Скверная история

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сержио Торренте вступал во дворец Аззарини в первый раз за десять лет.

Величественный особняк на тосканских холмах являл собой выдающийся образчик палладианства, характерного для европейской архитектуры семнадцатого и восемнадцатого веков. Некогда возведенный в окружении плодородных виноградников для легендарного представителя династии виноделов Аззарини, вследствие череды авантюр и сомнительных комбинаций он поменял хозяев, после чего стал приходить в запустение.

Теперь же, вступая в свои права, Сержио Торренте намеревался вернуть дворцу его былой блеск и великолепие.

Каждый камень строения, каждый дюйм прилегающей плодородной земли по задумке Сержио в скором времени должны были обрести славу золотых дней. И нововодворившийся хозяин чувствовал себя достаточно состоятельным и целеустремленным, чтобы добиться этого. Тем более что с дворцом Аззарини его связывала родовая причастность. В иных, благополучных обстоятельствах он вполне мог бесхлопотно стать владельцем этого старинного сооружения и примыкавших к нему земель по праву рождения. Однако судьба распорядилась так, что Сержио пришлось это право отвоевывать. И он отвоевал его.

Вступая в чертоги своих владений, Сержио Торренте поймал себя на мысли, что ликования поубавилось. Его глаз не умиляется, глядя по сторонам, сердце не подпрыгивает от волнения, рука спокойна в соприкосновении с наследием предков, мысли как никогда последовательны и прозаичны. И он ужаснулся оттого, как быстро подавил в себе эту нормальную человеческую радость от свершения своих чаяний, как скоро место искрящегося восторга занял холодный прагматизм дельца.

В последнее время он уже не раз замечал за собой, что достижения, сколь бы масштабными они ни были, не доставляют ему того удовольствия, которое сулят на этапе замысла.

Со свойственными Сержио саркастическими нотками он начал думать, что превращается в чернорабочего, который, разгибаясь после тяжелого трудового дня, только и способен рухнуть без сил, чтобы на другой день вновь погрузиться в работу. Сержио Торренте, конечно же, не рушился без сил в буквальном смысле к концу своих трудовых будней, но ощущение внутренней опустошенности достигло предела.

Первое время Сержио не тревожился понапрасну. Он во множестве наблюдал подобные примеры вокруг себя и считал таковую невозмутимость нормой деловой среды, защитным механизмом психики или просто очередной стадией пресыщения, которая не может не возникнуть у человека его достатка. Сержио верил, что со временем найдет для себя что-то, что станет радовать его вне зависимости от успехов и неудач бизнес-карьеры. И желание заполучить родовое поместье, как ему представлялось еще недавно, могло стать для Сержио той самой отдушиной, которой он так жаждал.

Ему нравилось все основательное, добротное. Он исключил из своей жизни весь сумбур, хаос и неразбериху. В его представлениях, все вокруг него должно было обладать характеристиками сложной, но управляемой системы, где каждая вещь, явление, даже эмоция имеют свое место и четко определенное назначение. Он и мыслил по похожей схеме, зная, когда и на какую мощность следует включать ту или иную эмоцию, чтобы плодотворно функционировать с окружающими его людьми. Он никогда не страдал от приступов безотчетного гнева, даже если вокруг все переворачивалось вверх дном.

Иными словами, Сержио Торренте производил впечатление чрезвычайно уравновешенного человека, чем, собственно, и отпугивал людей, не покупающихся на его имитацию непосредственности и видящих в нем лишь эффективный механизм по извлечению прибыли. Хотя сам Сержио от этого не страдал. Он давно уже не зависел от людей, которым был не по душе.

Когда его окончательно донимала окружавшая его проза, он пробовал что-то беспримерное в спорте. Ну, или в сексе. Хотя принципиальной разницы он в этих занятиях не видел, поскольку ни в том, ни в другом не умел быть командным игроком. Ему не внове было карабкаться по отвесным скалам, рыскать по джунглям с мачете, пробовать каждое новое направление спортивного экстрима. И неудачи его только подзадоривали, но, как правило, его отчаянная натура не знала неудач.

Прогулка Сержио по холлу палаццо Аззарини оказалась занимательной. Эхо его шагов нарушало тишину обширного необитаемого пространства.

Некогда палаццо было домом его детского счастья, местом обитания всеми любимого дитяти. На Сержио сосредоточились чаяния всего его традиционно большого итальянского семейства. Его, как и полагается, холили, лелеяли, голубили, баловали и еще, пожалуй, безмерно услаждали. Он же воспринимал сие испытание нежностью как должное, сносил изо всех мальчишеских сил.

