Снежная королева

9

Джессика долго решала, что надеть в театр, и выбрала стильное вечернее платье из бордового бархата. Это был эксклюзивный наряд от одного неизвестного пока модельера, у которого, по мнению Джессики, были все шансы в самом ближайшем будущем стать мировой знаменитостью. Волосы она зачесала назад и закрепила их на затылке свободным узлом. У нее были туфли на шпильках в точности под цвет платья. Из украшений Джессика надела золотую цепочку с кулоном-бриллиантиком и бриллиантовые сережки.

Сигнал домофона прозвенел ровно в семь.

Джессика сняла трубку.

— Это ты? Я сейчас спущусь.

Николас ждал ее у подъезда. Джессика в первый раз увидела его в смокинге. Он смотрелся настоящим светским львом. И в то же время за этой грациозной респектабельностью таилась сила, с которой нельзя было не считаться. В нем все равно чувствовалось что-то хищное, необузданное и даже безжалостное. Это был настоящий мужчина — властный, спокойный, уверенный в своих силах.

Салли и Родерик уже ждали их в фойе театра.

— Ты замечательно выглядишь, — проговорила Джессика, целуя подругу в щеку.

— Ты тоже, — рассмеялась Салли.

— Ну, что мы делаем? — спросил Родерик. — Походим пока, выпьем чего-нибудь и пообщаемся со знакомыми, или сразу пойдем и сядем в ложу?

— Николас. Здравствуй, мой дорогой!.. — раздался у них за спиной женский голос.

Джессика резко обернулась. Ей было интересно, кто это приветствует Николаса с таким явным намеком на очень близкое знакомство.

Это была та самая миниатюрная блондинка, с которой Николас беседовал несколько недель назад в галерее у Колина.

Она подставила Николасу щеку для поцелуя. Джессика вдруг поймала себя на том, что ревнует его к этой женщине, которая провела рукой по его плечу и задержала руку на нем чуть дольше, чем это принято при встрече знакомых или даже друзей. Блондиночка ослепительно улыбалась, но Джессика заметила, что в глазах молодой женщины таилась печаль.

— Чайна, — ласково проговорил Николас, — Салли и Родерика ты знаешь. А с Джессикой знакома?

— Нет. — Чайна улыбнулась Джессике. — Хотя я всегда восхищаюсь вами, когда вижу на подиуме или в журналах.

Свет в фойе мигнул. Это был сигнал, что спектакль скоро начнется, и зрителей просят занять места.

— Может, будет время, сходим куда-нибудь, посидим? — проговорила Чайна на прощание, едва ли не умоляюще глядя на Николаса.

Джессика заметила, что хотя Николас и улыбнулся Чайне с вполне искренней теплотой, но ничего ей не ответил. Казалось бы, это должно было говорить о том, что он не собирается идти куда-то с этой женщиной, которая явно была к нему неравнодушна. Но, тем не менее, Джессика опять почувствовала острый укол ревности. Она вдруг разозлилась. Пожалуй, не будь сейчас рядом Салли и Родерика, она бы не удержалась и спросила бы, что для него значит эта Чайна.

Спектакль Джессике понравился. Не так давно она видела эту же пьесу в постановке лондонского театра, но и бродвейская постановка была весьма неплохой. Как и в прошлый раз, пьеса держала Джессику в эмоциональном напряжении, так как тема спектакля была очень созвучна ее собственному мироощущению.

В антракте Салли предложила сходить в буфет и чего-нибудь выпить.

Знакомых в фойе было немало. Преувеличенно радушные приветствия, поцелуйчики в щечку… Джессике казалось, что у нее сейчас закружится голова от всех этих «моя дорогая», «как жизнь?» и тому подобное.

— Черт! — тихо выругалась Салли себе под нос.

Джессика удивленно взглянула на подругу. Салли молча указала глазами куда-то в толпу. Через переполненное народом фойе к ним пробиралась Хилари. Джессика понимающе кивнула.

— Может, смоемся в дамскую комнату? — предложила она.

— И испортим ей все удовольствие?

— Ты что, хочешь остаться и понаблюдать, как она будет обхаживать Родерика?

— Еще бы, — решительно заявила Салли, беря мужа за руку. — Жаль пропускать такое представление.

Родерик заговорщически улыбнулся Салли и поднес ее руку к губам.

