Когда я выползла из постели, на автоответчике мигал световой индикатор. Конечно, четырех часов сна маловато, но через час у меня выступление. Я нажала кнопку на аппарате и пошла чистить зубы, прослушивая сообщения.
— Кьяра, это Эл. Сними трубку, если ты дома. — Последовала пауза, мой брат ждал, пока я отвечу. — Кьяра, дело очень серьезное. Сейчас 4.30. Позвони мне на работу, я дежурю до полуночи. Это очень важно.
Я поняла, что дело действительно серьезное, и попыталась определить: то ли Рози наконец его бросила, то ли действительно произошло нечто экстраординарное. Господи, а вдруг мама заболела или папа? А может, кто-то из братьев пострадал при пожаре? Я мысленно проигрывала такие возможности. Если бы ушла Рози, то Эл сказал бы об этом в своем сообщении. Нет, случилось что-то важное, о чем мой брат не мог сказать по телефону.
Я схватила трубку, набрала номер.
— Четвертый участок, офицер Лаватини слушает. Чем могу вам помочь?
Голос его звучал уверенно и профессионально. Казалось, он в комнате рядом со мной. «Насколько это серьезно?» — спросила я себя.
— Эл, это Кьяра. Я прослушала твое сообщение, что случилось?
Голос его мгновенно изменился, в нем послышалась паника.
— Господи, я думал, ты никогда не позвонишь. Я весь день тебе звонил, не хотел оставлять сообщение, но все же пришлось.
— Эл, успокойся. Что случилось? Что-то с мамой или с папой?
— Хуже, — ответил он. — Сегодня у меня был детектив Джон Нейлор. Он задал кучу вопросов о тебе.
— Что?! — возмутилась я. Меня словно обдало жаркой волной. Я почувствовала, как горят лицо и уши.
— Кьяра, это не шутки. Во что ты там вляпалась? Он не очень разговорчивый, сказал только, что собирает информацию о тебе в рамках расследования, которое они сейчас проводят. Сестренка, я знаю то, что знаю. Если к нам прилетает полицейский, значит, дело серьезное.
Я медленно опустилась на сиреневое атласное покрывало, небрежно наброшенное на кровать. Как он посмел, черт побери! Какое он имеет право трогать мою семью, расспрашивать брата?
— Это имеет какое-то отношение к Леону Корвазе? Я прав? Поэтому ты звонила и расспрашивала меня о нем?
— Да, Эл, — созналась я. — Леона Корвазе нашли мертвым на квартире моей подруги.
— А к тебе это какое имеет отношение?
Хватка у Эла была бульдожья. Он взял след и не успокоится, пока не получит полного представления о случившемся. Если я расскажу ему слишком мало, он может примчаться сюда проверять ситуацию, если расскажу слишком много, он все равно примчится разбираться. Ни один из вариантов меня не устраивал.
— Эл, труп нашла именно я. Думаю, поэтому и попала в число подозреваемых. — Я решила, что Элу не надо знать ни о втором трупе, ни об исчезновении Арло, ни о моей аварии.
— Ты что-то скрываешь от меня, — понял Эл. — То, что ты обнаружила труп, еще не причина, чтобы собирать о тебе такую подробную информацию.
— Как будто я не знаю, — отозвалась я и глубоко вздохнула ради эффекта. — Но знаешь, местные копы совсем не такие, как в Филадельфии. Убийства случаются здесь редко, вот они и набросились.
Этого Элу было явно недостаточно.
— Тогда почему они не занимаются твоей подругой? Той, что была связана с Леоном.
— Она исчезла. Ее нигде не могут найти.
— Значит, ты — связующее звено. И полиция считает, что ты как-то замешана в этом. Ты ничего от них не скрываешь? Ты уверена? Кьяра, — продолжил Эл, словно читал мне лекцию, — ты обязана оказывать помощь полицейскому расследованию. Это единственно правильный путь, если хочешь, чтобы тебя оставили в покое.
— Конечно, конечно, Эл, ты прав, — согласилась с этим я. — А о чем тебя расспрашивал детектив Нейлор?
