Сегодня был наш последний вечер на Земле. Завтра утром нам надо было отправляться в космопорт в Луисвилле. Он находился километрах в десяти от Мэйтауна.
Вечером мы пошли в пиццерию по просьбе близнецов. У меня осталась совсем небольшая сумма, как раз нужно было потратить ее. Нам сказали, что в колонии не нужны земные деньги.
— Наверно, на Сантьерре не будет пиццерий, так что это последняя пицца в моей жизни, — возвестил Энтони, откусывая огромный кусок.
Энни не отрывалась от планшета, прощаясь с подружками.
— Мам, Лейси Смит и Мерил Томпсон нам завидуют и передают привет Марку, — сказала дочь, выразительно посмотрев на старшего брата.
— Кто эти Лейси и Мерил? — спросил Марк, оторвавшись от пиццы.
— Ну, ты что, не помнишь, это наши с Тони одноклассницы, они к нам еще приходили на последний день рождения, Лейси кудрявая, светленькая такая, а Мерил темненькая, она в красном платье была, — принялась объяснять Энни.
— Нет, не помню, — равнодушно сказал Марк.
— А мне Лейси привет не передавала? — спросил Энтони.
— Больно ты ей нужен! — фыркнула Энни.
Дети оживленно болтали, а я остро ощущала, что скоро мы отправимся в неизвестность, и наша жизнь изменится навсегда. Наверно, на Земле нас в ближайшие годы ожидали бы только хостелы и дешевая синтетическая еда.
Вчера к Эми и Чарльзу приехали родители, я с завистью смотрела издали, как они гуляют все вместе, как бабушки и дедушки обнимают и целуют внуков.
Мне не с кем было прощаться. Я оставила сообщение сестре, что мы улетаем.
Она кратко пожелала мне удачи.
Затем я позвонила отцу по галобраслету.
— Здравствуй, папа. Мы улетаем через два дня на Сантьерру… Если найдется Ник, передай, пожалуйста, что мы его ждем.
— Кэтрин… Я хотел бы сделать для вас больше, но это все, что я мог, — сказал он.
— Это дорого было, оплатить наш перелет? — спросила я.
— Не всегда решают деньги. Я поднял свои старые связи в Колониальной Корпорации, — уклончиво сказал он.
Я кивнула.
— Прощай, Кэтрин. Надеюсь, у вас все будет хорошо, — сухо сказал он.
— Прощай, папа, — я не заплакала, но на глаза навернулись слезы.
Отец отключился. Он снова исчез из моей жизни. Я раздумывала над его словами. Выходило, что ему пришлось использовать свое влияние, чтобы нас включили в рейс. Возможно, он что-то не договаривал, но теперь уже не стоило спрашивать.
Вечером Марк и близнецы опять искали чего-то в планшете, а я решила погулять с Робом во дворе гостиницы.
— Пойдем с нами, — предложила я Рите.
Она кивнула, и мы пошли на небольшую детскую площадку.
Мы присели на небольшую прозрачную скамейку, наполненную пластогелем (вещество, способное менять форму при механическом воздействии — примечание автора). Скамейка удобно обхватила тело.
— Рита, а ты не хочешь ни с кем попрощаться? — спросила я девушку. Наверно, мы впервые разговаривали с ней наедине после того, как два урода напали на меня в хостеле.
— Неа. Моя мамаша умерла, отравилась какой-то дрянью, которую гребаный отчим подогнал,— покачала Рита головой.
— Послушай, мы будет теперь вместе. Мы мало знаем друг друга, — начала я, подбирая слова. — Но мне хочется, чтобы ты нормально разговаривала. У меня дети, и…
— Воспитывать начали? — резко перебила меня Рита. — Вы же слышали, что сказала в Оуквилле та тетка, социальный работник? — она с вызовом посмотрела на меня. — Зачем вы тогда меня взяли? А меня вы все спросили? Я, может, этого не хотела! — Рита почти кричала.
— А чего ты хотела, Рита? — мягко спросила я. — Почему сбежала?
