Снова влюблены

Глава 4

Во сне Жанна стонала, издавая еле слышные возгласы протеста. Она ощущала вкус сажи и видела Волан. Не таким, каким он был прежде — величественный замок, царивший над залитой солнцем долиной, — а таким, каким он стал. В ее кошмаре он предстал в виде кирпичных дымоходов, вздымавшихся над обгоревшими руинами. Через провалы в земле виднелись каменные тоннели и подземелья, сохранившиеся во время пожара.

Исчезли старинные гобелены и произведения искусства, собранные многими поколениями дю Маршанов, книги, хранившиеся в огромной библиотеке, стеклянные витражи и часовня с бесценным алтарем и золотой церковной утварью.

Сцена резко изменилась, словно ее сознание не могло выдержать удручающего зрелища руин, и Волан озарился сотнями свечей. Они с Дугласом танцевали в бальном зале, улыбаясь друг другу, слепые к окружающему великолепию.

Сон вдруг оборвался, и Жанна открыла глаза. За окном занимался новый день, окрасив небо Эдинбурга в желтые, розовые и золотистые тона. Новый день, суливший перемены.

Внезапно Жанна поняла, что не хочет перемен; Она предпочла бы существовать так же, как прожила последние десять лет, не испытывая никаких эмоций. Но теперь уже слишком поздно. Она видела Дугласа и не сможет прогнать нахлынувшие воспоминания.

Встав с постели, Жанна подошла к окну, ощущая усталость, проистекавшую от беспокойного сна и тщетных усилий удержать прошлое в узде. В ночной рубашке, с заплетенными в толстую косу волосами, она созерцала панораму, которую видела каждое утро на протяжении трех месяцев. Внизу — небольшая площадь, к которой сходятся четыре улицы, застроенные солидными особняками.

Ничто не нарушало тишины раннего утра: ни грохот повозок, которые подвозят провизию к богатым домам, ни крики уличных торговцев. Но скоро здесь все оживет.

Утренний воздух благоухает цветами. На площади разбит сквер, легкий ветерок, налетающий с холмов, покачивает алые и желтые соцветия. Увидев примостившуюся на подоконнике птичку, Жанна улыбнулась. Девять лет заточения в монастыре научили ее радоваться простым вещам: птичьему щебету, радуге, распустившемуся бутону, восходу солнца.

Поскольку считалось, что Жанна являет собой дурной пример для обитательниц монастыря, ее держали в крохотной келье, расположенной вдали от основного здания.

По замыслу ее мучителей она должна была проводить дни в размышлениях о своих грехах. В тех редких случаях, когда Жанну допускали в общество других послушниц, ее окружала стена молчания. Разговоры, даже улыбки находились под строгим запретом, а смех и прочие проявления легкомыслия жестоко карались.

Все это, однако, не сломило Жанну. Напротив, она обрела силу. И постепенно начала понимать, что благочестивые сестры заблуждаются. Не такая уж она закоренелая грешница. Будь это так, она свела бы счеты с жизнью и положила конец своим страданиям. Но Бог оставил ей надежду, и она выжила вопреки всему.

Как-нибудь она проживет сегодняшний день, потом завтрашний и все остальные, ниспосланные ей Богом.

Птичка вспорхнула с подоконника и улетела прочь.

Взгляд Жанны устремился за ней, скользя по крышам домов, вырисовывающимся на фоне светлеющего неба. Эдинбург был процветающим городом, где постоянно что-то сооружалось и перестраивалось. Целые районы находились в состоянии трансформации.

Точь-в-точь как она.

Вздохнув, Жанна отвернулась от окна. Скоро явится ее подопечный, жаждущий рассказать о своих ночных сновидениях и узнать, что они будут изучать сегодня.

Внезапно в памяти всплыло еще одно воспоминание.

— Ты счастлива? — спросил Дуглас.

— Невообразимо, — отозвалась она, лежа обнаженная рядом с ним. В присутствии Дугласа она не испытывала стыда и никогда не пряталась от его взгляда. Наградой за такую храбрость были поцелуи, которыми он осыпал ее тело, от лодыжек до локтей, включая все восхитительные места между ними.

— Мы всегда будем счастливы, — заявил Дуглас решительно.

— Правда? — поддразнила Жанна, прежде чем поцеловать его, и на долгие мгновения они забыли обо всем.

Они были так невинны, так очарованы друг другом, так доверчивы и бесхитростны. Дуглас был всего на год старше Жанны. Изменился ли он за прошедшие десять лет? Все так же уверен в будущем или жизнь научила его не доверяться мечтам?