— Он уже знает очень много, — ответил Эл. — Поинтересовался, были ли у тебя какие-либо неприятности в детстве, как ты училась в школе. Отметки его не волновали, он их уже знал. В основном спрашивал об общественной работе. — Эл замешкался. — Он спрашивал про Тони. Хотел узнать, почему ты уехала из Филадельфии.
Только этого не хватало! Меня словно поместили в железные тиски и выжали все соки. Из всего, о чем мне не хотелось говорить, из всего, что могло сделать ситуацию еще хуже, Тони стоял на первом месте.
— И что ты сказал ему, Эл? — спросила я и затаила дыхание в ожидании ответа.
— Ну что я мог сказать ему? Полагаю, что многое он уже узнал сам. Все, кто работал с тобой, все, кто знал тебя, могли ему рассказать. Он побывал в клубе, где ты выступала.
— Понятно, — тупо произнесла я.
— Кьяра, ты знаешь, он неплохой, мне он очень понравился. Поверь, я разбираюсь в полицейских. Он просто нормально разговаривал со мной, а не отрабатывал версию.
— Да-да-да, конечно, он прекрасный человек, и он делает свою работу, но ты же прекрасно знаешь, что я не смогла бы убить человека. Им надо искать мою подругу, Дениз. Искать тех, кто способен на убийство. Нейлору прекрасно известно, что я не могла зарезать Корвазе, у меня просто не хватило бы сил. И самое главное, — продолжила я, — какое право он имел задавать вопросы о Тони?
— Полицейский имеет право задавать любые вопросы, если считает, что это относится к расследованию. Мягко говоря, Тони, как весьма сомнительная часть твоего прошлого, безусловно, может иметь к этому отношение. И вот что я тебе еще скажу: судя по словам Джона, ситуация, в которую ты попала, гораздо серьезнее, чем та версия, в которой ты пытаешься меня уверить.
— Джон? Так вы что, уже перешли на ты?
— Не надо так, Кьяра.
Эл забыл, что он всего лишь мой младший брат, но вел себя так, будто он по крайней мере мне отец.
— Вот что: через два дня я звоню Джону, и если ты к этому времени не выпутаешься, я буду вынужден рассказать все отцу. Достаточно плохо, что я ему до сих пор не рассказал, но не сделал этого только потому, что ты моя сестра. Даю тебе два дня на размышление.
— Да перестань, Эл, — заспорила я. — Зачем отцу вообще знать об этом?
— Я должен был бы позвонить ему уже сейчас. Предупреждаю: или ты разберешься во всем за эти два дня, или я обо всем расскажу отцу. А ты знаешь, как он к этому отнесется. Помнишь, как было с Тони?
Я хорошо помнила, как было с Тони, и такое фиаско больше не повторится. Я переехала в Панама-Сити именно для того, чтобы выбраться почти из такого же положения, в которое попала сейчас.
— Мне надо идти, Кьяра. На меня давно сержант смотрит, ему не нравится, когда мы по телефону ведем личные разговоры. Запомни: у тебя два дня.
Он повесил трубку прежде, чем я успела что-то возразить. У меня оставалось двадцать минут, чтобы принять душ и добраться до работы. Но как бы ни старалась, успеть я уже не могла. Значит, опоздаю, и Винсент Гамбуццо опять разозлится. Этого мне только не хватало. С моей точки зрения, во всем этом был виноват Джон Нейлор.
«Камаро» просто летел по дороге, быстро и бесшумно. И мне было плевать, поспевает за мной детектив Донливи или нет. Я опаздывала и была очень зла. Всю дорогу до «Тиффани» я мысленно вела разговор с Джоном Нейлором. Когда же Винсент Гамбуццо попытался прочесть мне нотацию из-за того, что я на полчаса опоздала, я просто прошла мимо него. Уж если ночь не задалась, то гори все огнем.