Но однажды сладчайший до приторности сон сменился кошмаром.

Теперь он знал много больше, чем мог уяснить себе в ту далекую пору. Теперь он знал, как ему казалось, все о человеческой жадности.

Сержио Торренте пересек нижний этаж палаццо и вышел на заднюю террасу, возвышавшуюся над пышным садом.

Отчетливое звучание приближающихся шагов заставило его обернуться.

Подошла женщина.

Она была по-голливудски белокура. Платиновые волосы струились волнами, очерчивая благородный овал миловидного лица. Ее шелковое молочно-белое платье эффектно облегало рельефы молодого тела, демонстрируя выразительные холмы груди с тугими горошинами сосков, пологие очертания упругого живота, а чуть ниже — плотные округлые бедра. Воображение могло отдохнуть, пока глаза упивались таким зрелищем. Красавица, очевидно нагая под тонким шелком этого тесного одеяния, носила имя под стать внешности — Грация.

И Грация была осведомлена о своем совершенстве. Она разборчиво являла его миру, ибо знала, что достойна не только восхищения, но и полновесных даров. Она овладела искусством без слов и явных знаков сообщать богатому мужчине о своей заинтересованности. Грация знала в этом такт и меру и делала это в высшей степени элегантно. Вот в общении с женщинами чувство умеренности ей подчас изменяло, слишком уж нетерпима она была к своим соперницам.

— Ты еще обо мне не забыл? — крайне неодобрительно спросила женщина, когда ее холодный взгляд встретился с ледяным взглядом Сержио. — Приходится признать, что ты недостоин второго шанса.

— Не думаю, что он мне нужен, — спокойно отпарировал мужчина, ни на мгновение не разрывая зрительной связи с ее знаменательными округлостями.

Прежде в частых словесных баталиях они любили пощекотать друг другу нервы.

— Ты прав. Второй шанс не нужен тому, кто начинает с нуля. Ты всегда так и делаешь, сжигая мосты. Наша похожесть — залог добрых отношений, — мелодично ворковала она, медленно подступая к Сержио. — Ты же знаешь, я не способна на сожаления. Это не мой стиль.

Уголок рта Сержио Торренте приподнялся в лукавой ухмылке, его дотоле ледяные глаза заискрились.

Грация приблизилась к мужчине и положила точеные кисти рук ему на грудь. Затем она словно стекла вниз, плавно припав на одно колено, прикоснулась к металлической пряжке на его ремне и посмотрела вверх.

Сержио Торренте увидел в ее взгляде беспредельное обожание. Если бы он не знал эту женщину, то подумал бы, что так и есть. Но обманываться он не стремился.

Сержио не понимал, как это у нее так получается, но она умела с одинаковым успехом напустить на себя вид святой невинности или же закоренелой порочности. И то и другое вполне могло оказаться и правдой, поскольку Грация всегда была предельно честна со всеми своими мужчинами.

Грация была профессиональной содержанкой и всегда уходила с добычей, но при этом умела сделать так, что оставленные ею мужчины, с полегчавшими кошельками, хранили о ней только самые теплые воспоминания. Ибо она была виртуозной любовницей и непрестанно повышала свою квалификацию.

Сержио Торренте импонировал ее подход. Будучи аристократом крови, он благосклонно относился к дамам ее профиля, кои с незапамятных времен играли не последнюю роль в жизни подавляющего большинства вельможных особ.

Помимо безупречной внешности ее отличала страсть к игре. Она широко использовала свои главные козыри: красоту, острый ум, изобретательность. Грация была именно той, за обладание которой многие мужчины готовы убить. Но ей не было нужды доводить ситуацию до такой крайности, хотя своим потенциалом она обоснованно гордилась. Она заставляла каждого своего мужчину почувствовать себя единственным, и они уже не думали ни о своих предшественниках, ни о преемниках.

Когда бюджет ее любви становился плачевным, она по собственной инициативе подводила черту в исчерпавших себя отношениях и отпускала своего альковного партнера, категорически отказываясь выслушивать беспочвенные заверения.

— Ты еще помнишь, что ты жена моего брата? — едко спросил он, поддев кончиками пальцев шелковистые пряди платиновых волос. — Я не заинтересован в адюльтере, дорогая моя.

Его сотовый телефон зазвонил.

— Прошу меня простить, — проговорил Сержио, подчеркнуто вежливо улыбнулся свойственнице и вошел с террасы в дом.

