Слово джентльмена

Глава 5

Когда кеб остановился у парадного крыльца дома Барретов, Люсинда спрыгнула на землю, подбежала к двери и нетерпеливо постучала. Открывший дверь слуга учтиво поклонился и знаком пригласила ее в холл, однако Люсинда, не останавливаясь, проскользнула дальше и взлетела по лестнице на второй этаж. Закрыв за собой дверь в комнату, она быстро переоделась в платье, предназначенное для приема гостей, после чего спустилась в гостиную, где ее уже ждал генерал Баррет.

– Лорд Джеффри обещал прийти после обеда, – сказал он вместо приветствия.

Однако Люсинда задержалась у Карроуэев значительно дольше, чем рассчитывала, и теперь у нее осталось время лишь на то, чтобы положить в вазу персики, которые она только что нарвала в саду.

Неприятный разговор с Робертом не очень огорчил Люсинду, а потому она твердо решила пустить дальнейшее развитие их отношений на самотек, отнюдь не намереваясь притворяться обиженной и избегать встреч с Робертом или чувствовать за собой какую-то вину перед ним. Люсинда уверяла себя, что теперь уже сам Роберт должен решить, создавать ли ему розарий или нет. А все же любопытно, продиктована ли столь неожиданно вспыхнувшая в Роберте любовь к розам лишь интересом к садоводству или же чем-то более серьезным и глубоким? Во всяком случае, раньше подобного увлечения за ним она никогда не замечала.

Короче, что именно побудило Роберта с таким рвением заняться розарием, пока оставалось для Люсинды секретом. Однако, проведя некоторое время в его обществе и поминутно читая в его бездонных глазах немой вопрос, она начала надеяться, что ее нехитрый подарок не остался незамеченным. Наверное, именно поэтому она постоянно украдкой смотрелась в зеркало, стоявшее на туалетном столике у ее кровати.

Как только горничная Элен застегнула на шее Люсинды жемчужное колье, снизу донесся стук входной двери и низкий голос лорда Джеффри, отвечавшего на приветствие Боллоу. Сердце Люсинды учащенно забилось. Он уже пришел! Наступило время урока!

Люсинда задержалась еще на несколько минут у себя в комнате, чтобы расчесать локоны и уже в который раз продумать линию поведения со своим первым учеником. Она бы посвятила этому куда больше времени, но все ее мысли были заняты предстоящей встречей с Робертом, и это мешало ей сосредоточиться на чем-либо другом. Удивительно, но всего несколько минут назад Люсинде казалось, что разговоры с человеком, из которого можно с трудом выжать хотя бы слово, для нее не должны стать особенно обременительными, тем более что Роберт уже соблаговолил поговорить с ней…

Кто-то осторожно постучал в дверь.

– Мисс Баррет! – донесся из коридора голос дворецкого. – Отец просит вас зайти к нему в кабинет.

– Сейчас зайду! – задумчиво ответила Люсинда, чуть приоткрыв дверь.

Она понимала, что ей предстоит непростой разговор с генералом. Отец явно намерен обсудить ее будущее замужество.

Стараясь выбросить из головы подобные мысли, Люсинда последовала за Боллоу к двери отцовского кабинета. Проскользнув внутрь, она лучезарно улыбнулась сначала генералу, а затем лорду Джеффри, сидевшему вместе с ним за столом:

– Добрый день, папа! Лорд Джеффри!

Генерал поднял голову и кивнул в ответ. Джеффри сделал шаг навстречу Люсинде и, взяв ее за обе руки, крепко сжал пальцы.

– Мисс Баррет, – начал он, – ваш отец сообщил мне, что вы согласились протоколировать наши беседы.

– Да, согласилась, – ответила Люсинда и, подойдя к отцу, поцеловала его в щеку – Если не возражаете, я расположусь у подоконника, чтобы не мешать вашей беседе. Будьте уверены, я запишу каждое ваше слово.

– Что за ерунда! – Генерал сморщился, выдвинул стул и указал на него дочери. – Я всегда говорю особенно свободно и интересно в присутствии слушателей, прежде всего тех, кто старательно записывает мои слова. Так что садись и начнем!

Пока Люсинда вынимала карандаш и открывала блокнот, Баррет вытащил из шкафа обтрепанный и подпаленный снизу журнал со своими записями, сделанными в Саламанке.

