Слабо в меня влюбиться?

Идеальный подонок

Лера

Странно. Я была уверена, что во время поцелуя в животе каждой уважающей себя девушки просыпаются бабочки: начинают порхать, веселиться и заниматься всем тем беспределом, что им по статусу положен.

Что сказать…

У меня почему-то проснулся только нервный паралич.

Посторонней активности внутри себя не чувствую. Рук, ног — тоже. Стою с открытым ртом, будто собралась закричать, но звук не идёт. Ян, не встретив сопротивления, продолжает начатое и таки делает то, о чём сам же мне по большому секрету и поведал в далёкие школьные годы.

Мы были подростками, и я ещё тогда отплёвывалась со словами, что это «Фу, какая мерзость несусветная!». А потом, не сговариваясь, мы стали обходить взрослые темы.

И вот в моей жизни это свершилось. Ян Льдов углубляет поцелуй.

И ладно бы посторонний кто-то. Но это…

Возмутительная наглость! У меня даже нет возможности как-то отреагировать. Я в таком шоке, что толком не соображаю. А кто бы ни осоловел на моём месте? Когда друг детства — человек, перед которым я, между прочим, до недавнего времени не стеснялась сморкаться и таскать растянутые кофты, вдруг начинает вести себя как… предатель вероломный! Дикарь. Животное.

Это не просто обидно, это… странно.

С запозданием понимаю, что продолжаю виснуть на его шее, и раздавать пощёчины уже не имеет смысла. Вспоминаю, что ссорились, что Ян, мерзавец, усложнил задачу, что не готова к поцелуям, а про постель с Аристовым и думать тошно.

На кураже я многое могу на себя взять. В этом вся проблема — о последствиях задумываюсь после.

— Лерка… Скажи что-нибудь.

Ян отстраняется, и если поначалу в синих глазах горят близкие мне растерянность и страх, то чем дольше он смотрит, тем жёстче становятся черты его лица. Тем меньше в нём остаётся моего друга.

— Дурак, — мой голос дрожит, звучит надрывно и жалко.

Похожее я ощутила лет в пять, когда назло бабуле полезла за чайником и ненароком обварила себе пальцы — непонятную злость и обиду на всё живое.

Ян не создан для отношений. Мы дружим всю сознательную жизнь, только поэтому он до сих пор рядом. А что будет, если мы вдруг зайдём дальше товарищеских шуток? Я просто стану одной из многих, и надобность во мне исчезнет?

Пол под ногами дрожит от басов, а в ушах, наоборот — тихо-тихо. Страшно до мурашек. Ян ведь мне не просто нужен. Он неотъемлемая часть меня, как глаза или тот же язык. Каково в один миг лишиться речи или зрения? Жутко, очень жутко.

— Вот и хорошо, — бросает Ян, сжимая меня. Из его ноздрей только пар не идёт. Огненный.

Это неожиданно. Непоследовательно! Я окончательно теряюсь, разрываясь между двумя противоречивыми образами Льдова: закадычного друга и вполне себе горячего парня.

— Ты что творишь? — бормочу, всё ещё находясь в нокауте. Слова не могу толком вымолвить. — Я… Я…

Губы Яна кривит такая знакомая мне усмешка.

— Ты серьёзно? Поверила, что это для меня что-то значит — обмен микробами? Я просто выключил твой надоедливый трёп. Расслабься.

Я не двигаюсь с места. Пока не понимаю, верю ему или нет.

— Ну и кто из нас доверчивый? — в его голосе сквозит вызов и ещё что-то настораживающее. — У-у-у… Понятно. Пошли.

Только спустя пару шагов вспоминаю, что у нашего грехопадения были свидетели. И если Аристов встречает нас вполне расслабленным взглядом, лишь с незначительной долей изумления, то Куницыну перекосило как ту берёзку в ураган.

— Свят, отвернись, — непринуждённо бросает Льдов, отпуская мою руку, но сразу же сжимает пальцы на плечах раскрасневшейся Барби. — А впрочем, отбой. Агата ведь не с тобой пришла.

Ой, это что он опять задумал?

Переглянувшись с таким же недоумевающим Святом, резко поворачиваю голову в сторону пискнувшей Барби и во второй раз за вечер забываю, как дышать.

Льдов её целует. Точно так же, как целовал меня и, наверное, множество других девушек до этого.

— Подлец!

Звонкая пощёчина прилетает по щеке ополоумевшего мачо, едва он отстраняется. Хотя в словах Агаты больше уязвлённой гордости, чем отвращения.

— Никакой разницы, — спокойно подытоживает Ян, но я облегчения почему-то не чувствую.

Он смотрит на меня без издёвки. Да вообще смотрит отсутствующе, чего уж, и от этого факта мне вдруг становится обидно.

Поджав пылающие губы, хватаю Аристова за руку.

— Свят, мы уходим, здесь становится душно. Проводишь меня домой.

Пытаюсь ли я его использовать, чтобы отомстить или вызвать у Яна эмоции?

Трижды ха!

Ян уже забыл о нас, пытаясь спасти свою безупречную физиономию от ногтей разъярённой Куницыной. А вот Свят выглядит таким потерянным, что совесть не позволяет ещё и мне его здесь бросить. Боже, откуда в моём лексиконе вообще взялось слово «совесть»?

В целом отношения — любопытная штука. Включай расчёт — не включай, ты всё равно не контролируешь душевные порывы.

Ян

У женщин всегда виноваты мужчины. Будь он хоть дважды красавцем, трижды умён и бесконечно галантным — виноват будет этот чертовски обаятельный, идеальный подон… упс, подарок судьбы. И речь сейчас, разумеется, обо мне — незаслуженно обвинённом во всех смертных грехах ангелочке.

