Стоит только пожелать

Глава 6

Я размеренно покачивалась на волнах, окутанная заботой и теплом. Последнее, что я помнила, — это как монахи принесли мне робу, велели немедленно переодеться в нее, иначе они разденут меня силой и голой возведут на костер. Да-да, именно так я и узнала, что меня обвиняют в ведьмовстве. Даже спрашивать не стала, кто тот инквизитор, то вынес мне приговор, и так все ясно — лорд Монфолк-старший. Тратить время на мысли об этой сволочи не стала, минут и без того осталось мало. Я старалась переодеваться медленнее, продумывая пути побега. Возможно, у меня что-нибудь и получилось бы, если бы монахи не скрутили меня еще в темнице, которую они беззастенчиво называли кельей, и буквально вынесли меня во внутренний двор. Я извивалась, кричала, но все бес толку. Когда меня привязывали к столбу посреди огромного будущего костра, мне показалось, что палачи в рясах решили из жалости задушить меня перед сожжением, так сильно стянули мне талию и шею. Но нет, вот один из них направляется ко мне с полыхающим факелом, бросает пламя на хворост. Я боролась до последнего, пыталась, выворачивая пальцы, развязать толстые грубые веревки, но душащий дым окутал меня, словно объятия смерти. Глаза заслезились, спазм сдавил и без того сжатое горло, перед глазами все поплыло. Последнее, что я увидела, а может и не увидела, а пожелала увидеть, была статная мужественная фигура, выскочившая из-за угла и бросившаяся к моему смертному одру. Я уже не могла ничего рассмотреть, но я верила, что это Он, тот, кто спасет меня. Мне казалось, что он несется прямо ко мне, что его пытаются задержать, но он все равно рвется ко мне через адские языки, но не успевает, я уже ухожу, стихия Дьявола уже поглощает меня. А вдалеке занималось пламя утренней зари, а у меня под ногами — пламя моей смерти…

Смерть. Говорят, что закоренелых грешников ждет Ад. А я была грешницей. В детстве мама садилась рядом со мной с маленькой карманной Библией и мы разучивали молитвы. Она часто водила меня в церковь. Папа говорил, что она была ангелом во плоти. Но оказалось, что даже ангелы смертны. Мама ушла неожиданно, а когда почувствовала, что приходит её время встретиться с Богом, которому она так усердно молилась и в которого так искренне верила, позвала меня и просила присмотреть за сестрами. На иконке, которую она носила с детства и не снимала до самой смерти, я клялась, что сделаю все, чтобы Габриэлла и Розали были счастливы, что буду сильной и заберу себе все несчастья, предназначенные нам троим. Мама заснула навечно с блаженной улыбкой на устах. С того дня я ни разу не была в церкви. Сперва я злилась и обвиняла Бога в смерти мамы. Почему Он не спас её? Неужели она не была достойна долгой счастливой жизни? Как Он мог оставить сиротами нас с сестрами?! Постепенно боль притупилась, но от храмов я продолжала держаться подальше. Мне казалось, что я не смогу переступить порог божьей обители после стольких лет, прожитых без молитв. Я забыла все, что читала в Библии, да и саму книжку в сердцах хотела выкинуть. Не было сил видеть вещь, которую так часто держала в руках мама! Но Библия пропала, а позже, когда остыла, я нашла её под матрасом у Габриэллы. Я знала, что сестра часто одна ходит в церковь и рассказывает Розали о Боге. В душе я понимала, что это должна бы делать я, но это было выше меня. Когда нужда постучалась в двери нашего дома, я была готова пойти на все, только бы не дать нашей семье пойти ко дну. Я была твердо уверена, что в борьбе за лучшую жизнь и за выгодный брак как путь к этой самой жизни все средства хороши: обман, воровство, соблазнение. Одна единственная мысль билась в моем сознании — мысль о сестрах, о нежной чистой Габриэлле и жизнерадостной цветущей Розали, которым придется продаться или старым извращенцам, или уродливым богачам, если я отступлюсь. И я грешила, ни на секунду не задумываясь о своей душе, добровольно пробивая себе дорогу в Ад. Но если это и есть то самое царство Дьявола, то не надо мне никакого Рая! Тепло, ласка и милый знакомый голос, как же хорошо…

… Очнулась я, все еще мерно покачиваясь, но уже не так плавно, как на волнах. Видимо, Дьявол не захотел забирать меня и не только вернул в земную жизнь, но и услужливо отдал на руки моему «принцу». Леон дремал, откинувшись на мягкую спинку и прижимая меня к груди. Легкое дыхание касалось моей растрепанной макушки. Даже думать не хочу, что у меня на голове. Зато грязного старого рубища как не бывало, на мне было простое, но невероятно приятное на ощупь платье. Интересно, кто меня переодевал?

Надо мной послышался резкий вдох. Мужчина явно проснулся, а вот я, напротив, притворилась, что крепко сплю. Сама не зная, что на меня нашло, я прикрыла веки и замедлила дыхание. Сильная рука, до этого покоящаяся на моей талии, начала медленно поглаживать меня вдоль спины, в то время как вторая заправила за ушко выбившиеся прядки, мягко обхватила мой подбородок и осторожно запрокинула мое лицо. Я удержалась и не открыла глаза, когда почувствовала его дыхание на своей коже. Теплые губы прижались к шее и скользнули вниз, к краю выреза, пусть скромного, но все же. Мелькнула мысль, что ему стоит только слегка потянуть за шнурок на корсаже, и вырез перестанет быть скромным. А ведь под платьем у меня ничего не было!

