Глава двадцать первая

Хрипы и стоны наполнили пространство пещеры. Дженна одной рукой вцепилась в револьвер, а второй пощупала под грудью, чтобы определить источник боли. Хендрикс не мог подстрелить ее перед тем, как уронил револьвер, – грохот выстрела до сих пор бы эхом блуждал по пещере. И все же что-то ударило ее. Под рубашкой пальцы наткнулись на нечто узкое и твердое, что-то вроде толстой проволоки.

Подсвечник! Она забыла о нем.

Двинувшись дальше, пальцы нащупали липкую влагу. Кровь. Острый, как кинжал, шип подсвечника впился в нее при падении. Маленький прокол не казался таким уж опасным. Медленно выдохнув, Дженна втянула новую порцию воздуха и ощутила запах. Едкий запах керосина и горелой ткани наполнил ноздри вместе с вонью жженых волос и плоти.

– Со всеми все в порядке? – спросила она.

В ответ послышался шорох, заскребли чьи-то ноги. Стон.

– Я в порядке, – голос Рембрандта был слабым и сдавленным. – С тобой все хорошо, Юджиния?

– Да. – Она чуть не назвала его папой.

И тут Дженне пришло в голову, что она все еще могла потерять отца в этой передряге, едва успев обрести его. Она и сейчас может его потерять. Им предстояло как-то выбраться из этой отделанной драгоценностями могилы.

– Таттл?

– Если не считать дыру в плече, я в порядке. Что будем делать?

– Думаю, Хендрикс без сознания, – сказал Рембрандт.

– С тобой точно все хорошо? – Дженна снова едва удержалась, чтобы не назвать его папой. «Интересно, – подумала она, – остались ли еще у меня сомнения в том, что он мой отец?»

– Да, да. Нужно связать маршала. Найди свечи в дальнем конце пещеры и зажги хоть одну.

Молодая женщина на четвереньках поползла по холодному каменистому полу, осторожно нащупывая путь, пока рука не уперлась в неровную, с выступающими гранями многочисленных камней стену. Дженна стала двигаться вдоль нее, пока пальцы не нащупали продолговатый деревянный предмет, оказавшийся ручкой кирки. Рядом лежали зубило и маленькая деревянная коробка. Обоняние подсказало, что в коробке находятся сальные свечи и серные спички.

Дженна вынула из-за пазухи подсвечник, нащупала тупой конец свечи и вставила ее в металлическую чашечку. Внимательно ощупав спичку, чтобы взять ее правильно, молодая женщина чиркнула ею по камню и подожгла фитиль.

Таттл стоял спиной к входу в пещеру, прижав руку к раненому плечу. Его лицо было серым. Плотно сжатые губы окружала белая полоска, а на переносице появились две глубокие морщины.

– Вам лучше сесть, – посоветовала Дженна.

Ближе к выходу ее отец сидел, склонившись над неподвижным телом маршала. Дженна пересекла пещеру и опустилась на колени рядом с ним. Лицо Рембрандта побелело так, что стало одного цвета с бородой, и исказилось от боли.

– В чем дело? Ты ранен, да? Старик поднял взгляд.

– Ударился ногой о стену, пытаясь спасти этого презренного… – он кивнул в сторону Хендрикса. – Кажется, у меня перелом.

Дженна передвинулась к ступням Рембрандта.

– Левая.

Она осторожно сняла тяжелый рабочий башмак и шерстяной носок. Дженна услышала, как старик втянул воздух от боли, когда она стала ощупывать ступню в поисках повреждения.

– Я ничего не нашла, но ступня распухла.

– Мне уже лучше, – сказал Рембрандт.

– Только потому, что я сняла башмак. Ты не сможешь становиться на эту ногу.

Дженна осмотрелась, чувствуя себя потерянной и напуганной. Как они выберутся отсюда, если Рембрандт не сможет показывать дорогу? Носилки не из чего было сделать, они никак не могли его нести. Ах, если бы здесь был Бренч! Внезапная потребность оказаться в его объятиях была так сильна, что Дженну отбросило на пятки, к горлу подступил комок, а на глаза навернулись слезы. Она быстро заморгала, чтобы не расплакаться, жалея, что со страхом нельзя справиться так же легко.