В гримерной я принялась сразу искать костюм, одновременно пытаясь успокоиться. Это сейчас я могла сделать. Одну сторону своей жизни я умела контролировать — мои танцы. Для того чтобы у публики повылезали глаза из орбит, я должна сейчас сосредоточиться: сесть, закрыть глаза и отвлечься от всего, думать только о выступлении. Но сегодняшним вечером времени на это уже не осталось. Я закрыла глаза и сделала пять глубоких вдохов, надеясь, что это сработает.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель пролезла голова Рыжика. Он пытался не смотреть на мой голый зад, но, как всегда, ему это плохо удавалось.
— У тебя пять минут, Кьяра, — сказал он и исчез за дверью.
Я надела длинное черное бархатное платье, подняла волосы кверху и заколола их. Сегодня я буду холодна и недостижима. Буду ждать, пока каждый мужчина в зале не начнет умолять меня. Буду их любовницей, их трепетной девственницей, их неосуществленной фантазией. Я буду всем сразу, одновременно. Буду дразнить, потому что я могу все.
Я прошла за сцену уже погруженная в предстоящее выступление. Перед тем как ступить на сцену, я увидела, что Винсент делает мне какие-то знаки, хочет что-то сказать, но я не обратила на него внимания и вышла на сцену. Что бы он ни собирался сказать, это может подождать. Сейчас мне предстоит работа, и я должна ее сделать и получить деньги.
Туман начал стелиться по сцене, обволакивать мое тело. Зазвучала музыка, медленный ритм которой отзывался в душах мужчин, уставившихся на сцену. Я шагнула вперед и окинула взглядом публику, выискивая тех, кто готов потратить большие деньги, тех, для кого я буду сегодня выступать, потому что их карманы набиты купюрами. А во втором ряду с хорошо знакомым мне напитком сидел Джон Нейлор.
Какое-то мгновение я отказывалась поверить своим глазам. Решила, что он просто привиделся мне, поскольку была на него очень зла. Но когда поняла, что это действительно он и рассматривает меня, я на какой-то миг застыла, но потом тут же продолжила выступление. В этот момент мстительная мысль пришла мне в голову.
Прожекторы метались по сцене. Не сводя глаз с Джона Нейлора, я подошла к самому краю. Музыка пульсировала. Я медленно стянула черную атласную перчатку и бросила ее прямо в детектива. Он едва уловимо поморщился, но потом его лицо снова стало непроницаемым, словно он решил, что если я осмелилась швырнуть ему перчатку, то точно так же спокойно он сможет вернуть ее назад. Мне понравилась такая реакция.
Некоторые стриптизерки любят репетировать выступление перед зеркалом, чтобы лучше оценить свое тело. Мне это никогда не помогало, не заводило, не придавало энергии. А вот мужской взгляд, когда мужчина уже у тебя на крючке, когда он откровенно хочет тебя и забывает обо всем, — это другое дело. Сейчас я раздевалась для Джона Нейлора, ожидая мгновения, когда он потеряет над собой контроль.
Он сидел за столиком, сжимая в руке стакан. Белоснежная рубашка подчеркивала загар.
Я завела руки за спину и расстегнула молнию, и платье медленно стекло к ногам черным бархатным озером. Перешагнув через это озеро, я встала перед публикой с широко раздвинутыми ногами, возвышаясь на тончайших шпильках. Бруно почувствовал, что страсти накаляются, и переместился на всякий случай ближе к сцене. Я опять посмотрела на Джона Нейлора. Наши взгляды встретились. Неторопливо я начала ласкать себя — сначала бедра, потом талию, грудь, шею, пока не дошла до заколки, сдерживающей волосы. Медленно обвела взглядом зал, потом посмотрела на Нейлора и быстрым движением вытащила заколку. Волосы каскадом упали мне на плечи.
Нейлор был по-прежнему невозмутим. Он небрежно поднес стакан к губам и сделал глоток, не сводя с меня глаз. Я медленно расстегнула застежку лифа. Продолжая поддерживать его руками на груди и не давая соскользнуть вниз, я шагнула вперед, к самому краю сцены, чтобы все лучше могли видеть меня и чтобы мужчинам из зала было удобно засовывать деньги мне под подвязки чулок. Я постаралась встретиться взглядом с каждым из присутствующих, а затем снова уставилась на Джона Нейлора.