Цепочка поцелуев завершилась в самом низу, там, где начиналась ткань, и губы отправились в обратный путь, только на этот раз не остановились на ямочке между ключиц, а добрались до приоткрытых губ. Кажется, я сейчас в первый раз в жизни упаду в обморок…

— Дыши, — шепнули мне прямо на ушко.

А я и не заметила, как забыла вдохнуть! Распахнув глаза, я увидела перед собой стальные глаза, которые сейчас не обжигали холодом, а напротив, полыхающим в них жарким огнем заставляли мурашки бежать по коже.

— Что… как…? — никак не могла я выдавить из себя ни одного связного предложения.

— Что случилось? Тебя собирались казнить за божественную красоту и бездну очарования. Видишь ли, некоторые святые отцы мнят себя и впрямь святыми. Этим достойным ученым мужам невдомек, что все мы люди и ничто человеческое нам не чуждо. Лишь взглянув на тебя, они тут же попали под твои чары и немедленно решили, что это все происки Дьявола. Ну, мне удалось донести до них, что я, в отличие от них, фанатичным благочестием не страдаю и готов после смерти прогуляться в Ад. Они пытались что-то сказать мне по поводу спасения моей бессмертной души, но я не внял их речам и оставил молиться за себя, грешника и богохульника. Ты проспала почти два дня. Ожоги и царапины практически зажили, синяки сошли. Мы уже дома, во Франции.

— Вы спасли меня… — еле слышно прошептала я.

Тут за окном раздался залихватский свист, означавший лишь одно — разбойники! Возница что есть силы стегнул лошадей, и четверка помчалась вдвое быстрее, но уже было поздно: два бандита подбежали к карете с двух сторон, за ходу запрыгнули на подножки и, схватившись за выступы крыши и ловко подтянувшись, забрались внутрь. Один из них молниеносным движением схватил руку Леона, уже взявшегося за эфес шпаги. Он же проговорил:

— Уверяю вас, господа, у меня и моего товарища нет ничего лихого на уме. Будьте столь любезны, подвезите нас до Ренна. За нами погоня, и нам кровь из носа надо добраться до своего поместья.

В следующий миг одновременно раздалось три крика:

— Амадор!

— Эдит!

— Леонард!

И еще мой удивленный выдох. Прямо напротив меня было знакомое с детства живое лицо с привычной широкой счастливой улыбкой. Из-под вечно растрепанных смоляных кудрей поблескивали большие теплые карие отцовские глаза. Смеющийся «бандит» заговорщически подмигнул мне, давая знак молчать и ничему не удивлять. Честно, ничего другого я и не ожидала! Говорят, люди меняются с возрастом, взрослеют. Так вот, не все люди, и живой пример этого как раз вольготно развалился напротив меня, расстегнув верхние пуговицы мундира. Хм, мундир… а это уже интересно.

Мужчины, похоже, тоже узнали друг друга.

— Лео, черт тебя забери! Нашелся, блудный ты жених! — второй «бандит», видимо, Амадор, с такой силой хлопнул моего «принца» по плечу, что, казалось, так и кость сломать можно, но Леонард даже не поморщился. Леонард… красивое имя. Лео.

— Рад видеть, брат. Чего это ты, взялся лихачить на больших дорогах? Не к лицу капитану гарнизона.

— Да ты чего, брат, нет конечно! Говорю же, погоня за нами. Сама герцогиня Савойская чуть ли не борзыми травит, — дальше пошло повествование «Спаси, Господь, что от гнева герцогини, что от любви». Оказалось, моему «принцу» грозил брак с перспективой рогов, которые ему не по своей воле, но по прихоти новоиспеченной супруги наставит собственный брат, и от этой самой напасти он скрывался в Англии. Также Амадор представил брату своего спутника, солдата из гарнизона Росса. Последний же назвал меня своей кузиной Эдит. Вообще-то мне хотелось бы услышать, как меня представит Леонард, но я думать забыла об этом, стоило «Россу» заявить, что они с Амадором ехали через Анже и разузнали, что маркиз де Труи забрал наш дом за неуплату долга, и что едут они в небольшое поместье в окрестностях Ренна, где, судя по письму среднего брата Леонарда и Амадора, служит горничной Габриэлла. Мда, хороши мы, ничего не скажешь: каждая добывает деньги неподобающим для благородной дамы способом. И, похоже, каждой встретился на пути «принц». И я бы уже признала, что жизнь может обернуться сказкой, вот только свершится ли волшебство? Полюбят ли нас «принцы», останемся ли мы с ними?

Вечерело. Безумный день наконец заканчивался. Когда же сутки, проведенные без Габриэллы, стали для меня сродни проклятию? А, не важно когда и почему! Надо обдумать сложившуюся ситуацию и решить, что делать дальше. Хорошо хоть братья неожиданно наведались в поместье, втроем хоть легче думается.

