юбке и сапожках на четырехдюймовых шпильках. Она ощущала себя Пизанской башней, но сегодняшним вечером она была в образе рок-принцессы. Девять тринадцатилетних девочек нарядились сегодня в черный бархат и кожаные платья согласно с четким требованием именинницы «никаких кружев». Они произвели фурор, на время перекрасив волосы в розовый и фиолетовый цвет, с ярким макияжем и соответствующими теме разговорами.

Двери в квартиру распахнулись, и колени Джеммы подкосились при виде Трумэна, чисто выбритого, в шикарной белой рубашке с закатанными до локтей рукавами, в черных джинсах и его крутых черных ботинках.

— Святая корова, — она не могла оторвать глаз от него и его соблазнительной очаровательной улыбки.

Он скользнул рукой по ее бедру, пока он неторопливо оглядывал все ее тело:

— Привет, милая.

Милая. Ее нижняя губа попала в плен к его губам, когда он резко дернул ее на себя, а она оступилась на каблуках. Она схватилась за него, чтобы не упасть. От него шел пряный, такой приятный запах, и она наклонилась ближе, чтобы полной грудью вдохнуть и ощутить его аромат. Хриплый смех зародился в его груди, забирая последние клетки ее мозга.

— Моя девочка похожа на горячую цыпочку-байкершу, — он уткнулся носом в ее шею. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не позволила другим парням увидеть тебя в этом, потому что если ты сделала это, то их жен ожидает сюрприз сегодня ночью.

Ее тело буквально мурлыкало от его восторга.

— Я полагаю, тебе это нравится?

— Даже если бы я был геем, уверен, ты смогла бы вернуть меня играть за свою команду, — он поднял ее голову за подбородок и подарил медленный глубокий поцелуй, который превратил и без того трясущиеся колени в жидкую массу. Он крепче сжал ее, улыбаясь во время поцелуя. — Боже, я люблю это.

— Ты знаешь, что обладаешь абсолютной властью над моими ногами?

— Несомненно, — он снова захватил ее рот в поцелуе, руки продвигались к ее попке, прижимая ее к своему твердому телу. — Мне нравится, когда ты работаешь так много, что нуждаешься в том, чтобы повиснуть на мне.

Он поцеловал ее в шею, его запах снова окружил ее, успокаивая и унося в состояние эйфории.

— Тру… — она обернула рукой его шею и притянула еще ближе. Она прижалась лицом к его лицу, и ее тело снова задрожало, захватывая страстными ощущениями от его гладкой кожи.

— И я люблю, когда ты произносишь мое имя, затаив дыхание. Каждый. Чертов. Раз, — он всосал мочку ее уха в рот, а она обвила пальцами его предплечья. — И когда ты прикасаешься ко мне так, как сейчас.

С каждым поцелуем, каждым хрипло произнесенным словом, каждым прикосновением она просто слетала с катушек. С тех пор, как они снова сошлись вместе, она открыла для него дверь в своем сердце, и она не могла даже представить, чтобы она когда-либо закрылась. Девушка снова потерлось о него щекой. Это был невероятно чувственный и захватывающий по своей силе жест. Вглядываясь в его глаза, она вспомнила то, что видела в своем сне и сказала:

— Мне нравится твоя борода. Она отросла при мне и стала такой же частью тебя, как и все остальное, связанное с тобой. Ты не должен был бриться ради меня.

Он робко пожал плечами, но его улыбка сказала ей, что он оценил ее слова.

— Я подумал, что буду выглядеть соответствующе в случае, если я загляну к тебе в магазин, когда у тебя будут клиенты.

— О, Тру, — она затянула его в другой поцелуй, глубоко тронутая его вниманием, — Ты мне нравишься таким, какой ты есть, с бородой или гладко выбритым, это вовсе не имеет значения. Видя то, как ты полностью поглощаешь меня, мне, честно говоря, абсолютно все равно, кто и что думает по этому поводу, — ее снедало чувство вины, потому что независимо от того, сколько бы она не пыталась ее игнорировать, мать устроит ей настоящий ад, но она не собиралась позволить ей повлиять на становление отношений с Трумэном.

— Я рад, что ты пережила свою покерную ночь. Маленькая девочка, которой было плохо, в порядке?

— Мы не будем вдаваться в подробности, но да. Она в порядке. Слишком много пунша и вращений на красном ковре не сулило ничего хорошего имениннице «Принцессе Петти», — она снова коснулась его щеки, удивляясь его точеному подбородку и отмечая тонкий белый шрам, проходящий параллельно его челюсти. Она поцеловала его шрам и легкую щетину. Несмотря на его реакцию, она проследила его шрам пальцами. Ей хотелось, чтобы он знал, что бы не послужило причиной этого шрама, он не напугает ее и не заставит убежать.

— Как…?

— Тюрьма, — ответил он тихо.

Ее сердце разрывалось от мыслей о нем за решеткой, и еще больнее за него, за то, что он пережил там. Джемма не хотела заставить его снова пережить весь тот ужас, впоследствии которого он получил этот шрам. У него есть и гораздо более глубокие шрамы. Тот вид шрамов, которые никогда невозможно будет увидеть. Она верила в то, что когда он будет готов, и даже если уже готов поговорить о тех годах, он даст ей об этом знать. Она прижалась в еще одном поцелуе к его шраму, а потом к губам.

— Не представляю, как можно скучать по человеку так, как я сегодня скучала по тебе, — призналась она, когда он повел ее к двери.

Он остановился перед тем, как зайти внутрь, и запутался руками в ее волосах, притягивая ее лицо ближе.

— Я тоже. Я боялся признаться тебе, насколько сильно скучал по тебе. Боялся быть слишком…

— Тру, — она задыхалась. Вообще с трудом дышала. — Мне никогда не будет достаточно. Пожалуйста, отдай мне всё и много. Мне нужно слишком много. Ты мне нужен.

Они поцеловались с невероятным голодом двух людей, которым никогда не будет достаточно, которые готовы отдать всего себя друг другу.

Они вошли внутрь, продолжая целоваться. Цветочный аромат ударил ей в нос в тот момент, когда ее глаза привыкли к темноте. Пламя свечи танцевало на столешнице кофейного столика. Посреди гостиной спускался с потолка и стелился по полу подобно арабскому занавесу отрез полупрозрачной цветной ткани. Крошечные белые огоньки праздничной гирлянды сверкали вдоль каждой панели, пересекаясь с ветвями зеленой лианы. Ее рука метнулась к стремительно бьющемуся сердцу, когда Тру вел ее вперед к месту, где прозрачные панели расходились. Под всей этой красотой был расстелен красно-белый плед для пикника. Детский чайный набор, подготовленный для двух персон, окруженный свечами, дополняла одна роза и графин с вином и двумя бокалами.

— Трумэн, — прошептала она дрожащим голосом.

— Я не был уверен, хочешь ты чай или предпочитаешь вино, так что я принес и то, и другое. И я надеюсь, что чистая крепость ягод лучше, чем крепость чайных листиков.

— Это идеально. Ты идеальный.

Отрицание в его глазах словно прошло сквозь нее, но это и хорошо, потому как он был прав, не существует по-настоящему идеальных людей.

— В идеальном мире, — сказала она тихо, — у нас обоих были бы любящие родители, и тебе никогда не пришлось бы столкнуться с тем, через что ты прошел. Мы не росли в идеальном мире, но для меня, ты — идеальный.

Он снова притянул ее, крепко прижимая к себе, и прижался губами к ее губам. Его сердце билось быстрее, поэтому он произносил слова увереннее и громче, чем когда-либо мог.

Он прижимал ее к себе, когда они вместе обходили вокруг волшебного занавеса.

— О, Боже мой, Трумэн, — она даже не была уверенна, сорвались ли слова с губ, так сильно она была охвачена восхищением и шоком. Ниша, в которой размещались инструменты, большие металлические ящики, лестницы и другие принадлежности, превратилась в самую роскошную спальню, которую она когда-либо видела. И это нисколько не связано с роскошной мебелью, которой тут, кстати, не было. Ей с трудом верилось в то, что Трумэн пошел на все эти хлопоты ради нее. Золотые занавески от пола до потолка, окружающие высокий матрас, который расположился поверх белого пушистого ковра. Воздушное кремовое стеганое одеяло, несколько подушек и мягкие вязаные пледы коричневого оттенка, брошенные поперек матраса и покрывающие почти всю ширину кровати. Также на окнах теперь были шторы, отбрасывая тусклый, очень романтичный лунный свет, пробивающийся через окно. На полу возле кровати находилась покрышка с большой свечой внутри. Ей понравилась эта покрышка больше всего, потому что она любила его мир. Эту жизнь он создал для детей и для них. Он прошел через многое, чтобы дать ей нечто красивое и значимое, когда все, что ей было нужно, — это он.

Она повернулась лицом к человеку, который, видимо, внимательно прислушивался, когда занимался починкой ее автомобиля, и был поражен ее перекрученной жизнью, и позаботился и о том, чтобы сделать для нее что-то столь же большое и значимое, когда он обладал такой малостью.

— Я думаю, что мое сердце разорвалось, — она моргала влажными от слез ресницами. — Как ты…? Кто же заботился о детях? И твоя работа?

— Мои друзья оказали мне небольшую помощь.

Она обняла его и поцеловала. От того факта, что он попросил своих друзей помочь ему сделать все это, подарок стал для нее еще более особенным, потому что Трумэн никогда не просит о помощи.

— Я думаю, мне нужно создать новый наряд принца в своем бутике. Принц Трумэн. Потому что будь то настоящий или вымышленный принц — он не смог бы даже свечку для тебя подержать.

***

Трумэн наполнил их бокалы, играя с пальцами на ногах Джеммы. Джемма ходила поцеловать детей на ночь, как Трумэн пообещал Кеннеди, и они давно сбросили свою обувь, прикончив несколько бокалов вина. Они лежали под навесом, играя в игру, сплетая прошлое друг друга, как будто всегда были знакомы. Эта игра позволили им представить и испробовать те вещи, которых они были лишены в детстве, несмотря на то, что считали, что провели все свое детство по-особенному. Играя в эту игру, он смог почувствовать себя ближе к Джемме.

— Ты помнишь ту ночь, когда тебе было шестнадцать, я перелез через забор вокруг твоего дома и забрался к тебе в спальню? — он провел пальцем вниз по ее руке, наслаждаясь тем, как она дрожит под его прикосновениями.

Она наклонилась ближе, теребя пуговицы на его рубашке, ее пальцы быстро их расстегнули, чтобы позже прикоснуться к его обнаженной груди.

— Как я смогу забыть ночь нашего первого поцелуя?

— Это была ночь для первого во всем, — он отставил бокалы в сторону и нежно опустил ее на пол, возвышаясь над ней. Она смотрела на него снизу вверх наполненным похотью взглядом. Он очертил путь вниз от ее подбородка к шее, вдоль декольте к первой кнопке на ее черном кожаном жилете, затем медленно расстегнул его.

— Это была первая ночь, когда ты позволила мне прикоснуться к тебе, — он поцеловал пики каждой груди. — Ты помнишь? — ему хотелось, чтобы все эти вещи оказались правдой, поэтому ему нравилось воображать их и одновременно познавать Джемму.

— Это был наш первый раз, — возразила она, выгибаясь всем телом под ним.

Он проложил дорожку из поцелуев по ее плечу, вдоль изгиба шеи и впадинке между ключицами.

— Был ли это первый раз?

Ее глаза сузились, а дыхание снова стало тяжелым.

— Нет, но я должна была играть недотрогу. У тебя были все те другие девушки до нас, и каждый знает, что парни хотят иметь то, чего не могут получить.

Ее пальцы очертили татуировку вниз по его руке, остановившись в пространстве между его большим и указательным пальцем, где она выводила маленькие круги, посылая разряды тепла прямо к члену:

— Ты помнишь, как однажды я пришел к тебе домой и обнаружил тебя сидящим с Куинси на крыльце, выходящем на задний двор?

Его желудок сжался при воспоминаниях о брате, но это была часть игры, и он знал, что это был ее способ показать ему, что она не настраивает его прошлое или его семью против него самого.

— Да. Ты тогда носила эти маленькие сексуальные шортики, которые сводили меня с ума, — он просунул руку ей по юбку, и она втянула воздух.

— Целенаправленно, — она взяла его за руку и потянула выше по бедру. Его пальцы задевали кружева на трусиках. Губы растянулись в порочной улыбке, а в зеленых глазах заблестели похотливые огоньки. — Ты помнишь, что сказал мне тогда?

Он провел пальцами по краю ее трусиков. Ее глаза взволновано прикрылись, а раскрытые от возбуждения губы испустили вздох. Наклонившись ниже, он провел языком вдоль ее верхней губы.

— Скажи мне, малышка, что же я тогда тебе сказал.

Ее глаза распахнулись.

— Ты сказал… — ее слова звучали хрипло и глухо.

Она приподнялась, и он запечатлел поцелуй на ее губах, такой горячий, что мог расплавить металл. Затем углубил поцелуй, чувствуя, как ее сердце бьется все быстрее. Она ухватилась за него и теснее прижала его к себе, и ее тело – Боже, ее восхитительное тело – прогнулось под ним дугой, все ближе прижимаясь.

Когда их губы разомкнулись, она, задыхаясь, хватала ртом воздух и между вдохами произнесла:

— Ты сказал мне, что произошло кое-что плохое, и попросил дождаться тебя. Я пообещала, что буду ждать.

— Джемма, — ее имя прозвучала, как мольба.

Она приложила палец к его губам, заставив его замолчать.

— Ты помнишь, что еще сказал мне?

Сдерживая эмоции, собирающиеся вырваться из его груди, поэтому только покачал головой. Она погладила его по щеке, и он прильнул к ее ладони, желая впитать в себя каждую ее частичку. Начиная от ее сладких слов до обжигающего блеска в глазах.

