Соблазнение строптивой

Глава двадцать вторая

Камень застучал по стенкам расщелины, падая в пропасть и разрезая тишину тупикового штрека зловещим эхом. Растянувшись на животе над краем обрыва, Бренч вытянул руку с фонарем как можно дальше и всмотрелся в холодные черные глубины. Постепенно грохот стих и вокруг наступила тишина – как в могиле.

Свету фонаря не под силу было проникнуть в черноту глубокой дыры. Никак нельзя было определить, там Дженна или нет. И если она там, он уже ничего не мог для нее сделать. Она не выжила бы после падения. Скалистая пропасть навеки стала бы для нее могилой.

Бренч отогнал мрачные мысли. Он не смирится со смертью Дженны, пока собственными глазами не увидит ее безжизненное тело. Даже если придется спускаться на веревке к самому дну этой бездны.

– Нехорошее тут место, мой друг. – Мигель стоял на приличном расстоянии от зазубренного края жуткой пропасти, упираясь руками в колени и заглядывая Бренчу через плечо. Его голос был тихим и тревожным. – Видишь что-нибудь?

– Нет. – Бренч неловко поднялся, потирая больную ногу. – Ее там нет.

– Этого нельзя знать наверняка, amigo. Нигде больше нет ее следов. Куда еще она могла…

– Черт побери, Мигель, я сказал: ее там нет.

Испанец отступил, подняв руки.

– Тогда где нам искать твою novia?[93] Скажи?

«Возлюбленная – так Мигель назвал Дженну. По-прежнему ли она моя возлюбленная?» – подумал Бренч, вглядываясь в темноту штрека.

– В шахте Мэрфи.

– Мэрфи… Ах, si, заброшенная шахта, о которой ты рассказывал. Та, с которой вы соединились, когда пытались свернуть к западу. Думаю, это возможно.

– Она должна быть там. Пойдем скорее.

Пятнадцать минут спустя, пройдя по главному тоннелю второго штрека, они увидели впереди свет. Бренч остановился как вкопанный и высоко поднял фонарь. Кто бы это ни был, он должен был идти от входа, до которого оставалось уже недалеко. Наверное, это возвращался Сэл Треноуэт после того, как доставил Рембрандта, Таттла и Хендрикса в Парк-Сити. И все же…

– Дженна?

В его крике была надежда и страх.

Согласно тому, что Макколи узнал от отца Юджинии, прошло уже почти двадцать четыре часа с тех пор, как она отправилась за помощью. Ее никто не видел. Бренч тысячу раз проклял себя за то, что медлил со штурмом хижины, ведь та оказалась пустой.

Вскоре после наступления темноты стал моросить дождь, и это значило, что по следам невозможно определить, куда Хендрикс увел заложников. Спасательный отряд, конечно, начал искать в шахте, но надо было действовать осторожно, а это очень замедляло процесс. Пришлось потратить полночи, чтобы удостовериться, что первый штрек пуст. Прошло еще несколько часов, прежде чем они обнаружили в каверне троих травмированных мужчин.

Дженна могла выбраться из шахты Мэрфи и вернуться в «Серебряный слиток». Но не успела эта мысль оформиться в голове Бренча, как его надежды разбил хриплый мужской голос, ответивший на крик.

– Это я – Сэл. Вы нашли ее? Я привел несколько твоих работников на помощь.

Плечи Макколи обреченно ссутулились, когда он опустил фонарь. С корнуоллцем пришли пятеро мужчин, одетые в типичные рабочие костюмы, которые здесь называли диггерами.[94] На головах у них были защитные шляпы «вкрутую», сшитые из желтой промасленной ткани с жесткой подкладкой, – необходимое условие работы на шахте «Серебряный слиток», о чем Бренч позабыл, в панике бросившись на поиски Дженны. У каждого из пришедших в руке была зажженная свеча или фонарь, а в кармане запас сальных свечей.

– Можешь не переживать за Рембрандта, друг, – сказал Сэл, подойдя к Бренчу. – Он скандалил, как женщина, не желая ехать в больницу в Солт-Лейк, но все-таки поехал! Я пригрозил вставить ему кляп. Маура обложила коляску подушками, чтобы его не так трясло.

– А что с Хендриксом и Таттлом?