— Родерик, как я рада тебя видеть, — проворковала Хилари, едва ли не бросаясь ему на шею. Потом повернулась к Николасу и одарила его улыбкой, от которой большинство мужчин тут же растаяли бы на месте. — Николас. Как хорошо, что ты позаботился о Джессике и вытащил ее в свет. А то она, бедная, совсем заскучала в последнее время.

Ага! Кошка выпустила коготки. Ну ладно…

— А ты, Хилари, как всегда, в гордом одиночестве? — осведомилась Джессика, изобразив сочувствующую улыбку.

— Нет, конечно, — таким же сладеньким голоском отозвалась Хилари. — Как прошел показ мод в Майами? Говорят, ты там крупно поцапалась с одним небезызвестным фотографом. И дело даже дошло до… — Хилари выдержала театральную паузу и закончила с нажимом, — до оскорбления действием.

Джессика мысленно подобралась. Раз Хилари хочет драки, она ее получит. Ведь сама нарывается.

— Но я все-таки не пыталась вцепиться ногтями ему в лицо, как это было с тобой в Париже. Или в Милане? Или я ошибаюсь, и это не ты, а тебе кто-то пытался попортить физиономию?

— У нас у всех бывали крупные разногласия с представителями прессы, — примирительно проговорил Родерик.

Джессика с благодарностью посмотрела на мужа подруги. Вообще-то она терпеть не могла ссориться с кем-то на людях. Но Хилари была из тех немногих знакомых, которые раздражали ее до такой степени, что в их присутствии ее буквально трясло.

Тут как раз мигнул свет. Пора было возвращаться в зал.

Хилари сердечно распрощалась со всеми и ушла. Вот и славно, потому что Джессика уже готова была ее убить.

После спектакля Родерик предложил поужинать всем вместе в каком-нибудь ресторанчике.

— В каком? — спросила Салли.

— В каком-нибудь поскромнее. — Родерик улыбнулся. — Там, где нас не найдет Хилари.

Или Чайна, добавила про себя Джессика и сама поразилась тому, как же сильно она ревнует. И тем более беспричинно. Раньше за ней такого не наблюдалось.

Была уже почти полночь, когда Николас привез Джессику домой. Она потянулась к ручке, чтобы открыть дверцу машины.

— Спасибо тебе за чудесный вечер.

Николас перехватил ее руку.

— Вчера ночью мы вместе спали. Позавчера занимались любовью. И сегодня утром тоже. — Он взял ее под подбородок, повернул к себе и посмотрел прямо в глаза. — А сейчас ты не хочешь, чтобы я к тебе поднялся?

Джессика невольно вздрогнула.

— Николас, понимаешь… Я не знаю, нравится мне или нет, к чему все у нас идет.

— «Все» — это что? Объясни, пожалуйста.

Ей было страшно. Она боялась его. И себя…

— Я, ты… Мы с тобой… — Она отвела взгляд. — Скоро я улетаю в Европу. — Она на мгновение умолкла. Николас тоже молчал, ожидая продолжения. Он провел пальцем ей по губам. — Меня не будет здесь несколько месяцев, — выдавила она.

— И ты не хочешь, чтобы тебя тут что-то держало? — В преувеличенно мягком голосе Николаса таилась угроза. — Не хочешь ничем себя связывать? Как ты себе это представляешь? Пока есть возможность, будем наслаждаться друг другом? Ночь — у тебя, ночь — у меня. Когда нам обоим этого захочется. А потом мы нежно расцелуемся на прощание и скажем: «Слушай, все было замечательно. Давай повторим как-нибудь при случае»? — Он был вне себя от ярости. Ему хотелось взять ее за плечи и как следует встряхнуть — так, чтобы проняло. — Ты так себе все это видишь? И для тебя это совсем ничего не значит?

Джессика вдруг поняла, что ей дается возможность покончить со всем этим раз и навсегда. Сейчас был самый удобный момент для того, чтобы произнести те самые горькие и жесткие слова, после которых они с Николасом расстанутся и уже никогда не увидят друг друга.

Наверное, именно так ей и стоило бы поступить. Потому что еще немного, и она уже не найдет в себе сил с ним расстаться. Впрочем, уже и теперь…

Стоило только Джессике подумать о том, что она никогда не увидит этого человека, не почувствует прикосновения его рук и губ, не испытает того счастья, которое он ей дарит, как ее сердце защемило от боли.

— Нет.

Пару секунд Николас молчал. Ему было достаточно просто смотреть на Джессику, гладить ее по щеке, по волосам.