— Ты сказал: «Не волнуйся детка. Это не займет много времени, но вместе мы наверстаем все те вещи, которые упустили».

Он вглядывался в ее лицо, пытаясь найти серьезность, а увидел только уязвимость и желание.

— Я мечтал, чтобы мы были вместе, когда были моложе. Теперь, когда ты присутствуешь в моей жизни, я хочу, чтобы каждый день был лучше предыдущего. Я хочу вспоминать с тобой все, о чем мы мечтали и чего хотели. Поляну, волшебную фею и сильные руки, окружающие нас, когда нам одиноко или страшно.

— Я знаю, — ответила она, — И я бы прошла через все это ради тебя.

Боль, выжигающая все изнутри, никогда их не сразит.

— Ты действительно хорошо умеешь притворяться в игре.

— Только сейчас я не притворяюсь.

— Ты убиваешь меня, детка. Ты разрываешь мне сердце одним единственным словом.

Она снова прикоснулась к его щеке, и все его тело затопило теплом. У нее была сила разрушить его, а также сила, чтобы заставить его чувствовать себя любимым. Он был полностью и совершенно — ее, и он больше не мог ждать ни секунды, чтобы сделать ее своей.

Он обрушился на ее рот с дикой яростью, подминая ее под себя, и это было таким правильным, что она находилась там. Они пожирали друг друга ртами, поглаживая и ощупывая тела через одежду, вырывая умоляющие стоны сквозь губы. Задрав ей юбку до талии, он сорвал с нее трусики одним жестким рывком, уничтожая кружевной материал. Она схватила его за волосы и дернула к точке пульсирующей боли, посылая разряд электрического тока сквозь него. Ее бедра приподнялись, и он вошел в нее пальцами, сгибая их, пытаясь найти точку «G», которая доведет ее до безумия. Джемма застонала ему в рот, извиваясь под натиском его руки, насаживаясь ему на пальцы глубже, пока не закричала сквозь поцелуй. Он оторвался от нее, нуждаясь в том, чтобы видеть ее лицо, когда она бьется в муках экстаза. В промежутках между вдохами он наслаждался запахом ее разгоряченной кожи, пил из ее опухших розовых губ и внимал шепот, вырывающийся из них. Он должен взять ее, почувствовать всю ту страсть, окружающую его. Его рот опустился на ее губы в жестоком и настойчивом поцелуе, когда он поднял ее в своих руках. Она обвила руками его шею, не разрывая поцелуя, когда он нес ее сквозь занавески к кровати, задернув их так, чтобы остался небольшой зазор. Кеннеди еще не пыталась вылезать из постели, но на всякий случай лучше иметь некий барьер, пока он не построит перегородку.

— Нам нужно быть тихими, — сказал он.

— Я знаю, — прошептала она и потянулась к нему.

Он отбросил ее руки, медленно качая головой.

— Ничто не встанет между нами в этот раз, — он снял с себя одежду, и ее глаза уперлись в его жаждущий член.

Она облизала губы.

— Ты даже понятия не имеешь, что я запланировал для этих грешных уст, — он увидел тень беспокойства, промелькнувшую на ее лице, и его сердце рухнуло вниз, зная, что она переживает за это. — Я чист. Я делал тест. И я уверен, что ты мучаешь себя вопросом, так что… Там, в тюрьме не было ни одной чертовой задницы. Во всяком случае, не для меня, и я никогда не занимался сексом без презерватива. Черт, милая, я не входил в девушку с тех пор, как отправился в тюрьму. Никого не было до тебя. Я хочу всю тебя, Джемма, но не хочу, чтобы ты делала то, что заставит тебя чувствовать себя не комфортно. Ни сейчас, ни когда-либо, когда ты со мной.

Она вздохнула с облегчением.

— Спасибо, что рассказал мне, — ответила она застенчиво. — Я немного нервничала на счет этого.

— Я знаю, и это нормально. Ты всегда должна знать, что можешь рассказать мне обо всем, что тебя беспокоит, — он улыбнулся. — Не то, чтобы ты часто сдерживалась.

Она ответила ему улыбкой.

— Я довольно настойчива.

— Будь настойчивой. Не сдерживайся со мной. Не мучай себя проблемами, желаниями или чем-либо другим.

Не говоря ни слова, она приподняла свои бедра, расстегнула юбку, потом, ерзая, освободилась от нее, демонстрируя ему таким образом свою готовность. Когда она потянулась к пуговицам на своем жилете, он взял ее за руку и потянул, ставя коленями на матрас. Ее щеки заалели, и она закусила уголок своего рта. Он опустился на колени, взял ее лицо в свои руки и поцеловал ее так, как будто никогда не захочет остановиться.

И потом снова поцеловал ее.

— Я хочу видеть тебя.

Дрожащими руками она начала расстегивать жилет, но он был слишком заведен, чтобы стоять и просто наблюдать за этим, не играя при этом с ней. Он схватил ее за бедра, проводя руками по ее соблазнительным изгибам, пока она расстегивала одну, вторую и, наконец, последнюю кнопку, отодвигая кожу в сторону, открывая прекрасный вид на ее красивые груди. Кожаная ткань обтягивала соски, скрывая ее плоть от его глаз.

— Ты так красива, — его руки скользнули к ее попке, отчего ее щеки залил румянец, когда он тихонько прокладывал дорожку поцелуев от плеча до изгиба шеи. Когда она испустила длинный дрожащий вздох, он припал губами к ее шее и втянул кожу. Она выгнулась напротив него, постанывая и жадно сжимая его бицепсы.

— Больше, — умоляла она.

Его руки соскользнули с ее задницы, перемещаясь к внутренней стороне бедра, задевая ее влажные складочки. Она качнулась туда и обратно, потираясь о его пальцы по всей их длине, покрывая их своим возбуждением, когда он захватил ее губы в другом жестком поцелуе. Его язык протолкнулся между губ и исследовал глубины ее рта, заклеймив ее, пока он подразнивал ее бутон, а она продолжала покачиваться, тяжело дыша, выгибаясь и двигаясь напротив него.

Он приподнялся, заглядывая в ее наполненные страстью глаза. Он хотел дать ей все не только в постели, а также надежность и безопасность, в которой она нуждалась и заслужила за веру в него, которую она отдала с такой легкостью.

— Позволь мне любить тебя, детка.

Тру перевернулся на спину, направляя ее, пока ее киска не оказалась напротив его жаждущего рта. Она, низко застонав, прижала ладони к стене, когда он любил ее ртом, глубоко просовывая в нее свой язык, пока она объезжала его рот, как будто это был его член. Он схватил ее за бедра, задевая зубами самый чувствительный комочек нервов. Она захныкала и прикрыла ладонью свой рот, прежде чем ее тело дернулось, достигнув кульминации. Он плыл на волнах удовольствия вместе с ней, любя ее до самого конца. Затем он положил ее на спину и потянулся за презервативом, который припрятал рядом с кроватью. Его сердце с силой билось о ребра, пока он разрывал упаковку зубами и раскатывал по всей своей длине. Он так долго ждал этого момента, который до самых маленьких деталей был расписан в его голове, но это — ничто, по сравнению с видом Джеммы, лежащей под ним, и ее глаз, наполненных желанием.

Она протянула руку и обхватила его яички, дразня его, в ее глазах мелькали хулиганские искорки.

Он схватил ее за руки и прижал их над ее головой, вынуждая ее согнуть ноги в коленях и раскрываться еще шире. Это было своего рода рефлексом, как и всегда во время секса. Он посмотрел вниз на Джемму, готовый сделать все, что нужно, оправдывая ее доверие. В ее глазах он смог прочитать все это. Он почувствовал, как его сердце распахнулось еще больше, срывая последние замки того, как он жил до сегодняшнего дня.

Она слишком хороша. Слишком сладкая, слишком сексуальная, слишком реальная.

Он отпустил ее руки, и она сразу потянулась к нему. В эти несколько секунд открылась правда.

— Я хочу, чтобы ты полностью обернулась вокруг меня, пока не почувствуешь, как сильно я тебя хочу. Я хочу, чтобы ты почувствовала мое желание, чтобы знала, как заставляешь меня чувствовать, когда ты рядом, потому что я хочу, Джемма, быть для тебя всем, в чем ты нуждаешься.

Он поцеловал ее, медленно погружаясь в нее, желая запомнить каждую восхитительную секунду. До сих пор ощущая во рту вкус ее желания, рождая потребность оказаться гораздо глубже. Он чувствовал ее грудь, прижатую к его, ее пальцы, надавливаемые на его поясницу. Запах ее возбуждения смешался с ее собственным уникальным сладким запахом — запахом Джеммы. Когда он был похоронен нереально глубоко, то почувствовал, как они стали одним целым, он посмотрел в ее глаза, пораженный безмолвными эмоциями.

Их губы сомкнулись, находя свой, необходимый им ритм. В течение нескольких секунд они дико сминали шепот и поцелуи, и смех, и о, мой Бог! Прямо сейчас. Она обвила ноги вокруг его талии, что позволило ему и дальше погружаться в нее. Когда они достигли ошеломляющего пика, когда посыпались звезды и Земля перевернулась, они поглотили крики наслаждения друг друга.

Скользкие от пота, они не знали, где начинался Трумэн, а где закончилась Джемма. Он потерялся: в ней, с ней и для нее. Страсть до краев наполняла ее глаза, когда она потянулась к нему, а он встретил ее на полпути в горячем и удивительном поцелуе, со всей глубиной и эмоциями, зная, что это все — только начало.

Глава 16

Джемма прислонилась к дверному косяку спальни, одетая в одну из рубашек Трумэна, подол которой почти достигал ее колен, слушая, как он пытался накормить Линкольна с бутылочки. Сейчас было четыре тридцать утра, и он был одет в пару черных боксеров и футболку. Она не могла дождаться, когда снова окажется в его руках. Они дважды занимались любовью, после чего она удовлетворенно уснула в его объятьях и проснулась от того, что начал плакать Линкольн. Трумэн встал с кровати с возмущенным стоном и сожалением об упущенном сне. Но все-таки предложил Джемме немного поспать, когда она предложила покормить Линкольна.

Он поставил бутылочку на комод, и Джемма положила себе на плечо тряпочку для отрыжки, кивком показывая ему, чтобы отдал ей ребенка. Она любила эти моменты с детьми и любила улыбку на лице Трумэна, которая появлялась, когда он укладывал ребенка ей на руки и терся носом о ее нос в эскимосском поцелуе.

— Когда я была маленькой, — прошептала она, нежно поглаживая Линкольна по спине, — я пришла домой и спросила об эскимосских поцелуях. Я только знала, что они существуют, и чувствовала, что пропустила, что-то очень веселое. Мои родители не смогли мне подарить ни одного такого поцелуя, это так тяжело? Просто потереться своими носами о мой в течение одной секунды. Вместо этого я прослушала целую лекцию о том, как это грубо — называть их «эскимосскими поцелуями», и что маленькие девочки не должны спрашивать о поцелуях.

Трумэн подошел ближе и прижался губами к затылку Линкольна. Затем наклонился и снова потерся носом о нос Джеммы.

— Начиная с сегодняшнего дня, ни один день не пройдет без «эскимосских поцелуев». Я тебе обещаю.

Как может столь незначительное значить так много?

Она нежно его поцеловала, и Линкольн, наконец, отрыгнул. Они оба улыбнулись. Она положила ребенка обратно в его кроватку, погладила его маленькую головку, а затем они вернулись обратно в свою импровизированную спальню.

— Однажды ты станешь удивительной матерью, — сказал он, когда они забрались в кровать. Тру просунул одну руку под ней, она положила голову ему на грудь, и он поцеловал ее в макушку.

— Может быть, — сказала она немного несчастно.

Он сильнее сжал руки вокруг нее.

— Определенно точно. Разве тебе не хочется своих собственных детей? Я только предположил…

— Моя любовь к детям похожа на злую шутку Бога, — она попыталась закончить эту игру, но тугой узел скрутился внизу ее живота. В прошлом она всегда переживала о том моменте, когда придется рассказывать людям, что она не может иметь детей, но у нее не было такого страха перед Трумэном. Он открылся ей, и ей хотелось сделать то же самое — отдать ему и разделить с ним свои глубинные переживания. Даже самые тяжелые из них.

— Почему?

Она положила руку ему на талию, черпая от него силы, подобно перекачиванию крови.

— Для того, чтобы на самом деле понять злую шутку, нужно иметь понятие об остальной части моей жизни, но я не хочу тебя утомлять.

Он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы.

— Пожалуйста, утоми меня. Я хочу знать все о тебе.

Она с трудом сглотнула, собирая все свое мужество, чтобы начать рассказ с самого начала.

— Я уже говорила тебе, что все, что я когда-либо хотела от своих родителей, это не материальные ценности. Но мне не хватало не только их времени и внимания. Я не уверена, что они действительно были способны кого-то любить.

Его пальцы в успокаивающем жесте коснулись ее волос, а потом спины. Она закрыла глаза, упиваясь его умением точно знать, что ей нужно.

— Ты знаешь о моих постоянных нянях и до смешного стогом графике, но когда ты кого-то любишь, по-настоящему любишь, к примеру, как ты любишь Линкольна и Кеннеди, или как ты любишь Куинси, не обращая внимание на его нынешнюю ситуацию, ты не отвернешься от них, — ее горло сдавило от печали и злости, с которыми она впервые повстречалась еще много лет назад.

Он подтянул ее выше, крепче прижимая к себе, и заправил прядь волос ей за ухо. Она сфокусировалась на тату на его груди, напоминая себе о том, что его утрата была гораздо больше, чем ее.

Трумэн нежно приподнял пальцами ее подбородок и снова заглянул ей в глаза. Большим пальцем погладил ее щеку в успокоительном жесте. Именно такая поддержка придала ей мужества продолжить рассказ.

