2

Иви возмутилась. Да что он думает, навязывая ей второй поцелуй? Разве не ясно, что она вообще не желает, чтобы он ее целовал?

Но когда эти решительные губы вновь прижались к ее губам, поразительное открытие начисто смело ее возмущение: ей было очень приятно.

Да нет, конечно, мне это не нравится, уговаривала она себя несколько сумасшедших секунд.

Георгос не торопился прервать поцелуй, напротив, его губы прижимались все настойчивей. Что подумают остальные? Обняв ее за плечи, он притянул ее к себе. Почувствовав, как его язык требовательно стремится вперед, Иви ахнула и резко отдернула голову.

Оказывается, глаза у нее были закрыты. Теперь они распахнулись, пылая праведным гневом, но Георгос уже отвернулся и благодарил проводившего обряд.

— Всегда приятно видеть по-настоящему любящую пару, — тряс он руку Георгоса. — Но, с вашего позволения, нельзя ли сразу приступить к подписанию необходимых документов? Я действительно тороплюсь.

Георгос вновь повернулся к Иви, как обычно, невозмутимый и собранный, зато у нее горело лицо, и сердце бешено колотилось в груди. Как он смел? Почему?

Она имела на это только один ответ. Всему виной то огорчение, которое вызвано обещанием, данным у смертного одра брата. А поцелуй, подумала Иви, может быть и выражением гнева, а не любви — оба чувства способны рождать страсти. Это только показывает, что за человек Георгос. Совсем не похож на Леонидаса! Тот никогда бы не поцеловал ее от гнева или сильного огорчения. Да что там, он вообще не целовал ее до той роковой ночи. И даже тогда она первая решилась на это. Правда, он тут же обхватил ладонями ее щеки и покрыл лицо нежными поцелуями.

Глаза ее заволокло туманом при воспоминании о том, как свершились ее чудесные романтические мечты.

— Иви!

Нетерпеливый оклик словно выдернул ее из теплых снов на холод действительности. Голубые глаза яростно сверкали перед ее размытым взором.

— Ч-что?

— О господи! — мрачно пробормотал Георгос.

— Вам надо подписать брачное свидетельство, госпожа Павлиди, — проговорил рядом с ней учтивый мужской голос. — Все уже подготовлено в кабинете вашего мужа.

Она поглядела через плечо на чисто выбритое приветливое лицо Яниса Филикидиса. Ему за тридцать, и он настолько же ярко выраженный блондин, насколько Георгос — брюнет. Примерно в одно и то же время оба они возглавили свои семейные фирмы. Знали они друг друга еще со школы, и оба отлично учились. Но Янис не отличался ни жесткой деловой хваткой Георгоса, ни его характером. Он был очаровательный, но, как подозревала Иви, немного слабый человек.

Тем не менее приятно было почувствовать на своем плече дружескую ласковую руку. Иви нравилось, как Янис смотрел на нее — с восхищением и уважением. Не то что мнимый супруг, в глазах которого не было ничего, кроме плохо скрытого раздражения.

— Веди-ка лучше ее ты, Янис, — сказал Георгос, насмешливо скривив губы. — Ты, похоже, нашел нужный подход. А ты, мама, помоги Эмилии с закусками, пока мы разделаемся с бумагами. Рита! Вы пойдете с нами, будете свидетельницей… — И зашагал к двери, не удостоив их взглядом.

— Есть, командир! — Рита отсалютовала удаляющейся спине Георгоса.

Иви не удержалась от смешка.

— Учитесь у Риты, — прошептал Янис, ведя ее вслед за секретаршей. — Георгос вас не достанет, если вы этого ему не позволите, Иви.

Она подняла на него изумленный взгляд.

— Но вы же лучше всех знаете, что это не настоящий брак. Мы с Георгосом разведемся сразу после рождения ребенка.

— Это вы сейчас так думаете, не сомневаюсь, но Георгос достаточно привлекательный мужчина. Что, если вы его полюбите? Если он решит, что супруга с вашей внешностью — именно то, что доктор прописал?

