Спящий тигр

4

Размякнув от собственной доброты, Тони сделался более разговорчивым.

— Еще пять лет назад Сан-Антонио был совсем бедным. Из Испании сюда ходил всего один кораблик два раза в неделю, да и тот паршивый. Потом построили аэропорт, чтобы к нам могли приезжать туристы, и летом их тут тьма-тьмущая, так что жизнь на острове изменилась к лучшему.

Селина подумала, что кое-какие усовершенствования не повредили бы и местным дорогам. Та, по которой они ехали, была совсем разбита, колеса грузовиков проложили на ней глубокие колеи, и автомобиль Тони прыгал и раскачивался словно корабль на волнах. Дорога вилась между низких каменных изгородей, по сельской местности, поделенной на небольшие фермерские угодья. Почва там была скудная, каменистая; палящее солнце выбелило приземистые постройки до цвета речного песка. Женщины, работавшие на полях, были одеты в черные юбки по щиколотку, волосы убраны под черные платки. Мужчины в выгоревших синих комбинезонах вспахивали неподатливую землю или тряслись в деревянных тележках, запряженных парой мулов. Повсюду паслись козы, дорогу перебегали верткие куры, у колодцев, вырытых в миле или около того один от другого, лошади с шорами на глазах терпеливо крутили водяные колеса, и вода из гремучих ведер лилась в оросительные каналы.

Заметив это, Селина удивилась:

— Вчера же был дождь!

— Первый за несколько месяцев. Воды нам вечно не хватает. Рек тут нет, только ручьи. Солнце уже жаркое, и земля быстро пересыхает.

— Вчера ночью я попала в грозу на самолете над Пиренеями.

— Над Средиземным морем грозы ходят уже несколько дней.

— А в марте здесь всегда такая погода?

— Нет, обычно в марте тепло. — Словно в подтверждение его слов солнечный свет внезапно пробился через облака, окутав округу золотистым сиянием.

— Вон там, — продолжал Тони, — город Сан-Антонио. Собор на холме очень старый, кстати, это одновременно крепость.

— Крепость?

— Да, чтобы обороняться от нападений. Финикийцев, пиратов или мавров. Мавры несколько веков правили на Сан-Антонио.

Город светлым пятном выделялся на фоне бирюзового моря. Вверх по холму карабкались белоснежные домики, над ними возвышались башни и шпили собора.

— Мы не проедем через Сан-Антонио?

— Нет, эта дорога ведет прямо к Кала-Фуэрте.

Тони помедлил, а потом спросил:

— Вы никогда не бывали на острове? Хотя ваш отец живет здесь?

Селина следила глазами за медленно вращающимися лопастями ветряной мельницы.

— Нет. Не бывала.

— Вам понравится в Кала-Фуэрте. Городок крошечный, но очень красивый. Там собирается много яхтсменов.

— У моего отца тоже есть яхта.

Она произнесла это не задумываясь, но в ту же секунду ощутила, что ее слова, сказанные вслух, обрели вес, стали реальностью. Мой отец живет в Кала-Фуэрте. В доме под названием Каса Барко. У него есть яхта.

Облака быстро редели, между ними проглянуло солнце, и они отступили к горизонту, угрожающе зависнув вдали. Остров купался в теплых лучах. Селина завернула рукава своего платья из джерси и опустила стекло, позволив пыльному ароматному ветру трепать ее волосы. Они проезжали через крошечные деревушки, мимо городков из золотистого камня, безлюдных и тихих. Двери домов были открыты, и в них колыхались занавеси из цепочек; прямо на тротуарах, вынеся на улицу стулья из кухонь, сидели старухи — они беседовали между собой и присматривали за внуками, а их натруженные руки были заняты вышивкой или плели кружево.

Такси въехало в Курамайор, сонный городок с узкими улочками и домиками цвета сливок, и Тони потер рот тыльной стороной ладони и объявил, что не против чего-нибудь выпить.

Селина, не зная, как себя повести, промолчала.

— Я бы не отказался от пива, — настаивал Тони.

