Сломленный ангел

Глава тринадцатая

— Очень странно, что Лайам не вернулся сюда, — размышлял вечером за ужином Рой. — Я могу понять: он смылся, считая, что его будут осуждать за то, что оставил Сюзанну в момент, когда она больше всего в нем нуждалась. Но ведь ему должно было бы не хватать всех тех людей, на которых он работал.

Они сидели в ресторане отеля «Велкомб», старинной роскошной гостиницы, у которой было даже свое поле для гольфа, расположенной примерно в миле от Стрэтфорда-на-Эйвоне. Здесь Рой заказал для них номера. Бет ожидала встретить что-то маленькое и вполне ординарное, но номер оказался великолепным; в нем была большая гостиная с огромным камином, комфортабельными диванами и креслами, а также шикарная спальня. За окнами ресторана простирались залитые огнями, ухоженные сады, открывался потрясающий вид на поле для гольфа и на окрестности. Это было одно из тех мест, где почти круглый год все номера заняты игроками в гольф и туристами, но сейчас, сразу после Нового года, в гостинице было всего несколько постояльцев, а большинство посетителей ресторана составляли местные жители.

Стэн направил Бет и Роя к двум другим людям в окрестных деревнях, которые тоже нанимали Лайама. К счастью, эти люди ничего не знали о Сюзанне Райт, так что Бет и Рою не пришлось повторно выслушивать сагу о ее братце злодее.

Теперь они намного лучше представляли себе Лайама: надежный, трудолюбивый, честный, образованный, словом, настоящий джентльмен, несмотря на свой не совсем обычный внешний вид и образ жизни. Вообще он был, очевидно, выдающейся личностью, если судить по тому, с какой любовью отзывались о нем люди, не видевшие его уже в течение нескольких лет.

В первом доме, куда они заглянули, был огромный сад в несколько акров и плавательный бассейн. Миссис Джексон, супруга хирурга, которому принадлежала усадьба, сообщила им, что Лайам приезжал к ним каждую весну, а потом еще и в октябре на пару недель. Он обрезал сухие ветки, вскапывал землю и сажал кусты или деревья. По словам хозяйки дома, ее супруг неоднократно предлагал Лайаму остаться у них работать постоянным садовником, но тот всегда отказывался. Совершенно очевидно, что он считал рутинный уход за садом, стрижку лужаек и прополку слишком скучным занятием. Кроме того, он не любил подолгу задерживаться на одном месте. Миссис Джексон заявила, что они были очень разочарованы, когда Лайам не появился у них, как обычно, осенью 1986 года. Она подумала, что, наверное, он уехал в Шотландию, поскольку знала, что он часто проводил там зиму, работая на Комиссию по лесному хозяйству.

Второй домик, который они посетили, оказался простым коттеджем, но и у него тоже был огромный сад, большая часть которого заросла неухоженными деревьями, превратившись в настоящий лес. Супружеская пара, которой он принадлежал, уже отметила свое восьмидесятилетие, оба были глуховаты и рассеянны, страдали легкой формой склероза, поэтому не смогли точно вспомнить, в каком году они видели Лайама в последний раз. Но Рою с Бет все-таки удалось выяснить, что он приезжал к ним в каждом ноябре на протяжении более чем двадцати лет. Старички давали ему приют и кров, потому что, обрубая сухие сучья и сжигая их, он всегда бывал очень грязным. Оба очень трогательно скучали по нему. Они сказали, что всегда с нетерпением и радостью ожидали его приезда, поскольку Лайам помогал им и по дому, делая работу, которая самим им уже была не под силу. Кроме того, им нравилось его общество.

— Почему же он бросил свой фургон? — задал вопрос Рой, подливая вина в бокал Бет.

— Может быть, тот сломался? — предположила она. — Может быть, он знал, что его не стоит чинить? Вы не могли бы проверить это у здешних полицейских?

— Сомневаюсь, что в полиции вообще сохранились какие-либо записи об этом деле. Их наверняка выбросили сразу же после того, как увезли фургончик, — ответил он. — Кроме того, у меня могут возникнуть неприятности, если станет известно, что я вынюхиваю что-то поблизости и задаю вопросы, не имея на то официального разрешения.

— Но ведь вы всего лишь наткнулись на кое-что интересное, находясь вне службы. Ведь сегодня вы не полицейский, а мой друг.

— Не думаю, что они проглотят эту наживку. — Рой усмехнулся. — Во-первых, мы вынудили миссис Ансворти рассказать нам о Сюзанне, не посвятив ее в подробности того, почему мы интересуемся этим делом. Бога ради, ведь это я арестовал Сюзанну! Затем в соседней деревушке мы сделали вид, будто ищем садовника. Если Стэн и миссис Ансворти знакомы, то они вполне могут сейчас звонить в местную полицию с жалобой на наши действия.

Бет вынуждена была с ним согласиться.

— Интересно, стоит ли мне рассказать Сюзанне о том, что я была здесь?

— Я бы не рассказывал, во всяком случае пока. Давайте подождем, что еще сможем выяснить.

На следующее утро Бет проснулась рано, и в первое мгновение не могла сообразить, где находится. Но стоило ей включить лампу на столике у кровати и увидеть старинную изящную спальню с ситцевыми занавесками, как ее замешательство прошло.

Она встала с постели, чтобы приготовить себе чай. Отопление еще не включили, в номере было холодно. Ожидая, пока закипит маленький чайник, она отдернула занавески и выглянула в окно.

Ее комната выходила на подъездную дорожку, за ней открывался вид на поля и леса. Солнце только-только поднялось над горизонтом, и кругом лежал толстый слой инея, больше похожего на снег. Бет подумала, что этим прекрасным видом можно любоваться без конца, а ведь Сюзанна, прожившая добрую половину жизни в еще более живописных местах, ни разу не вспомнила о них с тех самых пор, как ее арестовали.

Звук кипящего чайника вывел Бет из состояния задумчивости, она торопливо налила себе чай и юркнула обратно в постель. Ей стало интересно, проснулся ли уже Рой и, если проснулся, не подумал ли он случайно о том, что она фригидна?

Поужинав прошлой ночью, они перешли в гостиную и выпили еще по несколько бокальчиков, сидя у камина. Если бы они были вдвоем, то Бет, вероятнее всего, нашла бы в себе мужество поговорить с Роем откровенно, держа его за руку, а после нескольких поцелуев расхрабрилась бы настолько, что пригласила бы его к себе в комнату. Но тут в гостиную вошла еще одна пара, проводившая выходные за игрой в гольф, и присоединилась к ним у камина. Они разговорились, и к тому времени, когда бар закрылся, у Бет уже попросту слипались глаза, так что она оказалась не в состоянии думать о чем-либо еще. Рой поцеловал ее на пороге комнаты, и внутрь она вошла одна.

Эти мысли на тему «а что, если бы…» были еще мучительнее, чем если бы она очертя голову окунулась в любовное приключение и выяснила бы, что с этим все по-прежнему обстоит очень плохо. По крайней мере, она мгновенно расставалась со всеми романтическими иллюзиями о своем очередном мужчине. Теперь же она знала, что не хочет терять Роя, вчерашний день и вечер были такими замечательными. Он оказался чудесным собеседником, спокойным, занятным, вдумчивым и интригующим. Он совсем не утомил ее, чем грешили другие мужчины, не старался произвести впечатление, чему она была несказанно рада.

Рой поразил ее. Он обладал врожденным обаянием, под власть которого сразу же попадали окружающие и которое заставляло людей открыться ему. Кроме того, он так ловко и замечательно формулировал вопросы, что приходилось отвечать только правду. Отчасти, разумеется, такова была его работа, но его действительно интересовали люди. К тому времени, когда они под вечер покинули старую супружескую пару, Рой уже хорошо знал их. Когда они ехали обратно в гостиницу, он сказал ей, что вот, дескать, еще одна пожилая чета, до которой детям нет никакого дела. Бет удивленно спросила его, откуда он знает об этом.