— Когда мне было восемь, инвестиционная компания моего отца переехала на юг. Я была только ребенком, так что мне мало что объясняли, но я многое подмечала и знала — что-то не так. Он был зол все время. Нервничал. А мой отец никогда не нервничал. Он не был слабым. Он говорил мне, что слабость порождает некомпетентность. Это было великое высказывание, и мне кажется, я не до конца понимала, что оно значит, но говорила, что понимаю, ну, ты знаешь, как это делают все дети. Потом начали происходить все эти странные вещи. У него был автомобильный парк, и он уменьшился. Моя мать всегда была холодной, но стала еще холоднее, злее, так, что они едва два слова могли сказать друг другу. И в один из дней одна из моих нянь пришла, чтобы забрать меня из школы, и я никогда не забуду тот день. У меня было так много нянь, иногда они менялись через день, но в этот раз они послали Бэна. Бэн был лучше других. Не любящим, но когда мне было грустно, он поднимал мой подбородок и говорил: «Подбородок, маленькая леди, солнце все еще светит».

Трумэн внимательно слушал, его глаза наполнились сочувствием.

— Бэн был огромный, как и ты. Он носил черный костюм. Они всегда были одеты в черное, все мужчины и женщины, которые работали на моего отца, потому что у него была безумная потребность в профессионализме. «Выгляди уверенно. Будь уверенным». Я начала ненавидеть слово «уверенность» и боролась против того, чтобы носить черное, даже туфли. Я была немного надоедливым ребенком в этом смысле, — старый гнев отозвался спазмом в животе. — Мой отец беспокоился о том, что носит его персонал, но не мог подарить мне чертов эскимосский поцелуй?

Слезы стекали вниз по ее щекам. Она не могла и не хотела их останавливать, глубоко погрузившись в воспоминания, переживая их, как будто это было вчера.

— Я никогда не забуду Бэна, который опустил вниз свое большое тело и опустился на колени рядом со мной. Он взял обе мои руки в свои, и я знала, что что-то не так, потому что никто из сотрудников никогда так до меня не дотрагивался. Она положила ладони Трумэну на грудь, вспоминая, как чувствовались руки Бэна на ней.

— Он держал… — она всхлипнула сквозь слезы, заставляя слова литься. — Он держал меня за руки и смотрел прямо в мои глаза с этим извиняющимся, но одновременно строгим взглядом, и он сказал: «Твой отец умер. Пришло время ехать домой, маленькая леди». Как будто я могла еще что-то сделать. Как будто это было нечто, что каждая маленькая девочка когда-то должна услышать.

Трумэн прижал ее к себе.

— Милая. Мне очень жаль.

Ее грудь сжалась, а пальцы впились в его кожу.

— Мой отец, человек, который проповедовал силу, был слишком слаб, чтобы столкнуться лицом к лицу с банкротством. Поэтому он принял решение покинуть нас. Я хотела иметь отца, — ее последние слова утонули в рыданиях. Она плакала так, как будто не пролила не слезинки за все эти годы после смерти отца, она избавляла свое тело от рек гнева и злости, океана боли и разочарования, пока у нее просто не осталось слез, чтобы плакать. И Трумэн держал ее крепко, в безопасности, бормоча слова поддержки, пропитанные любовью. Он не должен был говорить, что любит ее. Она знала это, она ощущала любовь в каждом его вдохе.

Только тогда она смогла проглотить всю свою боль и до конца раскрыла ему правду.

— В то время, когда моя мама и я должны были подбадривать и поддерживать друг друга, чтобы попытаться понять, как жить дальше, она отправилась на поиски своего следующего спонсора. Вместо того, чтобы пережить горе с дочерью, моя мать исчезла. Я видела ее даже меньше, чем раньше. Число моих нянь сократилось до двух, и я находилась под их опекой каждую минуту дня. Я ела в компании с одной из них, стоя рядом со столом, как будто была заключенной, без обид, и я просыпалась в одежде, выбранной для меня, и один лишь Господь знал, где моя мать. Она вышла замуж через пять месяцев после смерти отца. Мой новый отчим много путешествовал, и она отправилась с ним.

Джемма потянулась вверх и села, чтобы видеть лицо Трумэна. Она знала, что ее глаза были, вероятно, красными и опухшими, и у нее, наверное, был огромный нос, как у Рудольфа, но Трумэн был достаточно храбрым, чтобы признаться ей в более серьезных вещах. Она обязана ему и самой себе быть столь же честной.

— Я выросла среди скандалов, поэтому я говорила, что забросаю своих детей любовью, а не вещами. Я никогда бы не игнорировала их, даже если бы они капризничали или во что бы то не стало хотели поделиться глупой историей. Вообще никогда.

— Ты бы искупала своих детей в любви. И это как подарок для меня и их. Ты беспокоилась, что будешь похожа на свою мать?

Она покачала головой, желая, чтобы все это было так просто.

— Нет. Я чувствую слишком много, чтобы быть холодной. Такие люди, как ты и я? Мы не можем отключать наши эмоции. Жестокая шутка в том, что когда я была подростком, и у всех моих подруг начался цикл, у меня он так и не приходил. Оказывается некоторым мечтам не суждено сбыться. Я родилась без матки и с укороченным… эммм, — эту часть было признать гораздо труднее, несмотря на то, что она давно смирилась с этим. Это было не совсем то, что хочет рассказать любая женщина своему парню.

Трумэн смотрел на нее с таким сочувствием, что это сделало признание немного легче, чтобы продолжить.

— С укороченным влагалищем. Это называется синдром МРКХ (Прим. Синдром Рокитанского-Кюстнера-Майера-Хаузера является патологией внутренних половых органов женщины, при которой у нее от рождения отсутствуют или находятся в недоразвитом состоянии влагалище и матка). Это не наследственное или генетическое. Это редкий врожденный дефект. Я не хотела вывалить это все на тебя, понимаю, это слишком много информации, но я не хотела рассказать только половину истории. Я никогда и никому не говорила об этом, кроме моей лучшей подруги.

Она отвернулась, смутившись. Нежным прикосновением он снова повернул ее лицо к себе.

— Свалить на меня это? Это твое тело, и нет ничего отвратительного в этом. Честно говоря, я не заметил ничего необычного… там, внизу. Заниматься с тобой любовью было самым прекрасным опытом в моей жизни. На самом деле.

Тру поцеловал ее так жестко, что она захотела, чтобы он целовал ее вместо того, чтобы рассказывать остальную часть истории, но она, поразмыслив, решила, что хочет, чтобы он знал все.

— Это потому, что существуют чудеса медицины. Я перенесла несколько операций, когда была моложе, чтобы исправить эту часть, но я никогда не смогу иметь собственных детей, — она положила руку на свой бесплодный живот. — Я никогда не узнаю, как это — чувствовать, когда внутри тебя растет ребенок.

— О, милая. Мне так жаль, — его голос был полон сожаления.

— Спасибо, но на самом деле мне повезло. Я родилась с яичниками, так что в один день могу использовать суррогатное материнство, если когда-нибудь решусь на этот шаг. Кто-то все же сможет родить моих детей.

— Я не буду притворяться, что знаю, каково это — быть женщиной и не быть способной выносить собственных детей, но что я знаю точно, так это то, что любой ребенок, которого ты будешь воспитывать, будь он твой собственный или нет, будет чертовски счастлив.

— Тебя не беспокоит то, что я не смогу забеременеть? — спросила она осторожно.

Нежная улыбка появилась на его красивом лице, и он снова покачал головой, снова возвращая ее в свои объятья, на этот раз нежнее, понимая, что никто не сможет обездолить его, он итак отдал ей все, что имел за душой.

— Нет, милая. Это меня не беспокоит.

Он прижался губами к ее губам в серии медленных, пьянящих поцелуев, разгоняя все ее страхи.

— Есть одна вещь, которую я понял с Кеннеди и Линкольном, — сказал он тихо, — это то, что они твои, в традиционном понимании или нет, не имеет значения. Сердце не заботит родословная или биологические родители. Это просто знание, знание и умение любить, так же как наши легкие знают, как дышать.

Глава 17

В течение следующей недели Трумэн и Бэр установили забор вокруг детской площадки со стороны двора и начали ремонтные работы в офисе. По вечерам Боунс и Буллет приходили помогать, а Джемма и Дикси, которые стали близкими подругами, брали детей на прогулку или сидели с ними во дворе, пока Трумэн с ребятами работали. Чаще всего они сидели и обедали вместе, грелись, лежа на спине, и играли с детьми. Они еще не начали строить перегородку в своей квартире, но они обязательно до нее доберутся. С кормлением Линкольна рано утром и ремонтными работами поздно вечером, дни Трумэна были длинными и утомительными, но он не переживал из-за тяжелой работы, ведь он делал ее вместе с друзьями.

Его взгляд метнулся к Джемме, которая держала на руках его малыша. Она выглядела сексуально в паре обрезанных шортиков, белой майке и розовой толстовке, когда шла по траве к Кеннеди, которая очаровательно выглядела в розовых легинсах и толстовке, которую он купил ей в первую ночь, когда они встретились. Прошло восемь дней с тех пор, как они впервые занимались любовью, и их сексуальная жизнь стала горячее, а любовь становилась все глубже с каждым днем. Независимо от того, каким уставшим он был в конце дня, все, что ему требовалось, это одна из нежных улыбок Джеммы, чтобы взбодрить его. Каждую ночь, после того, как дети засыпали, Тру с Джеммой падали в объятия друг друга, забываясь в животной страсти и нужде. А после, насытившись друг другом, они занимались любовью. Два совершенно разных чувства, оба интимные и важные, и оба приносящие невероятное удовольствие. У него были проблемы с запоминанием времени, до того как он встретил ее.

Она помахала перед ним рукой, как будто он отключился от мира, и прошептала:

— Если ты продолжишь так на меня смотреть, то сожжешь мою одежду, — затем поднялась на цыпочки и поцеловала его.

— И это было бы плохо, потому что…?

Она переложила Линкольна на плечо и шлепнула Трумэна по заднице.

— Сохрани его до того момента, когда мы вернемся в постель, мальчик любви. Если ты сейчас сожжешь мою одежду, то мы не доберемся до пляжа.

Он жил там полгода, но так и не спускался к гавани. Этот вечер был идеей Джеммы. Дети должны узнать общество, в котором живут. Что может быть лучше прогулки по воде и сладкого вафельного рожка? Она знала, как быть семьей. Просто это была еще одна вещь из длинного списка, которую он в ней обожал. Хотя большую часть ночи она провела у него на квартире, он все равно оставлял ей рисунки утром на двери магазина, как делал прежде. Он боялся распространяться о призраках своего прошлого, но Джемма не боялась демонов, которые создали эту непроглядную тьму в его душе, и это стало его очищением от яда, снедающего его изнутри. Их совместная жизнь текла плавно, и Трумэн начинал чувствовать, что у него есть настоящая семья. Если бы он только мог протянуть руку Куинси, но тот снова выстроил стену между ними.

— Молозеное, — прозвенела Кеннеди.

Кеннеди сунула ему в руки пучок полевых цветов, напоминая о том, что говорила Джемма о желании просто бегать по лугу и быть обычным ребенком, когда она была моложе. Его удивило то, что в ней не было злобы, несмотря на ее воспитание. Любовь, которую она дарила ему и детям, заставляла его иногда чувствовать себя эгоистом, получая ее так легко.

— Мы уже уходим, милая, — Джемма погладила Кеннеди рукой по волосам, распутывая своенравный пучок и снимая розовую заколку.

Это была лишь одна из тех небольших вещей ради детей, для которых Джемма находила время, что заставляли его задуматься о ее детстве. Кто закалывал ей заколками волосы, когда она была маленькой девочкой? Ее няни? Или это была еще одна вещь, которую она упустила в жизни?

Они спускались вниз к «Сладким Губкам». Еще одно «впервые» для Трумэна. Возле небольшого строения фисташкового цвета высились две громадные скульптуры рожка с мороженым. Он поднял Кеннеди на руки, а она приняла позу, пока Джемма фотографировала их. Есть вместе с детьми мороженое — это казалось таким нормальным, это нужно сделать обязательным для большинства людей. Но он был так занят, пытаясь удержать на плаву себя и Куинси, когда они были детьми, что кафе-мороженое даже не возникало на его радаре. Теперь его мозг промчался открывающимся возможностям. Может ли жизнь быть такой, как эта? Нормальной? Он настолько сильно хотел этого, что становилось плохо.

Удерживая Линкольна одной рукой, другую он накинул на плечо Джеммы и наклонился для поцелуя.

— Спасибо тебе, — произнес он тихо.

Она посмотрела на него с любопытством:

— За что?

— За еще одно мое «впервые» и, возможно, если бы я не встретил тебя, то пропустил бы эти моменты, — она не только расширила рамки его мира и мира детей, она его изменила, даже не пытаясь это сделать. Он больше не чувствовал себя как, будто его удел — вечно что-то охранять.

Он придержал дверь для Джеммы, чтобы она могла спокойно пройти.

— Джемма! — на вид девушке, что приветствовала их, было лет двадцать с небольшим. Волосы были завязаны в неряшливый пучок и больше похожи… на солому? Вымыв руки и вытерев их полотенцем, она обошла стойку, ярко улыбаясь: — Кто достал тебя, чтобы ты появилась здесь сегодня? — она присела напротив Кеннеди.

Кеннеди передвинулась за ногу Джеммы и взглянула из-за нее на дружелюбную женщину. Джемма обняла Кеннеди и погладила ее по спине, успокаивая, так сладко, что естественно сердце Трумэна не выдержало и ухнуло вниз.

— Привет Пен, это Кеннеди, — Джемма опустилась на колени рядом с Кеннеди, — Кеннеди, это мой друг Пенни, она любит давать маленьким девочкам рожки с мороженым.

