До Куинс-гейт она доехала на такси, взлетела по лестнице и ворвалась в квартиру, громко призывая Агнес.
— Я здесь, в кухне, — отозвалась та.
Агнес готовила чай. Когда Селина распахнула дверь, она как раз насыпала в чайничек заварку. Это была женщина без возраста, миниатюрная, с вечно скорбным выражением лица — дело в том что, будучи обладательницей добрейшего в мире сердца, она никогда не оставалась равнодушной к печалям и страданиям других людей, которые не могла облегчить, и к несправедливости жизни в целом. «Эти бедненькие алжирцы», — говорила она, надевая шляпку, чтобы отправиться на почту и оформить денежный перевод на сумму большую, чем могла себе позволить, а во время кампании по борьбе с голодом в развивающихся странах она целую неделю лишала себя обеда, что привело к упадку сил и несварению желудка.
Они уже уступили права на аренду квартиры в Куинс-гейт другим жильцам; после свадьбы Родни и Селина должны были переехать в свой новый дом и Агнес отправлялась с ними. Им пришлось потратить немало времени, чтобы ее уговорить. Зачем Селине старая служанка, которая будет только путаться под ногами… наверняка ей хочется все начать с чистого листа. Селина сумела убедить Агнес, что у нее и в мыслях не было ничего подобного. Но ведь есть еще мистер Экланд, спорила Агнес; это все равно что жить в одном доме со свекровью! Родни, подстрекаемый Селиной, заверил ее, что он ни в коем случае не против. Затем она заявила, что не любит переезды, что она слишком стара, чтобы куда-то перебираться, и тогда они отвезли Агнес в свое новое жилище, и она — как и предполагалось — пришла в восторг от того, как там нарядно и как удобно все устроено, от кухни в американском стиле, полной света, и от маленькой гостиной, которая отводилась лично для нее, с видом на парк и собственным телевизором. В конце концов, решительно заявила она, я еду, чтобы работать. Агнес собиралась им помогать. Вне всякого сомнения, вскоре ей опять придется взять на себя обязанности няни, в доме появится детская, где необходим будет надежный человек, родятся дети, новое поколение семьи — эта мысль заново всколыхнула ее уснувший до поры материнский инстинкт.
Сейчас же Агнес сказала:
— Ты рано вернулась. Я думала, что ты поедешь замерять комнаты.
Селина стояла в дверях, раскрасневшаяся от стремительного подъема по лестнице, и ее синие глаза сверкали как драгоценные камни. Агнес нахмурилась.
— Что-то случилось, дорогая?
Селина шагнула вперед и положила на чисто вытертый стол свою книгу. Глядя Агнес прямо в глаза, она спросила:
— Ты когда-нибудь видела этого человека?
Агнес, встревоженная, опустила глаза и увидела фото на обложке. Ее реакция говорила сама за себя: она тихонько вскрикнула, уронила из рук ложку и обессилено опустилась на синий крашеный стул, прижимая — как и ожидала Селина — обе ладони к груди. Селина наклонилась к ней через стол:
— Значит, ты его видела? Да, Агнес?
— Ох, — выдохнула Агнес. — Ничего себе встряску ты мне устроила!
Селина не успокаивалась.
— Ты же видела его, видела, скажи?
— Ох, Селина… но где же ты… Откуда ты узнала… Когда ты…
Она не могла закончить ни одного вопроса, договорить до конца хоть одно предложение. Селина пододвинула к себе второй стул и уселась напротив Агнес.
— Это мой отец, так ведь? — Казалось, Агнес вот-вот заплачет. — Как его имя? Джордж Дайер? Так звали моего отца?
Агнес постаралась взять себя в руки.
— Нет, — ответила она. — Его звали по-другому.
Селина была обескуражена.
— Тогда как его звали?
— Джерри… Доусон.
— Джерри Доусон. Дж. Д. Те же инициалы. То же лицо. Он взял псевдоним! Совершенно очевидно — он использовал псевдоним.
— Но Селина, твой отец погиб…
— Когда?
— Вскоре после дня «Д», когда наши войска высадились во Франции.
