Смерть в Занзибаре

Глава 13

Дэни устало облокотилась о подоконник своей спальни и посмотрела поверх верхушек деревьев на серебристый простор моря.

Она вернулась в свою комнату около часа назад, намереваясь лечь в постель. Но придя туда, она обнаружила, что совсем не хочет спать. Просто слишком утомлена, даже для того, чтобы раздеться, и слишком расстроена, чтобы получать хоть какое-то наслаждение от красоты ночи. Поскольку вечер выдался ни приятным, ни тихим.

Тайсон и Миллисент Бейтс оба исчезли вскоре после десяти, а Гасси поругалась с Найджелом, который торопливо скрылся, оставив Дэни разбираться с радиолой. Гасси помчалась искать брата, по всей видимости для того, чтобы нажаловаться ему, а Лэш, станцевав с Амальфи крайне сентиментальный вальс, увел ее вниз в сад – якобы для того, чтобы полюбоваться на ночное цветение Царицы ночи, обильно растущей на клумбе, на приличном расстоянии от дома.

Они стояли там так долго, что южная кровь Эдуардо, по-видимому, начала опасно закипать, и, хотя вернулись они порознь, Лэш, пожалуй, совершил ошибку, появившись обратно первым. Поскольку на его подбородке явно виднелись следы губной помады.

Ревнивый взгляд маркиза не преминул это отметить, и глаза его загорелись таким огнем, который в последние годы Рудольфо Валентино, на кого он был весьма похож, способен был бы спалить весь дом. Он произнес короткую шипящую фразу по-итальянски, на которую Лэш ответил столь же кратко на чистом англо-саксонском наречии, и только крайнее волнение Лоррейн предотвратило неприятную сцену.

Амальфи не появлялась довольно долгое время, по меньшей мере часть которого она посвятила приведению в порядок своего макияжа. Она демонстративно игнорировала Лэша и посвятила все свое внимание успокоению расстроенных чувств Эдуардо, однако явно была не в лучшем настроении.

Единственным из присутствующих, кто не проявлял какой-либо нервозности или возбуждения, оказался Ларри Даулинг, и Дэни, чьи собственные нервы находились в неприятно натянутом состоянии, чувствовала не только должную благодарность за это, но и еще больше за тот порыв, который заставил ее отчима включить его в состав их компании, несмотря на то, что в лениво наблюдательном взгляде Ларри мелькало нечто, свидетельствующее, что от него мало что укроется. Она пыталась напоминать самой себе, что для него как для журналиста – будь он очеркистом или кем-то еще – самое важное – это новости и что нынешняя сложная ситуация может стать увлекательнейшим чтивом для жадной до сенсаций публики. Но это, казалось, ничего не значило по сравнению с тем несомненным фактом, что она чувствовала себя в большей безопасности, когда Ларри был в одной комнате с ней, и более неуверенной, когда он выходил.

Она с удовольствием заставила бы себя заняться обычной подготовкой ко сну, но болезненные воспоминания об ужасе, пережитом прошлой ночью, отбили у нее всякую охоту ко сну или к уединению, а огни и музыка, да и странным образом успокаивающее присутствие Ларри, в конце концов, создали у нее иллюзию безопасности. Однако долгие часы, проведенные в аэроплане, начали сказываться на каждом из них, и к одиннадцати часам танцоров охватила дремота, а вместе с ней и дух всепрощения.

Раздражение Найджела прошло, и он извинился перед Гасси, которая зевнула и сообщила ему, что конечно она на него не сердится. Она вообще никогда ни на кого не сердится: даже на тех людей, которые воображают, будто знают что-то о том, с чем знакомы исключительно поверхностно, и… о, Господи, ну, конечно же, она не имеет в виду Найджела…

Амальфи отбросила свою надменность и удостоила Лэша прощающей улыбки, Эдуардо прекратил кипеть, а Лоррейн перестала выглядеть рассеянной и невнимательной и стала искриться и смеяться, так эффектно одаривая всех своим своеобразным и могучим обаянием, что ее гости, за исключением ее дочери, в конце концов отправились спать в самом лучшем настроении.