Кеннеди с опаской посмотрела на Пенни. Она вышла из своей скорлупы дома, но на людях где было много незнакомцев, по-прежнему терялась.

— Какой твой любимый вкус? — спросила Пенни.

Джемма взглянула на Трумэна:

— Мы для того и здесь, чтобы это выяснить, — она подняла Кеннеди на руки и подошла к витрине с мороженным. — Я думаю нужно попробовать несколько.

— Такая девочка мне по вкусу, — сказала Пенни, — она поднялась на ноги и улыбнулась Трумэну. — Но, для начала, кто этот татуированный молодой человек с ребенком на руках, который идет прямо за вами? Сталкер?

— Я не могу поверить, что не познакомила вас,— она коснулась руки Трумэна, глядя на него так, что выражение ее лица заставило его внутренности сделать кульбит. — Это мой парень, Трумэн. А этот маленький парень, — она погладила Линкольна по щечке, — его маленький мальчик. Брат Кеннеди.

Эти пять слов заставили его потерять бдительность.

Мой парень и его малыш. Трумэн раньше никогда не был чьим-то парнем. Слышать, как Джемма спокойно об этом говорит, так охотно и с гордостью в глазах, усиливало важность ее роли в их жизни. Для них обоих. Услышав, как Джемма назвала Линкольна его маленьким малышом, ему хотелось исправить это, они стали настолько близки, даже дети чувствовали, что они не только его, но он держал язык за зубами.

— Парень Джеммы? И вы идете в пакете вместе с этими двумя очаровательными детьми? Где же ты его прятала? — Пенни подошла и обняла его. Она сжала его бицепсы, а потом похлопала его по животу.

Трумэн посмотрел поверх ее головы на Джемму, которая смеялась над его неудобствами.

— Приятно познакомиться и с вами тоже, но у меня нет оружия, так что не падайте духом.

— Падать духом? Ха! У меня отличное настроение, — Пенни рассмеялась и вернулась за прилавок, — Я должна почувствовать все, пока могу.

— После того, как она получит все, — сказал Джемма.

Трумэн любил собственнический блеск в глазах Джеммы.

Кеннеди попробовала кучу вкусов, и, в конце концов, остановилась на праздничном торте, а когда они сделали заказ, на него нахлынула печаль. Он был уверен, что Кеннеди никогда не получала торт ко дню рождения. Он посмотрел на Джемму, которая, по-видимому, задумалась о том же. Они были настолько синхронны, в спальне и вне ее, что это никогда не перестанет его удивлять.

К тому времени, как они прощались с Пенни, Кеннеди вышла из своей скорлупы. Она одарила ее сладкой улыбкой и полным ртом мороженого, перед тем как они вышли на улицу.

— Давайте возьмем коляску и спустимся вниз к пляжу. Этот вечер слишком прекрасен, чтобы ехать домой, — Джемма открыла багажник своего автомобиля, и Трумэн передал ей Линкольна, чтобы достать сложенную коляску. Эта девушка принесла столько радости в его жизнь и жизнь детей. Он не мог больше ждать, чтобы показать ей, как она его изменила. Он покажет ей этим вечером, когда они вернуться с прогулки, и он закончит картину, которую начал, как казалось, целую жизнь назад. Демоны, которые стимулировали каждое его действие, трансформировались в нечто иное, что нашло отражение в его последней картине. Впервые с тех пор, как он был подростком и впервые начал рисовать, уединившись на свалке, он хотел поделиться ею с женщиной, которая своим светом разогнала его тьму.

— Разве Пенни не классная? — голос Джеммы вытащил его из своих мыслей.

— Да. Пенни всегда такая?

— Да. Она вся такая бунтарка, не находишь?

Он посадил Кеннеди в коляску, а затем опустил детское кресло, и, укутав Линкольна в одеяло, уложил его. Он притянул к себе Джемму, соприкосновение их тел рождало тепло.

— Я не люблю, когда другие женщины прикасаются ко мне.

Джемма поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам в поцелуе со вкусом мороженого:

— Я думаю, что это делает тебя идеальным парнем.

***

— У нас не достаточно фотографий? — спросил Трумэн, поднимая Кеннеди на руки и отряхивая от песка ее маленькие босые ножки.

Джемма улыбнулась, зная, что у него есть больше миллиона. Трумэн построил вместе с Кеннеди замок из песка. Они собрали много ракушек, чтобы положить дома в вазу и наблюдали за заходом солнца, пока Кеннеди пыталась опережать волны, карабкаясь вверх по берегу. Джемма сделала тонну фотографий. Одна из них стала ее любимой, она сделала ее, когда Линкольн вредничал. Это была красивая фотография с восходящей луной на заднем плане и Линкольном, спящим как в колыбели на груди Трумэна. Трумэн смотрел на Линкольна так, как будто это было самое захватывающее из всего, что он видел, и маленькая ручка Линкольна тянулась к его щеке.

Это был самый прекрасный вечер, который Джемма могла вспомнить.

— Ты счастлив, когда у тебя есть дети, — она сунула телефон в карман и помогла Трумэну усадить Кеннеди в коляску. — Нам нужно сделать фотоальбом, чтобы мы смогли смутить Линкольна перед его первой подругой и Кеннеди перед ее выпускным вечером, или когда она будет выходить замуж. Это важные обряды, пройти которые мечтает каждая маленькая девочка.

— А ты проходила через эти обряды? — он толкнул коляску на дорожку и притянул Джемму к своему боку.

Она посмотрела на его красивое лицо. Он так тяжело работал в последнее время, но выглядел более расслабленным, чем она когда-либо видела, а затем поняла, что тоже была более расслаблена в последнее время. Трумэн был к ней настолько внимательным, и каждый раз, когда видел ее, он спрашивал, как прошел ее день, и счастлив был видеть ее, они даже строили совместные планы. Это такое прекрасное чувство — быть обожаемым и желанным. Возможно, они пришли из разных миров, но в какой-то момент они объединились, потому что он понимал ее как никто и никогда.

— Нет. Добавим все наши фотографии, — призналась она, вспоминая те ужасные времена, когда ей говорили, как стоять, что носить и насколько широко улыбаться. Глубоко внутри она задавалась вопросом, если она ухватится за эту надежду, и все мечты станут реальностью, как и человек, который будет счастлив жить с ней, не заставляя ее ежедневно чувствовать, что она не так хороша и совершенна, как ее родители. Трумэн смог стереть этот глубочайший страх. Единственная вещь, которую он хотел, это она.

— Ну, тогда, мне придется много тебя фотографировать, когда ты об этом не знаешь, — он обернул руку вокруг ее шеи и сказал:— Я влюбился в тебя Джемма. Я хочу все сделать правильно вместе с тобой.

Он был настолько серьезным и заботливым, с гораздо более с глубокой душой, чем любой другой человек, которого она встречала. Влюбился? Она перегнулась через край. Мурашки побежали по коже.

— Я тоже влюблена в тебя.

Группа парней проходила мимо, и он еще крепче сжал ее. Она любил его, так что в ней разжегся собственнический инстинкт. Она поймала его взгляд, наблюдающий за парнями на пляже, которые заметили ее, стреляя в них глазами. Она заметила, что это был тот же взгляд, какой он применяет, защищая детей. Когда Кеннеди побежала к волнам, он сделал то же самое, выглядя великаном рядом с миниатюрной девочкой. И когда люди заглянули в коляску, чтобы посмотреть на красивого ребенка, а Линкольн был очень красивым ребенком, с его пушистыми рыжеватыми волосами и сливочным цветом кожи, Трумэн стоял с одной стороны от малыша, наблюдая за незнакомцами как ястреб. Но прямо сейчас он был полностью сосредоточен на ней, и она никогда не чувствовала ничего более невероятного или более жаркого.

— Я чертов счастливчик, — он притянул ее для другого необыкновенного поцелуя.

Дети уснули в машине на обратном пути домой, а Джемма мысленно летала в облаках, пока они укладывали детей в кроватки. Трумэн включил радио-няню, как он делал каждый раз, когда они выходили в гостиную, после того, как уложили детей, и брал ее за руку, когда они покидали комнату детей. Как только он закрыл дверь, то зафиксировал ее руки над головой, прижав к стене своим телом, и поцеловал. Поцелуй прожигал своей силой настолько, что все полыхало от похоти и жара. Его бедра вжались в ее, когда он углубил поцелуй, постанывая и посылая вибрации в клетки ее мозга.

Когда их губы разомкнулись, она прикусила его нижнюю губу и немного потянула:

— Я почти умираю от желания заниматься этим всю ночь.

Он затянул ее в следующий потрясающий поцелуй. От него пахло морем и песком, унося ее на крыльях желания утонуть в нем.

— Пойдем со мной, — прошептал он ей в губы.

Она пойдет за ним куда угодно. Сделает с ним все, что он хочет.

Если бы только ее ноги могли двигаться.

Его губы изогнулись в удовлетворенной улыбке:

— Боже, я обожаю, когда с тобой это происходит, — он обернул руку вокруг ее талии, приблизившись к ней. — Давай, сладкая. Я хочу кое-что тебе показать.

Он схватил радио-няню, запер дверь и повел ее на улицу, снова целуя, направляя ее вниз по лестнице.

— Хочет ли одноглазая змейка поиграть в траве сегодня вечером? — вопрос звучал глухо и грязно, и было горячо, как в первый раз, а от них обоих буквально разлетались искры.

Спустившись, он снова прижался к ее губам, осыпая восхитительными поцелуями.

— Моя змейка всегда хочет поиграть в твоей травке, — он потерся носом о ее, — и сердце пропустило удар. — Но я хочу кое-что тебе показать, прежде чем сорву с тебя одежду и проделаю разные грязные вещички с тобой.

— Ммм. Мне нравится эта идея «грешного пути», — она проследовала с ним через ворота к свалке, держась за него как можно крепче. Она никогда там не бывала, вокруг было очень темно.

Трумэн достал из кармана свой телефон и включил на нем фонарик, освещая кучу ржавых и изувеченных автомобилей.

— Не двигайся, — сказал он, удерживая ее напротив себя.

— Зачем? Ты собираешься уйти и укусить меня? Потому как кажется, будто здесь живут монстры, — она схватила его за руку, и он усмехнулся.

— Нет. Потому что хочу, чтобы ты была рядом со мной, — он улыбнулся ей сверху вниз, направляя фонарик на землю. Даже в темноте она видела тепло в его глазах. Он снова поцеловал ее долго и мучительно медленно, успешно стирая все ее беспокойство.

Он обвел ее вокруг фургона, и когда поднял фонарик, море призраков ожило. Она крепко вцепилась в него, впитывая пугающие картинки. Темные глаза, затуманенные мучениями и безжизненные, клешни, клыки и скелеты, выпадающие из дверных проемов. Изможденные мужские лица со стеклянными глазами находились в водовороте дыма, направленного от злых взглядов и искривленных ртов. Каждый автомобиль в поле ее зрения служил полотном для рисунков. И она знала, что это были призраки прошлого Трумэна. Она передвигалась на дрожащих ногах, скорее не от страха, а от суровой реальности, отравляющего прошлого, которое окружало их. Ужасающие, невероятно подробные художественные образы ожили на автомобильных дверях, капотах и боковых панелях. Злодеи были нарисованы с внутренней стороны стекла, царапали его когтями, пытаясь выйти. Она никогда не видела ничего подобного, не видела оживших страхов, ненависти и уязвимости, изображенных на его эскизах. Все изображения были сделаны в оттенках черного и серого, и все это было настолько реально, что она могла чувствовать их пульс и дыхание.

— Тру, — должно быть, она отпустила его, не осознавая этого. Он обнял ее за талию, затем прижал к себе, и они уже вместе продолжили путь по лабиринту жизни Трумэна.

Лица с густыми бровями и тощими бородами искоса смотрели на них невидящими глазами. Она остановилась позади фургона, впитывая образ маленького мальчика, свернувшегося в позе эмбриона в том, что выглядело как гнездо гигантской птицы. Птица с длинными зазубренными когтями вылетела из темного облака выше, она была настолько яркой и реалистичной, что Джемма буквально почувствовала ее дыхание и отшатнулась от Трумэна. Он притянул ее ближе, и они обошли фургон, направляясь к длинному черному автомобилю с отсутствующей крышей. На боковой панели был точный портрет Трумэна: высокий парень, одетый в синие джинсы. Луч яркого солнечного света опускался вниз к руке, образуя ладонь на его спине, которая будто бы направляла его вперед. Ноги также были вырисованы очень четко. У Джеммы перехватило дыхание при виде мучительной красоты перед ней. Это был единственный раз, когда был использован другой цвет в картинах сердитого мира, изображенного в черных и серых цветах. На дверной панели был изображен ребенок, его руки и ноги тянулись вверх, и улыбка расцветала на губах. Взгляд на клочок волос цвета клубники — и у нее образовался комок в горле. Линкольн. Присевшая рядом с ним девочка совершенно точно была Кеннеди, одетая в розовое платьице, одна маленькая ручка тянулась к Линкольну, другая к передней панели, в направлении… ее.

Она едва могла дышать, когда увидела себя глазами Трумэна. Она носила яркий желто-зеленый комбинезон. Он изобразил два прозрачных крыла, растущие из ее спины. Ярко золотой и белый цвета сверкали на темном фоне. Одна рука была протянута к детям, другая тянулась выше, как и ее взгляд, — к Трумэну. Джемма попыталась набрать в легкие воздух, она смотрела, внимательно проследив за полоской солнечного света, который вился вокруг Трумэна, под детьми и на две руки, обнимающие их. Свет проделал петлю вокруг талии Джеммы, как кнут, от чего она смотрелась единым целым с лучами света, который словно притягивал их друг к другу.