— Но почему ты так уверена, что он погиб? Он что, подорвался на мине у всех на глазах? Скончался на руках у полкового товарища? Как мы можем знать наверняка, что он мертв?
Агнес облизнула пересохшие губы.
— Он пропал без вести. Предположительно был убит.
Надежда ожила снова.
— Значит, наверняка мы не знаем.
— Мы ждали три года, потом нам объявили, что он предположительно убит. Сообщение получила твоя бабушка, поскольку Гарриет… ну, ты знаешь. Она умерла, рожая тебя.
— У моего отца была семья?
— Мы никого не знали. Это была одна из причин, по которым твоя бабушка его не одобряла. Она говорила, что он человек без родословной. Гарриет познакомилась с ним на вечеринке; их даже толком не представили друг другу — как это делалось в кругу твоей бабушки.
— Во имя всего святого, Агнес, была же война! Она шла уже пять лет. Бабушка что, не заметила?
— Возможно, но у нее были свои требования и принципы, и она их придерживалась. В этом нет ничего плохого.
— Ладно, неважно. И что, мама в него влюбилась?
— Отчаянно, — сказала Агнес.
— И они поженились?
— Без согласия миссис Брюс.
— Она простила Гарриет?
— Ну конечно, она никогда не сердилась подолгу. В любом случае, Гарриет вернулась домой. Видишь ли, твоего отца отправили… в то время это называлось «куда-то в Англию», но на самом деле во Францию… примерно через пару дней после высадки. Вскоре он погиб. Мы его больше так и не увидели.
— Значит, они были женаты всего…
— Три недели.
Агнес сглотнула комок, вставший в горле.
— Но у них был медовый месяц, и они успели немного побыть вдвоем.
— Мама была беременна, — сказала Селина. Шокированная, Агнес молча уставилась на нее. Она не ожидала от Селины таких слов, не ожидала, что та вообще может знать о подобных вещах.
— В общем, да.
Она опять взглянула на фотографию на обложке, развернула книгу к себе и внимательно вгляделась в смеющиеся глаза. Агнес помнила: глаза были карие. Джерри Доусон. Неужели это действительно он? Мужчина на портрете определенно на него похож — именно так он должен был выглядеть по прошествии стольких лет, если бы не погиб тогда, молодым и красивым.
Воспоминания нахлынули на нее; отнюдь не все они были неприятные. Познакомившись с ним, Гарриет ожила и похорошела — никогда раньше они не видели ее такой. Джерри шутливо заигрывал с Агнес, а когда поблизости никого не было, заталкивал ей в карман фунтовые купюры. Может, тут и нечем гордиться, но с ним в доме становилось чуточку веселее. Он нес радость, которой им так не хватало в те безрадостные годы. Мужчина, вторгшийся в женское царство. Одна только миссис Брюс оказалась равнодушна к его чарам.
— Обыкновенный альфонс, — заявила она. — Это же очевидно! Кто он такой? Откуда взялся? Сними с него форму и что останется — бродяга, пускай и привлекательный. Никакого чувства ответственности. Никаких планов на будущее. Что он может предложить Гарриет?
В каком-то смысле она, конечно, ревновала. Ей нравилось командовать другими людьми, диктовать им, как себя вести и на что тратить деньги. Это она должна была выбрать мужа для Гарриет. Но Джерри Доусон, несмотря на свое мальчишеское обаяние, решительностью и силой духа не уступал миссис Брюс, так что победа осталась за ним.
Позднее, после того как он погиб, и Гарриет, не хотевшая жить, умерла, миссис Брюс сказала Агнес: «Я хочу поменять фамилию ребенка с Доусон на Брюс. Я уже все обсудила с мистером Артурстоуном. На мой взгляд, это будет наилучший выход».
В глубине души Агнес была не согласна, но она никогда не спорила с миссис Брюс.
— Да, мадам, — ответила она.
— И еще, Агнесс, я не хочу, чтобы моя внучка знала, кто был ее отец. Добра ей это все равно не принесет, а вот тревог и сомнений — сколько угодно. Я доверяю тебе, Агнес, так что не подведи меня!
Во время разговора она держала ребенка на коленях; миссис Брюс подняла глаза, и они посмотрели друг на друга поверх пушистой детской головки.