— Я… я бы купила вам пива, но у меня нет денег.

— Я сам куплю, — сказал Тони.

Узкая улочка привела их к просторной, мощенной булыжником площади с высокой церковью, тенистыми деревьями и маленькими магазинчиками. Тони медленно объезжал ее по кругу, выискивая заведение, достойное его внимания.

— Вот это кафе…

— Я… я подожду вас здесь.

— Вам тоже не помешает выпить. В машине слишком жарко. Я вас угощу.

Селина попыталась протестовать, но он оборвал ее:

— Ваш отец вернет мне деньги.

Она уселась на солнышке за маленький кованый столик. Тони прошел внутрь и сейчас беседовал с барменом. Внезапно на площади появилась стайка девчушек, бежавших домой из школы. Они были умытые, чистенькие, в голубых передниках и сверкающих белых носочках. Все казались ужасно хорошенькими: темные волосы заплетены в тугие косички, в ушах золотые сережки, оливкового цвета кожа на округлых руках и ногах, а когда они улыбались, были видны остренькие сахарные зубки.

Подружки заметили, что Селина смотрит на них, и смущенно захихикали. Две из них, более смелые, чем остальные, остановились перед ней; в их глазах-виноградинах плясали смешинки. Селине ужасно захотелось с ними подружиться, и, повинуясь внезапному импульсу, она открыла сумочку и вытащила из нее механический карандаш длиной около трех дюймов, с желто-голубой кисточкой на конце — почему-то он никогда ей не нравился. Она протянула его малышкам, предлагая подойти и забрать подарок. Поначалу они застеснялись, а потом одна, с длинными косами, осторожно, будто опасаясь, что карандаш ее укусит, взяла его у Селины с ладони. Другая обезоруживающим жестом вложила в ее ладонь свою ручку словно драгоценный подарок. Ручка была пухленькая и гладкая, на пальце поблескивало тоненькое золотое колечко.

Тони прошел сквозь занавес из цепочек, неся стакан пива для себя и оранжад для Селины, и девчушки бросились врассыпную словно стайка голубей, унося с собой подаренный карандаш. Очарованная, она глядела им вслед, а Тони сказал: «Ребятишки…», — и в его голосе звучали такая теплота и гордость, словно то были его собственные дети.

Путешествие продолжалось. Местность изменилась до неузнаваемости: дорога петляла по предгорьям, а ниже узкие полоски зеленых полей обрывались над морем, простиравшимся до туманного горизонта. Они ехали уже около трех часов, когда Селина заметила крест, стоявший на вершине горы, — он четко вырисовывался на фоне неба.

— Что это? — спросила она.

— Крест Сан-Эстабан.

— Просто крест? На вершине горы?

— Нет, там еще большой монастырь. Тайный орден.

Деревня Сан-Эстабан лежала у подножия горы в тени монастыря. В центре на перекрестке стоял указатель на Кала-Фуэрте — первый, увиденный Селиной. Тони повернул направо, и они поехали под гору по дороге, окруженной гигантскими кактусами, оливковыми рощами и купами душистых эвкалиптов. Берег моря густо зарос соснами, а когда они подъехали ближе, Селина разглядела среди них россыпь белых домиков с палисадниками в пене розовых, голубых и алых цветов.

— Это Кала-Фуэрте?

— Sí.

— Он не похож на остальные деревушки.

— Правильно, это курорт. Для отдыхающих. Многие покупают здесь виллы, чтобы приезжать на лето, понимаете? В жару приезжают отдыхать из Мадрида и Барселоны.

— Ясно.

Сосны сомкнулись над ними, окутав прохладной тенью и густым смолистым духом. Такси проехало мимо фермы, где оглушительно кудахтали куры, нескольких домиков, винной лавки, а потом перед ними открылась маленькая площадь, в центре которой стояла гигантская раскидистая сосна. На одной стороне площади они увидели магазин с овощным прилавком у двери и витриной, заваленной туфлями на веревочной подошве, фотопленкой, соломенными шляпами и почтовыми открытками. На другой стороне сиял ослепительной белизной причудливый особняк в мавританском стиле с плиточной террасой, заставленной столиками и стульями. Над дверью раскачивалась вывеска: «Отель Кала-Фуэрте».