Трумэн поднял свой телефон выше и посветил на окно автомобиля. Тени парили над изображением человека, которого она видела возле мастерской ночью, когда забирала свою машину. Куинси. Еще один кусочек света остановился поблизости, но не охватил его. Как будто Трумэн никогда не достигнет своего брата, но он знал, что только Куинси должен сделать следующий шаг. И в этих темных облаках было лицо женщины. Женщины, с которой она была незнакома, но видела ее в лицах своих детей.

Джемма повернулась к Трумэну и схватила его за рубашку, пытаясь освободиться от воздействия увиденного. Его лицо было маской печали и надежды, силы и решимости. Этот мужчина, этот невероятный человек должен быть слишком изранен, чтобы знать, что значит любить. Слишком сломан, чтобы принять жизнь. И все же, он стоял здесь, собравшись с силами силами, раскрывая свои слабости и страхи, обнажая истерзанную душу. Он был сильнейшим из людей, которых она знала, и она хотела его, его всего.

Ее руки сомкнулись вокруг его шеи, располагаясь на его тугих мышцах, притягивая его лицо ближе к себе. Противоречивые эмоции сверкали в его глазах, но она потянула его сильнее, желая разделить с ним его борьбу. Он знал беды, отчаяние и лишения. Он выжил, спасая своих братьев, сестру и мать. Он должен был разрушиться, но его болезненное прошлое одарило хладнокровием и достоинствами, которые наложили печать его красивое лицо. Он положил телефон на землю и схватил ее за руки своими сильными руками. Она знала, что он мог видеть, что она прочувствовала все, что он показал ей, будто вместе с ним прошла через ад. Он должен был увидеть бушующий огонь в ее глазах, обжигающий кожу, а также ощутить сексуальную пульсацию. Если бы он только почувствовал ее потребность быть ближе к нему. Мощные эмоции, которые не могли остаться незамеченными.

— Я хотел, чтобы ты увидела, как повлияла на меня, — сказал он сдержанным голосом, в котором звучала похоть. — Ты делаешь жизнь нормальной и счастливой, и предоставляешь возможность ее сделать такой, какой только захочется, — он повернулся и посмотрел на невероятно красивые картины, где он нарисовал Линкольна и Кеннеди. — Для них, — он повернулся к ней лицом, — для нас. Я не боюсь раскрыть перед тобой свое прошлое, потому как знаю, что ты примешь его. Ты примешь меня и поможешь мне справится с ним и выбросить из головы.

Он прижался к ней всем телом, нуждаясь в тепле, в пламени, которое обжигает как молния. Он схватил ее за бедра, соединяя их тела в одно. Необходимость быть ближе росла внутри нее как вулкан, готовый к извержению. Кожа. Ей нужно было почувствовать его кожу. Она разорвала на нем рубашку, сняла ее через верх и изогнулась, когда начала целовать его грудь. Она провела языком по его соску, и он застонал, его пальцы впились в ее тело. Она снова сделала это, провоцируя его, и он обхватил ладонями ее за лицо, приподнимая вверх, чтобы у нее не было выбора, кроме как смотреть в его серьезные темные глаза.

— Я пришел сюда после того, как сказал тебе, что сидел в тюрьме, — сказал он решительно, почти сердито, хотя он был не в том состоянии, чтобы возвращаться в тот день, первозданная страсть прокладывала путь между ними. — Я думал, что это ярость выливалась из моих рук, но…— он сжал челюсти, придвигая ее ближе, его дыхание участилось. — Была только ты, Джемма. Твое лицо, твои слезы. Твои прикосновения к моей коже. Я мог бы пробовать твои губы своими губами, и ты бы не подпустила тьму ко мне. Ты мой свет, Джемма. Ты — все, о чем я когда-либо мечтал в жизни, и я знаю, что ты можешь получить любого мужчину, которого захочешь, но я чертовски счастлив, что ты выбрала меня.

Она смяла его губы в отчаянном порыве. Голова закружилась в вихре эмоций, когда он взял поцелуй под свой контроль, и она подчинилась ему. Поцелуй был быстрым и грубым, грязным и влажным, и таким чертовски жарким, что весь остальной мир исчез. Он срывал ее штаны, а она его, оба торопились, не желая нарушить поцелуй, пока избавлялись от одежды.

— Презерватив, — он схватил свои джинсы, доставая бумажник, она удержала его за запястье.

— Ты действительно чистый? Ты проверялся?

— Я бы не стал лгать.

— Возьми меня Трумэн. Только ты и никакой преграды между нами. Я хочу чувствовать всего тебя.

Он поднял ее на руки, оборачивая ее ноги вокруг своей талии, и она опустилась на его член, чувствуя крупную головку, которая ласкала ее чувствительные места, и каждый дюйм его толстого, твердого члена, пока он наполнял ее.

— О Боже, Трумэн.

Она прижалась к нему, склоняя голову так, чтобы суметь поцеловать его сильнее. Ощущала, как его сильные руки контролировали ее движения, ускоряя темп, пока он жадно трахал ее. И она чертовски любила его! Он знал, как двигаться, как брать ее грубо и жестко, а затем расслабляться в медленном темпе, пока она не попросит о большем. Он дразнил ее, оттягивая достижение оргазма, и она кружилась в водовороте распутных желаний.

Она впилась ногтями в его плечи, разрывая их поцелуй:

— Быстрее. Пожалуйста, Трумэн. Возьми меня. Я хочу почувствовать, как ты теряешь контроль.

Ее спина коснулась стенки фургона, тем самым давая ему возможность вколачиваться в нее жестко и глубоко. Ноги покалывало, внутри нарастала пульсация. Когда он глубоко похоронил себя внутри нее, то уткнулся ей в волосы и прорычал ее имя, и внутри нее произошел взрыв эмоций. Ощущая каждый толчок его освобождения, каждый удар его сердца, каждый рваный вздох, она не минуты не сомневалась, что не влюбляется в него, нет. Она уже давно любила его.

Глава 18

Осень пришла в Писфул Харбор, и как будто кистью художника окрасила все вокруг. Всплески красного, оранжевого и желтого цвета повсюду, и каждый оттенок, перерастающий от дерева к кустику вдоль дороги, целовали траву и тротуары, обещая в скором будущем голые деревья и холодные ночи. Промозглое утро принесло дополнительные объятия и ночи бесконечных занятий любовью, и Джемма не могла быть еще счастливее. Это были выходные дни перед Хэллоуином, пять недель прошло с того момента, как она встретила Трумена, и это изменило ее жизнь. Она провела большинство ночей в его доме, и, вероятно, было такое количество ее вещей в его квартире, что она стала считать ее своей.

Кристалл достала королевское синее платье. Оно было расшито бриллиантами, со шнуровкой на корсете и дерзким декольте.

— Как насчет этого? — она подмигнула и провела рукой по вырезу горловины, — Совершенно обнаженная шея, это идеально подходит для жемчужного ожерелья.

Они ходили по магазинам, покупая платья для благотворительного вечера по сбору средств, в то время как Трумэн и ребята заканчивали установку двери в их новую спальню. Она предложила взять детей с собой, но он настаивал на том, чтобы она сама вместе с Кристалл купила все необходимое. Он настолько все продумывал, всегда убедившись, что она не забывает про себя из-за него и детей. Она задавалась вопросом, когда он наконец-то поймет, что проводить время с ним и с детьми — ее самое любимое занятие.

Джемма рассмеялась и покачала головой:

— Я действительно не хочу туда идти в этом году.

— Джи, не могу поверить. Мы провели последние три недели, разыскивая подходящее платье по всем магазинам Писфул Харбор. Я знаю, что у нас еще есть много времени до этого события, но с такой скоростью… — Кристалл повесила платье на стойку и посмотрела в зеркало, затянув волосы в пучок. — Может, потому что ты сказала своему мужчине не идти с тобой?

— Ты шутишь? Я никогда не подтолкну его к знакомству со своей матерью и ее ворохом претензий. К тому же, мы с ним обсуждали это, и находиться там, где вокруг много незнакомых людей, слишком для Кеннеди.

Оба — и Линкольн, и Кеннеди, далеко продвинулись вперед за последние несколько недель. Линкольн попытался есть детское питание, но решил заменить еду пальцами и проспал всю ночь, которая стала знаковым событием. И хотя Кеннеди уже менее насторожено чувствовали себя среди незнакомых, люди, которые примут участие в благотворительном вечере по сбору средств, будут не совсем доброжелательными и гостеприимными. Она не собиралась ставить детей в такое положение, даже не хотела идти туда. В дополнение к детям она должна была принимать во внимание Трумэна. У него были свои заботы, и ни к чему был стресс от общения с ее ужасной матерью.

Кристалл отпустила волосы, и они свободно упали ей на плечи, когда она повернулась, и прищурилась, глядя на Джемму:

— Ты до сих пор не рассказывала свой матери о нем, не так ли?

Джемма отвернулась, делая вид, что разглядывает другое платье.

— Джемма Райт, о чем ты вообще думаешь? Если ты не скажешь ей, то она пристроит тебя к одному из тех чопорных придурков, как она сделала это в прошлый раз, и я не думаю, что Тру будет этому рад.

Вздохнув, Джемма опустила плечи в поражении:

— Это в моем списке первостепенных дел, но ведь ты знаешь, как проходят разговоры с моей матерью, — она даже не хотела думать об этом. Она была счастлива. На самом деле, по-настоящему счастлива, а у ее матери была мания задавливать всех вокруг себя своим счастьем. К тому же, у нее было и без того достаточно головной боли. Трумэн до сих пор ничего не слышал от Куинси, и несмотря на то, что он не хотел об этом говорить, она знала, он переживает за брата.

— Я знаю, и когда она скажет, что ты встречаешься с ним, только чтобы продолжить протестовать против ее желаний, как и то, что он помешает твоему бизнесу, и будет уходить и бла-бла-бла, скажи, чтобы засунула это себе в задницу. Потому что я наблюдала за тобой и Трумэном, и я никогда не видела, чтобы ты смотрела на кого-то так, будто он — твой путь в жизни.

Джемма была рада, что Кристалл увидела, что она просто беспокоится о Трумэне, и у нее был пунктик по поводу матери. Она, видимо, обвинит дочь в том, что та назло познакомила ее с Трумэном. Но правда была такова, что мнение ее матери об отношениях с Трумэном не могли повлиять на ее решение быть с ним. То, что Джемма видела в Трумэне, — это те качества, которые ее мать никогда не заметит, даже если бы он носил костюм миллиардера. Как могла ее мать признать обычную заботу, не знающую границ, любовь, которая приходит в сердце, и твердое понимание, как правильно поступать в той или иной ситуации, когда она сама не обладает такими качествами.

Кристалл взяла Джемму за руку и потащила из магазина:

— Так, давай. Мы едем в Плезант Хилл, — Плезант Хилл находился в часе езды отсюда.

— Что? Почему? — она шла быстро, в ногу с Кристалл, когда они пересекали стоянку.

— Потому что тебе придется поговорить с ней, что означает, что ты расскажешь ей обо всех общественных новостях, о людях которых ты знаешь и о которых заботишься, и наверняка о неправильной дорожке в прошлом твоего мужчины. Она мгновенно начнет рвать у себя на голове волосы, — забираясь в машину, Кристалл подарила Джемме скромную улыбку. — Если она мучает тебя, то будет справедливо ответить ей тем же. Мы собираемся ехать к «Джиллиан».

«Джиллиан» был высококлассным и слегка нелепым магазином одежды.

— Мы едем покупать платье. О, Кристалл. Ты чудо.

Два часа спустя Джемма стояла перед трехмерным зеркалом, одетая в черное кожаное платье с подолом до пола и глубоким вырезом, достающим практически до пупка.

Джиллиан Блейден, владелица магазина и дизайнер многих из выставленных на продажу платьев, передвигалась на четырехдюймовых шпильках, как если бы она родилась в них. Она подвернула свои волосы, в которых чередовались бордовые и темные пряди, и заправила за ухо, медленно обходя Джемму по кругу:

— У тебя прекрасная фигура и лицо настолько утонченное и классическое, что дает вам элегантный и дерзко-сладкий образ, что не так часто можно встретить у женщин. Ты убьешь его своим видом, — она поправила лямки, а затем и складки на талии Джеммы.

— Она права, Джем, — согласилась Кристалл. — Но не позволяй Трумэну увидеть тебя в этом, потому что он измельчит это до того, как ты сделаешь первый шаг на улицу.

Внутренности Джеммы сделали кульбит, когда она представила руки Трумэна на ней. Она повернулась в сторону, любуясь тем, как кожа облегала ее изгибы, от чего почувствовала себя сексуально и соблазнительно. Она хотела быть сексуальной и соблазнительной для Трумэна, но от идеи носить это платья на публике без него чувствовала себя неловко. Кроме того, она может довести мать до сердечного приступа, если покажется в нем. Как бы там ни было, она любила свою мать и не хотела испортить ей праздник.

— Моя мать сойдет с ума, если я приду в коже.

— Разве это плохо? — ухмыльнулась Кристалл.

— Я не знаю. Это забавная идея, но чем больше я думаю об этом, тем больше переживаю, во что это в конечном итоге выльется, и ночь будет еще тяжелее, чем уже есть. Я думаю, что мне нужен менее расфуфыренный и вычурный бунт.

Джиллиан взяла Джемму за руку и повела в сторону примерочной:

— Если причина только в этом, то я уверена, что женщина никогда не должна носить платье, в котором чувствует себя неуютно. Независимо от того, в чем причина, — она подтолкнула Джемму и задернула занавеску. — Сними это. У меня есть для тебя платье.

Джемма разделась, и уже через несколько секунд голос Джиллиан зазвучал за занавеской.

— Попробуй это, я думаю, это создаст правильный баланс неповиновения, и оно одно из моих любимых. Мой брат и я создавали его вместе, — она рукой отодвинула занавеску, и на Джемму упала масса черного мерцающего материала, отделанного кружевом.