Куницына проталкивается сквозь толпу к выходу из клуба, проклиная мой род, начиная со времён бытия динозавров. Я не суеверен, поэтому иду за ней походкой победителя, особо не парясь за исход вечера.

Подумаешь, оскорбилась.

Но по итогу истерику за плохое поведение закатила мне, а не благополучно свинтившему под руку с другой Аристову. А это уже что-то да значит.

— Ты в этом платье голосовать собралась? Смело, смело… — роняю небрежно, когда Агата в припадке отваги и слабоумия пытается остановить навороченный спорткар.

Губа не дура, ведь ветеранов отечественного автопрома Куницына презрительно игнорит.

— Что не так с моим платьем? — Она резко поворачивается ко мне, обдавая волной слишком удушливых на мой скромный вкус духов.

Сверху вниз прохожусь взглядом по отрезку блестящей ткани, щедро выглядывающей из-под расстёгнутой шубки. Хотя «прохожусь» — громко сказано. Так называемое платье заканчивается незначительно ниже трусов, но даже вполовину так не привлекает, как Леркин балахон.

В женщине цепляет загадка, и не в последнюю очередь это относится к длине юбки. Если, конечно, цель не сиюминутная похоть.

— Всё с ним так, — заверяю тоном эксперта. — Но ты в нём слишком хороша, чтобы держать руки при себе.

— Уж твоим-то рукам без разницы что трогать: сивую бомжиху или эту ряженную пугалом Бойко. — мстительно огрызается Агата. — И вообще, отвали. Сама доберусь, ухажёр, блин.

— Ну извини, на мою девушку ты пока не тянешь. — Нахально заглядываю в её округлившиеся глаза.

— Вот и славно!

Получив несильный толчок в грудь, скучающе слушаю бодрое цоканье каблуков по наледи. Каждый раз одно и то же — обделаюсь, но не покорюсь. Вот и Куницына далеко не уходит. Спустя пару шагов каблуки разъезжаются в разные стороны, отправляя хозяйку в фееричный полёт кверху задом.

Ладно, таковым он является всего несколько приятных секунд в моём воображении, а на деле я успеваю подхватить Агату аккурат до встречи её носа с брусчаткой.

— Мы в ответе за тех, кого пригласили. — По-хозяйски обнимаю девичью талию. — Пошли уже. Это ни к чему тебя не обяжет.

— У тебя было что-то с ней? — бурчит Агата после недолгого молчания.

Решаю не уточнять. Прикидываться дураком не мой случай.

— Нет, — морщусь. Лицо зудит так, что хочется содрать кожу.

Яд у неё там под ногтями, что-ли?

— А почему ты так грустно об этом говоришь?

Началось…

Но собственнические нотки в её тоне определённо радуют.

— А тебе не кажется, что немного не о том переживаешь? Это Свят, а не я предпочёл тебе другую, — съезжаю с неудобной темы. — Я пока свободен как ветер, и целовал вас обеих по-дружески. Потому и сказал, что разницы никакой. Помирил, блин…

— Свят мне просто мстит. Мы поссорились, — уверенно заявляет Куницына. — Куда он денется? Прибежит как миленький. У нас любовь.

— Мне-то можешь не заливать, — делюсь наблюдениями. — Ты его не любишь и вряд ли когда-то любила. Тебе просто нужен достойный аксессуар. Чтобы на него девчонки шеи сворачивали. Ну что, скажешь не так?

Агата молчит.

— Красавчик, спортсмен, при деньгах. В перспективе выгодная партия, — продолжаю перечислять. — Конечно, с таким не стыдно и на люди показаться. У всех в лучшем случае парни могут похвастаться только чем-то одним из списка, и только у тебя — комбо.

— Что в этом плохого? Предлагаешь заняться благотворительностью? — запальчиво усмехается Агата. — Неудачницы, ау! Акция неслыханной щедрости: дарю Аристова в добрые руки. Донашивайте.

Никогда не страдал желанием лезть не в своё дело. Я Свята всё так же не перевариваю, но… становится гадко и стрёмно. Это как надо себя обожать, чтобы не видеть совсем ничего вокруг?

— И снова речь только о себе родимой, — окончательно перестаю прикидываться влюблённым дурачком, благо стратегия, благодаря стараниям Леры себя не очень оправдала. — Заметь, то, чем живёт Аристов тебе вообще по барабану.

Сбавляю шаг, позволяя спутнице перевести дыхание. Не ровен час, захлебнётся от возмущения.

— Не пойму, к чему ты мне это говоришь? — повышает голос Куницына. Верный признак, что кончились аргументы, в конкретном случае даже толком не появившись. — Какая разница, у кого какие интересы? Живут как-то люди и без совместного абонемента в конный клуб.

— Люди может и живут, но ты не все, правда? — намеренно подбираю слова так, чтобы можно было понимать двояко.

Агата выбирает возмутиться.

— Не понимаю, почему я должна оправдываться?

— Вот мы и подошли к сути. Ты не должна. И я ничего никому не должен. Надеюсь, вопрос с инцидентом в клубе закрыт?

— Да иди ты…

Что, вероятно, следует понимать как «проехали».

О, да. В глазах самоуверенной красотки мелькает растерянность. Кукольное лицо становится насупленным, как у маленького, обиженного ребёнка. Больше не слова не покидает её рта до самого дома.

Бойко бы так просто никогда не сдалась. Практически всухую.

И если в момент её с Аристовым ухода я был уверен, что выкрутился блестяще, то уже, глядя на тёмный проём окна Леркиной спальни, начинают пробуждаться первые нотки сомнений.