— Я хотела устроиться на работу, ученицей в центр красоты, уже договорилась с одним мастером. А отчим, он…ну, короче, он стал ко мне подкатывать… Да ладно, теперь все равно, — она махнула рукой.
— Слушай, Рита, — помолчав, сказала я. — В космопорт тебя не пустят с шокером.
— Я знаю. Я его у своего бывшего парня стащила, ему все равно он теперь не нужен.
— Почему? — спросила я.
Рита не ответила.
Я и так от нее услышала больше, чем за последние две недели.
— Ладно, давай вернемся в гостиницу, мне Роба пора спать укладывать, — сказала я.
Мы встали со скамейки, быстро возвращавшей свою форму.
— Миссис Эклз, — начала Рита.
— Ты можешь звать меня Кэтрин, — разрешила я.
Мы вернулись в гостиничный номер. Я укладывала спать Роба.
Дети о чем-то шепотом спорили.
Мне показалось, что у Энни были заплаканные глаза.
— Как ты, милая? — спросила я.
— Все нормально, — тихо ответила она
— Переживаешь?
— Немного. Мы уже ведь не вернемся на Землю? — Энни заглядывала мне в лицо.
— Не знаю, Энни. Наверно, нет, — сказала я.
— Мам, а как ты думаешь, там будет школа? — спросил Марк.
— Хоть бы не было! — вмешался Энтони.
— Давайте укладываться спать, завтра нам надо рано вставать, чтобы поехать в космопорт.
— Будем потом четыре месяца дрыхнуть, — сказала Рита.
Постепенно дети улеглись. Я слышала, как они долго еще шептались, но потом все стихло. Мне не спалось. Я перебирала свои лучшие воспоминания о жизни с Ником. Вспоминала, каким уютным был наш дом. У меня тоже четверо детей, как было и в моей родительской семье. Но я знала главное отличие — в моем доме было тепло, мы любили друг друга, смеялись шуткам, радовались первым словам и шагам детей. Мы любили детей не за успехи, а просто так, потому что они наши.
Я вспомнила, как познакомилась с Ником.
Мы с несколькими однокурсниками решили отметить день рождения Джины Саммерс, моей соседке по комнате в общежитии. На съем квартиры у меня не было денег, так как отец отказался поддерживать меня. От мамы у меня осталась небольшая сумма, но я решила экономить.
В тот день на мне был алый топик и короткая юбка. Темные волосы я распустила, слегка подкрасила глаза и губы. Мы пошли в оке-бар «Ласточка» (сокращенное от караоке — примечание автора).
Нас было человек десять, мы сдвинули столики и заказали легкий ужин. Играла легкая музыка, разноцветные светлячки иллюминации мерцали на потолке и стенах, небольшая круглая сцена в центре зала подсвечивалась золотистым светом.
На эту сцену вышел полный темнокожий мужчина и звучным голосом обратился к залу:
— Дамы и господа, я Джейми Джонс, владелец этого бара. Сегодня пять лет, как открылось мое заведение, и я хочу устроить конкурс. Надо будет спеть песню дуэтом, а победившая пара получит от меня приз — и он поднял вверх серебристую статуэтку ласточки.
Все зааплодировали.
— Итак, кто будет участвовать? — Джейми Джонс обводил зал глазами, белозубо улыбаясь. Он очень располагал к себе.
Все за нашим столиком подняли руки. Наверно, сказалось выпитое легкое вино. Я посмотрела в зал — там тоже нашлись желающие развлечься, ведь в оке-бар приходили петь или слушать, как поют другие.
Официантки быстро прошли по залу, раздавая жетоны с номерами — синие мужчинам и красные женщинам. Я украдкой посмотрела на свой номер — восьмой.
Конкурс начался. Одна за другой выходили случайные пары, которым надо вместе было спеть. У некоторых получалось очень даже неплохо. Всех награждали аплодисментами, атмосфера в баре была доброжелательная, выступавших подбадривали, даже если они фальшивили иногда. Чем было ближе мое выступление, тем сильнее меня охватывало волнение. Я вообще-то была застенчивой, не любила выделяться среди других. Я никогда не пела перед таким количеством незнакомых людей, напевала иногда дома на кухне. Зачем я только подняла руку, вызвавшись поучаствовать в конкурсе!