– Достань у него из-за пояса револьвер, – сказал ей отец.

От привычного ощущения «старра» в руке стало немного спокойнее. Молодая женщина закрыла глаза и представила темное морщинистое лицо старого друга Чарли, впитывая силу из образа, как раньше делала это в Мидоувуде. Она выпрямилась и снова огляделась.

– Мы подождем, пока ты отдохнешь, а потом будем искать выход отсюда, – сказала она отцу. – Правда, тут не на что удобно облокотиться, стены слишком грубые.

– Тебе придется самой отправиться за помощью, милая. Таттл потерял слишком много крови, у него не хватит сил, а я, как ты сама сказала, не смогу идти. Есть что-нибудь, чем можно связать Хендрикса?

– Нет, ничего такого нет.

Ее начала охватывать паника. Отправиться одной? Через этот адский лабиринт… одной? Она с силой втянула воздух в легкие и медленно выдохнула его.

– Перетащи Хендрикса в штрек, – посоветовал Таттл. – Оставь его у одной стены, а нам помоги добраться до другой. Оставь нам его револьвер, чтобы мы держали его на прицеле, пока не подоспеет помощь. Мы справимся.

Хотелось возразить: «А что, если я заблужусь и не найду выхода наружу?» Но Дженна не могла такого сказать. Ничего не оставалось, кроме как последовать их советам. Она запретила себе думать о долгих, казавшихся милями, ярдах темноты и мышах или крысах, которые могут встретиться по дороге.

Сколько сейчас времени? Получил ли Макколи записку с требованием прийти на шахту? Придет ли он? Может быть, ради Рембрандта. Только не ради нее.

– Будь очень осторожна, Юджиния, – сказал отец. – Я говорил тебе о дренажных ответвлениях, но есть и другие. Одно из них заканчивается на расстоянии дюжины ярдов от первого штрека естественной пропастью, которую нам не удалось преодолеть. Если потеряешься в этом штреке, велика опасность разбиться насмерть.

– Может, ей лучше дождаться Макколи вместе с нами? – спросил Таттл. – Мне не нравится, что женщина будет бродить по этим тоннелям одна.

– Думаешь, мне нравится? – отозвался Рембрандт. – Господи, парень, она же моя дочь! Дочь, которую я до недавнего времени считал погибшей. Нам больше ничего не остается. Что, если Бренч не получил записку? Без неотложной помощи Хендрикс умрет… и из тебя кровь льется, как из недорезанной свиньи. Говоря начистоту, Таттл, ты тоже долго не протянешь.

Дженна подняла руку.

– Все нормально. Я справлюсь.

Строгое предупреждение отца и последовавший короткий спор прояснили рассудок. Теперь она снова мыслила рационально.

– Если запомнишь все, что я тебе расскажу, так и будет, – уверил ее Рембрандт. – Придется очень внимательно сосредоточиться на направлении. Запутаться можно из-за боковых ответвлений. Можно даже оказаться в шахте Мэрфи.

– В шахте Мэрфи?

– Да, мы пытались уйти западнее и соединились с шахтой братьев Мэрфи. Она заброшена уже больше года. Их штреки меньше по высоте и ближе к поверхности, чем наши. Один из них проходит так близко от ручья в каньоне, что вода постоянно затекает внутрь. Однажды весной они потеряли двух людей, когда растаяло много снега и штрек затопило.

Рембрандт замолчал, чтобы достать из кармана трубку и кисет с «Одиноким Джеком» – ему нужно было успокоиться.

– Но вход в шахту Мэрфи открыт. Просто держись восточнее, когда выберешься из нее, и придешь к «Серебряному слитку». Что бы ты ни делала, не паникуй и не беги. Не забывай, что каждый твой следующий шаг может таить в себе опасность, если свернешь не в тот штрек. Как думаешь, справишься?