Звонок исходил от шефа службы безопасности его лондонского офиса, Ренцо Каталлоне. В прошлом офицер полиции, он, выйдя в отставку, устроился работать под началом Сержио Торренте. Он с огромным рвением относился к своей службе в корпорации «Торренте-Групп». Этому человеку Сержио доверял ровно настолько, насколько вообще способен доверять чрезвычайно подозрительный человек.

Казалось, последним происшествием Ренцо Каталлоне был озабочен много больше, чем его работодатель, которому была адресована своеобразная шутка злоумышленника. Несколько недель назад в кабинете лондонского офиса неизвестный оставил записку поверх армады белых на шахматной доске, шагнув d2-d4. «He прикасайся», — гласила записка. После этого каждое буднее утро, если накануне Сержио удостаивался обдумать положение и сделать новый ход, конфигурация белой армии тоже изменялась.

Возмущенный происшествием и серьезно расстроенный, Ренцо Каталлоне приступил к расследованию, хотя сам Сержио не был склонен придавать этой странной шутке особое значение. Он с интересом следил за ходом мыслей безымянного противника и отмечал в блокноте каждый следующий шаг.

— Если вас это так волнует, Ренцо, сами перепроверьте записи камер наблюдения. Быть может, ваши ребята в спешке что-то проглядели, — сказал в телефонную трубку Сержио.

— Это какой-то абсурд, сеньор Торренте. Мои люди исследовали, кажется, всё… Но мы во что бы то ни стало найдем шутника.

— И что мы с ним сделаем, когда поймаем? — насмешливо спросил отставного офицера Сержио. — Заставим сыграть с чемпионом мира? Возможно, злоумышленник продемонстрирует полную свою некомпетентность. Хотя, если судить по тому, как он художественно переиграл вашу команду, в теории шахматных дебютов он кое-что смыслит, — шутливо прокомментировал молодой миллионер.

— На мой взгляд, это совсем не весело, сеньор Торренте, — по-отечески сурово проговорил бывший полицейский. — Такая выходка говорит о моей серьезной недоработке. Видимо, я не сумел предвидеть и предотвратить все возможности незаметного проникновения в ваш и прочие кабинеты офиса извне. И меня это тревожит. Такое может повториться вновь с более трагическим финалом.

— Не тревожьтесь вы так, Ренцо. Я не из тех, к кому можно подкрасться со спины, — заверил шефа охраны Сержио Торренте.

Управляющая офисом Бриджит Кёрк, респектабельная брюнетка сорока с лишним лет, уже несколько минут внимательно наблюдала за молодой и хрупкой блондинкой, которая каждый вечер старательно убиралась на их этаже. Бриджит нередко задерживалась на работе, чтобы в спокойной обстановке разобраться с накопившимися делами.

— Вы очень серьезно относитесь к работе, Кэти, — снисходительно заметила статная брюнетка и радушно улыбнулась, когда девушка подняла на нее удивленный и несколько растерянный взгляд. — С тех пор, как вы у нас работаете, многие отмечают, что в нашем офисе еще никогда не было так чисто и уютно. Может быть, имеет смысл присмотреть себе какого-нибудь мужчину, способного обеспечить семью, и ограничиться только тем, чтобы обслуживать его одного? Зачем тратить свою молодость на эту неблагодарную работу? — сочувственно высказалась Бриджит Кёрк.

— У меня нет времени на романы. — Кэти покачала головой.

— Милая, вы слишком молоды, чтобы так говорить. И что это за работа такая? Вам нужно учиться. Уверена, вы прекрасно сознаете, в какие времена мы живем. Женщина не должна удовольствоваться участью обслуги. Тем более такая перспективная, как вы! — запальчиво проговорила Бриджит Кёрк.

— В чем же моя перспективность, по-вашему? — с грустной иронией спросила Кэти, разогнув спину.

— Вы молоды, энергичны, старательны, убеждена, что и умны. И, заметьте, я сознательно не говорю о том, что вы хороши собой, потому что и без этого вы достойны большего, нежели эта работа. А уж тем более при вашей-то выразительной внешности.

Кэти напряженно выслушала женщину, поджав губы и отведя взгляд в сторону, после чего тяжко вздохнула, взяла губку и ведро и ушла в подсобку.