– Их тоже отправили. – Вытянутое, угловатое лицо Сэла расплылось в улыбке. – Однако моя жена несколько небрежно отнеслась к созданию комфорта для маршала.

– Напомни, чтобы я поцеловал ее потом, – сухо сказал Бренч.

Тимоти Макнэб, бригадир шахтеров, выступил вперед. Это был невысокий мужчина с вывернутыми внутрь коленями и щербатыми зубами.

– Что нам делать, босс?

– Разделитесь. Я хочу, чтобы вы еще раз проверили каждый штрек, каждое боковое ответвление. Я отправляюсь в шахту Мэрфи. Может, она где-то между нашей и той шахтой, или заблудилась в старых заброшенных штреках.

Бренч заметил, что работники встревожено переглянулись, и почувствовал, как у него внутри все сжалось.

– В чем дело?

– Снаружи ужасная гроза, – сказал Макнэб.

Бренч побледнел.

– Сильный дождь?

– Настоящий ливень. Начался уже, м-м-м, где-то больше часа назад. Вы знаете, как сильно протекают тоннели в шахте Мэрфи. До сих пор помню, как два шахтера утонули…

Бренч уже не слушал бригадира. Собственные воспоминания перенесли его больше чем на год назад, в тот день, когда обычный ливень, соединившись с мощным потоком талого снега, привел к внезапному наводнению в главном штреке шахты Мэрфи. Два человека погибли. У них не было шансов. На следующий день шахту закрыли, и с тех пор работы в ней прекратились. Если Дженна там, то об опасности, которая ей грозит, невыносимо даже думать.

Было около полудня, когда Бренч, Мигель и Сэл Треноуэт вышли из «Серебряного слитка» и направились к входу в шахту Мэрфи. Черные тучи сердито взирали на горы. Было темно, как ночью, и только внезапные вспышки молний время от времени освещали небо. Над головой трещал гром, стихая до недовольного ворчания.

На случай, если Дженна скатилась с заросшей дороги, ведущей к шахте Мэрфи, и была ранена, мужчины разделились и продирались сквозь мокрую траву и подлесок. К тому времени, когда они добрались до входа в старую шахту, одежда промокла насквозь, а следов Дженны они по-прежнему не обнаружили.

– Вы двое отправляйтесь назад и помогите остальным, – Бренч всмотрелся в темноту штрека.

За поломанными досками криво свисавшей с ржавых петель двери виднелись лохмотья паутины. Ноздри наполнились запахом плесени, пыли, сырости и отчаяния.

– Не дури, Бренч, – возразил Сэл. – Одному туда идти нельзя. Посмотри, как льет: там уже почти по щиколотку. В любую секунду может начаться потоп.

Мигель положил Бренчу руку на плечо, сдерживая его.

– Он прав, друг мой. У меня сердце разрывается при мысли, что она может быть там, но ты только погубишь себя, если попробуешь туда спуститься. Ты изнурен, и теперь уже слишком поздно спускаться туда.

Бренч резко повернулся к спутникам.

– И что же вы, черт побери, предлагаете мне делать? Вернуться в город и греться у камина со стаканом виски в руке? Просто забыть о Дженне? Оставить ее один на один с…

Макколи поднял руку и безвольно ее уронил. Он не в силах был договорить. Перспектива не найти Дженну живой и здоровой казалась чудовищной. Лучше было бы умереть самому. Отбросив руку Мигеля, Бренч дернул обветшалую дверь. Та с грохотом рухнула к его ногам, забрызгав всех водой. Бренч чуть не вывихнул больную ногу, отскакивая назад.

Одной рукой он стал рвать паутину, а второй держал фонарь.

– Отправляйтесь на помощь к остальным. Я хочу, чтобы кто-то дежурил в западном штреке, там, где он соединяется с шахтой Мэрфи. Скажите им, чтобы смотрели в оба. Я пошел.

Мигель философски пожал плечами в ответ на встревоженный взгляд Сэла и шагнул вслед за Бренчем в зловещий тоннель. Чертыхнувшись себе под нос, Сэл отправился за ними.

Они не прошли и пятидесяти ярдов, как Бренч остановился и поднял руку, требуя тишины. Сквозь мерное журчание потока под ногами Макколи расслышал звук, от которого у него волосы встали дыбом.