Стены снова попытались сомкнуться над ней. Хотелось закричать, что она совсем не уверена, что справится. Вместо этого Дженна глубоко вдохнула, беря себя в руки, и сказала:

– Обязана справиться, правда?

Ответом ей было молчание.

Спереди рубашка Хендрикса сильно пострадала от огня, но заднюю часть можно было использовать. Дженна разорвала ее на полосы, переплела их между собой и связала маршалу руки и ноги. Слид жалобно стонал, когда его переворачивали, тащили и связывали, но молодая женщина не обращала внимания на его страдания.

В темноте она сняла нижнюю сорочку и снова надела рубашку. Скомканную сорочку она отдала Таттлу, чтобы он мог зажать рану, хотя это не слишком помогло остановить кровотечение.

– Как вы узнали, что я на шахте? – спросила она агента.

– Я опасался, что вы отпустите своего мексиканского друга, стоит мне только отвернуться, и потому следил за вами. Я узнал Лонгена – его разыскивают в Канзасе за ограбление банка. Когда вы поехали с ним, я отправился следом. – Таттл печально улыбнулся. – Похоже, мне следует перед вами извиниться.

– Извинитесь лучше перед Мигелем. И он испанец, а не мексиканец. – Дженна еще некоторое время постояла, склонившись над детективом, растроганная тем, что он пытался спасти ей жизнь. – Если я выберусь отсюда и вовремя приведу подмогу, мы будем квиты, – сказала она.

Улыбка Таттла стала шире. На щеке у него была грязь, а к губам приклеились несколько крупинок песка. Детектив вытер окровавленную руку о штанину и протянул ее Дженне.

– Больше чем квиты. Она пожала руку.

Устроив мужчин настолько удобно, насколько позволяли условия холодного штрека, Дженна зажгла еще одну свечу, капнула воском на сухое место на полу и установила ее туда.

– Я возьму с собой две, а остальные пусть будут у вас, чтобы вы не сидели в темноте.

Рембрандт кивнул. Дженна спрятала под рубашку вторую свечу, засунула в карман брюк несколько спичек и взяла подсвечник. Она сделала все необходимое. Пришло время отправляться в путь.

Однако она не могла сдвинуться с места.

Дженна всмотрелась в бледное изнуренное лицо отца. Жгучий гнев и злость, с которыми она жила пятнадцать лет, притупились, и осталась только горечь. Она успела узнать Рембрандта с тех пор, как приехала в Парк-Сити, его никак нельзя было назвать бессердечным человеком, каким она считала своего отца. У нее еще было много вопросов. Ей хотелось облегчить душу.

Просто уйти сейчас казалось жестоким и неправильным. Но что можно было сказать? Глухой стон Хендрикса напомнил, что сейчас не время для разговоров.

Дженна взяла подсвечник, прикрывая пламя рукой. У них будет время потом. Нужно верить в это. Она шагнула в черноту штрека.

– Юджиния!

Она медленно повернулась и посмотрела на отца.

– Меня никто так не называл с тех пор, как мне исполнилось десять лет, и я уже могла поколотить почти любого мальчишку-сверстника.

– Хорошо… Дженна. Мне просто вспомнилось… – Он смолк, потом снова заговорил: – Чаще всего, думая о тебе все эти годы, я вспоминал о том, как ты раньше встречала меня, когда я возвращался домой. Ты помнишь?

Она помнила, но ничего не сказала в ответ.

– Ты подбегала и прыгала мне в объятия, – сказал Рембрандт. – Твои маленькие ручки обвивались вокруг моей шеи, и ты дарила мне большой мокрый поцелуй, а потом требовала, чтобы я поцеловал тебя в ответ. Мне… мне очень не хватало этого.

Последняя искра гнева и сопротивления вспыхнула и погасла. К горлу подкатил комок. Он действительно помнил. Он думал о ней все эти годы. Дженна подавила желание всхлипнуть.

– Мне тоже, папа, – тихо сказала она. В следующее мгновение она высоко подняла свечу, отгоняя темноту, и вышла из пещеры.