После секундной заминки Агнес кивнула: «Да, мадам», — и была награждена короткой холодной улыбкой. Миссис Брюс подняла Селину под мышки и передала в руки Агнес.
— Теперь мне гораздо спокойнее, — сказала она. — Спасибо тебе, Агнес.
Селина сказала:
— Как ты думаешь, это мой отец?
— Я ни в чем не уверена, Селина, это единственное, что я могу сказать.
— Почему ты никогда не говорила мне, как его звали?
— Я обещала твоей бабушке, что не скажу. Теперь я нарушила свое обещание.
— У тебя не было выбора.
Внезапная мысль словно молнией поразила Агнес.
— А откуда ты знаешь, как он выглядел?
— Я нашла фотографию, давным-давно. Но вам не сказала.
— Ты же не будешь… ты же ничего не собираешься предпринимать? — дрогнувшим голосом спросила Агнес.
— Я собираюсь разыскать его, — ответила Селина.
— И что это тебе даст? Даже если он действительно твой отец?
— Я знаю, что он мой отец. Я в этом уверена. Все это подтверждает то, что ты рассказала, что говоришь сейчас…
— Если это так, то почему он не вернулся за Гарриет после войны?
— Откуда нам знать? Может, он был ранен, потерял память? Такие вещи случаются. — Агнес хранила молчание. — Может, бабушка так ужасно с ним обращалась, что…
— Нет, — сказала Агнес. — Это ему точно бы не помешало. Только не Доусону.
— Уверена, он хотел бы знать, что у него есть дочь. То есть я. И я тоже хочу познакомиться с ним. Хочу узнать, как он выглядит, как говорит, что он думает и чем занимается. Хочу почувствовать, что я не одна на свете. Ты понятия не имеешь, что это такое — расти без родителей!
Но Агнес понимала, потому что всегда чувствовала в Селине этот голод. Секунду она колебалась, а потом выдвинула единственное предложение, пришедшее ей в голову.
— Почему бы тебе не обсудить все с мистером Экландом, — сказала она.
Кабинет издателя находился на верхнем этаже здания; чтобы попасть туда, нужно было подняться в тесном трясущемся лифте, вскарабкаться пешком по лестнице, пройти через узкие коридоры и наконец преодолеть еще несколько ступеней. Запыхавшаяся и решившая было, что сейчас выберется прямо на крышу, Селина наконец оказалась перед дверью с табличкой «Мистер А. Г. Рутленд».
Она постучала. Ответа не последовало — из-за двери доносился лишь стук пишущей машинки. Селина открыла дверь и заглянула в приемную. Девушка, сидевшая за машинкой, подняла глаза, прервалась на секунду и спросила:
— Да?
— Я пришла к мистеру Рутленду.
— У вас назначена встреча?
— Я звонила сегодня утром по телефону. Я мисс Брюс. Он сказал, если я приду примерно в половине одиннадцатого… — Она взглянула на часы. Те показывали десять двадцать. Машинистка сказала:
— Он сейчас занят, у него посетитель. Можете присесть и подождать.
Она продолжила печатать. Селина вошла в приемную, закрыла за собой дверь и села на маленький жесткий стул. Из кабинета доносились приглушенные мужские голоса. Минут через двадцать они зазвучали громче, послышался стук отодвигаемых стульев, потом шаги. Дверь кабинета отворилась, и из нее вышел человек с переброшенным через руку пальто и толстой папкой, которую он немедленно уронил на пол.
— Вот незадача… — Он наклонился и стал подбирать с пола рассыпавшиеся листы бумаги. — Благодарю вас, мистер Рутленд, большое спасибо…
— Не за что. Как только у вас появятся соображения насчет развязки, сразу сообщите мне.
— Да-да, конечно.
Они распрощались. Издатель собрался было вернуться в свой кабинет, но тут Селина поднялась со стула и поздоровалась с ним. Он оглянулся и посмотрел на нее.
— Да?
Он оказался старше, чем она себе представляла, с совершенно лысой головой, в специальных очках, позволяющих смотреть и сквозь стекла, и поверх них. Сейчас он смотрел поверх очков, словно школьный учитель.