Лео уже четверть часа молча сидел в кресле у камина в моем кабинете и невидящим взором смотрел на огонь. Что-то не так с нашим «холодным сердцем». Хотя и так ясно что: холодность из него пропадает, когда старшая сестра Габриэлы рядом. Лео не спешил делиться со мной подробностями их с Эдит отношений, но, подозреваю, брат уже принял какое-то решение и вознамерился в ближайшее время воплотить ег в жизнь. Вот и мне надо принять решение…

Смежил веки и на несколько минут провалился в воспоминания. Вот я прискакал в поместье жарким летним утром, но въехал не через парадные ворота, а воспользовался задней калиткой, как люблю. Спешился, взял под уздцы Герцога и повел через сад в конюшни. В свое время я приобрел именно этот особнячок, а не практически такой же недалеко от Дижона именно из-за этого небольшого рая. Всякий раз, пробираясь через цветущие кусты и деревья, я пьянел от сладких ароматов и птичьих трелей. Давным-давно я решил, что поселюсь со своей семьей именно здесь, а не в городском парижском доме или герцогстве Анжуйском. Бывало, я окунался в небольшое озерцо, спрятанное в глубине сада, и, лежа на прозрачной водной глади, смотрел в безоблачное небо, довольно жмурился на солнце и мечтал, мечтал, мечтал… О чем мечтал? Я и сам себе до недавнего времени не решался признаться, о чем. Мы с братьями всегда были близки, но даже им, кому я доверял больше, чем самому себе, за кого не раздумывая отдал бы жизнь, кто ни разу в жизни не бросил и не предал меня, я бы не смог честно признаться, что мечтал о любви. О той любви, о которой пишут в сентиментальных женских романах. Я мечтал найти девушку, ту самую единственную, которая стала бы для меня желаннее всех красавиц мира и которая любила бы меня так же нежно и горячо. Почему не признался бы? Боялся, совсем как мальчишка. Боялся показаться глупым и неразумным рассудительному и серьезному Леонарду, который признавал только мимолетные любовные связи и утверждал, что даже проводить ночи с женщинами надо с пользой. Боялся рассмешить своими мечтами задиристого и язвительного Амадора, который считал свободу главной ценностью и всех женщин делил на шлюх и монашек (естественно, ни первые, ни вторые не вызывали в нем теплых глубоких чувств, хотя затащить в постель он был бы не прочь как первых, так и вторых). Но время идет, и мы взрослеем. Вот и Лео оттаял, и Амадор изменился (хоть думать стал, прежде чем делить с кем-то ложе), и я перестал стыдиться своего сердца.

В тот памятный день я отпустил свои чувства, когда моя мечта неожиданно явилась передо мной. Я оставил коня на попечение Хромого Жана и решил пройтись до своего любимого озерца. Сквозь стволы и переплетенные ветви с густой сочной листвой уже виднелись солнечные блики, играющие на воде, как вдруг я услышал счастливый девичий смех. Что такое? Не понятно зачем прячась в собственном саду, я подкрался к берегу и увидел дивную девушку с невероятными светлыми глазами. Она плескалась в воде, то ныряя, то вырываясь из объятий волн, поднимая брызги, сверкающие золотом, купалась у солнечных лучах и с восхищением взирала на мир, улыбалась жизни. «Русалка…» — мелькнуло у меня в голове. Припомнились рассказы кормилицы о таинственных морских и речных девах, завлекающих мореходов и рыбаков неземным пением и увлекающих их с собой ко дну. И я готов был поверить в сказку, ведь я сам смотрел на прекрасную незнакомку и понимал, что, если бы она сейчас поманила меня к себе, я бы бросился к ней, даже зная, что она утянет меня прямиком на встречу смерти. Это, конечно же, была не русалка, о чем свидетельствовали две стройные белые ножки, но внезапно проснувшихся чувств это не отменяло. Когда девушка вылезла из воды и, скинув мокрую нижнюю рубашку, растянулась на берегу, пламя разгорелось не только в груди. Взгляд не желал отрываться от женственной фигурки с соблазнительными округлостями, ноги отказывались нести хозяина прочь от этого безумия, сердце вознамерилось отомстить мне за долгие годы сдержанных чувств и отдать себя первой встречной. Я уже довольно долго изучал стройную длинную спину, когда девушка внезапно резко обернулась и устремила на меня пристальный взгляд своих невероятных глаз. Они смотрели чуть удивленно и заинтересованно. Наверное, как и мои. Секунда, две, три… Я уже хотел сделать шаг к ней, но тут она вздрогнула и отвернулась, прикрывая руками свои полные высокие груди и подтягивая к себе колени. Стесняется… Неожиданно для самого себя, я счастливо улыбнулся. Что это меня так обрадовало? Тогда я не понял, но сейчас знаю: я почувствовал, что моя девочка (да-да, я с первой встречи мысленно присвоил её себе) не просто невинная, ни один мужчина еще не видел её такой, никого еще не было в её сердце, она еще ни о ком не мечтала. Она будет только моя, вся, целиком и полностью. Хотелось немедленно приблизиться к ней, притянуть к себе и одним поцелуем обозначить свои права. Но моя девочка явно смущалась, и я вдруг понял, что не хочу, чтобы её душил стыд. Признаю, для меня были в новинку как настолько собственническое отношение, так и навязчивая мысль о чувствах девушки, отодвигающая мои собственные желания на второй план. В который раз за день удивившись самому себе, я неслышно скрылся за деревьями и даже нашел в себе силы оторваться от такого приятного глазу зрелища и побрел к особняку.

Габриэлла… Невероятная девочка. Господи, как же можно было в тело, созданное соблазнять и вкушать грешные наслаждения, вложить такую чистую наивную душу. Подсознательно она чувствует, чего я от неё хочу и чего хочет она сама, и с первого дня пытается сбежать. Опять же от меня и от себя. Говорят, что от себя не убежишь. Не берусь утверждать или опровергать это, но в одном я уверен: она скорее сбежит от себя, чем от меня. Не отпущу, я понял это еще тогда, у озера. То, что она станет моей, было всего-навсего вопросом времени. Поначалу меня смутил её возраст, как-никак она совсем еще ребенок, но потом я пришел к выводу, что все к лучшему. Она как раз подрастет, привыкнет ко мне, осмелеет, да и чувства станут сильнее. И все бы хорошо, не помешал бы даже маячащий на горизонте брак с герцогиней Савойской, если бы не вчерашний вечер.

