Смешение карт: воспоминания о разрушительной любви

9

Я впервые столкнулся со словом «полиамория» в начале 1990-х. Я заинтересовался новостными группами Usenet, ранней и довольно примитивной формой общения в Интернете, и нашёл группу, называющуюся «alt.polyamory», посвященную обсуждения необычного нового подхода к отношениям.

Я стал общаться в этой группе, размещая там свои мысли о полиамории и вступая в дискуссии с другими людьми, которые разделяли со мной этот новый способ строить отношения. Большинство тех, с кем я там общался, делали приблизительно то же, что и мы с Целести: у них были «основные» отношения, часто брак, и «дополнительные» отношения. Обычно основная пара устанавливала границы того, на что должны быть похожи прочие отношения, порой — очень жёсткие. Право вето, то есть возможность одному участнику пары прекратить отношения другого, встречалось особенно часто. Пары без права вето попадались очень редко.

Эта группа новостей была моим первым контактом с людьми, пытающимися делать то же, что и я. Внезапно, практически за одну ночь, я перешёл от одиноких попыток самостоятельно создать новый вид отношений к общению с другими людьми, со множеством людей, которые прокладывают этот новый путь вместе со мной.

Возможность делиться своими переживаниями была крышесносной. Я чувствовал себя примерно так же, как когда-то в Небраске я, склонившись над своим древним компьютером с модемом на 300 бод, мог впервые связываться с другими людьми, похожими на меня.

Потом, в 1997 году произошло нечто важное.

Сайт xeromag.com первоначально появился в качестве места, где мы с Гаем писали о нашем зине. Тогда он был маленьким, кривоватым и мало посещаемым, если не считать энтузиастов из сообщества зинов.

Мы договорились написать на сайте немного о нас самих и нашей личной жизни, так что каждый из нас сделал по странице. Я выложил в своём разделе сайта некоторое количество своих фотографий. Я всё ещё участвовал о группах Usenet, которые становились всё менее пригодными к использованию из-за нарастающего потока спама. И, так как я продолжал много думать о полиамории, я решил написать там немного и о ней.

Я писал не для аудитории. Я мысленно разговаривал с самим собой десятилетней давности, с тем человеком, который только начал пытаться строить отношения таким образом и так много делал неправильно. Я хотел сказать более молодому себе: «Это нормально. Ты не один. Хотеть того, что ты хочешь — нормально.»

Я писал о выученных мной уроках. Я писал о подходах к отношениям, которые виделись мне удачными и о тех, что приводили к краху. Я не писал подробностей о своей личной жизни, отчасти потому, что моей аудиторией была более молодая версия меня, отчасти — потому что писать об этом всём было и так достаточно страшно. Вместо я этого я сосредоточился на выводах из своего опыта, на техниках и инструментах, с которыми я познакомился в процессе поддержания открытых отношений.

Я также писал о BDSM, освещая мой собственный опыт в области кинка и то, чему я научился, путешествуя по миру нетипичного секса. Я писал об обсуждении кинка с моими партнёршами. Я писал о том, как непохож оказался этот опыт на то, каким я его себе представлял. Я писал списки того, что может попробовать новичок в этой области.

Эти страницы, посвящённые полиамории и кинку оказались куда более популярными, чем я мог представить. Люди ставили на них ссылки. Они становились посещаемыми, куда более посещаемыми, чем весь остальной сайт, посвящённый журналу. Постепенно сайт превратился в «идеи Франклина о необычных отношениях… да, что-то там ещё о журнале.»

А я стал получать электронные письма. Множество писем. Письма от людей, описывавших свой собственный опыт в области немоногамии. Вопросы о кинке. Просьбы о советах по поводу отношений. Громкие слова о том, как я разрушаю мораль. Предложения секса.