Тони остановил машину в тени дерева и заглушил мотор. Пыль осела, стало очень тихо.

— Приехали, — сказал он. — Кала-Фуэрте.

Они выбрались из машины, радуясь свежему ветерку, налетавшему с моря. Народу на площади было очень мало. Женщина вышла из магазина и стала перекладывать картофель с прилавка в бумажный мешок. Дети играли с собакой. Парочка туристов в свитерах ручной вязки — определенно англичане — сидела на террасе отеля и подписывала открытки. Они подняли головы, чтобы посмотреть на Селину, признали в ней соотечественницу и поспешно отвели глаза.

Следом за Тони Селина вошла в отель. За занавеской из цепочек находился бар с белеными стенами, ковриками на каменном полу и грубой деревянной лестницей на второй этаж; здесь было очень чисто, свежо и прохладно. Под лестницей находилась дверь в служебные помещения. Смуглая девица с метлой безмятежно гоняла пыль от одной стены к другой.

Она посмотрела на них и улыбнулась.

— Buenos días.

— Dónde está el proprietario?

Девица положила метлу на пол. «Momento», — сказала она и удалилась, бесшумно ступая, в дверь под лестницей. Дверь захлопнулась у нее за спиной. Тони вскарабкался на стул за стойкой бара. Минуту спустя дверь отворилась и появился мужчина невысокого роста, еще молодой, с бородой и глазами навыкате, как у добродушной лягушки. На нем была белая рубашка, брюки с ремнем, а на ногах синие эспадрильи.

— Buenos días, — сказал он, переводя взгляд с Тони на Селину и обратно.

Она поспешно спросила:

— Вы говорите по-английски?

— Sí, сеньорита.

— Мне очень неловко вас беспокоить, но я тут кое-кого ищу. Мистера Джорджа Дайера.

— Да?

— Вы его знаете?

Он улыбнулся и всплеснул руками.

— Ну конечно. Вам, значит, нужен Джордж? А он знает, что вы его ищете?

— Нет. Как он мог узнать?

— Вы не сообщили ему, что собираетесь приехать?

Стараясь придать голосу шутливый оттенок, Селина ответила:

— Это сюрприз.

Мужчина, казалось, был заинтригован.

— И откуда же вы прибыли?

— Из Лондона. Прилетела сегодня в аэропорт Сан-Антонио.

Она указала на Тони, который прислушивался к их разговору с мрачным выражением на лице, явно недовольный тем, что ситуация вышла у него из-под контроля.

— Меня привез водитель такси.

— Я не видел Джорджа со вчерашнего дня. Он собирался поехать в Сан-Антонио.

— Но мы ведь только что оттуда!

— Думаю, он уже дома. Хотя наверняка сказать не могу. Я не видел, как он вернулся. — Мужчина ухмыльнулся. — С его машиной никогда нельзя знать, одолеет она дорогу или нет.

Тони откашлялся и выступил вперед.

— И где нам его найти? — спросил он.

Бородатый мужчина пожал плечами.

— Если он в Кала-Фуэрте, то должен быть у себя в Каса Барко.

— А как найти Каса Барко?

Владелец отеля нахмурился, и Тони, заметив его неодобрение, объяснил:

— Нам надо найти сеньора Дайера, потому что он должен оплатить мне поездку. У сеньориты нет денег…

Селина сглотнула.

— Да… боюсь, так и есть. Вы не могли бы объяснить, как проехать к Каса Барко?

— Объяснить сложно. Так вы его не найдете. Но, — продолжил он, — я знаю, кто может вас проводить.

— Большое спасибо, мистер… простите, не знаю вашего имени?

— Рудольфо. Никаких мистеров. Просто Рудольфо. Подождите минутку, я сейчас все улажу.