– Будьте прокляты, парусники, обстрелявшие корабль, на котором я возвращался в Англию после того, как Бонн отплыл на Эльбу! – проворчал генерал, перелистывая страницы журнала. – К сожалению, мой журнал с записками, сделанными в Памплоне, оказался почти полностью уничтожен, и все благодаря этому мерзкому полковнику, пожелавшему получить ломтик поджаренного хлеба, дабы преодолеть морскую болезнь!

– Надеюсь, вы понизили его в чине. – Лорд Джеффри презрительно фыркнул. – Должен заметить, нечто подобное действительно имело место в Памплоне, так что, возможно, ваше описание в наивысшей степени совершенно и крайне интересно! Я тоже был бы счастлив позволить себе своеобразную пробу пера в связи с событиями в Памплоне, коих оказался свидетелем. Как знать, глядишь, кому-нибудь это покажется интересным!

– Было бы очень мило с вашей стороны, милорд, – склонил голову генерал.

– Пожалуйста, без «милордов» – для вас я просто Джеффри, тем более что при трех живых старших братьях возможность наследования мною титула выглядит полной бессмыслицей.

– Что ж, тогда просто Джеффри. – Генерал улыбнулся. – Значит, Саламанка была первым местом вашей службы, не так ли?

– Да, именно так! И заодно прелюдией первого сражения, в котором я участвовал. Пуля, выпущенная французским мушкетером, сорвала с меня шляпу, как только я сделал всего один шаг по полю битвы.

Люсинда, внимательно слушая их разговор, старалась занести в блокнот каждое произнесенное слово, дату, описание погоды, передвижения войск, отражение чувств рассказчика…

Ей казалось, что она ощущает накал битвы, видит дым орудийных залпов и шеренгу союзных войск, которой маршал Веллингтон пытался прикрыть арьергард корпуса Огастуса Мармона от атак французской конницы.

Все это так ярко вставало перед мысленным взором Люсинды, как будто она сама присутствовала на поле сражения при Ватерлоо. Ее охватила нервная дрожь, когда лорд Джеффри рассказывал о том, как весь его полк почти полностью утонул во время переправы через реку Тормес в самом конце битвы.

– Извините! – Люсинда слегка покраснела, заметив, что отец и лорд Джеффри с удивлением на нее смотрят. – Вы, Джеффри, нарисовали настолько яркую картину великой битвы, что я просто не могла не разволноваться! Мне показалось, будто я сама присутствовала при всем этом!

Джеффри улыбнулся и покачал головой:

– Я надеюсь, все эти ужасы не скажутся на психике столь тонкой и благовоспитанной девушки, как вы.

– Понимаете ли, милорд, я никогда своими глазами не видела сражений, а только читала о них в записках отца и его письмах домой из действующей армии. Кроме того, сразу же после окончания этой ужасной войны я работала в военных госпиталях, ухаживая за ранеными и стараясь по возможности облегчить их страдания. И еще. Дочь генерала Баррета не могла бы вырасти, не зная хоть что-нибудь о войнах и сражениях, в которых ее отец принимал участие.

– Причем она черпала свои знания из его самых достоверных и детальных рассказов, – с гордостью добавил генерал Баррет, – и никто не смеет что-либо в них оспаривать!

– Позволю себе добавить, – отозвался Джеффри, – что при всей открытости и честности вашего отца, Люсинда, он не сможет включить в свои воспоминания некоторые частные аспекты описываемых им батальных событий просто потому, что о них не принято говорить с женщиной или писать.

– Я… – хотела было возразить Люсинда, но Джеффри перебил ее:

– В конце концов, за что еще могут сражаться солдаты, если не за сохранение мира и спокойствия в своих домах? Поэтому каждая фраза воспоминаний должна освещать именно этот вопрос. Остальное не стоит изведенных чернил!

– Очень ценное уточнение, Джеффри, – одобрительно кивнул генерал. – Вы не станете возражать, если я попрошу Люсинду непременно записать это в блокнот?

– Ни в коем случае! Наоборот, буду очень признателен мисс Баррет, если она сделает это… – Джеффри вынул из кармана жилета маленькие часики и сверил их с большими старинными, висевшими на стене. – Извините, но на четыре часа у меня назначена очень важная встреча. Вы позволите мне на время прервать нашу в высшей степени интересную работу?

– Разумеется, Джеффри, вы не должны опаздывать. Идите и помните: мы сегодня положили начало очень полезному делу… – Генерал бросил взгляд на раскрытый настольный календарь: – Вы согласны продолжить наш разговор во вторник за обедом? Кстати, мой повар чудесно готовит жареных цыплят…

– С огромным удовольствием! – Джеффри с нежностью посмотрел на Люсинду.

