— Я люблю тебя, — говорю, заглядывая в Ее самые прекрасные и такие родные глаза, и понимаю, что мне не верят.
ОНА МНЕ НЕ ВЕРИТ!
Любимая смотрит на меня удивленным до глубины души взором, хлопая своими тоненькими ресничками и… не верит мне!
Что я делаю не так?
Все последние месяцы я только и пытаюсь, что внушить ей уверенность в изменениях, произошедших в моем отношении ко всему. Стараюсь окружить ее заботой, окутать теплом. Ну… максимально, насколько могу.
И вот сейчас я приложил все усилия, чтобы выглядеть в ее глазах, если не полным… ро-ман-ти-ком, то хотя бы точно «чувствующим», а она разглядывает меня, как плохого актера и явно гадает, как отреагировать на мою неудачную игру!
Да скажи же уже хоть что-нибудь!
Я, Бова подери, с подругой твоей советовался!
Я СО-ВЕ-ТО-ВАЛ-СЯ с этой упертой как дикая лошадь, подозрительной ведьмой по имени Декина. Она весь мозг мне вынесла, просочившись через все ментальные щиты, пока не убедилась, что я не намерен вновь превратиться, цитирую:
«В самовлюбленного деспота, эгоистично тиранящего ее бедную подругу».
Нэми не знает, но именно по ее наказу я все таки выкупил этот никчемный магазин с заржавевшим барахлом. Которым, по словам все той же Декины, моя девочка с радостью возьмется управлять.
Кстати, куда проще было бы засадить ее подонка-бывшего на долгие годы за попытку убийства, а права на собственность и так бы перешли к моей девочке после развода.
Но не-е-ет!
Во-первых, мне присоветовали прислушаться к милосердной просьбе Нэми не наказывать этого выродка Буллов. Его отец поклялся лично заняться не то воспитанием, не то лечением своего неудачного потомства.
Во-вторых, я, как выяснилось, еще и обязан не отбирать (то, что к слову — и так принадлежит не ему, а Нэми!), а именно перекупить магазин. Чтобы у этих «несчастных, ошибочно ступивших на неверную дорогу Буллов» был шанс начать новую жизнь.
Это у нас вообще-то шанс намечается! А Она молчит…
Нет, я, конечно, обладаю поистине хладнокровной выдержкой, но даже моих, возможно и в самом деле железных, нервов уже не хватает!
— Может, ты что-то ответишь, — подсказываю малышке, видимо, решившей отыграться на мне за все.
— У-гу, — бормочет она себе под нос, увлеченно рассматривая какой-то почерневшую от времени рухлядь.
— Угу? — недоумеваю я, осторожно разворачивая ее к себе. Так, чтобы моя девочка не задела об этот хлам свой округлившийся животик. — Это все, что ты можешь ответить? Угу?!! — буквально захлопываю себе рот ментальным щитом, чтобы не прокричать следующее за этими словами ругательство.
Еще немного, и у меня разум вскипит от продолжительно гасимых эмоций!
Или вся эта магическая масса черной энергии выльется из меня, затопив ее любимый магазинчик.
— Эм-м, — выдает она, наконец, — ты это серьезно?
Нет, гнилая Хэшинка мне под нос! Это я шутил с тобой так!
— Конечно, — озадаченно, но максимально ровно отвечаю ей. — Разве можно сказать такое НЕ серьезно?
— Просто ты никогда раньше не говорил, что… Я не помню, чтобы ты хоть раз сказал, что ты… что меня… — моя малышка снова хлопает своими невероятно прекрасными глазками, в которых вот-вот заискрятся слезы.
А я вдруг понимаю, какой же я… как там сказала Декина?.. «самовлюбленный деспот, эгоистично тиранящий ее бедную подругу».
Я ведь и вправду ни разу не признавался ей в любви. Пусть мне и казалось, что это и так ясно, как полная Луна на ночном небе. Однако вслух я такого не произносил. За все эти годы, из одной безлунной жизни в другую… Бова меня за… Так, нет. Тут другое нужно:
— Прости, — говорю, разглядывая мою чудесную, безгранично любимую, сильную девочку, которой я причинил столько боли. А она продолжает отвечать мне все тем же восторженным взором с легкой поволокой непролитых слез и ждать, что я… — Прости меня. Я бесконечно виноват перед тобой. Но я, действительно, безумно люблю тебя! — произношу, поражаясь тому, что, оказывается, умею такое говорить. — Люблю! — улыбаюсь от переизбытка эмоций, захлестнувших не только мою девочку, но переливающихся и на меня, окрашивая новыми оттенками наше единение.
Бова побери, да я поэт!