Когда я зашел в свою спальню, попутно раздеваясь после объезда своего небольшого поместья, и увидел Габриэллу, мирно спящую на моей кровати, мое сердце, кажется, принялось отбивать фламенко. Вроде и лежала она в приличной позе, и платье на ней было закрытое, но я стоял над ней неподвижно и понимал, что не могу оторваться от нежных приоткрытых губок, от разметавшихся по подушке длинных светло-рыжих локонах, от медленно приподнимающейся и отпускающейся в такт дыханию груди. А еще я вдруг понял, что не могу и не буду больше ждать. Хочу. Сейчас.

Поэтому, стоило её длинным черным ресницам затрепетать, я опустился рядом с ней и, понимая, что придется надавить, стянул её запястья ремнем…

— Рен! — донесся до меня голос Лео. — Любишь её?

Я тут же вынырнул из воспоминаний и, наверное, с самым глупым видом, на какой только был способен, уставился на брата.

— Эта девушка, Габриэлла, сестра Эдит и кузина Росса, она твоя любовница?

— Если бы, — против воли вырвалось у меня, но Лео не стал злорадствовать или подтрунивать, только спросил:

— Почему так? Судя по твоему состоянию, она уже давно должна успокаивать (ну или наоборот, распалять) тебя ночами.

— Гордая, благочестивая… — начал краткое объяснение в три слова.

— Невинная, — понимающе закончил брат. — Сочувствую.

— Лео, я не знаю, что делать. Вчера я напугал её.

— Догадываюсь чем. А она к тебе как?

— Любит, я точно знаю, любит, — как можно тверже отвечал я, но от чего-то мне самому оказалось, что я сам себя пытаюсь убедить в том, чего хочется больше всего на свете.

— А если любит, то останется с тобой. Тебе надо только суметь удержать.

— А тебе? — не удержался от ответки я. Честно, не ожидал, что Лое начнет изливать мне душу, все-таки он из нас троих самый закрытый, но он ответил:

— И мне. И я поймаю свое счастье уже сегодня.

Тут в мой кабинет с шумом и стремительностью, как и все, что он делал, ввалился Амадор. Мы с братьями не договаривались встретиться, просто любили проводить вечера вместе за вином, шахматами или картами. Сейчас доска с черными и белыми фигурами стояла нетронутая и колода ровной стопкой лежала неподалеку. Вино, как всегда, явилось вместе с Амадором.

— С чего начнем, парни, с практически местного бургундского или родного анжуйского? — брат водрузил на стол передо мной по две бутылки каждого вида, Лео оживился и потянулся к секретеру за бокалами. Выбор предстояло сделать мне.

Я невольно улыбнулся. У нас делали лучшее вино во Франции, и наши виноградники — моя личная гордость. Братьям и не вдомек, сколько прибыли они приносят, не понимают, чего я так с ними ношусь. Ну как можно тратить деньги на костюмы, карты, скачки и женщин, а не на то, чтобы увеличить их количество. Однажды Лео сказал мне, что такими темпами я всю жизнь буду преумножать свое состояние, а потратить так и, собственно, пожить так и не успею. Может, в чем-то он и прав, но деньги лишними не бывают, и навряд ли у кого-то были проблемы с тем, что не хватало времени разбазаривать их.

— Анжуйское, — сказал я, беря в руки бутылку и одним движением вытаскивая пробку. Рубиновая жидкость заплескалось в бокалах, стекло зазвенело вместе с тостом:

— За встречу.

Само собой сложилось, что всегда доставал вино и вносил предложения типа перекинуться в картишки Амадор, разливал и первым составлял компанию младшему я, а провозглашал, за что, собственно, пьем, Лео. Но сейчас старший брат не спешил толкать тост, а обратился к Амадору:

— Насколько я понял, Рен просил тебя разузнать все, что можно, о некой девушке. Узнал?

Спасибо, брат! А я уж думал, что сначала придется пару раз обставить Амадора в шахматы или продуть в карты (все же колода брата любит), и только потом переходить к делу. А ведь на игры совсем настроения нет!

— Да не сверли ты меня взглядом, Рен, все я разнюхал о твоей зазнобе… молчу-молчу, — шутливо испугался он моего недовольного взгляда. — Итак, Габриэлла…

История окзазлась банальна и проста: некогда семья мелкопоместных южных дворян жила небогато, но концы с концами сводили; после внезапной смерти супруги от воспаления легких глава семьи забросил дела и начал заливать горе спиртным, вскоре и он направился вслед за любимой женой, оставив трем дочкам в наследство только огромный по их меркам долг. Кредитор не пожелал ждать, когда хотя бы одна из девушек выйдет замуж и вернет положенную сумму с процентами, и выгнал девушек на улицу.

Вечер медленно клонился к ночи, а я, уводя своего черного короля из-под шаха, думал о своей «белой королеве» и не мог дождаться момента, когда вызову её запиской к себе и наедине сообщу ей, что уже окончательно решил относительно её. Наконец Амадор, прикончив в одиночку третью бутылку, задремал в кресле посреди третьей партии, чуть-чуть не уложив голову на шахматную доску. Сегодня ему удалось пару раз ловко обвести меня вокруг пальца. Оно и понятно, ведь я весь вечер мыслями был далеко отсюда, рассеянно потягивая свой бокал и практически не следил за ходом игры. Лео не пил вообще, только один разок пригубил, и тоже о чем-то глубоко задумался.