— На всех фотографиях их внуки совсем еще дети. Но ведь они уже должны были вырасти, — ответил он, пораженный тем, что она не заметила этого сама. — Пожилая леди обронила: «Сейчас в деревне молодым людям делать нечего», — и это своего рода оправдание того, что к ним больше никто не приезжает.

Бет решила, что, вероятно, он прав. И, пожалуй, именно по этой причине старики так подружились с Лайамом. Но вот сама она до этого бы не додумалась.

Затем она подумала: сколько же еще раз Рой пригласит ее куда-нибудь на ужин, прежде чем окончательно потеряет терпение. Большинство ее предшествующих многообещающих романов сходили на нет именно так. За прошедшие годы кем ее только не называли: и «динамисткой», и «хладнокровной сукой», и хотя она не лишалась сна из-за потери своих ухажеров, думая о Рое, Бет вспомнила, какие чувства испытывала к Джеймсу Мак-Катчеону.

Джеймс тоже был адвокатом, он работал в одной конторе на Чэнсери-лейн. Как и Рой, он был сильным, обаятельным, нежным и насмешливым.

Тогда ей исполнилось тридцать четыре года. Джеймс был на год моложе — высокий, светловолосый, полный спокойного достоинства и самообладания, которые дала ему среда — среда состоятельного среднего класса, из которой он происходил. Она влюбилась в него во время их третьего свидания, а к пятому начала бояться, что он потеряет к ней интерес, если она не ляжет с ним в постель. Когда он однажды вечером пригласил ее к себе на ужин, в чудную квартирку в Челси, она готова была принять вызов.

Все казалось прекрасным — негромкая музыка, свечи в высоких шандалах, а китайские блюда, которые он заказал, оказались лучшими из всего, что ей когда-либо довелось пробовать. Потом они легли на диван, целуя и лаская друг друга, и она захотела его, по-настоящему захотела — так, как еще никогда не хотела мужчину.

Но внезапно его поцелуи стали слишком настойчивыми, его язык проник ей, казалось, в самое горло, а рука заползла под юбку. Ей хотелось, чтобы он нежно возбуждал ее, но он засунул в нее пальцы с такой силой, что ей стало больно, и все желание мгновенно испарилось. Она попыталась даже пошутить, спросила его, не мог бы он снизить скорость, но он пробормотал что-то насчет того, что знает: ее нужно взять грубо, и рывком сорвал с нее трусики.

От одного воспоминания об этом на глазах у нее выступили слезы. Она не позволила ему силой овладеть ею, и оттолкнула его.

— Мне не нравится грубость, — заявила она, уже плача во весь голос и натягивая трусики. — Я хочу, чтобы меня любили, а не насиловали.

Если бы он выглядел пораженным или растерянным либо хотя бы встал с дивана, чтобы обнять ее, все могло бы закончиться по-другому. Но он остался лежать, с расстегнутыми брюками, растрепанный, глядя на нее с холодным презрением.

— Пора повзрослеть, Бет, — бесстрастно произнес он. — Интересно, зачем ты пришла сюда, если не для того, чтобы я тебя трахнул?

Она вылетела за дверь еще до того, как он успел подняться на ноги, и помчалась по Кингз-роуд босиком, держа туфли в руках, отчаянно надеясь поймать такси.

В последующие месяцы она снова и снова перебирала в памяти тот вечер, спрашивая себя, отчего он решил, что ей нравится грубость. Ей казалось вполне логичным, что, если после первого же свидания женщина не прыгает в постель к мужчине, тот должен догадаться о том, что она предпочитает, чтобы ее соблазнили нежностью.

Влюбившись в Джеймса, Бет решила, что и он испытывает к ней такие же чувства и понимает, что у нее имеется веская причина проявлять нерешительность. К большому ее сожалению, оба предположения оказались неверными, поскольку Джеймс даже не позвонил, чтобы извиниться. Больше они не виделись. Все, что он сподобился сделать для нее, так это заставил вновь почувствовать себя семнадцатилетней девчонкой, изнасилованной, испачканной и униженной.

После того случая она перестала доверять мужчинам. Время от времени соглашалась прийти на свидание, но домой всегда отправлялась одна, на такси. Она взяла себе за правило никогда не встречаться ни с кем более одного раза. Бет чувствовала себя в большей безопасности, ведя целомудренный образ жизни, так ей никто не мог причинить боль.

Забравшись обратно под одеяло, она решила, что Рой разительно отличается от Джеймса. Он познал глубокую печаль, он был чувствительным и добрым, и она знала, что может довериться ему и рассказать о своих проблемах.

После плотного завтрака они сложили чемоданы в машину Роя и отправились на прогулку. Бет надела красную шерстяную шапочку, перчатки и шарфик в тон, на что Рой, смеясь, заметил, что ее нос покраснел от холода, чтобы соответствовать ее одеянию, и поцеловал его.

— Мне нравится гулять по морозу, — радостно объявила Бет, когда они зашагали по тропинке, ведущей от гостиницы через поля к Стрэтфорду. — Нет ничего лучше этого скрипа под ногами.

— А лед ломать еще лучше! — Рой с маху наступил каблуком на сковавший лужицу ледок, смеясь при этом, как мальчишка.

Бет почувствовала, что должна сказать что-то. Она обхватила его руками за талию и потерлась своим замерзшим носом о его нос.

— У вас хорошо получается растопить лед этой ледяной девы, — произнесла она. — Я уже чувствую, что таю. Не теряйте терпения со мной, Рой, у меня есть причины быть такой, какая я есть.

Она затаила дыхание в ожидании вопроса, на который она не сможет ответить, или молчания, что означало бы, что он заинтригован. Но вместо этого он взял ее лицо в свои руки и понимающе заглянул ей в глаза.

— Я уже догадался, — сказал он. — Но терпения у меня — вагон и маленькая тележка, и, кроме того, я умею слушать. Когда вы захотите рассказать мне обо всем, просто скажите об этом.

— Как вы догадались? — спросила она немного погодя, когда, взявшись за руки, они брели по полям. Пар от их дыхания клубился в холодном воздухе, и небо было свинцово-серым, словно бы готовым разразиться снежной бурей.

— Вы необычайно тщательно оберегаете свою жизнь, — заметил он. — Когда я в первый раз встретил вас в суде, то обратил внимание, как напряженно вы двигаетесь, разговариваете. И хотя мы очень легко поговорили, вы ни словечком не обмолвились о себе.

Бет нахмурилась.

— Это естественно, во время первой встречи никто этого не делает.

— Как раз нет, многие из нас делают это, — возразил он и улыбнулся. — Хотим мы того или нет. Во всяком случае, тем вечером, когда мы отправились пропустить по стаканчику после ареста Сюзанны, вы разозлились на меня, когда я спросил, есть ли у вас мужчина. Это ненормальная реакция для такой красивой женщины, как вы, Бет! Большинство женщин, услышав подобное, просто рассмеялись бы, а потом наплели бы кучу небылиц, почему в данный момент у них никого нет.

— Правда? — с некоторым изумлением спросила она.

Он кивнул.

— Возможно, они и не стали бы этого делать, если бы сочли мужчину ничтожеством или решили бы, что он — сексуальный маньяк. Они могли бы и не сказать правды. Но, переводя разговор на личные темы, мы и становимся друзьями.

— Так вот почему у меня мало друзей, — сказала она и горько улыбнулась. — Интересно, зачем же вы продолжаете со мной возиться?

— Потому что сначала я был заинтригован, особенно когда выяснилось, что Сюзанна — ваша подруга детства, и я заметил, как это повлияло на вас, — сказал он, и глаза его заискрились от веселья. — Я увидел призрачный образ девушки, какой вы были когда-то, женщины, которой вы могли бы стать, если бы сбросили оковы собственного профессионализма. Мне стало интересно, чего вы боитесь и почему так оберегаете свою личную жизнь.