Она в недоумении остановилась перед кабинетом и уставилась на Яниса, даже не услышав его последнего замечания, так ее поразило его нелепое предположение, что она может полюбить младшего брата своего Леонидаса.

— Я никогда не полюблю Георгоса, никогда!

Янис вдруг нахмурился, устремив взгляд через ее плечо, и, обернувшись, она увидела Георгоса. У него было каменное лицо.

— Как ты думаешь, долго можно тянуть с таким простым делом? — рявкнул он.

— Само собой, — спокойно согласился Янис и жестом пригласил Иви пройти в комнату.

Она заколебалась, раздираемая чувством неловкости и вины. Но почему ей неловко оттого, что ее услышал Георгос? Ведь они уже об этом говорили, и, хотя она допускает, что в каком-то отдаленном будущем снова полюбит, мужчина тот никогда не будет похож на Георгоса. Ее внимание сможет привлечь человек, который даст ей почувствовать, что она хороша, что она особенная, а не тупица и мямля.

— Иви, — пробормотал Янис, подталкивая ее в кабинет.

Пока она шла по узорчатому богатому ковру к огромному дубовому столу, ее догнали воспоминания, напомнив, как впервые предстала она перед этим столом.

Это случилось на следующий день после похорон Леонидаса, в сырое ветреное августовское утро. Она лежала в постели, не имея сил встать. Лежала и слушала, как хлещет в окно дождь, когда в комнату постучала Эмилия и сказала, что Георгос хочет видеть ее у себя в кабинете, когда она встанет.

Смущение и чувство вины заставили ее мигом вскочить с кровати — не дай бог, брат Леонидаса подумает, что она собирается быть иждивенкой в этом доме. Поспешно приняв душ, она натянула джинсы и персиковый свитер, несколько раз торопливо махнула щеткой по своим длинным волосам, заплела их в толстую косу и буквально слетела вниз по ступенькам — через десять минут после появления Эмилии в ее спальне.

Робко-робко постучала она в дверь кабинета и в ответ услышала далеко не робкое «войдите». Предварительно вздохнув, чтобы успокоиться, она вошла в комнату и осторожно закрыла за собой дверь. Преодолевая гигантский ковер, она беспокойно оглядывалась по сторонам: комната подавляла так же, как и ее хозяин. Обшитые деревом стены, множество книжных шкафов с увесистыми томами, темные портьеры на окнах, почти не пропускающие дневного света. Очень неприветливая комната.

Георгос поднял взгляд от бумаг и откинулся в кресле. Лицо его, выйдя из круга света, падавшего от настольной лампы, и оказавшись в тени, стало более злым, чем обычно.

— Возьмите стул, Иви, — велел он. — Нам надо кое-что обсудить.

— Об… судить?

Он вздохнул.

— Может, будет лучше, если вы сядете и выслушаете меня?

Иви полностью с ним согласилась, презирая свое беспрестанное заикание. Она не могла понять, почему он так на нее действует. Никогда в жизни она не защищалась. Правда, никогда и не сталкивалась с кем-нибудь, похожим на Георгоса.

Она устроилась на краешке большого кожаного кресла, радуясь, что можно помолчать.

— Извините, что потревожил вас в вашем горе. — В резком голосе не было и нотки вины, он даже не смотрел на нее, уткнувшись в какие-то бумаги на столе. — Но есть некоторые вопросы юридического характера, о которых я обязан вас уведомить. По завещанию Леонидаса, сделанному, к сожалению, несколько лет назад, все остается его жене, которая даже не потрудилась прийти на его похороны. — Он поднял глаза и посмотрел на Иви долгим жестким взглядом. — Хотя, возможно, она предпочла не показываться. — Он еле слышно вздохнул. — Как бы там ни было, Леонидас оставил ей все свое имущество, в том числе дом, где они жили и где теперь живет она, а также все, что имеется в этом доме, а также третью часть своего пая в нашем деле. Общая стоимость наследуемого около пятнадцати миллионов долларов.

