Сука-любовь

Мой скутер так и стоит возле двери Хоуп. Я отдала его ей, но сомневаюсь, что она когда-нибудь станет учиться ездить на нем. Хотя, и надеюсь на это. Ее жизнь станет гораздо легче и, возможно, она, наконец, выберется из скорлупы.

Свет не горит ни в одном окне. Весь район спит.

В моей квартире пахнет сыростью, будто она была заперта целую вечность. Я открываю окна, переодеваюсь в ночную рубашку и, как только голова опускается на подушку, засыпаю.

Меня будят детские голоса. Даже будучи сонной, я знаю, кому они принадлежат — детям Шеймуса. Кира поет, а Рори жалуется на то, что ему в ланч-бокс положили салат. Я лежу несколько секунд и просто слушаю их, радуясь тому, что Шеймус смог вернуть своих детей. А потом выбираюсь из кровати и незаметно выглядываю в окно, чтобы хоть глазком увидеть его и ребят.

Но вижу не Шеймуса. А его бывшую жену.

Они явно собираются в школу — у детей за плечами рюкзаки, а в руках ланч-боксы. Может, она переехала с ними в Калифорнию? Или навещает их по будням, а не по выходным? Все возможно. Главное, что в пользу Шеймуса. Я счастлива за него. И за детей.

Я уже собираюсь вернуться в кровать, как замечаю, что кто-то спускается по лестнице. Осторожные движения. Трость и потрепанные «мартинсы». Я медленно перевожу взгляд выше. Джинсы. Темно-синий свитер. И, наконец, голова с темными и такими мягкими волосами. Шеймус. Черт возьми. Он выглядит даже лучше, чем я его помню.

Мне хочется открыть дверь.

И пригласить его во внутрь.

Сорвать с него одежду.

И чтобы он раздел меня.

Я снова хочу почувствовать «НАС».

Очень хочу.

Но не могу.

Он собирается на работу. Я не знаю окончания истории с опекой, поэтому не стану рисковать и встречаться с ним.

В обед я навещаю Хоуп.

— Ты вернулась. — Она выглядит удивленной. В хорошем смысле этого слова, что очень не похоже на нее.

— На несколько дней. Как у тебя дела? — Не знаю, как это объяснить, но Хоуп выглядит другой. Здоровее. И не такой бледной, как раньше. Будто бывала на солнце. Ее волосы чистые и собраны в хвост.

— Хорошо.

Она просит меня остаться и посмотреть с ней любимое кино, как раньше. Я соглашаюсь. Мы едим тосты и яблочное пюре, а потом играем в настольную игру.

В четыре часа она объявляет:

— Мне нужно уходить. Хочешь со мной? — Хоуп подходит к двери и надевает шлепки.

— Куда ты собираешься? — удивленно спрашиваю я, потому что она никогда не выходит на улицу днем.

— Помочь подруге Миранде приготовить ужин, — совершенно обыденным голосом отвечает она.

— Миранде? — Бывшей жене Шеймуса? У меня внутри все переворачивается. Жаль, что я не могу повернуть время вспять, чтобы не задавать этот вопрос. Но следующие слова Хоуп разрывают мое сердце на части.

— Миранда живет с Шеймусом. Они семья.

Мне хотелось бы выглядеть храброй и стоически принять эту новость. Он не мой. И никогда не был моим. Он много лет принадлежал ей. У них есть общее прошлое. Дети. Мне стоит порадоваться за него.

Но я не могу. Мне хочется стучать головой об стену и кричать.

Не сказав ни слова, я выхожу из квартиры Хоуп. Она даже не замечает этого и уже поднимается по лестнице. Я закрываю дверь и внезапно замечаю конверт с именем Шеймуса, который я попросила передать ему. Он так и лежит на полу, заваленный рекламными брошюрами. Что ж, учитывая новости, это к лучшему.

Вернувшись в квартиру, я опускаюсь на пол и плачу. Оплакивая мужчину, на которого у меня нет прав. Родителей, которых никогда не найду. И квартиру, которую придется покинуть через несколько дней. Неожиданно демон, которого мне удалось победить много лет назад, начинает когтями прокладывать себе путь к свободе.

Я качаю головой, повторяя: «Нет, нет, нет, нет, нет. Я победила. У тебя нет надо мной власти. Я сильнее тебя!»

Я хочу уколоться.

Очень хочу.

Я ничего не вижу сквозь слезы.

И не слышу из-за голосов, звучащих в моей голове.

Я должна уйти.

Сейчас же.

Быстро собираю сумку и выхожу на улицу.

Молясь о том, чтобы найти в себе силы.

Я не знаю кому звонить. Меньше всего мне хочется быть обузой. Но я не желаю становиться одной из цифр в статистике. Я слишком долго боролась, чтобы стать «чистой». И пообещала себе никогда не возвращаться к наркотикам. Я вытаскиваю из сумки телефон, который тоже отключат через несколько дней, и звоню Клодетт. Она единственный человек, которому я могу признаться. Она уже помогла мне один раз справиться с этим демоном.

— Алло, — отвечает она.

Я делаю глубокий вдох и быстро произношу:

— Я хочу уколоться. Прямо сейчас. — Я снова начинаю рыдать. — Мне нужна помощь. Я не справлюсь сама, Клодетт. Я недостаточно сильная для этого.

— Фейт, милая, послушай меня. Ты сильная. Тебе не нужны наркотики. — Она говорит спокойно, но в ее голосе чувствуется дрожь. — Где ты?

— Иду на пляж. — Я не знаю куда еще идти.

— Что бы ты не делала и куда не шла, не вешай трубку. Ты слышишь меня?

— Слышу, — хлюпнув носом, отвечаю я.

Час спустя я подхожу к дверям приюта для бездомных. По словам Клодетт, он предлагает и психологическую помощь.

Меня встречает мужчина за сорок, который представляется Бенито. У него седые волосы и мудрые глаза, видевшие тысячи разных историй. Выслушав мою проблему, он просит оставить сумку в его кабинете и следовать за ним.

— Сначала тебе нужно поесть.

Все столики заняты мужчинами и женщинами в разных стадиях запущенности и бродяжничества. Я пытаюсь отказаться, потому что ела несколько часов назад с Хоуп, но он ничего не хочет слышать.

— Ужинай, а потом мы поговорим.

Я сдаюсь.

Позже Бенито говорит мне:

— Ты была достаточно храброй, чтобы поделиться со мной своей историей, поэтому позволь мне рассказать свою. Думаю, что тебе стоит ее услышать. Я сидел на героине пятнадцать лет. И большую часть этого времени прожил на улице. Семья отказалась от меня, потому что я обманывал и обкрадывал их. Я поставил наркотики выше своей семьи. Предпочел кайф всему остальному. Так было пока у меня не случилась передозировка. Я очнулся в больнице и мне сказали, что я не только практически потерял жизнь, но у меня положительный анализ на СПИД. Не многие слова, способны задеть тебя так, как эти. Каждый наркоман когда-нибудь получает свой «звоночек». Повезет, если этим «звоночком» не становится смерть. Мне повезло. Одновременно с этим в мою жизнь вернулся младший брат, которого я не видел пять лет. Он устроил меня в реабилитационный центр. Мой младший брат спас мне жизнь. С тех пор я никогда не принимал наркотики. Это было двенадцать лет назад. Долгое время я носил в себе чувство вины. Но потом понял, что во мне есть потенциал и у меня есть, что предложить миру. Как и всем. В общем, если коротко, то я вижу в тебе себя. Мне нравится твой дух. Ты поборола свою зависимость. В тебе столько потенциала, Фейт. Тебе просто нужно немного помочь.

— Но я чуть не сорвалась сегодня после трех лет. — Я не чувствую себя достойной помощи, которую он предлагает.

— Самая главное, что не сорвалась. У тебя была потребность, но ты с ней справилась. И в глубине души я верю, что если бы у тебя в руках оказались наркотики, ты бы отказалась от них. Ты бы боролась. Потому что молодая женщина, которая пришла сюда за помощью, — борец. Борец с добрым сердцем. Идеальное сочетание. — Его слова звучат убедительно.

И когда я опускаюсь на кровать в женской комнате, то чувствую себя убежденной. Демон ушел. Убежал. Вот только я пока все еще безработная и бездомная.

Глава 53

От «ПАЙН-СОЛ¹⁹» у меня болит голова

Миранда

Настоящее

Скажи мне кто, год назад, что я буду руководить приютом для бездомных, я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Никаких премий. Зарплата — гроши. Убогое здание. Но, самое главное, это работа требует сострадания и жалости — языка, на котором я не могу говорить.

Сегодня мой первый день работы. Я захожу в здание и меня окутывает запах — смесь затхлого помещения и людей. Голос в моей голове пронзительно кричит о том, что нужно развернуться и уйти домой.

На данном этапе жизни я постоянно задаю себе вопросы. Самый главный: «Почему я пытаюсь измениться?»

Можно было бы солгать и сказать, что ради себя самой. Чтобы стать лучшим человеком. Но это невозможно, учитывая мое прошлое.

Ради детей? Да, у нас потихоньку налаживается связь и мне нравится проводить с ними время, но дело не в них.

В глубине души я знаю, почему делаю это. Ради Шеймуса. Мне не нужен пропуск в рай, моя судьба предрешена в этом вопросе. Даже Шеймус не сможет помочь мне избежать ее. Просто я… люблю его. Знаю, моя любовь не такая, как у других людей. Она приправлена эгоистичностью, отвращением к самой себе и немного ревностью. Но она живет во мне и жаждет почувствовать его прикосновение или восхищенный взгляд, услышать слова любви и преданности. Боже, как же я скучаю по этому. Я знаю, что игры больше не помогут. Я столько лет потратила на них, думая, что одерживаю победу. А на самом деле, постоянно проигрывала и теряла. Теряла его.

Поэтому я здесь. Ради второго шанса с ним. А не потому, что мне нравится работа.

Эта некоммерческая благотворительная организация находится на грани банкротства. Моя работа заключается в том, чтобы найти финансирование и добиться ее выживания и процветания. Я рассматриваю это как возможность проявить креативность. Нужно разработать план, который заставит компанию работать, как по маслу. Это вызов. И я готова принять его.

Мне представляют работников, большая часть которых волонтеры. Они готовят еду, убираются, поддерживают порядок, занимаются вопросами охраны и материальными пожертвованиями, такими как одеждой, едой, предметами гигиены. Они — движущая сила этого поезда. Осмотрев все, я прихожу к нескольким выводам. Во-первых, нужно купить другую одежду для работы. Брючный костюм за пять тысяч долларов не вызовет ко мне уважения у человека в старых потертых и выцветших джинсах. Во-вторых, запах «Пайн-Сола» вызывает у меня головную боль. Я никогда не была в «Костко», но по дороге домой заезжаю в магазин и забиваю багажник моющими средствами, которые не пахнут лимоном, антисептиком или чем-то искусственным. В-третьих, Бенито, который руководит работой с кризисными ситуациями, хороший человек. Надеюсь, он пока не понял, что я сука, потому что он нужен мне, чтобы изменить это место.

Глава 54

За попытку медаль не дают

Шеймус

Настоящее

Сегодня тело плохо слушается меня. Вот уже неделю болят ноги и стучит в голове, а сегодня к этому добавилось головокружение. У меня плохое настроение и я раздражен.

Дети уже в кроватях. Мне и самому пора спать, но сначала нужно переговорить с Мирандой.

Она сидит на диване, потягивая вино. Я устраиваюсь напротив нее и начинаю разговор.

— Как твоя новая работа?

— Все нормально, — медленно кивает Миранда.

— Вот и хорошо. Твое время почти вышло, Миранда. Я хочу, чтобы ты переехала к концу недели.

Она снова медленно кивает, словно обдумывая что-то и планируя. Я знаю этот взгляд.

— Я собираюсь купить дом и хочу, чтобы вы с детьми переехали ко мне.

У меня перехватывает дыхание от злости. Наверное, не стоило сегодня заводить этот разговор. Я закрываю глаза и категорично отвечаю:

— Нет.

— Но так будет проще для всех. Ты сможешь сэкономить деньги. И мы все будем вместе.

На долю секунду ее предложение кажется мне разумным: удобство и экономия. Но меня отрезвляют последние слова: «Мы все сможем быть вместе».

— Нет, Миранда. У тебя будет твое место, а у меня свое.

— Но я пытаюсь, Шеймус, — мягко произносит она.

— Я знаю это. — Звучит не слишком убедительно, но сегодня я не способен на большее.

— Тогда, почему ты нет?

Я пытаюсь расшифровать ее слова.

— Что «нет»?

— Почему ты не пытаешься?

— В этом вся моя чертова жизнь, Миранда. Я постоянно пытаюсь, — громче, чем следовало бы, восклицаю я. — Пытаюсь быть хорошим отцом и человеком. Пытаюсь быть терпеливым и принять свое тело и болезнь. — Я мог бы продолжать и продолжать. — В этом и состоит жизнь — в постоянных попытках. За это не дают медаль. Это само собой разумеется. И ожидается от каждого человека.

Ей удается сохранить на лице маску равнодушия, но я знаю, что Миранда хотела услышать совсем не это.

— Подумай о детях. Они рады, что мы сейчас живем под одной крышей.

Я качаю головой.

— Дети рады, потому что у них теперь есть оба родителя. Они всегда этого хотели. Черт, да я сам мечтал об этом. Отношения между родителями и детьми определяет не родство, а общение. А это возможно и из разных домов, особенно если они всего лишь в нескольких милях друг от друга.

Миранда ничего не отвечает. Я встаю, пока она не решила продолжить дискуссию.

— Ты должна съехать до конца недели. Спокойной ночи.

Я знаю, что она планирует: думает, что я не стану устраивать противостояние, если она не съедет. Так называемый, пассивно-агрессивный подход. Но я самолично закину ее вещи в машину и отвезу в гостиницу. Я покажу ей, каким агрессивным может быть этот пацифист.

Глава 55

В тебе я вижу себя

Фейт

Настоящее

— Фейт, можно тебя на минутку? — отвлекает меня Бенито от мытья полов в столовой.

— Конечно. Что-то случилось? — Я переживаю, что меня попросят уйти из-за того, что я вчера устроилась на работу. Но я не смогу снять новую квартиру пока не накоплю денег.

— Слышал, что ты вчера получила работу? — спрашивает он.

— Да. Официанткой в вечернюю смену в закусочной. Выхожу завтра в пять часов. — Пожалуйста, не проси меня уходить. Пожалуйста, не проси.

Он по-доброму улыбается мне и я расслабляюсь.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— У меня есть к тебе предложение, но я пойму, если ты теперь откажешься. Мы с братом открываем через несколько недель пекарню. Он всегда мечтал об этом. Я бы хотел взять тебя к нам на работу.

— Что?

Его улыбка ширится и я не могу не улыбнуться в ответ.

— Я хочу взять тебя к нам на работу.

