Сладкий апокалипсис. Ты моя

Глава 10. Анна. Воспоминания

Работа с пчелами меня успокаивала. Монотонные движения, молчаливые собеседники, и не нужно ни о чем беспокоиться. Пчелы были моими маленькими друзьями, которые вьются вокруг, приветливо жужжа. Они никогда не кусали меня, словно принимали за свою. Но прежде чем идти на пасеку, я всегда подходила к какому-нибудь маленькому улью, без сетки и перчаток, чтобы произвести первое знакомство.

— Здравствуйте, пчёлки, — всегда говорила я им. — Уверена, что вы хорошие, но давайте немного познакомимся.

У каждой пасеки был свой характер. И к каждой нужен был свой подход.

До апокалипсиса я училась на архитектора, и спроектировать ульи в Перианте не составляло труда.

Здесь всегда ощущалась легкость. Я стояла посреди ульев и летней травы, а вдалеке высились горы. Если бы мне пришлось покидать это место, я бы очень скучала.

Когда работаешь на пасеке, становится удивительно спокойно.

Появлялось время подумать над жизнью, над прошлым, над будущим. Над настоящим. Сегодня выдался удачный день для неудачных воспоминаний. Я чувствовала, что должна была оглянуться назад. Иначе как мне Понять то, что происходит сейчас? Когда-нибудь ты должна принять это, Анна. Наверное, если бы осталась жива цивилизация, я нашла бы какого-нибудь психолога, и он решил все мои проблемы. Решил все проблемы… я усмехнулась, довольно громко. Никто в дыму этого не заметил, а пчёлам было все равно. Может, и прав был Курт, когда говорил, что смеяться без причины плохой знак. Но у меня-то она была, и, скорее, это ухмылка разочарования.

Мы встретились, когда мне исполнилось шестнадцать. Тогда мне казалось, Марэль влюбился в меня с первого взгляда. Он и сам так говорил. Какие же прекрасные речи он вел! Правильно говорят, девушки любят ушами. Он так пылко признавался в любви, что я и сама влюбилась до беспамятства. Я искренне верила в любовь с первого взгляда, а он, как оказалось, не верил ни во что. Думалось, что два года платонических отношений до моего совершеннолетия — это плод уважения и его искренней любви, а оказалось, это был плод обмана. Я была для него лишь ширмой, чтобы его продвинули по работе. Ему нужна была репутация женатого человека, или хотя бы влюбленного. Влюбленного… в живого человека. Марэль Рива оказался извращенцем, помешанным на роботах. Обществом это порицалось, ведь вопрос повсеместной роботизации тогда стоял очень остро… и люди недолюбливали конкурентов. А Марэль был озабочен железяками в женском обличье, и это ему мешало строить карьеру. Ведь шли слухи. Тогда он и решил встретить кого-нибудь, кто отведет подозрения от его нездоровых увлечений, и ему на пути попалась я. Восторженная наивная дурочка, которая развесила уши. После свадьбы он резко поменялся. Первую брачную ночь я вспоминаю с содроганием. Столько крови, столько боли… и мои слезы. А он только пожал плечами:

— Может, тебе врача? А если бы ты была роботом, не было бы таких проблем.

Мы промучались в браке полгода, пока у меня не открылись глаза. Каждое прикосновение ко мне ему было неприятно, иногда мне казалось, что он даже испытывает отвращение при виде живой плоти. Моего тела…

— Роботы просто гладкие и приятные, а ты вся покрыта волосами, — отнекивался он сначала, — Я вовсе не любитель роботов, просто они… идеальные, что-ли. Хочу, чтобы и ты была идеальная.

— Но ведь у них на голове есть волосы, — растроенно возражала я.

— Только на голове, — кривился Марэль.

И я избавилась от всех волос на теле, кроме головы. Безвозвратно избавилась, став гладкой, как робот, ведь так ему нравилось… От этого иногда становилось холодно, особенно между ног, но потом я привыкла. Но волосы оказались лишь предлогом, чтобы не прикасаться к моему телу. Ничего не изменилось, я оставалась так же противна мужу.

Я застала их вместе в нашей собственной спальне. Он имел ее сзади, его достоинство было таким твердым, каким со мной не было никогда. Он убеждал, что это всего лишь железка, а я живая. Что это не может считаться изменой, в тот момент мне будто выжгли душу.

— Добрый вечер, Анна Рива, могу я предложить вам чаю? — спросил услужливый робот, включив протокол гостеприимства. Она так и не поменяла позы, и я видела узкий разрез между ног, из которого вытекала сперма моего мужа. Он даже не был похож на вагину — просто грубая имитация для тех, кто захочет использовать вещь не по назначению.

— Ты что, взял робота — официантку?! — вспылила я тогда.