Мужчина, которого она видела прошлым вечером, был невероятно привлекателен, пожалуй, даже больше, чем в юности. В нем чувствовалась скрытая сила, некая аура властности, способная смутить и привести в трепет окружающих. Но только не Жанну. Что могут сделать ей люди, обстоятельства или случай, чего не сделали уже граф дю Маршан и Бог?

Жанна подошла к гардеробу и открыла дверцу, разглядывая свои скромные наряды. Жители Эдинбурга были в курсе всех модных веяний. Чтобы убедиться в этом, достаточно было пройтись по улицам города. К счастью, от гувернантки не требовалось, чтобы она следовала последней моде.

Жанна была вполне довольна тем, что ее одежда выглядит аккуратно и не привлекает внимания Роберта Хартли.

Когда-то ей требовалась помощь двух горничных, чтобы одеться, но за девять лет, проведенных в монастыре, где она носила самые непритязательные одеяния, Жанна научилась ценить простоту в одежде. Избалованная и порой взбалмошная девушка, делавшая бесчисленные покупки у модисток и портних, ушла в небытие. Сегодня она выбрала скромное темно-зеленое платье с глухим воротом, отделанным узкой полоской кружева.

Уложив волосы в простой узел, Жанна закрепила его длинной булавкой с головкой из слоновой кости. Когда-то она предпочитала ходить с распущенными локонами, свободно падавшими на плечи, и не пудрила прическу, за исключением тех случаев, когда являлась ко двору вместе с отцом. В монастыре Жанну остригли чуть ли не наголо, чтобы избавить, как ей было сказано, от тщеславия и суетной заботы о своей внешности. Правда, в последние два года ей позволили отрастить волосы, возможно, для того, чтобы остричь их снова в наказание, если она нарушит какое-нибудь правило.

Беспокойная ночь не прошла для нее даром. Глядя в зеркало, Жанна видела бледное лицо с поджатыми губами и встревоженным взглядом серых глаз — цвета утреннего тумана, как говорил когда-то Дуглас.

Окинув себя критическим взглядом сестры Марии-Терезы, Жанна пришла к выводу, что даже монахиня не нашла бы в ее внешности никаких изъянов. На накрахмаленном фартуке не было ни пятнышка. Рукава заканчивались узкой полоской кружев, которую вряд ли можно было назвать украшением. Скромный вырез был задрапирован косынкой из того же кружева, а корсаж сшит из той же ткани, что и юбка.

«Внешний вид женщины является отражением ее благочестия», — внушала сестра Мария-Тереза, видевшая свой долг в том, чтобы исправить характер юной девушки, сосланной в монастырь за распущенность.

Как глупо беспокоиться о том, как она выглядит!

Единственный, кто ее сегодня увидит, — это Дэвис. А если ее вздумает искать Роберт Хартли, то даже лучше, что она выглядит осунувшейся и изможденной.

У нее была пара крохотных, золотых сережек, подаренных девочкой, за которой она ухаживала на корабле, когда они пересекали Ла-Манш. Стоило Жанне надеть их, как воспоминания нахлынули с новой силой.

Дуглас целовал ее, издавая воркующие звуки.

— Что ты делаешь? — хихикнула Жанна, щекоча его кончиками распущенных волос.

— Ем тебя, — улыбнулся он.

— В корзинке есть более существенная еда, — сказала она, указав на ленч, который принесла с собой. Они забрались в укромный уголок сада, где их никто не мог видеть за развесистыми ивами, росшими на берегу реки.

— Нет ничего более существенного, чем мои чувства к тебе, Жанна, — серьезно произнес Дуглас, пристально глядя на нее.

Это было одно из самых драгоценных воспоминаний, всегда вызывавших у Жанны слезы. В голубых глазах Дугласа светились любовь, постоянство и обещание.

«Прости меня, моя любовь», — прошептала она дрожащими губами. Впервые за долгое время Жанна пожалела, что в комнате нет алтаря. Она бы преклонила колени и попросила прощения за свой великий грех. Не за то, что полюбила Дугласа или родила дитя, а за то, что произошло потом.

Перед ее глазами, как это случалось каждый день, предстал могильный холмик, усыпанный опавшими листьями и окруженный деревьями, единственное назначение которых, казалось, состояло в том, чтобы закрывать солнце. В воспоминаниях Жанны не пели птицы, не дул ветер, не шелестела листва. Все, что она помнила, — это крохотный холмик и соленый вкус слез. В этот момент все внутри у нее умерло.

До прошлого вечера, когда она увидела Дугласа, Жанна не ощущала себя по-настоящему живой. И теперь испытывала боль, смятение и страх.

Как она выдержит все это?