— Но я не умею печь. Ну, если не считать хлебного пудинга. И шоколадного торта.

— Мой брат сам будет печь. Но ему нужен дружелюбный и компетентный продавец. Его жена будет работать с понедельника по среду, а ты с четверга по субботу, начиная с пяти часов утра и до двух дня. Что скажешь?

Я энергично киваю головой.

— Да. Да! Да, пожалуйста. Спасибо. Большое спасибо. — Я крепко обнимаю его, а он смеется.

— Не за что, Фейт. И вот еще что. Я живу с братом. Они переоборудовали цокольный этаж и сделали из него три небольшие спальные комнаты, которые сдают за четыреста долларов в месяц, включая коммунальные услуги. В эти выходные у них освобождается одна комната. Если хочешь, я могу дать тебе адрес.

Я жду, что он сейчас скажет, будто это была шутка. Но шутка в том, что у меня нет четырехсот долларов. Я пожимаю плечами.

— Это очень мило с твоей стороны, но у меня нет денег. Мне понадобиться пару недель, чтобы заработать их.

— Я знаю. Мой брат в курсе твоей ситуации и разрешает оплатить проживание, когда у тебя появятся деньги.

Меня всегда искренне поражает чрезмерная доброта. Может быть потому, что это большая редкость. Или потому, что ты просто оказываешься не готов к ней. Подобные вещи лишают меня равновесия и каждый раз заставляют опуститься на колени. Я со слезами на глазах снова обнимаю его и плачу на плече. А потом отпускаю и смотрю ему в глаза.

— Почему? Почему я?

— Помнишь нашу первую встречу? После ужина мы разговаривали и я поведал тебе свою историю? — задумчиво произнес он.

Я киваю. Никогда не забуду тот вечер.

— В тебе я вижу себя. Помимо этого, я наблюдал за твоей работой в приюте всю неделю: ты ни на что не жаловалась и справлялась со всем с улыбкой на лице. Ты была добра к другим и никогда не осуждала их. Как я уже говорил, в тебе есть большой потенциал, которому только нужно помочь раскрыться.

Я вспоминаю слова Клодетт о супергероях, которые находятся среди нас и которые способны заставить любого почувствовать себя особенным. Бенито определенно такой же бэтмен-ангел, как и Клодетт. И этого оказывается достаточным, чтобы тут же принять его помощь.

— Я согласна на комнату. Спасибо.

Он пишет адрес дома и булочной и вручает мне листок бумаги, в котором сосредоточены надежда, обещание и новая жизнь.

— Спасибо еще раз.

Глава 56

Никто не смеет посягать на мое

Миранда

Настоящее

Я ревнивый человек. Как и многие люди. Большую часть времени я в той или иной мере испытываю ревность. Она может быть направлена на человека, который стоит в очереди в «Старбаксе» впереди меня и с которым флиртует симпатичный бариста. Или на двадцатилетнюю бегунью с идеальном телом, которое напоминает о том, что моя молодость осталась позади и теперь остается только пытаться сохранить былую красоту. Или на Бобби Флая, который просто ас в готовке. Я ревнивая.

Но когда я вижу эту женщину, меня охватывает ярость.

Это она. Фейт. Боже, даже ее имя вызывает у меня желание сжать руки в кулаки и накоутировать ее. Фотографии, на которых Шеймус обнимает ее и целует выжглись на моей памяти. Встретиться с ней лицом к лицу было ужасно: безупречная сияющая кожа, ярко-голубые, будто отфотошопленные глаза, растрепанные волосы, которые только придают ей сексуальности, молодое идеальное тело, от которого не откажется ни один мужчина и чертов милый характер. Красивая и приятная; да будьте прокляты те, кто сотворил этого маленького ангела. Из-за нее я чувствую себя в аду.

Мне удалось разлучить ее с Шеймусом с помощью лжи. Это было не сложно. В конце концов, она была стриптизершей. Нет, я не виню ее в этом. Если бы у меня было такое тело и сиськи, я тоже была бы не прочь показать их всему миру. Но она точно не была проституткой. Я заплатила нескольким мужчинам, чтобы они сделали ей щедрые предложения, но она их отвергла. Поэтому мне пришлось солгать.

Но что Фейт делает в приюте для бездомных? Хоуп сказала, что она уехала. Как мне вернуть Шеймуса, если она снова начнет крутиться вокруг него?

Черт побери.

Чем дольше я стою и смотрю на нее, тем сильнее злюсь. Мне очень хочется ударить ее. У меня был хороший день. Во время обеда с главным благотворителем, я выбила из него пожертвование на шестизначную сумму. Сегодня утром нам удалось накормить на пятьдесят человек больше. И, как оказалось, в джинсах моя задница выглядит просто фантастически.

Я иду в кабинет и вызываю к себе Бенито.

— Что тут делала Яркая Радуга²⁰?

— Что? — Я в курсе, что в деловом мире вежливость — его неотъемлемая часть. Но все, кто когда-то работал под моим началом знают, что мне на нее наплевать. Вот и Бенито сейчас это поймет.

— Девушка с дредами. — Они уже не такие яркие, как несколько месяцев назад, когда я впервые увидела ее.

— Ах, Фейт?

— Да, Фейт.

— Она живет здесь уже несколько дней пока устраивается на работу и ищет квартиру. — Бенито всегда отвечает уважительно, как профессионал.

И от этого мой следующий вопрос кажется еще грубее.

— Что за дерьмо? Ты шутишь?

Он недоуменно хмурит лоб.

— Нет. А в чем проблема?

— Она спала с моим мужем, — говорю я скорее сама себе, чем ему, но он все равно отвечает.

— А вы были женаты? — Я вижу, что ему неловко.

— Он мой бывший муж. А она спала с ним пока я думала, что замужем за другим мужчиной. — Я встряхиваю руками, потому что это звучит нелепо. — В общем, долгая история и у нас нет на нее времени.

Он медленно кивает, все еще ничего не понимая.

— Спасибо за информацию, Бенито. Можешь возвращаться к работе.

У меня кипит мозг. Я уже много месяцев не была в такой ярости. Она только что посягнула на мое. Никто не смеет делать этого. А уж особенно красивая молодая девушка, которая трахалась с моим бывшим мужем.

Как же мне ненавистно это слово... бывший муж. Я пытаюсь отрицать его, но не могу. Оно кажется таким стойким, жестким и незыблемым.

Глава 57

Мне не нужно засыпать, чтобы мечтать

Шеймус

Настоящее

После школы мы с детьми идем на пляж. Я постоянно замечаю за собой, что выискиваю в толпе Фейт. Надеюсь, что увижу ее, стоящей на коробке из-под молока и предлагающей бесплатные объятия. Но Фейт не оказывается на месте, и я начинаю ругать себя за то, что не стал удерживать ее. Хотя, у меня все равно не было выбора. Либо она, либо дети. Поэтому приходится мечтать о ней. Каждую ночь. Мне не нужно засыпать, чтобы мечтать. Но в последнее время я обнаружил, что нуждаюсь в фантазиях, чтобы заснуть.

Сегодня пятница. На выходных Миранда должна съехать. Вечером мы вместе с детьми посмотрели фильм по телевизору. Ребятня ела попкорн. Миранда выпила стакан вина, а я несколько бутылок пива, молчаливо празднуя ее переезд. Ну не кричать же: «Да! Наконец-то!» Это было бы некрасиво. Проще напиться и повторять эти слова про себя.

Уложив детей спать, я начинаю мечтать о Фейт. Я скучаю по ней: вспоминаю ее улыбку, глаза, как она заставляла меня смеяться и принимала таким, какой я есть, со всеми недостатками. Но сегодня я прокручиваю в памяти нашу последнюю ночь: то, какой была на вкус ее кожа и звуки, которые она издавала. Все было идеально.

Мне нужно на свежий воздух. Наверное, я слишком много выпил.

Или же недостаточно.

Как будто услышав мою последнюю мысль, на улицу выходит Миранда.

— Кажется, тебе не помешает это. — В руках у нее бутылка текилы и две стопки.

Я колеблюсь, потому что не хочу напиваться. Хотя… Да, ты же, наконец, уезжаешь!

— Спасибо.

Она разливает текилу, и я быстро выпиваю ее. Миранда наливает еще две стопки и говорит:

— За будущее.

— За будущее, - бурчу я в ответ и молча добавляю: «И за твой отъезд». После чего опираюсь на перила и смотрю на скутер Фейт. Текила начинает смешиваться с пивом: перед глазами все расплывается, а в ушах шумит.

- Еще одну, — предлагает Миранда.

Я качаю головой. Не хочу больше пить. Хочу вернуться в квартиру, снять одежду, забраться в кровать и мечтать о Фейт.

Она все равно наливает. Я возвращаю ей пустую стопку и, пошатываясь, иду в свою комнату. Раздеваясь, вижу перед собой Фейт. Обнаженную. И такую прекрасную. Забравшись в кровать, обхватываю член рукой и представляю себе, что это ее пальцы ласкают меня. Не проходит и нескольких минут, как я кончаю. Но все равно продолжаю фантазировать и мечтать, пока не оказываю в царстве сновидений.

Она лежит на мне. В комнате темно. Я не вижу ее, но чувствую, как она прокладывает дорожку поцелуев вдоль груди к шее.

— Поцелуй меня, — молю я.

Она выполняет мою просьбу, задействуя губы, язык и зубы. Медленные, томные движения языка. Зубы, игриво прикусывающие мою нижнюю губу. И такие мягкие, нежные губы.

— Я скучал по тебе, — шепчу я между поцелуями. — Я так по тебе скучал.

Почувствовав, как ее обнаженное тело трется о мое, я, наконец, просыпаюсь.

— Я тоже скучала по тебе.

Я замираю. Я мечтал о том, чтобы Фейт сказала мне это.

Но это не Фейт.

И не сон.

Это чертов кошмар.

Я сталкиваю ее с себя, спрыгиваю с кровати и включаю свет.

На моей постели лежит обнаженная Миранда.

— Господи Иисусе, — бурчу я, пытаясь найти на полу боксеры. Этого не может быть. — Убирайся.

Она ухмыляется и прикрывается простыней.

— Ты принял меня за другую. — Это не вопрос, а утверждение, в котором чувствуется смущение и сожаление.

Я смотрю ей прямо в глаза и киваю.

— Я пьян. Нахожусь в собственной спальне. И представлял себе другую.

— Фейт?

Я снова киваю.

— Что в ней такого, Шеймус? Что? — Я думал, что эти слова прозвучат жалобно и жалко, но, судя по всему, Миранда, наконец, поняла, что между нами все кончено и второго шанса не будет.

Я не хочу обсуждать это, учитывая ее и мое состояние, но боюсь, что если не отвечу сейчас, то мы вновь вернемся к этому вопросу, потому что Миранда очень настойчивая.

— Все дело в сердце. Оно руководит ее действиями: каждой улыбкой, словом и прикосновением. Ты даже не представляешь, что чувствует человек, когда принимает все это.

Миранда откидывает простынь, сползает с кровати и натягивает ночную рубашку.

— Представляю. Она — это ты. — С этими словами она выходит из комнаты.

Может, в этом виноват алкоголь, но мне ее жалко. Черт возьми, когда дело касается Миранды, ненависть все же предпочтительнее.

Глава 58

Родитель – это не тот, чья кровь течет в ребенке

Шеймус

Настоящее

Миранда с риелтором смотрят дом. Она взяла с собой детей, что было разумным, ведь согласно новому соглашению об опеке, над которым работает мой юрист, половину времени они будут жить с ней. Миранда решила приобрести дом в этом же районе для удобства всех нас. Меня это очень удивило, но я благодарен ей. Очень благодарен. У нас уже есть письменное согласие Миранды на изменение соглашения, осталось доработать детали.

Сегодня суббота и я не знаю, чем заняться. В квартире слишком тихо. Мне не нравится проводить время без детей. Это пугает меня, потому что сразу вспоминаются прошедшие месяцы. Я больше никогда не хочу проходить через подобное.

Меня спасает стук в дверь. Я открываю ее, но тут же хочу захлопнуть.

— Шеймус. — В его голосе слышится одновременно официальность и дружелюбие, которое кажется совершенно не к месту.

— Лорен.

— Знаю, это неожиданно. — Он бледен и выглядит худее, чем несколько недель назад.

Я киваю.

— Полагаю, вам нужна Миранда. Но ее нет. Она вернется после обеда.

— Вообще-то, я хочу поговорить с тобой. — Его глаза с сожалением смотрят на меня.

— Хорошо, — отвечаю я, совершенно ничего не понимая. — Заходите.

Он садится на диван и ставит кожаный дипломат на пол возле ног. Ему явно неуютно. Он внимательно изучает комнату, подмечая все детали. Лорен оценивает меня, я это чувствую. Да пошел он со своим чувством превосходства.

— Шеймус, я перейду прямиком к делу. — Такое чувство, будто со мной разговаривает кто-то из администрации на работе, когда им нужно сообщить плохие новости, и эмоционально они уже отдалились от проблемы.

— Я ценю это. — Пусть уже говорит, а то я начинаю нервничать.

Он откашливается, переставляет дипломат на кофейный столик и открывает его.

— Сядь, пожалуйста. — Лорен смотрит на меня и его глаза говорят, что все серьезно.

— Я лучше постою, — возражаю я. Мне хочется сесть, но я упрямо бросаю ему вызов.

Он опускает взгляд, недовольный моим решением.

— Хорошо. Я начну. После ухода Миранды, у меня через несколько дней случился сердечный приступ. За ним последовали три операции. Врачи сказали, что мне очень повезло.

— Мне жаль. — Не знаю, почему я сказал это.

Он кивает.

— Спасибо. Будучи при смерти, я переоценил свою жизнь и приоритеты. Решил выйти из бизнеса и уйти на покой. Я собираюсь продать дом, чтобы путешествовать по миру. Надеюсь, что найду место, которое окажется мне по душе и осяду в нем.

— Без обид, но я не понимаю, зачем вы приехали в Калифорнию, чтобы сказать мне об этом. — Я не хочу показаться грубым, но все это не имеет смысла. Подобные разговоры ведутся с друзьями и членами семьи. Я не принадлежу ни к тем, ни к другим.

—Я должен кое-что исправить перед тем, как уехать. — Его глаза с сочувствием смотрят на меня.

Я снова начинаю нервничать.

— Что?

В следующий момент он произносит то, к чему я оказываюсь совершенно не готов.

— Кира моя дочь.

Что? Он прав, мне нужно сесть. Я падаю рядом с ним и зажимаю голову в руках. Этого не может быть.

— Пожалуйста, скажи, что это жестокая шутка.

— Мне жаль, Шеймус. Я знал, что Миранда никогда не расскажет тебе об этом. И хотел сделать все правильно.

— Правильно? Правильно? Как, черт возьми, ты можешь сделать все правильно. Кира моя дочь. Я люблю ее. — Слезы застилают мне глаза.