Он вышел из дверей, пересек площадь и нырнул в магазинчик напротив. Тони опять забрался на свой стул; его массивные ляжки свешивались по обеим сторонам слишком маленького сиденья, а лицо с каждой минутой делалось все мрачнее. Селина занервничала. Пытаясь его успокоить, она сказала:

— Очень жаль, что вышла такая задержка, тем более что вы были так добры…

— Мы даже не знаем, вернулся ли сеньор Дайер в Каса Барко. Никто не видел его после того, как он уехал в Сан-Антонио.

— Ну, если его там не будет, мы всегда можем немножко подождать…

Это была большая ошибка.

— Я не могу ждать! Мне надо работать. Время — деньги.

— О да, конечно. Я понимаю.

Он фыркнул, показывая ей, что она и близко ничего не понимает, и повернулся к Селине спиной словно обиженный школьник-переросток. Рудольфо уже шел назад — при виде его Селина испытала огромное облегчение. Он договорился с владелицей бакалейной лавки напротив, что ее сын проводит их до Каса Барко. Мальчишке нужно доставить сеньору Дайеру продукты, он поедет на велосипеде, а они на такси могут следовать за ним.

— Да-да, конечно, это будет чудесно.

Селина повернулась к Тони и с деланым оживлением произнесла:

— Он расплатится с вами, и вы сможете сразу же вернуться в Сан-Антонио.

Тони ее слова не убедили, однако он сполз с барного стула и вышел вслед за Селиной на площадь. Возле такси их дожидался тощий парнишка с велосипедом. На ручках велосипеда раскачивались две гигантские корзины, какими обычно пользуются испанские крестьяне. Из них во все стороны торчали кое-как завернутые продукты: продолговатые буханки хлеба, вязанка лука, горлышко бутылки.

Рудольфо сказал:

— Это Томеу, сын Марии. Он покажет вам дорогу.

Словно маленькая рыбка-пилот, Томеу устремился на своем велосипеде вперед по пыльной белой дороге, которая петляла, повторяя очертания берега. Побережье было испещрено бухтами, вода в которых переливалась как павлиньи перья, к скалам тут и там лепились очаровательные белые виллы с садиками, в которых полыхали яркими красками цветы, залитыми солнцем террасами и собственными причалами.

Селина сказала: «Как бы мне хотелось здесь жить», — но настроение Тони стремительно ухудшалось и отвечать он не собирался. Дорога превратилась в узкий проселок, над которым с обеих сторон нависали ограды вилл, заросшие цветущими хризантемами. Они перевалили через пригорок, а потом поехали вниз, к последней и самой большой бухте, где у причала раскачивались рыбацкие лодки, а чуть дальше, на глубине, стояло на якоре несколько яхт.

Дорога проходила позади вилл. Томеу, уехавший далеко вперед, дожидался их. Увидев, как такси показалось из-за пригорка, он соскочил с велосипеда, прислонил его к стене и стал осторожно снимать с ручек корзины.

Селина сказала:

— Наверное, этот дом.

Вилла оказалась небольшой. Беленая задняя стена была монолитной, с единственным окошком-щелкой и дверью, на которую падала густая тень старой сосны с толстым черным стволом. За домом дорога раздваивалась и шла дальше позади других владений. Тут и там между домами сбегали к морю узкие лесенки. Вид очаровывал своей пестротой: хлопало на веревках свежевыстиранное белье, сушились рыбацкие сети, грелись на солнышке тощие бродячие коты, вылизывая себе бока.

Такси ползком преодолело последние несколько ярдов; Тони стонал, что ему негде будет развернуться, что его машина не приспособлена для таких отвратительных дорог, что он потребует оплатить ему покраску, если заметит хоть одну царапину.

Селина его почти не слушала. Томеу распахнул зеленую входную дверь и нырнул в дом, волоча свои тяжелые корзины. Такси подпрыгнуло, замерло на месте, и Селина выбралась наружу.

Тони сказал:

— Я поеду развернусь, а потом приду за деньгами.

— Хорошо, — с отсутствующим видом отозвалась Селина, глядя на открытую дверь. — Езжайте.