— Твой брат тоже дизайнер? — она скользнула в платье через голову. Роскошный материал заскользил по ее коже, как шелк, обнимая плечи и бедра, а там разрез показывал ее правую ногу.

— Угу. Мой близнец на самом деле. Джакс. Мы создаем вещи вместе в течение многих лет, но его специальность — свадебные платья, — Джиллиан застегнула платье на спине и повозилась с плечами и талией, а затем отступила назад и оценивающе оглядела Джемму. — Безумно красивая. Иди к трехмерному зеркалу, а я захвачу каблуки.

Как только Кристалл заметила ее, следующую за Джиллиан из примерочной, она соскочила со стула и завизжала.

— О, черт возьми, Джемма. Ты выглядишь потрясающе.

— Правда? — она повернулась, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и ее челюсть отвисла. Вырез был чуть ниже ключицы. Черное кружево, собранное в оборки, создавало видимость рукавов. Ткань облегала ее со всех сторон, подчеркивая талию и ниспадая вниз по бедрам. Она посмотрела через плечо назад.

Джиллиан опустилась перед ней на колени.

— Это удобно и сексуально. Вам не нужно ходить на заоблачных каблуках в этом платье, — она отступила назад, и ее улыбка сверкнула одобрением. Рыбий хвост подчеркивает талию и не показывал ничего лишнего, прикосновение кружева выглядит элегантно, а не вульгарно. Что ты думаешь?

— Я думаю, что хочу жениться на этом платье, — чувствуя всплеск бунтарских чувств, она добавила: — И вырез идеальный. Нет места для жемчуга.

***

Трумэн закрыл новую дверь в недостроенную спальню и посмотрел на великолепную женщину, лежащую на кровати и листающую журнал с детскими костюмами на Хэллоуин. Она была одета в пару коротких трусиков-шорт, которые едва прикрывали ее попку, и топ, похожий на ремень. Ее ноги согнуты в коленях, и она покачивала ими, когда показывала костюм для Линкольна. Кеннеди уже выбрала костюм. Она собиралась быть самой красивой. Лучшей из всех живущих — феей Динь-Динь.

— Тыква? Такая же, как и у Золушки? — Джемма указала на фотографию младенца в костюме тыквы.

Трумэн лег рядом с ней, провел рукой по ее бедру и сжал попку:

— Мне нравится твоя тыковка.

Она сверкнула надменной улыбкой:

— Я до сих пор думаю, что он должен быть Винни-Пухом. Так сказала Кеннеди, это герой из ее сказок на ночь, и ей должна быть представлена возможность выбрать ему костюм. Она его старшая сестра и это ее право.

Он забросил свою ногу не нее и поцеловал в плечо.

— Ему всего лишь несколько месяцев, а женщины уже распоряжаются его жизнью, — он прижался к ее шее. — Я думаю, он должен носить костюм для мальчиков. Он может быть принцем, как и я.

Она наклонилась к нему, подразнивая.

— Поцелуй меня еще раз и, возможно, я подумаю.

Он потянулся к ее губам, но она отвернулась и указала ему на плечо. Он усмехнулся и снова поцеловал ее в плечо.

— Поцелуи в плечо являются лучшими, — сказала она, задыхаясь от того, что ее тело воспламенилось.

Он продолжал целовать ее плечо, медленно продвигаясь вниз к груди. Тем не менее, глядя в журнал, она протянула руку и подняла его подбородок, чтобы он снова поцеловал ее плечо. Боже, он любил все, что она делала.

— Я думаю, что Кеннеди хочет, чтобы ты был ее единственным принцем, и она довольно ясно дала понять, что Линкольн должен быть Винни-Пухом. Но если ты так непреклонен, не позволяй ему быть плюшевым мишкой, это так, для заметки, я думаю насчет того, чтобы он был одним из «Lost Boys» из ее книжек (Прим. «Пропащие ребята» (англ. The Lost Boys) — американский художественный фильм 1987 года, сочетающий в себе элементы комедии и фильма ужасов).

Он легонько шлепнул ее по попке, зарабатывая сексуальный смешок.

— «Lost Boys» — байкеры в ее книге. Ты знаешь, что я думаю об этом.

— Ты любишь своих друзей-байкеров, — она повернулась на бок и прижалась к нему всем телом. — Просто потому, что мы наденем его в байкерский наряд, не означает, что он выберет этот путь, когда станет старше. К тому же, ты был байкером «Lost Boys». Разве это не лицемерно? — она толкнула его на спину и прижалась губами к его челюсти, затем к шее и продолжала свой путь вниз по его телу что с трудом помогало ему сосредоточиться на чем-либо, кроме ее невероятного рта.

— Я вложу в их головы знания о хороших «Lost Boys». Однажды они узнают разницу между мотоциклетными клубами и байкерскими бандами. Тогда он сможет одеваться так, как он захочет.

— Я провел все свое детство, сочиняя истории обо всем, от волшебной принцессы до женщины байкера, и я не делал их плохими.

Она продолжила его целовать, а он серьезно пересматривал кандидатуру Винни-Пуха. Была тонкая грань между мотоклубом и байкерской бандой. И думать о Линкольне, который вырос и направился по этому пути, жутко испугало Трумэна. Джемма была права, хоть Линкольн и был слишком маленьким, чтобы Трумэн беспокоился о таких вещах, но он наслаждался тем, что она делала, чтобы убедить его в своей правоте. Ему нравился ее рот на любом участке его тела, но когда стала спускаться вниз, он почувствовал себя еще ближе к ней. Не из-за возбуждающего эротического чувства, а потому, что, казалось, она наслаждалась, доставляя ему удовольствие, а также полученным контролем над его телом и разумом. От вида, как Джемма чем-нибудь наслаждается, его жизнь становилась в миллион раз лучше. Видеть ее было для него чистым блаженством.

Она задела зубами его сосок, усиливая желание, спиралью зарождающееся внизу, делая его член тверже.

— Он был бы супер милым с банданой на своей маленькой головке, в рубашке и джинсах от «Harley», — она обвела языком кубики его пресса, руки задержались на его ребрах, опускаясь вниз.

— Джем… — он сжал пальцами простынь, чтобы не толкнуть ее ниже.

— У меня есть идея. Давай заключим сделку, — она обвела языком вокруг пупка, и его член дернулся в ожидании. — Как насчет того, что ты поможешь написать мне статью в «Local Creative Genius Unveiled» о тебе и твоих работах, и ты сможешь выбрать костюм для Линка.

Она призывала позволить ей написать статью о его художественных работах на протяжении нескольких недель. Джемма была убеждена, что это поможет ему думать, что он гораздо талантливее, чем себя считает. Она даже мечтала, чтобы он иллюстрировал детские книги, которые они написали бы вместе. Она тоже любила составлять истории и сказала, что сюжет их совместных историй был бы поинтересней. Что об этом знал? Он писал рассказы для своих детей, а ведь другие дети могут их возненавидеть.

— Я не хочу внимания, — сказал он честно. — Никто не знает о моих фантазиях. Я предпочитал бы держать его здесь.

Она медленно спустила его трусы с талии, приоткрывая только головку члена, и провела языком над головкой.

— Хм. Что мне нужно сделать, чтобы изменить твое мнение? — она практически промурлыкала каждое слово.

Джемма прижала руки к бедрам, удерживая трусы на середине длины его члена, и пробежала языком по его чувствительной опухшей головке, уводя его от тревожных мыслей. Используя зубы, она потянула трусы вниз, а затем стащила их и бросила на пол. Он приподнялся, и она снова толкнула его вниз.

— Волнуешься, не так ли? — подразнила она.

— Ты сводишь меня с ума.

Озорная улыбка расплылась на ее губах, когда она обхватила теплыми тонкими пальцами его член, вытянув стон из его легких. Он жадно смотрел на нее, как ее язычок слизал капельку предэякулянта, выступившую на кончике члена, и облизала губы.

— Святое дерьмо, Джемма, — он потянулся к ней, и она выпуталась из его рук.

— Мой, — прошептала она, улыбаясь, когда заглотила всю его длину и начала работать с ним рукой и ртом в быстром ритме.

Его голова снова упала на подушку, глаза были закрыты, он вколачивался в ее кулак и продвигался все глубже в ее рот. Она продолжала так хорошо и ловко, работая быстро, заставляя его терять контроль.

— Вот так, детка. Твой рот просто смертоносный.

Она подняла голову, выпуская его член изо рта, и закружила рукой по головке, а затем снова погладила по всей длине. Она использовала жесткий захват, ослабив его у горячей головки, а затем повторила пытку, в результате чего он снова оказался на грани. Он открыл глаза, и ее смелый взгляд подсказал ему, что она точно знает, что делает.

— Раздевайся, — приказал он.

Она покачала головой и прищурила глаза, ее волосы развивались вокруг ее лица.

— Еще нет.

Она снова провела языком от основания до кончика, опускаясь ниже, так, что почти лежала между его ног. Затем начала облизывать его яйца, по-прежнему сжимая его член в руке, работая в бешеном ритме. Она знала, как сильно он любит это, но если в ближайшее время он не трахнет ее, будет в ней на протяжении всей ночи.

Он запустил пальцы в ее волосы, удерживая ее рот на своих яйцах и наблюдая, как она любит его. Ее кожа раскраснелась, губы распухли, и вызов в ее глазах делал ее еще сексуальнее. Боже, как он любил ее. Он любил ее так чертовски сильно, что чувствовал это даже своими костями. Он схватил ее за рубашку и потянул вверх. Она поднялась на колени, удерживая его взгляд, и пошевелилась, избавляясь от трусиков. Когда она снова толкнула его в грудь, он охотно опустился между ее ног. Она покачала головой и поднесла его руку к своему рту, оставляя несколько влажных поцелуев на ладони. Затем обернула его руку вокруг члена и оседлала бедра. Перед тем, как он смог что-то возразить, она всосала два пальца в рот, затем провела ими у себя между ног. Святое дерьмо.

Трумэн не дрочил перед женщинами. Никогда. Он никогда не позволял другим женщинам прикасаться к нему так, как этой. Он трахал их. Опять же, все, что он делал с Джеммой, было другим, и не было ничего, чтобы он не сделал для нее.

— Моя примерная девочка только стала очень грязной.

— Твоя примерная хочет быть только твоей грязной девочкой.

Она ощущалась как праздник, когда пальцами ласкала свою киску, а другую поднесла к груди, гладила и ласкала себя, дерзко уставившись на него. Она облизала губы и опустила взгляд на его кулак, наблюдая, как он работает со своим членом. Когда она поднесла свои мокрые пальцы к клитору, его голова отклонилась назад, и он чуть не взорвался. Он приподнялся с матраса, все еще поглаживая свой член, и запутался другой рукой в ее волосах, сминая ее рот в безжалостном поцелуе, когда ее настиг оргазм. Ее язык успокоился. Долго звуки удовольствия заполняли комнату, после того, как он кончил. Небеса. Высшие небеса. Он держал ее дрожащее тело крепко, целуя нежнее, пока она спускалась с пика наслаждения, и поддерживал ее. Она улыбнулась ему сладким греховным взглядом, который бил ему прямо в сердце каждый чертов раз.

— Ты моя детка, только моя.

— Всегда.

Она обернула руки вокруг его шеи, когда их тела соединились вместе, а затем все снова повторилось той же ночью, поцелуи и обещания любить друг друга, как будто завтра не наступит никогда.

После этого они долгое время лежали вместе, их кожа была еще влажной от занятий любовью, пальцы переплелись между собой. Когда Джемма встала, чтобы воспользоваться ванной, Трумэн отказался ее отпускать.

— Мне нужно пописать, — сказала она с мягким смехом.

— Я ждал тебя всю свою жизнь. Я никогда не хочу у тебя отпускать, — он притянул ее ближе.

— Боже, я люблю тебя, — она прижалась губами к его губам.

Он отпрянул, всматриваясь в ее глаза, пытаясь увидеть там, понимает ли она, что сказала, но смотрела на него так, будто у нее забрали любимый леденец.

— Повтори еще раз, — сказал он быстро.

Она приподняла брови.

— Ты сказала, что любишь меня, — напомнил он ей, надеясь, что она не заберет слова обратно.

Она рассмеялась и прижала свои руки к его щекам.

— Разве я не говорила этого раньше? Боже, Тру. Мне казалось, что я говорила это в течение нескольких недель. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем солнце, и луну, и звезды. Я люблю тебя больше, чем шоколадное мороженое и крылья феи. Я невероятно сильно люблю тебя и детей.

Он прижался губами к ее губам, подавляя глубоко и полностью утонув в ее любви. Когда он углубил поцелуй, она растворилась в нем.

— Это моя любимая вещь, — сказал он, снова целуя ее. — Я люблю, когда ты становишься расслабленной, как мои поцелуи разрушают тебя.

— Ммм, — она снова поцеловала его. — Твои поцелуи делают меня цельной, но не разрушают.

Это ему нравилось еще больше. После нескольких поцелуев она надела его футболку — это еще одна вещь, которую он обожал — и пошла в ванную. Всхлип Линкольна донесся из монитора, и Трумэн поднялся.

Джемма заглянула в спальню, и сказала:

— Я присмотрю за ним.

Трумэн сел на край кровати, слушая ее голос через монитор.

— Эй, малыш. О, боже мой, — ее голос стал выше, и он вскочил на ноги, натянул трусы и поспешил к двери в спальню.

— Тру.

Он уже был рядом с ней, и оба смотрели на Линкольна, который сидел в своей кроватке.

Сидел.

— Он сидит! — прошептала она взволновано и схватила Трумэна за руку.

Увидеть, как Линкольн сел в первый раз, было волнующе. Как может такой маленький момент значить настолько много? Он обнял и поцеловал Джемму в макушку.

Линкольн потер глаза своими маленькими кулачками, чуть-чуть пошатываясь. Джемма и Трумэн оба застыли у кроватки, но Линкольн закачался, а затем упал на подушку и зевнул.