– О Боже! – Сэл вздрогнул и поспешил уверить себя, что пронзительный, почти кошачий вой ему послышался.

Бренч вжался в неровную гранитную стену и высоко поднял фонарь, осветив угрюмым бледным пламенем адский мрак вымершей шахты.

– Бренч, – Сэл потянул зятя за рукав, – не губи себя. Начинается потоп, это ясно как день. Смирись, парень: она уже, наверное, мертва. Слышишь меня, Бренч?

Макколи чертыхнулся и сунул фонарь Сэлу.

– Возьми и убирайся отсюда к черту. Ты тоже, Мигель.

Сэл взял фонарь, но не двинулся с места.

– А ты? Неизвестно, сколько у тебя осталось времени. Старайся держаться ближе к выходу, иначе у тебя не будет надежды на спасение.

Бренч вытащил из кармана свечу и стал искать спички.

– Идите же, а я следом за вами.

– Amigo, это неразумно… – начал Мигель.

– Я сказал: убирайтесь отсюда. Сейчас же!

Сэл понимал, что Бренч солгал и не пойдет следом за ними. Но он понимал и другое: ничто не в силах удержать его зятя от выполнения задуманного. Треноуэт повернулся и подал Мигелю знак уходить. Сэлу нужно было заботиться о Мауре и детях. А Мигелю о Голубке.

Голод, холод и постоянный страх – все это сказывалось на состоянии Дженны. Пульс, казалось, застрял на быстром галопе. Левый глаз дергался – верный признак того, что нервы натянуты до предела.

Жажда. Абсурдно страдать от жажды, когда вокруг так много влаги. Однако недостаточно, чтобы набрать в руки. Дженна слизывала воду со стен. Горькую, болотистую, с металлическим привкусом. И все равно хотелось пить.

Но страх, постоянный страх, был хуже всего.

Крысы, мыши, гномы, призраки на сплетенных из паутины подобиях вагонеток. Они смеялись над ней. Преследовали ее. Высасывали из нее рассудок.

Иди. Просто продолжай идти.

Но куда?

Просто иди.

Ноги в шерстяных носках и промокших ботинках болели. Стерлись до крови, как казалось Дженне. Неважно. Все остальное тоже болело.

До слуха донесся новый звук. Она прислушалась. В какое-то мгновение ей показалось, что ее зовет Бренч. «Томминокеры», – сказала она себе. Новый звук ни на что не был похож. Это не стук, не сверление, не голоса. Вода. При одной только мысли о воде Дженна судорожно сглотнула. Она пошла на звук. Разве кто-то говорил что-нибудь о водопаде? Или это ручей протекает в штрек?

Прекрасный стремительный поток. Вода плескалась под ногами. Дженна наклонилась, опустила в нее руку. Холод, влага. Пальцы стали сладкими. Дженна упала на колено и стала зачерпывать воду и жадно глотать ее. Она черпала и черпала.

Холодную сладкую воду. Разве бывает что-то прекраснее?

Дженна попыталась встать, но пошатнулась и привалилась к стене. Голова кружилась. Когда мир выровнялся, Дженна продолжила идти в поисках источника воды.

Шум перерос в рев. Двигаясь ему навстречу, она слышала все более громкий плеск воды. Если вода как-то попадает внутрь, то ей, возможно, удастся вырваться наружу. А если нет, что ж, так хотя бы можно не волноваться из-за крыс. Крысы будут держаться подальше от воды.

И тут она почувствовала его на лице: туман, легкий, как поцелуй любовника, и такой же приятный. Дженна дотронулась руками до щек и ощутила песчинки грязи, которые не в силах был смыть туман. Она сделала шаг вперед, потом еще один. Вода теперь уже покрывала ступни. Дженна вытянула перед собой руки, и в них с силой ударил поток. Хотелось стоять под водопадом, избавиться от порванной грязной одежды и позволить воде смыть глубоко въевшуюся грязь, боль и страх.

Как жаль, что водопада не видно! Она подняла лицо к источнику воды и различила в черноте что-то движущееся, серых оттенков. Вверху должна быть дыра, но Дженна не могла ее разглядеть. Снаружи сейчас ночь?

