Ставка на темную лошадку

1

Такси, в котором ехал Каллен, свернуло на Маккензи-лейн. «Дворники», мерно шурша, сгоняли с ветрового стекла мелкую рябь нудного моросящего дождя. По обеим сторонам дороги выстроились в ряд могучие дубы. Потемневшие от дождя вековые деревья распростерли над дорогой свои ветви, образуя роскошный шатер, приглушающий звуки, что придавало окружающему оттенок таинственности.

Каллен не ожидал, что знакомый с детства путь способен так заворожить его. Он с какой-то необыкновенной яркостью и отчетливостью воспринимал все вокруг: каждую каплю дождя, каждую травинку на тянущихся вдоль дороги пастбищах, шуршание «дворников» о стекло. Что же могло так сильно обострить его чувства? Ведь он, как обычно, просто ехал домой.

И тут ему пришло в голову, что атмосфера Гонконга, насыщенная невообразимой смесью всевозможных запахов, неумолчным шумом огромного скопления людей, играла роль своеобразного щита, отгораживающего его от окружающего мира. На протяжении девяти месяцев, которые Каллен провел в этом людском муравейнике с гигантскими небоскребами и забитыми машинами тесными улицами, его мысли занимали только дела – и Уитни. Весь остальной мир для него просто не существовал.

Но теперь он оказался в волшебной стране приглушенных звуков и обостренных чувств, где ничто больше не ограничивало его восприятия действительности, и постепенно Каллена начало охватывать радостное волнение.

Впервые за десять лет он приехал домой летом. Каллен с искренним интересом вглядывался в мелькавшие за окном знакомые до боли пейзажи, ловя себя на мысли, что они кажутся ему совершенно новыми. Он с трудом удерживался, чтобы, как в детстве, не прижаться носом к стеклу. Пришлось даже сказать себе, что это не пристало тридцатилетнему преуспевающему бизнесмену.

Они ехали мимо земель, принадлежавших Баррисфордам. Породистые лошади мирно щипали сочную траву, из-за дождя их бархатистая кожа казалась совсем темной. Жеребята паслись рядом с матерями или стояли поодаль, словно раздумывая, не затеять ли игру. В Виргинии города тоже все заметнее теснили фермерские угодья, сокращая площади пастбищ. Тем больше радовал глаз этот благословенный тихий уголок.

Слева появились четкие контуры ограждения из белого чугуна, окружавшего ранчо «Скайларк». Каллен быстро пересел к левому окну и стал смотреть на проплывавшее мимо пастбище, принадлежавшее семейству Ларк. Их хозяйство представляло собой типичный образец английской фермы. Загоны разделяли не заборы, а настоящие живые изгороди, и это придавало окрестностям спокойную мягкость. Каллен всегда любил бывать в «Скайларке»: ранчо собственного отца казалось ему слишком функциональным. Там все делалось в расчете на быструю прибыль и вечно царила суета.

Машина прошла еще с полмили, когда Каллен попросил водителя остановиться: он увидел, как под моросящим дождем смелый наездник тренирует отличную гнедую лошадь, заставляя ее снова и снова прыгать через изгородь. Бородатый шофер-сикх послушно съехал на обочину, и Каллен некоторое время наблюдал из машины за безрассудным всадником, которым невозможно было не восхититься. Всадник словно слился с лошадью: ноги и руки согнуты под наиболее выгодным углом, прямая спина, тело наклонено вперед, к крепкой шее лошади.

Любой увидевший этого наездника наверняка принял бы его за мальчика-подростка. Сапоги, джинсы, небольшой рост, намокшая от дождя фиолетовая рубашка могли сбить с толку кого угодно, но только не Каллена. Он сразу понял, что это вовсе не подросток, а владелица и главный тренер ранчо «Скайларк» Саманта Фей Ларк собственной персоной. Хотя дождь мешал как следует ее разглядеть, а голову Саманты прикрывал шлем и не было видно привычной рыжей косы, Каллен узнал бы эту женщину везде и всегда.