Однажды пришло приглашение посетить ежемесячную дискуссионную группу под названием ПолиТампа. Она была создана в 1997 году лесбийской тройкой, столкнувшейся с сильнейшим неприятием со стороны сообщества геев и лесбиянок из-за их немоногамных отношений. Многие их товарищи были в ярости, некоторые даже обвиняли их в том, что они отбрасывают назад движение за равные права. Так что они создали собственную группу, в которой люди, интересующиеся немоногамией могли бы встречаться, разговаривать и поддерживать друг друга.

Я показал письмо Целести: «Что ты об этом думаешь? Прямо здесь, в Тампе есть другие люди, у которых открытые отношения, совсем как у нас! Мы должны пойти!»

Она отнеслась к этому скептически: «То, что у нас открытые отношения — не важно. Но я не уверена, что хочу общаться с толпой чудаков.»

Мы разговаривали об этом неделями. Я полагал, что может быть полезно обсудить то и сё с другими людьми, похожими на нас. Целести опасалась оказаться среди сексуальных извращенцев. В конце концов она согласилась попробовать. Когда пришло время ежемесячной встречи, мы пришли в дом к одной из основательниц первой в нашей жизни полиамурной дискуссионной группы.

Первая встреча оставила противоречивое впечатление. В то время полиамория была тесно связана с нео-языческой духовностью. Многие из пионеров немоногамных отношений были, подобно Блоссом, свободомыслящими адептами религий Нью-Эйдж, рассматривавшими полиаморию как следующий логический шаг, развивающий идеи хиппи о свободной любви из 1960-х и 1970-х. Однако, ни я ни Целести совершенно не интересовались всем этим. Нас совершенно не волновали магия кристаллов, нео-язычество, поклонение Матери Земле и всё прочее, что в те далёкие годы шло рука-об-руку с полиаморией.

Встреча началась с медитации и дыхательных упражнений. Я сжал руку Целести, а она в ответ сжала мою. Мы оба чувствовали себя не на месте.

Но не все там были таковы. Среди тех, кто был на встрече, я узнал девушку, которую я встречал на разных посвящённых научной фантастике конвентах, в том числе на том, на который мы брали с собой Ньютона, что привело к проведению RufusCon-а. Я указал на неё Целести: «Мы её встречали! Тут не только Нью-Эйджеры!»

ПолиТампа была первым случаем, когда я оказался окружён людьми, которые сознательно отвергли моногамию и искали другой способ жить. Конечно, была группа в Usenet, были письма, которые я получал от людей со всей страны. Но встретить других людей, разделяющих мои эксцентричные взгляды на отношения лично, целую комнату таких людей? Это было странно и чудесно.

Была некоторая проблема в том, что многие из этих людей имели опять же эксцентричные идеи по поводу таких вопросов как связь болезней с бактериями и эффективность кусочков кварца при лечении простуды. Это, в некотором смысле, омрачило радость от того, что я нашёл людей, с которыми мог бы в противном случае идентифицироваться. Я всё ещё чувствовал себя чужаком — увлечённый компьютерами рационалист среди нео-хиппи. Но сам факт, что я мог поговорить с людьми, которые знали, которые могли понять мои чувства, был сногосшибателен.

И он добавлял уверенности. До 1990-х полиамория не была чем-то таким, чем занималось много людей и полиаморное сообщество, если и существовало, то всё равно ещё не было вооружено рекомендациями, основанными на опыте. Полиамория была практически исключительно тем, что делают пары. Люди, которых мы встречали на этих ранних встречах ПолиТампы, за некоторыми исключениями склонялись к тоже же подходу, что и мы с Целести: встретить кого-нибудь, влюбиться, объявить эти отношения главными, после чего строить другие, меньше отношения, жёстко ограниченные и всегда подчинённые отношениям главной пары. Дополнительные партнёры могут получить в этой структуре столько пространства, сколько им позволит основная пара и только до тех пор, пока она позволяет.

