Спящая красавица

Глава третья

Поезд отошел от Паддингтонского вокзала. Оделла откинулась на сиденье и подумала, что дела идут гораздо лучше, чем она смела надеяться.

Когда Гетси вошла в комнату, Оделла, как в детстве, бросилась к ней и поцеловала.

— Гетси! — воскликнула она. — У меня и, в мыслях не было, что вы еще здесь. Все вокруг — незнакомцы.

— Ее светлость оставила меня, потому что я хорошо шью, — ответила Гетси. — Но, ей-богу, как я рада снова вас видеть, миледи!

— И вы очень нужны мне! — Оделла потянула Гетси туда, где у окна стояли два кресла. — Садитесь, — сказала Оделла, — и прежде всего расскажите мне, как вы.

— Я старею, — ответила Гетси, — и уже собиралась уволиться, но ее светлость сказала, что если я это сделаю, то не получу пенсии.

Оделла насторожилась.

— Разумеется, вы получите пенсию! — сказала она. — И можете увольняться прямо сейчас, если хотите. Я обо всем позабочусь!

По выражению глаз Гетси она поняла, что та знает, что у нее есть деньги.

— Я полагаю, вы уже слышали, — сказала Оделла, — что мама оставила мне кое-какие деньги?

— Об этом поговаривают в людской, — сказала Гетси. — И я, ей-богу, рада за вас, миледи!

— Так же, как и я! — сказала Оделла. — Но случилось еще кое-что, и я должна немедленно уехать в деревню.

Она на мгновение заколебалась, прежде чем продолжить:

— Я буду откровенна, Гетси, и скажу вам, что мне нужно убежать. Я хочу, чтобы вы поехали со мною.

Оделла не смогла бы этого объяснить, но у нее было такое чувство, что Гетси все поняла.

Любая мелочь, происходящая в доме, моментально замечалась слугами и оживленно обсуждалась в людской.

Без сомнения, они уже знали, что графиня хочет выдать падчерицу за виконта.

И разумеется, все слуги были прекрасно осведомлены о том, каково его истинное положение в доме.

Подумав об этом, Оделла решила, что нет никакой необходимости сообщать Гетси подробности, которые ее только обеспокоят.

Вместо этого она сказала:

— Мне нужно уехать тайно, иначе папенька или мачеха меня остановят.

— Тайно! — воскликнула Гетси. — Но как, миледи, вы это сделаете?

— Очень легко, если вы мне поможете, — сказала Оделла. — Я знаю, что мне нельзя путешествовать без компаньонки….

— Ей-богу, вы шутите! — перебила ее Гетси. — Вы слишком молоды и красивы.

— Я хочу, чтобы вы сделали вот что, — твердо сказала Оделла. — Вам нужно выскользнуть из дому пораньше, когда все еще спят… — Оделла понизила голос: — Я уверена, что с Паддингтона есть утренний поезд к Оксфорду, но я выясню поточнее.

— У мистера Беннетта в кабинете есть расписание, — сказала Гетси.

Мистер Беннетт был секретарем графа.

— Вы уже мне очень помогли, — сказала Оделла. — Я дам вам знать, в какое точно время мы с вами уедем.

Она сделала паузу и продолжала:

— Вот что мне от вас нужно: рано утром, когда встанут только лакеи и горничные, вы скажете всем, что ваш родственник болен и вам нужен кэб, чтобы доехать до станции.

— Я это сделаю, — сказала Гетси.

— Вы уедете с багажом, — продолжала Оделла, — а я покину дом через садовую калитку. Вы скажете кэбмену, что вам нужно захватить подругу, и попросите его остановиться за площадью, у конюшен.

Оделла на некоторое время задумалась, а потом добавила:

— Никто и на мгновение не заподозрит, что это я, а днем папенька найдет мою записку, где будет сказано, что я уехала и остановлюсь у друзей.

Она повторила это несколько раз, чтобы Гетси как следует все запомнила.

Потом старенькая швея попросила:

— Не найдется ли у вас немного денег, миледи? В этом месяце мне не заплатили жалованье…

— У меня куча денег, — сказала Оделла. — Как только мы вернемся домой, я поговорю с управляющим и прослежу, чтобы он выделил вам коттедж — по возможности такой, который не принадлежит папеньке. Это избавит нас от ненужных споров.

На глаза Гетси навернулись слезы.

— Вы очень добры, миледи, — прошептала она. — Так же, как ваша любезная матушка. Я так боюсь за себя, ведь руки мои уже не те, что раньше, и пальцы почти не гнутся…

— Я могу обещать вам одно, — сказала Оделла. — Уволившись, вы будете жить в достатке, и моя мачеха ничего не сможет с этим поделать!