Бренч выскочил из-за кустов черемухи, служивших ему укрытием, неуклюже двигаясь из-за хромоты. Перебегая от дерева к дереву, он добрался до вершины холма. На самом верху лежал большой камень. Бренч залег за ним и выглянул посмотреть, что происходит внизу. На видневшиеся вдалеке постройки шахты падали лучи, которые отбрасывало спешащее за горизонт солнце. Уже через полчаса начнет темнеть. Тогда можно начинать штурм.

Взгляд уловил какое-то движение, и сердце в груди екнуло. С дерева на мусорную кучу за хижиной, которую они называли конторой и в которой спал Рембрандт, спрыгнула белка. Кто бы ни держал Дженну в заложницах, он, скорее всего, поджидал Бренча именно в конторе.

Мысль, что он может потерять любимую, перемалывала его внутренности подобно тому, как на толчейной фабрике в Онтарио железными молотами размельчают руду. В памяти всплыли слова Рембрандта, что пинкертоны – всего лишь люди, выполняющие свою работу. Макколи не был целиком и полностью с этим согласен. Бренч слишком хорошо помнил, с каким воодушевлением пинкертоны тащили его брата Патрика прочь из дома за несколько дней до того, как его повесили, в тот самый день, когда сам он покинул Пенсильванию.

Однако он не мог не согласиться со стариком: следует показать пинкертонам, что они ошибаются, а не сидеть сложа руки и позволять ненависти пожирать себя изнутри. С деньгами и дипломом юриста у него будет возможность действовать конструктивно, пытаясь помочь шахтерам и профсоюзным организациям. Единственное, что ему еще понадобится, – это чтобы Дженна была рядом.

Последнее соображение как-то незаметно проскользнуло в его мысли. Впрочем, зачем теперь отрицать свои чувства? То, что Дженна может не пережить этого испытания, заставило Бренча посмотреть правде в глаза. Уже не имело значения то, что она работает на Пинкертона. Если удастся вытащить ее из этой передряги живой, он приложит все силы, чтобы пробить стену, которой она отгородила свое сердце, и научит ее не бояться любить.

Трель козодоя заставила Бренча поднять голову. Наверное, Сэл Треноуэт что-то обнаружил. Макколи сполз с камня и стал пробираться на звук. Своего зятя он нашел в зарослях кустарника возле дороги. Не было сказано ни слова. Сэл просто махнул головой в направлении противоположного края зарослей. Когда Бренч посмотрел туда, то увидел Джейка Лонгена, лежащего лицом вниз в луже крови. Даже не проверяя пульс, Макколи понял, что Лонген мертв. Из раны уже давно перестала течь кровь, и над телом гудел рой мух.

– Он начинает вонять – убит, наверное, много часов назад, – прошептал Сэл. – Давай выбираться отсюда.

Бренч кивнул. Они двинулись против ветра и нашли Мигеля, притаившегося за сломанной вагонеткой.

– Все тихо, мой друг, – сказал испанец, когда Бренч и Сэл присоединились к нему в укрытии.

– Однако они там, – отозвался Макколи. – Это гнедой Дженны стоит привязанным возле конторы.

Сэл выглянул из-за ржавой металлической тележки, чтобы взглянуть на хижину.

– Ты узнаешь вторую лошадь?

– Не уверен. Может, Джейка? Однако за всем этим стоит Хендрикс. Он догадался, что мы готовим на него облаву и, видимо, решил первым нанести удар, – Бренч прокрутил барабан своего «миротворца» сорок четвертого калибра, в десятый раз проверяя, полностью ли он заряжен. – Эта скотина сделала большую ошибку, попытавшись использовать Дженну в качестве приманки. Он мне за это заплатит.

Мигель бросил взгляд на солнце. Оно было похожим на апельсин, наколотый на зубья пилы.

– Скоро стемнеет. Тогда мы сможем подобраться ближе.

Бренч не был уверен, что сможет ждать так долго. Дженна пробыла в хижине целый день, ожидая, что он придет на помощь. Хендрикс мог решить, что он не намерен являться. Этот ублюдок, потеряв терпение, мог застрелить и Дженну, и Рембрандта. Бренч понимал, что маршал не собирался никого выпускать из хижины живым.

