Свет в ночи

5 ГРУСТНЫЕ МЕЛОДИИ

Папа позвонил на следующее утро, и я сразу же рассказала ему о том, что Жизель и я перестали быть соседками по комнате. Сестру вывело из себя то, что отец захотел сначала поговорить со мной, поэтому, пока я беседовала с ним, она, сидя в своем кресле в коридоре, дулась, угрожая вообще не брать трубку.

– И получилось хорошо? – спросил отец. В его голосе слышалось удивление. – Я имею в виду, что кто-то другой живет в одной комнате с Жизель?

– Ее новая соседка – Саманта. Ты ее помнишь? – Отец ответил утвердительно. – Она очень быстро полюбила Жизель, – объяснила я.

– Я сама могу говорить, – вышла из себя Жизель. – Дай мне телефон. – Она подкатила кресло ко мне, и я передала трубку ей.

– Папочка, – зашипела она в трубку. – Я все здесь ненавижу, но наконец-то у меня соседка, которая не достает меня до смерти. – Жизель смотрела на меня. – Да, – продолжала она, неожиданно став сладкой, как сироп. – Занятия начались хорошо. Вчера я получила А+ за домашнее задание по математике и А по-английскому. И все это без помощи Руби, – добавила Жизель. – Но это не значит, что мне здесь нравится. Можешь сказать об этом Дафне. – Сестра отдала мне обратно телефонную трубку.

– Да, папа.

– Мне приехать? – спросил он. В голосе отца, тихом и слабом, слышалась такая усталость.

– Нет, у нас все будет в порядке. Кроме того, сегодня мы приглашены к чаю в дом миссис Клэрборн.

– Ах так. Что ж, звучит неплохо. Мне бы не хотелось слишком нагружать тебя, Руби, но…

– Все нормально, папа. Через какое-то время Жизель здесь понравится, – заверила его я, глядя на сестру. – Я уверена.

– Девочки, вам что-нибудь нужно?

– Нет, у нас все отлично, папа. Ты себя хорошо чувствуешь?

– Я немного простудился. Ничего серьезного. Меня не будет в городе около недели, но я постараюсь позвонить вам, где бы я ни был, – пообещал отец. – А если я вам понадоблюсь, звоните в офис, – быстро добавил он. Я знала, это значит, что не стоит беспокоить звонками Дафну.

– Дома все в порядке, папочка?

– Все нормально.

– А как Нина, Эдгар и Венди?

Отец с минуту колебался.

– Нам пришлось заменить Венди, – сказал он.

– Заменить ее? Но почему?

– Дафна была недовольна ее работой. Я проследил, чтобы она получила хорошие рекомендации. У нас теперь работает женщина постарше. Дафна сама нашла ее в агентстве по найму. Ее зовут Марта Вудс.

– Мне так жаль Венди.

– С ней все будет хорошо, – быстро проговорил отец. – Наслаждайтесь уик-эндом, я вас люблю.

– И мы любим тебя, папочка. Жизель глупо улыбалась.

– Что там с Венди? – спросила она.

– Дафна ее уволила.

– Хорошо. В любом случае она была слишком безжалостной.

– Это ложь. Она многое терпела от тебя, Жизель. Я уверена, что новая служанка не станет этого делать.

– Нет, станет, или ей тоже придется уйти, – пообещала Жизель с улыбкой. Затем она развернула кресло и в бешенстве покатила его в свою комнату. Я не сомневалась, что она сделает нечто такое, чтобы поставить нас в неловкое положение во время чая у миссис Клэрборн. Может быть, наденет что-то не то только от злости. Но сестра удивила меня, надев светло-голубое платье и туфли в тон. Саманта расчесала ей волосы и заколола по бокам. Миссис Пенни сказала нам, что миссис Клэрборн не одобряет косметику на лицах учениц, но немного губной помады дозволяется. Я думала, что Жизель бросит вызов – накрасит веки и нарумянит щеки, но она вновь удивила меня, наложив косметику очень умеренно.

Саманта выкатила ее кресло в главный холл, чтобы Жизель присоединилась к нам с Эбби, чуть раньше часа пятидесяти.

– Толстушка просила меня стащить для нее несколько конфет, – сказала нам Жизель. – Если у вас будет такая возможность, киньте несколько штук в мою сумочку.

– Кейт не нуждается в дополнительных калориях, – ответила я.

– Если ей все равно, тебе-то зачем беспокоиться?

– Хорошие друзья стараются помочь друг другу, а не потакают слабостям, – возразила я.

– А кто говорит, что я хороший друг? – злобно рассмеялась моя сестра. Мы с Эбби переглянулись и покачали головами. Спустя миг появилась миссис Пенни, одетая в хлопковое платье с цветочным рисунком с широким розовым поясом. Слева на груди она приколола букетик. Соломенная шляпка и такая же сумочка с вышитыми розами дополняли ее наряд.

– Скарлетт О'Хара, – объявила Жизель. Саманта прыснула и побежала передать остальным высказывание Жизель. Я была в этом уверена.

Миссис Пенни вспыхнула.

– Вы выглядите все такими хорошенькими, – сказала она. – Миссис Клэрборн будет очень довольна. Сюда, девочки. Бак подогнал автобус к двери.

– Бак? – переспросила Эбби, оборачиваясь ко мне. Мы засмеялись.

– Кто такой Бак? – спросила Жизель.

