Смятение сердца

Глава 9

Поудобнее устраивая Маленького Ястреба у костра, Сэйбл размышляла о случившемся. Она нашла, что против воли восхищается Мак-Кракеном: он запрятал подальше недовольство навязанной ему ролью защитника и сделал все возможное, чтобы добросовестно ее выполнить. Он сумел предсказать каждый шаг незваного гостя, даже не зная, кто он и откуда. Поразительно, просто поразительно! Выходит, думала Сэйбл, мастерство профессионального разведчика не притупилось в нем с годами. С прискорбным опозданием она поняла, что этот человек готов был на все ради тех, кто доверялся ему, и ругала себя за сомнения, оскорбительно высказанные вслух.

Однако она не могла предположить, как поведет себя Мак-Кракен, узнав, что она направляется в племя Черного Волка. Если это придется ему не по вкусу, ей грозит пережить такой приступ его ярости, по сравнению с которым все предыдущие покажутся пустяковыми.

Пока Сэйбл занималась ребенком, Мак-Кракен исчез во тьме леса. Вернулся он, ведя за повод еще одну лошадь, которую немедленно развьючил, сложив в кучку оружие, патроны и съестные припасы. Она заметила, что флягу с водой, притороченную к седлу, Мак-Кракен не тронул. С изумительной легкостью перекинув бесчувственное тело Барлоу через седло, он привязал его руки и ноги к подпруге, потом повел лошадь за пределы лагеря.

— Э-э… постойте!

Сэйбл по-королевски взмахнула рукой, словно делая знак подданному приблизиться. Мак-Кракен обратил на это не больше внимания, чем на писк комара. Тогда она бросилась следом, повторяя:

— Постойте, постойте же!

Не слушая, он стремительно удалялся в темноту, теряясь в ней, как чернильное пятно на темной скатерти. На границе, где отсвет огня сменялся кромешной тьмой, Сэйбл остановилась, не решаясь двинуться дальше. Невдалеке послышался звучный шлепок по лошадиному крупу. Частый цокот копыт раздавался все дальше и дальше.

— Вот дьявол! — выругался Мак-Кракен, нависая над Сэйбл, словно рассерженный сгусток тьмы. — Что с тобой на этот раз, женщина?

— По-моему, совершенно не обязательно было связывать его! — воскликнула она, тыча пальцем в черную, как деготь, ночь, куда ускакала лошадь. — Он ранен, без сознания и…

Хантер пожалел, что не придушил Барлоу. Он сорвал с головы шляпу и бросил на землю, бормоча проклятия. Эта женщина медленно, но верно сводила его с ума!

— Наверное, совершенно не обязательно было и разоружать его? А его ногу, конечно же, надо было перевязать? По-твоему, он бы сразу раскаялся? Да он вернулся бы уже на следующую ночь! На твоем месте я бы не забывал, что этот ублюдок потратил неделю на то, чтобы подобраться к тебе! — Он подождал ответа и, так как Сэйбл молчала, уставившись себе под ноги, пролаял:

— Ну?

— Я… я как-то не подумала…

— А вот это верно! До сих пор ты не думала вообще ни о чем, и я сильно сомневаюсь, что когда-нибудь начнешь. Вот что, женщина, я подрядился вести тебя и защищать, так дай мне выполнять эту работу так, как я считаю нужным. Мне надоело оправдываться за каждый свой шаг. Я не виню тебя за отсутствие здравого ума, но не мешай, черт возьми, думать тем, у кого в голове мозги, а не коровья лепешка!

— Мистер Мак-Кракен, неужели это обязательно — оскорблять меня каждый раз, когда мы перекидываемся парой слов?

Ее голос был кротким, полным обиды. Хантер осекся. Он не обманывался насчет того, почему так кипятится: мало кому понравится получить вместо благодарности упреки. Но ведь она пыталась рассыпаться в благодарностях буквально четверть часа назад, почему же он оборвал ее на полуслове? Видела бы мать, как ведет себя старший из ее сыновей, она бы сгорела от стыда. Что до отца, он вряд ли выдрал бы такого великовозрастного сына ремнем, но, уж конечно, у него зачесались бы руки.

Хантер горько усмехнулся. Несколько лет назад он предпочел похоронить все свои чувства, не обязательные для простой и грубой жизни. Теперь же, стоило только ему приблизиться к этой женщине, она как будто выкапывала из-под слоя земли очередной полуживой, окровавленный комок эмоций, ухитрившихся выжить и теперь служивших безмолвным упреком ему, Хантеру Мак-Кракену.