— Она не официантка, а стюардесса! — возмутился Марэль.

— К сожалению, в меню остались только зеленый и белый чаи, но я могу предложить ещё апельсиновый сок, — не унималась стюардесса.

— Она думает, что мы на борту? — опешила я.

— Я запустил полётный шаблон, — ответил Марель, а потом спохватился, — Анна, все не так. Ерунда какая…

И он снова начал говорить. Красиво, как и всегда. Но его сладкие речи меня уже ни в чем не убеждали. Я сняла розовые очки, открыла глаза, поняла, что зря терпела всю эту боль. В тот же вечер я собрала свои вещи и бросила его, а он остался жить со своим роботом.

Глубокая рана. Он не любил меня, и не хотел. Неужели я оказалась настолько плоха, что проиграла какой-то железяке, у которой даже нет особого мыслительного процесса? Я даже не говорю про душу. Трудно принять это, если ты была так сильно привязана к человеку, к своей первой любви. Мне было шестнадцать, мои чувства были искренни. А он их растоптал. Я хуже робота… меня нельзя любить. Нельзя хотеть. Что бы я не делала… А перепробовала я почти все. Смешно вспомнить сейчас, на что глупая молодая девочка шла тогда, чтобы пробудить желание в своем муже. Я записалась на курсы соблазнения, чтобы его член был не таким вялым и сморщенным, когда он прикасался ко мне. Но он все равно был вялым, что бы я не делала своим языком, и какие бы фокусы не пыталась вытворять в постели, как бы соблазнительно не одевалась, как бы не стреляла глазками, как бы вкусно не готовила… Даже когда мне удавалось возбудить его, одевшись как робот-стюардесса, он двигался во мне нетерпеливо и рвано, и никак не мог закончить.

Его член мягчел во мне, и тогда он двигался совсем грубо, заставляя сжимать зубы до скрипа от боли. Муж не жалел меня, и не думал, что может быть больно. Не смягчал движения, не размышлял, как будет приятней. Он обвинял в неспособности закончить, что я совсем пресная и фригидная, мучая иногда по нескольку часов. Внутри потом все болело, иногда я не могла сидеть. Я так и не увидела, как он изливается. Марэль запирался в ванной и заканчивал все без меня… как оказалось, с журналами про роботов.

Никогда больше не буду угождать мужчинам. Ненавижу. Они этого не заслуживают. Стыдно вспоминать сейчас, какой я была влюбленной тряпкой и на что шла, лишь бы ему было хорошо рядом со мной. Он ничего не сделал, чтобы я была счастлива. Только говорил красивые слова, а потом перестал делать и это, когда штамп в паспорте дал все, что необходимо. Он обвинял меня во всех грехах.

«Это ты виновата», — вот что я постоянно слышала от него.

Умом своим я понимала, что это все не правильно, просто мне не повезло… Не посчастливилось встретить тварь, которая меня просто использовала… но сердце плакало, а ум не всегда оказывался быстрее чувств или слов. Со временем ненависть к мужу превратилась в паранойю. Я начала видеть во всех мужчинах опасность, и сторониться их. Не скажу, что во всех случаях я была не права. С наступлением апокалипсиса почти всегда мои опасения оказывались верными.

Но я знала, что дальше продолжаться так больше не может. Девчонки правы. Нельзя везде искать врагов. Пора вновь стать самой собой. Но как стереть эти годы из памяти? Удивительно, что все ужасы апокалипсиса оказались слабее стертых воспоминаний прошлого. Его уже не было в живых. Марэля убила его же робот-жена, когда включился защитный протокол по сохранению приоритетной человеческой жизни. Под воздействием токсина муж пытался зарезать какого-то семилетнего мальчика и Грета переломила ему хребет. Грета… какое глупое имя. Так называют себя только шлюхи. Я хотя бы не шлюха…

Я вздохнула. Ну ты и дура, Анна. Искать недостатки в роботе, у которого характер прописан в коде и может меняться, как только пожелаешь…

— От этих пчел будет кое-какой прок, но не раньше чем через две недели, — сказал Сергей по прозвищу Серый, подошедший к ближайшему улью, держа в руках дымарь, — А, черт! Укусила!

— Если пчелы тебя до конца не принимают, нужно одевать перчатки, — ответила я ему, благодарная пчёлам за то, что я так легко переношу общество Сергея.

Обожаю мед. Особенно эту сладость с цветком Диаманта внутри. Жаль, что сейчас этот цветок не найдешь. Лучше думать о нем, чем о роботах-шлюхах. И что он в ней нашел?

— Анна! — услышала я голос Кэти в начале пасеки. Она боялась пчел и не посмела подойти ближе, — Анна, иди сюда! Нам разрешили посмотреть на Квартейл! Мы должны выехать до обеда, бросай все и собирайся!