— Слушай, Рен, — неожиданно окликнул меня брат, тихо, чтобы не разбудить младшего. — А не кажется ли тебе, что Росс, солдат из гарнизона, которого притащил с собой Амадор, на парня ну вообще не тянет, зато походит на симпатичную девушку?

Я припомнил мальчишку в мундире, выскочившего из экипажа раньше всех и набросившегося с объятиями на вышедшую на крыльцо Габриэллу, чем вызвал у меня приступ яростной ревности. Мне его внешность не показалась странной, но соглашусь, принадлежать она могла как парню, так и девушке. Единственное, что меня насторожило, это то, как Амадор смотрел на своего солдата. Признаться, я даже заподозрил брата в симпатии к своему полу, так называемой любви по-итальянски. Мало ли, всякое бывает. Версия Лео пришлась мне более по вкусу. К тому же вспомнились рассказы Габриэллы о двух её сестрах, да и Амадор упомянул трех дочек. Везде мелькала младшая веселая сестренка Розали, зато ни одного слова не было про кузена Росса. Что-то мне подсказывает, что даже если поднять всю родословную Габриэллы по обеим линиям, его мы не отыщем.

— А Габриэлла случайно не обмолвилась, раз уж маркиз де Труи забрал дом, куда делась младшая сестра Розали? — Лео явно пришел к тем же выводам, что и я.

— Полагаю, раз Габриэлла и Эдит не сильно переживают за неё и не пытаются ее найти, значит, знают, где она. Возможно, она даже не на юге, а намного ближе, — намеком на намек отвечал я.

— Слушай, Рен, — лицо старшего брата озарила предвкушающая улыбка. — А давай не будем говорить братишке, что его солдат красив совсем как юная девушка, — и, дождавшись моего утвердительного кивка, добавил. — Очень уж хочется посмотреть, что Амадор будет делать со своей любовью к «мальчику».

Мда, что тут скажешь. Мы втроем хоть и были дружны, но и в нашей семье не обходилось без соперничества. Лео и Амадор, старший и младший, они были невероятно похожими и разными одновременно. Оба искатели приключений, но только Лео — холодный и рассудительный, а Амадор — горячий и бесшабашный. Честно, никогда не понимал, что им делить и кому что они пытаются доказать. Сам я сохранял нейтралитет и служил неким объединяющим фактором, ведь был одинаково близок обоим. Братья частенько старались подколоть друг друга, не упускали случая выставить себя в лучшем свете перед отцом, чем соперник. А тот, когда они не видели, обнимал меня и, вздыхая, говорил, что, слава Богу, хоть одному из его детей природа дала мудрости и что он может умирать спокойно, зная, что во главу семьи встанет достойный преемник. Однажды я решился спросить у отца, почему он считает, что я стану лучшим главой. Он ответил, что мои братья думают только в себе, своих развлечениях, а глава рода — это большая ответственность, на его плечах и материальное благополучие семьи, и наследники, и репутация. Не мне, конечно, спорить с отцом, но мне кажется, что со временем Лео остепенится и станет гордостью как герцогов Анжуйских, так и графов де Монпелье, рода своего кровного отца. Да и Амадор, несмотря на клеймо бастарда, я уверен, дослужится до маршала и король пожалует ему титул.

Мы с братьями разошлись в двенадцатом часу. Стоило двери закрыться за Лео, утащившем Амадора, как я уселся за стол писать Габриэлле записку. Не знаю, как старший брат угадал мои действия, но он вернулся один, как раз когда я закончил, и вызвался отнести записку. Я молча кивнул и уселся ждать свою девочку. Компанию мне составило уцелевшее от жажды Амадора бургундское.

Выбежав утром на шум подъезжающего экипажа, я уж было приготовилась раскланиваться и рассыпаться в приветствиях, как вдруг из отдернутой шторки показалась растрепанная кудрявая черная голова, такая знакомая! Она просто не могла принадлежать никому другому! Розали! Сестра на ходу выскочила из экипажа и бросилась ко мне. Родные объятия поначалу показались мне непривычными, и причина нашлась тут же: мундир! С чего на Розали солдатская форма?! Прочитав вопрос в моих глазах, сестра только заговорщически подмигнула и шепотом велела звать её кузеном Россом. Мда, время идет, а Розали не меняется: сорванцом была, сорванцом и осталась… А следом за младшей, из экипажа величественно и одновременно естественно, как и всегда, выплыла Эдит. Боже, даже в крестьянском платье достоинства у неё не занимать. Королева. А следом за ней появился… король? А похож, пусть даже сам он тоже не разожжёт в шелка. Невольно залюбовавшись ими, а выглядели они как истинная пара, даже забыла поздороваться и не заметила выскочившего после Розали военного, такого же растрепанного, с лучезарной улыбкой и бесятами в глазах. Ха, раз — пара, два — пара… Сзади послышались шаги, и мне даже оборачиваться не надо было, чтобы угадать, кто там. Схватив за руки сестер, я быстро бросила новоприбывшим слова приветствия и извинения и увлекла Эдит и Розали в сад, лишь бы не проходить мимо Господина и не встречаться с ним взглядом…