Так не могло больше продолжаться. Эта нелепая пародия на индианку понятия не имела о том, как опасно раскапывать могилы.

Впрочем, она и не подозревала, что занимается этим.

Хантер сделал несколько шагов к костру, обходя безмолвную фигуру. Сзади раздался шорох. Против воли обернувшись, он встретил такой взгляд, что сразу понял: надвигается буря. С молнией и громом или только с ливнем из слез?

— Мистер Мак-Кракен, я тоже сыта по горло и вами, и вашими грубыми замечаниями! — Даже в полумраке было заметно, как пышут жаром ее щеки, как яростно сверкают глаза. («Гроза по всем правилам!» — невольно подумал Хантер.) — Согласна, у меня нет такого опыта путешествий верхом, как у вас, зато меня мама научила не бросаться каждую минуту оскорблениями и не унижать людей ни при каких обстоятельствах!

На этом Фиалковые Глаза испустила продолжительный удовлетворенный вздох, явно наслаждаясь изливаемым гневом. Подбородок ее был вздернут, и казалось, она смотрит на него сверху вниз, при ее-то небольшом росточке! Что до ее речи, та, пожалуй, никогда еще не была столь безупречной.

— Я не нуждаюсь в ваших комментариях, чтобы понять, насколько я непригодна для жизни вне цивилизации. Посмотрели бы лучше на себя! Судя по тому, какие увесистые комья грязи летят из вашего рта, стоит только его открыть, невольно приходит на ум, что болото — ваш родной дом! Полагаю, нужен будет скребок, чтобы вычистить сточную канаву, которую вы считаете ртом, потому что простым мылом тут не обойтись! Интересно было бы узнать…

Что ей было бы интересно узнать, так и осталось для Хантера загадкой, потому что в этот момент он не выдержал и улыбнулся. Не насмешливо или снисходительно — улыбнулся с довольным видом, как человек, которого по-настоящему порадовали. Итак, думал он, у нее все-таки есть характер. В гневе Фиалковые Глаза выглядела просто потрясающе. Она явно не находила в происходящем ничего смешного, сверля Хантера негодующим взглядом, и это было так забавно, что он ссутулился, наклонил голову и мелко задрожал от беззвучного смеха.

— Мистер Мак-Кракен? — неуверенно сказала она, вытягивая шею и хлопая ресницами.

Это добило его. Громоподобные раскаты смеха понеслись по полянке, отдаваясь под деревьями веселым эхом.

— Прекрасно! Великолепно! — Сэйбл топнула ногой и устремилась к костру.

Мак-Кракен, мимо которого она возмущенно шествовала, схватил ее за руку. Поскольку он продолжал сотрясаться от смеха и совершенно обессилел, она проволокла его вперед на несколько шагов. Сопротивляясь, он уперся сапогами в торчащий из земли камень и дернул Сэйбл на себя. Оба свалились, причем она приземлилась сверху, распластавшись с задранными выше колен юбками, в позе, совершенно неприемлемой для леди. И что же сделал этот невозможный тип, когда она попробовала подняться на ноги? Схватил ее за талию и притянул к себе!

— Да что же это такое?! Отпустите меня!

— Сначала скажи, легче ли тебе оттого, что ты высказалась и не нужно больше носить все это в себе? — спросил Мак-Кракен, продолжая сверкать белыми зубами в возмутительной широченной улыбке.

— Да, легче! — отчеканила Сэйбл с вызовом, пытаясь расцепить его пальцы, переплетенные на ее пояснице. — Вот только я не уверена, что вы поняли: я очень, очень нелестного мнения о вас.

— Почему же, я понял. Хочешь знать, что я думаю о тебе?

— Разумеется, нет!

Что за человек! Надо же умудриться вести светскую беседу в такой непристойной позе! К тому же на лице у него было написано: нет такой женщины, которая бы не хотела знать, что о ней думает мужчина.

Сэйбл решила сменить тактику: изо всех сил уперлась ладонями Мак-Кракену в грудь. Прискорбная ошибка: под ее извивающимися бедрами очень скоро появилась твердая выпуклость. Щеки Сэйбл запылали маковым цветом.

— Неужели тебе совсем не интересно мое мнение?

— Нет! Я же сказала, что нет! — крикнула она в отчаянии.

— Господи Боже мой, ты просто неподражаема, когда сердишься!

Кончики пальцев щекотно захватили завиток, упавший на глаза, и заложили его за ухо. Жест был таким естественным, таким с детства знакомым, что возмущение Сэйбл резко пошло на убыль. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не растерять его совсем.

— Да, я сержусь, сержусь! И это не повод для веселья!