Он с таким ожесточением сорвался с места, что ей пришлось отскочить на обочину, чтобы колесо не проехало ей по ногам. Когда машина скрылась, Селина перешла дорогу, ступила в тень сосны и осторожно перешагнула порог Каса Барко.

Она думала, что окажется в маленьком домике, но вместо этого обнаружила внутри одно просторное помещение с высокими потолками. Ставни на окнах были закрыты, внутри — прохладно и темно. Кухню заменял отделенный барной стойкой закуток, в котором она обнаружила Томеу, — стоя на коленях, он загружал провизию в маленький холодильник.

Увидев, что она смотрит на него, перегнувшись через стойку, Томеу поднял глаза и улыбнулся.

Селина спросила:

— Сеньор Дайер?

Он покачал головой.

— No aquí.

No aquí. Нет дома. Сердце ее упало. Он еще не вернулся из Сан-Антонио, значит, ей придется уговаривать Тони подождать, извиняться, призывать его быть терпеливым, — и это при том что оба они понятия не имеют, сколько времени может продлиться ожидание.

Томеу что-то сказал. Селина растерянно посмотрела на него. Чтобы показать, о чем он ее просит, Томеу выбрался из-за стойки и, подойдя к дальней стене, начал открывать ставни. В дом хлынули потоки солнечного света, расцветив все вокруг яркими красками. Южная стена, выходившая на гавань, практически вся состояла из окон; двери вели на тенистую террасу с тростниковой крышей. Террасу ограждала низкая стена, на полу стояло несколько надтреснутых цветочных горшков с пышными геранями, а дальше расстилалась мерцающая синева моря.

Внутри дом был устроен по-современному. Внутренние перегородки отсутствовали, а над закутком кухни был возведен помост с деревянным ограждением, к которому вела лестница без перил наподобие корабельного трапа. Под трапом располагалась дверь в крошечную ванную. Свет и воздух поступали туда через отверстие, проделанное высоко в стене; в ванной были раковина, унитаз и примитивный душ, полочка с туалетными принадлежностями, тюбиками и флаконами, зеркало, а на полу круглая корзина для белья.

Остальное пространство занимала просторная гостиная в средиземноморском стиле с белеными стенами и каменным полом, на котором пестрели яркие половички. Дальний угол занимал треугольный очаг с пахучей древесной золой; казалось, что от малейшего дуновения над золой запляшут огоньки. Очаг находился на высоте примерно восемнадцати дюймов от пола, так что на его выступ можно было с удобством присесть. Этот выступ продолжался вдоль всей стены, образуя что-то вроде полки, на которой в беспорядке громоздились подушки, пледы, стопки книг, лампа, обрывок каната, завязанный морским узлом, газеты, журналы и даже ящик с пустыми бутылками.

Перед очагом, спиной к террасе и морю, стоял великанских размеров продавленный диван, на котором могли свободно разместиться по меньшей мере человек шесть. Поверх выцветшего голубого чехла из льняной ткани лежал красно-белый полосатый плед. На другом конце комнаты торцом к окну стоял старенький письменный стол с выдвижными ящиками, на котором были разбросаны бумаги и стояла пишущая машинка. Из деревянного ящичка выглядывали конверты — судя по всему, нераспечатанные, — рядышком примостился бинокль. Из машинки торчал белый лист, и Селина не смогла устоять перед искушением.

— Новый роман Джорджа Дайера, — прочла она. — Каждый охотник желает знать, где сидит кто-то там парам-пам-пам, — и дальше целая строчка точек, а в конце восклицательный знак. Она скептически поджала губы. Похоже, мистера Рутленда ждет большое разочарование.

Между кухонькой и входной дверью находился колодец с кованым воротом, на котором висело ведро; рядом на полке стояли ополовиненная бутылка вина и кактус в горшке. Селина заглянула в колодец и увидела в его темной глубине блестящее зеркальце воды; на нее пахнуло сладостью и чистотой. Наверняка эту воду можно пить, однако бабушка всегда говорила, что за границей следует пить только воду в бутылках, а Селине вовсе не улыбалось сейчас свалиться с гастроэнтеритом.