– Я вернусь через несколько минут, – сказал он, открывая дверцу.

– Счетчик будет включен, – предупредил водитель.

– Да, конечно.

Каллен перешел дорогу, протиснулся сквозь прутья ограды, затем раскрыл черный зонт и по мокрой траве направился к всаднице, которая, казалось, совершенно его не замечала. Каллен усмехнулся: он был уверен, что Саманта его увидела и, должно быть, страшно удивлена, поскольку никто не ждал его раньше будущей недели. Хотя ему едва ли удастся пронаблюдать это удивление.

Саманта отличалась завидным хладнокровием и никогда не теряла присутствия духа, что помогало ей добиваться на скачках серьезных успехов. Благодаря этому же качеству она в юности обставляла его в покер, обычно выигрывая из пяти партий три.

Теперь Каллен уже мог хорошо ее разглядеть. Всякий раз, когда он смотрел на Саманту, ему казалось, что время повернуло назад. Сколько же ей лет? Если ему тридцать, ей никак не меньше двадцати восьми, но она осталась такой же, как в шестнадцать лет: озорным мальчишкой-сорванцом. Ни одна женщина в округе не умела так управляться с лошадьми, да и не всякий мужчина решился бы тягаться с нею.

Радость при виде Саманты теплой волной согрела душу Каллена, что несколько удивило его самого. Он и не подозревал, как ему не хватало ее все эти месяцы… точнее, годы. По сути дела, они последний раз виделись пять лет назад, на похоронах ее матери и на поминках. В тот день тоже шел дождь…

Каллен поскользнулся на мокрой траве и, снова взглянув на всадницу, забеспокоился. Она что, намеренно старается свернуть себе шею?

Саманта направила лошадь в его сторону и заставила взять препятствие под углом. Лошадь легко взвилась над изгородью, затратив ровно столько усилий, сколько было необходимо – ни больше ни меньше, – и преодолела преграду, едва коснувшись ее копытами. Саманта сразу же пустила лошадь шагом и, объехав вокруг Каллена, остановилась перед ним.

– О, кого я вижу! – с деланным удивлением проговорила она. – Что привело вашу светлость на мое скромное пастбище?

– Я заблудился, – в тон ей ответил Каллен, – мне нужно попасть в «Восточную красавицу». – Он назвал известное в округе увеселительное заведение весьма сомнительного характера.

– Две мили отсюда, потом поворот направо, – не моргнув глазом, ответила Саманта.

– Я рад тебя видеть, Сэм. Ты отлично выглядишь, только вот промокла вся. Плащ тебе бы не помешал.

– Какой-то идиот из бюро прогнозов обещал прекрасную погоду, а вообще-то мне все равно. Небольшой дождик никому не помешает, разве только Уитни. Для ее причесок, этих шедевров Стефано, дождь просто смертелен.

Каллен пропустил достаточно прозрачный намек мимо ушей. Он не желал показывать, что его могут задеть иронические замечания в адрес страстно любимой им женщины.

– А твоя лошадь отлично сложена, – заметил он, решив сменить тему. – Прекрасные пропорции: грудь широкая, голова небольшая, изящная и глаза выразительные. – Он обошел вокруг лошади, разглядывая ее с видом знатока. – Форма спины тоже отличная, мускулистый круп, пружинистые задние ноги… Прекрасная лошадь, мне нравится, – подвел он итог своему осмотру.

– Ну еще бы, это же Чародей!

– Чародей? – удивился Каллен.

Имя это ему ничего не сказало. Впрочем, он уже несколько лет не заглядывал на конюшню Саманты. Как правило, Каллен гостил дома недолго и почти все время проводил на ранчо отца или в доме Уитни Шеридан.

– Вижу, что твоя программа разведения лошадей дает плоды, – заметил он. – Зачем ты рискуешь погубить такое роскошное животное на мокрой траве?