Нервы Макколи были натянуты, как полоска мокрой сыромятной кожи, сохнущая под полуденным солнцем. Мышцы налились, готовые к действию. Бренч немного попятился, сел, скрестив согнутые ноги, и достал самокрутку, пытаясь вернуть контроль над телом и разумом. Такая ситуация ничем не отличается от дуэли со стрелком посреди пыльной улицы. Спокойствие и терпение – вот что требуется в подобных случаях. К сожалению, Бренч еще никогда так не боялся за исход поединка. На этот раз на карту было поставлено гораздо больше, чем его собственная жизнь.

* * *

Сколько времени она уже бродит в этой проклятой холодной тьме? Казалось, вечность.

Свечи должно было хватить на три часа, но треть ее оплавилась еще в пещере. Оставался маленький огрызок. Ах, если бы она считала боковые ответвления, попадавшиеся ей по пути, считала шаги – что-нибудь, по чему можно было бы определить, сколько еще осталось до выхода! Теперь он наверняка недалеко. Она уже прошла два ответвления и резкий поворот, который Рембрандт назвал «перевернутым домом».

Тусклый свет сальной свечи разливался всего футов на двенадцать. Дженна двигалась медленно, впиваясь глазами в неровную, изрытую поверхность стен и пола, выискивая тонкохвостых грызунов, к которым питала сильное отвращение.

Вода капала на голову с поддерживаемого балками потолка. Она сбегала по стенам и собиралась в грязные лужи на неровном полу. Сам воздух был влажным, плотным и безжизненным. Вода, земля, дерево, камень – запахи природы. Дженна ощущала их с каждым тяжело дававшимся вдохом. Воздуха, казалось, все время не хватало. Легкие всякий раз требовали больше. Дженну озаботило то, что огонь свечи отнимает у нее столько кислорода. Однако мысль остаться в темноте пугала ее.

Она споткнулась и упала на колено. Камни врезались в плоть. Брюки напитались влагой. Дженна оперлась предплечьем о стену, свободной рукой уперлась в ногу и встала. Задыхаясь, как она уверила себя, от недостатка кислорода, молодая женщина прижалась к стене, безвольно опустив руки.

Ощущение жара предупредило об опасности прежде, чем Дженна увидела, что держит свечу фитилем вниз, так что пламя лизало руку. Осознание этого вызвало чувство боли. Она вскрикнула и отдернула руку. Локоть врезался в стену, и по руке потекла немеющая боль. Подсвечник выпал из руки и шлепнулся в мелкую лужу на полу.

Зажав поврежденную руку между бедер, Дженна смотрела, как пламя, шипя, гаснет.

Как только все вокруг поглотила тьма, стены обрушились на молодую женщину с мощью горы. Нечеловеческий вопль сорвался с губ Дженны, когда она судорожно стала ощупывать рубашку в поисках второй свечи. Она не стала тратить времени и поднимать упавший подсвечник. Вой угас до негромких душераздирающих всхлипываний, когда Дженна достала из кармана спичку и попыталась чиркнуть ею о влажные камни. Спичка задымилась, зашипела и погасла, наполнив воздух запахом тухлых яиц. Дженна выбросила бесполезную тонкую палочку с серой и полезла в карман за второй спичкой.

Крысы! Нужно зажечь свечу, пока ее не нашли крысы. Пока они не побежали по ногам, не залезли под рубашку и не впились в плоть.

Она в отчаянии искала сухой камень, чтобы зажечь спичку. Безнадежно. Влага была повсюду. Раз за разом Дженна чиркала спичкой, выбрасывала ее и лезла за следующей, пока карман не опустел.

– Нет! Нет! Я не могла совершить подобной глупости! – Ответом было зловещее эхо, прокатившееся по черной пустоте.

Дженна опустилась на пол, уже не замечая луж. Она стукнула кулаками по бедрам, проклиная себя за непростительнейшую глупость. Когда гнев утих, молодая женщина положила голову на согнутые колени и заставила себя медленно и глубоко дышать, пока спокойствие и рассудительность не вернулись к ней.