Она отошла от колодца и встала посредине комнаты, заглядывая на галерею. Не в силах побороть любопытство, Селина вскарабкалась по лесенке и обнаружила наверху живописную спальню со скошенным потолком и гигантской резной двуспальной кроватью (как, интересно, ее туда затащили?), стоявшую под щипцом крыши. Для другой мебели места практически не оставалось — у стены, где потолок был ниже всего, стояла пара морских сундучков, а угол, кое-как отгороженный занавеской, выполнял функции гардероба. Ночной столик заменял перевернутый на попа ящик из-под апельсинов, внутри которого стояли книги, а сверху настольная лампочка, радиоприемник и корабельный хронометр.

Селина услышала, как Томеу позвал ее с террасы: «Сеньорита!», — и осторожно спустилась. Мальчик устроился на стенке террасы в компании громадной персидской кошки. Он улыбнулся Селине и взял кошку на руки, словно собираясь протянуть ей.

— Сеньор Дайер, — сказал он, поднимая кошку повыше; она жалобно мяукнула и после короткой борьбы легким прыжком приземлилась на террасу, где устроилась в солнечном уголке, уютно обернув хвостом передние лапы.

— Она большая, — сказала Селина. Томеу нахмурился. — Большая, — повторила она, разводя в стороны руки, будто кошка была размером с тигра. — Большая.

Томеу рассмеялся.

— Sí. Muy grande.

— Это его кошка? Сеньора Дайера?

— Sí. Сеньор Дайер.

Она подошла к стенке и, опираясь на нее локтями, посмотрела вниз. За стеной располагался крошечный садик, в каменистой почве которого росли две-три скрюченные оливы, и Селина внезапно осознала, что склон, на котором стоит Каса Барко, спускается к морю ступенями, а терраса, на которой она стоит, образует крышу лодочного сарая со стапелями, идущими к воде. С террасы к сараю можно было спуститься по узенькой лестнице; у ее подножия двое мужчин, присев на корточки, чистили рыбу. Они ловко орудовали ножами, лезвия которых ярко сверкали на солнце, потом споласкивали рыбу в море, взбаламучивая гладкую нефритовую воду. Томеу наклонился, подобрал с земли камешек и кинул им в рыбаков; те подняли головы, чтобы взглянуть наверх, увидели Томеу и заулыбались.

— Hombre, Томеу!

Очевидно, в ответ он крикнул что-то забавное, потому что мужчины рассмеялись, а потом вернулись к своему занятию. Камни под руками Селины были теплые, кое-где на платье отпечаталась побелка, словно мел, осыпавшийся со школьной доски. Она уселась на стенку спиной к морю и заметила веревку для белья, натянутую между крючками, на которой висела окаменевшая под солнцем, сморщенная одежда: выгоревшая голубая рубаха, плавки, парусиновые штаны с заплатками на коленях и пара стоптанных теннисных туфель с переброшенными через веревку связанными между собой шнурками. На террасе имелась кое-какая мебель, правда, сильно отличавшаяся от той, какую она привыкла видеть в журнале Дом&Сад. Просиженное тростниковое кресло, деревянный столик с облупившейся краской и складной стул, который, стоило на него сесть, немедленно схлопывался, словно мышеловка. Селина жалела, что не знает испанского и не может поболтать с дружелюбным Томеу. Ей хотелось расспросить его про сеньора Дайера. Что он за человек? Яхты — какая из них принадлежит ему? Когда, по мнению Томеу, он может вернуться из Сан-Антонио? Однако прежде чем она попыталась завязать разговор, до них донесся гул мотора. Для Селины он прозвучал похоронным маршем — это Тони возвращался назад на своем такси. Гул умолк и в следующую секунду Тони уже входил в дверь с видом еще более раздраженным и зловещим, чем обычно. Селине пришлось напомнить себе, что он ее не съест. Твердым голосом она произнесла:

— Сеньор Дайер еще не приехал.