— Я… мы договаривались о встрече.
— Неужели?
— Да. Меня зовут Селина Брюс. Я звонила сегодня утром.
— Но я очень занят…
— Это займет всего пять минут.
— Вы писательница?
— Нет, что вы, ничего подобного. Мне просто нужна ваша помощь… я хотела вас кое о чем спросить.
Издатель вздохнул.
— Ну что ж…
Он отступил в сторону, пропуская Селину в свой кабинет. Пол в кабинете был покрыт красным турецким ковром, стол завален всякой всячиной, на стенах повсюду висели книжные полки, книги и рукописи стопками громоздились на столах, стульях и даже на полу.
Он и не подумал извиниться за беспорядок. Очевидно, здесь это было в порядке вещей — какой смысл извиняться? Издатель пододвинул Селине стул, а сам уселся на свое место.
Не дав ему опомниться, Селина начала объяснять.
— Мистер Рутленд, мне очень неловко вас беспокоить, и я постараюсь не отнять у вас ни одной лишней минуты. Речь о книге, которую вы опубликовали, Фиеста в Кала-Фуэрте.
— Ах да! Джордж Дайер.
— Да. Вы… вы что-нибудь знаете о нем?
Ответом на ее вдохновенную речь было обескураживающее молчание и не менее обескураживающий взгляд мистера Рутленда поверх очков.
— Почему вы спрашиваете? — произнес он наконец. — Он вам нужен?
— Да. То есть, мне так кажется. Он был… знакомым моей бабушки. Она умерла два месяца назад, и я… в общем, я хотела ему сообщить.
— Если вы ему напишете, мы сможем переслать письмо.
Селина глубоко вздохнула и попыталась атаковать с другого фланга.
— А что вам о нем известно?
— Боюсь, что знаю не больше вашего. Наверное, вы прочли его книгу…
— Я имею в виду… вы с ним когда-нибудь встречались?
— Нет, — ответил мистер Рутленд, — никогда. Он живет в Кала-Фуэрте, на острове Сан-Антонио. Поселился там, насколько я помню, шесть или семь лет назад.
— А он не приезжал в Лондон? Может, на презентацию книги?
Мистер Рутленд покачал головой — лысая макушка блестела в лучах солнца, светившего в окно.
— Вы случайно не знаете, он женат?
— Вообще-то не был, но может сейчас и женился.
— А сколько ему лет?
— Понятия не имею. — В его голосе уже сквозило нетерпение. — Юная леди, вы понапрасну тратите мое время.
— Простите. Я просто подумала, вдруг вы можете помочь. Решила узнать, не бывает ли он в Лондоне, — мне хотелось бы с ним увидеться.
— К сожалению, мне ничего об этом не известно.
Мистер Рутленд поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Селина тоже встала; он подошел к двери и открыл ее.
— Если вы захотите связаться с ним, мы перешлем мистеру Дайеру ваше письмо.
— Спасибо. Еще раз извините, что отвлекла вас от работы.
— Ничего страшного. Приятного дня!
— До свидания.
Увидев, как Селина понуро побрела через приемную к выходу, мистер Рутленд неожиданно для себя проникся к ней сочувствием. Он слегка нахмурился, снял очки и окликнул ее.
— Мисс Брюс!
Селина обернулась.
— Мы пересылаем его корреспонденцию в яхт-клуб Сан-Антонио, но его дом называется Каса Барко, в Кала-Фуэрте. Возможно, вам лучше будет связаться с ним напрямую. Если будете писать, напомните ему, что я все еще жду синопсис его следующей книги. Я отправил ему не меньше дюжины писем, но, похоже, к эпистолярному жанру у него стойкое отвращение.
Селина улыбнулась, и издатель изумился тому, насколько улыбка преобразила ее лицо. Она сказала:
— Большое спасибо! Я вам очень признательна.
— Не за что, — откликнулся мистер Рутленд.
Пустая квартира была не самым подходящим местом для серьезного разговора, однако приходилось довольствоваться тем, что есть.
Селина оборвала на полуслове рассуждения Родни, сравнивавшего однотонные ковры и ковры с рисунком, и сказала:
— Нам надо поговорить.