Летучая мышь промелькнула мимо открытого окна, Дэни вздрогнула и с удивлением обнаружила, что такая простая вещь заставила ее сердце упасть, а дыхание – прерваться. Тем более, что теперь уже совсем нечего было бояться – кроме разве того, что будет раскрыто ее инкогнито, что в общем-то было неизбежно. И тем не менее она продолжала ощущать страх…

Ночь была очень тихой, и дом совсем затих, и теперь, когда погас свет, сад казался только синим, черным и серебристым. Не было видно золотых пятен, за исключением того места, где теплое сияние из ее окна падало на верхушку жараканды, и небольшого оранжевого прямоугольника, едва видимого сквозь заслоняющие его деревья, который свидетельствовал, что Лэш Холден в небольшом гостевом домике у обращенной к морю стены имения тоже еще не спал.

В саду хрипло закричал козодой, напряженные нервы Дэни дернулись от этого звука, и она нетерпеливо отвернулась от окна и посмотрела вверх на странную, окрашенную белой краской комнату, высокий потолок которой находился чуть ли не в двадцати футах над ее головой. Большую и холодную комнату, построенную для какой-то любимой дамы из гарема еще до того, как султан Саид подарил «Дом Тени» своему другу Эмори Фросту – пирату, искателю приключений, отщепенцу и наемнику.

Сколько всего перевидал этот дом на своем долгом веку? Случались ли здесь «темные дела», как намекала Миллисент Бейтс, и помнят ли их эти покои? Дэни вдруг обнаружила, что быстро оглядывается назад, как она однажды уже делала в другой спальне, в отеле «Эйрлайн» в Лондоне. Но позади нее не было ничего, кроме кремового с позолотой письменного стола, на котором кто-то расположил портативную пишущую машинку Ады Китчелл и одинокую книгу, которая по своему виду вовсе не обещала увлекательного чтения.

Взяв ее в руки, Дэни обнаружила, что это какой-то древний том, переплетенный в кожу, которая от жары и муссонных дождей покрылась мучнистой плесенью. Но, несмотря на ее возраст, можно было легко различить название: «Дом Тени» Баркли Фроста.

Дэни улыбнулась, вспомнив суровую критику Тайсона по поводу стиля ее автора, а, углубившись в нее, нашла, что критическое отношение ее отчима вполне оправданно. Проза Баркли была невыносимо педантичной, он никогда не употреблял одного слова там, где можно было использовать взамен его полдюжины других. Тем не менее это было мило со стороны Лоррейн, что она положила эту книгу в ее комнату, и ей следовало бы найти время, чтобы почитать ее, если уж не прочесть целиком.

Положив книгу на место, она заметила, что какой-то любопытный или слишком услужливый слуга открыл футляр пишущей машинки и не знал, как снова закрыть его. Дэни подняла крышку, чтобы откинуть защелки, и увидела, что машинкой пользовались, так как в ней все еще торчал оторванный край листа кремовой бумаги верже, взятого из ящика письменного стола.

Один из слуг «Кайвулими» явно поиграл этой новой и привлекательной игрушкой, а Дэни оставалось только надеяться, что он не успел сломать ее. Она настукала на машинке строчку, в старых традициях информирующую всех добрых людей, что теперь уже пора перейти к цели собрания, и обнаружила, что машина все еще вроде бы функционирует нормально, вынула обрывок бумаги, бросила его в корзинку для бумаг и поставила крышку на место.

Повернувшись, она бросила взгляд на аккуратно застеленную кровать, но сон был все так же далек от нее, как и раньше, и вместо этого она подошла к туалетному столику и, усевшись перед ним, начала рассматривать в зеркале свое лицо. Лоррейн была нрава. Стиль прически выглядел абсолютно непривлекательным, а кожа ее была слишком теплого тона для рыжих волос.

Она сняла очки и, взяв щетку для волос, отбросила завитки со лба, а затем, расчесав ровным рядом локоны, связанные в пучки с каждой стороны головы, разделила мягкую массу волос на несколько узлов на затылке. У Дэни были красивые черты лица, как когда-то у Дэниела Эштона, и если аляповатая прическа с кудряшками низводила ее до уровня посредственности, то строгая придала ей вдруг оригинальность и неожиданную красоту.

Громадный бело-зеленый мотылек влетел через открытое окно и присоединился к нимбу крылатых насекомых, кружащихся вокруг электрической лампочки, и Дэни резко вскочила и, подойдя к двери, выключила свет. Это должно было дать надоедливым насекомым возможность найти обратную дорогу к лунному свету, и она намеревалась отвести им несколько минут, чтобы они смогли улететь, а затем задернуть занавески, прежде чем снова включить свет.