Бет затаила дыхание.

— Скоро я расскажу вам все. Но только не сегодня, я не хочу все испортить.

Стивен медленно ехал по Акация-авеню, высматривая номер 27. День был пасмурный, серый, пронизывающе холодный, временами со свинцового неба начинал сыпать дождь со снегом, но, к счастью и к его немалому удивлению, шоссе М4 оказалось почти пустым, и он наслаждался поездкой из Бристоля.

Естественно, он ожидал, что Мартин Райт будет жить в шикарном доме. Виндзор был хорошим районом, и Стивен знал, что Мартин выручил очень приличные деньги за проданное поместье родителей. Но он никак не предвидел ничего даже столь отдаленно роскошного. Подъездная дорога была обсажена деревьями, с аккуратными травяными газонами по сторонам и широкими подъездными дорожками к отдельным домам, самый захудалый из которых стоил никак не меньше полумиллиона. Это были дома, в которых обязательно присутствуют плавательные бассейны на заднем дворе, имеется прислуга, а дети обучаются в лучших частных школах.

Он остановил машину, увидев дом Райта — мини-поместье в стиле тридцатых годов, с крытой зеленой черепицей крышей и художественным матовым стеклом в круглом чердачном окне на крыше. Дом был выкрашен в белый цвет, над входной дверью устроен небольшой портик, по обеим сторонам которого красовалось по три окна. Сама подъездная дорожка была шедевром, рекламу которого Стивен видел в глянцевых журналах. Она была выложена сверкающей галькой и скреплена раствором, чтобы ни один сорняк не смог поднять свою уродливую голову. Дом Стивена, с его общей стеной с соседями, заросшей лужайкой и детскими рисунками в окнах, и в подметки не годился этому роскошному строению.

«Не говоря уже о том месте, где оказалась его сестра», — пробормотал себе под нос Стивен, паркуя машину на обочине дороги. Решетчатые кованые ворота были закрыты, не давая возможности заехать на подъездную дорожку, и Стивен увидел в этом лишнее доказательство того, что разговор с Райтом будет не из легких.

Стивен нервничал. Все, что он знал об этом человеке, недвусмысленно позволяло считать его отвратительной, злобной, завистливой и злопамятной личностью. Поэтому разговаривать с ним, учитывая его безжалостность, бессердечие и то, что ему было решительно наплевать на свою сестру, будет нелегко. Теперь Стивен был рад тому, что Бет насмешками и уговорами все-таки заставила его отдать костюм в химчистку и постричься. Она также сказала, что он должен вскользь упомянуть в разговоре ее имя, чтобы у Мартина не сложилось впечатления, что во всем мире у Сюзанны больше не осталось друзей.

На его звонок дверь открыла женщина средних лет в белом переднике. У нее были очки в золотой оправе и неприступное выражение лица.

— Миссис Райт? — спросил Стивен, хотя, по словам Сюзанны, Мартин никогда не был женат.

— Нет, я его домоправительница, — ответила она.

— Смит, из конторы «Тарбук, Стоун и Алдридж». У меня назначена встреча с мистером Райтом, — представился Стивен.

Она позволила ему войти и оставила дожидаться в коридоре, а сама направилась в заднюю часть дома.

— Мистер Райт примет вас немедленно, — крикнула она ему несколько мгновений спустя. Она стояла у дверей, за которыми скрылась секундой раньше, показывая, что он может войти.

Мартин Райт встретил его у камина в комнате, которую можно было счесть стилизацией библиотеки джентльмена викторианской эпохи, — с кожаными креслами, книжными полками вдоль стен и старинным столом розового дерева, поверхность которого была инкрустирована перламутром. Но стилизация оказалась неудачной — пропорции и гармония были явно нарушены, а темно-красный ковер на полу и такого же цвета занавески производили угнетающее впечатление и не создавали атмосферы богатства и процветания, как это, вероятно, задумывалось.

«Куча денег, и ни капли воображения и вкуса», — злорадно подумал Стивен. Он уже решил, что позже попросит разрешения воспользоваться туалетом, чтобы составить более полное впечатление о доме.

— Стивен Смит, — вновь представился Стивен, протягивая руку. — Благодарю вас за то, что вы согласились увидеться со мной.

Райт его удивил. В своем воображении Стивен представлял его невысоким и полным. Но Мартин Райт оказался одного роста со Стивеном, был строен, спина его горделиво выпрямлена, в темных волосах поблескивали искорки седины. В общем, его можно было назвать привлекательным мужчиной с волевыми, правильными, моложавыми чертами лица, хотя Стивен знал, что ему уже пятьдесят четыре. Единственным, что роднило этого человека с Сюзанной, были глаза — они имели тот же бледно-зеленый оттенок.

— Позвольте начать с того, что я не вижу решительно никакого смысла в разговоре с вами, — твердо заявил Райт, усаживаясь за свой стол. — Полиция уже допрашивала меня, и я ни в коей мере не готов выступать свидетелем защиты своей сестры.

Стивена так и подмывало ответить, что, если его вызовут для дачи свидетельских показаний, ему не останется ничего другого, кроме как подчиниться, но он преодолел искушение.

— Мне нужна всего лишь информация общего плана, — заявил он, обворожительно улыбнувшись. — Могу я присесть?

Мужчина небрежно указал рукой на дальнее от себя кресло. Стивен решил пренебречь приличиями и опустился в ближайшее к столу кресло.

— Когда вам сообщили об аресте вашей сестры и выдвинутых против нее обвинениях, какова была ваша первая реакция? — начал он.

— Реакция? — Райт поднял брови. — Ужас, разумеется.

— Может быть, удивление?

— Нет, конечно. Сюзи всегда была иррациональной, чрезмерно эмоциональной женщиной, — ответил он, скрестив ноги и слегка развернув свое кресло так, чтобы Стивен оказался немного сбоку, а не прямо перед ним.

— И не сочувствие? Ведь вам известно, что она обвиняет застреленных ею мужчину и женщину в смерти своего ребенка?

— Существуют способы разрешать такие проблемы, не прибегая к убийству, — решительно парировал Райт. — Нет, я не испытываю к ней ни малейшего сочувствия.

— Вы когда-нибудь видели Аннабель?

— Кто такая Аннабель?

Стивену пришло в голову, что Райт пытается вывести его из себя, и ему это удается.

— Ее дочь, мистер Райт. Ваша племянница, которая умерла от менингита, — резко ответил Стивен.

— Нет, не видел.

— Но вы знали о ее существовании?

— Да. Однажды Сюзи прислала мне ее фотографию и глупое сентиментальное письмо, в котором напоминала мне, что этот ребенок — моя племянница. Не знаю, чего она от меня ожидала.

— Мне кажется, она ничего не ожидала от вас, — сказал Стивен. — Она просто протягивала вам оливковую ветвь.

Райт поднялся с места и величавой поступью подошел к окну, оказавшись от Стивена на расстоянии всего в несколько футов. На нем был отлично скроенный темно-серый костюм.

— Получается, вам скорми ли сказку о Золушке? — насмешливо проговорил он, положив одну руку на оконную раму и глядя в сад. — У Сюзи всегда была склонность все драматизировать. Тогда как правда заключается в том, что мой отец был старомодным человеком, который считал, что наследником обязан стать старший сын. Поскольку таково было его последнее желание, я почел своим долгом выполнить его.

Стивена так и подмывало заявить, что уважаемый и достойный человек непременно позаботился бы о своей незамужней сестре, которая посвятила всю свою молодость уходу за родителями. Однако он приехал сюда для того, чтобы получше познакомиться с этим человеком, а не восстанавливать его против себя.