Он взглянул на нее с высоты своего роста, явно недовольный тем, что Селина его перебила. Еще за ланчем и потом во время поездки в такси он видел, что она сама не своя. Селина почти ничего не ела, сидела с отсутствующим видом и казалась чем-то сильно озабоченной. Мало того, на ней была блузка, которая совсем не подходила к ее светлому костюмчику, а на одном из чулок он заметил спущенную петлю. Обычно Селина была идеально опрятной и грациозной, как сиамская кошечка, так что эти мелкие упущения его сильно встревожили.
Он спросил:
— Что-то случилось?
Селина заставила себя не отводить глаза; ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы немного успокоиться, но сердце лупило в груди словно кувалда, а в животе было такое ощущение, будто она взлетела на верхний этаж небоскреба в скоростном лифте, так что внутренности ее провалились куда-то вниз.
— Нет, ничего не случилось, мне просто нужно кое-что тебе сказать.
Он нахмурил брови.
— А это не может подождать до вечера? Сегодня последний день, когда мы можем сделать замеры, если хотим…
— Родни, прошу, помоги мне — выслушай, что я скажу.
Секунду он колебался, но потом покорно отложил каталог с образцами ковровых покрытий, свернул рулетку и спрятал ее в карман.
— Пожалуйста. Я слушаю.
Селина облизнула пересохшие губы. Пустая квартира ее нервировала. Их голоса повторялись многократным эхом, мебели не было, равно как и безделушек, которые можно было переставить с места на место, или подушек, которые следовало взбить. Она чувствовала себя так, словно стоит на огромной пустой сцене без декораций и реквизита и не может вспомнить свою первую реплику.
Она сделала глубокий вдох и сказала:
— Все дело в моем отце.
На лице Родни не дрогнул ни один мускул. Он был хорошим адвокатом и любил играть в покер. Он знал про Джерри Доусона, поскольку миссис Брюс и мистер Артурстоун какое-то время назад сочли необходимым ввести его в курс дела. Знал он и то, что Селине ничего не известно про ее отца. И уж точно Родни не собирался просвещать ее в этом вопросе.
— А что такое с твоим отцом? — осторожно спросил он.
— Понимаешь… я думаю, что он жив.
Родни с облегчением вытащил руки из карманов пиджака и издал недоверчивый смешок.
— Селина…
— Прошу, ничего не говори. Не напоминай мне, что он погиб. Просто послушай еще одну минуту. Помнишь книгу, которую ты подарил мне вчера? Фиеста в Кала-Фуэрте. Помнишь, сзади на обложке там была фотография автора, Джорджа Дайера?
Родни кивнул.
— Так вот, дело в том… он выглядит в точности как мой отец.
Несколько секунд Родни переваривал ее слова, а потом спросил:
— Откуда ты знаешь, как выглядел твой отец?
— Знаю, потому что нашла его фотографию давным-давно в одной книжке. Я уверена, это один и тот же человек.
— Ты хочешь сказать, что Джордж Дайер это… — он остановился как раз вовремя.
— Джерри Доусон! — с торжествующим видом закончила Селина.
Родни почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
— Откуда ты узнала его имя? Ты же не должна была знать!
— Агнес сказала мне вчера.
— Но какое право она имела…
— О Родни, попытайся понять! Она ни в чем не виновата. Я застала ее врасплох. Сунула снимок Джорджа Дайера ей прямо в лицо — она чуть в обморок не упала.
— Селина, как ты не понимаешь — твой отец давно умер!
— Родни, это ты не понимаешь! Он пропал без вести. Предположительно был убит. На самом деле с ним могло произойти все что угодно.
— Тогда почему он не вернулся назад после войны?
— Может, он был ранен. Потерял память. А может, узнал, что моя мама умерла.
— И что же он делал все эти годы?
— Я не знаю. Но последние шесть лет он жил на Сан-Антонио.
Она поняла, что Родни сейчас спросит ее, откуда она это узнала, и быстро добавила:
— Так написано в книге, которую ты мне подарил, — потому что не хотела рассказывать ему про встречу с мистером Рутлендом.
