Сумка, посох и удача! (СИ)

Глава 5

Сначала мне не верилось, что возле потрясенного архивариуса лежала действительно моя сумка. Не могло быть такого, чтобы копатели бросили без внимания столь важную вещь, полную необыкновенных сокровищ. Но сумка эта все же один в один выглядела как моя. Тогда я подумал, что братья-негодяи попросту выгребли из нее все ценное, а взамен наложили камней или, хуже того, нагадили туда, чтобы доставить неприятность любопытному прохожему. Я осторожно поднял ее. Весила она приблизительно столько, сколько и должна была весить волшебная сумка Блатомира: килограмма полтора-два. Поставив ее на широкий камень, я осмотрел замок — он не был взломан (вообще, взломать его было практически не возможно, поскольку я позаботился о хорошей магической защите). Вздохнув, словно перед прыжком в омут, к которому нас порой принуждает судьба, я открыл верхнее отделение. В нем лежали именно мои вещи и в том порядке, в каком я их оставил — я видел это совершенно ясно в голубом свете Леды.

— С меня выпивка, ребята! И закуска! — пообещал я и расхохотался самым счастливым смехом. — Но как же эти балбесы не забрали сумку?! Как же?! — недоумевал я.

— Думаю, очень просто, господин волшебник. Я выронил ее от страха, когда все началось, — принялся объяснять Дереванш. — Когда Элсирика вырвалась из лап копателей, и вы начали пускать молнии, я просто уронил ее. Вот и лежала она здесь между камней. Люди братства ее не заметили или просто забыли о ней. И понятно — их интересовал только Клочок Мертаруса. Они, конечно, с ума сошли от счастья, когда получили то, что искали тысячу лет. И потом уже смеркалось: не всякий заметит, что валяется среди больших камней. Господин Блатомир, — кенесиец поднял ко мне серые просящие глазки. — Давайте уйдем отсюда, — он оглянулся на кладбище, которое все еще находилось рядом.

— Идемте. Может, удастся отыскать по пути укромный уголок, перекусить и отдохнуть до утра, — сказал я, вручая архивариусу сумку и направляясь к дороге на Фолен.

— Нам нужно крепко подумать, что теперь делать. Ведь пергамент Мертаруса у братства Селлы, у них и второй Клочок! — напомнил Дереванш. — А с этими свитками копатели без труда раскроют тайну Пелесоны.

— Ошибаетесь, мой друг. На подлинном Клочке Мертаруса теперь очень трудно что-нибудь прочесть, — заметил я, вышагивая к далекой куще, черневшей по склону холма. — А вы еще обижались, когда я поливал пергамент элем и ляпал на него обеденной жижицей. Как видите, маг Блатомир знает, что делает, ибо ведут его не мелочные соображения, а мысли вселенского масштаба!

— Как это «пергамент элем поливал»? — изумилась Элсирика.

Вкратце я рассказал писательнице о нашем первоначальном замысле с ложным Клочком, и что из этого замысла получилось. Наверное, если бы не благополучный (почти благополучный) исход эпопеи с пергаментами, то Рябинина подняла бы визг или бросилась на меня с кулаками, мстя за необратимо испорченную святыню Кенесии. Но сейчас, ввиду того что обрывок Мертаруса не принадлежал нам, она была вынуждена молчать и делать довольное личико. Однако признать по справедливости: «Ах, маг Блатомир, как вы все умно и чудно сделали!» — она никак не желала.

— И все-таки, дела наши складываются не слишком удачно, — заметил Дереванш. — В братстве Селлы есть весьма грамотные и опытные в подобных вопросах люди. Не первый раз они работают с древними свитками, содержащими тайну. Боюсь, даже с испорченного Клочка они извлекут огромную пользу. К тому же, я слышал, у них имеются какие-то другие ориентиры, которые способны приблизить к разгадке тайны Пелесоны. Это же подтвердили люди графа Ланпока, захватившие кого-то из братства.

— И еще одно обстоятельство, — я замедлил шаг, оглядывая посеребренную большой луной дорогу. — Как вы говорили, Дереванш, истинный пергамент Мертаруса обладал магической силой. Будто тот, кто обладает настоящим Клочком, способен раскрыть тайну Пелесоны?