— Я уверен, что вы отдаете себе отчет в том, что Сюзанна вполне могла опротестовать завещание, — ровным голосом заметил Стивен. — И она почти наверняка выиграла бы дело, учитывая то, что на протяжении длительного времени ухаживала за своими родителями. Но она не сделала этого, и это означает, что ей пришлось жить в крайне стесненных обстоятельствах. Я полагаю, что, когда она написала вам об Аннабель, то хотела таким образом показать вам, что не держит на вас зла.

— Как долго вы с ней знакомы? — поинтересовался Райт с пренебрежительной усмешкой.

— Около трех месяцев, — ответил Стивен.

— А я знаю ее с самого рождения, и мне также известно, почему она написала то письмо. Ей нужна была милостыня.

Стивен разозлился. Он прекрасно помнил, какую эйфорию испытывают новоиспеченные родители и как им хочется поделиться своей радостью с друзьями и родственниками.

— Я не верю в то, что она руководствовалась такими мотивами, — спокойно возразил он. — Вы ее брат. Если она и надеялась что-то получить от вас, так только то, что вы проявите интерес к собственной племяннице.

— Для Сюзи это означало деньги. Она всегда была паразитом.

— А вот Бет Пауэлл, одна из партнеров моей фирмы, думает иначе, — заявил Стивен.

Стоило Стивену упомянуть имя Бет, по лицу Мартина Райта промелькнула тень удивления. Ему было явно известно об их дружбе.

— Бет знала вашу сестру с тех пор, когда обеим было по десять лет, — продолжал Стивен. — По ее словам, Сюзанна не сама решила остаться дома и ухаживать за вашей матерью, эту роль ей навязали, причем в таком возрасте, когда она не могла представить все отдаленные последствия подобного поступка. А к тому времени, когда она поняла, что это значит, несмотря на то что уже готова была найти работу и начать собственную жизнь, она очутилась в ловушке. Ваш отец всегда утверждал, что не может позволить себе нанять сиделку для вашей матери. Более того, он сказал, что, если Сюзанна не согласится, он поместит вашу мать в дом для престарелых.

— Сюзи всегда предпочитала роль несчастной жертвы, — отмахнулся от него Райт. — О том, что отец может поместить мать в дом для престарелых, и речи никогда не было, он был слишком привязан к ней. Сюзи осталась, потому что так ей было легче.

— Я бы не назвал уход за инвалидом и работу по хозяйству в таком большом доме — причем семь дней в неделю и всего лишь за деньги на карманные расходы, — легкой, — парировал Стивен. — У нее не было развлечений, не было друзей, не было никакой личной жизни. Я бы назвал это рабством.

Теперь он вполне понимал, почему Сюзанна так боялась этого человека. Он был настолько холоден, что походил на рептилию. И еще он был отъявленным лжецом.

— Это Сюзи намекает на рабство? — Райт пожал плечами. — Это так похоже на нее. Правда же заключается в том, что она была слишком ленива, чтобы вести самостоятельную жизнь. На дверях не было замков. Если она так негодовала, то могла подняться и уйти в любое время.

— Эмоциональная привязанность зачастую оказывается прочнее замков, — сказал Стивен. — Но даже если вы не согласны с тем, что ее вынудили остаться и ухаживать за родителями, вы ведь не могли не посочувствовать ей, когда она потеряла своего единственного ребенка?

— Согласен, это было очень печально, — отозвался Райт, но выражение его ледяных глаз говорило, что он не имеет ни малейшего понятия, что это значит — потерять своего ребенка.

— Она была в совершеннейшем отчаянии, — продолжал напирать Стивен. — Но самое главное — Аннабель могла бы не умереть, если бы врач не проявил халатность. Он в буквальном смысле выгнал вашу сестру из поликлиники, посчитав симптомы заболевания Аннабель вирусной инфекцией. Сюзанна была одна, ей не к кому было обратиться за сочувствием или поддержкой. В ее жизни не осталось абсолютно ничего. Я не оправдываю ее за то, что она сделала, но я могу ее понять. А вы?

— Зачем вы пришли ко мне? — перебил его Райт. — Если вы надеялись, что я выступлю со страстным призывом проявить к ней снисхождение, то вы ошиблись.

— Вовсе не поэтому, мистер Райт, — стиснув зубы, выдавил Стивен. Он не мог поверить, чтобы человек был столь бесчувственным. — У меня есть другие люди, которые готовы выступить на суде и рассказать, как несправедливо обошлась с Сюзанной жизнь. Я просто хотел своими глазами увидеть ее брата и узнать, как он живет. — Стивену не терпелось сказать, что Райт просто добавил ему веры в Сюзанну, но он решил промолчать.

— Что это должно означать? — спросил Райт, и в голосе его прозвучала угрожающая нотка.

— Вам известно, что в момент совершения преступления, когда ваша сестра застрелила этих двоих человек, она была сломлена отчаянием и жила в сырой, холодной комнатке на чердаке, убирая в конторах и офисах, чтобы заплатить арендную плату? — спросил Стивен. — Небольшой знак внимания с вашей стороны мог все изменить.

— Я понятия не имел, где она была, — оправдываясь, заявил Райт, и в первый раз за весь разговор Стивен уловил в его голосе нервозность.

— А мне почему-то кажется, что как раз имели, мистер Райт, — ответил Стивен со спокойствием, которого он не ощущал. — Сюзанна позвонила вам в вашу контору в мае 1993 года, вскоре после того, как вернулась в Бристоль. Она просила о помощи, разве не так? И тогда же сообщила вам, что Аннабель умерла.

— Она позвонила мне в неудачное время, — быстро ответил Райт. — И вообще, она изъяснялась сбивчиво, и я ничего не понял.

— Я думаю, если бы моя сестра позвонила мне и сказала, что ее ребенок умер, мне все было бы ясно, — ледяным тоном ответил Стивен.

— С моей стороны было бы лицемерием проявлять заботу, ведь я не имел ничего общего с ребенком сестры, когда девочка была жива, — вспылил Райт. — Кроме того, мне не нравится, когда мне звонят в контору.

Стивен прекрасно понимал, что Мартин в очередной раз проявил жестокость и отказался ссудить Сюзанну деньгами, чтобы поддержать ее, пока она не найдет работу. Но поднимать этот вопрос особого смысла уже не было.

— Сюзанна никак больше не могла связаться с вами, кроме как по телефону в вашей конторе, — спокойно заявил он. — Вы ведь ничего не сообщили ей о том, что переехали сюда, правда?

— А разве я должен был? — Тон голоса Мартина возвысился на целую октаву. — Она была никем для меня. Едва она родилась, как меня выгнали… — Внезапно он умолк, и легкая краска на щеках выдала его: он был раздосадован тем, что позволил всплыть действительной причине его враждебного отношения к сестре.

Стивен с удовольствием принялся бы и дальше задавать вопросы на эту тему, но он сомневался, что Райт откроет для него что-либо новое, поэтому просто сделал себе заметку на память передать его реакцию адвокату Сюзанны.

— Война сделала многих отцов чужими для своих детей, — сказал он, смягчившись. — Сюзанна не виновата в этом. Но в любом случае, ваш отец оказался намного добрее к вам, чем к вашей сестре. Он не противился вашим карьерным устремлениям, не посягал на вашу свободу. И он оставил вам все. Насколько мне представляется, единственное, что он сделал для Сюзанны, это взвалил на нее ответственность, которую ему следовало взять на себя, научил ее стрелять и подарил свой пистолет. Я бы сказал, что это именно вам все досталось очень легко.

Произнося эти слова, Стивен встал — он не собирался ждать, когда ему укажут на дверь. Этот человек был ему неприятен, и дальнейшие расспросы ни к чему бы не привели.