Двадцатитрехлетняя Кэти не знала другой жизни с девятнадцати. Она не обольщалась относительно своих шансов на успех. Девушка убежденно считала, что ни молодость, ни энергия, ни старательность, ни ум с красотой не помогут, если на человеке лежит клеймо. Физически оно может выглядеть как ее багровый шрам на спине, но даже если такой отметины нет, а человек всеми фибрами чувствует, что не любим фортуной, то все его потуги обернутся прахом или спровоцируют еще большую беду. Именно к такой категории невезучих и относила себя Кэти.

Одну катастрофу Кэти уже пережила, теперь все, к чему она стремилась, — неброская жизнь и внутренняя безмятежность, не замутненная обманчивыми ожиданиями, необоснованными надеждами и сменяющими их разочарованиями.

Четыре года она жила на жалованье уборщицы, но это не мешало ей оставаться достойным человеком. Кэти верила, что скромный достаток не помеха для того, кто стремится проявлять свои лучшие качества.

Она еще ни разу не отказала никому в помощи, ссылаясь на усталость, занятость или отсутствие финансовых возможностей. Кэти была убеждена, что, когда такие люди, как она, перестанут помогать друг другу, жизнь действительно станет нестерпимой. А до того момента она будет делать все, что в ее силах.

И такое отношение к жизни и собственной участи стало для Кэти наилучшим лекарством, поскольку в противном случае она была бы обречена переживать свою боль снова и снова.

Бриджит Кёрк, как дама основательная, не могла удовлетвориться безответностью Кэти. Она проследовала за ней и, остановившись в дверях подсобки, спросила:

— Девочка, да что с тобой такое?

— Вам это известно, — сухо отозвалась Кэти.

— Шанс дается, чтобы им пользоваться.

Бриджит рассудила, что опыт и существенная разница в возрасте позволяют ей проявлять материнское беспокойство об этом, в сущности, чужом ей существе.

Кэти лишь виновато пожала плечами и робко улыбнулась в ответ. Убрала инвентарь, выстирала губки и тряпки и отправилась в соседний офис.

Меньше всего она хотела оттолкнуть от себя такого мудрого и великодушного человека, как Бриджит Кёрк. Она была счастлива, что работает именно на нее.

Если интерес к ее персоне ограничится короткими беседами в опустевшем офисе — это не страшно. Но если кто-то из коллег госпожи Кёрк решит выяснить, что собой представляет нелюдимая уборщица, то очень скоро обнаружится, что данные, указанные девушкой в анкете при поступлении на работу, не соответствуют действительности. И как любая фальсификация, это повлечет за собой административные санкции.

В любом случае Кэти придется снова искать вечернюю работу, потому что на зарплату и чаевые официантки она бы не прожила.

Девушка еще не забыла те кошмарные времена, когда ее по странному стечению обстоятельств не принимали ни на одну приличную работу. Поэтому теперь она чувствовала себя почти счастливой.

Кэти решила, что паниковать пока рано, но нужно тщательно обдумать, как в дальнейшем вести себя с Бриджит Кёрк и с прочими сотрудниками офиса, если вдруг те станут интересоваться ею.

Девушке было приятно узнать, что ее старательность отметила управляющая офисом. Теперь следовало дать ей понять, что работа уборщицы — это все, на что способна Кэти, и о большем она не мечтает.

Кэти нередко сожалела о том, что природа наделила ее привлекательной внешностью, которая не позволяла оставаться незамеченной. А ведь именно к этому она и стремилась.

Девушка почти бесшумно передвигалась из одного пустевшего офисного помещения в другое. Она производила уборку механически, поскольку, бывая здесь пять вечеров в неделю, знала все назубок.

Кэти обожала тишину рабочих кабинетов в этот час и это особенное «жужжащее» освещение. Многие рабочие столы были оставлены словно впопыхах, что производило фантастическое впечатление, как если бы еще мгновение назад люди занимались своими рутинными делами, разговаривали по телефону, стучали по клавиатуре, тогда как ксероксы и факсы монотонно трещали, а в следующую секунду они испарились по воле волшебства.

Девушка улыбнулась своим странным мыслям. Она заметила, что именно такие полудетские идеи стали посещать ее все чаще и чаще.

Когда Кэти входила из тускло освещенного коридора в очередной кабинет, ее окликнул небрежный мужской голос. Она беспокойно обернулась.

В дальнем конце стоял мужчина, которого она прежде здесь не видела.

— Вы уборщица? — спросил он. Кэти кивнула в ответ.

— Зайдите в мой кабинет, — властно распорядился мужчина.

Больше любопытства окружающих девушка боялась упреков в нерадивом выполнении обязанностей, тем более что уборщица — это не тот человек, слову которого верят безоговорочно.

