Сто семидесятая

Глава десятая ПРИЧИНЫ

Кэртис не шутил, и этим Синему удалось удивить меня ещё раз. Парень действительно не собирался расслабляться, радуясь необычному везению! Наоборот, он накинулся на список тройных определений с удвоенным рвением. Вымотав меня до изнеможения, Кэртис наконец опомнился, и мы засобирались по каютам.

— До сих пор не могу поверить, что всё так обернулось, — не уставал удивляться парень, слишком переполненный эмоциями, чтобы успокоиться, несмотря на тяжёлый круг.

Сегодня, между вторым и третьим приёмом пищи, у него была встреча с наставником, который впервые показал ему основные блоки системы Прогулочной изнутри, проведя вдоль узких, незаметных глазу переходов.

— Я-то думал, меня вызвали, чтобы наказать или снять с должности, и тен Имано сказал, что издан приказ снять меня с экзамена. Тут у меня сердце остановилось, а потом он говорит: назначили тебя, Кэртис, младшим помощником… Разве не удивительно? — Синий коснулся закреплённого на руке комма, раздумывая о неожиданной удаче.

Действительно. Такое назначение было по меньшей мере необычным, учитывая, что он разболтал секретную информацию, к которой и сам не имел права доступа. Но ведь он сам до всего додумался.

— Но знаешь, Юна, я думаю, что если так сложилось, значит, я выбрал правильную дорогу в жизни и мне надо продолжать. Как думаешь, какую систему выбрать следующей?

— Не знаю, из общих палуб у меня доступ только к Обеденной, Прогулочной, Тренировочной, Оздоравливающей и Спасательной, которая, кстати, высвечивается серым. Ты же оттуда, не знаешь, в чём дело?

— Это просто. Она вбита в комм у всех, но является доступной только для обслуживающего персонала. Если на Зигме объявят тревогу третьего уровня и выше, она автоматически заработает в порядке, предусмотренном регламентом: сначала борт покидают инженеры, биотехнологи, старшие механики и другие ценные специалисты. Затем менее значимые и полезные в условиях боя и так далее.

Интересно, меня предполагалось эвакуировать или мне предстояло погибнуть рядом с ран Альроном, случись у ратенмарцев неприятности?

— А капитан? Разве он не покидает борт первым?

Кэртис выпучил на меня глаза.

— Ран Альрон и первый покинет Зигму? Не-ет, Юна. Ты меня прости конечно, но ваша программа Хранящих требует доработки. Капитан первый и единственный пилот Зигмы с момента запуска корабля. Я не знаю точных инструкций капитана, но мне, честно говоря, трудно представить, что он сможет вот так уйти, скорее уж он останется до последнего, ведь даже спасательные процедуры в момент опасности будут контролироваться спаренным интеллектом.

— Спаренным интеллектом? — не поняла я.

— Так называется момент, когда сознание Зигмы и капитана действуют в едином ритме. Не уверен, как это выглядит, знаю только самую общую теорию. Мостик — одна из закрытых систем, к которой подпускают тогда, когда механик освоит все остальные.

Я не стала ему рассказывать о том, что очень хорошо не только представляю себе принцип слияния капитана и машины, но даже успела воочию лицезреть малоприятный процесс.

— Думаю, что когда закончу с Прогулочной, займусь Оздоравливающей, — вернулся к насущным проблемам Кэртис.

— Почему? — спросила я только для того, чтобы поддержать разговор. Перед глазами стояло жуткое чёрное оплетённое проводами кресло, присосавшееся щупальцами к телу.

— Оздоравливающая система, как и Спасательная, носит статус первостепенной важности, потому что задействована в критических ситуациях. Я всегда считал, что нужно начинать с важного и фундаментального.

— Тогда почему выбрал Прогулочную? — не совсем улавливала я логику Синего.

— Честно говоря, я иногда устаю от однообразных цветов повсюду, — словно извиняясь, тихо прошептал парень.

Как же я его понимала, но решила не прерывать.

— Растения есть только в рекреационных отсеках. Из них у меня доступ только к Прогулочной, поэтому я провожу здесь много свободного времени. Когда решился учиться дальше, даже не раздумывал. Мне всегда было интересно, как работают местные системы. Теперь я знаю, — улыбнулся парень, любовно оглядев палубу до того, как мы шагнули к трансферам. — Других предпочтений у меня нет, а учиться теперь ни за что не брошу, — ударил он кулаком по открытой ладони. — Ты же со мной? — В глазах на миг отразилась тревога.

— Делать мне всё равно особо нечего, — пожала я плечами, — так что можешь на меня рассчитывать.