Теперь, когда комната погрузилась в темноту, ночь снаружи казалась почти такой же светлой, как день, и она вернулась к окну, чтобы посмотреть еще раз на тенистый сад и широкое, светящееся пространство моря.

Свет у Лэша исчез, видимо, он уже спал. Однако когда Дэни выключила у себя свет, она заметила, что окно непосредственно над ней все еще светится, потому что теплое сияние продолжало освещать дерево жараканды. Значит, Миллисент Бейтс еще бодрствовала. Бодрствовал, как оказалось, и еще кто-то…

Небольшая точка света двигалась среди теней внизу в саду, и на мгновенье Дэни подумала, что это светлячок. Затем до ее ушей долетело легкое потрескивание ломающихся ракушек и кораллов на извилистой дорожке, и она поняла, что то, что она видит, это горящий кончик сигареты и что кто-то идет по саду в направлении дома.

Маленькая оранжевая искорка на несколько мгновений исчезла за стеной гибискуса и снова появилась, когда мужчина в смокинге мягко поднялся но ближайшему пролету лестницы на террасу и, повернув вдоль нее, исчез за дальним углом дома.

Дойдя до вершины лестницы, он бросил взгляд на окно Дэни, и, когда лунный свет упал на его лицо, она увидела озабоченную складку между его бровями и подавила внезапное желание высунуться и заверить его, что с ней все в порядке. Хотя она и не отдавала себе отчета, почему она считает, что Ларри Даулинг хоть сколько-нибудь заинтересован в ее безопасности. Гораздо более вероятно, что он просто прогуливался по саду в этот поздний час, потому что не мог заснуть, как и она.

Откуда-то снизу из темных деревьев снова прокричал козодой. Но на этот раз резкий звук не заставил ее вздрогнуть, так как мысль о том, что Ларри был где-то поблизости и вообще проведет ночь под одной крышей с ней, оказалась удивительно утешительной. Настолько утешительной, что все напряжение и беспокойство покинули ее, и сразу же ее охватила приятная дремота. Теперь она могла лечь спать. И заснуть.

Комната Дэни находилась на втором этаже в самом конце над столовой у площадки одной из четырех лестниц, спиралью поднимавшихся с внутреннего дворика. Одна из дверей в конце ее спальни вела под прямым углом в небольшую ванную комнату, выходившую на запад, за которой находилась еще одна ванная, побольше, отданная в распоряжение Гасси Бингхем. С другого конца ее комнаты был салон с окнами на ту же сторону, а за ним снова еще одна спальня и ванная, копия ее собственных, которые занимала Амальфи Гордон.

Все остальные комнаты на втором этаже – по обе оставшиеся стороны внутреннего дворика – занимали Тайсон и Лоррейн, в то время как Найджел, Эдуардо, Ларри Даулинг и Миллисент Бейтс располагались в комнатах верхнего этажа.

– Возможно, это не совсем то, что надо, – засунуть Бейтс между всеми этими холостяками, – сказала Лоррейн. – Но каждый, кто хоть раз видел Миллисент в боевой раскраске перед сном, – или вообще просто видел Миллисент! – поймет, что ни один холостяк не удостоит ее, бедняжку, хотя бы даже оценивающего взгляда, поэтому я считаю, что все правильно. Я намеревалась поселить там Аду Китчелл – настоящую. Но ее комнату может занять этот симпатичный парень Даулинг. Он ведь баловень, не правда ли?

Дэни поймала себя на том, что пытается услышать звуки шагов Ларри Даулинга на каменных ступенях лестницы рядом с ее комнатой. Но стены «Дома Тени» были построены слишком солидно, так, чтобы противостоять высокой температуре, мародерствующим пиратам и тропическим ураганам, а тяжелые деревянные двери были старинными, резными и почти звуконепроницаемыми. Она не знала, вернулся ли Ларри в свою комнату или еще нет, но решила, что сейчас он уже это сделал, и поняла, что он, по всей вероятности, поднялся по лестнице для службы в дальнем конце здания.

Легкий бриз дул с моря, колыша внизу листья в саду, и она впервые услышала мелодию тропических островов и коралловых рифов: звук столь же частый и столь же незабываемый, как дыхание ветра в ветвях сосен, как сухой, шелестящий шепот кокосовых пальм.