Иви только ахнула. Так Леонидас был миллионером? Все то время, что она была с ним знакома, он не покупал никакой одежды, сам выращивал овощи, пилил на дрова сухие деревья. Тратил деньги он только на покупку всего необходимого для живописи. Она придумала даже такую игру — что он станет делать с деньгами, когда его признают как художника. Теперь она поняла, почему он не принимал ее игру и говорил, что деньги не приносят счастья. И пусть она никогда не верит, что они могут его дать.

— Мой поверенный проинформировал меня, — продолжал Георгос, — что вы можете опротестовать завещание на том основании, что не менее шести месяцев до его смерти проживали совместно с ним в качестве гражданской жены и ожидаете от него ребенка.

Иви открыла было рот, чтобы возразить против первой формулировки, но передумала. Они ведь действительно жили вместе. Другое дело, что не переступали порога в своих отношениях до той самой последней ночи. И все же… как-то нехорошо опротестовывать его завещание. У него было достаточно времени и возможностей изменить завещание, если б он этого хотел.

В памяти снова всплыли слова Леонидаса о том, что деньги не приносят счастья, и она поняла, что не хочет ничего из тех денег, которые явно сделали его несчастным. Она ничего не сказала — Георгос опередил ее.

— Насколько я вас знаю, — протянул он, — не сомневаюсь, что вы не хотите этого так же, как и я. И потом, его жена не из тех женщин, кто спокойно относится к денежным вопросам. Она откроет целое сражение, и нет гарантии, что вы выиграете дело. Я бы не советовал действовать подобным образом. Леонидас доверил вас мне, зная, что я обо всем позабочусь, и вы не останетесь без средств. Я учредил доверительный фонд для вас и ребенка, а в обмен на это вы подпишете официальный отказ от притязаний на имущество Леонидаса и какие-либо другие деньги семьи Павлиди. Как вам это?

Она заколебалась. Было бы безумием отказаться от надежного денежного обеспечения себя и ребенка, и это совсем не то, что борьба за ту совершенно неприличную сумму. Георгос явно ведет речь не о миллионах, а лишь о том, чтобы ей хватало на жизнь. Но ведь это его деньги. Иви совсем не улыбалось быть обязанной ему еще больше, чем сейчас. Бог ты мой, он и так потратил на нее целое состояние, приказав Рите подобрать ей целый гардероб и массу всего прочего. Хотя, как она полагала, Георгос тоже достаточно богат и вряд ли пострадает от этого.

Иви утвердительно кивнула.

— Вот и ладно, — пробормотал он. — На секунду мне показалось, что вы решили снова упрямиться и валять дурака.

Иви покраснела, зная, что он имеет в виду ее реакцию на ценники некоторых вещей, купленных по настоянию Риты. Тогда она в панике бросилась звонить ему в офис, но все ее протесты были досадливо отброшены прочь. Его не восхитила щепетильность Иви, а похоже, просто разозлила.

С тех пор она не противилась распоряжениям Георгоса купить что-нибудь, по его мнению, необходимое. Ее туалетный столик был заставлен баночками с косметикой и флаконами духов, она их не открывала, как и не трогала дорогое тонкое белье, носить которое каждый день казалось ей просто кощунством. Как будто ее могли интересовать тряпки, когда не стало Леонидаса.

Георгос подался вперед в кресле и прочистил горло.

— А теперь поговорим о нашем браке…

Иви выпрямилась. Вот оно! Самый главный вопрос. Разумеется, он не станет выполнять просьбу умирающего, никто его за это не упрекнет. Все понимают, что перед смертью человеку можно пообещать все, что он просит.

— Если вы подпишете там, где отмечено, — сказал он, протягивая ей лист бумаги, — мы сможем пожениться примерно через месяц.

— Вы хотите сказать… вы все еще хотите на м-мне жениться?

Он наклонился, подвигая к ней документ, и его лицо попало в круг света так, что стали видны жесткие искорки в голубых глазах.

— Слово «хотеть», Иви, тут не подходит. У меня нет выбора. Я не смогу жить в ладу с собой, если не исполню обещания, данного брату, потому что это первый и единственный раз, когда он о чем-то меня попросил. Понимаю, что я не тот мужчина, какого вы бы выбрали себе в мужья, но это будет формальный брак. Позднее мы сможем пристойно развестись.