Она не могла скрыть злости, прозвучавшей в ее голосе при упоминании о мачехе, но Гетси ничуть этому не удивилась, а только сказала:

— Ее светлость очень рассердится на меня, если узнает, что я уехала с вами!

— Когда узнает, будет уже поздно, — отрезала Оделла.

Гетси ушла, а она еще долго сидела, обдумывая каждый шаг, который ей предстоит сделать.

Почти перед самым обедом графиня вдруг сообразила, что ее падчерица дома.

Она вошла в спальню Оделлы как раз в тот момент, когда служанки готовили ей ванну, и села перед камином.

— О, ты здесь, дорогое дитя! — мелодичным голоском сказала графиня. — А я все думала, где ты можешь быть!

— Когда я вернулась, мне сказали, что у вас гости, — ответила Оделла, — и я решила вас не тревожить.

— Очень мило с твоей стороны, — проворковала графиня. — И все же мне жаль, что я не знала о том, что ты уже дома.

Она помолчала немного и сказала:

— Сегодня вечером я прошу тебя надеть свое самое красивое платье. У нас большой званый обед, и я посадила тебя рядом с виконтом Мором — я уверена, ты найдешь, что он весьма интересный собеседник. — Графиня коротко прозвенела колокольчиками своего смеха. — По-моему, он так же обожает лошадей, как ты!

Оделла ничего не ответила, и ее мачеха отправилась назад в свою комнату.

После того, что сказала графиня, Оделле хотелось выбрать самое уродливое платье из тех, что у нее есть.

К сожалению, все платья, которые она купила во Флоренции, были в отменном вкусе, и в каждом она выглядела еще привлекательнее, чем в предыдущем.

В конце концов Оделла сказала себе, что раз ей все равно придется принять участие в том, к чему ее вынуждают, то ей остается лишь постараться выглядеть красивой и ничего не говорить.

Перед обедом она вышла в гостиную.

Ее мачеха уже была там; она сияла драгоценностями и, Оделла не могла этого не признать, была очень красива.

Оделла вспомнила, как одна из ее подруг по пансиону сказала однажды:

— Мой отец всегда говорит, что любая женщина выглядит красивой, если она влюблена!

Оделла с презрением подумала, что ее мачеха как раз влюблена — но не в того человека, за которым она была замужем.

Едва виконт вошел в комнату, Оделла сразу же поняла, что к этому человеку у нее не может быть даже привязанности, не говоря уже о любви.

Он был красив.

Но, подумала Оделла, на нем явно лежит печать неудачника.

Она была совершенно уверена, что он никогда не станет политическим деятелем.

Более того — с первого же взгляда было ясно, что он вообще не стремится к тому, чтобы делать в жизни что-нибудь основательное.

«Кроме того, конечно, — добавила про себя Оделла, — как заниматься любовью с чужой женой!»

Она видела, что виконт, повинуясь распоряжениям своей возлюбленной старается произвести на нее самое приятное впечатление.

В то же время он то и дело поглядывал на графиню.

Оделла подумала, что любой, кто достаточно наблюдателен, сразу поймет, в какой области лежат его истинные чувства.

Она задавалась вопросом, заметил ли ее отец взгляды, которыми обменивались его жена и виконт.

Потом ей припомнилось, как она где-то читала о том, что муж всегда в последнюю очередь узнает такие вещи.

И в последнюю очередь, добавила она про себя, способен поверить в то, что женщина, которой он доверял, была ему неверна.

Оделла бросила взгляд через стол.

Ее отец выглядел вполне счастливым.

Она знала — это благодаря тому, что женщины, сидящие по обе стороны от него, были не только красивы, но и умны.

И обе заставляли его смеяться.

В этот момент он был так же весел и остроумен, каким Оделла знала его раньше, когда была жива ее мать.

«Я не имею права вновь делать его несчастным, рассказывая о том, что происходит у него за спиной», — сказала она себе.

Оделла понимала, что это будет слишком жестоко.

Когда дамы покинули гостиную, а мужчинам принесли портвейн, Оделла поспешила наверх.

Она знала, что сейчас в спальне нет никого.

Его камердинер в это время должен был быть в кладовой.

Оделла вошла в спальню и заперла дверь.

Она знала, где отец хранит ключ от сейфа.

Он трогательно верил в то, что это всегда было известно только ее матери.

Но Оделла часто помогала матери брать из сейфа драгоценные камни, которые та хотела надеть вечером.

Поэтому она сразу направилась к тайнику: как и предполагалось, ключ оказался там.

Оделла открыла сейф.

Как она и думала, на верхней полке лежали бумаги, которые им дали в адвокатской конторе.

Отец уже переложил их сюда.

На нижних полках хранились деньги.

Отец всегда держал в спальне некоторую сумму, чтобы в случае необходимости под рукой были бы наличные деньги.