– Чародей должен уметь брать препятствия и в более сложных условиях, – вздернув подбородок, проговорила Саманта. – Тебя, конечно, это мало интересует, но до соревнований по конному спорту осталось всего три месяца. Это будет для Чародея первое серьезное выступление, и я хочу, чтобы он был в хорошей форме.

– И ради этого ты готова рисковать собственной головой? Сейчас страшно скользко.

– Государственные дела определенно засушили тебе мозги, – с сожалением заметила Саманта. – В отличие от твоих фирменных итальянских башмаков у Чародея подковы с шипами. А все же, почему ты приехал так рано? Лорел говорила, что ты еще неделю проведешь в Гонконге.

– Удалось скорее, чем я думал, договориться с китайцами, – ответил Каллен.

– Но неужели у тебя не нашлось какого-нибудь важного дела в Лондоне или в Нью-Йорке?

– Единственное дело, которое меня по-настоящему интересует, находится здесь, в Виргинии.

– Думаешь, удастся выговорить для себя выгодные условия? – с наигранным простодушием спросила Саманта.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Каллен.

– Ты двенадцать лет этим занимался, а Уитни всю жизнь оттачивала свое мастерство, – рассмеялась Саманта. – Пора тебе проснуться и взглянуть правде в глаза. Условия будет ставить Уитни, и на твои она не согласится, можешь на это не рассчитывать. Впрочем, если такое положение тебя устраивает, тогда все в порядке.

Каллен глубоко вздохнул. Саманта вечно подтрунивала над ним, в то время как все окружающие давно уже относились к нему серьезно и с почтением. Но на Саманту деньги, очевидно, не производили ни малейшего впечатления – даже такой внушительный капитал, которым он располагал.

– Я всегда добивался своего, благодаря этому и сделал карьеру, – заявил Каллен, – не собираюсь и дальше отступать от своих принципов.

– Ваши сногсшибательные успехи, несомненно, укрепили в вас самомнение, мистер Маккензи. Но, надо сказать, это вам даже идет. – Ее глаза смотрели на него изучающе; они никогда ему не лгали, и Каллен ни разу не заметил в них и тени кокетства. – Ты хорошо выглядишь.

Он знал, что она говорит от души, и ему было приятно услышать эти слова. На сердце у него сразу стало легко.

– Ты совсем не изменилась, – искренне сказал Каллен, оглядывая ее с ног до головы.

– Надеюсь, что это комплимент, – вздохнула Саманта.

– А как поживает маленькая разбойница? – широко улыбнулся Каллен.

– Моя младшая сестричка сейчас в Риме и, кажется, дает всем прикурить. Судя по ее письмам, она не перестает праздновать свое назначение ведущей виолончелисткой Итальянского симфонического оркестра.

– Рад за нее. Ну а как Калида?

– Ах, Калида! – Саманта многозначительно улыбнулась. – Она все такая же заботливая и рассудительная – несмотря на свое Грандиозное Увлечение.

– Что еще за грандиозное увлечение? – удивился Каллен.

– У нее роман с Бобби Крейгом.

– Шутишь?

– Ничуть. Представь себе, между моим помощником и экономкой вспыхнула искра страсти, которая продолжает гореть со времени твоего последнего приезда. Они, разумеется, думают, что никто ничего не замечает… Вообще-то так оно и есть, об этом знаю только я, – улыбнулась Саманта.

– Не может быть. Мигель наверняка в курсе дела, что его сестра и Бобби неравнодушны друг к другу.

– А вот и ошибаешься. Мужчины такие невнимательные на этот счет…

– Неправда.

– Чистая правда! Если женщина не хочет, чтобы мужчина знал о ее чувствах, никто из вашего брата ничего не заметит, можешь мне поверить. – Саманта свысока посмотрела на Каллена.

– Ну, это какие-то женоненавистники.

– Нет. Обычные мужчины.

Каллен рассмеялся.

– А как поживает Уитни? – небрежным тоном поинтересовался он.

Однако его напускная небрежность не обманула Саманту. На губах ее появилась хитрая улыбка, в глазах запрыгали чертики.