Мы с Целести стали завсегдатаями ПолиТампы. Группа становилась всё больше. На нашей первой встрече было меньше дюжины людей. Годом позже обычным числом было тридцать. Ещё год спустя не было ничего необычного, если собиралось сорок пять человек. И по мере повышения популярности группы, в ней появлялось всё больше людей, с которыми я мог идентифицироваться. Студенты, «белые воротнички», компьютерщики и подрядчики по ремонту кровель — все собирались, чтоб поговорить об открытой немоногамии.

Встречи всегда проходили в домах участников. Когда тройка, которая начала проводить эти встречи, уехала в процессе построения своих карьер, мы с Целести взяли проведение встреч на себя. Количество людей всё увеличивалось. Целести полюбила проводить эти ежемесячные встречи. Иногда, по специальным случаям, она готовила на всех огромную лазанью. Её лазанья стала в местном поли-сообществе легендарной. В течении двух дней она любовно готовила всё вручную, в том числе лапшу.

Примерно тогда же, когда ПолиТампа переехала к нам, а я по-прежнему встречался с Беллой, я познакомился на конвенте с Марианной. Она была остроумной, живой и чертовски сексуальной. Мы разговорились на вечеринке в чьём-то гостиничном номере и мгновенно оказались сражены. Она сказала, что ищет отношений, которые не мешали бы её научной работе и карьере и дала мне свой номер телефона. Я дал ей свой. Вскоре мы стали любовниками.

Марианна любила флиртовать и обладала необычным чувством юмора. Она, как и я любила тосты. Я помню её, входящую однажды днём в спальню с клубничным тостом в руке, одетую в одну только футболку. «У тебя на кухне остался только один тост» — сказала она, обхватывая меня ногами. «Я трахну тебя за это!»

Она была склонна к экспериментам и восхитительно раскована. Как то раз, в начале наших отношений, мы решили поиграть в игру: «Давайте посмотрим, сколько времени Франклин сможет удерживать Марианну возбуждённой и на грани оргазма, однако не переходя её». Ответ оказался шестью часами тридцатью семью минутами. Именно столько времени прошло к тому моменту, когда она поняла, что ей надо идти домой, чтобы встать завтра утром на занятия. Я проводил её до дверей, по-прежнему дрожащую и неудовлетворённую. Однако, несмотря на это и другие очаровательно ужасные вещи, которые я делал, она продолжала возвращаться.

Марианна представляла собой пример идеального дополнительного партнёра. Ей требовалось довольно мало моего времени. Её основное внимание было приковано к тому, чтоб завершить обучение, а потом заняться карьерой, так что она не была заинтересована в том, чтоб жить со мной или строить более тесные отношения. Как она говорила, её основным партнёром была карьера и это был очень требовательный партнёр. Он оставлял очень мало пространства для традиционной личной жизни.

Во многих смыслах наши отношения выглядели скорее похожими на «друзей-любовников», чем на «любовь». Не было никаких ожиданий постоянства. Мы проводили время вместе тогда, когда наши расписания позволяли это. Мы любили друг друга, но не считали, что нам надо двигаться в сторону традиционных постоянных отношений.

Я не пытаюсь сказать, что это был только секс. Мы делали и некоторые вещи, которые люди обычно ассоциируют с отношениями. Например, мы наслаждались объятиями. Марианна была обнимателем мирового класса, она могла бы получить золотую олимпийскую медаль, если бы только такие соревнования проводились. Мы подолгу прогуливались по пляжу, мы запускали большой воздушный змей с укрепленной на нём управляемой камерой, и она управляла этой камерой по радио. Мы, взявшись за руки, бродили по ночному городу, разговаривая о наших мечтах и надеждах.

Но у нас не было ожиданий друг от друга. И это работало. Мы оба были по-настоящему счастливы. Ни один из нас не чувствовал потребность съезжаться или обеспечивать какие-нибудь привычные отличительные признаки типичного романа. Ни один из нас не нуждался в переходе к «нормальному» пути, по которому обычно двигается любовь.