Давая обещания Кэртису, я ни на кун не забывала о собственной цели. Как далеко она находится, я не знала, но, как и механик, не собиралась сворачивать с выбранного пути.

Выждав ещё два цикла, не забывая, как и прежде, засыпать в постели Альрона, я решила перейти к более решительным действиям.

После того как ратенмарец довёл меня дважды, он, как обычно, отправился принимать гигиенические процедуры. А вернувшись в комнату с влажным полотенцем в руках наткнулся на мой внимательный взгляд.

Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Не говоря ни слова, он развернулся и отнёс полотенце обратно.

— Ты можешь идти к себе, Юна, — сказал он, ложась с другой стороны кровати и прикрывая веки.

Повисла пауза.

— Можно остаться?

Ран Альрон приоткрыл один глаз, уставившись на меня с достаточной долей внимания, чтобы я правильно оценила расслабленную позу и не поверила ратенмарцу ни на долю куна. От его взгляда становилось не по себе.

— Зачем?

Я знала, что от каждого слова зависело не только останусь ли я в каюте, но и сумею ли осилить ещё один шаг к своей цели.

— Не хочу уходить, — просто ответила я и отвернулась.

У меня была лишь одна цель — заставить Альрона поверить. Сочинять многосложные оправдания с чётко выстроенной аргументацией было бы глупо, хотя я уже сумела развить пару приличных, отлаженных в мелочах цепочек. Но разве не выдала бы я себя с головой своими пламенными речами, стань я убеждать ратенмарца в том, что мне непременно следует остаться? Ещё несколько кварталов назад я была готова придушить его, а теперь вдруг прониклась чувствами?

Нет, ран Альрон бы тут же раскусил меня. Проще было выдать односложную просьбу. Образ Хранящих здесь тоже мог сыграть на руку — особым умом они не отличались.

Я хотела заставить ратенмарца поверить, что у меня в голове что-то происходит. Он ведь мог решить, что я наконец сдалась на милость победителей и решила принять новую жизнь. И не только её, но и капитана в придачу. Возможно, ран Альрон мог заподозрить, что в глупом девичьем сердце пробиваются первые ростки романтического интереса, именно поэтому я вела себя словно глупая девчонка.

Взвесив за и против в тишине своей головы — единственном месте, скрытом от всевидящего ока незримых наблюдателей, я пришла к выводу, что в честном бою, вооружённой знаниями и риторикой мне не выиграть у ратенмарца. Он старше, опытнее и гораздо умнее.

Но я могла схитрить и использовать нечто более простое. Я могла попытаться выглядеть как обычная девушка, едва переступившая порог шестнадцатой дюжины.

От девушки моего возраста (по крайней мере, в представлении ратенмарцев) легко можно ожидать чего угодно, а учитывая, что выросла я и вовсе на воле, мои взбалмошность, агрессия, непоследовательность и другие замечательные черты имели все шансы быть воспринятыми как нечто само собой разумеющееся. И в моей голове вдруг что-то щёлкнуло и я решила изменить жизнь. В это всё же можно было поверить легче, чем если бы я вдруг стала пламенно обосновывать ратенмарцу, зачем мне оставаться в его каюте.

Пауза казалось бесконечной, и я уже решила, что Альрон не купится на мою уловку «юной взбалмошной девицы, которая вдруг почувствовала к сильному красивому капитану нечто, ещё не оформившееся, но такое притягательное, что никак не могла устоять против зова сердца».

— Прими гигиенические процедуры, — наконец услышала я. И понадобилась изрядная доля выдержки, чтобы не выдохнуть и не закатить в облегчении глаза, радуясь, что я добилась своего.

Я поднялась с кровати и направилась в отделение. Панель гигиенической кабины закрылась, я встала под очищающий распылитель и наконец глубоко выдохнула. Искажение от крошечных капель воды и пара не позволили бы разглядеть черты лица в подробностях, если и сейчас чей-то неусыпный глаз оценивает моё поведение.

Поздравив себя с небольшой, но всё же победой, я простила себе очередное предательство тела.

Вернувшись в спальный отсек, я обнаружила ран Альрона спящим. Ничего не мешало рассмотреть ратенмарца сейчас, когда он не сверлит меня своим ледяным взглядом. Во сне его лицо изменилось, делая капитана похожим на самого обычного человека. Такого, которого я могла бы встретить в своей деревне и пройти не оглянувшись.

Досадуя, я всё же поправила себя.

Оглянувшись, но только благодаря необычному внешнему виду.