— Это тебя Чайна расстроила?

Неужели она настолько не умеет скрывать свои чувства? А ведь Джессика была уверена, что может владеть собой.

— Сразу видно, что ты ей не безразличен.

— Когда-то у нас была любовь. И мы даже собирались пожениться. Нам тогда было по двадцать лет. Я был начинающим амбициозным художником и рьяно сопротивлялся всем попыткам отца привлечь меня к большому бизнесу. Я на два года уехал в Европу. Без гроша в кармане. А Чайна ехать не захотела. Сказала, что жить нам не на что, и что это не жизнь. — Николас пожал плечами. — Мы поссорились. Я, как говорится, ушел, хлопнув дверью. А она вышла замуж за другого.

Джессика испытующе смотрела на него.

— И теперь вы с ней просто хорошие друзья.

Николас улыбнулся, почувствовав недоверчивую настороженность в ее голосе.

— Чайна знает, что у нас с ней не может быть ничего иного.

Он что, пытался ее успокоить? Убедить, что для ревности нет причин? Но сама мысль о том, что он возбуждает другую женщину до состояния полного самозабвения и доводит ее до вершин блаженства, приводила Джессику до бешенства. Почему-то ей это было очень неприятно.

— Уже поздно, — она все же открыла дверцу и вышла из машины.

Николас вышел следом, подошел к Джессике и взял ее за руку.

— Николас…

— Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я ушел, и я уйду.

Джессика едва не сказала ему: да, уходи, но потом вспомнила, как это хорошо — засыпать в его объятиях, зная, что, когда ты проснешься, он будет рядом.

Искушение было слишком велико. Джессика не раз ловила себя на том, что слишком осторожничает. Может быть, хватит бояться? Почему бы не принять то, что есть у нее с Николасом, не задумываясь, к чему это может привести и чем закончиться. Надо жить настоящим и не бояться того, что может случиться в будущем. Когда что-то действительно случится, тогда и будет время об этом задуматься. А сейчас надо просто жить и делать так, как тебе хочется. Сейчас Джессике хотелось быть с ним.

— Оставайся, — сказала она. — Но с одним условием: завтрак будешь готовить ты.

Николас лишь кивнул и отошел закрыть машину. Они поднимались на лифте в полном молчании. Джессика не могла понять, почему так волнуется. Уже давно не испытывала она подобного возбуждения, не чувствовала себя такой живой и настоящей. Когда они вошли в квартиру, она первым делом сбросила туфли. Потом прошла в кухню.

— Хочешь кофе?

Николас снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку кресла в гостиной и вошел в кухню следом за Джессикой.

— Да, пожалуйста. Черный, с одной ложкой сахара.

Джессика достала из буфета две чашки и поставила их на блюдца. Почему-то она чувствовала себя ужасно неуклюжей. Может быть, потому, что Николас пристально наблюдал за каждым ее движением.

Надо было о чем-то говорить. Но Джессика не знала, как начать разговор. Наконец она заговорила о театре. Оказалось, что Николас тоже любит театр и часто ходит на спектакли. Так что у них нашлась тема, интересная для обоих.

Когда они допили кофе, Николас встал и протянул Джессике руку.

— Выключи свет, и давай смотреть на город. Я люблю смотреть на ночной город.

Он приобнял ее за плечи и подвел к огромному — от пола до потолка — окну. Они молча стояли, обнявшись и глядя на город в сиянии огней. А потом Николас развернул Джессику лицом к себе и приник к ее губам.

Это был восхитительный поцелуй — нежный, чарующий, завораживающий. Джессике казалось, что ее накрыло жаркой волной желания. Она уже не могла себя сдерживать. С тихим стоном она прильнула к нему всем телом. Он подхватил ее на руки и отнес в спальню.

Джессика сама расстегнула его рубашку, причем ее руки дрожали от нетерпения. Потом она расстегнула пояс у него на брюках… Ей хотелось почувствовать его всего, прижаться к его обнаженной коже — чтобы между ними не было вообще никаких преград. Ее бархатное платье упало на пол. Куда делось белье, Джессика так и не поняла.

Николас протянул руку и включил лампу на прикроватном столике. Джессика протестующе хмыкнула, и хотела было погасить свет, но он удержал ее руку.

— Хочу тебя видеть. И хочу, чтобы ты видела меня.