— Благодарю вас за то, что согласились увидеться со мной, — произнес он. — Вас запросто могут вызвать в суд в качестве свидетеля, все будет зависеть от показаний Сюзанны. С Новым годом вас. Не провожайте меня, я сам найду дорогу.

В начале февраля, в пятницу, после работы Бет отправилась в Уэльс. Она ехала одна, потому что у нее не хватило духу пригласить с собой Роя, раз уж поездка означала остановку в гостинице на ночь.

После Нового года они несколько раз встречались, ходили в кино, в ресторан, и однажды в воскресенье она угостила его обедом у себя дома. Они целовались и обнимались, но Рой не предпринимал попыток зайти дальше, а Бет так и не решила, готова ли она рассказать ему о своем прошлом.

Чем дольше она с ним встречалась, тем в большее замешательство приходила. То она горела нетерпением как можно скорее увидеться с ним, то смертельно боялась этого. Ее страшило то, что рано или поздно придется рискнуть и рассказать ему об изнасиловании. Иногда ей казалось, что было бы легче больше никогда не видеть Роя, чем пребывать в постоянном волнении и страхе из-за этого.

Бет надеялась, что, уехав на выходные, она сможет разобраться в своих чувствах. Раньше она никогда не бывала в Уэльсе дальше Кардиффа, и, хотя было очень холодно, синоптики не обещали осадков, и она рассчитывала прогуляться пешком.

С начала года Бет трижды побывала у Сюзанны. Ее визиты не носили официального характера — она предоставила это Стивену. Бет приходила как старая подруга, и они с Сюзанной чаще всего предавались воспоминаниям и разговаривали о годах, прошедших с тех пор, как они виделись в последний раз. Она обнаружила, что теперь Сюзанна нравится ей ничуть не меньше, чем когда та была девчонкой. Может быть, исчезла лишь ее наивность, потому что во многих вопросах она проявляла куда большую практичность, чем Бет, но ее душевное тепло и то, что она заботилась о других больше, чем о самой себе, остались неизменными.

Снова и снова Бет думала о том, какой замечательный социальный работник мог бы получиться из Сюзанны. У нее был прямо-таки талант внушать доверие, и она глубоко понимала людей, включая и тюремщиков, и заключенных.

Во время одного из посещений они заговорили о преступлениях на почве наркотиков, и Сюзанна заявила, что, по ее мнению, наркоманов следует ставить на учет, как было раньше, много лет назад.

— Это заставит проклятых наркобаронов отказаться от своего бизнеса, — с удивительной страстностью заявила она. — Им придется отказаться от поставок наркотиков в страну, а наркоманов будет лечить квалифицированный персонал, в клиниках, там они будут получать чистые наркотики, и им помогут избавиться от пагубной привычки.

Бет не согласилась и сказала ей об этом.

— Если бы ты провела здесь хотя бы пару дней, то скоро начала бы смотреть на вещи так же, как и я, — с жаром заявила Сюзанна. — Женщины, которые сидят здесь, вынуждены воровать и продавать себя, чтобы предаваться своему пороку, другого пути у них просто нет. Но устрани эту нужду, и количество преступлений на почве употребления наркотиков тут же сократится вдвое. Если на улицах не станет пушеров, то новых наркоманов будет все меньше и меньше.

— Я и не знала, что ты такой пламенный борец с наркотиками и наркоманией, — с ноткой иронии заметила Бет.

Сюзанна смерила ее уничтожающим взглядом.

— Ты не изменилась, — сказала она, а потом слабо улыбнулась. — Ты всегда отличалась излишней суровостью. Совсем необязательно вводить себе в вены героин, чтобы понять, почему некоторые люди не могут без него обходиться. Точно так же необязательно самому совершить убийство, чтобы понять, почему другие идут на это. Речь идет лишь о том, чтобы на минуту-другую представить себя на месте другого человека.

— Получается, для того чтобы понимать наркоманов, нужно самому совершить убийство, так? — заключила Бет.

— Да, получается так. Я думаю, у нас у всех один общий недостаток, — ответила Сюзанна и с вызовом скрестила руки на груди. — В общем, мы упорно делаем то, что ведет к катастрофе, но не придаем этому значения. В случае с наркотиками — это твоя собственная катастрофа, в случае с убийством — чья-то еще. Но я бы сказала, что в обоих случаях первоначальное побуждение — это, как правило, заниженная самооценка, неверие в себя.

— Итак, в этом заключается и твоя проблема, верно? — спросила Бет.

Сюзанна не ответила.

— Ну же, отвечай, — легонько поддразнила ее Бет.

Сюзанна бросила на нее холодный взгляд.

— Не смейся надо мной, Бет. Разумеется, я невысокого о себе мнения. Почему в противном случае я позволяла бы людям пренебрегать мной? Я никогда не могла высказать того, что накипело на душе, я держала это внутри себя. Очень многие наркоманы начинают с того же. Они вдруг обнаруживают, что наркотики помогают им полюбить себя. Естественно, это ощущение быстро проходит, поэтому они пытаются вызвать его снова и снова. И вскоре попадают на крючок.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что почувствовала себя лучше, убив Визерелла и Паркс?

— Да, именно так.

Бет пристально посмотрела на Сюзанну и поняла, что та действительно имеет в виду то, что только что сказала. Она вдруг занервничала, хотя и не могла понять почему.

— Значит ли это, что, если бы тебя не арестовали, ты снова пошла бы на убийство?

Сюзанна невесело рассмеялась.

— Я сделала все, чтобы меня арестовали! Это равносильно по-настоящему большой передозировке. Таким образом ты можешь быть уверен, что не сможешь повторить это снова.

В тот день Бет вышла из тюрьмы с ощущением, что ей есть над чем поразмыслить. С того момента, как Стивен встретился с Мартином Райтом и обнаружил, что тот еще более бессердечная и жестокая личность, чем можно было заключить из слов Сюзанны, он по-другому стал относиться к ее делу. В разговоре с Бет он высказал предположение, что душевный надлом у Сюзанны начался еще тогда, когда умерли ее родители, а не после смерти Аннабель, как они полагали сначала. Долгие годы она жила в невыносимом напряжении, а потом две смерти, последовавшие почти одна за другой, обнародование завещания отца и, наконец, отвратительное поведение брата — все это внесло свою лепту в ее душевный разлад. Вот почему, по мнению Стивена, она и сошлась с Лайамом и так странно повела себя, когда уехала, не сказав ни слова старым друзьям и соседям.

Стивен показал Бет статью в медицинском журнале о том, как беременность часто рассеивала депрессию и тревожность даже у тех пациенток, которые страдали ими в течение многих лет. Там же приводились доказательства и того, что у многих женщин после рождения ребенка рецидив болезни не наступал, потому что ощущение радости, которое давало им материнство, поддерживало их на плаву.

Стивен чувствовал (и даже проконсультировался с психиатром, чтобы тот поддержал его точку зрения), что после смерти Аннабель Сюзанна была совершенно сломлена, поскольку к естественной боли утраты добавились и страдания от вновь открывшихся старых ран. По его мнению, Бет наверняка обнаружит, что время, проведенное Сюзанной в Уэльсе, можно считать чем-то вроде ремиссии. Когда же она наконец вернулась в Бристоль и поняла, что у нее никого и ничего не осталось, у Сюзанны случилось умственное помешательство.

Бет была склонна согласиться с ним. Если она сможет раздобыть доказательства того, что Ройбен оказался очередной бессердечной скотиной, который беззастенчиво использовал Сюзанну в своих целях, то в суде она сможет подать апелляцию о частичной вменяемости ее подопечной.

Бет добралась до «Короны» в Кардигане в половине десятого вечера. Брендан, коллега Бет по адвокатской практике, порекомендовал ей эту маленькую гостиницу, в которой он частенько останавливался вместе с женой, тем более, что отсюда до Эмлин Карлисла, ближайшего городка к Хилл-хаусу, коммуне Ройбена, было всего двадцать миль, как сообщила им Сюзанна.