Бренч, ах, Бренч, где ты?

«Может настать день, когда тебе, ведьмочка, понадобится помощь мужчины, но рядом никого не будет. Что ты станешь тогда делать?»

Дженна всмотрелась в темноту, слушая, как гулко бьется в груди сердце, хотя понимала, что его голос прозвучал у нее в голове. Когда он говорил ей эти слова? Очень давно. Целую вечность назад. И тем не менее он был прав. Как жаль, что она не может сейчас признаться ему в этом. Что он далеко и не скажет ей: «А я ведь предупреждал». Дженна всем сердцем желала, чтобы Бренч оказался рядом, отогнал от нее мерзких тварей и спрятал от всех несчастий в своих объятиях.

Отдохнуть, ей просто надо несколько минут отдохнуть. Потом она сможет идти дальше. Может быть, Бренч ждет ее в хижине. Дженна снова положила голову на колени, повернув ее так, чтобы расслышать любой звук, издаваемый зверьком, и закрыла глаза.

Разбудил Дженну настойчивый раздражающий писк. Кровать под ней дрожала. Кромешная, как в преисподней, тьма встретила ее, когда она открыла глаза.

Она почувствовала запах мокрой земли и собственного пота. Произошло землетрясение. Земля разверзлась и поглотила ее.

Нет, это был сон. Тело окоченело. Это дрожит она, а не кровать. Одеяла исчезли, а кровать превратилась в камень. Никогда, даже в безлунные ночи, в ее комнате не было так темно. Нигде не было настолько темно. Не в этой жизни.

Писк стал громче. Что-то коснулось ее лица. Крошечная холодная лапка. Сердце екнуло – так колесо экипажа налетает на камень. Она не одна. В ее комнате что-то было. Открой глаза. Скорее, Дженна, открой глаза!

Но они уже были открыты. Она уверена, что открыты. Однако ничего не было видно.

Дженна подняла руку к щеке. Что-то поспешило прочь. Ощущения молниеносным потоком полились сквозь сознание: теплый мех, мускусный запах зверька, маленькие острые зубы, крошечные лапки, вцепившиеся в ее незащищенное лицо, пронзительный писк.

Крысы!

Испуганно вскрикнув, она вскочила. Память в одно мгновение вернулась к ней. Шахта!

Она, должно быть, уснула.

Стоя на коленях, Дженна вытянула перед собой руки и стала ощупывать стену закоченевшими пальцами. Она вся промокла. Ее трясло, словно в лихорадке. Голова раскалывалась. Удивительно, что она не замерзла насмерть.

Стараясь думать о том, что если она шелохнется, то рухнет в бездонную яму, Дженна осторожно двинулась вперед, не обращая внимания на позывы полного мочевого пузыря. Стена, которую удалось нащупать, оказалась сырой, но ощущение ее твердости успокаивало. Дженна заставила себя подняться и стала на ощупь пробираться дальше, прислушиваясь, постоянно прислушиваясь, не слышен ли звук приближающихся шагов – уже неважно чьих. Прошло много времени, прежде чем она дошла до деревянной подпорки. Ощупывая поверхность бруска, Дженна загнала под ноготь занозу. Выругавшись про себя, она сунула палец в рот, пытаясь высосать боль. Язык различил вкус зернистой грязи и горькой от минералов воды. Дженна облегчилась на сырой пол и двинулась дальше.

Дважды ей попадались боковые ответвления. Ничего не видя вокруг, вытянув перед собой руки, она нащупывала путь через пространство, осторожно делая каждый следующий шаг. Один внутренний голос выкрикивал имя Бренча, а второй постоянно молился, чтобы она не запуталась и не сбилась с пути.

Дженна узнала, что значит постоянно спотыкаться во тьме, заключенной в толщу гранита. Она узнала, что в темноте невозможно определить, сколько времени. Узнала, что слепота обостряет восприятие каждого звука так, что собственное дыхание кажется ревом торнадо. Узнала истинное значение слова «одиночество». А еще она узнала, что обладает качествами, которые ей не нравятся.