— Я знаю. И ты прав, она твоя дочь. Может, в ней и течет моя кровь, но ее отцом был, и всегда будешь являться ты. — Он засовывает руку в дипломат и вытаскивает стопку бумаг. — Я знаю, что твое имя итак значится в ее свидетельстве о рождении, но вот тест на отцовство. Я бы хотел, чтобы ты оформил удочерение на случай, если Миранда попытается забрать ее у тебя. Она может быть очень коварной, а я не смогу жить с чистой совестью зная, что мог, но не защитил Киру. Я хочу уехать, зная, что она твоя.

— Как давно ты знаешь об этом? Как давно об этом знает Миранда?

— Мы оба были в курсе с самого начала ее беременности. Тест на отцовство был сделан сразу после рождения Киры.

— Что за ерунда? — шепчу я. Я разговариваю сам с собой. С ним. И с Мирандой, хотя ее и нет в комнате. Я разговариваю с Богом, в которого не верю, потому что он не позволил бы подобному дерьму случиться.

Лорен выходит на несколько минут, оставляя меня наедине с шоком. Когда он возвращается, я поднимаю на него взгляд и спрашиваю:

— Что тебе нужно? Ведь тебе что-то нужно, не так ли?

— Я хочу умереть с чистой совестью. Я совершил много вещей, о которых сожалею сейчас. Много вещей, которые не могу изменить. Но это… могу. Кира заслуживает такого отца, как ты. Я никогда не хотел детей, Шеймус, но она прекрасный ребенок и это целиком благодаря тебе.

У меня столько вопросов, но я не могу сложить буквы в слова, чтобы задать их.

— Ты хочешь, чтобы Кира знала об этом?

Он качает головой.

— Нет. Она любит тебя. Я не хочу усложнять ваши отношения.

Я беру со стола бумаги.

— Значит, я подписываю их, ты уходишь и никогда не возвращаешься?

— Да, — искренне отвечает он.

— Что, если Кира когда-нибудь узнает об этом? У Миранды длинный язык. Что, если она захочет познакомиться с тобой? Или возникнет проблема со здоровьем и нам нужно будет связаться с тобой?

— Вы с Кирой всегда можете сделать это при необходимости. В ином случае, я предпочитаю, чтобы она никогда об этом не узнала.

Мне хочется назвать его дураком. Ну, кто так поступает? Кто позволяет другому человеку воспитывать своего ребенка. Но я тут же вспоминаю тех детей, которых мне приходилось консультировать за время работы; детей, чьи родители не хотели их или жестоко обращались с ними. И тех, кого воспитывали приемные родители, которые безумно любили их. Родитель — это не тот, чья кровь течет в ребенке, а тот, кто любит его. И точка.

— Кира всегда будет в моем сердце. Бумаги этого не изменят.

— Я знаю, Шеймус. И благодарен тебе.

— Я бы хотел, чтобы мой юрист изучил документы перед тем, как я подпишу их. — Никогда не буду ничего подписывать без его одобрения.

— Я ожидал этого! Просто отправь их в мой офис, как закончишь.

— Я верну их через несколько дней, если все нормально. Если нет, то позвоню тебе.

— Конечно, я всегда на телефоне. Мой номер есть в бумагах.

— Спасибо.

Мы пожимаем друг другу руки.

И он уходит.

У меня в голове полно вопросов. Почему я не знал об этом? Почему Миранда скрывала это? Что подумает Кира, если узнает обо всем? Единственное, что не вызывает вопросов — это то, что я люблю свою дочь. И это важнее всего. Зол ли я? Да, черт возьми. Чувствую ли себя преданным? Определенно. Но важнее всего моя любовь к малышке.

Ожидание их возвращения растягивается надолго. Не в минутах, а в количестве сердцебиений. С каждым ударом сердца моя злость становится сильнее. Я чувствую, как она пульсирует у меня в крови.

Когда дверь, наконец, открывается, я обнимаю детей, чтобы успокоиться. И клянусь, что очень скоро заставлю Миранду ответить на мои вопросы… Как только все решится с удочерением.

Глава 59

Это сложный вопрос

Фейт

Настоящее

Раздается стук в дверь.

— Фейт? — Это Бенито. — Я принес тебе кофе.

Пить кофе по вечерам в моем новом жилище, когда я не работаю в закусочной, стало нашим ритуалом. Я с нетерпением ожидаю его. Обычно мы общаемся недолго, но на разнообразные темы. Бенито очень начитанный и всегда выслушивает мою точку зрения. Мне это нравится. Хорошие слушатели — это большая редкость. Он как отец, которого мне всегда хотелось иметь.

— О чем ты мечтаешь, Фейт? — Наши разговоры начинаются с вопроса, подобно этому, а через пару минут мы уже обсуждаем значимость хип-хопа в современной культуре и дойдут ли «Доджеры» до плей-оффа²¹. Никто не знает, куда повернет наша беседа.

— Это сложный вопрос, Бенито. — Мечты всегда непросто выразить словами.

— Мне нравится заставлять твои мозги работать. — Его улыбка говорит, что это правда.

— В детстве мои мечты касались, в основном, выживания. Я мечтала о хорошей семье, любимой еде и паре новых ботинок. Со временем начала мечтать о поступлении в колледж, а сейчас о том, чтобы найти настоящую мать. Я мечтаю понять, кто я есть.

— Мне кажется, что ты и так это знаешь. Просто боишься идти вперед, к тому, чего действительно хочешь, потому что думаешь, будто не заслуживаешь этого. Но это не так.

— От пристрастия к наркотикам очень тяжело избавиться. Кажется, ты переборол эту болезнь, но она навсегда остается с тобой. Я до сих пор ощущаю, что она диктует, как мне жить.

— Каждый день — это новый день. Мне понадобилось двадцать лет, чтобы поверить в это, Фейт. Но это правда. Каждый день — это новая возможность быть тем человеком, которым ты всегда хотел стать. Иногда у тебя будет это получаться, а иногда нет. Но, в конце концов, ты станешь новым человеком. С новым отношением к жизни. С новыми взглядами и перспективами. Человеческий мозг удивительная штука, которая дарит нам эту возможность. — Он замолкает и улыбается. — О чем еще ты мечтаешь?

Я задумчиво отпиваю кофе, потому что эту мечту сложнее объяснить.

— О любви.

Бенито откидывается на стуле.

— О любви. Это немного обобщенно. А если конкретнее?

— В детстве я просто хотела, чтобы меня кто-нибудь любил. Но разве не об этом мечтает каждый ребенок? Но за последние несколько лет это изменилось. Нет, я все еще хочу, чтобы меня любили, но куда больше хочу любить сама. Я хочу взаимности. Хочу просыпаться утром с мыслями о нем и также засыпать. Хочу чувствовать притяжение, не только физическое, но эмоциональное и мысленное. Я хочу, чтобы меня необъяснимо тянуло к человеку. И чтобы с ним происходило тоже самое. Это было бы невероятно прекрасно… — Я замолкаю, потому что представляю себе Шеймуса.

Бенито внимательно смотрит на меня, читая между строк.

— Это и, правда, было бы невероятно прекрасно. Отлично сказано, дорогая.

Он встает, а, значит, время разговора подошло к концу. Иногда мы общаемся всего несколько минут.

— Спасибо, Бенито.

— Не за что. — Он начинает подниматься по лестнице, но внезапно останавливается.

— Фейт?

Я все еще сижу на диване.

— Да.

— Надеюсь, что он знает, как все могло бы быть невероятно прекрасно между вами.

Я улыбаюсь, услышав по-отечески добрые слова Бенито.

— Иногда в жизни все не так просто.

— А иногда все не так и сложно. — С этими словами он подмигивает мне и уходит.

Глава 60

Тебя прислали прямиком из ада, чтобы разрушить мою жизнь?

Миранда

Настоящее

Я снова молюсь на алтарь под названием Pinterest. На этот раз моя цель — лазанья.

Сейчас семь часов утра. Суббота. В восемь я забираю детей у Шеймуса. Мы договорились, что теперь, когда я живу в новом доме, они будут проводить выходные со мной.

— Черт, да, на ужин у нас будет домашняя лазанья. — Я хлопаю в ладоши и мысленно настраиваю себя на кулинарный вызов, который ждет меня впереди. Схватив ключи и сумку, направляюсь к двери. Мне нужно в продуктовый магазин, к Шеймусу и, заодно, захватить с собой мой кулинарный талисман — Хоуп. Она чертов гений на кухне. У всех есть скрытые таланты и ее, как оказалось, — это готовка.

Мы все собрались на кухне, чтобы начать операцию «Лазанья».

Я, Рори, Кира и Хоуп занимаемся приготовлением лапши с помощью хитрой штуковины, которую я купила. Неожиданно Кай изъявляет желание покататься на велосипеде.

— Далеко не уезжай, — кричу я, услышав, как открывается входная дверь.

—Хорошо, мам.

Мне бы хотелось повернуть этот момент вспять.

И прожить его заново.

Тогда бы я не разрешила Каю покататься на велосипеде.

Он бы остался, и мы бы вместе приготовили шедевр итальянской кулинарии.

А потом съели бы его за кухонным столом.

И все бы жили долго и счастливо.

Конец.

В действительности же произошло следующее:

Я поняла, что забыла купить чертову рикотту и попросила Хоуп присмотреть за детьми пока я сбегаю в магазин. Вместо того, чтобы взять их с собой, как сделала бы любая нормальная мать.

Я запрыгнула в машину и завела ее, думая лишь о лазанье, потому что я эгоистичная сучка.

А потом сдала назад, позабыв, что в мире есть вещи куда важнее, чем еда.

Я услышала удар и почувствовала толчок.

И у меня.

Остановилось.

Сердце.

Говорят, что перемены приходят, когда их меньше всего ожидаешь.

Что для любого изменения нужен катализатор.

Жаль только, что катализатор оказался вот таким.

Я механически заполняю бумаги, хотя не вижу ни слова из-за слез. В голове снова и снова крутится фраза: «Ты — монстр». Я пытаюсь спорить, умолять и торговаться: «Мне жаль. Мне так жаль. Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке. Я сделаю все, что угодно. Все. Забери меня вместо него».

— Папочка, — восклицает Кира, и ее грустный голос выводит меня из транса.

Шеймус стоит в дверях и ищет взглядом нас.

Рори срывается с места и бежит к нему.

Я боюсь поднять глаза на Шеймуса. Какие бы эмоции в нем сейчас не бурлили, они будут настолько сильными, что съедят меня заживо. Я забыла, что сказала ему по телефону. Вроде бы: «Кай. Велосипед. Машина. Авария. Больница».

— Новости есть, Миранда? Какие у него раны? Что сказал доктор? — дрожащим, но твердым голосом спрашивает он.

Я поднимаю на него взгляд и вижу, что все страхи, которые наполняют меня, отражаются в его глазах в десятикратном размере. Поэтому я делаю то, что умею лучше всего. Вру. Чтобы он немного расслабился, я вру.

— Мы пока не знаем детали, но с ним все будет в порядке, Шеймус.

— Ты уверена?

Я киваю, и у меня внутри все сворачивается в узел.

Он облегченно выдыхает и садится в кресло рядом со мной. Рори устраивается возле него и берет отца за руку, а Кира забирается на колени и обнимает его. Они втроем сливаются в одно любящее и поддерживающее друг друга целое, потому что знают, как работает такая штука, как семья.

Я снова напоминаю себе о том, что потерпела неудачу. Кай. Они. Я. Я все испортила. Я оставляю их наедине, а сама заканчиваю заполнять бумаги. После чего отношу их в регистратуру и спрашиваю у медсестры о том, что происходит.

—Его сейчас готовят к операции. Доктор скоро выйдет, чтобы поговорить с вами.

Скоро — это недостаточно быстро, когда жизнь моего ребенка под вопросом.

— Он потерял много крови. Перелом бедра. Разорвана селезенка. Сломаны ребра. Нужна операция. — Врач говорит что-то еще, но я запоминаю только это.

«Пожалуйста, пусть с Каем все будет в порядке. Я сделаю все, что угодно. Я изменюсь. Стану самой лучшей матерью в мире, если с моим мальчиком все будет в порядке. Пожалуйста».

Будто прочитав мои мысли, Шеймус говорит:

— Он крепкий мальчик, Миранда. Он справится. — Несмотря на то, что Шеймус услышал те же самые новости, что и я, он настроен оптимистично, не позволяя себе даже рассматривать иной вариант.

Когда умерла бабушка, мне было больно. Очень больно. Мой мир навсегда изменился с уходом человека, который был моей путеводной звездой. Но боль, которую я испытываю сейчас, другая. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Она сильнее, намного сильнее. И я никогда не смогу от нее избавиться. Эта боль медленно сжимает мое сердце в кулак и, если все закончится плохо, оно просто разорвется на мелкие кусочки.

Эта боль помогает мне прозреть. Я люблю своих детей. Потому что только любовь может вызвать подобную реакцию. Не вина, а любовь.

Я встаю на колени перед ними, беру Киру за руку и глажу Рори по ноге.

— Я собираюсь купить нам поесть. — Когда я поднимаю взгляд на Шеймуса, то вижу, что он полностью ушел в себя. Сосредоточил всю свою энергию и мысли на Кае. — Тебе что-нибудь взять?

Мой вопрос не отражается у него в глазах, но он качает головой.

Ожидание похоже на ад. Я и не знала, что время может быть жестоким врагом. Оно сливается с мыслями и сводит меня с ума на протяжении нескольких часов. Только я убеждаю себя, что с Каем все будет в порядке, как уже обвиняю вселенную в том, что она позволяет забрать жизнь ребенка.

И виноват в этом его родитель.

Доктор приносит новости.

— Критическое состояние. Под анестезией. В отделении интенсивной терапии. Под наблюдением. Никаких посетителей.

В глазах Шеймуса нет жизни — страх и изнеможение высосали ее.

— Я должен увидеть его, — умоляет он. — Пожалуйста.

— Простите, мистер Макинтайр. Но его состояние слишком нестабильное. — Я ничего не вижу сквозь слезы, но в голосе доктора слышится грусть и сожаление.

Все это время Шеймус старался держаться. Но не сейчас. В его глазах стоят слезы. Я вижу, как дергается кадык, когда он сглатывает, пытаясь сохранить спокойствие.

— Он мой сын. Пожалуйста. Кай должен знать, что я здесь, что он не один. Мне нужно его увидеть. Мне нужно знать, что с ним все в порядке.

— Мне жаль, — отвечает врач и уходит по коридору к нашему сыну.

Шеймус, не раздумывая, встает и идет за ним, тяжело опираясь на трость. Я не останавливаю его.

Это делают медсестры.

— Сэр, вам туда нельзя. Сэр, остановитесь.

Шеймус не останавливается и исчезает за дверью, но несколько секунд спустя появляется в сопровождении двух мужчин в медицинских халатах.