Оделла взяла стопку банкнот и еще несколько золотых соверенов.

Потом она заперла сейф, убрала ключ на место и отнесла деньги к себе спальню.

Дамы все как одна собрались в комнате ее мачехи.

Оделла быстро спустилась по лестнице и была в гостиной прежде, чем они возвратились.

Когда обед закончился, виконт покорно направился в ее сторону и сделал попытку занять ее беседой о лошадях.

Оделла в течение нескольких минут пыталась поддерживать разговор, а потом направилась к фортепьяно со словами:

— Мне кажется, если я сыграю что-нибудь для гостей, это украсит вечер.

Немного позже отец сказал ей, что был восхищен тем, как хорошо она играла.

— Это только благодаря вам, папенька, — ответила Оделла. — Вы оплатили услуги самого дорогого преподавателя музыки во Флоренции!

— Очевидно, деньги были потрачены не зря! — улыбнулся граф. — Но, по-моему, тебе следует поговорить с гостями.

— Я хочу, чтобы вы послушали еще две пьесы, которые я разучила, — сказала Оделла, и он не стал заставлять ее.

При первой же возможности она, извинившись, отправилась спать, зная, что еще многое нужно сделать.

Гетси принесла к ней в комнату небольшой саквояж, который был не слишком тяжелым.

Оделла спрятала его в шкафу.

Она уложила туда свои лучшие платья и, разумеется, дорожную одежду.

После того, как графиня удалилась ко сну, в спальню Оделлы постучал лакей.

Оделла открыла дверь.

— Мисс Гэйтсли сказала мне, миледи, — произнес он, — что у вас стоит саквояж с кое-какими вещами, которые вы хотели отдать ей.

— Да, конечно, и все уже собрано, — тихо сказала Оделла. — Но, мне кажется, они вряд ли понадобятся мисс Гэйтсли ночью.

— Мисс Гэйтсли сказала, что рано утром ей надо уехать, — ответил лакей. — Она получила неважные новости!

— Передайте мисс Гэйтсли, что я ей сочувствую, — сказала Оделла. — Хорошо, что одежда, которую я обещала ей, уже готова.

Лакей унес саквояж, а Оделла разделась и улеглась в постель.

Она привыкла вставать рано.

— Во Флоренции ученики, изучающие специальные предметы, нередко начинали занятия в семь утра.

Поэтому на следующий день в четверть шестого Оделла уже была на ногах и одета.

Из расписания в кабинете секретаря она узнала, что есть поезд из Паддингтона до Оксфорда в шесть тридцать.

Они с Гетси легко на него сели после того, как Оделла забралась в кэб возле конюшен.

Она написала письмо отцу и положила его у него в кабинете.

Оделла знала, что до завтрака он туда не зайдет.

В письме говорилось:

Мой дорогой папенька!

Я была ошеломлена и отчасти расстроена огромным состоянием, свалившимся на меня вчера. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями.

Я знаю, что вы поймете: в Лондоне, где я связана многими обязательствами и необходимостью делать немало покупок, это невозможно.

Поэтому я уезжаю за город на несколько дней; я хочу покататься на Стрекозе и взглянуть на вещи с собственной точки зрения.

Я знаю, что вы не одобрили бы, если бы я путешествовала одна; поэтому я беру с собой мисс Гэйтсли.

Еще я позаимствовала немного денег из вашего сейфа и, разумеется, обязательно их верну!!!

Оделла специально поставила столько восклицательных знаков после последнего слова, чтобы ее отец понял: она шутит.

Кончалось письмо так:

Я люблю вас, папенька, и хочу потратить свои деньги так, как хотели бы вы и мама, — только мне нужно все это обдумать.

Пожалуйста, не сердитесь на меня и позвольте мне уделить немножко времени себе лично. Ваша любящая дочь Оделла.

Она надеялась, что отец все поймет.

В то же время она была совершенно уверена, что мачеха будет в ярости.

«Она попытается меня вернуть, — думала Оделла, — чтобы я была целиком в ее власти».

Вчера вечером она с невероятной отчетливостью осознала, насколько опасна сложившаяся ситуация.

Оглядываясь назад, Оделла внезапно поняла суть изменений, сделанных мачехой в интерьере и облике дома.

За каждым штрихом, на первый взгляд, вызванным стремлением ко вполне заурядной роскоши, угадывалась сильная индивидуальность.

Во всем, что касалось мачехи Оделлы, не было и следа мягкости или нежности.

Эта женщина раз и навсегда решила, чего она хочет, и готова перевернуть небо и землю, чтобы добиться этого.

И ее совершенно не заботило, что она причинит зло кому-то.