— У меня кое-какие проблемы. Хочу, чтобы вы тут прибрали, — пояснил мужчина, когда она подошла чуть ближе.

Кэти послушно вошла в его кабинет и огляделась.

Обычно, когда Кэти здесь убиралась, кабинет бывал необитаем. Она знала, что это место руководителя компании. Но только теперь увидела его самого воочию.

Достаточно молодой мужчина в элегантном деловом костюме стоял перед ней.

Он повернулся на каблуках начищенных до зеркального блеска ботинок и указал на причину своей озабоченности. Содержимое кофейной чашки залило край полированного стола и медленно капало на паркетный пол.

Кэти оперативно вооружилась гигроскопичной губкой и устранила утечку, после чего занялась ликвидацией последствий, памятуя о том, что дорогая мебель и старинный паркет требуют деликатного обращения.

Мужчина прошел в соседнее помещение, видимо использовавшееся как комната личного отдыха, время для которого он иногда урывал от дел. Пока девушка работала, он вполголоса беседовал с кем-то по телефону.

Убравшись в зоне происшествия, Кэти принялась за свои обычные манипуляции, рассудив, что имеет смысл довести дело до конца именно теперь, раз уж она оказалась здесь.

Приблизившись к подоконнику, Кэти не могла отказать себе в удовольствии полюбоваться пару мгновений огнями лондонского Сити. Дойдя до шахматного столика, который она обычно очень осторожно обмахивала от пыли кисточкой, стараясь не сдвинуть ни одну из фигур с ее тактической позиции, девушка остановилась, крайне озадаченная.

Послание «Не прикасайся» все так же покоилось поверх белых. Несколько жертв — выведенных хитростью противников из игры фигур — стояло возле шахматной доски.

В этот момент хозяин кабинета появился из смежной комнаты.

— Полагаю, закончили? Благодарю, вы свободны, — холодно проговорил мужчина.

— А с этим что делать? — смущенно улыбнувшись, спросила Кэти, указывая на лист бумаги поверх шахматной доски.

— Хотел бы я знать, — озадаченно процедил Сержио, подойдя к шахматному столику и встав напротив уборщицы.

Для Кэти ситуация на шахматной доске должна была олицетворять форменный беспорядок, с которым она, будучи уборщицей, обязана была всемерно бороться.

Для Сержио появление этой записки стало такой же шахматной задачей, подобные которой он постоянно решал в деловой жизни. Именно поэтому он и сохранял следы вторжений неприкосновенными, словно приняв вызов от дерзкого игрока.

Он перевел взгляд с записки на уборщицу и бесстрастно отметил, что у нее огромные зеленые глаза и порхающие, как крылышки бабочек, длинные ресницы, отбрасывающие нежно-голубые тени на бледную кожу лица. Брови девушки изогнулись над прозрачными веками в немом вопросе, а верхняя губа приподнялась, обнажив жемчужные зубы. Такое лицо, подумал миллионер, можно передать только акварельными красками или пастелью, настолько размыты и неуловимы все цветовые нюансы юного личика.

И такая девушка подтирает там, где насвинячили другие!

После этой мысли невозмутимость Сержио моментально улетучилась, и он посмотрел на Кэти с искренним недоумением. Она приняла этот взгляд на счет своего поведения и забеспокоилась.

Он, прищурившись, молча следил за тем, как она смахивает пыль и лихорадочно полирует открытые поверхности лаковой мебели.

Сержио Торренте отошел к рабочему столу, опустился в кресло, откинулся на спинку, поставил руку на подлокотник и подпер кулаком подбородок. Он задумчиво наблюдал за кропотливой работой девушки.

— Вы не будите возражать, если я вернусь с пылесосом и вычищу ваш ковер? — робко спросила она.

— Делайте, что должны, не обращайте на меня внимания, — ответил он ей. — Но, пока вы не отправились за пылесосом, ответьте-ка мне на один вопрос, — проговорил он, вставая. — Кто вас сюда прислал?

Девушка изумленно уставилась на него, так и этак интерпретируя странный вопрос. После чего вынуждена была признать:

— Сэр, простите, сэр… Я не понимаю. Я всегда здесь убираюсь, каждый будний вечер. Это и охрана подтвердит, и миссис Кёрк… Кажется, она все еще в офисе… Я лучше займусь чисткой ковра, когда вы уйдете. У меня еще много неубранных кабинетов, — запинаясь от волнения, пробормотала Кэти.