— Он мой сын! Я имею гребаное право его увидеть! — В его крике слышится боль и ничего больше. Изнеможение и страх стали настолько сильными, что превратились в чисту боль.

Мужчины крепко держат его под руки. Они выглядят маленькими по сравнению с ним.

— Он должен оставаться здесь, — говорят они мне, когда я подхожу. — Успокойте его, — грубо добавляет один из них, будто Шеймус первый человек, который ведет себя подобным образом в больнице.

Я киваю.

— Он расстроен.

— Это не значит, что можно пренебрегать правилами. — В его голосе нет никаких эмоций. А потом он повторяет: — Успокойте его или я вызову охрану. Понятно?

Я подхожу к мужчине.

— У вас есть дети?

Он качает головой.

Во мне просыпается барракуда. Никто не смеет угрожать моей семье.

— Тогда вы не имеете понятия, что он сейчас чувствует, — тихо произношу я. — Не будьте ублюдком. Я не прошу вас нарушать правила, но имейте чертову жалость и сочувствие. Его сын борется за жизнь. — Я резко выбрасываю руку в сторону двери, потому что удар в челюсть не поможет в нашей ситуации. — Так что давайте без угроз.

Он пристально смотрит на меня, но отпускает Шеймуса. Я сердито наблюдаю, как мужчины исчезают за дверью.

— Мне нужно на воздух. Ты посидишь с Рори и Кирой? — Шеймус сильно подавлен и меня убивает то, что в этом виновата я. Я ответственна за всю боль в его жизни.

— Они спят. Иди, подыши воздухом. Мы будем здесь. — Как бы мне хотелось помочь ему. Все эти годы, когда я была ему нужна, и он бы с радостью принял мою помощь, я убегала. А теперь это делает он.

Наблюдая, как он уходит, я поняла одну вещь: если ты любишь человека, то желаешь ему самого лучшего. Мне бы очень хотелось, чтобы этим лучшим для него была я. Но нет. Этого не было и никогда не будет. Я опускаюсь на стул рядом со спящими Рори и Кирой и рыдаю. Я оплакиваю Кая. Шеймуса. Себя. Бабушку. Всех по разным причинам. Я не могу выкинуть из головы образ Кая, лежащего на улице, неподвижного и истекающего кровью. Это был несчастный случай.

Несчастный случай.

В котором жертвой стал мой маленький мальчик, сбитый моей машиной.

Или моя бабушка, которая сидела на пассажирском месте.

Для подобных вещей должно быть другое слово. «Несчастный случай» кажется слишком мягким для такой трагедии. Произошедшее с Каем и бабушкой смешивается в голове, образуя одно кровавое целое, за которое несу ответственность я. Годами я пыталась не обращать внимание на вину, которая гложила меня из-за смерти бабушки. Теперь у нее появился компаньон.

К возвращению Шеймуса у меня не остается слез. Я извиняюсь и ухожу в туалет.

Холодная вода не помогает избавиться от боли, а комната ожидания встречает меня как незваного гостя. Интересно, чувствует ли Шеймус мою вину? Ее присутствие ощущается в комнате сильнее, чем мое. Я должна рассказать ему, что произошло и встретиться лицом к лицу с его яростью.

Рори и Кира, обнявшись, спят в большом кресле, укрытые курткой Шеймуса. Часть меня тоже хочет закрыть глаза, но даже если я сделаю это, все равно не смогу уснуть. Мои кошмары куда сильнее, чем можно себе представить. Может быть, я никогда больше не смогу закрыть глаза, и мои пытки будут продолжаться вечно.

Я устраиваюсь в кресле напротив Шеймуса. Он сидит прямо, но в его глазах читается изнеможение и сильная печаль.

— Ты можешь поговорить со мной, если хочешь, — тихо, но обеспокоенно произносит он. Я уже давно не ощущала, чтобы голос укрывал подобно теплому одеялу.

— У меня умерла бабушка.

Он задумчиво смотрит на меня. Уверена, Шеймус не ожидал ничего подобного.

— Та, которая воспитывала тебя?

Я киваю.

— Что случилось? — Я знаю, он считает это странным; я всегда отказывалась говорить о ней с ним.

— Мне было восемнадцать лет. Ей — шестьдесят два, хотя я считала ее женщиной без возраста. Женщиной, наделенной мудростью, жизненной силой и энтузиазмом. Непостижимой женщиной. Человеком, который мог перехитрить смерть.

— Мне жаль, - говорит Шеймус.

— Я убила ее, это была моя вина. — Я столько раз громко произносила эти слова мысленно, а вслух они выходят тихими и жалкими. Шеймус недоуменно смотрит на меня. А я продолжаю выплескивать свою боль.

— Мы попали в аварию. Врезались в дерево. Я была за рулем.

— Это был несчастный случай. Тут нет ничьей вины. — В его голосе все еще слышится беспокойство. Но я знаю, что это вскоре изменится.

Я делаю глубокий вдох и заставляю себя признаться.

— Это моя вина. Я так торопилась. Мне нужна была рикотта, и я думала лишь о ней.

Шеймус неверяще смотрит на меня, но постепенно на его лице появляется гримаса ненависти. Он знает, что я говорю не о бабушке.

— Что ты имеешь в виду, Миранда?

Я отвожу взгляд и отключаю мозг, потому что не могу слышать следующие слова:

— Я сбила Кая. Это моя вина. Это все моя вина. Прости. — Меня трясет не от страха, а отвращения к себе.

Шеймус прижимает ладони к лицу, и его пальцы сжимаются в кулаки, способные пробить стальную стену. Внезапно он вскакивает и, прихрамывая, уходит в другой конец комнаты. Положив руки на бедра, откидывает голову назад и смотрит в потолок, готовясь к бою.

«Давай, Шеймус», — думаю я про себя. — Дети спят; говори, что держал в себе все эти годы. Пора. Я заслуживаю это».

Он разворачивается и, сверкая глазами, тычет в меня пальцем.

— Ты. Гребаная. Сука.

Я молчу, позволяя правде разрывать себя на части.

— Тебя прислали прямиком из ада, чтобы разрушить мою жизнь? Потому что по-другому и не подумаешь, — стиснув зубы и едва двигая губами, произносит он. — Может, что-нибудь скажешь, пока я не продолжил? Давай.

—Я люблю тебя. — Это пролог к истории ужасов, которая вот-вот раскроется. Это моя единственная правда.

Какую-то долю секунды он просто в ярости смотрит на меня.

—Ты не знаешь, что такое любовь, Миранда. — В его словах слышится горечь и злость.

Из моих глаз катятся слезы сожаления, падая на сложенные на коленях руки. Год назад я назвала его сломанным. Но это не он. Это я такая. Всегда была.

Шеймус качает головой, делает глубокий вдох, а потом снова пускается в атаку:

— Ты убила моего ребенка. И даже не сказала мне об этом. — У него срывается голос. — Почему? Почему я не знал об этом? — Он пытается говорить тихо, но ему с трудом удается это. От усилия у него на шее вздулись вены. — Почему?

— Прости, Шеймус. — Я не знаю, кто ему сказал об аборте и даже не пытаюсь отрицать правду. Шеймус подходит и склоняется надо мной. — Извинения не помогут исправить всего того, что ты сделала.

Он отходит и устраивается в кресле. Его враждебный взгляд вселяет в меня ужас, но не потому, что я боюсь Шеймуса, а так как понимаю, что именно я несу ответственность за ту ярость, которая сейчас бушует в душе этого доброго и милого мужчины.

— Сколько у тебя было любовников помимо Лорена? Пока я сидел дома, слепо обожая и доверяя своей жене? Сколько членов побывало в тебе?

Меня охватывает стыд.

— Несколько десятков, — честно отвечаю я.

У него округляются глаза, и отвисает челюсть.

— Несколько десятков?

— Несколько десятков, — киваю я.

Шеймус откидывает голову назад и смотрит в потолок, наверное, чтобы не видеть меня.

— Боже мой. Несколько десятков, — повторяет он. — Я такой идиот.

— Ты не идиот, Шеймус. Ты был хорошим мужем. Это я была дерьмовой женой. Во всем виновата я, а не ты. Ты заслуживал лучшего. Ты заслуживал лучшего с самого начала. — Я вытираю нос тыльной стороной ладони.

Он проводит рукой по волосам и опускает голову.

— У тебя были угрызения совести? Когда ты трахалась с ними, то чувствовала себя виноватой?

Я мотаю головой, ощущая, как на меня накатывает новая волна раскаяния и сожаления.

— Нет. Тогда нет.

У него перехватывает дыхание, как будто из легких выбили весь воздух.

— Но сейчас… сейчас я бы отдала все, чтобы вернуть тот день, когда мы впервые встретились. Я бы отдала все, чтобы быть в тот момент другим человеком. Чтобы любить тебя так, как ты любил меня, — дрожащим голосом произношу я.

По его лицу катятся слезы, и неожиданно я понимаю, что он знает о моем секрете.

— Ты собиралась когда-нибудь рассказать мне о Кире?

Я даже не удивляюсь этому факту. Скорее, чувствую облегчение, что не придется сообщать об этом самой.

— Нет, — выдыхаю я.

Его ненависть и боль вновь изливаются на меня.

— Ты сука. Кира не пешка в твоих гребаных играх. Она ребенок. Мой ребенок, — шипит он.

У меня сжимается горло, и я с трудом сглатываю.

—Я знаю.

— Знаешь? — кричит он. Его голос звучит немного странно, словно буквы застревают в дыхательных путях.

Я дожидаюсь, когда его дикий взгляд падает на меня и объясняю:

— Я совершила много ошибок в наших отношениях. Много. — Сделав глубокий вдох, продолжаю: — Мне очень жаль. Но когда я вижу вас с Кирой, то знаю, что беременность не была одной из них. Не важно кто биологический отец, ты ее папочка… а она твоя малышка, Шеймус.

Из его груди вырываются рыдания. Шеймус опускает голову на ладони и пытается справиться с бурей эмоций. Когда ему удается это, он переводит взгляд на Киру, которая спит в кресле рядом со мной.

— Она моя. В моем сердце она всегда была моей девочкой. Без вопросов. Но теперь она моя и юридически. Я подписал документы об удочерении несколько недель назад. Лорен позаботился об этом.

Моему расколотому на осколки сердцу становится немного легче.

— Он никогда не хотел детей. Я рада. — Я знаю, что у меня нет никаких шансов с Шеймусом. Наши сердца — это кусочки мозаики, которую невозможно собрать.

Шеймус

Говорят, что правда делает тебя свободным.

Это полная ерунда.

Я чувствую себя уничтоженным и раздавленным.

А Миранда выглядит как привидение. Бледное и безжизненное.

Я никогда не был настолько эмоционально истощен. Несколько минут мы молчим, а потом я вытираю мокрое лицо рубашкой. Нет смысла больше разговаривать. Все уже сказано. Обвинения выкрикнуты.

–Будешь кофе?

Она кивает.

–Да, спасибо.

Я приношу кофе, и мы молча пьем его.

Дети просыпаются, чтобы сходить в туалет и снова засыпают.

Время от времени нам сообщают о состоянии Кая. Без изменений. Они заверяют, что это хорошо. Но когда ты родитель, так не кажется.

Около пяти часов утра Миранда уходит, чтобы сделать телефонный звонок.

Через час она сообщает, что ей нужно в туалет, и я остаюсь наедине со своими мрачными мыслями.

— Простите?

Передо мной стоит седеющий мужчина средних лет. Я даже не заметил, как он подошел.

— Простите, — снова произносит он, не услышав ответа. — Я ищу мать Кая Макинтайра, Миранду. Вы случайно не знаете ее?

Я киваю.

— Она вышла в туалет. Вернется через минуту. — Я вспоминаю о манерах и протягиваю ему руку. — Меня зовут Шеймус Макинтайр. Кай мой сын.

Он крепко сжимает мою ладонь одной рукой, а второй похлопывает по плечу.

— Мне так жаль. Миранда сказала, что ему сделали операцию и сейчас он в палате интенсивной терапии.

Я киваю, и он отпускает мою ладонь.

— Меня зовут Бенито Арагон. Я работаю с Мирандой в благотворительном центре. — Он показывает пальцам в сторону коридора. — Туалет там?

Я снова киваю.

— Пойду поищу ее. Рад был познакомиться с вами, Шеймус. Я буду молиться за Кая.

— Спасибо. — Я наблюдаю, как он уходит, но не потому, что мне это интересно. Просто, чтобы отвлечься от мыслей о сыне. Когда мужчина исчезает из виду, я опускаю голову на ладони и думаю. Думаю о том, что темнота в ладонях предпочтительнее свету флуоресцентных ламп. О боли, которая сжимает голову, как тиски. О… Внезапно на мое плечо опускается рука. Я узнаю это прикосновение.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты настоящая? — умоляю я голосом, которым обычно веду внутренний диалог: вопросительным и пессимистичным. — Мне нужно, чтобы ты была настоящая. Пожалуйста.

— Я настоящая, — шепчет она мне в ухо.

Я поднимаю голову и отрываю ладони от лица. Она стоит на коленях на грязном линолеуме и со слезами на глазах смотрит на меня. Я и не думал, что увижу ее вновь. Она даже прекраснее, чем в моих воспоминаниях. Я молча обнимаю ее, и на несколько минут мир перестает существовать для нас.

— Я так скучал по тебе, Фейт. Так скучал.

— Я тоже скучала, Шеймус. — У нее срывается голос. — Как Кай?

— Он в палате интенсивной терапии. Они не позволяют мне увидеть его. Как ты узнала?

Я выпускаю ее из объятий.

— Миранда попросила Бенито найти меня, — вытирая слезы, отвечает Фейт. — Он привез меня сюда.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Мне уже нравится Бенито.

— Да, он хороший парень, — сквозь слезы улыбается она. — Мы забрали Хоуп из дома Миранды и привезли сюда. Она хотела увидеть всех вас и узнать, как дела у Кая.

Хоуп выглядывает из-за угла, но не приближается, не желая нарушать наше уединение. Я машу рукой.

— Иди сюда, Хоуп.

Она подходит и ставит пакет на соседнее кресло.

— Я захватила немного еды. Вы ведь ничего не ели.

—Спасибо, Хоуп. Это очень мило. Дети будут рады поесть, когда проснуться.

Она признательно кивает и устраивается в углу.

Я поворачиваюсь к Фейт.

— Откуда ты знаешь Бенито?

— Я расскажу тебе о нашем знакомстве в другой раз. А вообще, я снимаю комнату у его брата и работаю в их пекарне.

На моем лице расплывается улыбка. Я рад, что Фейт изменила свою жизнь.

— Ты молодец. Я горжусь тобой.

Она краснеет и меняет тему разговора.

— Давай лучше поедим.

Рори и Кира просыпаются и сонные идут в туалет, а возвращаются голодными.