Позже, запершись в моей комнатушке и еле-еле рассевшись так, чтобы не задевать друг друга плечами и коленями, мы по очереди рассказали друг другу о своих похождениях. Начала Эдит, как старшая. Всегда знала, что её будут спасать из огня возлюбленные, совсем как прекрасную принцессу. Конечно, я имела в виду метафорически и ни за что не пожелала бы сестре снова пройти через нечто подобное. На вопрос от природы не стеснительной Розали о том, собирается ли Эдит остаться с месье Леонардом, та сдержанно ответила, что ей надо думать, как нашу семью вытаскивать, и мужа достойного искать, а не глупостями заниматься, но почему-то мне показалось, что она просто стесняется своих чувств и не договаривает. Затем подошла моя очередь. Ей Богу, если бы я умела краснеть, обратилась бы свеклой на время всего рассказа, но все же смогла выложить сестрам все, как на духу, ничего не утаив. Мы сошлись на том, что Господин, судя по всему, влюблен в меня, и что его последний поступок мерзок и безобразен. Правда, Эдит осторожно заметила, что каждый может оступиться и заслуживает шанс оправдаться. В общем, не стоит поспешно и слишком строго судить мужчину. Розали вообще выдала, что я сама виновата: хожу тут по дому, такая вся соблазнительная со всеми своими прелестями и в платьишке горничной, а Ренард — не настолько стар, чтобы получать от моей красоты исключительно эстетическое наслаждение. На мгновение я даже усомнилась в том, что имею право осуждать Господина, и уверилась в том, что избегать его — не выход и что нам обязательно надо объясниться.

Словно угадав мои намерения, судьба предоставила нам шанс в тот же вечер. Месье Леонард заявился ко мне как раз на середине рассказа Розали, когда та признавалась во вспыхнувшей симпатии к умному отважному капитану, и передал мне записку от своего брата. На аккуратно сложенном клочке бумаги острым крупным каллиграфическим было выведено: «Поднимись сейчас ко мне. Не бойся, я хочу всего лишь поговорить с тобой. Прошу, доверься мне. Не убегай…» Я забыла, как дышать. Испугалась ли я? Да, но вместе с тем обрадовалась, предвкушая встречу. Господи, день, проведенный без его пронзительно синих глаз, без редких и оттого столь желанных поцелуев, без крепких надежных объятий, походил на месяц разлуки. И я с замиранием сердца поняла, что если бы он не прислал за мной сегодня поздним вечером, можно сказать ночью, завтра на рассвете я сама бы искала встречи с ним.

С того момента я словно сквозь туман видела все происходящее. Даже то, что месье Леонард пригласил Эдит проследовать за ним, не особо удивило меня. Я не видела их, шедших прямо за мной, и, каюсь, ни на мгновение не задумалась о том, что предстояло сестре. Мыслями я была уже в покоях Ренарда, причем не в гостиной или кабинете, а именно в спальне.

Я не ошиблась: Господин действительно ждал меня, сидя на полу и облокотившись спиной на кровать. В свете одинокой свечи, примостившейся на маленьком изящном прикроватном столике, играла бликами бутылка вина. Видимо, Ренард не утруждал себя бокалами и ил прямо из горла. В темноте я различила несколько багровых пятен на белоснежной рубашке под утренним камзолом. Уф, аж кровь застыла в жилах, ведь на вид от крови не отличить!

Стоило мне переступить порог спальни, ясный взгляд пронзительно синих глаз обратился ко мне. Похоже, он все же не до конца верил в то, что мне хватит смелости еще раз показаться в его спальне. Господин недолго мерил меня взглядом. Поставив наполовину допитую бутылку рядом со свечой, мужчина ловко поднялся и твердой походкой приблизился ко мне. Так, не пьяный, это уже хорошо. Не знаю, что на меня нашло, но я не то что не отшатнулась от него, я взяла его шершавую ладонь в свои ручки и потянула его к окну. Нашему взору открылся ночной сад, не менее прекрасный, чем при свете дня. Таинственный холодный свет луны серебрил перешептывающиеся друг с другом кроны, играл бликами на озерной глади, вырисовывал наши лица. Я не смотрела не Ренарда, не в силах оторваться от этого волшебного пейзажа. Как же красиво! Как же хочется выйти на улицу, вдохнуть свежий ночной воздух и смотреть, смотреть на темный купол, усыпанный блестками…

Теплые объятия окутали мои плечи, прерывистое дыхание защекотало чувствительную кожу, когда Ренард выдохнул:

— Милая моя, ты ведь больше не злишься на меня?

Я не нашла в себе сил ответить словами. Да и незачем было. Моего отрицательного мотания головы ему было достаточно, чтобы крепче сжать и продолжить:

— Прости, красавица моя, я не должен был… так. Сорвался, признаю. Просто сил больше нет никаких. Я весь день маялся. Думал, вот-вот брошу все, к чертям собачьим и рвану к тебе.

Кажется, сердце пропустило удар. Ах, Ренард — Ренард… Что же ты со мной сделал? Я пришла к тее среди ночи, зная, чего ты желаешь, и даже не вздрогнула при виде расстеленной кровати, а простыни на ней явно зазывают меня. Ну же, скажи, что любишь меня, и я вся твоя… А он замолчал. На несколько тяжелых, тянущихся медленно-медленно, словно сладкая патока, замолчал. Его сердце билось о мою спину, я как будто слышала рой его мыслей. Будто он на что-то решался. И в итоге решился:

— Габриэлла, я разговаривал с Амадором. Он узнал от твоего кузена Росса о вашем трудном финансовом положении и о вашем доме… что он дорог вам, но его никак не выкупить. Милая, хочешь, я подарю тебе его? Или другой дом, большой и светлый, я чудесным садом и маленьким озерцом, совсем как здесь? А хочешь, я подарю тебе это поместье? Или, может, особняк в столице, в лучшем квартале Парижа? Одно твое слово, милая, и все, что ни захочешь, будет твоим. Поверь, в этой стране нет ничего, что я не мог бы себе позволить. Только шепни мне, о чем мечтаешь? Платья? Они у тебя будут, пошитые лучшими модистками, такие, что сама королева-мать сгорит от зависти и стыда за свои наряды, которые померкнут рядом с твоими, как луна рядом с солнцем. Слуги? Я найму столько, сколько захочешь. Могу достать даже мавров и арапчат, нынче очень модно при дворе иметь чернокожего слугу. Драгоценности? Ювелиры с ног собьются, лишь бы удовлетворить все твои желания…