Джессика обычно стеснялась заниматься любовью при свете, но сейчас ей было все равно. Имело значение только одно: они с Николасом вместе. Каждое его движение было исполнено лихорадочной, нетерпеливой горячности. Он желал эту женщину безумно, отчаянно, слепо. Он вошел в нее так, словно бросился в омут — в ослепительную глубину, что сулила не гибель, а неземное блаженство. Тела их двигались в едином ритме. Потом была вспышка, подобная взрыву сверхновой звезды, а следом — сладостное изнеможение и восхитительная усталость.

Джессика не сразу пришла в себя. Она не знала, кто она, где она, что с ней, будто оказалась в другой реальности — незнакомой и странной, но донельзя прекрасной. Она еще долго не могла отдышаться и лежала, обессиленная, умиротворенная, у Николаса на груди. Сердце ее билось так, что казалось, сейчас выскочит из груди.

Господи Боже, она и представить себе не могла, что можно до такой степени раствориться в вихре любовных утех. Она не знала, что так бывает.

Но вместе с восторгом пришел и страх. Теперь, когда Джессика поняла, что для нее значит этот мужчина, ей стало страшно. У нее было чувство, что теперь она просто не сможет без него жить. И еще она всегда будет бояться его потерять, потому что, потеряв его, она потеряет и себя.

— Открой глаза, — прошептал Николас.

Он ласково гладил ее по лицу, но в его голосе, пусть мягком и ласковом, слышались повелительные нотки. Джессика не знала, хочется ли ей повиноваться ему, потому что, как только она откроет глаза, сказка превратится в реальность.

И тогда — рано или поздно — ей придется решать, как сделать так, чтобы этот мужчина… Она и сама не знала, чего ей больше хочется. Чтобы он остался с ней навсегда? Чтобы, наоборот, исчез из ее жизни и прекратил терзать ее чувства?

— Скажи мне, что ты чувствуешь?

Джессика не могла найти слов, чтобы хотя бы приблизительно описать ту эйфорию, которой сейчас охвачены ее тело и душа. С чего начать? Да и что вообще говорить? Что все ее тело превратилось в единый обнаженный нерв, который трепещет при одном только прикосновении Николаса? Что оно поет у него в объятиях, словно скрипка в умелых руках маэстро? Как описать то восхитительное состояние, когда разум сливается с телом и переполняется жизнью, невообразимой свободой и радостью? И еще ее душа так чувствует, так знает его душу, будто они уже были вместе — когда-то давным-давно, может быть, в другой жизни.

А если это и есть любовь?.. Когда понимаешь, что ты ничто без того человека, которого любишь, что если рядом не будет его, ты никогда не обретешь целостность души, не будешь собой, и жизнь твоя станет пустой, ненастоящей… Она ведь любила Антонио. Но с ним все было совсем не так. Не сказать, чтобы менее ярко или менее сокровенно. Просто не так. Наверное, у любви есть множество обличий. И с Антонио она приняла одно из них, а с Николасом — другое. Впрочем, сейчас Джессика была еще не готова к таким вопросам.

Если бы Николас мог сейчас заглянуть ей в душу, он бы увидел там ярость и злость. И еще смятение. Чувство к Николасу стало для нее как откровение. Но это было ее откровение, которым она не хотела делиться ни с кем. Даже с ним.

Джессика открыла глаза.

— Хочешь услышать, какой ты потрясающий любовник?

Глаза Николаса угрожающе потемнели, как будто черные тучи закрыли луну на полуночном бархатном небе. И Джессике вдруг стало страшно.

Николас пристально наблюдал за ней, и от него не укрылось ее настроение. Его бесило собственное бессилие. Еще несколько минут назад они были предельно близки с этой женщиной, и вот она снова пытается отгородиться от него. Он знал только один способ к сближению: предельная честность и искренность. Пусть даже сейчас это может привести к не самому приятному разговору.

— Речь идет не о том, какой я крутой и как я доставил тебе удовольствие. Просто мы были вместе в этом огне. Ты и я. Мы прошли через это пламя вместе.

Да. А теперь это пламя иссякает. И погасила его Джессика. Своим дурацким вопросом, исполненным неоправданной горечи. Джессику терзали самые противоречивые чувства. С одной стороны, ей хотелось, чтобы это слепящее пламя вспыхнуло с новой силой, а с другой, ей нужно было восстановить свой защитный барьер. Иначе она просто не выдержит такого накала. Она давно отвыкла от таких бурных чувств и боялась сгореть в этом пламени.