Целести нуждалась во мне. Марианна — нет. Было ясно, что она может быть счастлива без меня, но она хотела меня. Она выбрала быть со мной потому, что ей нравилось моё присутствие в её жизни, а не потому, что оно было необходимо. И это было здорово. Со мной такого раньше не случалось, и было отрадно быть с кем-то потому, что это был её выбор, а не потому, что она чувствует, что у неё нет другого выбора.

В конце 1998 года у меня начались отношения на расстоянии с Элейн. Она жила в Калифорнии, и мы познакомились в сети за несколько лет до этого, когда она ответила на приглашение бета-тестеров для игры Onyx, которое я поместил на веб-сайте Xero. Её сексуальная креативность была безграничной, захватывающей, она то внушала благоговение, то пугала. Она прислала мне список идей для игровой библиотеки сексуальных актов, и я был сражён наповал её оригинальностью и воображением.

Мы с Элейн продолжали общаться и после окончания бета-тестирования Onyx. Мы проводили один или два вечера в неделю общаясь по сети о сексе, любви, отношениях, компьютерных играх, Шекспире, шахматах, семье и писательстве. Я узнал нечто новое: сексуальная близость может вести к эмоциональной близости, даже если сексуальная близость заключается всего лишь в тексте на экране компьютера. Чем больше я узнавал её, тем больше она мне нравилась.

Мы начали общаться по телефону, не только о сексе (хотя о нём, определённо, немало), но о наших надеждах и мечтах, наших прошлых любовях, о миллионах мелких деталей нашей повседневной жизни. Весь первый год наших отношений, мы общались лишь дистанционно.

И эта дистанция невероятно огорчала нас обоих. Как бы креативны мы ни были, с реальностью разделявших нас трёх тысяч миль мы ничего поделать не могли. Одно дело — говорить с любовником по телефону и совсем другое — проснуться рядом с ним, чувствуя всем телом его тепло. Опасность отношений на расстянии заключается в том, что они могут легко перерасти ограничения, накладываемые расстоянием и, если это происходит, отношения становятся источником боли.

На тот момент я был женат на Целести, встречался с Беллой, состоял в дружески-любовных отношениях с Марианной и общался с Элейн в сети. Целести часто говорила о том, как я был счастлив: «Похоже, ты создан именно для того, чтоб у тебя были жена и три девушки».

Её наблюдения в относительно моего счастья были точными — я действительно был счастлив. Честно говоря я вообще обычно был счастлив, независимо от того, на что была похожа моя жизнь. При отсутствии текущих серьёзных проблем, счастье всегда было моим основным эмоциональным состоянием. Но я чувствовал удовлетворение. Как оказалось, моя способность любить не была бездонной. Похоже, что мои отношения дошли до точки насыщения.

Однако, была одна сложность. Элейн идентифицировала себя как строго моногамную. Расстояние делало наши различные подходы к отношениям совместимыми, так как накладывало ограничения на то, что ей было разумно ожидать от меня. Но она опасалась Марианны. В те дни, когда Элейн знала, что я провожу время с Марианной, она была замкнута и не в настроении. И предпочитала ничего не слышать о том, что происходит между мной и Марианной. За исключением этой проблемы (честно говоря, довольно серьёзной), мы вполне подходили друг другу.

Однажды Элейн пригласила меня прилететь к ней в Калифорнию. Я провёл с ней неделю. Это было прекрасное время. Притяжение, сформировавшееся через посредство компьютера, легко превратилось в настоящее лично притяжение. Мы запускали воздушных змеев на пляже, смотрели на уток в парке (что оказалось несколько пугающе, так как утки — отвратительные, злобные животные, нападающие друг на друга с ужасающей регулярностью), и неудивительно, что мы полюбили друг друга ещё безумнее. Когда я вернулся домой, мы провели множество поздних вечеров, разговаривая по телефону.