— Да, есть такое поверье, — согласился архивариус. — Тот, у кого истинный пергамент, якобы и найдет Сапожок или что-то еще важное из наследства нашей пресвятой Пелесоны. Только… — он замолчал, чуть помрачнев и опустив голову. — Я совершил святотатство. Не знаю, что на меня нашло… Я был в тот момент очень напуган. От страха у меня ум совсем замутился.

— Ну, ну выкладывайте, что вы там такое совершили, — поторопил я кенесийца, перекладывая посох на другое плечо.

— Когда Мастер копателей потребовал отдать оба документа, я оторвал кусочек от истинного пергамента и…

— Что «и»?! Не томите, Дереванш!

— И… — кенесиец помрачнел лицом, явно сожалея об уже произнесенных словах.

— Ну говорите, говорите! — настояла Элсирика, переполненная женским любопытством.

— Говорите, черт вас побрал! — рассердился я.

— Я съел его… — испуганно признался архивариус.

Я согнулся пополам от хохота. И даже Элсирика, с почтением относившаяся к святейшим реликвиям Гильды, прыснула смехом и тут же прикрыла рот ладошкой.

— О, Гред Праведный! Чего вы смеетесь! — с ноткой обиды возмутился кенесиец. — Я думал, что, оставив в себе часть священного свитка, оставлю в себе его волшебную силу. Разве не так, господин маг? Разве я теперь не являюсь носителем важного свойства Клочка Мертаруса? Ведь может, именно я выведу вас к Сапожку Пелесоны.

— Очень может быть, мой мудрый друг, — согласился я, не прекращая смеяться. — Вас, как носителя важного свойства Клочка, теперь следует беречь. Теперь опасаюсь, не случиться ли у вас священного запора и не придется ли делать вам волшебную клизму.

Перейдя через мост, мы пошли по берегу тихой речушки. Нашли удобное место, закрытое с трех сторон деревьями, и развели костер. Беспокойное по ночам кладбище осталось лигах в восьми-девяти. Недалеко, на крутом берегу темнели высокие башни замка Иврог. А над нами раскинулось звездное небо, с которого словно два прикрытых глаза смотрели Виола и Леда.

В сумке у меня, конечно, имелось кое-что из провизии. Я вскрыл банку тушенки и подгреб под нее тлеющие угли. Достал так же шпроты и кружок «Краковской» колбасы. Вот только хлеб оказался черствым, но вполне годным для скромного ночного пиршества. Пока тушеная говядина пыхтела, распространяя аппетитный запах, я налил немного водки в пластиковые стаканчики.

— Давайте, други мои, за счастливое освобождение, — провозгласил я, вручая стаканчики Элсирике и Дереваншу.

Кенесиец, видимо, с русской традицией незнакомый и далекий от сакрального смысла тостов, переспросил:

— А?

— Пейте, Дереванш, пейте водочку. Этим жестом вы как бы благодарите богов, что остались живы, — пояснил я.

— И зачем пить? — усомнился архивариус. — Может лучше помолиться?

— Нет, пить, оно как бы надежнее, — не согласился я. — Тем более это водочка — напиток такой особо божественный.

Кенесийская писательница справилась со своей порцией с легкостью, словно такое дело ей было весьма привычно: опрокинула жидкость в рот, глотнула и занюхала хлебушком. А потом схватила кусок колбасы. Архивариус же, после принятия напитка внутрь приобрел бледный вид и лишь потом, порозовел и спросил:

— А вы уверены, что питье это божественное?

— Угу. Стопроцентно, — сказал я, наливая еще по пятьдесят грамм.

— Дело в том, что я похожее как-то пробовал. Мильдийцы угощали, — сообщил он и с удовольствием сунул себе в рот жирную шпротину.

— Скажите, друг, а какую часть Клочка Мертаруса вы отведали? — чувствуя святейшее томление в желудке, я потянулся за сигаретой.

— Самую верхнюю. Точно не скажу, но, скорее всего, я съел текст до слова «Алра…». Очень плохо, что это слово осталось на свитке. Впрочем, — он задумался и снова потянулся к банке со шпротами. — Что Мертарус указывает на берег Алраки, копателям будет и так ясно из остального текста. Если они смогут прочитать хотя бы его часть.