Шум водопада и запах свежести почему-то смягчили ощущение одиночества. В этих черных затхлых катакомбах рядом с ней появилось что-то живое. Что-то кроме мерзких крыс и гномов.

Дженна воспрянула духом. Теперь она точно знала, где находится, – в старой шахте Мэрфи. Она будет следовать за потоком воды и выберется наружу.

Сквозь приглушенный рев водопада послышался другой звук, резкий и громкий, как треск грома в штормовую ночь. За ним последовали гулкие раскаты. Гневные. Зловещие. Рот искривился в усмешке: гроза глубоко в недрах земли! Видимо, она все еще на грани помешательства.

Дженна развернулась на сто восемьдесят градусов и пошлепала вниз по штреку. Голос водопада летел следом, как ревнивый поклонник. Она попыталась рассмеяться. Над собой. Над своими страхами. Хохот получился истеричным.

Вода добралась до лодыжек и поднималась выше. Дженна продолжала идти. Сердце, будто подхваченное стремительным потоком, беспокойно забилось в груди. Молодая женщина дрожала от влажного холода прилипшей к телу одежды. Волосы распустились и свисали с плеч беспорядочной массой. Дженна убрала с глаз мокрую прядь и подумала об ирландском рагу Мауры. В животе заурчало.

Когда поток завертелся вокруг колен, грозя засосать Дженну в свои глубины, ее охватил ужас. В этой шахте утонули два человека – вспомнилось ей сейчас. Рембрандт рассказывал. Из-за ливня шахту быстро затопило, и люди не успели выбраться наружу.

Ливень под землей уже не казался чем-то забавным.

Дженна ринулась вперед, хватаясь руками за стены, чтобы не упасть, позволяя течению направлять себя. Пот заливал глаза, несмотря на ледяной холод.

Теперь она жила в мире без красок, в мире, где зрение ни к чему, где все воспринимается посредством остальных четырех чувств, обостренных страхом и отчаянием: зернистая твердость стен, рыхлый мох на расщепленном дереве. Сырость. Запах воды, пота и страха. Прерывистый хрип собственного дыхания. И рев – повсюду оглушающий рев – неистового потока, вознамерившегося, казалось, изгнать ее из этой подземной гробницы ада.

Когда вода поднялась до бедер, пришлось двигаться медленнее и осторожнее. Дженна достала «старр» из кобуры и засунула за пояс, чтобы револьвер не намок. Ноги цеплялись за что-то. Она восстанавливала равновесие и спотыкалась снова. Дженна уже свыклась с ревом и даже не заметила, как сила звука внезапно возросла.

Понимание неминуемости смерти возникло интуитивно. Дженна не могла видеть надвигавшейся угрозы. Но воображение работало отлично. Поднимающаяся вода и непонятные колебания звука породили в ее голове образы, от которых горло сжалось, а сердце застучало, как огромные камни по зыбкому склону.

До слуха донесся новый звук – ее сдавленные всхлипывания.

Напряжение возрастало вместе с глубиной воды и оглушительным грохотом. Вырвавшийся из груди крик застрял в горле, а она продолжала, спотыкаясь, пробираться вперед, охваченная усиливающимся ужасом перед незримой катастрофой.

Внезапный шквал налетел на нее, швырнул в лицо волосы, украл дыхание, лишил опоры под ногами. Дженна раскинула руки, пытаясь удержать равновесие, и перевернулась головой вниз. Вода нахлынула не нее, попала в открытый рот. Теперь Дженна скребла руками пол, а гневный рев сменила тишина.

Дженна попыталась плыть. Течение было слишком сильным. Она нашла ногами пол и оттолкнулась, подгребая руками, молясь о том, чтобы пробиться на поверхность, – и о глотке воздуха.

Силы ее уже истощились. Она не справится, она утонет.

Господи, пожалуйста, крошечный глоточек воздуха!

Когда боль в легких стала слишком сильной, а надежда почти умерла, когда исчез даже мир влаги, губы Дженны разлепились, рот раскрылся, поднятые руки врезались во что-то твердое, а голова вдруг оказалась над водой.

Дженна одним жадным глотком втянула влажный воздух, и вода снова вернула ее себе. Поток швырял ее из стороны в сторону, бил об стены. В легкие попала вода. Колени царапались о шершавую гранитную поверхность. Дженна отталкивалась, гребла к поверхности, оказывалась над потоком, глотала воздух, и ее снова затягивало вниз.