– Итак, в полдень? – переспросила она, вставая со стула.

– Да, пусть это будет полдень, – согласился Джеффри.

Он протянул Люсинде руку, и их рукопожатие продолжалось значительно дольше, чем того требовал этикет. Люсинда не могла этого не заметить.

«Боже мой! – подумала она. – А ведь дело пошло очень даже быстро! Обед во вторник, несомненно, еще больше подтолкнет его!»

– Очень милый и достойный парень, – заметил генерал, когда Джеффри вышел из кабинета.

– Думаю, ты прав, – согласилась Люсинда.

– А все еще в чине капитана! Нельзя сказать, чтобы он с особым усердием выполнял свой воинский долг, но если бы полк Бони отличился под Ватерлоо, то он был бы уже майором, а может быть, и полковником. По своим способностям он вполне этого заслуживает. Просто война как-то обошла его стороной…

– Думаю, с нас уже довольно войн, – подытожила Люсинда. – Я просто счастлива, что ты оставил армейскую службу и занялся мемуарами! Спасибо тебе за это!

– Да-да, моя девочка! – Генерал рассмеялся и вновь повернулся к столу, на котором были разложены его записи.

Люсинда не сомневалась, что в недалеком будущем эти исписанные мелким почерком листки бумаги непременно превратятся в объемистую книгу.

Баррет еще раз посмотрел на дочь и хитро улыбнулся:

– Очень рад, что ты предложила мне с ним проконсультироваться!

– Я тоже! – откликнулась Люсинда, на этот раз без особого энтузиазма.

Выйдя из отцовского кабинета, она направилась в библиотеку, чтобы взять карту Италии и отдельно Саламанки. Люсинда предположила, что Роберт мог воевать именно там, и хотела, вызвав его на разговор о войне, сравнить услышанное с воспоминаниями, содержавшимися в дневнике генерала Баррета. Но предварительно ей надо было самой детально разобраться в том, что происходило тогда, а напрямую расспросить обо всем Роберта она не решалась.

Надев куртку и натянув перчатки для верховой езды, Роберт уже спускался по лестнице, когда услышал за собой скрип ступенек. Обернувшись, он увидел Эдварда. Черт побери! Вот поэтому-то он и предпочитал кататься верхом по ночам, а не при дневном свете!

Действительно, ему пришлось некоторое время отвечать на вопросы младшего брата.

– Ты куда это собрался? – бесцеремонно спросил тот.

– По делам, – буркнул в ответ Роберт.

– Ну вот, ты всегда так отвечаешь! – обиженно вздохнул Эдвард. – А мне, признаться, очень хотелось бы поехать с тобой!

– Тебе будет скучно.

– И все же я бы очень хотел тебя сопровождать, а не сидеть в одиночестве дома! Посуди сам: Шоу с друзьями едет на пикник, Тристан будет заседать в парламенте, а Джорджиана с Люсиндай пойдут по магазинам.

– А мистер Трост? – возразил Роберт, забыв, что у учителя Эдварда сегодня выходной день.

– Мистер Трост поехал навестить свою матушку! – Эдвард надул губы.

Роберт еще раз посмотрел на младшего брата и вздохнул:

– Ну ладно, одевайся.

– Ура! – закричал Эдвард.

Он бросился обратно вверх по лестнице, но вдруг остановился и, недоверчиво посмотрев на брата, спросил с мольбой в голосе:

– А ты не уедешь без меня?

– Нет. Я буду ждать тебя у конюшни, – рассмеялся Роберт. – А пока оседлаю Толли и Вихря.

– Тогда я мигом! – воскликнул Эдвард и помчался переодеваться.

Выйдя из дома, Роберт задержался на несколько минут в саду, проверяя сделанные накануне посадки. Затем он направился к конюшне.

Через несколько минут обе лошади уже стояли во дворе, поджидая хозяев.

– Куда мы поедем? – спросил Эдвард.

– К реке, разумеется.

Они выехали с территории поместья и направились вниз, к берегу.