— Господин Дереванш, а вы помните все, написанное на Клочке? — полюбопытствовала Элсирика, придвигаясь ближе к костру.

— Конечно! — кенесиец удивленно вытаращил глаза. — Слово в слово. Помню даже каждую помарку и ворсинку на пергаменте.

— Так вы можете восстановить текст Мертаруса?

— Госпожа Элсирика, — у него был такой вид, словно у него спросили, верит ли он в божественность Юнии. — Я могу написать в точности все, что было на Клочке.

— Ну и слава тебе, еб-питимия, — отозвался я, протягивая стакан кенесийцу. — Утром это сделаете. Сейчас не надо. А то мне точно приснится труп Мертаруса в сапожках Пелесоны вместо белых тапочек. Голова уже от этого болит.

Я выпил и принялся за тушенку, ковыряя ее ложечкой и поглядывая на звезды.

После третьей порции беседа наша стихла. Дереванш скоро прилег справа от моей сумки и, разморенный божественным напитком, захрапел. Рябинина, покуривала сигарету, сосредоточено глядя на огонь. Красные блики костра играли на ее лице, придавая ему какую-то пламенную прелесть. Легкий ветерок шевелил ее длинные рыжие волосы. Может быть, она думала о судьбе своей Красной Юбочки, может о Сапожке Пелесоны, и я как-то залюбовался ей. Потом взял ее за руку и сказал:

— Ну, госпожа Элсирика, сыграем в подкидного на раздевание?

Она глянула на меня, как дикая кошка.

— Или сразу будем считать, что ты проиграла? — я встал и подхватил ее на руки.

— Сволочь, Булатов, немедленно пусти, — прошипела она.

Я решительно направился к берегу реки.

Анькины зубы впились мне в плечо, на что я, сжимая ее крепче, ответил:

— Честное слово, это лучше, чем быть укушенным виконтом Маргом.

Я опустил ее в густую траву. Пальцы мои нащупали пряжку пояска, легко справились с ней и принялись за пуговицы. Рябинина сопротивлялась, скорее для вида: то придерживала мои руки, то отталкивала, недовольно шипела. Ну точно кошка. Дикая кошка, которая своим мокреньким местом чествует март. Через пару минут летнее платьице лишь символически прикрывало славную писательницу.

— Я буду кричать! — предупредила Рябинина, все еще стараясь вывернуться.

— Только негромко, — попросил я, задирая край юбки. — А то Дереванша перепугаешь.

Мои поцелуи постепенно расслабили ее напряженное тело. Рука скользнула между бедер и очень медленно оттянула край трусиков. Пальцы сами поползли по мягким волоскам. Почему-то именно это вызвало новый яростный протест госпожи Рябининой.

— Мерзавец, ты понимаешь, что насилуешь меня, — прошипела она, несильно сжимая бедра.

— Да ладно! — искренне удивился я, и вдавил пальцем трусики в ее ложбинку.

— Ну не надо… — простонала она, разводя ножки.

— А как надо? — мой палец оттянул ее трусики сильнее и проник под них, лаская писательницу между половых губок.

Она не отвечала, прикрыв глаза и задышав чаще.

— Красивая ты, Анька, — признал я, чувствуя, что ей моя ласка приятна, и ее тело отвечает обильным соком. Я тихонько стянул с нее трусики.

Возлег, целуя в губы.

— Я тебя хотел с первого курса. А сейчас хочу еще больше, — разводя ее бедра своими, нажал твердым от нетерпения членом.

Она тихонько пискнула, чувствуя проникновение тугой, скользкой от ее соков головки. Чуть подогнула ножки, давая мне больше свободы, и я вошел еще несильным толчком. Сейчас мне хотелось быть нежным. Хотелось, чтобы между нами стало больше понимания и взаимного стремления. Она положила ладони на мою спину, прижимаясь ко мне, впуская глубже, отвечая на мои поцелуи.

Мой волшебный жезл двинулся в ее нежной дырочке, тихонько растягивая ее. Элсирика едва слышно застонала, выгибаясь и сильнее поджимая ножки. Наши движения стали чаще, резче. Когда я вошел до конца, она тихо вскрикнула, царапая мне спину, дразня поцелуями, чередуемыми сладкими стонами. Все чаще, сильнее я входил в нее, она лишь повизгивала, когда я становился слишком напорист.