– Она стала еще прекраснее, еще чувственнее, еще грациознее…

– Понял, понял, – проворчал Каллен. – Я не об этом тебя спрашиваю.

– Что же касается остального – должна тебя огорчить. Появился еще один претендент.

– Какой еще претендент? – выдохнул Каллен, чувствуя, как краски вокруг начинают тускнеть.

Саманта перекинула ногу через низкую луку седла и соскочила с лошади.

– Его зовут Ноэль Бомон. Ну, что тебе о нем сказать? Высокий, темноволосый, хорош собой, типичный француз, к тому же – очень богат. Хочет купить в Америке ранчо. Твой отец пригласил его у вас погостить и познакомиться с достопримечательностями Виргинии.

– Ты говоришь, Бомон? Надо же, какое совпадение! Он тезка двукратного олимпийского чемпиона и трехкратного чемпиона мира по конному спорту Ноэля Бомона.

– Никакого совпадения. Это он и есть.

Каллен в сердцах чертыхнулся, и Саманта рассмеялась:

– Ну зачем же так огорчаться? Ты же знаешь, что Уитни в мужчинах привлекают не успехи в конном спорте, а нечто совершенно иное.

– Надо сказать, Бомон привлекателен во многих отношениях. Я его неплохо знаю. Мне приходилось сталкиваться с ним.

– И чья же взяла?

– Успех мы разделили пополам.

– Думаю, что теперь такой расклад вряд ли возможен. Уитни рано или поздно выберет кого-то из вас. Во всяком случае, сейчас она определенно не скучает!

– Черт!

– Эх, Каллен, Каллен, – покачала головой Саманта. – И как ты можешь думать об Уитни, когда мы с тобой уже двадцать лет как помолвлены?

– Это звучит очень романтично, но ты прекрасно знаешь, что мы с тобой не помолвлены, – хмыкнул он. – И никогда помолвлены не были.

– А вот и неправда! Мы с тобой обо всем договорились в тот летний день двадцать лет назад. Не может быть, чтобы ты об этом забыл.

– Забудешь тут, как же, когда ты постоянно напоминаешь об этой детской чепухе и мне, и всем в округе. Постарайся наконец усвоить, крошка Ларк, я не собираюсь на тебе жениться.

– Неужели? – с убитым видом воскликнула Саманта. – Ты очень огорчил меня, Каллен.

Он от души рассмеялся, искренне радуясь встрече.

– Я скучал по тебе, Сэм. Правда.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась она в ответ. – Ты думал обо мне каждый день, когда не вспоминал об Уитни. А если считать, что она не выходит у тебя из головы триста шестьдесят пять дней в году, то мне остается…

– Ну хорошо, признаю. Но я научился справляться со своими чувствами.

– Надеюсь. А какие у тебя планы теперь?

– Планы у меня все те же. Я собираюсь ухаживать за Уитни и жениться на ней, о чем всегда мечтал.

– И ты рассчитываешь уложиться в одно лето? И это при том, что здесь Ноэль Бомон? Тогда ты определенно молодец.

– Сэм, можно было бы с большим уважением относиться к моему чувству.

– Ты забываешь, что я – заинтересованное лицо. Кроме того, я страшно любопытна, а здесь у нас так мало событий… Даже и не мечтай, что я откажусь понаблюдать за столь увлекательным зрелищем, как ваш поединок с Ноэлем Бомоном. А еще – мне просто по-человечески жаль тебя. «У кого не заняты сердце и руки и пуст взгляд, тем легче жить и проще умереть», – процитировала Саманта.

– Ты о чем?

– Это Вальтер Скотт, «Невеста Ламмермура». Эх ты, сухарь-бизнесмен! Раньше ты часами мог читать его наизусть. Или ты действительно поставил крест на том, что когда-то любил?

– Мне в последнее время было не до Скотта.

– «Расскажи об этом кому-либо другому, моряки не верят в подобную чушь», – снова цитатой ответила Саманта.