Хоуп приготовила «обезьяний» хлеб. Она их героиня.

Через несколько минут появляются Миранда и Бенито с несколькими стаканами кофе и соком. «Обезьяний» хлеб быстро исчезает, а после него остаются лишь липкие пальцы и полные животы.

Вскоре нам сообщают, что состояние Кая начало улучшаться и если ничего не изменится, то его переведут в обычную палату после обеда. Сразу после рождения каждого из детей, меня охватывала безграничная благодарность за дар отцовства. Вот и сейчас я чувствую тоже самое. «Спасибо» — мысленно повторяю я снова и снова.

Напряжение в комнате улетучивается. Все присутствующие испытывают облегчение. Мы как несовместимое племя, которое связывает общая нить — поддержка Кая. Миранда плачет на плече у Бенито. Дети обнимают меня. Фейт и Хоуп сидят в углу и держаться за руки.

— Ваши дети родились здесь? В этой больнице? — пытливо, глядя на меня голубыми глазами, интересуется Фейт.

Я бросаю взгляд на Миранду, а потом перевожу его на Рори и Киру, которые сидят по бокам от меня.

— Да, — с улыбкой отвечаю я.

— Боже, это, наверное, так захватывающе прекрасно — наблюдать за рождением своих детей. — Фейт смотрит на Миранду, а потом на меня. По ее щекам катятся слезы, но она с улыбкой стирает их одной рукой, продолжая второй сжимать ладонь Хоуп.

— Так оно и было. Каждый раз. Видеть, как они делают первый вздох. Слышать их первый крик. Смотреть в их прекрасные лица. Пересчитывать пальчики на руках и ногах. Это было захватывающе прекрасно. Дети сразу запечатлеваются в душе.

Хоуп хлюпает носом. Ее глаза полны слез счастья.

— Это было похоже на надежду. — Я никогда не видел у нее подобных эмоций. Обычно она безразлична или мыслями где-то в своем мире.

Я не знаю, утверждение это или вопрос, но соглашаюсь. Потому что это правда.

— Это было похоже на надежду.

Фейт с улыбкой смотрит на меня.

— Думаешь, моя мама чувствовала тоже самое, когда родила меня? — Она выглядит довольной. Либо решила прекратить поиски матери, либо продолжает их, но не с таким отчаянием, как раньше.

— Уверен, что да. — Я действительно так думаю. Фейт обладает невероятной энергетикой. Мне кажется, что, когда она появилась на свет, сразу стало понятно, что этот ребенок — особенный.

Фейт

Неожиданно Хоуп вскакивает с кресла и тянет меня за руку.

— Пошли. Я хочу показать тебе кое-что.

— Хорошо. — Я встаю и выхожу следом за ней из комнаты ожидания.

Мы заходим в лифт, и она нажимает на кнопку четвертого этажа. Двери открываются, и нас приветствует улыбкой медсестра-регистратор.

—Доброе утро. Вы хотите узнать номер палаты?

Я ничего не понимаю, поэтому смотрю на Хоуп.

Она пытается улыбнуться женщине, но счастливые слезы в ее глазах сменила грусть.

– Палата номер четыреста.

Медсестра подвигает к нам планшет.

—Отметьтесь, пожалуйста. И мне нужно будет увидеть ваши удостоверения личности.

Я вписываю свое имя и уже собираюсь приступать к имени Хоуп, но она вытаскивает удостоверение личности и кладет его передо мной. На нем написано Джейн Мари Мартин. Женщина проверяет документы и пропускает нас в отделение.

— Тебя зовут Джейн?

Она останавливается и смотрит на меня. Порой Хоуп начинает рассказывать свои истории внезапно. И так дотошно, будто мне интересна каждая деталь ее жизни. Это одна из таких историй.

— Когда мне было восемнадцать лет, мама вышла замуж за Джонаса. Джонас переехал в дом мамы и сказал, что я не могу с ними жить. Мама знала женщину, миссис Липоковски, у которой была квартира. Миссис Липоковски была очень хорошей и дала мне работу. Но я не справлялась с ней, поэтому она заполнила какие-то бумаги за меня, и я стала каждый месяц получать деньги по почте. Она сказала, что это называется «пособие». Миссис Липоковски забирает из него немного за аренду, а на оставшиеся деньги я покупаю еду. Она очень добра ко мне. Жаль, что мама была не такая. Когда мне исполнилось двадцать лет, я сказала ей, что мне не нравится мое имя. Что Хоуп звучит лучше. И миссис Липоковски ответила, что я могу выбрать любое имя, которое мне нравится. С тех пор я называю себя Хоуп. Это особенное имя.

—А куда мы идем, Хоуп? — Я начинаю нервничать. Не знаю почему, но слезы, которые катятся по ее щекам, приводят меня в замешательство.

Она молча берет меня за руку и ведет к палате номер четыреста. Мы медленно приближаемся к открытой двери и заходим внутрь. На кровати спит женщина.

Я начинаю отступать назад, чтобы не потревожить пациентку, но Хоуп удерживает меня.

— Ты знаешь ее? — шепчу я.

Хоуп качает головой, даже не оглянувшись на меня.

— Нет, — тихо отвечает она.

— Тогда зачем мы здесь? — Я задаю этот вопрос, но уже знаю ответ на него. Я чувствую его в ее прикосновении.

Надежда.

Оно похоже на надежду.

ГЛАВА 61

У меня хорошо получается хранить секреты

Джейн

Флэшбек

— Ты хорошенькая.

Хорошенькая.

Я часто это слышу.

Иногда это говорят по-доброму, и я радуюсь.

«Ну разве она не хорошенькая?» или «Какая хорошенькая, вся в маму».

А иногда, когда эти слова произносит мама, даже несмотря на то, что она широко улыбается, мне становится грустно.

«Ум нужен только тогда, когда нет красоты, Джейн» или «Просто улыбайся и молчи, Джейн».

Моя мама настоящая красавица. Мужчины постоянно твердят ей об этом.

Но когда Дэн говорит, что я хорошенькая, у меня в груди будто жужжат пчелы, громко и щекотно. И краснеют щеки, словно я провела на улице весь день, бегая за стрекозами. Мне хочется рассказать ему о пчелах и стрекозах, но я молчу. А вместо этого, просто улыбаюсь, потому что так велит делать мама, и благодарю его, так как мама твердит, что, если кто-то говорит тебе приятное, нужно обязательно благодарить. Как на день рождения, когда я получаю подарки. Комплименты ведь тоже подарки. По правде сказать, я не понимаю, что это значит, но делаю, как она просит.

Дэн широко улыбается. И в груди снова начинают жужжать пчелы. Я вижу все его зубы и начинаю мысленно пересчитывать их. Один. Два. Три. Четыре. Пять.

Но внезапно он спрашивает:

— Когда твоя мама возвращается с работы, Джейн?

— Моя мама работает в банке. Она считает деньги и возвращается домой в пять часов.

Дэн снова улыбается, и я вновь считаю его зубы, начиная с шестого. Семь. Восемь.

— Давай посмотрим телевизор?

Мы сидим на диване: я на одном конце, а он на другом.

И смотрим фильм. Я уже видела его. Он смешной.

Дэн много смеется. Мне нравится это. У него закрываются глаза, а лицо становится дружелюбным. У меня никогда не было друзей. Мама говорит, что они мне не нужны. Но я хочу хотя бы одного.

— Хочешь леденец?

Мы сосем леденцы. Он придвигается ближе и садится рядом со мной.

Фильм мы досматриваем, держась за руки.

Я видела, как мама улыбается, когда мужчины держат ее за руку. Она выглядела очень счастливой и красивой. Мне кажется, что я знаю почему. «Потому что пчелы жужжат не только у меня в груди, но и в голове». Это так смешно и приятно. У меня уже болят щеки от улыбок, но я не могу ничего с собой поделать.

В четыре сорок пять он говорит:

— Мне пора.

— Хорошо, — отвечаю я. Пчелы превращаются в гориллу, которая крепко сжимает мою грудь. Так же я чувствовала себя, когда мама возвращалась с работы, и бабушка Тресса уходила домой. Я не хотела, чтобы она оставляла меня.

— Увидимся завтра в школе, Джейн.

— Хорошо. — Горилла больше не сжимает грудь. И мне не грустно, потому что завтра я снова увижу его в школе.

***

Среда мой любимый день недели, потому что Дэн провожает меня домой.

Он задает мне вопросы.

— Ты переехала сюда недавно, Джейн?

— Нет, я живу здесь всю свою жизнь, — говорю я ему. — Просто раньше не ходила в школу. — Бабушка Тресса учила меня на дому. Мама говорит, что школьная система находится в руках дьявола и они учат только лжи и пакостям. Не знаю, что она имеет этим в виду. Но бабушка умерла прошлым летом, и теперь я хожу в настоящую школу. Потому что маме нужно работать в банке весь день.

— Ну и как? Тебе нравится в школе? — спрашивает он. Его улыбка вызывает во мне желание ответить утвердительно, хотя это и не так.

— Да, — произношу я. Но дети очень жестокие. Они обзывают меня разными словами, например, «дебилка». Мне становится грустно от этого. Но Дэн делает меня счастливой, поэтому я добавляю: — Ты мне нравишься. Ты очень добр ко мне.

Он улыбается так широко, что я могу пересчитать все его зубы.

Мы заходим домой и садимся рядом на диван. Я собираюсь включить телевизор, но он внезапно целует меня. Я не знаю, что делать, но Дэн говорит:

— Просто расслабься, Джейн, и делай тоже, что и я. — Я расслабляюсь и делаю тоже, что и он. Пчелы перестают жужжать, а внизу живота все скручивается, но не так, как при тошноте. Это очень приятно, как будто что-то барахтается и щекочет в нижней части тела.

Нам не хватает времени на леденцы.

Когда он уходит, мои губы выглядят опухшими, а в животе довольно урчит. Мне хочется, чтобы Дэн снова поцеловал меня.

***

Я едва дождалась среды.

Дэн провожает меня домой.

Он спрашивает, могу ли я показать ему свою комнату.

Мне не хочется. Лучше сидеть на диване и целоваться.

Но я выполняю его просьбу, так как мама всегда говорит, что мужчинам не нравится, когда с ними спорят.

Он хочет полежать на моей кровати. Сначала это кажется странным, но когда Дэн начинает целовать меня, я решаю, что целоваться на кровати мне нравится также сильно, как и на диване.

Он просовывает руку под футболку.

Прижимает ее к лифчику.

Прикасается ко мне под юбкой.

И в животе снова все скручивается.

Но когда он засовывает руку в трусики, я начинаю ерзать.Мне хочется, чтобы он прикасался ко мне, но это так странно. Приятно, но странно. Дэн останавливается. Мне снова хочется почувствовать эту странность, поэтому я сама прижимаюсь к его руке. Он продолжает целовать и касаться меня, и чем дольше он это делает, тем сложнее мне просто лежать. Внизу живота скручивает еще сильнее. Это похоже на то, когда растягиваешь резинку между пальцами. Тебе кажется, что дальше уже некуда, потому что она итак слишком сильно натянута, но внезапно она соскальзывает с пальцев и, подобно ракете, взмывает в воздух. Вот как я себя чувствую. Ракетой. Я кричу: «О Боже», — хотя мама говорит, что нельзя упоминать имя Господа всуе. Но я продолжаю выкрикивать его снова и снова. А когда ракета возвращается, я чувствую себя так, будто кто-то налил мне на голову сироп и теперь он медленно растекается по телу и по внутренностям.

Дэн целует меня в нос и говорит:

— Ты такая хорошенькая. — А потом уходит.

Мы не сосали леденцы.

Я совсем забыла о них.

***

Сегодня снова среда.

Пчелы начинают жужжать в груди и голове еще до того, как Дэн провожает меня домой.

Он направляется прямиком в комнату, а я следую за ним, потому что хочу вновь его прикосновений и целоваться на кровати.

Какое-то время мы целуемся, а потом он говорит, что я буду выглядеть симпатичнее, если сниму всю одежду. Я не желаю снимать одежду, но мне хочется, чтобы он считал меня хорошенькой, поэтому соглашаюсь. А когда я обнажаюсь, он восклицает:

— Ты такая красивая. — У меня вспыхивает лицо. Быть красивой лучше, чем хорошенькой. Мама говорит, что когда я вырасту, то стану красавицей и мужчинам будет наплевать, что я не такая умная, как остальные девочки.

Мы снова целуемся, и он снимает с себя футболку. У него на груди растут волосы, но мне нравится касаться их. Они такие мягкие и в то же время колючие, как коврик в ванной, об который я вытираю ноги, когда выхожу из душа. Он просит меня коснуться его пениса. Я не хочу смотреть на него, но прикасаюсь. Дэн издает такой звук, будто только что откусил шоколадное пирожное и оно оказалось самым вкусным в его жизни. Мне это нравится. И теперь я хочу посмотреть. Я уже видела член. Однажды к маме пришел друг, но я не знала об этом и когда зашла без стука в ее спальню, то увидела член друга. Теперь я всегда стучусь.

Но у Дэна пенис больше, чем у того мужчины. Он очень большой и выглядит таким злым. Я говорю ему об этом, но Дэн улыбается и отвечает, что он не злой, а счастливый благодаря мне.

Мы снова целуемся и когда его рука оказывается между моих ног, я трусь об нее. Низ живота скручивает вновь, а промежность начинает покалывать.

А потом он ложиться на меня и просит расслабиться, но я не понимаю зачем, ведь я итак расслаблена.

Внезапно я чувствую боль и жжение, будто что-то разрывает меня на части.

— Больно! Больно! Прекрати!

Дэн что-то тихо шепчет мне на ухо. Его голос все еще звучит так, будто он ест лучшее шоколадное пирожное в своей жизни.

— Шшш. Все в порядке, Джейн. Больно только в первый раз, а потом тебе будет хорошо, очень хорошо. Обещаю.

Я пытаюсь не думать о боли. Как в тот раз, когда мама выпила слишком много пива и прижала горячий утюжок для завивки волос к моей руке. Ожог болел долго, но я старалась не думать о нем, так как знала, что мама не хотела причинить мне боль. Она сама мне это сказала.

Вскоре боль прекращается, как Дэн и говорил. Его бедра начинают двигаться быстрее, и он продолжает говорить мне какая я красивая. А потом рычит, как животное и кричит: «Фак». После чего внутри меня разливается что-то теплое.

Когда Дэн скатывается с меня, моя пися принимает прежний размер.

— Сходи в ванную и приведи себя в порядок, — говорит он.

Я не понимаю зачем пока не встаю с кровати. В этот момент происходит две вещи: я вижу кровь на простынях, а когда начинаю идти, то чувствую, как по бедрам что-то течет. И то, и другое, пугает меня.

После того, как я привожу себя в порядок и одеваюсь, Дэн уходит. Он просит никому не говорить о произошедшем, иначе у него будут неприятности. Потому что люди не поймут, насколько я особенная для него.