— Ты замечательный любовник!..

Джессика и сама не знала, как у нее вырвались эти слова. Она понимала, что обижает Николаса. Но слова уже были сказаны.

Какое-то время он просто молчал, глядя куда-то в сторону, а когда заговорил, голос его был исполнен такого леденящего холода, что Джессику пробрал озноб:

— И для тебя это совсем ничего не значит? Только хорошая техника?

Он повернулся к Джессике, но взгляд его оставался абсолютно непроницаемым. Джессика отвела глаза, однако Николас взял ее лицо в ладони и повернул к себе, так что ей волей-неволей пришлось смотреть на него.

— Джессика?

Он видел лишь настороженность и стремление защищаться. Николас отпустил ее лицо и отвернулся.

— Чего ты от меня хочешь? — Глаза у Джессики потемнели от ярости. — К чему все эти расспросы? Что ты желаешь от меня услышать, Николас? Что ты — первый мужчина, с которым я легла в постель за последние три года? — Джессика понимала, что ей не стоит всего этого говорить, но ее уже несло. — И что теперь, когда мы с тобой переспали, я позволю тебе войти в мою жизнь на правах того, что ты меня возбуждаешь? Ты — один за все эти три года…

Николас не дал договорить. Он сжал ее в объятиях и запечатал ей рот поцелуем. У Джессики перехватило дыхание. Этот жаркий и властный поцелуй перевернул всю ее душу. Страсть, вложенная в него, прожгла до самых сокровенных глубин. Она словно опустошила ее, завладела ею и подчинила себе.

— Я тебе не оставлю выбора, — пылко прошептал он, оторвавшись от ее губ.

Джессика ударила его кулаками в грудь.

— Черта с два ты мне не оставишь выбора.

Кажется, она ударила больно. Николас поморщился. Так тебе, злорадно подумала Джессика. Она действительно злилась на него — за то, что он и правда не оставлял ей выбора, хотя бы уже только тем, что был сейчас рядом, а в ее мыслях — всегда.

Николас схватил ее за запястья и завел руки за спину, потом навалился на нее всем весом, не давая пошевелиться. У нее оставалось единственное оружие. И Джессика что было сил впилась зубами в его плечо.

Николас дернулся и приложился губами к ее груди. Но вовсе не для игривого или страстною поцелуя. Джессика взвыла от боли. Когда Николас отнял губы, на груди у Джессики остался синяк. Она снова забилась, пытаясь вырваться. Но Николас держал ее крепко.

— Ну ладно, хватит. А то тебе будет больно.

Джессике пришлось признать свое поражение.

— Я тебя ненавижу, — будничным голосом проговорила она. Без злобы, без раздражения, вообще безо всякого чувства. Николас только дернул щекой.

— Нет, ты меня не ненавидишь.

Постепенно Джессика начала приходить в себя. Хотя злость еще оставалась. Она никуда не ушла. Сейчас достаточно было малейшей искры, чтобы пламя ярости вспыхнуло с новой силой.

— Чтоб тебе провалиться! — Глаза ее блестели от слез бессилия. Но Джессика решила, что скорее умрет, чем позволит Николасу увидеть, как она плачет. — Все эти три года я убеждала себя, что довольна своей жизнью. И я действительно была довольна. Пока не появился ты.

И не нарушил ее душевный покой, которого она добилась с таким трудом, который так ценила.

Николас осторожно протянул руку и ласково провел пальцами по губам Джессики.

— Зачем ты терзаешь себя?

Его участливые слова отозвались в ее сердце тупой болью. Она отодвинулась к самому краю кровати.

— Я тебя не звала, — беспомощно проговорила она. — Это неправильно. Несправедливо!..

— Но это правда.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

Безжалостные слова. Джессика встала с кровати, надела халат и решительно завязала пояс.

Николас даже не пошевелился. Он просто лежал и смотрел на нее — пристально, испытующе, проникновенно. Эта его невозмутимость окончательно вывела Джессику из себя. Глаза у нее потемнели от ярости.

— Одевайся и уходи!..

Интересно, думал Николас, ей когда-нибудь говорили о том, какая она красивая, когда злится? Волосы в беспорядке рассыпаны по плечам, щеки пылают, глаза горят… Сейчас Джессика напоминала ему разъяренную тигрицу — грациозную, необузданную.

Он встал и неторопливо оделся.