Ее пещерка запульсировала и объятия стали безумно страстными, когда я почувствовал, что госпожа писательница на пике. Через несколько сильных толчков она взорвалась, выгибаясь, кусая меня в плечо и дрожа всем телом. От этого жаркого всплеска, я с силой смял ее, вонзаясь размашисто и часто. Она закричала, чувствуя, как мой член забился в ней, выбрасывая обильные потоки семени.

Рябинина восхитительна! Ее хочется трахать и трахать. Что я и сделал через несколько минут, перевернув ее ничком, затем поставив на четвереньки. В э\той позе, Анне Васильевне, похоже понравилось еще больше: она постанывала жалобней, а потом так решительно сама насаживалась на член, что я едва не заорал от восторга.

Далеко за полночь мы лежали в густой траве, целуясь, лаская друг друга, шепча какие-то бесчестные глупости. Я раз убедился, что наша писательница пикантные темы своих романов знает и трепетно любит, стоит ее к этому лишь умело подвести. Одно лишь огорчило, в ротик она брать не пожелала. Но я надеюсь, этот каприз позже вполне исправим.

Мы уснули ближе к утру. Проспали часа два или три и проснулись от трелей птиц, сновавших в листве.

Когда я вернулся к остывшему костру, Дереванш начал подавать признаки жизни: пожевал губами, недовольно дернул носом. Приоткрыл глаза и, увидев меня, резко встал.

— Как настроение, господин архивариус? — Учтиво поинтересовался я. — Вы сходите, умойтесь. У вас лицо заспанное и губы в шпротном масле, а нам сегодня предстоит вернуться в цивилизованный мир.

— Да, да, — он закивал и неуклюже побрел к заводи, блестевшей солнцем между камышей.

Я начал укладывать вещи в сумку, собирая стаканчики, салфетки, нож, фонарик и ложки.

— Булатов, — Элсирика присела рядом и строго посмотрела на меня серо-голубыми глазами. — О том, что было между нами ночью, забудь. Понял? — сказала она, прищурившись и сжав кулачок. — Я слишком расслабилась после кошмара в склепе. Но больше такого не повториться. Даже не мечтай.

— Слушаюсь, моя непорочная дева, — с готовностью ответил я. — А я-то думал, что сейчас ты начнешь меня принуждать на тебе жениться.

— Фи, нужен ты мне, — она пренебрежительно скривила губы. — Знаешь сколько у меня кавалеров? Мне руку и сердце предлагали два графа и три маркиза, не говоря уже о солидных мужчинах без титула. Только я сама по себе: живу, как хочу и делаю, что хочу.

— Рад за тебя всей душой, — в ответ я тоже скривил губы и вытащил из кармана пачку сигарет. — Видимо, ты этим графьям с маркизами своими книжонками крепко мозги вывернула. Мой совет: напиши еще порнотриллер про Колобка, может тогда по тебе и принц мильдийский сохнуть начнет.

— Дурак ты, Игореша. Своими книжками я зарабатываю столько, сколько тебе не снилось. И мне нравится писать книги. Видишь ли, если мне чего-то не хватает в жизни: романтики, сказки, любви или острых ощущений, то теперь я их могу просто выдумать. Я живу в своих выдуманных историях, создаю тот мир, в котором желаю на какое-то время оказаться. И ты никогда не поймешь, какой это кайф.

— Ну конечно, как же я смогу понять кайф, который получает Красная Юбочка, когда ее трахает волк-оборотень! — я поперхнулся смехом даже не успев прикурить сигарету. — Как я понимаю, ты написала ту историю, в которой сама хотела бы оказаться? Хочешь, закажу себе костюмчик волка?

— Ты дурак! Сволочь! Убью тебя сейчас! — она бросилась на меня с кулаками.

Ей дважды удалось врезать мне в плечо и по уху, на третий, я перехватил ее руку и повалил агрессивную дамочку в траву.

— Какая ты скотина! — хныкала она подо мной.

— Ага. Еще сволочь и дурак, — дополнил я ее оборвавшуюся речь, а затем поцеловал в губы. — Кстати, мне нравится, как ты трахаешься. Может разыграем сценку из твоей любимой книжицы? Ты бы что хотела попробовать?