Мне нравится, что он называет меня особенной.

Я никому не скажу.

Да мне и не с кем говорить, кроме мамы.

***

Каждую среду Дэн провожает меня домой.

Каждую среду мы целуемся и занимаемся сексом на моей кровати.

Мне больше не больно.

Иногда Дэн надевает на член «резинку». Так он ее называет. Иногда нет, потому что «без нее лучше».

Он говорит, что я его девушка.

Но это секрет.

Как и то, что мы проводим время вместе.

***

Все неделю меня тошнит. Мама не заставляет меня ходить в школу и разрешает оставаться дома пока она на работе. Я сплю на полу в ванной комнате, чтобы не бегать каждый раз, когда мне будет плохо. Мне не хочется есть.

В среду после обеда приходит Дэн. Но, увидев, что мне плохо, уходит.

***

Мама отводит меня в больницу. Там мне прокалывают руку иглой и наполняют кровью стеклянную пробирку. Мне не нравится. Это больно. А еще они заставляют меня пописать в пластиковый стакан. Это мне тоже не нравится.

Медсестра измеряет температуру и задает вопросы, а потом уходит.

Мы с мамой долго ждем доктора. Он какой-то неприятный и не нравится мне.

Доктор проверяет мои уши, горло, слушает сердце и задает те же самые вопросы, что и медсестра.

А потом раздается стук в дверь, и какая-то женщина вручает ему бумаги. Она приятная. Мне хочется, чтобы она осталась, а он ушел. Доктор заглядывает в бумаги и быстро изучает их.

После чего смотрит на маму и говорит:

— Она беременна. — Интересно, о ком это он. Только взрослые могут забеременеть. Так сказала мама, когда я спросила ее, откуда берутся дети. «Когда ты вырастешь, то выйдешь замуж и родишь детей». Но я еще не выросла. И не вышла замуж.

Мама смотрит на меня; ее глаза недовольно сверкают. Мне страшно.

— Ты занималась сексом, Джейн? — Секс — это наш с Дэном секрет. Она не должна ничего о нем знать.

Я очень быстро мотаю головой. Я в курсе, что врать нельзя. «Ложь — это грех», — говорит мама.

— Ложь — это грех, Джейн. Не ври, иначе Господь накажет тебя.

Я молча сижу, ожидая, когда на меня обрушится гнев Господа или мамы. Мне не хочется ни того, ни другого.

—Я должен осмотреть ее. Вы предпочтете остаться или выйти? — говорит доктор.

— Я останусь, — произносит мама. Но по ее голосу и не скажешь. Скорее, ей хочется ударить меня ремнем, который висит в ее шкафу.

Врач просит меня снять нижнее белье и лечь на стол, а сам настраивает какие-то штуковины, которые выглядят как рожок мороженого на конце. Я делаю, как он говорит. Доктор надевает перчатки, достает из ящика пакет и разрывает его. Я не вижу, что внутри, но слышу, как он кладет что-то на небольшой металлический поднос, который стоит рядом с ним. Мне не нравится этот звук. Он слишком громкий.

Мужчина поднимает по очереди мои ноги и кладет их в рожки мороженого.

Когда он просит меня подвинуть бедра ближе к нему, я перестаю улыбаться и думать о мороженом.

— Нет, — восклицаю я. Он увидит, что у меня под платьем, а я этого не хочу.

Я слышу, как они с мамой вздыхают. У мамы это выходит зло, как когда она цитирует Библию перед тем, как наказать меня: «Я накажу мир за зло, и нечестивых — за беззакония их». Его же голос звучит раздраженно, как у моей самой нелюбимой учительницы, когда я говорю, что не понимаю ее вопросы.

— Я не смогу осмотреть тебя, если ты не придвинешься ближе и не согнешь ноги.

Я не хочу, чтобы он осматривал меня. Но мамин взгляд говорит, что она в ярости и мне лучше делать то, что просят.

Я пытаюсь не думать о происходящем и выполняю требование доктора. У меня трясутся колени, когда он раздвигает их. И я ничего не могу с собой поделать.

— Прекрати трястись и дай ему осмотреть себя, — рявкает мама. Таким голосом она обычно отправляет меня в комнату, когда к ней приходят мужчины.

И тогда я начинаю плакать, задерживая дыхание, чтобы не издать ни звука. Только слезы текут по лицу.

Перчатки доктора холодные и мокрые. А мои слезы настолько горячие, что я крепко зажмуриваюсь.

— Ты можешь почувствовать неудобство, — произносит мужчина.

Я не понимаю, о чем это он, пока внутрь меня не проскальзывает что-то, похожее на ложку. Она холодная, но я не чувствую никакого неудобства. А потом он что-то делает и мне становится больно. Доктор, вы большой обманщик. Такое ощущение, будто он раздвигает меня изнутри.

Когда мужчина вытаскивает ложку, боль прекращается. Зато он засовывает в меня пальцы. Мне хочется вырвать. Только Дэн может дотрагиваться до меня там. Я сглатываю, пытаясь сдержать тошноту.

— Все нормально. У нее есть гинеколог? — Он разговаривает с мамой, будто меня и нет в кабинете.

— Я запишу ее к своему, — отвечает мама.

Доктор уходит.

— Одевайся. Я буду ждать тебя возле регистратуры. Тебе нужно сдать много анализов. — Мои глаза все еще закрыты, но я вижу ее злость. Она ярко-красная, как огонь.

Не переставая плакать и дрожать, я натягиваю на себя одежду.

Все обратную дорогу мама молчит. Я знаю, что она приберегает злость и ярость до дома. Дом — единственное место, где она позволяет себе срываться на мне. И это всегда больно.

Я не говорю маме, что у меня был секс с Дэном. Я пообещала ему, что никогда и никому не расскажу об этом. А у меня хорошо получается хранить секреты.

***

В следующую среду, когда Дэн приходит ко мне домой, я говорю ему, что беременна. Он выглядит удивленным. У него бледнеет лицо, как у мамы в прошлом году, когда я рассказала ей, что съела четыре ее особых брауни. Мы идем в комнату и целуемся несколько минут, а потом он встает и просит меня встать на колени. Я так и делаю. Дэн говорит мне открыть рот. Я подчиняюсь. Он засовывает член мне в рот. Я начинаю задыхаться, но он все повторяет:

— Расслабься, Джейн. Мне будет хорошо. Ты ведь хочешь, чтобы мне было хорошо? — Я киваю.

Он говорит, чтобы я сосала его член, как леденцы, которые мне нравятся. Я так и делаю, но это совсем не похоже на леденцы. Вскоре он начинает двигать бедрами, а я продолжаю сосать. Потом хватает меня за волосы и двигается быстрее.

— Вот так, Джейн. Идеально. Продолжай. — Мне нравится, что он говорит «шоколадным» голосом. Пока рот не наполняет горячая жидкость. Я кашляю и срыгиваю ее, а остатки сглатываю. Мне не нравится эта жидкость: она липкая и соленая. Дэн обхватывает член рукой и дергает его. Это, наверное, больно, но выражение его лица делает меня счастливой.

— Хорошая девочка, — говорит он. — Очень хорошая. Я хочу попробовать кое-что еще перед тем, как уйти.

Не знаю, что он имеет в виду, но большинство вещей, которые делает Дэн, нравятся мне, поэтому я киваю.

— Хорошо.

— У твоей мамы есть какое-нибудь масло для готовки? — интересуется он.

Я снова киваю.

— Иди и принеси его, красавица.

Я возвращаюсь с растительным маслом. Он берет его и ставит на пол. А потом просит меня встать на колени.

Я встаю. Мне не нравится, когда Дэн занимается со мной сексом в такой позе, потому что он не может целовать меня. А я люблю целовать его.

Он прикасается ко мне сзади. Это приятно. Потом разрывает пакетик с «резинкой» и засовывает в меня член. Это тоже приятно, но он почему-то крепко держит меня за бедра и вбивается сильнее, чем обычно.

— Мне будет не хватать этого, — говорит он. Я не понимаю, что он хочет этим сказать. Дэн вообще много говорит, когда двигается во мне и обычно его слова не имеют никакого смысла. По большей части, он ругается. Я знаю, что это грех, но, когда он произносит их «шоколадным» голосом, я забываю об этом.

Я чувствую, как он выходит из меня, поднимает бутылку с маслом и снимает с нее крышку. Но не оглядываюсь, чтобы посмотреть, что он делает. А потом мокрые от пота волоски на его груди прижимаются к моей спине, и он шепчет мне на ухо:

— Расслабься или тебе будет больно. Я не хочу делать тебе больно, Джейн. Хорошо?

— Хорошо.

— Дыши глубоко. Дыши глубоко, пока я не закончу. Ты ведь хочешь сделать мне приятное?

— Да, — даже не раздумывая, отвечаю я.

Дэн раздвигает мои ягодицы руками. Я чувствую что-то теплое и влажное. А потом он начинает проталкиваться в меня. Но не в обычное место. Что-то не так.

— Расслабься, — напоминает он мне.

Я не могу расслабиться. Я не понимаю, что происходит.

Дэн останавливается.

— Дыши. — То, как он произносит это…мне хочется сделать ему приятное. Хотя, я и не могу расслабиться. Я делаю несколько глубоких вдохов.

— Вот так, — говорит он, как мой любимый учитель, когда я правильно отвечаю на вопрос.

Дэн снова начинает двигаться. Медленно, но мне все равно больно. Противно и хочется в туалет.

— Мне не нравится, — восклицаю я, не в силах молчать.

— Все нормально. С тобой все будет хорошо. Просто дыши. — Он выходит из меня и мне становится легче, но потом снова резко проникает во внутрь. — Прости, но это так приятно. Я быстро закончу. Просто не думай об этом.

Мне становится больно. Очень-очень больно. Дэн крепко держит меня за бедра. Я не могу дернуться. Слышу, как он говорит, но не понимаю, что. Мне слишком больно.

— Пожалуйста, прекрати! Мне больно! Пожалуйста, прекрати!

Но он продолжает до тех пор, пока не раздается его крик:

— Черт, у тебя такая тугая задница!

Дэн вытаскивает член, но я продолжаю чувствовать боль. Мне не хочется смотреть на него.

Он уходит в ванную и приводит себя в порядок. Вернувшись, поднимает меня с пола, садит к себе на колени и нежно обнимает.

— Послушай, Джейн. Ты моя особенная девочка. Прости, что причинил тебе боль, но мне было так приятно, красавица. Я хотел, чтобы наш последний раз был особенным. Завтра я уеду, и ты больше никогда не увидишь меня.

— А как же школа?

Он качает головой.

— Меня не будет здесь. Но ты всегда должна хранить наш секрет. И никому не рассказывать о том особенном времени, которое мы провели вдвоем.

— Я никому не расскажу, — обещаю я.

Дэн широко улыбается. Так, что я могу пересчитать все его зубы.

— Вот и хорошо. — С этими словами он снимает меня с колен, встает и уходит.

А я думаю, что он имел в виду и увижу ли я его завтра в школе.

***

На следующий день его не было в школе.

Я не видела его ни во время ланча, ни в коридорах во время перемен.

Мне становится грустно, ведь он был моим единственным другом.

После уроков я на всякий случай захожу к секретарю, миссис Пикок. Когда я начала учиться, она сказала мне обращаться к ней по любым вопросам.

— А Дэн уехал? Навсегда?

Она недоуменно смотрит на меня.

— Дэн? Какой Дэн, милая? Ты знаешь его фамилию?

Я не знаю, поэтому качаю головой и говорю то, что знаю:

— Дэн. Он подметает в столовой после обеда.

— А, Дэн Крестмур, сторож. Прости, милая, но он больше здесь не работает. Позвонил сегодня утром и сказал, что вынужден уволиться и уехать в другой штат по семейным обстоятельствам. У него больна мать. — Она улыбается, даже не подозревая, что ее слова причиняют мне боль.

Бедный Дэн. У него заболела мама. Надеюсь, она поправится.

***

Мне совсем не нравится ходить в школу беременной. Дети дразнят меня чаще, чем раньше. Называют шлюхой и проституткой. Я пытаюсь не обращать на них внимание, но мне больно. Я и так выслушиваю эти же слова от мамы каждый день.

***

Мой живот стал просто огромным. Мама говорит, что скоро родится моя девочка. А еще она считает, что я слишком маленькая, чтобы воспитывать ребенка, поэтому ему найдут другую семью. Это называется удочерение. Мне становится грустно, но мама говорит, что так и должно быть. Я не встречалась с новой семьей, но они, наверное, милые и добрые, потому что купили маме новую машину. Тойоту «Короллу». Она голубая, как мамин любимый цвет и в ней есть кондиционер. Теперь мама всегда улыбается за рулем. Только эта улыбка почему-то не делает меня счастливой.

Глава 62

Ты была моей надеждой

Фейт

Настоящее

И Хоуп начинает рассказывать историю, которую я мечтала услышать двадцать два года.

— Ты родилась жарким июльским днем, в этой палате. Тридцатого июля.

Я прижимаю ко рту ладонь, пытаясь приглушить рыдания. Слезы застилают мне глаза, поэтому я вижу лишь очертания Хоуп. Я тяну ее за руку, вывожу из отделения и лишь потом прошу рассказать мне все, что она помнит.

Хоуп тихо садится в кресло.

Я устраиваюсь рядом.

Она берет мою ладонь в свою и смотрит на наши сцепленные руки.

А потом посвящает меня в события того дня.

— После обеда у меня начал сильно болеть живот. Мама вернулась с работы и, увидев, что простыни на кровати мокрые, отвезла меня в больницу.

— Она оставалась со мной во время родов. Сидела в кресле в противоположном конце комнаты. Мама ни разу не посмотрела на меня, но я знала, что она плачет. — Взгляд Хоуп подернут дымкой, будто она полностью ушла в воспоминания, пытаясь воссоздать каждую деталь моего рождения.

— Когда все закончилось, и доктор сказал, что это девочка, ты начала кричать. Твой плачь был тихим, но в тоже время громким, будто ты была крошечным котенком снаружи и львом внутри. И я улыбнулась, так как поняла, что ты сильная. Я не сказала этого вслух, но мысленно назвала тебя Хоуп, потому что именно это я чувствовала. Я чувствовала надежду.

— Медсестра положила тебя мне на грудь. Ты была крошечной, как куколка. Она улыбнулась мне так, будто была счастлива и огорчена одновременно, и прошептала: «Нам нельзя давать ее тебе в руки, но я думаю, что она заслуживает того, чтобы познакомиться с тобой. Пусть ваше знакомство и продлится лишь минуту».