Я слушала его не перебивая. Все эти бесчисленные богатства проносились у меня перед глазами. А нужно ли мне это? Об этом ли я мечтала? Нет, не об этом. Я грезила о неземной любви и нежности, и моя мечта сейчас, в эту самую минуту, рушится. Признание так и не сорвалось с его губ, а того единственного предложения, что я хотела от него услышать так и не последовало. А он все говорил и говорил:

— Ты больше никогда не будешь ни в чем нуждаться. Твое содержание будет больше, чем у принцев крови. Все мои деньги, все золото, — абсолютно все будет твое…

Боже, как же похоже на куплю-продажу. Ой, как соловьем Господин заливается, какую цену заломил. И я даже знаю, что он покупает.

— Двери всех моих резиденций будут для тебя открыты, ты станешь там фактически хозяйкой…

— А взамен… — наконец перебила этот поток милостей и даров, с легкой руки Господина посуленных мне. — Вы же не просто так облагодетельствуете нищую дворянку. Вашу мысль я уловила, но перейдите уже к главному. Вы же чего-то потребуете и от меня.

Ренард резко крутанул меня, его невероятные глаза уперлись в мое лицо. Каждая черточка мужчины напряглась, взгляд вонзался острым кинжалом в самую душу, но не был злым или пугающим, скорее пристальным и отражающим намерения, а были они самые что ни на есть непоколебимые.

— Да, Габриэлла. Я хочу, чтобы ты стала моей. Полностью. Разделила со мной жизнь, радость, увеселения, роскошь…

— … постель, — горько продолжила я.

— Все, — одно-единственное слово прозвучало как приговор.

Это действительно все. Мечта разбилась. За эти месяцы я, толком не осознавая этого, поверила в желанный мираж. Мне казалось, он любит меня и со дня на день позовет замуж. Но нет, не бывает чудес на свете. Знатные богатые красавцы не женятся на безродных бедных девушках. Вот и мой «принц» хочет взять меня, но не как жену, а как любовницу. Он еще что-то жарко шептал мне. О том, что никогда не бросит, что будет нежным со мной и что даже готов подождать… немного, несколько дней, чтобы я успела все осмыслить, взвесить и согласиться. Почему именно согласиться? Да потому что Ренард не предоставил мне иного пути, кроме как безоговорочно и в кратчайшие сроки отказаться от себя, своих принципов и продаться ему. Выбора у меня не было. Вернее, это он думал, что у меня его не было.

Я-то знала, что шанс сберечь себя у меня есть, и именно к этому шансу я направилась из комнат Господина, когда он наконец изволил отпустить меня. Я шла в свою комнату, где надеялась застать сестер. Эдит там не было, зато Розали развалилась на моей кровати прямо в одежде и уже десятый сон видела. Розали… она всегда любила сворачиваться калачиком во сне, вот и сейчас она спала, словно кошечка, так что я даже прослезилась от внезапно нахлынувшей сентиментальности и на пару мгновений забыла, что мне необходимо было сделать.

Жалко было будить младшенькую, только без её помощи мне никак не обойтись. Я решительно потрясла Розали за плечо, и лишь она лениво приоткрыла один глаз и недовольно покосилась на меня, с ходу выпалила:

— Мне надо бежать отсюда. Немедленно.

Я пропустил Эдит первой в гостиную своих комнат и, шагнув следом за ней, запер дверь на ключ. Она заметила это, да я и не таился, но комментировать не стала. Я не спешил начинать разговор, засмотревшись на стройную фигурку, стянутую простым платьем, на шелковые темные волосы, рассыпавшиеся по хрупким плечам, на бархатистую светлую кожу, как будто светящуюся в полумраке комнаты. Сколько длилось молчание, не знаю, но этого времени мне хватило, чтобы окончательно решиться на то, что задумал. «Холодное сердце» внезапно погорячело и не желало верить, что эта дивная девушка с ангельским лицом на деле алчная рассчетливая потаскуха. Но даже если так, не узнать эту красавицу, которую я пожелал с первой секунды нашего знакомства, когда она оседлала меня на гаврской дороге, я не мог. Не в силах был отказаться от того, чего уже давно желал так сильно, как ничто на свете, не вкусить манящий плод, которым судьба раз за разом дразнила меня.

— Так что вы хотели, сударь? — выдернула меня девушка из приятных воспоминаний.

— Присядьте, мадемуазель Эдит, — вежливо предложил я, невольно морщась от своего собственного официального холодного тона, и, дождавшись, когда она опустится в мягкое кресло, продолжил. — Вы интересны мне, сударыня, так же как и ваша сестра моему брату, поэтому мы взяли на себя смелость разузнать все, что можно, о вашей семье. Думаю, вы и без меня знаете, что дела ваши — хуже некуда.

— И вашему брату об этом тоже известно? — неожиданно прервала меня Эдит, яростно сверкая на меня чудными серыми глазами. «Совсем как утренняя дымка,» — отчего-то подумалось мне, хотя ни поэтом, ни романтиком я никогда не был.

— Конечно. Позвольте узнать, что вас так возмущает?

— Так ваш брат позвал к себе Габриэллу за тем же, за чем и вы меня, — презрительно выплюнула Эдит.