Гостиница оказалась именно такой, какой ее описывал Брендан: прекрасно меблированной и декорированной, очень теплой и очень уютной. Саймон, хозяин гостиницы, был весьма доброжелателен. Когда Бет заметила, что, кажется, слишком устала для того, чтобы ужинать в ресторане, он сам вызвался принести поднос с едой в ее комнату.

Следующее утро выдалось очень холодным, но солнечным, и Бет отправилась в Эмлин Карлисл сразу же после завтрака. Саймон рассказал ей, что там располагалось нечто вроде гетто для тех, кого он, смеясь, окрестил «спаси бродягу» — собирательное название состарившихся хиппи, борцов за права животных, вегетарианцев и других нонконформистов. Он порекомендовал ей остановиться там в пабе на Хай-стрит и для начала поболтать с его владельцем, поскольку тот знал всех в округе на несколько миль и мог объяснить ей дорогу, да и вообще, рассказать о Хилл-хаусе.

Бет надела теплые ботинки, джинсы и толстую меховую куртку. Она надеялась, что после разговора с Ройбеном у нее останется время побродить по окрестностям.

Лавка здоровья, несколько крошечных магазинчиков, предлагающих сувениры, хрустальные шары и магические кристаллы, свечи и карты Таро, свидетельствовали о том, что Саймон был прав, когда говорил, что большую часть населения Эмлин Карлисла составляли «неформалы» и «представители альтернативных учений». Пивной бар, в который направили Бет, еще не открылся, когда она добралась до него, но, поскольку дверь была отворена, а за ней виднелся какой-то мужчина, переставлявший бутылки на полках бара, она решила войти внутрь. Извинившись за свое невольное вторжение, она объяснила, что Саймон из «Короны» в Кардигане посоветовал ей зайти сюда, чтобы ей рассказали, как попасть в Хилл-хаус.

Мужчина выглядел типичным валлийцем — невысокого роста, плотный и коренастый, как рудничная лошадка, с темными волосами и кирпично-рыжей физиономией.

— Хилл-хаус? — повторил он, нахмурившись, словно бы озадаченный просьбой. — А вы там кого-нибудь знаете?

— Нет, — сказала она. — Я просто хочу поговорить с владельцем. Вы знаете его, это Ройбен Морленд? Я так понимаю, это нечто вроде коммуны. Правильно?

— Они предпочитают называть себя именно так, хотя мне они кажутся сборищем ведьм, мошенников и наркоманов, — отозвался он. Похоже, он слегка занервничал и даже немного попятился от нее за стойкой бара, как будто даже говорить подобное было опасно.

Бет решила, что пришла пора выложить карты на стол.

— Я — адвокат, — заявила она и положила на стойку бара свою визитную карточку. — Я представляю одного человека, который раньше жил там. Вот поэтому мне нужно поговорить с Морлендом.

Мужчина взял ее карточку в руку, прочел и снова взглянул на нее, на этот раз с улыбкой.

— Вам повезет, если вы его найдете, — сказал он. — Он не показывался здесь уже целую вечность.

— Так кто же там теперь живет? — спросила Бет, с радостью отметив про себя, что мужчина расслабился. — Я буду благодарна вам за любую информацию.

— Вы же не хотите идти туда в одиночку? — с ужасом воскликнул он. — Слишком много собак и подозрительных личностей. С вами может случиться все, что угодно.

Бет никак не ожидала, что ей будут советовать не ходить туда вообще.

— Да что вы говорите! — с удивлением вскричала она.

Он облокотился о стойку.

— Точно так. Послушайте, это опасно, понимаете? — заговорщическим шепотом поведал он ей. — Они хуже животных, живут в грязи, совсем спятили от своих наркотиков. Все мы здесь обходим их десятой дорогой.

Бет подумала было, что мужчина преувеличивает, что он предубежден против обитателей Хилл-хауса, потому что они не такие, как его соседи. Но, с другой стороны, было бы крайней глупостью отправиться туда одной, не разведав ничего заранее.

— Мне сказали, что Морленд мошенническими уговорами и посулами вынуждает уязвимых и пострадавших людей приезжать туда и жить там, — призналась она.

Мужчина кивнул головой в знак согласия.

— Видал я некоторых бедолаг, которые удрали оттуда, — сказал он. — Я заявил в полицию, но, похоже, они ничего не могут сделать, потому что поместье принадлежит Морленду. Они сказали, что им нужны доказательства совершенного преступления, для того чтобы можно было что-то предпринять. Но все равно его здесь нет, и давненько уже не было видно, скажу я вам.

— Если поместье принадлежит ему и там живут люди, значит, они должны знать, где он, — заметила Бет.

— Знают, наверное, но я не думаю, что они скажут вам об этом.

И мужчина пустился в жутковатые россказни о том, как летом туда приезжают банды бездельников и тунеядцев, собирающиеся на свои дикие шабаши. Он заявил, что местные жители боятся оставлять свои дома без присмотра из опасения, что их ограбят. Эти подозрительные личности угоняют автомобили; поля и перелески завалены мусором, а дети находят шприцы и иглы на обочинах дорог и тропинок.

Бет поняла, что во времена Сюзанны такого не было, в противном случае, она рассказала бы об этом. Также было непохоже, чтобы кто-нибудь и сейчас там изготовлял и продавал сувениры. Она подумала, что, скорее всего, нынешнее положение вещей сложилось после исчезновения Ройбена.

Но тут, когда Бет уже начала подумывать о том, что ей, наверное, придется обратиться в местный полицейский участок, владелец пивного бара поведал ей, что сейчас в деревне живет девушка, которая раньше обитала в Хилл-хаусе.

— Она немногим лучше остальных, — заявил он, презрительно наморщив нос. — Но она хотя бы работает, разрисовывает всякую посуду и больше не общается с тем сбродом из поместья. Вы можете поговорить с ней. Она живет в последнем коттедже по дороге.

Бет поблагодарила его за помощь и, оставив свой автомобиль на стоянке возле бара, пешком отправилась к дому, на который ей указали.

Коттедж был крохотным и обшарпанным, когда-то белые стены были в пятнах зеленой плесени, а с входной двери облезала краска. Бет постучала, и ей открыла беременная женщина, в джинсах и заляпанной красками рабочей блузе; ее соломенные волосы явно требовали мытья.

Бет коротко объяснила ей, что пытается разыскать Ройбена Морленда.

— Я не знаю, где он, — оправдывающимся тоном заявила молодая женщина. — Я больше не имею ничего общего с той бандой, которая живет в его доме.

У нее был явный лондонский выговор, слегка смягченный валлийским певучим акцентом. Бет решила, что ей еще нет тридцати, а выглядит она старше из-за своего изможденного вида и серого цвета кожи. Бет представилась, протянула свою визитную карточку в качестве доказательства и сказала, что ведет расследование по поручению Сюзанны Феллоуз, которая проживала в Хилл-хаусе.

Женщина удивленно ойкнула.

— Она ведь застрелила двух человек в Бристоле, правда? — выдохнула она. — Я видела это в новостях. Не могу поверить, она же была настоящей леди.

— Так вы знали ее? — спросила Бет. — Вас случайно не Меган зовут?

— Да, — отозвалась та, с подозрением прищурившись. — А вы откуда знаете?

— Просто догадалась. Сюзанна о вас рассказывала, — ответила Бет. — Она говорила, что вы художница. Могу я войти и немного поговорить с вами?

Меган мгновенно насторожилась.

— Мне не нужны неприятности, — заявила она.

— Я здесь вовсе не для того, чтобы навлекать неприятности на кого-либо, — сказала Бет. — Совсем немного дополнительной информации, вот и все, что мне нужно.

Меган неохотно приоткрыла дверь пошире.