Мак-Кракен молча спихнул ее ладони со своей груди. Сэйбл упала на него всем телом, оказавшись совсем рядом с его лицом, его глазами. Он что-то задумал, и, что бы это ни было, она не испытает ничего, кроме удовольствия, так говорили его глаза. Это было торжественное обещание, сладостная угроза. Нельзя допустить, чтобы она осуществилась! Нужно было немедленно напомнить ему, что она замужем, что она мать! Вместо этого Сэйбл всем телом прислушивалась к тому, что творилось под ее бедрами. «Ты неподражаема, когда сердишься… неподражаема…» — отдавалось в голове, и хотелось разом расцарапать улыбающееся лицо и коснуться этой улыбки губами.

— Ты даже не знаешь, какая ты сейчас. Если бы ты могла видеть то, что вижу я…

Сэйбл так часто вспоминала вкус его рта и движения языка, так часто представляла себе это, что не сразу поняла, что поцелуй реален. Только когда ощущение отдалось сладкой болью в губах, она очнулась и ответила, даже не задумываясь о том, что делает. Руки сами собой зарылись в черные волосы, захватив их горстями и конвульсивно сжимая, колено почему-то оказалось согнутым, размеренно движущимся по мужским бедрам… Это было безумие! Она хотела бы испытывать ненависть, и чтоб он понимал ее чувства… А вместо этого? Сэйбл больше не владела собой. Возможно, в этом и было что-то от ненависти. Поистине узка грань между яростью и страстью.

Ярость и страсть.

Ни с чем не сравнимое ощущение женского начала в себе.

Это он заставил ее чувствовать себя женщиной.

Он был властелином мира, в котором жили она и Маленький Ястреб.

Он мог уничтожить этот мир, выдав ее отцу.

Проклятие, он был всесилен!

Смутно угадывая, что погружается в темный и бездонный омут, Сэйбл инстинктивно воспользовалась единственным оружием, которым обладала.

— Я слабее вас, мистер Мак-Кракен, — прошептала она, отстраняясь. — Если совесть позволяет вам безнаказанно набрасываться на замужнюю женщину, что ж, продолжайте этот акт насилия!

— Акт насилия? — изумился тот. Поначалу и впрямь смущенный, он снова засмеялся. — Акт насилия — это если женщину удерживают против ее воли.

Мягкая насмешка в его голосе подействовала на Сэйбл сильнее, чем пощечина. Она только сейчас обратила внимание на свои пальцы, запутавшиеся в волосах Мак-Кракена, и рывком отдернула их, заставив его зашипеть от боли. Тем не менее он продолжал улыбаться. Еще бы! Он и не думал принуждать ее к чему бы то ни было!

— Видишь, ты сама не захотела воспользоваться предоставленной свободой, — продолжал он, как будто уже испытанного ею унижения было недостаточно.

Сэйбл не слишком грациозно поднялась на ноги. Она чувствовала себя так, словно была голой выставлена на всеобщее обозрение.

— Да, но… вы набросились на меня… — начала она, вне себя от смущения.

В этот момент Мак-Кракен поднялся тоже. Выпуклость между его бедрами была просто громадной, и — о ужас! — Сэйбл никак не могла отвести взгляда от этого зрелища.

Хантер видел, куда она смотрит, но не сделал никакой попытки прикрыться. Вот еще! Во всем этом немалая доли и ее вины, так что нечего валить все на его голову! Маленькая ведьмочка заслуживает того, чтобы напомнить ей о ее собственном поведении!

— С чего это ты взяла, что на тебя набросились? — спросил он с намеренной холодностью, аккуратно водружая на спутанные волосы шляпу.

— А как еще можно расценить то, что вы повалили меня и не отпускали до… до… — Очевидно, заметив, что фраза поворачивает разговор не в том направлении, к какому она стремилась, Фиалковые Глаза заявила с чисто женской мстительностью:

— Понимаю, мистер Мак-Кракен: раз уж работа вам не по нраву, можно сделать ее приятнее, если периодически «валять меня под кустами»?

Надо признать, это была болезненная шпилька. Не без усилия, но Хантеру удалось не выдать, как сильно он задет.

— К работе это не имеет ни малейшего отношения, — ответил он, небрежно пожав плечами.

— В таком случае выявляется еще одна грань характера, требующая быть с вами всегда настороже, — бросила Сэйбл, борясь с желанием от души пнуть Мак-Кракена в колено.

— О чьем характере идет речь? — усмехнулся тот многозначительно — Кое-кто только что обнаружил такие черты характера, о которых я не мог даже подозревать. Ты не знаешь, женщина, кто это был?