— О, черт возьми, — прошептала Джемма, чтобы не разбудить Кеннеди, которая в своей пижаме Динь-Динь сжимала в объятиях плюшевого Пуха, которого ей дала Дикси.

— Тру, твой мальчик растет.

— Наш мальчик растет, — он подарил ей целомудренный поцелуй, чтобы она запомнила его слова, затем высвободился и поднял Линкольна с кроватки.

— Мы должны были это запечатлеть, — прошептала Джемма.

Трумэну не нужны фотографии. Он и так знал, что не забудет выражение любви в глазах Джеммы, когда она увидела, как Линкольн сел в первый раз, или чувство увеличивающегося в груди сердца от осознания, что ему послано благословение — иметь столько любви под одной крышей.

Глава 19

Одна из вещей, которые Джемма любила больше всего в Писфул Харбор, — время, когда все люди собирались вместе на праздники и разные мероприятия. Парад на Хэллоун всегда был одним из ее фаворитов. Детям и родителям также было разрешено принимать участие в параде по главной улице и вокруг залива. Трумэн и Джемма обсудили это с Кеннеди даже более подробно, чем нужно, но она была так взбудоражена этой идеей, что они решили попробовать. Сегодня ночью Кристалл и семья Виски присоединились к Джемме и Трумэну в их первом приключении с детьми. Все они были одеты как персонажи из сборника рассказов, который Трумэн написал для Кеннеди, от которого та была в полнейшем восторге. Девушки оделись в магазине. На Дикси было надето ярко-красное платье королевы, на Джемме зеленое, а на Кристалл — платье Белоснежки, которая очень веселилась, потому что, видимо, в сердце была темной принцессой. После того, как вся компания сделала множество фотографий, они направились в город. Было еще светло, когда они добрались до главной улицы, где уже начинала собираться толпа.

Кеннеди крепче сжала руку Джеммы.

Принц Трумэн держал Линкольна, одетого в костюм Винни-Пуха, только ради невероятной любви Трумэна к маленькой девочке. Должно быть, он почувствовал дискомфорт Кеннеди, потому как подошел ближе и приобнял Джемму. Прежде, чем она поняла, что происходит, Буллет, Боунс и Бэр, каждый одетый в байкерский костюм «Lost Boy», обступили их словно телохранители. Буллет шел позади, сканируя толпу своими глубоко посаженными глазами. Боунс стал рядом с Дикси, делая так, чтобы она оказалась между ним и Трумэном. В Дикси было, по крайней мере, 5,9 футов роста, но она все равно выглядело маленькой рядом с двумя грозными мужчинами. Бэр шел рядом с Кристалл, сканируя толпу с другой стороны от Боунса. Это было странно и одновременно хорошо, знать, что дети находятся в безопасности. Тот факт, что Джемму угнетали взгляды посторонних людей, никуда не делся. Разница была только в том, что это были друзья, которые искренне любили Кеннеди и Линкольна, так же сильно, как любили друг друга. За несколько секунд их безопасность была взята под контроль, и Джемма поняла, насколько могущественную семью обрели Кеннеди и Линкольн. И когда она повернулась к Трумэну, который наклонился для поцелуя, она осознала, что у нее теперь тоже была большая семья. И это подтолкнуло ее к мысли о том, что ее семья пренебрежительно относилась к подобным мероприятиям.

— Когда у меня будут дети, я хочу, чтобы ты написал им сказки, — сказала Дикси Трумэну. Ее волосы были красиво уложены на голове, и только несколько прядей свободно падали на лицо.

Трумэн рассмеялся:

— Думаю, ты сможешь написать сказки получше, чем я.

— Только если ты имеешь в виду наше совместное творчество, — сказала Джемма и откинула голову для поцелуя, любуясь тем, как он прекрасен в этом костюме. Потом она ответила Дикси: — Я пытаюсь убедить его в том, что мы должны написать рассказы вместе и показать их миру.

Кеннеди настояла на том, чтобы читать рассказы детям каждую ночь. Трумэн не только создал целую книгу иллюстраций, но он вместе с Джеммой написал историю. Как хорошо было бы, если б и она тоже могла читать. Это была прекрасная история о семье и дружбе, и Джемма спрашивала, было ли это то, о чем всегда мечтал Трумэн, как и она, или он просто сделал исключение для своей маленькой девочки. В любом случае, она любила то, как он заботился о детях. Он переживал за каждую мелочь, как «Lost Boys» крали детей у Питера Пэна, и как умер Король Лев. Он брал только части книг и мультфильмом, боясь вызвать какой-то страх у детей, который он еще не выявил. Кеннеди ни разу не спросила о матери. Об этом было больно думать. Он создал свой собственный рассказ о фее, который мог показаться слишком непохожим на другие, но Джемма знала, что все, что он делал, это только из любви к детям и в заботе о них.

Бэр положил руку на плечи Кристалл.

— Ммм. Привет? Там могут быть одинокие парни, — Кристалл ворчала, пытаясь убежать из-под его опеки.

Бэр бросил на нее взгляд, который ясно дал понять, чтобы она не пыталась вырваться из его рук, и намек на что-то погорячее, что подтолкнуло ее бросить любопытный взгляд на свою лучшую подругу. Кристалл закатила глаза, но в них было обещание о том, о чем было известно только ей. Люди считали, что кровь была теснее, чем вода, но Джемма считала, что истинная дружба крепче всего.

Кеннеди замедлилась, и когда Джемма наклонилась, чтобы взять ее на руки, то увидела страх в глазах маленькой девочки. О чем она думала? О чем-то, что было слишком для Кеннеди. Она подняла ее на руки и остановилась, а остальные последовали ее примеру, мужчины сканировали глазами толпу. Только глаза Трумэна были устремлены на малышку и Джемму.

— Она испугалась. Это было слишком, — констатировала Джемма.

Трумэн кивнул с серьезным выражением лица:

— Разворачиваемся.

И подобно армии группа развернулась. Кристалл не так быстро сообразила, так что Бэр повернул ее за плечи и снова обнял.

— Ты не против? — поинтересовалась Кристалл, но там был знойный подтекст.

— Да, вообще-то возражаю, — ответил Бэр, ухмыльнувшись. — Кеннеди страшно, и мы возвращаемся.

— Ох, — Кристалл наклонилась и посмотрела на Джемму. — Она в порядке?

— Да. Я так думаю. Она не готова к такой толпе, как эта, — Джемма поцеловала Кеннеди в лоб, крепко ее удерживая, пока они направлялись обратно к машинам.

— Ухасти или посалеись? — спросила Кеннеди.

— Ты все еще хочешь поиграть в «Угости или пожалеешь» (Прим. «Угости или пожалеешь» — одна из традиций праздника, когда дети ходят по соседям за угощениями), принцесса? — спросил Трумэн.

Кеннеди кивнула.

Джемма вопросительно взглянула на Трумэна, который плотно сжимал челюсть.

— Она никогда не делала этого раньше, — напомнила ему Джемма. — Вон там – жилая улица. Мы могли бы попробовать зайти в несколько домов и посмотреть, как у нее будет получаться. Она взволнована обещаниями получить конфеты, хоть и волнуется, — она понизила голос и прошептала. — Иногда ты должен позволить ей принимать решение. Давай зайдем в один дом и посмотрим, что будет.

Уголки губ Трумэна приподнялись в улыбке, и он ответил:

— А что, если это напугает ее?

— Оглянись вокруг, Тру. У нее не семья, а армия, которая поможет ей снова почувствовать себя в безопасности.

Трумэн оглядел мужчин одного за другим. Телепатическое сообщение, кажется, прошло между ними, и, не говоря ни слова, они направились в сторону жилой улицы.

***

Оказалось, Кеннеди действительно хотела, чтобы именно Трумэн поиграл в игру «Угости или пожалеешь», в то время пока спокойно ждала на тротуаре в окружении остальной части семьи. Трумэн никогда не ходил по домам, играя в «Угости или пожалеешь», но это не остановило его от появления на крыльце одного из домов с Линкольном на руках, возвышаясь над группой детей.

Пожилая женщина, которая открыла дверь, посмотрела на Линкольна и улыбалась Трумэну:

— Я не думаю, что у парня достаточно зубиков, чтобы есть еще и конфеты. Я несколько стара, чтобы играть в «Угости или пожалеешь», не так ли?

— Вы никогда не будете старыми для того, чтобы делать детей счастливыми? — он указал на Кеннеди, безопасно расположившуюся около Джеммы в окружении его друзей.

Женщина протянула ему несколько конфет:

— У вас прекрасная семья. Счастливого Хэллоуина.

Трумэн поблагодарил ее, испытывая теплые чувства от ее похвалы, и присоединился к своей семье.

— Это для тебя, принцесса, — он раскрыл ладонь, показывая конфеты.

Глаза Кеннеди расширились, и она схватила конфету:

— Все? — это было мило. — Они получат конфеты?

Все хором отказались от сладкого, и улыбка Кеннеди стала еще шире:

— Это мне?

— Да принцесса. Тебе одной, — ответил он, довольный и одновременно обеспокоенный тем, что она еще такая маленькая, а уже думала о других. Его разум снова вернулся к ночи, когда он впервые их встретил, когда Линкольн плакал, а она хлопала его по спинке, как будто не знала, что еще сделать. Он задался вопросом, что, если она всегда думала о других. Во-первых, потому что, находясь в таком маленьком возрасте, она уже знала, что нужно заботиться о Линкольне, так же, как и он когда-то защищал Куинси. Он любил ее еще сильнее, когда задумывался о том, какой была ее жизнь до их встречи, и печаль закралась к нему в душу.

Он помог ей открыть конфету, и она откусила кусочек.

— Больше? — спросила она с полным ртом шоколада, и все засмеялись.

После того, как они сыграли в игру еще в нескольких домах, остальные направились в бар «Whiskey Bro’s» на маскарад, а Джемма и Трумэн направились с детьми домой.

Они забыли оставить наружное освещение возле квартиры. Трумэн включил фонарик на телефоне и освещал путь к зданию. Он одной рукой нес Кеннеди, а другую расположил на пояснице Джеммы. Линкольн мирно спал у нее на руках.

— Он чертовски милый медвежонок Пух, — он улыбнулся Джемме. — И ты сразила всех других принцесс наповал нарядом нашей маленькой девочки.

— Спасибо, — она остановилась, чтобы притянуть его поближе для поцелуя. — Это было так весело. Я рада, что разделила первый детский Хэллоуин с тобой.

— Я тоже, дорогая, — он оглянулся через плечо, услышав движение в траве. Став перед Джеммой, он поднял телефон, направляя фонарик в сторону тени, и его мир перевернулся.

Куинси ничком лежал на траве.

— Оставайся здесь, — несколько фунтов между ним и Куинси казались милей. Он присел рядом с братом, все еще удерживая Кеннеди. «Пожалуйста, не умирай. Не смей умирать у меня на руках». Он перевернул Куинси, быстро схватил его запястье в поисках пульса, чувствуя медленное биение под пальцами. Слава Богу. Он быстро осмотрел своего брата, находящегося без сознания, разыскивая колотые или пулевые ранения. Трумэн поднялся на ноги.

— Отнеси детей в машину, Джемма, — приказ прозвучал строго, и он быстро подошел к Джемме, касаясь ее рукой и поглаживая, одновременно сканируя местность на случай, если здесь скрывался тот, кто избил Куинси.

— Что случилось? Может, надо вызвать полицию? — в ее голосе ясно ощущался страх.

Она посмотрела через плечо, и Трумэн подошел сзади, блокируя ей вид на Куинси. Он не хотел, чтобы нечто ужасное оказалось где-то близко к ней и детям. Его гребаный брат привел кошмар к нему домой, и он понятия не имел, что может за этим последовать.

— Никакой полиции. Если у меня будут какие-либо взаимоотношения с полицией, мне придется сообщить об этом, а у меня нет ни одной ненужной отметки с момента выхода на свободу. Я отвезу его в больницу, — он положил Кеннеди в автомобильное кресло, а затем забрал Линкольна у Джеммы, которая казалась слишком ошеломленной, чтобы сосредоточиться и зафиксировать его в кресле.

Он нажал номер Бэра на быстром наборе и поднял телефон к уху, пока открывал водительскую дверь для Джеммы.

— Брат, — ответил Бэр.

— Ты мне нужен.

— Уже в пути.

— Трумэн, — требовательно позвала Джемма. — Поговори со мной. Почему мы уезжаем? Куинси в порядке? Что случилось?

Он посмотрел ей в глаза и попытался замедлить мысли в голове на достаточно долгое время, чтобы дать ей ответы:

— Я не знаю, что случилось или как Куинси попал сюда. Все, что я знаю, что он дышит, но он сильно избит и без сознания. Я должен отвезти его в больницу. Но если сделка из-за наркотиков прошла плохо, кто бы это ни сделал, он может вернуться. Я хочу, чтобы ты и дети были в безопасности, а ты не можешь здесь быть в безопасности, пока я не выясню, что случилось. Я даже не знаю, был ли кто в квартире.

— Хорошо. Боже, Трумэн. А как насчет тебя? Что будешь делать ты, если там кто-то есть? — она посмотрела округ двора. — Я надеюсь, что Куинси в порядке.

— Я тоже. Но ты должна ехать.

Она быстро обняла его:

— Я поеду, но мне нужны кое-какие вещи для детей.

Две пары фар стремительно приближались по подъездной дорожке. Машина Бэра и грузовик Буллэта остановились, двери распахнулись. Бэр, Буллет, Боунс, Дикси и Кристалл прошли через парковку. Кристалл направилась прямиком к Джемме.

Трумэн объяснил другим все так быстро, как мог. Боунс пошел помочь Куинси. Джемма сказала, что Бэр должен пойти и принести кое-что из квартиры.