— У меня небольшой беспорядок, не убрано, в общем. Я спешу закончить одну работу, так что вам придется принимать меня такой, какая я есть.

«Небольшой беспорядок» был явным преуменьшением. Собственно, это был даже не дом, а пыльная, захламленная мастерская. Большой стол посредине комнаты был заставлен вазами и подставками под лампы, которые Меган, похоже, разрисовывала вручную. С одной стороны стола громоздились залежи белой посуды, а с другой стояли ящики с готовыми изделиями.

— Я разрисовываю их, а потом у меня забирают на глазировку и обжиг, — объяснила Меган.

— Сюзанна говорила, что вы очень талантливы, — заметила Бет, глядя на подставку для лампы, разукрашенную розовыми цветами, которые выглядели бы вполне уместно даже в «Либертиз»[5]. — Она была права, сразу чувствуется рука мастера.

Меган пожала плечами.

— Это все, что я умею делать, — сказала она. — Конечно, мне хотелось бы иметь настоящую студию и печь для обжига и сушки, но на фарфоровом заводе в Кардигане мне неплохо платят, так что грех жаловаться. Хотя не представляю, как буду выкручиваться, когда родится ребенок.

Бет огляделась. Это был настоящий барак, лачуга. Грубо оштукатуренные стены уже долгие десятилетия не знали краски, жалкий огонь, горевший в очаге, едва-едва разгонял холод по углам. Лестница была сколочена из простых, неструганых досок, и даже в углу закутка, выделенного под кухню, громоздились коробки, и все покрывал слой фарфоровой пыли. Бет не могла себе представить, как Меган собиралась жить здесь с ребенком, — без сомнения, наверху было не чище.

Меган опустилась на табуретку у стола и жестом показала Бет, чтобы та села в стоявшее у очага мягкое кресло с ободранными подлокотниками и рваной обивкой сиденья.

— Не возражаете, если я продолжу работу, пока мы будем разговаривать? — спросила Меган, беря в руки кисточку. — Я уже говорила, у меня срочная работа.

— А когда вы жили в Хилл-хаусе, вы занимались тем же самым? — спросила Бет, глядя на миску, разрисованную крошечными фиалками. Работа была потрясающей, и после обработки готовое изделие можно будет продать, вероятно, никак не меньше чем за тридцать фунтов.

— Не-а, — скривилась Меган. — Мы обычно делали маленькие оштукатуренные коттеджики, а потом раскрашивали их. Так, дешевые безделушки для туристов. Ройбен не разрешал нам делать вещи, для которых требовалась бы печь для обжига и сушки.

Бет решила, что это означает, что Ройбен предпочитал количество качеству.

— Вы ведь уже жили в Хилл-хаусе к тому времени, когда там появилась Сюзанна, правильно? — задала она следующий вопрос. — Не могли бы вы рассказать мне, какой она была тогда?

— Чокнутой, — без обиняков заявила Меган. — Без конца твердила что-то о том, что Господь покарал ее, отняв у нее ребенка.

— Покарал! — воскликнула Бет. — За что?

— Не знаю, — равнодушно передернула плечами Меган. — Она никогда не говорила об этом. Но она была не из тех, кто способен совершить что-то плохое, поэтому я и решила, что она просто помешалась от горя. Ну, как бы то ни было, большинство людей, попадавших туда, были какие-то странные. Я не очень-то обращала на все это внимание. А вот Сью мне понравилась, она там все вымыла, готовила для нас разные вкусности. Она была очень… — Меган умолкла, очевидно пытаясь подобрать наиболее подходящее слово, — материнской, вот. Ей нравилось ухаживать за людьми. Как только она освоилась, с ней все стало нормально.

— Получается, ее сумасшествие прошло?

— Да, через несколько недель она стала такой же нормальной, как вы или я. Ей там понравилось, она была счастлива. Ей нравилось гулять, находиться на свежем воздухе, она любила цветы и все такое.

Теплые интонации в голосе Меган позволили Бет заключить, что та полюбила Сюзанну и что Сюзанна, вполне вероятно, оказала на нее хорошее влияние.

— Так что же случилось потом? Почему она уехала? — спросила Бет.

— По той же самой причине, почему уехали все остальные: они просто поняли, что Ройбен — полное дерьмо.

— Но ведь у Сюзанны был с ним роман, разве нет? — поинтересовалась Бет.

Меган невесело рассмеялась.

— Да у него со всеми женщинами там был роман, включая меня. Он называл это «сексуальным исцелением». Он был настоящей сволочью, заставлял каждую из нас поверить в то, что мы были особенными. А потом переходил к следующей.

— Все женщины были «его женщинами»? — с удивлением переспросила Бет.

— Естественно, иначе с чего бы любая женщина осталась бы там и работала на него как проклятая?

— Но Сюзанна знала об этом? Я имею в виду — когда впервые попала туда?

— Нет, это было одно из правил, о которых мы особенно не распространялись, — ответила Меган и смущенно захихикала. — Во всяком случае, две последние его жертвы ушли оттуда еще до того, как там появилась Сюзанна. Мне было наплевать на Ройбена, а у двух других женщин, с которыми он в свое время путался, появились свои мужчины, так что мы ничего не сказали. Кроме того, мне казалось, что Сюзанна на него хорошо действует. Он вел себя с ней очень мило. Наверное, ему нравилось то, как она ухаживает за ним и за домом. Потом, он перестал приставать ко мне, так что мне хотелось, чтобы у них все получилось.

— Но Сюзанна все-таки узнала о других женщинах?

— Ей швырнули правду в лицо, — сказала Меган. — Просто однажды вечером он привел с собой эту фифу Зою, и Сюзанне осталось либо смириться с этим, либо уйти.

— А кто была эта девушка и откуда она взялась?

Меган лишь пожала плечами в ответ.

— Ну, и как же Сюзанна восприняла все это? — продолжала Бет.

— Не так плохо, как я ожидала. Несколько раз я заставала ее плачущей, но это было и все. Она говорила, что когда-нибудь Ройбен заплатит ей за все, и так оно и случилось, собственно, потому что после ее ухода все развалилось в самом буквальном смысле. Мне думается, что именно поэтому он потерял всякий интерес к поместью и убрался оттуда.

— И кто же сейчас живет в доме?

— Какие-то уроды, — с отвращением в голосе и на лице отозвалась Меган. — Они приходят и уходят, превратили дом в настоящий притон. Если Ройбен в самом ближайшем времени не появится и не выгонит их оттуда, дом не будет стоить и гроша.

— И давно Ройбен отсутствует?

Меган недоуменно пожала плечами.

— Года два, наверное. Не могу вспомнить точно, да и он, скорее всего, возвращался уже после того, как я ушла оттуда. Я уехала вскоре после Сью, без нее мне стало там совсем невмоготу. Я хотела уехать сразу же, но у меня не было денег.

И она пустилась в объяснения, сказав, что этот коттедж принадлежит старику по имени Эван, что он пустил ее к себе и позволил ей ночевать в свободной комнате.

— Я пробыла здесь всего несколько недель, а потом с ним случился сердечный приступ и он умер, — продолжала она. — Поверенный Эвана сказал, что я могу продолжать жить здесь, пока они не найдут того, кто унаследует коттедж.

— Получается, что, может быть, вам в любой момент придется уехать отсюда? — вопросительно заметила Бет.

Меган в очередной раз только пожала плечами.

— Пожалуй, что так, но я уже давненько ничего от него не слышала.

Теперь Бет намного лучше понимала эту женщину, ведь она так походила на многих ее клиенток. Скорее всего, она ушла из дому в совсем еще юном возрасте, жила, где придется, баловалась наркотиками, подвергалась издевательствам и домогательствам со стороны многих мужчин еще до того, как встретила Ройбена. Тем не менее, несмотря на убогость ее жилища и неряшливый внешний вид, в ней ощущалось какое-то достоинство. Она не жила на пособие, и не было похоже, чтобы она продолжала употреблять наркотики.