— По моим щекам начали катиться слезы, и я не могла остановить их. Но мне не было грустно. Ты была такая красивая. Я погладила тебя по мягкой головке и сказала: «Я люблю тебя, Хоуп». Я никогда и никому не говорила этих слов до этого. Потому что никого не любила пока не увидела тебя. А потом я добавила: «Твои новые мама и папа будут хорошо заботиться о тебе. Ты вырастишь умной, милой, доброй и очень хорошенькой. Я рада, что первой познакомилась с тобой и никогда не забуду тебя». — Хоуп пристально смотрит мне в глаза и продолжает: — Я была права, ты стала именно такой.

— Вскоре вернулась медсестра. Я поцеловала тебя в лоб, и она унесла мою девочку. К новым маме и папе. Я не помню имен, но их фамилия была…

— Гроувс, — одновременно произносим мы. И у меня сжимается сердце от боли за себя и Хоуп.

Она кивает.

— Они жили далеко и не могли иметь своего малыша, поэтому забрали тебя. Мама сказала, что я слишком маленькая, чтобы воспитывать ребенка, поэтому я была рада, что ты будешь жить с ними. Они пообещали очень хорошо заботиться о тебе.

Хоуп задумчиво смотрит на меня, а потом с гордостью произносит:

— Ты была такой особенной. Когда я посмотрела на тебя, то сразу забыла обо всем плохом, чтобы было в моей жизни. Ты была моей надеждой.

— А ты когда-нибудь вспоминала меня? — Я задавалась этим вопросом всю жизнь. Представляла себе, что моя мама думает где-то обо мне так же, как и я о ней.

— Мама сказала, что ты теперь не моя и принадлежишь другой семье, поэтому я не могу говорить о тебе ни с кем. Она сказала мне забыть обо всем, но я никогда не переставала думать о тебе. Каждую ночь, перед тем как лечь спать, я молилась за тебя. А каждый год на твой день рождения пела «С днем рождения тебя».

— Сколько тебе было лет, когда я родилась?

— Семнадцать.

Я киваю. Она была молода и не могла позаботиться о ребенке. Не удивительно, что вмешалась ее мать и меня отдали на удочерение.

— А отец? Кто он?

Хоуп ничего не отвечает и пристально смотрит перед собой. Мне начинает казаться, что я не дождусь от нее ответа, но внезапно она произносит:

— Его звали Дэн. Я познакомилась с ним в школе. Он был моим парнем и называл меня хорошенькой.

— А где он сейчас? Ты знаешь? — Честно сказать, мне уже наплевать на это.

Она пожимает плечами.

— Не знаю. Ему пришлось уехать, когда я сказала, что беременна. Он был нужен своей маме. — В ее голосе нет грусти, скорее ностальгия. Как будто она вспоминает того, о ком не думала уже очень долго.

— А как ты узнала, Хоуп? Как ты узнала, что я твой ребенок? Ты видела меня всего лишь несколько минут, и это было двадцать два года назад.

Она крепко сжимает мою ладонь.

— Помнишь, что Шеймус сказал сегодня утром? О том, что дети запечатлеваются в душе? — Она пожимает плечами. — Я знала об этом с того момента, как ты постучалась ко мне в дверь и подарила ананас.

Я недоуменно смотрю на Хоуп.

— Но почему ничего не сказала мне?

—У тебя есть семья. Ты принадлежишь им. Я не знала, можно ли рассказывать. — Она и правда в это верит.

Я обнимаю ее.

— Можно. И они больше не моя семья.

Она отстраняется и удивленно смотрит на меня.

— Нет?

Я качаю головой.

— Они нет. Ты — да.

Хоуп дарит мне одну из своих редких улыбок, и впервые за двадцать два года я чувствую себя полноценным человеком. Поиск завершен. Эта часть моего исследования закончена. Я нашла свою маму. Или она нашла меня.

Мы возвращаемся в комнату ожидания, но там никого нет. Медсестра говорит, что Кая перевели в палату на другом этаже.

Я заглядываю в комнату из коридора и вижу, что все стоят вокруг кровати Кая. Шеймус замечает меня и машет рукой.

Кай спит. Он подключен к каким-то аппаратам и мониторам и получает обезболивающее внутривенно. У меня внутри все сжимается от боли за этого маленького мальчика.

Шеймус успокаивающе гладит меня по спине.

— Он поправится. Ему просто нужно время, — шепчет он мне на ухо. В его голосе нет беспокойства, и я знаю, что так оно и будет.

Но все равно не могу оторвать взгляд от маленького беспомощного тела.

— Слава богу, — тихо произношу я в ответ.

— С Хоуп все в порядке? Вас долго не было, – продолжает шептать Шеймус.

Я поворачиваю голову и в этот момент осознаю, что в моей жизни только что произошло чудо. Я не могу вымолвить ни слова, поэтому просто киваю.

Он обнимает меня и целует в макушку.

— Вот и хорошо.

Я перевожу взгляд на Кая.

— Мы пойдем. А ты позаботься о сыне. Я рада, что его перевели в эту палату, это хороший знак.

Мы с Хоуп и Шеймусом выходим в коридор. Хоуп, не останавливаясь, идет к лифту и ждет меня возле него.

Шеймус пристально смотрит мне в глаза. Как будто хочет сказать тысячу и одну вещь.

— Можно обнять тебя?

Я обхватываю его руками, и наши тела начинают вести молчаливый диалог. Они извиняются. Задают вопросы. Отвечают на них. И дают обещания.

Когда мы отстраняемся друг от друга, я вижу, что Шеймус улыбается. Это усталая улыбка, но она принадлежит мне.

— Скажи, что тоже почувствовала это?

Я киваю. Так оно и было.

Он делает глубокий вдох и, не прекращая улыбаться, выдыхает.

— Вот и хорошо. Черт возьми, я так скучал по тебе.

Мне очень хочется поцеловать его, но сейчас не место и не время.

— А ты не хотела бы…не знаю…может быть, когда Кая выпишут, мы… — Он замолкает, прикрывает глаза рукой и смеется. — Господи, какой ужас. Я так давно не приглашал никого на свидания.

У меня начинает кружиться голова, как и всегда в присутствии Шеймуса.

— Да, конечно, — улыбаясь, отвечаю я.

Он обхватывает мои щеки ладонями, нежно целует в губы и прислоняется своим лбом к моему.

— Спасибо.

— Я дам тебе домашний номер. У меня нет мобильного.

— Хорошо.

Мы обмениваемся телефонами.

— Оставь сообщение на автоответчике. Это общий телефон, но все будет нормально, я получу его.

— Хорошо. Скоро увидимся. Спасибо, что пришла проведать Кая. И меня.

Я киваю.

И ухожу из больницы вместе с мамой.

И сердцем, переполненным любовью.

Глава 63

Иногда все не так и сложно

Фейт

Настоящее

Раздается стук в дверь. Это Бенито с кофе.

—Привет. — Он с улыбкой вручает мне стакан. Во второй руке, в которой он обычно держит свой кофе, ничего нет. — Я ухожу на работу, но сначала решил заглянуть к тебе.

— На работу? Но уже поздно? — Он никогда не работает вечером по воскресеньям и обычно ходит на службу в Католическую церковь.

Бенито пожимает плечами.

— Миранды пока не будет на работе из-за Кая, поэтому я за нее. Мы одна команда, но семья всегда на первом месте.

В этом весь Бенито. Он помогает каждому.

— Спасибо за кофе.

— Не за что. Я просто хотел поздороваться и убедиться, что с тобой все в порядке.

— Я в порядке. Правда. Спасибо, — с улыбкой отвечаю я.

— Вот и отлично. Мне пора. — Он идет к лестнице, но внезапно, как обычно, останавливается. — Фейт?

— Да? — отпивая кофе, интересуюсь я.

— Он знает.

Я склоняю голову на бок в ожидании продолжения.

— Он знает, как все могло бы быть невыносимо прекрасно между вами.

Я улыбаюсь и вспоминаю разговор, который произошел у нас несколько недель назад.

—Иногда все не так и сложно, — повторяю я его слова.

Бенито подмигивает мне и поднимается по лестнице.

Глава 64

Жизнь расцветает, если дать ей второй шанс

Шеймус

Настоящее

Кая выписали из больницы на прошлой неделе. Следующие четырнадцать дней он прикован к инвалидной коляске из-за гипса на ноге. По прошествии этого времени сможет пользоваться костылями. Естественно, ему не по душе это, но нисколько не останавливает от того, чтобы выезжать во двор и играть в баскетбол или бросать кольца каждый день после обеда. Я думал, что лестница станет большой проблемой, но Кай спускается и поднимается, сидя на попе, быстрее, чем я на ногах. Этого ребенка просто невозможно остановить. Если не считать шрамов на животе и ногах и специальной диеты, с ним все хорошо. Просто удивительно, какой у детей большой запас жизненных сил.

С Миранды сняли все обвинения. Мне предлагали оформить полную опеку над детьми, но я не смог этого сделать. Не только потому, что произошедшее было случайностью, но и потому, что она изменилась. Миранда стала любящей матерью, и я не стану забирать у нее детей из-за случайности. Она нужна им. Они заслуживает этого. На этой неделе мы подписали пересмотренное соглашение об опеке — дети проводят выходные с ней, а в течение недели живут со мной. Как и планировалось. Все счастливы.

Сейчас они у Миранды. За последние несколько недель я впервые остался один. А значит, могу выполнить свое обещание и пригласить Фейт на свидание.

Я сижу на пляже и наблюдаю за тем, как Фейт выходит из воды. На ней простое хлопковое платье цвета слоновой кости, подол которого она приподняла, чтобы не намочить. Ее дреды уже не яркие и разноцветные, как раньше, а белые. А сама она сияет, как лучик солнца.

Фейт подходит, раздвигает мне ноги и садится между ними на колени.

— Знаю, я уже говорила тебе это, но моему сердцу очень нравится твое, Шеймус, — искренне, но с какой-то болью произносит она и опускает подбородок.

— Эй. — Я заставляю ее поднять голову и посмотреть мне в глаза.

— Ты чего?

— Каждый день, проснувшись, я напоминаю себе, что настоящее — это возможность, а прошлое — урок. — Ее слова звучат, как хрупкое признание, которое хочется взять в руки и защитить от всего мира.

Я провожу пальцем по татуировке на ключице, которая выглядывает из-под платья, а потом спускаю лямку на плечо и читаю: «Жизнь расцветает, если дать ей второй шанс».

—Это о возможностях и уроках?

Фейт кивает.

—Отличный совет, — шепчу я и целую надпись.

Она пристально изучает мое лицо, задерживая взгляд на губах.

— Мне нравится, как ты смотришь на меня, Шеймус. Никто никогда не смотрел на меня так, как ты. Твои глаза разговаривают со мной. Когда я говорю что-нибудь смешное, они смеются. Когда мне нужна поддержка, говорят, что я справлюсь. Когда напугана, поддерживают меня. А когда ты хочешь поцеловать меня, твои глаза отражают мои мысли. — Фейт замолкает и отводит взгляд, а потом вновь переводит его на меня. — Я не хочу, чтобы это изменилось.

— Это и не изменится, — обещаю я.

Мои слова не убеждают Фейт. В ее глазах плещется страсть, боль, страх и стыд.

— Фейт. — Я и не знал, что в одном слове может быть столько надежды. Я не могу объяснить этого, но чувствую, что мое будущее зависит от него. Моя психика зависит от него. И сердце. — Пожалуйста, расскажи мне. Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

Она до боли прикусывает губу и качает головой.

— Только не это, Шеймус. В прошлом я принимала неправильные решения.

— Все принимают неправильные решения. Думаешь, я этого не делал? Господи, да я был женат на неправильном решении в течение двадцати лет. У меня магистерская степень в этом плане. Закрой глаза, — умоляю я, закрывая свои.

— Зачем?

— Чтобы не думать о своих страхах, — шепчу я. — Закрыла?

— Да. — Ее голос. Так близко. Такой доверчивый. И нежный.

— Расскажи мне обо всем. Я хочу все знать. — Очень хочу.

Мне в ответ — тишина, но в ней нет угрозы. Я чувствую, как укрепляется решимость, и рушатся сомнения Фейт.

— А давай ты расскажешь мне о своем прошлом, а я о том, что чувствую к тебе?

— Ты правда хочешь услышать это? — Я ощущаю ее легкое дыхание на своем лице и слабую улыбку на губах.

Я киваю, несмотря на то, что она не видит меня.

— Не так сильно, как хочу рассказать о своих чувствах.

Она приступает к своей истории. Ее голос становится еще тише и нежнее, вызывая у меня мурашки по коже.

— Я выросла в приюте. Ты уже знаешь это. Последняя семья забрала меня в шестнадцать лет. Я ушла от них, когда мне было почти восемнадцать. — Она останавливается. — Теперь твоя очередь.

— Моя жизнь становится проще, когда ты рядом и сложнее, когда ты далеко. Твое присутствие сводит на нет напряжение, которое я ношу внутри себя всю жизнь. Ты облегчаешь мою боль и делаешь ее терпимой.

— Это всего лишь эффект плацебо²², — возражает Фейт.

— Нет, ты и твоя доброта очень, очень реальные. Ты исцеляешь. Веришь. Заставляешь меня понять, что я — это не моя болезнь. Ты видишь меня, невзирая на нее, и принимаешь таким, какой я есть. Благодаря тебе, я не чувствую себя сломленным.

— Ты никогда не был сломленным, — шепчет Фейт. — Ты всегда был Шеймусом. — Я слышу, как она глубоко и размеренно дышит. И, наконец, собравшись духом, продолжает свою историю.

— Эта пара была странной. Женщина сидела дома и не работала. Она с гордостью называла себя опекуном и носила это звание, как нимб. Но ей было далеко до святой. Она была эгоистичной, злопамятной и командовала в доме, как диктатор. Он был распространителем наркотиков. Но она делала вид, что не подозревает об этом. А он притворялся, что не видит, как она с нами обращается.

Не в силах сдержаться, я спрашиваю:

— Но ты говорила, что твои опекуны были хорошими людьми?

— По большей части. Но только не последние. Твоя очередь.

Настал мой черед делать глубокие вдохи. В груди разрастается тревожная боль; она подбирается к горлу, угрожая вырваться наружу, но мне удается сдержать ее. Фейт, сегодняшняя Фейт, — это все, что имеет значение. И она должна это знать.

— Когда ты смеешься, я чувствую радость, которой ты делишься с окружающими. Ты никогда не прячешься за улыбкой, она всегда честная и искренняя. Мне нравится в тебе это.

— Можно я буду держать тебя за руку? Мне это очень нужно, Шеймус. — Я сердцем чувствую мольбу в ее голосе.

— Да. Пожалуйста.

Она находит мою руку и переплетает наши пальцы.

— А еще он был наркоманом. После девяти месяцев пребывания в их доме…я тоже стала наркоманкой. — В голосе Фейт слышится невыносимый стыд.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб. А потом прикасаюсь губами к мокрым от слез глазам. Это разбивает мне сердце.

— Когда ты плачешь, мне хочется уничтожить то, что вызвало у тебя грусть.