— Фотография отца у тебя с собой?
— Не та, которая на книге.
— Она-то мне и нужна.
Она помедлила секунду.
— Да, с собой.
— Позволь взглянуть на нее.
— А ты… отдашь ее назад?
В голосе Родни промелькнуло раздражение.
— Дорогое дитя, за кого ты меня принимаешь?
Она устыдилась своих сомнений, ибо прекрасно знала, что Родни никогда не унизился бы до мелкого жульничества. Селина полезла в сумочку, достала оттуда драгоценный снимок и протянула его Родни. Он поднес карточку к окну, чтобы рассмотреть получше, а Селина подошла и встала рядом с ним.
— Вряд ли ты помнишь фотографию на обложке книги, но я могу поклясться, что это тот же самый человек. До мельчайших деталей. Такая же ямочка на подбородке, и глаза… и уши — то, как они прилегают к голове.
— А что сказала Агнес?
— Ничего конкретного, но я уверена, она тоже считает, что это мой отец.
Родни не ответил. Нахмурившись, он рассматривал загорелое улыбающееся лицо на снимке, и в душе у него нарастала тревога. Во-первых, возникла угроза потерять Селину. Гордившийся своей честностью, Родни никогда не тешил себя иллюзиями и признавал, что не влюблен в Селину, однако каким-то образом она стала неотъемлемой и весьма приятной составляющей его жизни. Ее внешность — шелковистые светлые волосы, нежная кожа, сапфировые глаза — казалась ему весьма привлекательной, и хотя интеллектуальном плане Селина ему сильно уступала, она демонстрировала похвальную тягу к знаниям.
Кроме того, на кону стояли немалые деньги. После смерти бабушки Селина стала богатой наследницей, можно сказать, лакомым кусочком, который легко мог попасть в лапы какому-нибудь проходимцу. Пока что ее счетами и акциями распоряжался Родни совместно с мистером Артурстоуном, однако через полгода Селине исполнится двадцать один и окончательные решения она будет принимать сама. Мысль о том, что контроль над ее состоянием может уплыть из его рук, была для Родни невыносима.
Он посмотрел вниз, на Селину, притулившуюся к его плечу. Никогда еще ему не встречалась девушка с такими ослепительными белками глаз. Белизна как в рекламе стирального порошка. От нее исходил легчайший аромат лимона… или вербены. Из прошлого до него доносился голос миссис Брюс, говорившей уничижительные вещи про Джерри Доусона. Тунеядец — внезапно всплыло у него в памяти. Припомнил он и другие эпитеты: безответственный, ненадежный, транжира…
Держа фотографию за уголок, он постукивал ею по ладони левой руки. Наконец, давая выход раздражению, попытался свалить вину за эту неприятную ситуацию на единственную подходящую кандидатуру.
— Конечно, во всем виновата твоя бабка. Не надо было ей темнить насчет твоего отца. Вся эта таинственность… и как она запретила упоминать его имя… это было ошибкой.
— Почему? — спросила Селина, заинтригованная.
— Потому что в результате ты стала им просто одержима! — выкрикнул Родни ей в лицо. Селина, явно задетая его словами, подняла на него глаза — ее рот от удивления приоткрылся, как у ребенка. Но Родни уже не мог остановиться.
— У тебя всегда был нездоровый интерес к чужим отцам, семьям — вообще к семейной жизни. И тот факт, что ты нашла фотографию и хранила ее в тайне от всех, — это еще один симптом.
— Ты говоришь так, словно у меня корь.
— Я пытаюсь объяснить, что у тебя сформировался комплекс из-за этого погибшего отца.
— Может, он и не погиб, — возразила Селина. — И вообще, если у меня и сформировался какой-то комплекс, то, как ты сказал, не по моей вине. Вообще, что такого плохого в комплексах? Гораздо хуже, когда глаз косит или на нем бельмо. А комплекса даже не видно.
— Селина, это не смешно.
— Я и не шучу.
Она смотрела на него в упор, и Родни подумал, что впервые видит в ее глазах огонь. Еще мгновение и они рассорятся. Раньше у них никогда не бывало ссор, и сейчас определенно был неподходящий момент начинать. Он быстро произнес: «Дорогая, прости меня» — и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но она отвернулась и его поцелуй пришелся на щеку.