— Отец ребенка остался с вами? — поинтересовалась она.

— Нет, он смылся сразу же, едва узнал, — с коротким напряженным смешком ответила Меган. — Но ведь все мужчины — сволочи, разве не так? Сью всегда так говорила. Она была права. Именно она заставила меня попробовать заниматься художественной росписью.

— Вот как? — воскликнула Бет, хотя на самом деле вовсе не удивилась: Сюзанна всегда умела разглядеть талант в других людях.

— Да, — глупо ухмыльнулась Меган. — Как-то она увидела, как я перерисовываю из книги одну картину с цветами. Она убедила меня попробовать рисовать на других материалах. Ну, я и разрисовала бордюр вокруг кухонного окна, стала рисовать на ткани и на других вещах. Она сказала мне, что я талантлива.

Бет расслышала в ее голосе нотки гордости собой и благодарности женщине, которая подвигла ее на такое. И ей живо вспомнилось, как и с ней Сюзанна проделывала то же самое.

— Вы случайно не знаете, чем другие люди платили Ройбену за право жить здесь? — спросила Бет.

— Они отдавали все, что имели. — Меган передернула плечами. — У Роджера была отличная машина, так вот, ему пришлось продать ее. Хитер говорила мне, что она отдала Ройбену две тысячи фунтов. Но я готова держать пари, что больше всего ему удалось выкачать из Сью.

— Правда? — переспросила Бет. — А мне казалось, что у нее не было ничего особенного.

— И она тоже так считала, пока не нашла записку от устроителей одного аукциона в Бристоле. — Меган хрипло рассмеялась. — Она рылась в его вещах, пытаясь понять, сколько же денег он выручал за продажу сувениров, — впрочем, ей так и не удалось ничего доказать. Так вот, она обнаружила эту записку: Ройбен получил семь тысяч фунтов от продажи ее вещей. Сью была в ярости. Она даже не представляла, что они столько стоят.

Теперь уже Бет была озадачена. Она не могла понять, почему Сюзанна не рассказала об этом Стивену.

— Вы уверены?

— Ну да, она показывала мне записку. Можете проверить сами, если не верите мне. Это была настоящая фирма по проведению аукционов в Бристоле. Они ведь сохраняют в архиве свои записи, так?

Бет мысленно пообещала себе связаться со всеми устроителями аукционов в Бристоле. Такое свидетельство может оказаться очень полезным.

— Вы не могли бы поехать со мной в Хилл-хаус? — спросила она.

Меган замерла с кисточкой в руках и с ужасом уставилась на нее.

— Вы шутите! Да они натравят на нас собак.

— Сколько людей там сейчас живет?

— Человек восемь, насколько я знаю, — сказала она. — Но их число все время меняется. Да и все равно, они почти наверняка не знают, где сейчас Ройбен, не думаю, чтобы кто-нибудь из них вообще когда-либо встречался с ним.

— Но ведь это же его дом, правильно?

— Да. А какая разница? Они всего лишь бродяги, незаконно поселившиеся на чужой собственности. Они самовольно захватили поместье.

— Послушайте, мне обязательно нужно посмотреть на дом, — решительно заявила Бет. — Вы не могли бы проехать со мной хотя бы половину пути? Вы останетесь в моей машине, а если со мной что-нибудь случится, то вы позвоните в полицию по телефону, который есть у меня в машине.

— Но ведь я потеряю время, которое могла бы потратить на рисование, — Меган бросила на Бет хитрый взгляд, означавший, что она не возражала бы против денежной компенсации.

— Я дам вам двадцать фунтов, — предложила Бет.

— Хорошо. — Меган решительно отложила кисточку. — Но я остаюсь в машине, правильно?

Мощеная дорога, по которой они выехали из Эмлин Карлисла, превратилась в узкую проселочную, которая вывела их на открытую местность, где уже не было домов, а потом Меган показала Бет, где нужно свернуть на едва заметную колею, убегавшую куда-то вдаль, через поля. Бет могла себе представить, как красиво здесь должно быть весной и летом, но, на ее вкус, природа вокруг выглядела слишком уж дикой.

Меган, сгорбившись, сидела на переднем сиденье, закутавшись в старую дубленку, и, поскольку в машине работал обогреватель, Бет вскоре почувствовала запах немытого тела девушки. Но, несмотря на свой мрачный и замкнутый вид, она без умолку болтала всю дорогу о том, каким замечательным местом ей сначала показался Хилл-хаус и как он здорово отличался от Лондона, где она выросла.

— Мы жили в муниципальной квартирке в Ротерхите, — рассказывала она. — Пятеро детей и наша мать, в трех комнатах. Я все время мечтала о полях и морских побережьях так, как другие мечтают стать звездами кино. Как-то вечером в пабе я встретила этого малого из Уэльса, и когда он сказал, что может отвезти меня в Уэльс, мне даже в голову не пришло задуматься, могу ли я ему доверять и как далеко мы поедем. Он бросил меня в Свонси. Полагаю, он попросту был женат.

— Сколько же вам было тогда, Меган? — спросила Бет.

— Шестнадцать, — ответила она. — И с тех самых пор я так и застряла в Уэльсе. Пару лет я провела в Свонси, занималась то тем, то этим, потом встретила Ройбена и приехала сюда. У меня было такое чувство, словно мне снова начало светить солнце.

Бет кивнула. Она вполне могла представить себе, что это значило — «то тем, то этим». Наверное, Ройбен показался бедной девочке спасителем.

— Сюзанна происходила из хорошей семьи, правда? — спросила Меган. — Она была очень обстоятельной, чистоплотной, все время мыла и убирала. Я помню, что одно время даже дразнила ее «чистюлей». Ей следовало бы выйти замуж за какого-нибудь нормального парня. Но, по-моему, она окончательно рехнулась после смерти своей маленькой девочки.

— Она когда-нибудь говорила о ней? — поинтересовалась Бет.

— Нет, в общем-то, наверное, ей было слишком больно рассказывать о ней. Хотя иногда я заставала ее в слезах, и я знала, что она думает о ней. Тот доктор, которого она застрелила, был виноват в том, что ее малышка умерла?

— Да, — ответила Бет. — А о нем она тоже ничего не говорила?

— Только то, что если бы он был настоящим доктором, то сразу понял бы, как сильно больна ее маленькая девочка. Я поверить не могла, что это действительно была она, когда услышала о происшествии в новостях. Конечно, она, может, и снайпер, но я не думаю, что она когда-нибудь направляла оружие на человека.

Бет едва не подпрыгнула от удивления.

— Так вы знали, что она умеет стрелять?

— Ну да, в общем. Она часто стреляла кроликов и диких голубей из дробовика. Разве она не рассказывала вам об этом? Если бы не она, мы вообще сидели бы без мяса. Особенно вкусным получалось у нее запеченное мясо — просто пальчики оближешь.

— Это был ее дробовик?

— Нет, Ройбена. Хотя сам он совсем не умел стрелять. Мне кажется, больше всего его выводило из себя то, что у нее это получалось так здорово. — Меган внезапно умолкла — они прибыли в Хилл-хаус.

За деревьями виднелся жилой фермерский дом, примостившийся на склоне горы. Он выглядел именно таким, каким Бет его себе представляла: из серого камня, с маленькими окнами, только еще более запущенный, с зарослями сорняков на крыше. Из трубы вился дым, но никого не было видно, даже собак, о которых ее предупреждали.

— Будьте осторожны, — сказала Меган, с тревогой глядя на Бет. — Уходите сразу же, если они начнут вести себя грубо.

— Не беспокойтесь обо мне, я уже достаточно большая, чтобы позаботиться о себе, — откликнулась Бет и показала на трубку телефона в машине. — В крайнем случае воспользуйтесь им.