— Я живой и настоящий, — тихо проговорил он, не сводя глаз с Джессики. — Подумай об этом, прежде чем я уйду. Если ты меня выгонишь, мы с тобой потеряем что-то такое, о чем потом оба будем жалеть. А ведь все могло быть так хорошо…

— Это шантаж, — процедила Джессика сквозь зубы. — Эмоциональный шантаж.

— Нет, — спокойно отозвался Николас. — Это простая констатация факта.

— Ты пытаешься навязать мне свою волю, — с горячностью проговорила Джессика. — Давишь на меня. А это нечестно! Запрещенный прием.

— Думаешь, я не понимаю, как тебе сложно расстаться со своим прошлым? — теперь его голос звучал жестко и непримиримо. — Думаешь, не знаю, как ты боишься сближения с мужчиной… как боишься открыть свое сердце из опасений, что тебе сделают больно?

Джессика вызывающе запрокинула голову.

— Это называется самосохранением. Эмоциональная защита…

— Ты так думаешь? А мне кажется, что это, наоборот, саморазрушение. Когда человек сам обедняет себя. Сам себя ограничивает. — Николас понимал, что теперешний разговор — это, может быть, самый важный разговор в его жизни. — Но каждый решает сам за себя. Если ты решила запереть себя в стеклянной башне, ну что ж… Будь счастлива. Если сможешь…

Джессике вдруг стало страшно. Неужели Николас прав, и она действительно не живет, а поддерживает видимость жизни, закрывшись в своем коконе. В стеклянной башне… Действительно, пугающий образ. Башня, где ты совсем одна. Куда нет доступа никому. Где ты существуешь в абсолютной пустоте. Где ничто тебя не задевает. Где ты — наблюдатель, а не участник великого действа под названием Жизнь.

Неужели ей нужно именно это? Неужели она сама этого хочет?

— Каждый раз, когда я делаю шаг тебе навстречу, ты заставляешь меня сделать еще один шаг. — Голос Джессики едва не сорвался на крик. Она подняла руку, но тут же беспомощно уронила ее. — А я ведь даже не знаю, куда мы идем.

Николас подошел к ней и встал на расстоянии вытянутой руки.

— Я хочу, чтобы у нас было все. Чтобы ты мне разрешила всегда быть с тобой. Чтобы ты стала моей женой. И чтобы мы были вместе всю жизнь.

Джессика вдруг побледнела.

— Это не может быть правдой. Нет!

— Почему? — мягко спросил Николас, но за этой мягкостью таилась решимость и сила, с которыми нельзя было не считаться. — У меня еще не было женщины, к которой я испытывал бы то, что испытываю к тебе. И вряд ли когда-нибудь будет.

Джессика задумалась, лихорадочно подбирая правильные слова.

— Но это еще не причина…

— А любовь — это достаточная причина? — перебил ее Николас.

У Джессики перехватило дыхание. Любовь?

— Однажды я уже любила… И когда потеряла любимого, это был сильный удар. Убийственный!..

Николас протянул руку и взял ее под подбородок, так что теперь Джессике волей-неволей пришлось смотреть ему прямо в глаза.

— Жизнь никогда не дает никаких гарантий, Джессика. — Он смотрел на нее с такой щемящей нежностью, что она едва не расплакалась. — Не надо бояться того, что может быть, а может и не быть. Надо жить настоящим. И брать от жизни все, что она тебе предлагает. Пока что-то у тебя есть, радуйся этому. И ничего не бойся.

Он впился губами ей в губы. Его поцелуй был исполнен обжигающей страсти, которая зажгла огонь у нее в крови. Это было похоже на лихорадочный бред, на пьянящий восторг соблазна. Это было прекрасно!

Мир вокруг перестал существовать. Осталось только волшебство — неодолимые чары его губ и рук. Он еще крепче прижал Джессику к себе. И она уже не сопротивлялась. Ее губы раскрылись ему навстречу. Она как будто вбирала в себя всю ту нежность и страсть, которые он хотел ей отдать. И одновременно отдавала ему себя — всю, без остатка.

Он оторвался от ее губ, внимательно посмотрел в глаза и принялся покрывать поцелуями ее лицо, запрокинутое навстречу его губам.

— Ты мне расскажешь про Антонио? — прошептал он, уткнувшись губами ей в шею. — Наверное, я должен знать.