Тони встретил это известие с ледяным молчанием. Потом извлек из кармана зубочистку и поковырял ею в прохудившемся коренном зубе. Обтерев зубочистку сзади о штаны и убрав назад в карман, он изрек:

— И что же, черт побери, нам теперь делать?

— Я буду ждать здесь. Уверена, он скоро будет дома. Рудольфо сказал, что он должен вот-вот вернуться. Вы можете подождать здесь или оставить мне свое имя и адрес и ехать назад в Сан-Антонио. В любом случае я прослежу, чтобы вы получили свои деньги.

Не отдавая себе в этом отчета, Селина заговорила тоном ее бабушки, и это удивительным образом сработало. Тони покорился судьбе. Еще пару секунд он чмокал языком, посасывая больной зуб, а потом объявил свое решение.

— Я тоже подожду. Но не здесь. В отеле.

В отеле можно разжиться коньячком, подремать в такси в тени дерева. Уже половина третьего — самое время для сиесты.

— Когда сеньор Дайер вернется, вы придете и позовете меня.

От облегчения Селина готова была его расцеловать, но она ограничилась кратким: «Да, я так и сделаю», а затем, заметив его подавленный вид, добавила:

— Очень жаль, что так получилось, но я вас уверяю, все будет в порядке.

Тони картинно пожал плечами, вздохнул и пошел назад к своей машине. Они услышали, как он завел мотор и двинулся вверх по холму к отелю Кала-Фуэрте. Селина подумала: «Бедный Рудольфо!» — и повернулась обратно к Томеу.

— Я останусь здесь, — сказала она.

Он нахмурил брови.

— Usted aquí.

— Да, здесь. — Она ткнула пальцем в пол. Томеу понимающе усмехнулся и пошел в дом за своими корзинами.

— До свидания, Томеу, и спасибо тебе.

— Adiós, сеньорита.

Он ушел и Селина осталась одна. Она снова вышла на террасу, напоминая себе, что ждет своего отца, однако в это сложно было поверить. А вдруг он сразу поймет, кто она такая — еще до того, как она скажет ему? А если не поймет — как ему сказать?

Жара усилилась. Лучи солнца пробивались сквозь легкий навес над террасой. Селина подумала: ей никогда в жизни не было так жарко. Чулки, кожаные туфли, шерстяное платье — оставаться в них дальше было невыносимо. Одежда больше не казалась удобной; у Селины возникло чувство, что она сойдет с ума, если немедленно не освободится от нее.

Бабушка настаивала на том, что чулки необходимы даже с летним платьем, а на руках обязательно должны быть перчатки. Настоящую леди всегда узнаешь по перчаткам. И разве можно выходить на улицу без шляпки!

Но бабушки уже не было в живых. Селина любила ее и очень скорбела, но бабушка умерла и больше не могла диктовать ей свои правила, внушать свою точку зрения. Селина была одна, в доме своего отца, в тысяче миль от Куинс-гейт и могла делать все, что ей заблагорассудится. Она вошла в дом, сбросила туфли, стянула с ног чулки, и, ощущая приятную прохладу и наслаждаясь свободой, отправилась на поиски пропитания. В холодильнике лежало масло; она намазала немного на кусочек хлеба, взяла помидор и бутылку минеральной воды. Она устроила пикник на террасе, примостившись на краешке стены и наблюдая за лодками в гавани. После еды на нее навалилась сонливость, но ей не хотелось, чтобы ее обнаружили спящей, — допустить это было бы очень неосторожно с ее стороны. Надо усесться на что-нибудь жесткое, неудобное, тогда она не заснет.

В конце концов она вскарабкалась по лестнице на галерею и расположилась — вроде бы достаточно неудобно — на верхней ступеньке. Через пару минут громадная белая кошка тоже прокралась домой с солнечной террасы и поднялась наверх, где после долгой церемонии мурлыканья и переступания с лапы на лапу свернулась клубком у Селины на коленях.

Стрелки часов медленно двигались по кругу.