— Я требую, чтобы вы сделали все сейчас же… при мне! — металлическим голосом отчеканил босс и вновь занял место за рабочим столом.

Версия, что это новая уборщица подбросила в его кабинет записку странного содержания, показалась ему куда как обоснованной. Сержио намеревался во что бы то ни стало выяснить, так ли это. То, что он мог обидеть подозрением невиновного человека, в этот момент его мало волновало.

Запуганная его обращением, Кэти вынуждена была подчиниться. Через считанные секунды она вернулась в кабинет руководителя компании с пылесосом. Девушка была заметно встревожена. Ее напугали не столько его слова, сколько тон, каким они были высказаны, и его ледяной взгляд, буквально наводящий ужас.

Щеки девушки горели. Конечно, Сержио расценил это со свойственной ему подозрительностью. Стала бы она так волноваться, если бы не чувствовала за собой вины? Этот аргумент казался ему резонным.

Кэти никогда не была дурой. Разве что отсутствие житейского опыта ее порой подводило. Она догадалась, что он предположил, будто кто-то намеренно отрядил ее в эту организацию. Причиной мог быть коммерческий шпионаж, саботаж или какие-нибудь иные провокации. Подобное подозрение в любом случае повлекло бы за собой тщательную проверку ее личности. А это могло вскрыть некие обстоятельства, которые она стремилась не подвергать огласке.

Она просто делала свою работу. И делала ее хорошо. Гораздо лучше, чем делали до нее за те же самые деньги. Кэти знала это точно. По части добросовестности и исполнительности она могла превзойти любого. И неизвестно еще, была бы она столь старательной, не будь такой уязвимой? Именно бедственность ее положения породила эту болезненную щепетильность.

Кэти включила пылесос в розетку и принялась вычищать ковер в кабинете господина Торренте. Со стороны могло показаться, что она одержима своей работой. Девушка несколько раз сменила насадки, пылесося ковер вдоль стеллажей и в пространствах между ними. Но Сержио не желал обманываться такой скрупулезностью. Он уже утвердился во мнении, что эта самая низшая по рангу из его подчиненных что-то скрывает. Что? Он это выяснит.

Он пронизывал ее рентгеном своего намеренно безжалостного взгляда, она же чувствовала себя подобно смертнику на арене древнего Колизея, которому уже вынесен приговор.

Теперь уже ничто не могло разуверить Сержио Торренте в том, что белокурая кукла в униформе уборщицы — засланная. Вот только кем и для каких надобностей, оставалось загадкой.

Ибо не может такого быть, чтобы юное создание с таким пленительным личиком и точеной фигуркой нашло себя в такой убогой профессии. Какая радость молодой женщине убирать мусор, если ей прямая дорога на подиум?

Он, как никто другой, знал, как может женщина одной лишь обольстительной внешностью создать себе безбедную жизнь.

Его вердикт был однозначным: эта зеленоглазая дьяволица играет в опасную игру. Но она пожалеет об этом.

Он связался с начальником охраны по телефону из смежной комнаты.

— Кэти Гэлвин работает у нас с прошлого месяца, — сообщил ему Ренцо. — Да, она убирается в офисе каждый будний день, что и зафиксировано нашими камерами наблюдения… Не думаю, сэр, что она имеет к этому отношение. Я лично разговаривал с этой девушкой, когда принимал ее на работу.

— А вот я думаю иначе, Ренцо.

— Она уважительная, дисциплинированная и обязательная. Нет ни одного нарекания в ее адрес.

— Насколько я понимаю, именно так себя и должен вести настоящий «крот».

— Сеньор Торренте, я все тщательно перепроверю, но уверен, что это напрасное подозрение только оскорбит такого ответственного работника, как мисс Гэлвин.

— И тем не менее я настаиваю, Ренцо. Хотя… забудьте. Я сам этим займусь, — твердо пресек пререкания своего сотрудника молодой босс и положил трубку.

Кэти не могла слышать их разговор, но, когда закончила пылесосить, посчитала нужным отчитаться перед боссом и осторожно постучала о косяк двери.

— Прошу прощенья… — проговорила женщина. — Я тут закончила. Могу я идти?

Сержио вышел, так и пронзая ее леденящим взглядом.

— Сыграем партию в шахматы? — обратился он к ней. — Эту партию давно следовало доиграть, — сообщил он, оттесняя девушку от двери. — Проиграю я, делай со мной все, что собиралась. Проиграешь ты… Хотя, как ты можешь проиграть, играя белыми? — зловеще рассмеялся он.