Джессика задумалась. Наверное, нужно ему рассказать… Вот только с чего начать? Николас наверняка ждет от нее не пересказа того, о чем писали в газетах. Ему нужна истинная история.

— Мы познакомились в Риме, — начала она, медленно подбирая слова. — У нас у обоих были причины праздновать победу. Он выиграл очередной этап в гонках, а я подписала хороший контракт с одним известным итальянским модельером. Антонио, он был… такой яркий, такой необыкновенный…

Джессика беспомощно замолчала. Как описать мужчине другого мужчину? Антонио действительно был необыкновенным. Он притягивал людей, как магнит. Перед его обаянием невозможно было устоять.

— Мы безумно влюбились друг в друга. И поженились буквально через три недели после знакомства. — Она зябко обняла себя за плечи, пытаясь унять внутреннюю дрожь. — Он не мог жить без своих гонок. Для него это было все. Он хотел быть лучшим. Самым лучшим. И ради этого готов был рисковать. Он был одержимым… Каждый раз, когда он уезжал на гонки, я подспудно готовила себя к тому, что он может не вернуться.

Николас молча привлек ее к себе, и она прижалась к нему, обняв за плечи. Они долго стояли так, обнявшись. Спокойная сила Николаса умиротворяла Джессику. Ей казалось, что теперь у нее уже никогда не будет ничего плохого, потому что теперь у нее есть Николас.

Он легонько коснулся губами ее виска.

— Я люблю тебя.

Джессику бил озноб. И когда Николас склонился к ее губам, она едва не отшатнулась. То, что он ей предлагал, было слишком серьезно, настолько серьезно, что Джессика боялась принять этот бесценный дар. Но потом страх прошел. Она закрыла глаза и полностью отдалась во власть его губ и рук. Это было одно из тех восхитительных мгновений, которое хочется продлевать бесконечно. Когда хочется, чтобы это мгновение остановилось, и больше не было ничего — только эта щемящая радость и полнота жизни.

Она и сама не заметила, как они оказались в постели. Но на этот раз жадная, неутолимая страсть прошлой ночи сменилась нежным и бережным действом, когда они ублажали друг друга неторопливо, смакуя каждую ласку и поцелуй.

Джессика смотрела на Николаса и не могла наглядеться. Она уже поняла, что не хочет терять этого человека. Что бы ни было между ними — страсть, влечение, любовь — она хотела, чтобы это продолжалось.

Николас почувствовал перемену в ее настроении, почувствовал, что в ней уже нет той настороженной напряженности, которая была поначалу. Теперь ему надо было лишь закрепить это достижение, ободрить Джессику, показать ей, что ему можно довериться.

Она закрыла глаза. Это было божественно — принимать дар его тела и дарить ему себя. Получать наслаждение и отдавать самой. Она даже не знала, что ей нравится больше: исходить сладкой истомой под ласками Николаса или самой ласкать его и видеть, что ее ласки возносят его до вершин блаженства. Каждый раз, когда они были вместе, Джессику не покидало чувство, что она отдает этому человеку какую-то частичку себя.

Потом они задремали, а проснувшись, снова занялись любовью — на зыбкой грани между явью и сном.

— В субботу у меня выставка в Буффало, — прошептал Николас, когда они лежали, уже умиротворенные, друг у друга в объятиях. — Давай, ты отменишь все свои планы и поедешь на выходные со мной? Мы можем вылететь уже завтра и провести день в Ниагара-Фолсе.

Джессика не могла устоять перед искушением немного его подразнить.

— Я подумаю над твоим предложением.

— А чего тут думать? — искренне поразился Николас.

— Выставка — это здорово. Я увижу твои картины. И посмотрю на тебя в роли художника. — Джессика мечтательно закатила глаза. — Север страны у меня связан с милыми детскими воспоминаниями.

— Я так и не понял, поедешь ты или нет?

Она улыбнулась.

— Когда у нас самолет?

— В восемь утра. Мне еще надо заехать домой и собрать вещи. — Он привлек Джессику к себе и поцеловал в кончик носа. — Знаешь, мне тебя мало. Я хочу тебя снова и снова…

Джессика прильнула к нему всем телом.

— Я поняла, что поспать мне сегодня уже не придется. Нам ведь надо будет еще принять душ, собраться и позавтракать.

— А ты хочешь спать?

— У тебя есть другие предложения?

Он не ответил, вернее, ответил, но не словами. Они так увлеклись друг другом, что едва не опоздали на самолет.