Вскоре объявили восьмой номер. Ладони вспотели, и я на деревянных ногах направилась к сцене. В пару со мной попал Стив Ши, он считался одним из самых умных студентов на нашем курсе и, кажется, нравился Джине. Я немного упокоилась, потому что знала Стива. Мне казалось, что дуэтом все-так легче петь со знакомым человеком.
Нам досталась старая песня, которую я знала. Песня была про нечастную любовь.
Как назло, у Стива не было слуха. Он не попадал в мелодию от слова совсем, фальшивил, путал слова, хотя они светились крупными буквами на экранах перед нами. В конце первого куплета он вообще пустил петуха. В зале послышались смешки. Я покраснела, как мой топик. Стив махнул рукой, спрыгнул со сцены и пошел на свое место.
Я стояла, не зная куда деваться, и вдруг ко мне на небольшую сцену поднялся незнакомый темноволосый парень. Он встал рядом со мной и подхватил второй куплет. Он стоял ко мне боком, я не рассмотрела его. Его голос звучал завораживающе. Все притихли. Я никогда не испытывала ничего подобного. В голосе парня была глубина, она обволакивала и трогала за душу. Песня лилась. Я сначала старалась подстроиться к его голосу, но потом поняла, что это он подстраивается под меня. Меня захватило чувство гармонии. Я наблюдала за собой как бы со стороны. Наши голоса сливались, сходились и расходились на октаву.
Когда песня закончилась, нам громко зааплодировали. Свет вспыхнул ярче.
Парень повернулся ко мне, и я впервые увидела его. Темные волосы, худощавый, резкие скулы, нос с горбинкой. Но я утонула в его глазах. Карие, обрамленные густыми ресницами, они затягивали меня в омут. Парень улыбнулся, кивнул и спустился со сцены. Затем подал мне руку, чтобы помочь. Рука была твердой и горячей. Парень еще раз кивнул и пошел на свое место. Я проводила его взглядом. Он шел к столику, за которым сидела светловолосая девушка в серебристом платье. Когда парень сел, она поцеловала его в губы.
— Классно поешь, Кэт! — сказала Джина, когда я села за наш столик.
— Извини, Кэтрин, я чего-то не в форме сегодня, — пробормотал Стив, сидевший напротив меня.
Я кивнула, но почти не слушала того, о чем говорили однокурсники. Потом выступили еще несколько пар. А я продолжала тонуть в медовом голосе незнакомого парня.
— Эй, тише! — кто-то за нашим столом шикнул на остальных.
На сцену поднялся Джейми Джонс. Он ослепительно улыбался, оглядывая зал.
— Дамы и господа! Спасибо за чудесный вечер и прекрасные песни. Я хочу объявить пару победителей, — и он поднял над головой статуэтку ласточки. — Это пара номер восемь!
Вокруг дружно зааплодировали, и я пошла к сцене. Темноволосый парень поднялся одновременно со мной, взяв меня за руку.
— Поздравляю, душевно спели, — Джейми улыбнулся и протянул парню статуэтку — ласточку, распластавшую в полете острые крылья.
— Как тебя зовут? — парень улыбнулся и поглядел на меня. Его карие глаза были теплыми, а улыбка искренней.
— Кэтрин Маккарти, — пролепетала я и покраснела.
Почти сразу я поняла, что он спросил просто имя, а я назвала сразу и фамилию.
— Мне понравилось петь с тобой, Кэтрин Маккарти, — сказал он своим медовым голосом и протянул мне статуэтку.
Он произнес это так, что мне показалось, что он говорит не о пении, а о занятии любовью.
— А я Николас Эклз, — он развернулся и направился к своему столику.
А уже завтра он ждал меня возле колледжа. Так и началась наша любовь.
Эта статуэтка осталась в нашем затопленном доме. Наверно, ее стоило взять с собой, запоздало подумалось мне.
С собой на Сантьерру я увезу не сувениры, а своих детей. Я сделаю все, чтобы их жизнь была лучше.
Рассветало. Наступил наш последний день на Земле.