Несмотря на ранний час, улицы Мейфэра были полны народа. Позвякивая большими бидонами, катились тележки продавцов молока, ползли подводы с мясными тушами, овощами и арбузами. Между ними сновали молочницы, угольщики, мелкие розничные торговцы, девицы в разноцветных платках. На тротуарах тут и там можно было наблюдать степенных, как правило, спиравшихся на трости джентльменов, которые не спеша расходились по конторам государственных учреждений, банкам или страховым компаниям. Воздух оглашался громкими криками разносчиков газет, цоканьем конских копыт по вымощенной булыжником мостовой, скрипом экипажей и грохотом колес.

– Почему ты решил непременно ехать к реке? – спросил Эдвард.

– Потому что хочу наловить рыбы.

– К обеду?

– Нет, для удобрения клумб розария. В книгах по садоводству написано, что переработанная рыба очень полезна для корней алых роз, а их в нашем саду большинство.

– О-о! – протянул Эдвард.

– Что «О-о!»?

– Я просто не собирался спрашивать тебя о розарии и даже не намеревался произносить слово «розы».

– Это кто же тебя подговорил?

– Да все кругом! Сначала – Джорджиана, потом – Тристан, а в последний раз – Шоу. Он чуть ли не до смерти меня напугал, выскочив из комнаты с диким криком: «Не смей при мне говорить о розах!» После этого я действительно возненавидел все связанное с розами.

– Если нам сегодня повезет, то к полудню ты столь же люто возненавидишь рыбу…

– Но ты все же позволишь мне помогать тебе работать в саду?

– Почему бы нет?

– Потому что Джорджиана запретила мне просить тебя об этом.

Между тем они уже почти выехали из городка. Улицы на окраинах выглядели даже еще более многолюдными, нежели в центре, и Роберт неожиданно почувствовал, как нечто тяжелое стало давить ему на грудь. Он постарался дышать глубже.

– Ты действительно хочешь помогать в саду? – спросил Роберт брата. – Сдается мне, тебе было бы куда полезнее покататься на свежем воздухе вместе с Шоу или Тристаном.

– Мне интереснее кататься с тобой, Роберт! – обиженным тоном отозвался Эдвард; – Тем более что у тебя есть чему поучиться.

– Например?

– Например, тому, что ты, когда скачешь на Толли, порой отпускаешь узду и сидишь в седле с совершенно свободными руками. Я бы тоже хотел постичь это искусство на своем Вихре. – Эдвард помолчал несколько мгновений, а потом нахмурился. – Поскольку никто больше не желает говорить о розарии, то я помогу тебе. Ты не должен вкалывать в одиночку!

– Спасибо, Эдвард.

Мальчик просто расцвел от счастья, и мир показался ему очень даже справедливо устроенным. Роберт бросил на него завистливый взгляд. Когда-то он тоже пережил все это, но затем неизвестно почему что-то потерял в своей жизни и до сих пор точно не знал, что именно. Так или иначе, но с тех пор все пошло у него не так, как хотелось бы, а весь мир вдруг стал скучным и неинтересным. Может быть, все произошло потому, что он совершил в жизни нечто такое, после чего возврат к прошлому оказался невозможным?

– Давай купим рыбу вон у того торговца, – предложил Эдвард.

– Пожалуй.

Роберт спрыгнул на землю и подошел к сгорбленному старику, все лицо которого изрезали глубокие морщины. Старик сидел на краю повозки, нагруженной рыбой, и выжидающе смотрел на подошедшего покупателя.

– Я хотел бы купить немного рыбы, – сказал Роберт.

– Прошу вас, милорд! У меня здесь полно любой рыбы, какую только изволите пожелать. Треска, макрель, корюшка и много другой, причем вся свежая, только что выловленная…

– Мне нужно две дюжины тушек любой рыбы, – перебил его Роберт.

– Пожалуйста, милорд! Какого размера желаете?

Роберт развел руки примерно на треть метра:

– Вот таких, если можно!

– Для стола подойдет треска, – посоветовал торговец.

– Мне нужно не для стола, а для удобрения.

– Что?

– Для удобрения цветочных клумб.

– Другими словами, вы намерены смешать мою чистую свежую рыбу с грязью? Извините, но это означает, что она пригодна только для погребения!

– Мы все годимся только для погребения! – буркнул Роберт. – Сколько это стоит?

– Десять шиллингов.

– Восемь! – Роберт выгреб из кармана несколько монет.

– Пусть так, милорд! Правда, в этом случае я не отвечаю за качество!

Рыбу завернули в старые газеты и опустили в глубокую сумку, приготовленную Робертом специально для этой цели.

– Едем! – сказал Роберт Эдварду и вскочил в седло.