Это был успокаивающий и приятный звук, приносящий облегчение после тишины и молчания, предшествовавших ему, и Дэни перегнулась через подоконник, слушая его, пока другой звук не заставил ее обернуться. Странный царапающий звук, шедший, казалось, со стороны веранды или из помещения над ней. Видимо, Миллисент вытаскивала перед сном чемодан из-под кровати. Или Ларри Даулинг вытирал ноги о каменную ступеньку. Бриз веял холодком сквозь жаркую комнату, гоня волны по противомоскитной сетке и неся с собой все чудесные ароматы тропической ночи, и тут Дэни услышала, как часы пробили полчаса. Половина первого. Действительно, пора было ложиться спать.

Она задернула занавеску, отрезав лунный свет и мотыльков, и повернулась, чтобы нащупать себе дорогу через всю комнату к выключателю рядом с дверью, когда услышала еще один звук. Странный хриплый вскрик, за которым последовал глухой стук, и раздались они, казалось, прямо из-за ее двери.

Дэни стояла в тишине, прислушиваясь, вся ее дремота исчезла, а пульс снова бешено застучал от паники, пока ей в голову не пришло простое объяснение, и она снова вздохнула с облегчением. Это просто козодой прокричал во дворике, а ветер, должно быть, перевернул неустойчивую урну с вьющимися растениями в конце веранды. Она сочувственно посмеялась над своими страхами и, пройдя вперед в темноте, нащупала выключатель.

Свет загорелся, и комната стала опять надежной, светлой и удобной, и не было никаких теней. Но бриз прошел, и ночь снова затихла, и в этой тишине она услышала опять, даже более явно, тот звук, о котором она раньше подумала, что это Миллисент двигала чемодан: мягкий, медленный, неопределенный звук, напоминавший движение камня по камню, и исходил он вроде бы не столько из комнаты наверху, сколько с веранды снаружи. Он продолжался едва ли больше десяти секунд, но на этот раз он вызвал в голове Дэни неожиданный образ: образ кого-то, кто был ранен и пытается вползти вверх по лестнице. Тот крик, который она услышала, – это же не был крик козодоя, и, конечно, бриз не мог перевернуть ни одну из тех тяжелых каменных урн! Это кто-то крикнул и упал. Ларри!… Предположим, что это был Ларри, шедший по лестнице на цыпочках в темноте, чтобы не разбудить ее, и потерявший опору…

Дэни послушала под дверью, но не смогла услышать больше ни звука. Пытается ли Ларри взобраться по лестнице с подвернутой щиколоткой, или он все еще лежит на темной веранде, пытаясь прийти в себя или корчась от боли?

Забыв об осторожности, она повернула ключ и приоткрыла дверь.

Луна была еще недостаточно высоко, чтобы освещать глубину внутреннего дворика, и Дэни не увидела ничего кроме темноты, за исключением того места, куда падала полоска света из ее собственной двери, образуя узкую желтую дорожку на кокосовой циновке и вырисовывая заполненный цветами кувшин и стройную колонну на фоне черной пустоты позади.

Ни одного лучика света не падало из многочисленных дверей, расположенных напротив друг друга через центральный двор, а ночь опять стала настолько тиха, что в тишине ясно различался плеск золотых рыбок внизу, всплывающих за мотыльком к поверхности бассейна.

Дэни проговорила шепотом, боясь разбудить спящий дом:

– Ларри! Ларри, это вы здесь? Есть здесь кто-нибудь?

Шепот вызвал свистящее эхо под высокой крышей веранды, но никто ей не ответил, и ничто не шевельнулось. Даже рыба в бассейне.

Затем повторное дыхание бриза шелестом прошлось по вьюнам и цветущим кустам в каменных кувшинах, а когда глаза Дэни начали привыкать к темноте, постепенно, словно негативы в кювете с проявителем, появились высокие линии колонн с их закругленными арками, темные прямоугольники дверей в длинной белой стене и очертания каменных кувшинов. Справа она смогла различить протяженное пустое пространство веранды, но слева, там, где лестница, ведущая на первый этаж, резко сворачивала под прямым углом, все тонуло в темноте.

Она широко раскрыла дверь и сделала нерешительный шаг вперед, вглядываясь в тени. Вроде бы там что-то было?… Кто-то. В плотной тени пониже поворота каменной лестницы лежала бесформенная груда, настолько близкая по цвету к циновке, что почти неразличимая.