— Виконт уже согласился на то, что она предложила, — пробормотала Оделла себе под нос, — и если я не проявлю осторожность, то в один прекрасный день проснусь и обнаружу, что вышла замуж за виконта, не успев даже пикнуть!

— У вас встревоженный вид, миледи, — сказала Гетси, которая сидела напротив.

— На самом деле я счастлива, что мы так легко уехали, — ответила Оделла.

Она понимала, что это лишь потому, что они рано проснулись.

Оделла знала, что ее мачеха никогда не встает раньше десяти.

Прибыв в Оксфорд, они без всякого труда наняли экипаж, чтобы проехать пять миль до Шэлфорд-Холла.

Едва они покинули красивый город с высокими башнями и тонкими шпилями, Оделла сразу почувствовала себя иначе.

Здесь была Англия, которую она знала и любила, с лесами, холмами и серебристыми реками.

Как только экипаж остановился у дома, Оделла выскочила наружу и, пробежав по высоким ступенькам, постучала в тяжелые двери.

Их открыл лакей, который служил здесь еще с тех пор, как был мальчиком. Оделла, увидев его, радостно протянула ему руку.

— Джеймс! — воскликнула она. — Я так надеялась, что вы будете здесь!

— Разрази меня гром, если это не ее светлость! — сказал лакей с явным удовольствием. — Я слышал, что вы вернулись в Англию.

— Я вернулась в Англию, а теперь возвращаюсь домой! — ответила Оделла.

То же самое она сказала старому дворецкому, который спеша пришел из кладовой.

— А мы все гадали, когда вас увидим, миледи, — сказал он. — Мы думали, что вы слишком заняты в Лондоне всякими развлечениями и вам не до нас!

— Все, что я хотела, это приехать домой! — ответила Оделла.

Она не стала тратить зря время на разговоры.

Велев дворецкому расплатиться с извозчиком и позаботиться о Гетси, она побежала к конюшням.

Грумы восторженно приветствовали ее, но Оделла больше всего стремилась увидеть Стрекозу.

Лошадь радостно заржала, услышав голос хозяйки.

В считанные мгновения дверь стойла была открыта, и руки Оделлы обвились вокруг лошадиной шеи.

— Я скучала без тебя! Я без тебя скучала! — воскликнула она. — О, милая Стрекоза, тебя не обижали? Ты не забыла меня?

Было очевидно, что она не забыла.

Стрекоза была так же рада видеть Оделлу, как и Оделла ее.

Оделла велела оседлать ее через час и подозвала Эйба, старшего конюха, который учил ее ездить верхом, когда она была еще совсем маленькая.

Она сказала ему, что ей нужна его помощь, но, когда объяснила зачем, он нахмурился.

— Я убежала из Лондона, Эйб, — вздохнула Оделла. — И хочу скрыться, чтобы в течение некоторого времени никто меня не нашел.

— Вот как? — Старый конюх почесал в затылке. — Плохая затея, миледи. Ее светлость очень рассердится.

— Я понимаю, — ответила Оделла. — Но я должна это сделать, и мне нужно, чтобы вы мне помогли.

Видя, что Эйб все равно колеблется, Оделла добавила:

— Если вы хотите знать правду, ее светлость желает выдать меня замуж за человека, к которому я не испытываю никакой симпатии и который на всю жизнь сделает меня несчастной!

По выражению его лица она поняла, что он не одобряет затею ее мачехи.

— Плохо дело, миледи. Это все потому, что вы слишком долго не были в Англии.

— Наверное, Эйб, — сказала Оделла. — Но вы же знаете ее светлость — она бы даже слушать меня не стала.

Губы Эйба сжались в полоску.

— Так что вам нужно, что бы я сделал, миледи? — спросил он. — Я знаю вас всю вашу жизнь и не хочу, чтобы вы были несчастной. Уж скорее я дам себе ногу отрезать!

— Я буду очень, очень несчастна, если сделаю то, чего требует от меня ее светлость, — заверила его Оделла.

После этого Эйб согласился на все, что она хотела.

Он отвез ее к нянюшке, пообещав, что на любые вопросы станет отвечать, что ничего не знает и понятия не имеет, где она.

— Мне крайне неприятно, что приходится заставлять вас лгать, Эйб, — сказала Оделла, — но это ненадолго; а когда я вернусь в Лондон, все, возможно, изменится к лучшему.

И добавила, тяжело вздохнув:

— Но я должна где-нибудь скрыться и знаю, что с нянюшкой я буду в безопасности.

— Еще бы! — решительно сказал Эйб. — Мы сделаем все, как вы говорите, миледи. Но если ее светлость докопается до правды, мне придется несладко!

— Если что-то случится, клянусь, я вас найму лично и заведу свою собственную конюшню, — горячо сказала Оделла.

На лице Эйба она увидела удивление. Он, во всяком случае, еще не слышал о ее богатстве.