– «Красная перчатка», том второй. Ну как?

– Рада за тебя, еще не все потеряно, – усмехнулась Саманта.

С дороги посигналил таксист.

– Что-то я заболтался с тобой, а мне надо торопиться, – сказал Каллен, бросая на нее сердитый взгляд. – Я в конце концов еду домой.

– Давно пора, – невозмутимо заметила Саманта. – Скажи спасибо, что у Уитни такое ангельское терпение, а то бы она тебя на порог не пустила. – Она оглядела скрытые сеткой дождя окрестности. – «Тебе лучше продолжать путь, Айвенго».

Каллен не знал, показать ей язык или рассмеяться. Он ограничился тем, что помахал Саманте рукой и неторопливо двинулся к машине.

– «Привет вождю, шествующему с победой!» – полетела ему вслед еще одна цитата.

Снова Скотт. На этот раз «Дева озера». Каллен старался сдерживать смех, но это ему не удалось. Сэм всегда умудрялась заставить его посмеяться над собой и над окружающими. Она единственная, кому удавалось вызвать у него улыбку в первые несколько недель после гибели Тига… А уж смеяться над его приездом, успехами и намерениями жениться ей сам бог велел. Это вполне в ее стиле: Саманта Фей Ларк всегда ко всему относилась с иронией.

Когда Каллен вернулся к машине, дождь усилился. Он устроился на заднем сиденье и стал наблюдать, как быстро запотевают стекла, в то время как водитель выруливал на дорогу. Они продолжили путь к ранчо Маккензи. Все ближе дом, семья… И совсем скоро он увидит Уитни!

Каллен не сомневался, что эта златовласая красавица, милая, грациозная, уверенная в себе, – само совершенство. Казалось, он любил ее всю жизнь, хотя она любила его брата Тига. Он продолжал любить Уитни и после смерти брата, когда обрек себя на добровольную ссылку: в Нью-Йорке, Лондоне, Гонконге. Все его свершения на протяжении последних двенадцати лет были не чем иным, как подвигами во славу прекрасной дамы. И теперь он наконец считал себя достойным получить самую чудесную из наград – Уитни. Он не отступит, какие бы планы ни строил на этот счет Ноэль Бомон!

И все же Бомона нельзя было сбрасывать со счетов. Каллен достаточно хорошо его знал. В прошлом их пути пересекались не один раз, и он имел все основания считать, что с французом надо держать ухо востро. Но таким ли уж серьезным конкурентом он является или Сэм, по своему обыкновению, хотела его подразнить? Ему всегда было трудно понять, шутит она или говорит серьезно. Такой уж у нее своеобразный характер. А в способности высмеивать его ей не было равных. И все-таки что за невезение! Он был уверен, что путь к счастью свободен, и вот откуда ни возьмись появляется новое препятствие…

Перед глазами Каллена всплыло лицо Уитни, каким оно запечатлелось в его памяти, когда они расставались девять месяцев назад. Слезы солеными ручейками текли по этому милому нежному личику, на губах своих он ощущал жар поцелуя. Она так тесно прижалась к нему, словно желала слиться с ним воедино…

Каллен прерывисто вздохнул. Уитни была такой дорогой наградой, что ради нее стоило преодолеть любые препятствия.

Машина проехала выкрашенные зеленой краской, кованые ворота, поверху которых вязью шла надпись: «Маккензи». Плавно закругляющаяся аллея вела к внушительных размеров дому из красного кирпича, построенному в стиле восемнадцатого века. Дом стоял как раз на том месте, которое выбрал для своего жилища первый из рода Маккензи – Эйдан. Он прибыл в Виргинию в 1643 году, и с тех пор Маккензи хранили верность этой земле.

Автомобиль остановился у невысокого крыльца, ступени которого вели к широкой белой двери. У Каллена сильно забилось сердце. Он расплатился с водителем и вышел из машины. Необыкновенное волнение теснило грудь, хотя ему казалось, что для этого не должно быть оснований. Много лет назад, с гибелью Тига, часть его души как бы замерла и остыла, а любовь к этим местам в большой степени угасла. Но сейчас сердце его словно освободилось от мрачных воспоминаний.