Ратенмарец был высок и отлично сложён, будто жил в Тренировочной, но не это привлекло бы моё внимание. Крепкие парни и мужчины были и у нас. Они валили лес, ковали железо по необходимости, строили жилища. И всё были загорелыми несмотря на тень ущелья. Ратенмарцы, все, как один, были бледными. Ран Альрон не был исключением и потому напоминал каменную скульптуру, выбитую из массивной глыбы.

Я бы совсем не удивилась тому, что дотронувшись, ощутила бы холод и твёрдость, свойственные породе. Не думала, что однажды увижу оживший камень. Сходство было поразительное. Светлая, лишённая оттенка кожа и отсутствие души…

Ран Альрон перевернулся на бок, откидывая руку. Чёрный прямоугольник пластика вытянулся поперёк запястья, привлекая моё внимание. Величиной не больше третьей фаланги, он был полым внутри, неглубоко погружаясь в тело.

Не дыша, я легла на постель, стараясь оказаться ближе и рассмотреть порт, через который мутант соединялся с кораблём. Точно такой же порт должен был быть на другом запястье и где-то на ступнях. Интересно, когда его вживили?

О том, что за мной наблюдают, я нисколько не волновалась — ничего особенного я не делала, просто проявляла свойственное молодым любопытство.

Ран Альрон тяжело выдохнул во сне и я всё же отстранилась. Мысли ещё долго не давали уснуть, но, сморённая напряжённым ожиданием успеха или провала, я всё же погрузилась в сон. Обрывочный тревожный сон.

Сны мне снились редко. Лучше бы не снились вообще.

…Сидя на кровати с подогнутыми под себя ногами, я листала ландшафтный справочник. В нём часто попадались картинки мест, которых я никогда не видела. Особенно мне нравились графические отпечатки севера и береговые линии.

Я как раз рассматривала побережья Тисибирии, когда дом содрогнулся. Оглушительные взрывы разом наполнили ущелье, где-то осыпались камни. Я подпрыгнула на месте, чуть не упав, и кинулась к двери. Дома я была одна — родители ушли к соседям на дальнем краю ущелья.

Насмерть перепуганная, я понеслась вслед за высыпавшими на улицу соседями, в спешке покидавшими свои дома. И только увидев чужие спины, поняла, что все бегут к разломам, пройдя через которые, можно было укрыться в пещерах.

Я тоже бежала туда. Крошка камня сыпалась на голову, яркие огни лазеров мелькали по сторонам, поджигая дома. В груди срывалось сердце. Достигнув поворота, за которым прятался разлом, я вдруг остановилась как вкопанная.

Как же мама, папа? И я понеслась дальше — мимо спасительного укрытия. Не знаю, когда именно, но в поднявшемся тумане пыли я различила знакомые силуэты.

— Мама! — крикнула я, не сбавляя ход. — Мама!

В женщине, бежавшей мне навстречу, я узнала мать.

— Мама! — ещё громче прокричала я.

Неожиданно мама исчезла из виду.

— Мама!..

— …Юна, Юна, — слышала я собственное имя издалека. — Юна, очнись!

Ран Альрон приподнял меня с кровати, придерживая за плечи и пытаясь привести в сознание. Хватая воздух ртом, я смотрела на него ошалелыми глазами и не понимала, что происходит.

— Это ты! Ты убил их! — завопила я ему в лицо, стараясь освободиться.

Ратенмарец держал крепко, не выпуская меня из хватки. Сжав меня обеими руками, он перекатился на спину, уволакивая за собой. Железные объятия и отсутствие опоры сводили на нет все мои усилия. Сколько бы я не билась, всё было тщетно.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я наконец не обмякла, неуклюже распластавшись на груди врага и тихо всхлипывая. Руки болели от стальных тисков, но мне было всё равно — мне было горько и больно.

Мне хотелось домой.

Почему под моим ухом стучит сердце? Разве оно есть у племени убийц? Разве есть оно у тех, кто беспощадно уничтожил родных мне людей? О какой благотворительности говорил Кэртис? Этот ратенмарец и другие ему подобные умели только одно — убивать.

Я не помню, как снова впала в беспамятство.

В начале следующего круга я, как обычно, проснулась одна. В голове гудело после ночной истерики, больно разорвавшей старые шрамы. Вернувшись в свою каюту, я, по привычке, первым делом отправилась в кабину гигиенических процедур. Там можно было не бояться, что искажённое гневом лицо привлечёт чужое внимание.

«Я найду твоё слабое место, ратенмарец, — обещала я себе, — найду, во что бы то ни стало».