— Вернувшись в Англию, я узнала, что мама оставила мне кое-какие деньги, так что я обещаю вам, Эйб, что никто, кто служил у нас, когда мама была жива, не должен тревожиться о будущем и бояться, что останется без работы и без гроша.

Эйб ничего не сказал, и Оделла добавила:

— Только, пожалуйста, пока не распространяйтесь об этом, хотя потом все равно все узнают.

— Мне вы можете доверять, миледи, — уверил ее Эйб. Объяснив ему точно, что ей от него нужно, Оделла пошла назад к дому.

Там ей был уже приготовлен завтрак. Старый дворецкий извинялся и говорил, что она застала всех врасплох, но обед будет лучше.

— Госпожа Банке просила обязательно передать вам, что она очень старалась, — сказал он.

Так много людей хотели ее увидеть, что Оделла решила отложить поездку к нянюшке до следующего утра. Она точно знала, где ее можно найти: пока Оделла была во Флоренции, они все время переписывались.

Сначала, сразу после того как ее уволили, она поступила гувернанткой в посольство. Но она не была счастлива в Лондоне. Полгода назад няня Оделлы ушла из посольства. Сестра маркиза Транкомба попросила ее позаботиться о ее маленькой дочери на то время, пока она с мужем будет за границей.

Замок маркиза находился приблизительно в шести милях от Шэлфорд-Холла. Оделла могла представить, как радовалась ее нянюшка, вернувшись в те места, которые она хорошо знала.

Оделла смутно помнила последнего маркиза — уже глубокий старик, он был дружен с ее родителями.

Отец и мать Оделлы часто о нем говорили.

Как-то раз, когда она была еще маленькая, ее пригласили на детский праздник в замке Комб.

Сын маркиза, который теперь унаследовал титул, насколько она сейчас помнила, там не был.

Позже он покинул Оксфорд и со своим полком вообще уехал из Англии.

В письмах нянюшка с восторгом отзывалась о замке.

По ее словам, это был очень большой и удобный дом, а детские — в точности такие, какими она хотела их видеть.

Она писала:

…Мне нравится, что я воспитываю девочку сама и никто не вмешивается. Она напоминает мне вас, когда вам было столько же лет, и я часто думаю, каким замечательным ребенком вы были.

— Утром мы первым делом отправимся к нянюшке, — сказала Оделла Эйбу. — Но никто, кроме вас, не должен знать, что мы задумали.

Поскольку они собирались ехать верхом, одежду, которую Одела хотела с собой взять, .нужно было убрать в седельные сумки.

Эйб принес их Оделле, и она сама сложила все вещи.

Это были объемистые мешки, которые обычно использовались для дичи во время охотничьего сезона, и в них уместилось практически все, что Оделла привезла из Лондона.

Она тщательно завернула миниатюру с портретом матери и еще пару вещиц, которыми дорожила, чтобы они не сломались во время скачки верхом.

Ей было легко собраться незаметно, потому что почти все слуги в Шэлфорд-Холле были уже стары.

Тех, кто был помоложе, ее мачеха забрала в Лондон; а если бы она решила вдруг съездить в деревню, то отправила бы их обратно.

Для Оделлы не составило труда самой снести вниз седельные сумки.

Она положила их за садовой калиткой, где никто не мог их увидеть, пока их не заберет Эйб.

Оделла рано позавтракала, а потом сказала дворецкому и лакеям, которые ждали ее, что хочет проехаться верхом, — и они ничуть не удивились, что она пошла к конюшням прежде, чем вывели лошадей.

Оделла и Эйб выехали со, двора через боковые ворота.

Только двое младших конюхов видели, как они уезжают, но оба они побаивались Эйба и поэтому не осмелились ни о чем спрашивать.

Эйб ехал на большом жеребце, который был достаточно крепок, чтобы выдержать любой вес.

Стрекоза порою упрямилась, но Оделла была уверена, что она рада нести ее на себе.

Когда они отъехали далеко от дома и галопом поскакали через поля, Оделла воскликнула:

— Как славно вернуться! Не могу даже выразить, как я скучала по этим местам, когда была за границей.

— И мы скучали по вам, миледи, — ответил Эйб. — Все без вас было как-то не так… Помню, как вы приходили в конюшню и часами не вылезали оттуда…

— Но теперь я снова еду на Стрекозе!

Говоря это, Оделла подумала, что хотела бы сейчас уехать далеко за горизонт и никогда не возвращаться.

Это решило бы все проблемы и никакой виконт не смог бы заманить ее в ловушку.

И не было бы никакой мачехи, словно злая ведьма, стоящей у нее за спиной.

Вслух Оделла сказала:

— А вы не видели нянюшки с тех пор, как она поселилась в замке Комб?