– Я дома, снова дома! – прошептал Каллен, чувствуя, что радость переполняет его душу.

Однако когда он поднялся по ступеням и остановился у дверей, давнее беспокойство и неуверенность исподволь снова стали подбираться к нему, заставив внутренне напрячься. Он никак не мог решиться прикоснуться к двери. В его сознании она олицетворяла все то, от чего он старался скрыться все эти долгие двенадцать лет.

Усилием воли Каллен отогнал набежавшие тягостные воспоминания и, презирая себя за малодушие, решительно распахнул дверь родительского дома. Он вошел в знакомый с детства холл – огромный, вымощенный розовым итальянским мрамором. Вокруг царила тишина. Перед ним на изящном старинном столике, как всегда, сколько он себя помнил, стояла ваза с любовно выращенными матерью розами. Сегодня это были бледно-оранжевые красавицы. Его взгляд скользнул по величественной мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, к протянувшемуся над холлом легкому балкону.

Каллен знал, что в это время дня отец неизменно находится на конюшне, наблюдая за обучением своих чистокровных лошадей, а мать – в розарии. Этот распорядок сложился давным-давно, и Каллен уже собрался было пройти через западное крыло во двор, но до его слуха внезапно донеслись приглушенные голоса из гостиной.

Каллен пожал плечами, дивясь такому отступлению от традиций, толкнул отделанную дубовыми панелями дверь и провозгласил:

– Встречайте, ваш блудный сын явился.

Однако представшая его глазам картина лишила его на несколько мгновений дара речи. И было отчего онеметь: Уитни, любовь всей его жизни, сжимал в объятиях не кто иной, как Ноэль Бомон, которому Каллен в ту же секунду присвоил статус врага номер один.

– Репетируешь встречу со мной, Уитни? – притворно любезно осведомился он, когда наконец овладел собой.

– Каллен! – растерянно вскрикнула Уитни, торопливо высвобождаясь из объятий француза. – Ты уже здесь?! А мы ждем тебя не раньше будущей недели…

– Мне хотелось сделать тебе сюрприз, – грустно усмехнулся Каллен, шагнув навстречу красивейшей из женщин, когда-либо ступавших по земле. – И, должен сказать, мне это удалось.

Уитни гордо вскинула голову, на ее прекрасном лице не отразилось и тени смущения. Единственная дочь известного политика, сенатора Альберта Шеридана, знала себе цену. Глядя на нее, ни один мужчина не мог остаться равнодушным. Да и как было не восторгаться идеальным овалом прелестного лица, бездонной глубиной синих глаз, чувственным ртом… А если прибавить к этому умопомрачительно тонкую талию, пышную грудь и роскошные белокурые волосы, ниспадающие на плечи золотым водопадом, то приходилось только удивляться, что подобное обворожительное создание до сих пор никому не удалось повести под венец. И Каллен удивлялся, в глубине души надеясь, что все эти годы она ждала его и хранила ему верность. Однако, как он успел заметить, ей особенно скучать не приходилось: ее одиночество было кому скрасить.

– Удружил, нечего сказать! – капризно надула губы Уитни, подошла к Каллену, довольно холодно поцеловала его в щеку. – Я сбилась с ног, готовясь тебя встретить. Купила платье, какое мне хотелось, убедила Стефано, что, если он приедет ко мне и приведет в порядок мои волосы, с его салоном ничего не случится. И вот, пожалуйста! Появляешься ты и все портишь…

Каллен наконец смог оценить юмор ситуации и отдать должное выдержке Уитни, явно считавшей лучшим способом защиты – нападение. Подумать только, он застает ее в объятиях мужчины, а она умудряется сделать виноватым его!

– Извини, Уитни! – ответил Каллен, стараясь сохранять серьезный вид: Уитни не выносила шуток в свой адрес. – Мне только хотелось тебя удивить и обрадовать.