Он протянул ей ручку, и у Иви перехватило дыхание. Дрожащей рукой она поставила свою подпись. И теперь, пять недель спустя, у нее так же сильно трясутся руки, когда она подписывает брачное свидетельство.

Покончив с последней подписью, Иви облегченно вздохнула и передала ручку Рите, шагнувшей вперед со своей обычной неколебимой уверенностью. В коричневом шерстяном костюме строгого покроя, отделанном черной кожей, с короткой мужской стрижкой, Рита притягивала людей обаянием сильной личности. Быстро и четко начертала она в нужных местах уверенную подпись, после нее завершил официальную процедуру Янис. И так же быстро и четко.

Иви наблюдала за ними с некоторой завистью. Когда-нибудь она станет такой невозмутимой и собранной, поклялась она. Полностью владеющей собой при всех обстоятельствах.

Ее вздох говорил о некоторой досаде: она-то считала, что из робкой невежественной девчонки Леонидас сделал молодую женщину, разбирающуюся в искусстве, способную не растеряться в любом обществе.

Но это была иллюзия. В элегантном великолепии особняка Павлиди она осталась прежней неотесанной провинциалкой, без светских навыков и с полным отсутствием собственного стиля. Рита преуспела в отношении ее одежды, на что получила изрядную сумму, но приятное лицо и хорошая фигура не могли скрыть незатейливости внутреннего мира Иви. Она это понимала, что рождало еще большую неуверенность, а растерянность от хозяйского, почти грубого поведения Георгоса только усугубляла дело.

Если бы он хоть чуточку походил на Леонидаса… Она снова вздохнула, подумав, что никогда не видела столь непохожих братьев.

С формальностями было покончено. Все возвратились в гостиную, где Эмилия еще расставляла питье и закуски, которые готовила весь день. Алис стояла неподалеку с потерянным видом.

Рита тут же ухватила рюмочку шерри и предложила Иви. Она отказалась. Янис направился к хрустальным графинчикам, выстроившимся в ряд около закусок.

— Вы очень красивы сегодня, дорогая, — сделала Алис комплимент Иви.

— Хотя голубой не ее цвет, — вмешалась Рита, прежде чем Иви смогла что-то, ответить. — Ей было бы гораздо лучше в кремовом, но Иви сочла, что этот цвет слишком похож на белый.

— Мне понятно ее нежелание надеть белое, — пробормотала Алис. — Если б бедный Леонидас был здесь…

Повиснув в воздухе, ее слова заставили всех замолчать, и горестная реальность происходящего заполнила комнату.

— Тогда не было бы никакой свадьбы, дорогая мама, — сухо бросил Георгос в напряженную атмосферу гостиной.

Все повернулись к нему, Рита опомнилась первой.

— Не слишком честное высказывание, — колко заметила она, — особенно когда его здесь нет, чтобы защититься.

— О, я не сомневаюсь, что он собирался жениться на Иви, непременно собирался, — развивал тему Георгос с той же иронической ноткой в голосе, — но до самой смерти оставался мужем своей жены. И за три года своего отсутствия даже шага не сделал, чтобы получить официальный развод.

— Разве обязательно сегодня говорить об этом, Георгос? — Алис выглядела совсем расстроенной, и сердце Иви потянулось к ней. — Мы все знаем, что Леонидас собирался развестись с этой женщиной.

Но не тут-то было, Георгос не собирался останавливаться.

— И тем не менее он ведь не развелся, а? — протянул он. — И это так на него похоже. Вечно собираться что-нибудь сделать и всегда все откладывать на неопределенный срок.

— Прекрати, Георгос, — затравленно вскрикнула Алис, прижав к горлу трясущуюся руку.

— Прости, мама, но это я подбирал осколки, когда брат сбежал от реальной жизни, чтобы отдаться одной из своих причуд.

Иви коротко втянула воздух, но Георгос продолжал обстрел, видимо, решив подорвать репутацию старшего брата.