— Разве ты не понимаешь, что я забочусь о тебе! Я не хочу, чтобы ты увлеклась этой идеей, полетела на край земли за каким-то мужчиной, а потом поняла, что совершила глупейшую ошибку.
— Но что если предположить, — перебила Селина, — просто предположить, что он действительно мой отец? Что он жив, живет в Сан-Антонио. Пишет книги, ходит под парусом на своей маленькой яхточке, заводит друзей среди местных испанцев. Разве тебе не хотелось бы, чтобы я познакомилась с ним? Разве ты не хочешь иметь настоящего, родного тестя?
Этого Родни хотелось меньше всего. Он мягко произнес:
— Но мы не можем думать только о себе. Надо подумать и о нем, о Джордже Дайере, неважно, отец он тебе или нет.
— Я не понимаю…
— За эти годы у него сложилась собственная и весьма неплохая жизнь. Жизнь, которую он выбрал по доброй воле. Если бы он хотел иметь семью, жену, сыновей… и дочерей… они бы у него были!
— Ты хочешь сказать, что он не будет рад мне? Что ему не понравится, что я приехала и разыскала его?
Родни был потрясен.
— Ты же не собираешься этого делать?
— Для меня это очень важно. Мы можем полететь на Сан-Антонио.
— Мы?
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Пожалуйста.
— Об этом не может быть и речи. Мне надо ехать в Борнмут, ты же знаешь, и я буду отсутствовать три-четыре дня.
— А не может миссис Вестман немного подождать?
— Конечно, не может.
— Я просто хочу, чтобы ты был рядом. Мне нужна твоя помощь, Родни!
Родни не понял истинного смысла ее мольбы. Он решил, что под помощью Селина подразумевает некие практические действия: купить билет на самолет, посадить ее на нужный рейс, провести через таможню, поймать такси или найти носильщика. Она ни разу в жизни не путешествовала самостоятельно, так что в глубине души он был уверен, что Селина не сдвинется с места.
Он изобразил на лице обаятельную улыбку, взял ее за руку и произнес умиротворяющим тоном:
— Собственно, к чему такая спешка? Наберись терпения. Я знаю, ты сильно взволнована тем, что твой отец может быть жив. Я понимаю, что ты всю жизнь ощущала некий вакуум. Правда, я надеялся, что мне удастся его заполнить…
Речь его звучала немного выспренно. Селина сказала:
— Родни, дело не в этом…
— Не забывай, мы ничего не знаем о Джордже Дайере. Может быть, следует попытаться, не привлекая к себе внимания, провести небольшое расследование, прежде чем предпринимать действия, о которых мы можем потом пожалеть? — он говорил с достоинством королевской особы.
— Я родилась после того, как его объявили пропавшим без вести. Он даже не знает о моем существовании.
— Вот именно, — тон Родни стал более напористым. — Селина, вспомни старую пословицу: не будите спящего тигра.
— По-моему, она сюда не подходит. Что если он жив — мой отец, единственный человек, в котором я нуждалась всегда, всю жизнь, больше чем в ком бы то ни было?
Родни колебался, пытаясь понять, обидели его эти слова или разозлили.
— Ты рассуждаешь как ребенок.
— Представь себе монетку. У нее две стороны: орел и решка. Во мне тоже две стороны: Брюс и Доусон. Селина Доусон. Вот как меня по-настоящему зовут. Вот кто я на самом деле!
Она улыбнулась Родни и он, несмотря на свое душевное состояние, подумал, что никогда не видел у нее такой улыбки.
— Любишь ли ты Селину Доусон так же, как Селину Брюс?
Он все еще держал в руках фотографию ее отца. Она взяла ее у него из рук и положила обратно в сумочку.
Родни ответил — чуть поспешно:
— Конечно да!
Селина застегнула сумочку и отложила ее в сторону.
— А сейчас, — сказала она, разглаживая перед юбки, как девочка, которая готовится забраться на табуретку и вслух прочесть гостям стихи, — давай-ка измерим полы!