— Вы хотите меня? — спросила я зал. В ответ раздался хор голосов, и мужчины бросились к сцене запихивать купюры мне под подвязки. Бруно еще ближе подвинулся к сцене, за ним маячил Большой Эд.
— Сними его! Сними его! — кричала разгоряченная публика.
— Вы правда хотите меня? — повторила я свой вопрос, но обращалась только к Нейлору. Его лицо сохраняло невозмутимость. Брови приподнялись, будто я чем-то его развеселила, но мне показалось, что на лбу поблескивают крошечные капельки пота.
Я лениво опустила руки, и лиф соскользнул на пол, обнажая грудь с черными блестящими наклейками на сосках, с самыми маленькими из тех, что использовались на выступлениях. Пора, пора приступать к завершающему аккорду.
Мужчины окружали язык подиума, лица их расплывались в тумане, стекающем со сцены в зал. Я встала на колени перед ними, сжала ладонями груди, затем отвела локти назад для равновесия и выгнулась дугой, грудью в зал.
На какое-то мгновение я забылась. Представила, что подхожу к Джону Нейлору и позволяю ему прикоснуться к моему телу. Этого мне было достаточно, чтобы почувствовать, как электрический разряд словно пронзил меня и наполнил чувствами, которые я не хотела признавать.
Резким движением я поднялась. Взглядом отыскала в зале Джона Нейлора и увидела в них перемену. На один только краткий миг завеса подозрительности и профессионального долга упала с его глаз, и я прочитала в них обещание. И тут же его лицо приняло прежнее выражение.
Сердце мое бешено колотилось. Я одной рукой собрала волосы и подняла их вверх. Музыка звучала все громче, лучи прожекторов метались по залу, высвечивая зрителей, и затем снова скрещивались на мне. Я незаметно взглянула на Рыжика, он кивнул: «Пора!» Чуть откинув голову назад, я соблазнительно облизнула кончиком языка губы и застонала. Мужчины как один потянулись ко мне. И в этот миг Рыжик выпустил на сцену огромное облако тумана. Когда туман рассеялся, меня на сцене не было.
Бруно и Большой Эд следили за порядком в зале, а я накинула кимоно и направилась в гримерную. Мне пришлось потратить немало сил, чтобы пробить равнодушие Джона Нейлора. Сейчас я чувствовала себя обессиленной.
В коридоре за сценой меня поджидал Винсент Гамбуццо, как всегда, в темных очках. Челюсть его дергалась заметнее, чем обычно.
— Какого черта ты это сделала? — спросил он. Между пальцами он сжимал зажженную сигару.
— Не понимаю, о чем это ты? — удивленно спросила я, пытаясь обойти его.
Винсент схватил меня за рукав и развернул к себе лицом.
— Ты и этот коп. Что это ты для него вытворяла? Ты что, совсем голову потеряла? Он же может вообще прикрыть нас. Стоит ему только заявить, что у нас неприличные выступления, и все, нам крышка. Только этого мне не хватает! — кипел он.
— Винсент, успокойся. Посмотри, по нему сейчас незаметно, что он хочет закрыть нас. Он никогда этого не сделает, и сказать почему? Потому что я знаю мужчин, это моя работа, а ты должен доверять мне.
Челюсть его стала дергаться чуть реже.
— Ты думаешь, я решила проститься с работой? Я хотела показать ему, что знаю границы, но испугать меня нелегко.
Винсент переминался с ноги на ногу.
— Не знаю, что происходит, Кьяра, — пожал он плечами. — Но мне это не нравится. Говорю, избавься от полицейских. Сделай так, чтобы они здесь не появлялись. Ты меня поняла? Даю два дня.
Я оттолкнула его и прошла к себе в гримерную. Не надо мне напоминать, что часы идут. Я слышала их тиканье все громче и громче.