В то время, как мои отношения с Элейн развивались, росло и какое-то странное напряжение в моём социальном окружении. Мой друг Гай начал встречаться с женщиной по имени Джессика, с которой он встретился в сети. Через несколько месяцев она переехала к нему в Тампу. Когда мы с Марианной начали встречаться, если это слово подходит для описания наших странных отношений без ожиданий, она прямо-таки пришла в ярость.

Заметьте, она не сердилась на меня. Она была обижена на Гая. Они целыми днями ругались о моих отношениях с Марианной, очевидно потому, что Джессика боялась, что Гай тоже может счесть Марианну привлекательной. Так как я женат, но всё равно могу встречаться с Марианной, думала она, что помешает Гаю захотеть этого же? Что если Гай посмотрит на мой брак и потребует такого же для себя? Не было никаких свидетельств того, что Гай хотел чего-то подобного, что это было не важно — это не мешало Джессике расстраиваться.

Я пожимал плечами и считал это одной из этих странных вещей, которые иногда делают люди, вроде как когда обвиняют меня в своих расставаниях или рассказывают, что предпочитают измены честным отношениям. «Что за странные обычаи у этих людей», — думал я, продолжая поступать по своему.

К осени 2000-го года странные реакции со стороны людей, находящихся за пределами моего круга, уменьшились, жизнь текла очень приятным образом. Вокруг меня образовывалась социальная сеть полиаморных людей. Мы с Гаем были лучшими друзьями. Журнал Xero давал выход нашей креативности и создавал нам уважение в сообществе любителей зинов. Популярность веб-сайта Xero росла со скоростью взрыва. Я получал огромное число писем, в которых говорилось, что мои статьи о полиамории, те самые, что я на самом деле писал для самого себя, являются лучшим ресурсом по полиамории во всей Сети. Люди писали мне о том, как мои статьи помогали им решать проблемы и вообще делали их жизни лучше.

Эти письма продолжали приходить. Люди рассказывали мне интимные детали своих жизней, описывая сложности, с которыми они столкнулись и ища моего совета. Некоторые из этих историй разрывали сердце: измены, разрушенное доверие, дурное обращение со стороны партнёров. Хотя я мало писал о деталях своей собственно личной жизни, похоже, я казался людям близким. Иногда было немного странно, что незнакомцы писали мне как близкому другу, рассказывая о своих тайных радостях и боли, о потерях и триумфах. В течении какого-то времени, я пытался отвечать на каждое письмо. В какой-то момент их просто стало слишком много.

У нас с Беллой были самые стабильные отношения, какие только могли существовать в тех условиях. Мы с Целести были женаты. С Марианной мы виделись всегда, когда это позволяли наши расписания. С Элейн я разговаривал почти каждый вечер.

Onyx достиг точки, в которой регистрации каждый месяц давали доход почти равный арендной плате. Я не мог принимать платежи по кредитным картам, поэтому для регистрации людям приходилось отправлять мне чеки по почте. У Гая был небольшой бизнес, который мог принимать платежи по карточкам. Я попросил его принимать для меня платежи по карточкам за долю в каждой операции. Он согласился. Теперь, когда я смог принимать карточки прямо в Сети, деньги начали прибывать быстрее. Ежедневно я брал журнал транзакций моего кривоватого интернет-магазина и посылал регистрации по электронной почте. Еженедельно, я приносил список номеров карт в магазин Гая и мы обрабатывали его, вводя номера вручную с клавиатуры. Месяцем-другим спустя, Кай выписывал мне чек, за вычетом сорока процентов для него самого. У меня не было ни малейшего представления, насколько замороченный процесс надо пройти для того, чтоб получить возможность обрабатывать карточки самому, так что мне казалось что разумно отдавать ему за эту возможность изрядную долю с каждой продажи, так как альтернативой было просто не принимать их.

1990-ые закончились хорошо, а 2000-ные начинались, казалось бы, ещё лучше. Но это было лишь знаком надвигающихся на нас грандиозных проблем.