— Я плохо помню последний вечер в их семье. Ее не было дома, а мы ширнулись пока дети спали. Я употребляла кокаин. Ему захотелось пойти в парк, хотя на улице была полночь. Я пыталась отказаться, но он настаивал. По дороге я выпила фанту, которую он мне дал. Последнее, что я помню…я сижу на старой ржавой карусели и слушаю, как она протестующе скрипит при каждом вращении. — Она крепко сжимает мне руку. Так крепко, будто это поможет выпустить боль и гнев, которые разрастаются внутри.

И я повторяю то, что она сказала мне несколько месяцев назад:

— Выплесни на меня свою ненависть, Фейт.

— Я не могу, Шеймус.

— Выплесни на меня свою ненависть, Фейт, — громче повторяю я. — Пожалуйста. Тебе нужно выплеснуть ее. Я справлюсь. Кричи на меня, если нужно.

Проходит несколько секунд, и, наконец, ее ненависть разбивает молчание поспешным, рваным шепотом:

— Я ненавидела его, Шеймус. Я ненавидела ее. Ненавидела себя. Свое пристрастие. Я ненавидела свою жизнь. Я просто ненавидела. Ненавидела, чтобы выжить.

Ее слова разрывают мне сердце. Я освобождаю руку из захвата и крепко обнимаю ее. Фейт мгновенно отвечает тем же. Сила ее объятия прямо пропорциональна ненависти, которая бушует в ней.

Мне уже начинает казаться, что она просто сплющит меня, но внезапно ее объятие превращается в обычное, любящее.

— Мы. Ты и я, — хлюпая носом, произносит Фейт. — Мы должны стоять на твоем коврике, Шеймус.

Я улыбаюсь и, не открывая глаз, целую ее в лоб.

— Должны. И будем. Только позже. — Потому что сейчас мне хочется привести ее домой и никогда не отпускать.

Она обнимает меня крепче и снова хлюпает носом.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Теперь твоя очередь. Мне нужно услышать, что-нибудь хорошее перед тем, как я закончу свою историю.

— Твои объятия меняют людей. Я видел это. И чувствовал. В тебе есть искренняя доброта, качество настолько редкое и чистое, что мне хочется упасть перед тобой на колени. Я бы мог всю жизнь провести в твоих руках. — Я глажу ее по спине. Ей нужно расслабиться, чтобы договорить.

Несколько минут Фейт молчит, а потом продолжает. У нее уставший голос, будто те секреты, которыми она поделилась со мной, вымотали и опустошили ее. Но в этом и есть фишка всех секретов — они тягостные и тяжелые. Чтобы избавиться от них, нужна сила. Это не просто.

— Я очнулась в больнице. Доктора и полицейские мне все объяснили. Помимо кокаина, который я сама приняла, в моей крови обнаружили рогипнол²³. — Ее голос спокойный, слишком спокойный. У меня внутри все сжимается. — Когда я отключилась, он раздел меня и изнасиловал. На рассвете нас нашел мужчина, который вышел погулять с собакой. Мы валялись под деревом, как выброшенный мусор. Я была голая. А он мертвый. Выстрелил себе в голову из пистолета.

Я жду, что она расплачется. Но нет. Это по моим щекам начинают катиться слезы. Я только крепче прижимаю ее к себе, не зная, чем еще помочь. Просто непостижимо на что способны люди.

— Мне жаль, Фейт. Мне очень жаль. — Я знаю, что мои слова ничего не изменят. Это не помощь. Но я не могу просто сидеть и молчать.

— Теперь я вызываю у тебя отвращение? — раздается едва слышный шепот. Это вопрос, на который она сама уже придумала пессимистический ответ.

— Нет. Никогда. Спасибо, что разделила со мной свое прошлое. Только самый подлый человек способен на подобный поступок. — У меня в голове не укладывается, что можно намеренно причинить вред другим людям. — Когда ты бросила употреблять наркотики?

— В тот же день. Больше в моей жизни не было наркотиков. Хотя, я чуть было не сорвалась, когда вернулась в Калифорнию. Именно поэтому я оказалась в приюте и познакомилась с Бенито.

Я резко открываю глаза и отстраняюсь от нее. На улице тепло и на пляже никого нет.

— Фейт, открой глаза.

Влажные ресницы медленно разлепляются и на меня смотрят блестящие от слез голубые омуты.

— Ты жила в приюте для бездомных?

Она кивает.

— Срок моей аренды практически закончился. У меня не было ни денег, ни работы, ни выбора.

У нее не было выбора? А я?

— Ты могла прийти ко мне. Ты должна была прийти ко мне.

Фейт качает головой и ее взгляд смягчается.

— Ты жил с Мирандой. Хоуп сказала, что вы семья. Теперь я знаю, что неправильно поняла ее, но тогда я не захотела вмешиваться и причинять тебе и детям неприятности.

Мне так и хочется сказать о неправильных решениях и об эффекте домино.

— Миранда. Она как несчастливый «пятак». Ей нужно было где-то жить, и она решила, что мой диван подходит для этого лучше всего. Я был в отчаянии. Мне хотелось вернуть детей, поэтому я разрешил ей остаться на несколько недель.

Фейт кивает; в ее глазах светится понимание.

— Ты не обязан объяснять, Шеймус. Ты все сделал правильно. У тебя все получилось, и дети снова живут с тобой. — Она вздыхает и вытирает слезы. — На самом деле Миранда не такая плохая, как я думала. Бенито она нравится. И Хоуп любит ее. — Я уже несколько недель знаю, что Хоуп мать Фейт, но все еще не могу поверить в это. — Именно Миранда убедила ее начать работать поваром в приюте. Да, деньги небольшие, но это первая настоящая работа Хоуп и она ей очень нравится.

— Я рад, что ты нашла маму и ответы на свои вопросы.

— Я тоже. Жизнь расцветает, если дать ей второй шанс

Мне хочется гладить ее, не переставая. Хочется убедиться, что все это действительно реально.

— Конечно. Ведь ты здесь, со мной.

— А у нас есть второй шанс, Шеймус? — нерешительно спрашивает Фейт. — После того, что ты узнал о моем прошлом, твои чувства изменились?

Я встаю, опираясь на трость и, стряхнув песок с джинсов, подаю ей руку.

— Пошли. Я не могу ответить на этот вопрос здесь.

Она обхватывает мою ладонь, и я помогаю ей встать.

— Почему?

— Потому что мы одеты. А мое тело умоляет меня ответить на твой вопрос…детально...обстоятельно…с помощью прикосновений, а не слов, и за закрытой дверью, в моей спальне.

— Шеймус, ты хоть представляешь, какой ты сексуальный? — возбужденно восклицает она.

Это были последние слова, которые мы произнесли. Ну, не считая «МЫ», которое сказала Фейт, когда мы целовались на коврике с надписью «W…E».

Я исполнил свое обещание: завел ее в спальню, закрыл дверь и снял с нас всю одежду. Следующие несколько часов я обнажал душу: каждым прикосновением…поцелуем…и движением бедер. Я успокаивал ее сомнения и страхи, давал надежду на будущее.

Все без слов.

И когда мы уставшие, но удовлетворенные лежим в темноте, Фейт, наконец, нарушает молчание.

— Шеймус?

— Да?

— Я тоже люблю тебя.

На моем лице расцветает улыбка. Она услышала все, что я хотел сказать.

Глава 65

Волшебство – это звучит чертовски вкусно

Миранда

Настоящее

Я мою духовку в отвратительных желтых резиновых перчатках. После попытки самостоятельно приготовить суфле. Оно вытекло из формы и сгорело. Надеюсь, это не признак того, как пройдет мой день.

Раздается звонок в дверь.

Я смотрю на часы. Они пришли на пятнадцать минут раньше. Черт возьми. Я снимаю перчатки и бросаю их в духовку, пытаясь скрыть улики, а потом открываю дверь.

Рори вручает мне букет цветов. Рядом с ним стоят Кай, Кира и Бенито.

— Спасибо, — искренне говорю я. Впервые я поблагодарила человека за цветы. От этого мне становится немного тошно, потому что от Шеймуса я принимала их как должное, иногда даже не удостаивая этим словом. Но, с другой стороны, я только что произнесла его от чистого сердца. Это большой шаг вперед для меня. За шесть месяцев после произошедшего с Каем, я сильно изменилась. Теперь я другой человек. Не совершенно другой, естественно. Я все такая же напористая, нетерпеливая и властная. Но я, наконец, поняла, что является самым главным в жизни. Это мои дети, друзья и люди, с которыми я работаю. Люди — вот, что делает нашу жизнь ценной. Способность жертвовать. Любить. Сострадать. Кто знал, что это может быть чертовски приятно?

— Вот только не стоит растекаться передо мной лужицей, Миранда. — Мое имя больше не звучит как оскорбление, когда Рори произносит его. Он показывает на Бенито. — Это была его идея. — Тот факт, что именно он вручил мне цветы, подтверждает, что наши отношения на правильном пути. Мы с ним многого достигли за короткое время.

Дети заходят и приветствуют меня объятиями. Бенито подмигивает Рори.

— Я предложил купить цветы. Кай и Кира согласились. Рори настоял на барвинках, — шепчет он мне на ухо.

Дети расходятся по своим спальням, а Бенито следует за мной на кухню. Я ставлю цветы в вазу, а он принюхивается.

— Суфле не получилось, — признаюсь я, пока он чего-нибудь не сказал. — Я могу приготовить тосты с высокой вероятностью успеха или можно сходить куда-нибудь поесть. Я пригласила Бенито на ланч, и по дороге он захватил детей из квартиры Шеймуса.

— Тут недалеко есть пекарня, — смеется Бенито. — Слышал, там готовят вкуснейшие круассаны.

— Прямо-таки вкуснейшие? И ты говоришь чистую правду?

Он с невинным видом кивает головой, а потом улыбается и подмигивает мне.

— Мой брат просто волшебник, когда дело касается теста.

— Ммм, волшебство — это звучит чертовски вкусно. Я согласна.

Волшебство — это и, правда, чертовски вкусно. Я рада, что суфле не получилось.

Остаток выходных я провела с детьми. Мы ходили на пляж и плескались в море. А потом допоздна смотрели фильмы, ели вредную еду и болтали обо всем на свете. Самое главное, что наше общение протекало естественно. Я смеялась с ними. Обнимала их и прижимала к себе.

Сейчас я ощущаю себя мамой, которая любит своих детей. По-настоящему, бесхитростно и глубоко. Не думала, что способна на такое чистое чувство.

Сегодня вечер воскресенья. Шеймус только что забрал Кая, Рори и Киру. Я сижу в гостиной со стаканом вина и размышляю о своей жизни. В ней было столько сожалений. Столько лжи. И боли, которую я причинила людям. Слава богу, все изменилось. И как же мне повезло, что, не смотря на все произошедшее за эти годы, я, наконец, смогла подружиться с бывшим мужем, — что было нелегко, но я не виню его за это — наладить отношения с детьми и завести хороших друзей. Теперь я сама себе «пропуск в рай». Я поступаю правильно по доброй воле. Намерения и старание — вот, к чему сводится все. Ты стараешься или не стараешься. Выбираешь хорошее или плохое.

Я стараюсь изо всех сил.

И выбираю хорошее.

Делай добро даже ценой жизни.

Это мой новый девиз.

ГЛАВА 66

Это невыносимо прекрасно

Фейт

Будущее

Шеймус выглядит таким красивым в черных брюках со стрелками и в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Он босой, так же, как и я. Мы стоим на коврике с надписью «W…E» на песке в окружении Кая, Рори, Киры, Хоуп и друзей. Перед нами стоит Бенито с Библией в руках. Он с гордостью выполняет свою обязанность регистратора — по крайней мере, на сегодня.

Когда подходит мой черед давать обещание, я пристально смотрю в карие глаза Шеймуса и, счастливо улыбаясь, говорю:

— МЫ. Это будет невыносимо прекрасно. Согласна.

А он в ответ клянется:

— Это будет намного больше. Согласен.

Эпилог

Что такое любовь

Попросите сто человек объяснить, что такое любовь.

И вы получите сто различных ответов.

Потому что любовь, как искусство, она — субъективна.

Постоянно меняется.

Эволюционирует.

Хороший тому пример…

Миранда

Любовь существует.

Она не притворство, как Санта Клаус или Вегас. Она осязаема и полна надежд.

Это мои дети.

И мой выбор.

Это намерения.

И сострадание.

Да, она чертовски реальна.

Думаете, что только дураки верят в любовь?

Тогда я дура.

Шеймус

Любовь — странная штука. Она приходит из ниоткуда. В ней нет логики или системы. Она не поддается научному объяснению. Любовь — это чистое чувство и страсть. А чувства и страсть прекрасны, потому что они подпитывают любовь.

Я являюсь экспертом в любви. Я знаю о ней из личного опыта.

Я влюблялся в Фейт медленно и с осторожностью. Потому что был жалок и подавлен из-за развода.

Она стала моей мечтой.

И мечта превратилась в реальность.

И любовь.

Намного больше, чем любовь.

Фейт

Любовью движут инстинкты, когда сердце заглушает голос разума. Ее можно предугадать. Я узнала ее, когда почувствовала, потому что она была пронзительно прекрасна.

Намного больше, чем пронзительно прекрасна.

И имя ее было «МЫ».

Шеймус и я.

Конец

Перевод выполнен специально для группы: https://vk.com/the_best_library

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления.

Размещение перевода без указания ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО!

Notes

[

←1

]

Американское кабельное телевидение.

[

←2

]

Константа – постоянная.

[

←3

]

Дже́нис Лин Джо́плин — американская рок-певица, выступавшая сначала в составе Big Brother and the Holding Company, затем в Kozmic Blues Band и Full Tilt Boogie Band.

[

←4

]

Два пальца, поднятые вверх: указательный и средний.

[

←5

]

В переводе с немецкого kindergarten буквально означает «детский сад», детские сады существуют отдельно в США и дословно называются «пред-школой».

[

←6

]

Легко перемещаемый контейнер с готовой едой.

[

←7

]

Серебряный язык – это выражение используется для описания человека, который весьма убедителен и красноречив для того, чтобы люди делали все то, что им необходимо.

[

←8

]

Рассеянный склероз (РС) – это хроническое заболевание, которое поражает головной и спинной мозг. Основная причина возникновения рассеянного склероза – это сбой в работе иммунной системы. Рассеянный склероз – это заболевание, которое поражает молодых людей. В отличие от других неврологических болезней, которые чаще возникают в пожилом возрасте, эта возникает у людей от 15 до 40 лет.

[

←9

]

Эпидуральная анестезия – это по сути игла-катетер введенная в окружение спинного мозга, через которую затем подается лекарство, блокирующие прохождение болевых импульсов от нижней части тела в спинной мозг и будущая мама не чувствует боли.

[

←10

]

Коммутатор в телефонных сетях — устройство для ручного или автоматического соединения абонентских линий.