— И зачем же я, по-вашему, пригласил вас?

— Чтобы предложить стать вашей любовницей, — выдал этот ангел и даже бровью не повел. — Или я неправа?

— Ты не полностью права, — все же невозможно говорить ей «вы», ощущение, что нарочно отдаляю её от себя. — Я понимаю, что тебе хотелось бы большей определенности, уверенности в завтрашнем дне. Ты хочешь выйти замуж, и это, пожалуй, мудрое решение и наименьшее зло в данной ситуации. Но я хочу предложить тебе иной выход, чем несчастный брак по расчету. Сколько тебе нужно на дом?

Кажется, Эдит не ожидала такого вопроса, но деловой склад характера помог ей быстро сориентироваться и выдать точный ответ:

— Две с половиной тысячи ливров за наш маленький старенький домик с садом. Если со всеми землями и деревенькой, то, конечно, больше, но нам и не надо…

— Я заплачу тебе миллион, — прервал я девушку. — Вы с сестрами сможете приобрести особняк недалеко от столицы, купить графский титул, да просто станете завидыми невестами, а не бесприданницами. Сама подумай, что вас ждет без денег. Кем вы будете? Содержанками? Гувернантками? Служанками? А миллион ливров, не самая значительная сумма для наследника двух состоятельных родов, коим являюсь я, спасет вас от этой судьбы и подарит шанс обрести счастье в браке с человеком, который будет хотя бы не неприятен вам. Да что там миллион, два! Назови любую сумму. Я согласен на любую цену. За одну ночь с тобой.

Поначалу мне показалось, что Эдит вовсе не слушала меня, так сосредоточенно она вглядывалась в мое лицо. И что она хочет рассмотреть в моих глазах? А я в тумане её глаз могу только заблудиться, но никак не угадать мысли.

Я уже начал нервничать, не понимая её ответ. А она все смотрела, словно читала мысли, скрытые глубоко-глубоко в душе, которые я запрятал сам от себя. А были они о том, что, возможно, однажды распорядитель очередного королевского бала объявит какого-нибудь знатного богача преклонных лет и премерзкого нрава, прибывшего по личному приглашению Его Величества вместе с супругой, я привычно показно лениво поверну голову в сторону дверей с привычной маской равнодушия и легкого презрения на лице, скользну взглядом по прелестной фигурке молодой женщины, подниму глаза и узнаю в ней Эдит. Туман в её глазах заледенеет, а губы больше не будут улыбаться, лишь кривиться в усмешке, и в её взгляде отразятся бесконечные ночи, проведенные в ненавистных чужих объятиях, сальные взгляд и пошлые шуточки, преследующие ее со дня свадьбы, и тихое отчаяние, потому что даже Бог не желает сжалиться над ней и поскорее забрать в себе престарелого супруга-садиста. Я бы не выдержал этого…

Загипнотизированный её взглядом, я не заметил, как она приблизилась ко мне. В реальность меня вернули её руки, обвившие мою шею и потянувшие меня к её приоткрытым губам. Это было согласие!

Еще не до конца веря в свое счастье, я схватил её в объятия, рывком поднял на руки и, припав к губам, понес в спальню. Никогда не думал, что вместо того, чтобы самозабвенно наслаждаться желанной женщиной, с таким жадным вниманием буду стараться уловить ответ на поцелуй, на взгляд, на ласку. И что сердце будет одновременно приятно и болезненно сжиматься от каждой мимолетной искорки ее ответных чувств. Братья, наверное, сказали бы, что а миллион ливров-то можно и нежную страсть изобразить. Я не знал, так ли хорошо Эдит играет любовь или же она искренна, да и, положа руку на сердце, не хотел знать. Не сегодня. Не сейчас. Сейчас я хотел только утонуть вместе с ней в благоухающих свежестью простынях, оглушить самого себя её сладостными вскриками и окончательно пропасть в тумане её глаз.

Когда горизонт подернулся алой дымкой, я наконец нашел в себе силы выбраться из нашего грешного ложа. Эдит мирно спала около часа и все это время я не сомкнул глаз, любуясь ей. Какой же хрупкой и невинной она казалась! Никакое «холодное сердце» не выдержало бы.

Я чувствовал, что готов не то что до рассвета — до полудня! — ласкать её и пьянеть вместе с ней от наслаждения и вина (какое там Рен все расхваливал? Наше анжуйское? Подать в гостиную немедленно!). Но Эдит явно устала, и я решил дать ей отдохнуть. В конце концов нам предстояло еще расставить все точки над i в наших отношениях, однако от идеи с вином отказываться не собирался. В такую рань слуги, естественно, еще спали, да и было их здесь раз-два и обчелся, так что пришлось идти самому. Никогда еще так долго не собирал детали своего гардероба по спальне. Невольно вспоминалось, как моя прелестница срывала с меня камзол, наплевав на золотые застежки за две тысячи экю, как я сам чуть не разодрал в клочья собственную рубашку. Пуговицы разлетелись по всему полу, сапоги обнаружились в разных углах комнаты, запонки закатились под кровать, перевязь со шпагой преграждала вход в спальню, штаны невероятным образом спутались с женским нарядом. Наконец одевшись и приведя комнату в относительный порядок, я подошел к окну, чтобы распахнуть шторы… И увидел весьма ожидаемое: Габриэлла, с небольшим узелком вещей, тихо проскользнула к конюшням, прячась за каждым деревом. В тот же миг лестница на второй этаж тихо заскрипела под форменными сапогами Амадора. Так, похоже, у нас намечается семейный совет…