— Старый дворецкий говорил с миссис Филд, — ответил Эйб. — Та вроде сказала, что ей там неплохо.

Госпожа Филд была домоправительницей в Комбе.

Оделла подумала, что нужно предупредить нянюшку не говорить миссис Филд о том, кто к ней приехал.

— И надолго ваша светлость думает остаться в замке? — спросил Эйб.

— Понятия не имею, — сказала Оделла. — Все, что я хочу, — это чтобы вы говорили, что не знаете, куда я поехала, за исключением того, что я упомянула, что остановлюсь у друзей.

— Ладно. В округе полно домов, где вас бы с радостью приняли, — сказал Эйб.

Оделла и сама это знала.

Какая удача, подумала она, что владелец замка, в который попала нянюшка, с ней никогда не встречался.

Его родители, которые знали мать и отца Оделлы, давно умерли.

Она вспоминала, на скольких детских праздниках побывала и сколько у нее было друзей с самого раннего детства.

Мать Оделлы, понимая, что ее дочь — единственный ребенок, считала, что у нее должно быть как можно больше друзей среди ровесников.

К счастью, Оксфордшир всегда славился тем, что здесь жили самые благородные семьи графства.

«Если мачеха будет искать меня по всем поместьям, ни на что другое у нее просто не останется времени», — с ликованием подумала Оделла.

До замка, принадлежащего маркизу Транкомбу, они с Эйбом добрались быстрее, чем если бы ехали в экипаже.

Эти места были даже красивее тех, где располагался Шэлфорд-Холл.

По высоким холмам росли густые леса, а долины пестрели весенними цветами.

Желтые лютики и голубые незабудки превращали пейзаж в яркое полотно безымянного, но очень талантливого художника.

И это полотно было великолепнее всех известных картин, которые Оделла видела во Флоренции.

— Я дома! Я дома! — хотелось крикнуть Оделле птицам, бабочкам и пчелам, жужжащим над лепестками цветов.

Но она тут же вспомнила, что ее настоящий дом — Шэлфорд-Холл.

Только если бы она осталась там, мачеха моментально бы утянула ее в Лондон, к виконту.

От этой мысли Оделла вздрогнула. Оставшееся время до замка Комб она молчала.

Когда Оделла увидела замок, у нее перехватило дыхание.

Солнце сияло в его окнах и заливало светом скульптуры на крыше, делая Комб похожим на волшебный дворец.

«Неудивительно, что нянюшке нравится здесь!» — подумала Оделла.

Они пересекли изумрудную лужайку, спускающуюся к пруду, проехали по небольшому мостику; внизу по серебристой воде скользили белоснежные лебеди.

Сад был усыпан цветами и пышной сиренью; бело-розовые лепестки яблонь и вишни превращали его в страну чудес.

Оделла настолько засмотрелась на эту красоту, что даже забыла, зачем сюда приехала. Потом она опомнилась и, соскочив с лошади, побежала к двери на кухню.

Эйб постучал, и ему открыла посудомойка.

— Мы хотели бы увидеть мисс Вест, — быстро сказала Оделла, пока Эйб не ляпнул что-нибудь не то.

— Она наверху, в детской, — ответила девушка.

— Вы не могли бы меня проводить? — спросила Оделла.

Они уже договорились, что, пока Оделла поднимется к нянюшке, Эйб позовет конюхов и отведет лошадей в конюшню.

— Если кто-нибудь спросит, говорите, что я — родственница мисс Вест, — сказала она ему. — И не забывайте, что моя фамилия тоже Вест.

— Не беспокойтесь, миледи, — ответил Эйб. Посудомойка повела Оделлу по лестнице на второй этаж.

Она постучала в дверь и, открыв ее, сказала:

— Вас хотят видеть, няня!

Оделла вошла.

Нянюшка сидела за столом в центре комнаты и что-то шила.

Рядом с ней на полу маленькая девочка играла разноцветными кубиками.

Какое-то мгновение нянюшка смотрела на Оделлу, а потом встала.

Оделла бросилась к ней и обняла.

— Нянюшка! О, нянюшка! Вот и я! Ну скажи, что ты рада меня видеть!

— Я знала, что ты приедешь! — сказала нянюшка. — Только я думала, что все-таки сначала предупредишь.

— Не было времени. Нянюшка, я приехала, потому что попала в ужасно неприятную историю!

— Как это тебе удалось? — хихикнула нянюшка. — Ну-ка, прежде всего сядь и дай мне взглянуть на тебя.

Оделла села и сняла свою дорожную шляпку.

— Ты стала такой же красивой, как твоя мать! — воскликнула нянюшка. — И такая же белокурая!

— Дело, к сожалению, не в том, как я выгляжу, а в том, чем я владею! — сказала Оделла. — О, нянюшка, ты должна мне помочь!