Дженна Ли-Уиттингтои была трусихой. Даже в детстве она была трусихой. Девочке не хватало мужества признать, что ее мама отличается от остальных матерей, и поэтому она всем ломала носы, пока эти все не отказались от попыток заставить ее посмотреть правде в глаза. Она не хотела прощать отца за то, над чем он был не властен, потому что ей не хватало смелости дать ему еще один шанс. Дженна презирала всех женщин, включая собственную мать, за то, что они позволяли мужчинам управлять собой. А самой страшно было стать настоящей женщиной и рискнуть испытать женскую боль.

Она боялась крошечных зверьков с тонкими голыми хвостами. И она испытывала чудовищный, позорный ужас перед темнотой.

Последняя фобия была для Дженны новой. И у нее возникло чувство, что от этого страха она нескоро избавится – если проживет достаточно долго, чтобы выбраться из этой каменистой преисподней.

Паника червем подползала к сердцу, заставляя его стучать быстрее. А не заблудилась ли она? С того времени, как она проснулась и стала на ощупь пробираться по штреку, прошло, наверняка, уже много часов. Бренч! Ах, Бренч, где ты?

Дженна снова и снова ловила себя на том, что молится, чтобы он нашел ее и покончил с этим ужасом. Делая каждый следующий шаг, хотя и двигаясь очень осторожно, она боялась провалиться в дыру, о которой предупреждал отец, – в штреке, пролегающем рядом с основным тоннелем шахты «Серебряный слиток» и заканчивающимся тупиком.

Во многих отношениях было бы предпочтительнее оказаться в этом штреке, поскольку Дженна пришла к выводу, что если она не там, то, должно быть, заблудилась где-то в заброшенной шахте Мэрфи.

Желудок урчал от голода. Мысли прыгали в голове, как пули в металлическом барабане. Из пересохшего саднящего горла вырвался хриплый смех, когда Дженне вспомнилось, как кто-то из шахтеров говорил ей, будто женщина под землей – это дурная примета. Она и тогда рассмеялась, но в том смехе не было нотки помешательства. Все еще хихикая, Дженна провела языком по губам, чтобы увлажнить их, и попыталась свистнуть – еще один предвестник неудачи. Не получилось никакого звука, кроме шипения выходящего из сжатых губ воздуха. Ну и ладно. Ей и без этого не везет.

А может, это гном, о котором рассказывали шахтеры? С такими длинными руками, что может, не нагибаясь, застегивать сандалии? Может, это он подставил подножку и заставил ее уронить подсвечник? А шуршание и скрежет, исходивший, как она думала, от крыс, на самом деле издавали томминокеры, маленькие мстительные воображаемые существа, наводившие ужас странными голосами в стенах, зловещими постукиваниями и звуками сверления там, где ничего не сверлили. Если ее так и не найдут, она пополнит ряды «призраков гор» – духи жертв обвалов и несчастных случаев на шахтах обречены вечно бродить по подземным тоннелям.

Дженна открыла новый страх – страх сойти с ума.

Она начала читать про себя литанию,[92] повторяя свое имя, место рождения, все параметры тела снова и снова, уверенная, что если будет помнить, кто Она, то сможет не потерять рассудок.

Молодая женщина чувствовала, что теряет сознание. Она привалилась к стене, опустила голову и стояла так, пока мироощущение не пришло в норму. Тогда она двинулась дальше.

Крысы теперь все время были рядом. Они бежали по пятам, повторяя путаный маршрут Дженны, и смеялись над ней тоненькими писклявыми голосами.

Ей никогда уже не увидеть дневного света, говорили они. Она никогда ничего не съест и не почувствует во рту сладкую весеннюю воду. Никогда не сможет сказать отцу, что он прощен.

Никогда больше не увидит Бренча.

Больше не было смысла обманывать себя. Она заблудилась, и никто никогда ее не найдет – кроме крыс. Крысы, крысы, повсюду только крысы.

Загрузка...