Когда они проехали с полмили, Роберт вдруг обратил внимание на то, что Эдвард ведет себя необычно тихо.

– Да что это с тобой?

– Ты плохо разговаривал с тем торговцем, – буркнул Эдвард, – и он обиделся.

– Извини, – невольно смутившись, ответил Роберт. – Я просто неважно себя чувствую. Думаю, мне надо поскорее попасть домой и хорошенько выспаться.

– Помню, каким ты вернулся после битвы с Наполеоном. Шоу был уверен, что ты шел на войну, чтобы умереть, но я знал, что это не так!

– Откуда ты мог это знать?

– Потому что ты мне писал тогда, что собираешься научить меня прыгать через заборы, когда я вырасту. Значит, ты отнюдь не хотел умереть! Эндрю предложил мне то же самое в прошлом году, когда ты был в Шотландии, но я хотел, чтобы меня обучал этому только ты и никто другой!

Роберт совсем забыл о том письме. Это было последнее из всех писем, которые он когда-либо посылал, и он отправил его в ночь… в ночь, которая перевернула всю его жизнь!

Впереди показался знакомый дом.

– Ты должен поучиться у Эндрю, – буркнул Роберт, пуская Толли в галоп.

У ворот конюшни Роберт соскочил с лошади, взял сумку с рыбой и бросил ее рядом с ящичком, в котором лежали саженцы роз. Постояв молча с полминуты, он повернулся и пошел к дому.

В холле он наткнулся на Тристана, и тот неодобрительно посмотрел на него:

– Где тебя черти носили?

– Ездил по делам.

– С Эдвардом?

– Да.

– Ты не должен уезжать вместе с Эдвардом, не сказав предварительно куда.

– Учту на будущее!

– Роберт! Наш разговор еще не окончен!

Но Роберт так не считал. Ему действительно нечего было больше сказать Тристану. Кроме того, его вновь охватила паника, от которой грудь сжало так, что прервалось дыхание.

«Проклятие! – выругался он про себя, ворвавшись в спальню и громко захлопнув дверь. – Ну перестань, перестань же!»

Итак, вера в него Эдварда основывалась на довольно глупом и наивном письме, которое Роберт написал, когда и сам ничего не понимал в жизни. Он вспомнил, какой пронизывающий до костей холод стоял в тот день, когда его отряд пересекал испанско-французскую границу. Вспомнил он и переполнивший его при известии об отречении Бонапарта оптимизм. Все тогда были уверены, что война закончена, но Роберт надеялся, что его полк еще не скоро вернется домой, так как останется в районе прошедших боев для поддержания и укрепления там мира. Полк действительно остался, по уже без Роберта – он был ранен и…

– Эй, Роберт! – донесся из-за двери голос Тристана, но никто не отреагировал на этот призыв. Возможно, он просто не слышал?

– Роберт! – вновь крикнул из коридора Тристан. – Сейчас же открой эту проклятую дверь! Имей в виду, я не шучу!

Прозвучавшие в голосе Тристана негодование и страх вернули Роберта к действительности. Он подошел к двери и резким движением открыл ее.

– Я никогда не допущу, чтобы с Эдвардом случилось что-нибудь плохое! – с опозданием ответил он Тристану.

Тристан молчал, внимательно присматриваясь к Роберту, и вдруг воскликнул:

– Боже мой, тебе плохо? На тебе просто лица нет! Что случилось?

Роберт вытолкал Тристана в коридор и вновь закрыл за ним дверь, приперев ее на всякий случай плечом.

– Я всего лишь хочу тишины и спокойствия! – крикнул он через дверь.

– Хорошо-хорошо! – ответил Тристан, и Роберт услышал, как заскрипели ступеньки лестницы под его тяжелыми сапогами.

Отдышавшись, Роберт снова принялся ходить по комнате из угла в угол. Его взгляд упал на рабочую одежду, висевшую на спинке стула, и он вспомнил, что надо срочно поднять рыбу, которая так и осталась лежать в сумке у дверей конюшни. Малейшее промедление было чревато тем, что местные коты ее безжалостно разворуют. Кроме того, если он в ближайшие часы не обработает рыбным бульоном клумбу, Люсинда выполнит свою угрозу и выбросит всю рыбу в помойное ведро.

Роберт быстро переоделся и спустился в холл. Он постарался стряхнуть с себя усталость и забыть о боли в спине. Раньше подобное ему не удавалось, а сейчас…

Может быть, тут сыграли свою роль розы или… или мисс Баррет?