— Что же случилось? — спросила нянюшка. — Я подозревала, что тебе будет нелегко ужиться с ее светлостью, но как ты очутилась здесь так быстро?

— Я убежала!

— Одна? — испуганно воскликнула нянюшка.

— Нет. Я привезла с собой Гетси. Это был единственный человек во всем доме, кто знает меня и кого я могла попросить меня сопровождать.

Оделла на мгновение замолчала, а затем добавила:

— И теперь, когда я приехала сюда, я не намерена возвращаться.

— Что ты такое говоришь? — поразилась нянюшка.

— Я говорю, что должна остаться здесь, с тобой — по крайней мере до тех пор, пока меня не найдут. Тогда мне придется спрятаться еще где-нибудь!

Нянюшка снова села за стол.

— И что же все это значит? — спросила она. — Не могу сказать, что мне нравится то, что я услышала!

— Я знаю, нянюшка, — но ты не понимаешь, что произошло!

Губы нянюшки сжались.

— Дело в ее светлости, я полагаю?

— Да, дело в ее светлости, — кивнула Оделла. — Узнав, что мама оставила мне много денег, она решила выдать меня за виконта Мора!

Нянюшка потрясенно уставилась на нее.

— Не может быть! — воскликнула она.

— Это правда, нянюшка. Я подслушала, как они обсуждали это, через дверь, когда была в папиной спальне. А ты знаешь, что, если моя мачеха что-то задумала, она ни перед чем не остановится!

— Да, я это знаю! — сказала нянюшка почти шепотом.

— Вот я и подумала, что должна ехать к тебе. Ты — единственный человек, который может мне помочь, а если бы я осталась в Лондоне, то вышла бы замуж прежде, чем успела бы сообразить, что случилось.

— Итак, услышав, что ее светлость задумали, — сказала нянюшка так, словно до сих пор не могла осознать всю историю, — ты убежала?

— Мы уехали с Гетси вчера утром и сели на поезд шесть тридцать на Оксфорд. Я переночевала в Шэлфорде и уговорила Эйба приехать сюда со мной. Он дал слово никому не говорить, где я.

— Эйбу можно доверять, — задумчиво сказала нянюшка.

— Да, я знаю. Моя одежда у него в седельных сумках.

— Ну что ж, тогда надо занести ее наверх, — сказала нянюшка. — Что еще?

— Я велела Эйбу говорить всем, что я — твоя родственница, мисс Вест.

— Если, глядя на тебя, люди этому поверят, — фыркнула нянюшка, — значит, они способны верить во все, что угодно.

— Они должны поверить! — воскликнула Оделла. — О, нянюшка, помоги мне! Разве я могу выйти замуж за человека, который влюблен в мою мачеху?

Нянюшка ничего не сказала, но Оделла поняла, что она знает об отношениях между ее мачехой и виконтом.

— Ты никогда даже намеком не упоминала об этом в письмах! — с упреком сказала Оделла.

— О таких вещах тебе знать не обязательно! — строго сказала нянюшка. — К тому же это оскорбило бы память твоей матери.

— Да, разумеется! — согласилась Оделла. — Но я же ничего не сказала бы папе, не так ли?

— Надеюсь, что нет, — ответила нянюшка. — И все равно — тебе не нужно было об этом знать.

Оделла нетерпеливо махнула рукой.

— Я подслушала, как мачеха говорила виконту, что, как только мы будем женаты, он станет управлять моим состоянием, а папа, потому что они дружны с отцом виконта, не заподозрит, что мой муж всего лишь охотится за приданым.

— Что еще за состояние? — нахмурилась нянюшка.

Оделла поняла, что слухи о ее богатстве, во всяком случае, еще не достигли замка Комб.

Она сказала нянюшке о наследстве, оставленном матерью, и о том, что на эти деньги она собиралась осуществить то, о чем мама мечтала когда-то.

Но муж в первый же день после свадьбы запретил бы Оделле даже думать об этом.

— Почему я вообще должна выходить за кого-то? — спросила она нянюшку. — А тем более за человека, который влюблен в мою мачеху!

— Влюблен, как бы не так! — фыркнула нянюшка. — Это не любовь, даже и не воображай.

Оделла недоуменно посмотрела на нее, а нянюшка продолжала:

— Любовь — это то, что твоя мать чувствовала к твоему отцу, и она дается от Бога.

Она усмехнулась и добавила:

— А все, что приходит от этой женщины, дело рук дьявола!

Оделла никогда не слышала, чтобы нянюшка говорила так пылко.

Помолчав, она сказала:

— Ты права, нянюшка. Я почувствовала, что что-то неправильно, едва вошла в дом, но мне кажется, что, пока папенька ни о чем не догадывается, она, на свой собственный лад, помогает ему быть счастливее.