Укрытая водным саваном, Дженна ощутила холодный мокрый поцелуй самого Харона и поняла, что присоединилась к теням в его лодке, которых перевозили через подземные реки в царство Аида.

Тело сделалось тяжелым. Дженна чувствовала, как оно плывет по течению, падает, тонет.

Стальные руки поймали ее – хватка была мертвой. Они прижали ее к железному телу, которое казалось почему-то человеческим. Дженна почувствовала тепло и странное ощущение безопасности. Обман: теперь только Харон мог обнимать ее, а его объятия были пронзительно холодной хваткой смерти.

Дженна отдалась на волю этим рукам, позволила телу обмякнуть, разуму опустеть. Последняя осознанная мысль была о Бренче, о правде, которую она так старалась отвергнуть, – о правде, которую он никогда не узнает. Она любила его.

Дженна кашляла и хрипела. Легкие горели огнем. Желудок конвульсивно сжимался, и ее рвало водой. Что-то двигалось по телу, выдавливая из нее жизнь.

Руки. Они вжимали ее в мягкую грязь, волокли вверх и снова толкали вниз. Изо рта и носа выливались новые порции воды. Дженна застонала и слабо оттолкнула надоедливые руки. Ей нужен был только сон. Сон и забвение.

– Дыши, Дженна. Пожалуйста, дыши, – для меня.

По телу разлилось тепло. Спокойствие. Но оно было только внутри. А снаружи плоть осталась ледяной.

– Давай же, милая. Нужно выкачать воду из твоих легких.

Руки снова давили ей в спину. Почему они не оставят ее в покое? Она так устала. Но руки не унимались. Ее опять вырвало.

– Умница.

Теплота охватила ее. Объяла ее тело. Она двигалась, ее несло. Вода? Нет, сейчас ей хорошо, спокойно. Что-то треснуло, упало. Шаги по дереву. Ее опустили на что-то мягкое. Руки ласкали ее лицо.

– Открой глаза, ради меня, Дженна. Пожалуйста, будь хоть пинкертоном, только открой глаза.

Веки весили по пятьдесят фунтов.[95] У нее не было сил открыть их. Однако сделать это хотелось. Ради голоса. Ради него.

Дженне удалось приподнять тяжелые веки, чего едва хватило, чтобы различить неясный образ. Лицо: Знакомое, прекрасное. Она постаралась изо всех сил и открыла глаза шире. Его лицо колыхалось перед ней, как туман от водопада.

– Бренч? – У нее был голос простуженной лягушки.

– С возвращением, милая, – послышался его голос. – Как ты себя чувствуешь?

– Плохо. У меня все болит.

– Знаю. У тебя все тело в синяках оттого, что тебя било водой об стены штрека. Но с тобой все будет хорошо. Переломов нет.

– Холодно, очень холодно.

– Держись, я тебя согрею.

Дженна проводила взглядом размытую фигуру Бренча, когда тот проковылял через всю комнату к большой черной чугунной плите. Когда он открыл заслонку, из топки вырвались языки пламени. Макколи подбросил дров. Глаза Дженны медленно закрылись.

Она вскрикнула, когда одеяло стянули с ее тела. Зубы застучали. Быстро и нежно Бренч снял с нее изорванную мокрую одежду. Потом он накрыл ее ворохом одеял. Он тер ей ступни, икры, предплечья и кисти, осторожно пряча их под одеяло, когда завершал процедуру. Когда и это не смогло остановить дрожь в ее теле, Бренч тоже разделся. Он скользнул под одеяла рядом с Дженной и обнял ее, бережно прижимая ее к себе, отдавая ей свое тепло.

Дженна слабо оттолкнула его.

– Я слишком устала, Бренч.

Он хрипло рассмеялся.

– Я просто согреваю тебя самым эффективным способом. Расслабься. Засни, если можешь.

Она могла. Жар и уют тела Бренча были для нее бальзамом. Кошмар закончился. Она в безопасности. Дрожь прекратилась, и вскоре она крепко заснула.