— Джемма, я знаю, что тебе страшно, но я должен вернуться и отвезти Куинси в больницу, а я не могу это сделать, зная, что ты и дети находитесь в опасности. Пожалуйста, уезжай.

Она оглядела двор со страхом в глазах и кивнула:

— Пожалуйста, будь осторожен.

— Я буду, детка. Я люблю тебя. И мне очень жаль, — он заглянул в машину, взглянул на детей и почувствовал, как у него внутри образовывается дыра. Он не собирался подвести их. Не сегодня. Никогда. Это дерьмо закончится здесь и сейчас.

Глава 20

Джемма и девушки уложили детей спать в ее комнате, Кеннеди в кровать, а Линкольна в детский манеж, который позже привез Бэр. Джемма нервничала, переживая за Трумэна и Куинси, и чувствовала себя не в своей тарелке. Она ходила по гостиной взад-вперед, и миллионы вопросов роились в ее голове.

— У меня никогда не было такого раньше, — сказала она, ни к кому толком не обращаясь. Она подняла глаза к Бэру, сидевшему на диване рядом с Дикси, опершись руками на колени, и спросила: — На это была похожа его жизнь, когда он рос? Дети там будут в безопасности? Трумэн в безопасности?

Кристалл попыталась обнять ее, но Джемма вывернулась из ее объятий.

— Прости, — сказала она Кристалл, — я слишком взвинчена, чтобы стоять на месте.

Бэр смерил ее серьезным взглядом:

— Трумэн знает, что делает. Он прошел этот путь со своей матерью.

— Его мать, — повторила она со смесью грусти и гнева. — Я должна быть там с ним. Он, должно быть, переживает за Куинси.

— Боунс с ним, — заверил ее Бэр. — Лучшее, что ты можешь сделать, — это остаться здесь с детьми. Он будет расстроен, если ты и дети окажетесь в опасности. Он уже прислал мне сообщение, в котором просил не отпускать тебя обратно в квартиру. Как будто бы я этого допустил. — И мы, на самом деле, не узнаем, что происходит, пока он сам нам не расскажет. Буллет сторожит квартиру. Внутри ничего не было тронуто, не было признаков взлома, и это хорошо.

Она проверила свой телефон, но никаких сообщений от Трумэна не было.

— Он написал тебе? — она не смогла скрыть боль в голосе.

— Тексты сторожевых псов, — сказала Дикси. — Так называют их мои братья. Это то, чем они занимаются, когда нет времени поговорить, но они хотят знать, что все в порядке.

Бэр встал с дивана и показал ей сообщение Трумэна: «Я люблю их, мужик. Охраняй их, как будто бы они твои. Держи их подальше от квартиры, пока мы не узнаем, что случилось».

Она подняла взгляд на Бэра, ощущая себя плавающей в море без спасательной лодки.

— Я не знаю, как это сделать, или как так жить, — она вспомнила о детях, и ее охватил страх.

— Тебе и не обязательно, — заверил он ее. — Мы сделаем это. И никто из нас никогда не отправил бы вас на опасный путь.

Она посмотрела на Кристалл, которая произнесла.

— Я ему верю. Он разбирается в вещах, которые к нему не относятся, но я верю этому пижону.

Бэр засмеялся.

— Сладкая, ты еще ничего не видела.

— И он переживает насчет Кроу, который крутится возле меня, — усмехнулась Дикси. — Пожалуйста, — она обняла Джемму, повела ее к дивану и уселась вместе с ней. — Джемма, Трумэн самый лучший и преданный из всех людей, которых я знаю. Трудно отделить его от всего того, что произошло сегодня вечером, особенно когда ты так расстроена. Но помни, Трумэн никогда не употреблял наркотики. Он потратил всю свою жизнь, защищая Куинси, и очень дорого за это заплатил. Как бы он вас не любил, он уже не знает, как отключить эту функцию. И он любит тебя. Черт, этот мужчина так сильно любит тебя, он построил спальню и соорудил на кровать балдахины. Но правда в том, что ты должна копнуть глубже и задуматься о том, достаточно ли ты любишь его, чтобы иметь дело с наркотиками и Куинси. Потому что то, что произошло сегодня, может случиться снова. Возможно, и нет, но все же это возможно, и только ты можешь решить, слишком ли важно это для тебя, чтобы справиться с этим.

***

Трумэн постучал в дверь квартиры Джеммы. Было 7:30 утра, и он не спал всю ночь. Дверь медленно открылась, и Джемма прыгнула в его объятья. Он написал ей несколько часов назад, что Куинси пришел в сознание, и ее короткие ответ «Хорошо. Я люблю тебя» успокоил его. Но это было ничто по сравнению с тем, как держать в объятьях женщину, которую любишь.

— Я так волновалась, — она целовала его щеки, губы, потом снова щеки.

Он впитывал каждую секунду ее внимания, и постепенно его мир наполнялся красками.

— Привет, детка, — он потерся своим носом о ее, нуждаясь в своих тайных традициях настолько, насколько ему были нужны слова. — Я скучал по тебе.

— Я тоже. Ты в порядке? Как Куинси? — она осматривала его лицо, и он знал, что адски выглядит. Пока она не оказалась в его руках, он тоже чувствовал себя адски. Теперь он чувствовал себя изнуренным, но значительно лучше.

— Да. Пойдем внутрь, и я все тебе расскажу.

Он обнаружил Дикси, сидящую с Линкольном на руках, и Бэра, лежащего на диване, его голова покоилась на подушке, а глаза были закрыты. Он наклонился и поцеловал Линкольна, пока Бэр поднимался на ноги.

— Все хорошо? — спросил его Бэр и быстро обнял.

— Да, — он огляделся. — Где Кеннеди?

— Тумэн, — Кеннеди бежала по коридору, за ней Кристалл, у обеих волосы были завязаны в хвостики с большими розовыми бантами.

Он поднял Кеннеди на руки и крепко обнял.

— У нее любовь ко всем вещам Джеммы, — Кристалл тряхнула головой, от чего длинный черный хвост качнулся из стороны в сторону.

Кеннеди выскользнула из его объятий и пошла к Бэру, освободив руки Трумэна, которому снова потребовалось обнять Джемму.

— Спасибо вам за все, ребята.

Кристалл положила руку на бедро, и взглянула на него.

— Всегда, пожалуйста. Но мы не уйдем, пока не узнаем новости.

— Я почему-то так и подумал, но я должен присесть. Я валюсь с ног, — он опустился на диван, потянув Джемму сесть рядом с ним, и схватился за переносицу, пытаясь понять, с чего начать.

— Куинси в реабилитационном центре, — наконец сказал он.

— Где он? — спросили одновременно Джемма и Бэр.

— Он опустился на самое дно, — взглянув на Кеннеди, он старался тщательнее подбирать слова. — Он был должен парню денег, ему повезло, что они не…, — он не хотел произносить перед Кеннеди слово «убить». У него наконец-то появилась надежда очиститься и стать для Трумэна тем братом, каким ему предначертано было быть.

— Они знают, где ты живешь? — спросил Бэр.

Трумэн покачал головой.

— Они сбросили его с моста. Он прошел семь миль к моему дому и рухнул.

— Так, безопасно ли возвращаться туда? — осторожно спросила Джемма.

— Да, но мне хотелось бы поговорить с тобой об этом, после того, как я немного посплю.

— Хорошо, — она коснулась его руки и улыбнулась.

Простое проявление привязанности согрело его душу.

— Это вынужденная реабилитация? — спросил Бэр.

— Нет. Он пошел на это добровольно. Это была его идея. Он сказал, что задумывался обо всем этом с тех пор, как я прогнал его от мастерской, — он сжал руку Джеммы. — Он может уйти в любой момент, но это 30-ти дневная программа, с возможностью продления до 90 дней, если он будет в этом нуждаться.

— Чувак, как ты себе это представляешь? — откликнулся Бэр.

— Что хорошего в деньгах, если вы не используете их, чтобы помочь своей семье? — он использовал свои сбережения, и если ему придется работать в два раза больше, чтобы помочь брату, который ему нужен, он сделает это.

— Я услышал тебя, — Бэр коснулся руки Кристалл. — Пойдем, сладкая. Давай оставим, этих ребят в покое.

— Я тебе не «сладкая», — огрызнулась Кристалл.

Бэр усмехнулся.

Кристалл обняла Джемму.

— Ребята, вы хотите, чтобы я забрала детей на несколько часов и дала вам отдохнуть?

— Нет, — ответила Джемма. — Я думаю, Трумэн нуждается в них здесь.

Она так хорошо его знала.

— В любом случае, спасибо, Кристалл. Я ценю это предложение, — он обнял ее, а затем забрал Линкольна у Дикси. — Спасибо вам за то, что остались и помогли.

Дикси обняла его.

— Не переживайте, как и на счет няни. Если что, я всегда рядом.

— Спасибо, Дикс.

После того, как все ушли, он присел на пол расположив Линкольна между ног и Джемму рядом с собой.

— Как ты себя чувствуешь на самом деле? — спросила Джемма ласково.

Он наблюдал, как Кеннеди играет со своими игрушками, смотрел на маленький кулачок Линкольна, сильно обхвативший его указательный палец.

— Я чувствую облегчение и надежду, но я также знаю, как это происходит с наркоманами. Они могут хотеть быть чистыми, но одно мгновение — и они снова готовы отправиться на поиски дракона.

— Я никогда не испытывала ничего подобного. Прошлой ночью я очень испугалась. Это было похоже на то, как ты рос? — она поднялась на колени и положила руку ему на плечо.

Было неловко от того, как он нуждался и жаждал ее прикосновений.

— Прости, детка. Мне ненавистно, что тебе и детям пришлось пройти через это. Когда мы росли, я был настолько занят заботой о Куинси, что все остальное, казалось неважным. Поход в школу был отсрочкой, а возвращение домой — настоящим кошмаром. Последняя ночь, когда я увидел Куинси, лежащего там, меня отбросило прямо туда, в мое прошлое. Туда, где моя мать уходила после того, как мы возвращались со школы, и появлялась только через несколько дней, — он взял ее лицо в свои ладони и сказал: — Я не хочу, чтобы ты или дети когда-либо в жизни еще раз с этим столкнулись. Если Куинси не очистится, я поступлю с ним по закону, и он больше не вернется.

Она покачала головой, ее глаза были серьезными.

— Ты не можешь этого сделать. Потому как если сейчас он не готов, то когда-нибудь может стать готов изменить свою жизнь. И если тебя не будет, чтобы помочь, то ему некуда будет податься.

— Иисус, Джемма. Что я сделал, чтобы заслужить тебя?

— Я задаю себе аналогичный вопрос, Тру. Дикси сказала мне несколько вещей, которые заставили меня задуматься о нас прошлой ночью. Я ничего не хочу менять в тебе. Я была честна, когда сказала, что испугалась, и обо всех своих сомнениях я догадалась ночью. Потому как я никогда не была вблизи подобных вещей — наркотиков или алкоголя, или даже байкеров, — она сделала паузу, закусывая нижнюю губу. — Но я также никогда не была счастливей и не чувствовала себя любимей за всю свою жизнь, чем в те моменты, когда я нахожусь рядом с тобой. И я люблю твоих детей, и я знаю, что, когда мы вместе, то в безопасности. Ты заботишься о нас так, как раньше заботился о брате. Я не знаю, как справиться с тем, что переживает Куинси, но ведь ты раньше и не знал, как воспитывать детей. Я верю, что мы нашли друг друга не просто так, и я знаю, что ты поможешь мне правильно вести себя с Куинси, если уж на то пошло.

Линкольн похлопал Трумэна по ноге, и они оба взглянули на улыбающееся лицо малыша.

— Видишь?— сказала она. — Линкольн тоже верит в нас.

— Иди сюда, дорогая, — он прижал ее к себе. — Я так счастлив наконец-то вернуться домой.

— Но мы в моей квартире, — заметила она. — Мы никогда не проводим здесь время.

— Ты и дети — мой дом, Джем. Где бы вы ни были — это то место, где я хочу быть.

Она нежно прижалась к его губам.

— Я тоже.

— Я всю ночь думал о квартире. Я не думаю, что рискованно там находиться, но я хочу, чтобы вы чувствовали себя в безопасности. Поэтому, если ты не хочешь жить там, я пойму.

— Я знаю, что ты не оставишь меня и детей там, где будет опасно, так что я в порядке, и если ты говоришь, что там безопасно, то мы вернемся туда. Кроме того, она понизила голос до шепота, — в тех стенах хранится история наших тайных сексуальных ночей и все вещи, которые привели нас туда, где сейчас мы находимся в отношениях. И картины на автомобилях — история твоей жизни, которые, как я знаю, много значат для тебя, даже если ты написал их с намерением никогда не оглядываться назад. Я не могу представить, чтобы меня там не было.

Глава 21

Джемма и Кристалл сидели в задней части магазина и обсуждали график предстоящих мероприятий на следующую неделю, но мозг Джеммы отказывался сосредотачиваться на работе. Прошло чуть больше двух недель с тех пор, как Куинси отправился на реабилитацию, и Трумэн попросил Дикси приглядеть за детьми, чтобы он смог сегодня днем его навестить. Он не говорил много о Куинси с той ночи на Хэллоуин, и он так занят финальными работами и покраской спальни, что Джемма начала склоняться к мысли о том, что он намеренно тянет время, чтобы все обдумать и прийти к правильному решению. Вечером она работала допоздна, а когда возвращалась, находила темную, бушующую эмоциями живопись. Она знала, что он борется с собой, и когда пыталась заговорить с ним об этом, то он словно переставал дышать. Нет, он не послал ее. Ему просто нечего было сказать, необходимо было подождать. Время покажет. Теперь все зависит от него. Она чувствовала, что бездействие убивало его. Его убивало то, что он не может вмешаться и помочь брату пройти реабилитацию, чтобы результат был положительным, и то, что она видело его таким, разбивало ей сердце.