– Обрадовать? Таким скоропалительным приездом? Можно подумать, ты подарил мне браслет с бриллиантами или кольцо.

– Ну, кольцо у меня тоже есть. – На этот раз Каллен не мог сдержать улыбку.

– Это понятно, – вдруг произнес Ноэль Бомон, очевидно, решив наконец обратить на себя их внимание, – но вот будет ли у тебя шанс это кольцо пустить в ход?

Если Каллену и удалось вернуть себе приподнятое настроение, то в этот момент радостных чувств в нем сильно поубавилось. Он одарил Ноэля одним из тех выразительных взглядов, которыми ему неизменно удавалось приводить в чувство даже самых несговорчивых клиентов, но он зря старался. На Бомона его испепеляющий взгляд не произвел ровно никакого впечатления. Он лучезарно улыбнулся и как ни в чем не бывало поцеловал руку Уитни.

– Ты вторгся в чужие владения, Бомон, – процедил сквозь зубы Каллен, чувствуя, как неприязнь к французу перерастает в жгучую ненависть.

– Неужели? А мне показалось, что место владельца вакантно, – откликнулся Ноэль.

– И напрасно. – Каллен решительно шагнул к ним и взял Уитни под руку. – Пришел конец твоему благоденствию, придется тебе с этим смириться.

– А уж это решать несравненной Уитни, мой друг, – неотразимо улыбнулся Бомон. – Разве не так?

– Именно так, – подтвердила Уитни.

– Это что, бунт на корабле? – Каллен по-хозяйски привлек ее к себе и заглянул в широко раскрытые глаза. – Дорогая, зачем он нам в конце плавания?

– Что вы себе позволяете, Каллен Маккензи?! – начала Уитни, но он не дал ей договорить.

– Оставь, Уитни, я же приехал, – тихо проговорил он и поцеловал ее долгим, страстным поцелуем, вложив в него всю тоску, терзавшую его эти долгие месяцы разлуки с любимой женщиной.

Все девять месяцев в Гонконге не было дня, чтобы Каллен не мечтал об этой минуте. Манящее тепло ее податливого тела пьянило его; он отметил, что Уитни с готовностью откликнулась на его поцелуй, и почувствовал себя на седьмом небе. Каллен твердо решил, что никому не уступит женщину, которую он сжимал в своих объятиях. И никакой француз со всем его обаянием не сможет нарушить его планы.

– Каллен приехал! – услышал он радостный возглас и, обернувшись, увидел на пороге комнаты Лорел Маккензи.

С неохотой выпустив из рук свое сокровище, Каллен обнял мать – крепко, до хруста костей, как она любила.

– Чур, не кричать! – весело приговаривал он.

– Я мать и сама решаю, когда мне кричать или плакать, – ответила Лорел, смахивая со щеки предательскую слезинку.

Чтобы взглянуть на своего рослого сына, ей пришлось отступить назад и даже слегка откинуть голову. На протяжении многих лет Лорел жила заботами о семье, милом ее сердцу саде и чистокровных лошадях, которыми славилось их ранчо. У нее не оставалось времени, да и не было особого желания изнурять себя диетами и гимнастиками, поэтому при своем небольшом росте она была немного полновата. Однако при этом Лорел на слабость здоровья не жаловалась и так стиснула в объятиях сына, что у него чуть не хрустнули ребра.

– Как я рада, что ты приехал! – воскликнула она. – Ты выглядишь просто отлично!

– Спасибо, – с трудом выдохнул Каллен, – то же самое могу сказать и о тебе.

– И как хорошо, что наша милая Уитни здесь оказалась, – улыбаясь, затараторила Лорел. – Все сложилось очень удачно.

– Для кого как, – заметил Каллен, бросив выразительный взгляд в сторону Ноэля Бомона.

– Ну неужели ты станешь ревновать Уитни к Ноэлю? – пожурила сына Лорел. – Ведь он же для нас как член семьи.