Но опасность для жизни Дженны еще не миновала. Больше недели она то теряла сознание, то вновь приходила в себя, борясь с приступами леденящего холода, сменяющимися жаром лихорадки.

Бренч оставлял Дженну только чтобы справить нужду в уборной, что стояла за хижиной. Еду приносил пожилой старатель, который готовил для шахтеров «Серебряного слитка». Один из рабочих регулярно наполнял бочку, что стояла за дверью, питьевой водой, а деревянную коробку – хворостом для растопки. Другой взял на себя заботу о Сатане. Каждое утро Мигель привозил чистые простыни и другие припасы и узнавал, как дела. Уезжая в город, он забирал грязное белье и простыни, чтобы Маура и Голубка постирали их дома. Иногда испанец привозил свежий бульон и луковые пластыри от Мауры или индейские травяные снадобья от Голубки.

Дважды Маура приезжала в коляске, настаивала, что Дженну нужно забрать в гостиницу. Бренч отказывался. Погода по-прежнему была дождливой, и он боялся перевозить больную. Тряска в дороге не пойдет ей на пользу, говорил он. Маура и Голубка хотели приехать на шахту, чтобы помочь ухаживать за Дженной. Бренч настоял на том, что будет сам о ней заботиться. Он бережно обтирал ее разведенным спиртом, чтобы сбить температуру. Он терпеливо вытирал бульон и лекарства, вытекавшие изо рта у Дженны, когда он давал их ей. Он помогал ей пользоваться ночным горшком, когда она была в состоянии делать это, а в противном случае менял испачканные простыни. Он чуть не потерял ее, и мысль даже на мгновение выпустить ее из виду пугала его.

В бреду Дженна лопотала что-то о крысах, томминокерах и непроглядной тьме. Она проклинала Хендрикса и выкрикивала предостережения Бренчу. Она снова и снова повторяла: «Дженна Ли-Уиттингтон, родилась в Блэкхоке, Колорадо, третьего апреля 1857 года. В здравом уме, нужно оставаться в здравом уме».

Она детским голосом звала маму. Иногда она пыталась утешить мать: «Со мной все хорошо, мама. Не волнуйся. Я найду папу, заставлю его поплатиться. Не волнуйся».

Чаще всего она звала Бренча. «Прости, Бренч, прости. Не нужно меня ненавидеть. Я не вынесу, если ты будешь меня ненавидеть».

– Все хорошо, – шептал Бренч, прижимая к себе Дженну. – Я не ненавижу тебя, я бы никогда не смог тебя ненавидеть. Я люблю тебя, Дженна, и не важно, что ты агент Пинкертона.

Он осушал поцелуями ее слезы и шептал нежные слова любви и утешения, пока она не затихала.

Бренч урывками дремал на второй койке, испуганно просыпаясь, когда осознавал, что крепко заснул. В такие моменты его взгляд сразу же устремлялся к Дженне. Если она лежала тихо, он впивался взглядом в укрывавшие ее одеяла и, затаив дыхание, ждал, когда поднимется и опустится ее грудь, чтобы удостовериться, что она жива.

Он часами просиживал у ее кровати, упершись локтями в колени и положив подбородок на сцепленные пальцы рук. Он гипнотизировал каждую черточку, каждую ямочку и выпуклость ее лица. Изящные арки бровей, черные веера ресниц на щеках. Наблюдал, как ее ноздри расширяются при вдохе. Он молился присланному Маурой изображению Христа с терновым венцом на голове. Пылающее жизнью сердце Спасителя было нарисовано поверх обнаженной груди.

Борода Бренча стала всклокоченной и неухоженной, волосы пожирнели. Он мало ел, а спал и того меньше. Поврежденная нога болела постоянно.

Он говорил Дженне о своей любви и о том, как отчаянно он в ней нуждается. О будущем, которое, как он надеялся, они разделят. И он много думал.

В конце второй недели, когда Дженна спала – в кои-то веки спокойно, – Бренч решил пройтись к стойлам, больше чтобы подышать свежим воздухом и размяться, чем проведать жеребца. Неистовая буря, принесшая Дженну из шахты Мэрфи к нему в руки, продолжалась два дня. Частые ливни не давали с тех пор земле подсохнуть. У Бренча до сих пор стояло в ушах сердитое ворчание потока, несущегося по ложбине на земле Мэрфи и огибавшего «Серебряный слиток».