У Сэйбл даже ладонь заломило от желания влепить пощечину по его самоуверенной физиономии. Неужели этот тип настолько непробиваем? Неужели последнее слово останется за ним?

— Вы себе льстите, мистер Мак-Кракен, — отчеканила она таким неприятным голосом, что сама внутренне передернулась. — Я уже однажды применила подобную тактику и поняла, что с вами она единственно возможна. Вы сильны, как медведь, а если вас рассердить, вы обращаетесь со мной хуже некуда — так лучше уж не дразнить зверя. Только за сегодняшний вечер вы успели посмеяться надо мной, выставить меня существом не умнее ночного горшка, подвергнуть меня насилию. Не смейте обращаться со мной таким образом! Кто вы такой, чтобы позволять себе такие вольности? До последнего времени вы не выказали ни единой черты джентльмена, за исключением того, что служили защитой мне и Маленькому Ястребу. По правде сказать, вы — все, что угодно, только не джентльмен. Грубы, жестоки, совершенно неприемлемы в общении. Вы обвиняете меня в том, что я сама спровоцировала ваше поведение? Так знайте: вы последний мужчина на земле, с кем я могла бы вести себя так по собственной воле!

— Помнится мне, мама учила тебя не бросаться ежеминутно оскорблениями и не унижать людей ни при каких обстоятельствах, — невозмутимо напомнил Мак-Кракен и с удовлетворением заметил, что стрела попала в цель. — Ну а теперь, когда каждый из нас высказался, можно закончить разговор?

— Надеюсь, мы квиты?

— Это вряд ли, — ровно ответил он и сунул большие пальцы рук за ремень, выпятив бедра (ужасная поза, ужасный тип!).

Сэйбл отвернулась и пошла к костру, а минутой позже прошагала к ручью с охапкой грязного белья. Она надеялась, что вид у нее надменный, как у королевы, прервавшей незадавшуюся аудиенцию.

Хантер проводил ее взглядом и зло пнул подвернувшийся под ногу ком земли. Это не женщина, а исчадие ада, думал он раздраженно. Игру «ударом-на-удар», в которую они только что сыграли, невозможно было свести вничью, ни при каких условиях. Они были, как два боксера в разных весовых категориях. За его спиной стояло мрачное прошлое, за ее спиной — замужество и материнство.

«Черт бы тебя побрал, Мак-Кракен, ты же только что решил держаться от нее подальше! Быстро же ты забыл свои благие намерения».

Угрюмый, он устроился у костра и некоторое время смотрел на языки пламени, оранжевые на черном фоне. «Вы — все, что угодно, только не джентльмен», — передразнил он вполголоса. Джентльмен! Эту часть себя он даже не похоронил, а сжег дотла. Зачем ему было оставаться джентльменом? Здесь, среди лесов и голых равнин, это всего лишь ненужный груз, вроде фрака, который по-прежнему таскают за собой, даже решив никогда больше не появляться на балу. За что она упрекала его? Разве он пытался строить из себя джентльмена?

Да и какое право имела она упрекать? Если бы она только видела, если бы знала…

Если бы она могла понять, что он давно уже не живет, а просто существует…

Хантер встрепенулся. Зная по опыту, что даже тень подобных эмоций открывает дверь для воспоминаний, он безжалостно подавил слабое чувство сожаления. Он не хотел вспоминать. Не хотел еще раз пережить крах своей жизни, еще раз погибнуть и возродиться в новом, до предела упрощенном варианте.

Помотав головой, чтобы прогнать лишние мысли, и сделав несколько глубоких вдохов, Хантер огляделся. От ручья слышался негромкий плеск, по ту сторону костра крепко спал ребенок.

Симпатичный мальчишка, подумал Хантер. Такая шапка волос у такого малыша… Отец у него, наверное, красивый.

Интересно, как Фиалковые Глаза познакомилась с ним? Кто он? Сильно ли она любит его?

Лучше всего будет никогда не встречаться с ним, чтобы не совершить чего-нибудь нелепо рыцарского (например, вызвать его на поединок и постараться прикончить). В конце концов, что такого в жене этого парня? Она просто женщина. Ему, Хантеру, попадались и покрасивее.

Заметив, что Маленький Ястреб разметался, высунув пухлую ножку, Хантер обошел костер и подоткнул одеяло. Неожиданно его пронзила острая зависть к мужчине, которому Фиалковые Глаза родила такого чудесного ребенка. Сына.

Чего бы он ни отдал, чтобы быть достойным отцом малышу вроде этого! Но из него не выйдет отца, которым можно гордиться.

Трус не имеет права быть отцом.