– Мадам! – с жаром воскликнул француз. – Ваши слова тронули меня до глубины души.

– Если ты его усыновишь, я утоплюсь в нашем озере, – шутливо пригрозил Каллен, глядя в карие глаза матери.

Лорел рассмеялась, и в это время в гостиной появился глава семейства.

– Значит, Уильямсу не померещилось, – объявил Кинан Маккензи.

Он стоял на пороге, сунув руки в карманы, и, улыбаясь, смотрел на сына. Однако взгляд его синих глаз был таким пристальным и оценивающим, что от него невольно хотелось укрыться.

– Привет, папа. – Каллен протянул руку отцу. – Вот свалился как снег на голову.

Всякий раз при встрече с отцом у него возникало ощущение, что тот проверяет его на степень зрелости. Но он бы не мог точно сказать, в чем заключалась эта проверка.

– Добро пожаловать домой, сынок. – Кинан порывисто обнял сына и усмехнулся: – По твоей милости у меня весь день кувырком.

– Но неужели я того не стою?

– Разумеется, стоишь. Как и всякий из рода Маккензи, – рассмеялся Кинан.

– Ты на самом деле собираешься пробыть у нас все лето? – поинтересовалась Лорел.

Каллен улыбнулся, а когда перевел взгляд на Уитни, улыбка его стала еще шире.

– Да! Ведь это мой первый настоящий отпуск за десять лет, и у меня масса планов. – Он посмотрел на Ноэля и заметно помрачнел. – Но твое присутствие здесь, признаться, в мои планы не входило.

– Дальновидный военачальник всегда способен вносить поправки в свои планы, если меняются обстоятельства, разве не так? – не без сарказма осведомился Бомон с любезной улыбкой.

Каллен повернулся к отцу:

– Неужели вы так стеснены в средствах, что вам пришлось взять постояльца? И где же вы его поселили?

– Можешь не волноваться, – рассмеялся Кинан. – Твоя комната в целости и сохранности, никто на нее не посягал. Хотя мы и показали Ноэлю все твои призы и награды за участие в конных соревнованиях.

– Они произвели на меня сильное впечатление, – с готовностью откликнулся Ноэль.

Каллен поморщился, как от зубной боли. Он сознавал, что его юношеские трофеи выглядели достаточно бледно в сравнении с двумя золотыми олимпийскими медалями Бомона и трижды одержанной им победой в мировых чемпионатах. Однако надо было что-то ответить, и он пробормотал:

– Наше семейство славится своим умением развлекать гостей.

– Я неоднократно имел возможность в этом убедиться, – тут же нашелся Бомон, галантно поцеловав руку Лорел.

Каллен заметил, что его мать просто таяла от внимания француза.

– Папа, я думаю, тебе самое время крикнуть: «Руки прочь от моей жены!» – и пригрозить пистолетом, – подзадорил он отца.

– Что и говорить, наш постоялец, как настоящий француз, знает к женщинам подход, – добродушно хмыкнул Кинан. – Да и с лошадьми он тоже неплохо умеет управляться. Кстати, он решил принять участие в наших осенних конных состязаниях. Надеюсь, ты еще не забыл, что они проходят в конце сентября? Если у тебя появится желание встретится с Ноэлем в честном поединке, тебе на эти соревнования тоже путь не заказан.

– Ну уж нет! – решительно отказался Каллен.

– Но…

– Отец, лошади – твоя стихия, а не моя. Я – бизнесмен и достаточно в этом преуспел. С Бомоном мы можем соперничать в бизнесе или бороться за внимание Уитни, но участвовать в соревнованиях – уволь.

– Считаешь, всех уже обскакал?

– Нет, – возразил Каллен, – я просто давно отошел от этого и возвращаться не намерен.

– Хороши, нечего сказать! – напомнила о себе Уитни. – В комнате трое мужчин, и ни один не обращает внимания на меня.

Кинан с улыбкой обнял жену, а молодые соперники сразу же засуетились, наперебой стараясь загладить оплошность.