— Этот человек так и не стал взрослым, ответственным за свои поступки. Я готов забыть его неудачи в делах, но не в личной жизни. Здесь мне трудно сохранять терпимость. Может, конечно, его жена — вредная корыстная бабенка, но и она не заслужила, чтобы ее оставили, ничего не объяснив. Она три года жила между небом и землей. Леонидас мог бы дать ей развод. А он что делает? Подбирает девчонку, которая чуть не в дочери ему годится, и награждает ее ребенком, зная, да-да, черт подери, зная, что он умирает. Что же это за глупый эгоизм такой, я вас спрашиваю?

Когда он умолк, выпустив последний залп, в комнате воцарилось глухое молчание, воздух прямо-таки завибрировал от общего напряжения, и тут Иви шагнула вперед и отвесила Георгосу крепкую пощечину. Звук удара слился с гулом потрясенных восклицаний. Но она ничего не, слышала и не видела из-за ярости, застилавшей ей глаза.

— Никогда, — взорвалась она, дрожа всем телом, — слышишь, никогда больше не называй моего Леонидаса глупцом или эгоистом. Может, он и не был идеалом. Может, он и допускал ошибки, но он никогда бы сознательно не причинил боли другому человеку. А что касается бессердечного награждения меня ребенком, ничто не может быть дальше от истины! Он ни разу не сделал мне неподобающих предложений, даже когда поселил у себя, потому что мне некуда было податься. И это я пришла к нему в постель, когда он был так явно несчастен и подавлен, и постаралась утешить его единственным доступным мне способом. Никто из нас не подумал о ребенке, но знаешь что? Я горжусь тем, что ношу его ребенка, очень горжусь. Он был прекрасным человеком и стал бы прекрасным отцом. Но тем, что я стала твоей женой, Георгос Павлиди, я не горжусь. Не дождусь дня, когда от тебя избавлюсь!

Вся в слезах, она выбежала из гостиной, взлетела по лестнице и промчалась по коридору к своей спальне, где бросилась на постель, отчаянно рыдая в зеленый шелк одеяла.

Внизу, в гостиной, Георгос застыл, глядя ей вслед, с мертвенно-серым лицом, на котором ярко алел отпечаток ее ладони.

— Ну что, Георгос? — поддела его Рита. — Что будешь делать дальше?

— Ступай за ней, старина, — вмешался Янис. — Извинись как следует. Выпроси прощение.

— Пожалуйста, Георгос, — взмолилась Алис. — У нее ведь будет ребенок Леонидаса.

Он медленно перевел глаза на мать.

— Неужели всю оставшуюся жизнь я должен расплачиваться за сомнительную привилегию по образу и подобию напоминать своего отца? — пробормотал он.

Молчание послужило ответом на это загадочное замечание, и, круто развернувшись, Георгос покинул комнату и, перескакивая через две ступеньки, помчался по лестнице, пока не исчез из виду. Вернувшаяся из кухни Эмилия увидела перед собой три молчаливых натянутых лица.

— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?

— Георгос сказал кое-что, расстроившее Яви, — отважилась подать голос Рита.

— Опять! Ну что такое с этим парнем? Неужели он не понимает, какое сокровище эта девушка? Будь у него мозги, ему б ухватиться за нее и привязать к себе крепко-накрепко.

— В жизни все не так просто, — с усмешкой заметил Янис.

— Не вижу, почему б этому и не быть, — сердито пробормотала экономка. — Она красивая девушка. Он красивый мужчина. Они женаты. Почему бы природе не взять свое и всему не пойти естественным путем?

— Да ведь она носит ребенка его брата, — возразила Рита. — Дайте человеку опомниться. Георгосу все это нелегко дается. И потом, Иви до сих пор любит Леонидаса.

— Вы правы, — вздохнула Эмилия. — А я просто глупая старая дура, которой кажется, что все можно увязать розовой ленточкой. И что мы будем делать?

— Я знаю, — сказал Янис, подняв свой бокал с виски и осушив его до дна. — Готов еще повторить.

— Хорошая мысль, — согласилась Рита. — Присоединяюсь.

Загрузка...