Дэни подбежала и, остановившись над ней, дотронулась до взлохмаченной головы, которая была повернута под каким-то непривычным углом. Но это был не Ларри Даулинг. Так кто же? Она схватилась за дряблое плечо, отчаянно пытаясь дотащить волоком тяжелое тело поближе к свету из открытой двери, но затем вспомнила, что выключатели света на веранде находятся на стене рядом с лестничной клеткой, и побежала к ним.

Выключатель щелкнул под ее трясущимися пальцами, и шестидесятиваттная лампочка, заключенная в висячий фонарик восточного вида, разогнала тени, отбрасывая изысканно ажурный рисунок на белую стену напротив и на кокосовую циновку. И на Миллисент Бейтс, одетую в пижаму и ночной халат цвета овсянки, лежащую лицом вниз совершенно неподвижно на полу веранды.

– Мисс Бейтс! – умоляла Дэни, стоя на коленях рядом с ней и пытаясь перевернуть ее лицом вверх. – Мисс Бейтс, с вами что-то случилось?

Этот дурацкий вопрос эхом прозвучал вдоль веранды, а голова Миллисент Бейтс скатилась из поддерживающих ее рук Дэни. Бриз раскачал фонарь, и неровные пятна света закачались и запрыгали, создавая иллюзию движения в широко раскрытых, вытаращенных глазах Миллисент. Но мертвая тяжесть ее вялого тяжелого тела была неподвижна. Неподвижно было и все вокруг, за исключением беззвучно пляшущих пятен света и шелеста скомканного клочка бумаги, шевелившегося под дыханием бриза, трепеща на циновке, словно большая бледно-бежевая бабочка.

«Она ударилась, – тупо подумала Дэни. – Сильно ударилась… или же у нее обморок. Нет… это что-то другое… Сотрясение мозга. Мисс Бейтс упала, и ее оглушило. Тут такие крутые ступеньки с низкими декоративными, странно неподходящими к ним, перилами… Должно быть, она в темноте спускалась вниз, чтобы взглянуть, как Гасси устроилась на ночь, поскользнулась и упала».

«Самая дурацкая вещь, какую только можно было сделать, – безумно подумала Дэни. – В темноте!»

Бумажка снова затрепетала с легким шорохом, который заставил ее дико подпрыгнуть, она схватила ее и, засунув в карман, положила инертное тело Миллисент обратно на циновку и выпрямилась – дрожа, но больше не боясь. Нужно немедленно привести кого-то на помощь… Гасси Бингхем… Тайсона…

Она побежала к двери Гасси и забарабанила в нее, а не получив ответа, попыталась открыть дверную ручку и обнаружила, что Гасси тоже предусмотрительно заперлась на ночь. Дэни колотила по двери и звала ее по имени, а тихий дворик подхватывал звуки и разносил их эхом вдоль линии арок: «Миссис Бингхем! Миссис Бингхем… Миссис Бингхем…»

На соседней веранде открылась дверь, обрамляя Тайсона в ярком прямоугольнике света.

– Во имя Вельзевула, что означает этот адский грохот? – загремел Тайсон, добавляя к нему свою долю шума. – Кто здесь? Что случилось?

– Это мисс Бейтс, – воскликнула Дэни. – Тайсон, иди сюда! Она упала с лестницы, и мне кажется, что у нее сотрясение мозга или… или что-то в этом роде. А я не могу ее поднять. Она слишком тяжелая.

Дверь позади нее распахнулась, и явилась Гасси Бингхем, закутанная в фиолетовое шелковое кимоно, украшенное узором из глициний, и с бигуди, неровно укрытыми тюрбаном из лилового тюля.

– Мисс Китчелл? Вы ко мне? Что происходит, на милость Божью? Тайсон, ты…

Тайсон, одетый в одну только скудную набедренную повязку из какого-то веселенького хлопчатобумажного материала, пронесся мимо нее, зажигая по пути свет.

На верхнем этаже загорелись еще лампы, и появились еще головы, заглядывающие вниз: Найджела, Эдуардо, Ларри Даулинга…

Лоррейн бежала по веранде в нелепых, украшенных перьями босоножках на маленьких босых ступнях, и ее высокие каблуки стучали на бегу, а прозрачное неглиже едва прикрывало столь же прозрачную ночную рубашку.

Но уже никто ничего не мог поделать. Миллисент Бейтс была мертва. Она упала чуть ли не с самого верха лестничной клетки на каменный пол веранды и сломала себе шею.