Сатана ржал и бил копытом, приветствуя хозяина, но мысли Бренча были заняты другим, и он не обращал внимания на лошадь. Он думал о том, что фактически изнасиловал Дженну в день, когда узнал, что она работает на Пинкертона, и об отвратительных словах, сказанных ей. Шершавое дерево охладило лоб, когда Бренч прислонился к столбу в углу стойла. Со столба на теплую руку переполз клоп. Макколи смахнул насекомое пальцем и пожалел, что нельзя так же легко избавиться от угрызений совести.

– Матерь Божья, я позволил себе опуститься ниже любого пинкертона.

Гнев и ненависть к самому себе пронеслись сквозь Бренча с такой же разрушительной силой, как наводнение в шахте Мэрфи. Это он должен просить у Дженны прощения, а не наоборот. И она имеет полное право отказать ему в этом.

Кризис миновал. Она будет жить. Он спас ее от смерти, но понимал, что все еще может потерять ее.

– Будь проклята моя бессмертная душа!

Бренч стукнулся головой о столб и насладился болью. Дженна заслуживает лучшего мужчину, чем он. Нужно просто убраться из ее жизни. Сейчас. Уйти, пока она спит и не видит его. Но, Господи, как он будет жить без нее?

Макколи сжал кулаки и стал бить по столбу снова и снова, будто толстое дерево было боксерской грушей. Наконец боль в посиневших костяшках пальцев сравнялась с болью в сердце и вытеснила ее.

Изнуренный, он вернулся в хижину. Дверь скрипнула, когда Бренч толкнул ее, входя в комнату. Макколи бросил взгляд на Дженну и увидел, что она по-прежнему спит. Склонив голову, он подошел к плите и подбросил в топку дров. Он отсутствовал дольше, чем рассчитывал, и в комнате стало прохладно.

– Бренч?

Он неуклюже повернулся и встретил ясный, абсолютно сознательный взгляд Дженны. Макколи, хромая, подошел к кровати и приложил ладонь ко лбу молодой женщины, определяя температуру. Кровь капнула с его истерзанной руки на лоб Дженны. Бренч вытер ее рукавом.

– Жара нет. Как ты себя чувствуешь?

– Как будто кто-то бил меня топорищем.

– Тебе еще нужен отдых, но теперь все будет хорошо.

– Сколько я уже болею?

Дженне хотелось прикоснуться к Бренчу, но не хватало сил, чтобы поднять руку.

– Две недели.

Две самые долгие недели в его жизни. Бренч пошел к умывальнику, чтобы вымыть руки. Это был предлог, чтобы отойти от Дженны. Если бы он еще хоть мгновение побыл рядом, то поцеловал бы ее.

Макколи повернулся к Дженне, осторожно промокая разбитые костяшки пальцев полотенцем.

– Наверное, еще пару недель потребуется, чтобы к тебе вернулись силы. Теперь, когда самое плохое позади, я съезжу в город за коляской, чтобы перевезти тебя в гостиницу.

Когда Бренч направился к двери, Дженна проводила его взглядом.

– То есть… прямо сейчас?

– Почему бы и нет? Я скоро вернусь. Отдыхай.

Он закрыл за собой дверь. Дженна прислушивалась к звуку его удаляющихся шагов. Минуту спустя послышалось приветственное ржание Сатаны. Дженна смотрела на дверь, пока не услышала, что Бренч ускакал, с каждой секундой чувствуя на душе все большую тяжесть и тоску. Он не простил ее. Иначе зачем бы он так торопился покинуть ее теперь, когда ей стало лучше?

Влага заблестела на ресницах, когда Дженна закрыла глаза от боли. Не важно, что Бренч ее больше не любит, сказала она себе. Она ведь все равно не выйдет за него замуж, так что будет лучше, если они больше никогда не увидятся.

Она нашла отца. Им с Джеймсом Ли-Уиттингтоном нужно еще кое-что прояснить. Но как только с этим будет покончено, можно возвращаться домой. Она ведь этого хочет, не так ли?

Ответа не было, и Дженна чувствовала себя слишком усталой, чтобы пытаться найти его. Вместо этого она решила пока ни о чем не думать а, следуя совету Бренча, поспать.