Нянюшка вновь усмехнулась, но ничего не сказала, а Оделла воскликнула:

— И все же вы должны были меня предупредить!

— Я об этом думала, — с неохотой признала нянюшка. — Но это было не мое дело, и я не могла и подозревать, что оно как-то коснется тебя.

— И теперь это мое дело, — сказала Оделла. — Я прошу тебя, нянюшка, позволь мне остаться с тобой.

— Оставайся, конечно, — согласилась нянюшка, — только вот надолго ли? Ты же не можешь провести здесь всю свою жизнь — а если бы и могла, это было бы дурно.

— Что ты имеешь в виду? — спросила ее Оделла.

— Его светлость — холостяк, — сказала нянюшка, — и если бы кому-то стало известно, что ты жила под его крышей без компаньонки, твоя репутация была бы погублена. И потом, твоя мать вряд ли одобрила бы такое поведение своей дочери!

— Но… куда же мне тогда идти, нянюшка?

Оделла внезапно стала похожа на ребенка, который верит, что няня все на свете знает и всегда даст верный ответ.

— Мы что-нибудь придумаем, — бодро ответила нянюшка. — На самом деле ты можешь побыть здесь какое-то время, потому что его светлость далеко, а если прислуге сказать, что ты — моя родственница, никаких трудностей быть не должно.

Помолчав, она с улыбкой добавила:

— Ну не то чтобы совсем никаких — я уже сейчас могу представить по крайней мере сотню!

Оделла рассмеялась: это было так похоже на нянюшку.

— Ничто не имеет значения, — сказала она, — кроме того, что я буду с тобой, моя нянюшка. Это то, о чем я мечтала все время, пока была далеко.

Глаза нянюшки смягчились.

— Я тоже скучала по тебе, дорогая, больше, чем можно выразить словами, но здесь мне вполне удобно, а маленькая Бетти — просто золотко. — С этими словами она нагнулась и подхватила девочку на руки: — Не правда ли, прелесть?

Оделла не могла не согласиться, что Бетти и впрямь прелестное дитя. В то же время она выглядела очень хрупкой. Словно отвечая на невысказанный вопрос, нянюшка заметила:

— Бетти еще слишком слабенькая, чтобы выдержать длинные переезды с места на место. — Она улыбнулась ребенку и продолжала: — Его светлость с особой миссией отправился в Индию, в Сингапур, и Бог знает, куда еще! Они будут в отъезде почти год.

— Бетти повезло, что у нее появилась ты, нянюшка!

— Ее светлость говорит то же самое. Она помнит твою мать и тебя — еще совсем крошкой.

— А я не помню ее, — со вздохом призналась Оделла.

— Ничего удивительного, — сказала нянюшка. — Она вышла замуж, когда ты была очень маленькой, и ее первый муж погиб на охоте.

— У нее не было детей? — спросила Оделла.

— Только во втором браке, — ответила нянюшка. — Тогда у нее родилась Бетти, но она надеется, что следующим ребенком будет мальчик.

Помолчав, Оделла спросила:

— Если я выйду замуж, нянюшка, или даже если… останусь жить дома… Вы обещаете переехать ко мне?

— Если ты выйдешь замуж, клянусь, я больше ни к кому не пойду, — воскликнула нянюшка. — Даже за миллион фунтов! Но после того, как ее светлость вышвырнула меня, как будто я грязь у нее под ногами, я не переступлю порог того дома, где она будет жить!

В голосе нянюшки прозвучало такое негодование, что Оделла непроизвольно вскочила и порывисто обняла ее.

— Что нам обеим следует делать, — сказала она, — так это держаться вне поля зрения ее светлости. Ты же понимаешь, нянюшка, что я не могу вернуться назад и отдать себя ей на растерзание?

— Конечно, нет, дорогая, — кивнула нянюшка. — И только через мой труп ей удастся выдать тебя за этого своего «миленочка»!

Оделла поцеловала ее в щеку.

— Это все, что я хотела услышать от тебя, нянюшка, и теперь мне больше не страшно. Значит, можно послать кого-то к конюшням за моей одеждой?

С этими словами она протянула руки и взяла Бетти у нянюшки.

— Я пригляжу за ней, — улыбнулась она, — и скажу ей, что она самая счастливая девочка в мире, потому что у нее есть такая нянюшка, как ты!

— Сначала надо решить, как быть с тобой, — сказала нянюшка. — Скажу начистоту: я не одобряю то, что ты делаешь, но в то же время, видит Бог, не могу представить, что тут еще можно сделать.

Оделла засмеялась.

— О, нянюшка, я тебя так люблю! — воскликнула она. — Теперь я знаю, что я действительно дома и снова вернулась в детскую!