– Это молодой человек, который занимается здесь практически всем, – пояснила миссис Пенни. Но Жизель с подозрением смотрела на нас с Эбби, пока я вывозила кресло на улицу, потом вниз по пандусу и к автобусу.

При ближайшем рассмотрении и при дневном свете Бак выглядел еще моложе, чем у эллинга или верхом на газонокосилке. Его волосы были почти такими же черными, как у Эбби, но глаза темно-карими. Кожа смуглая, как у всех индейцев. Даже его клетчатая рубашка не скрывала крепкого тела. К тому же он выглядел выше и стройнее, с тонкой талией, узкими бедрами и длинными ногами. Увидев нас, он мягко улыбнулся, что не укрылось от внимания Жизель.

– Привет, мистер Мад, – поддразнила Эбби. Он засмеялся, потом в его глазах зажглись интерес и удивление, когда он увидел, что мы с Жизель близнецы.

– Только не говори, что таких, как ты, две, – пошутил он. Я только улыбнулась.

– Откуда вы его знаете? – потребовала ответа Жизель. Мы с Эбби промолчали.

– Давай-ка я тебе помогу, – предложил он Жизель. Одной рукой Бак обнял ее за талию, другой подхватил под колени и так осторожно поднял с коляски, словно она весила не больше десяти фунтов.[5] Жизель улыбнулась, ее лицо было так близко, что она могла коснуться губами его щеки. Бак удобно усадил девушку в автобусе, а затем ловко сложил кресло. У меня не осталось сомнений, что он делал это и раньше.

Все мы расселись в салоне, миссис Пенни на переднем сиденье.

– Кто это так благоухает жасмином? – спросила Жизель, стоило нам усесться.

– О, это я, дорогая, – отозвалась миссис Пенни. – Это любимый запах миссис Клэрборн.

– Но не мой, – заметила Жизель. – Кроме того, вы должны душиться тем, что нравится вам, а не старой богатой леди.

– Жизель! – одернула ее я. Есть у нее хоть капля благоразумия?

– Вы должны поступать именно так!

– Но этот аромат очень нравится мне самой, – проговорила миссис Пенни. – Пожалуйста, не беспокойся. А теперь позвольте мне рассказать о доме Клэрборнов, пока мы едем. Миссис Клэрборн нравится, когда девочки знают его историю. В общем-то, она этого ждет, – добавила женщина вполголоса.

– Нас, что же, попозже ждет экзамен? – съехидничала Жизель.

– Экзамен? Что ты, дорогая, – засмеялась миссис Пенни, потом на минуту задумалась. – Просто будьте уважительны и помните, что именно щедрость этой дамы позволяет существовать «Гринвуду».

– И дает работу ее племяннице, – пробормотала Жизель. На это улыбнулась даже я, но миссис Пенни, по своему обыкновению, просто пропустила мимо ушей неприятное замечание и начала свой рассказ.

– Совсем недавно, десять лет назад, владение представляло собой значительную плантацию сахарного тростника.

– И это называется «недавно»? – поинтересовалась Жизель.

Миссис Пенни улыбнулась, словно та сказала нечто смешное, не требующее ответа.

– Первый дом из четырех комнат был построен в 1790 году. В настоящее время он соединен с главным домом арочными воротами, служащими главным входом во время ненастной погоды. Во времена своего расцвета в поместье работали четыре сахарных завода, каждый со своим оборудованием и своими рабочими-рабами.

– Мой отец говорит, что Гражданская война не покончила с рабовладением, а лишь подняла стоимость труда с нуля до минимального показателя, – вставила Жизель.

Я увидела, что Бак улыбнулся.

– Ах, моя дорогая, – воскликнула миссис Пенни, – пожалуйста, не говори ничего подобного миссис Клэрборн. И ни в коем случае не упоминай Гражданскую войну.

– Там видно будет, – откликнулась Жизель, радуясь, что поддела на крючок нашу беспокойную экономку.

– Во всяком случае, – продолжала та, переведя дух, – большая часть мебели, в частности шкафы, была создана до Гражданской войны. Сады, как вы скоро увидите, повторяют французский стиль семнадцатого века, а мраморные статуи привезены из Италии.

Через несколько минут мы въехали в ворота усадьбы, и миссис Пенни продолжала играть роль экскурсовода.

– Посмотрите на магнолии и старые дубы, – указала она. – Вон там, за амбаром, расположено семейное кладбище. Посмотрите на кованую ограду, затененную древними дубами.

Все книжные шкафы в доме были вручную изготовлены во Франции. Вы увидите, что большинство окон скрыты вышитыми драпри, закрывающими кружевные занавески и расписанные вручную льняные шторы. Мы будем пить чай в одной из миленьких гостиных. Может быть, у вас будет возможность посмотреть на бальный зал.

– Им когда-нибудь пользуются? – спросила Жизель.

– Теперь нет, дорогая.

– Какое расточительство, – заметила моя сестра, но даже на нее произвели впечатление размеры дома.

Огромное трехэтажное строение украшали большие дорические колонны, вдоль всего первого этажа дом окружала галерея. Над третьим этажом высился сияющий стеклами бельведер. Западная сторона особняка казалась более мрачной, вероятно, из-за гигантских плакучих ив, чьи ветви, подобно невесомым, длинным, глубоким теням осеняли оштукатуренные кирпичные стены и окна спален.

Как только мы подъехали, дверь распахнулась, и на пороге появился высокий, худой негр с белоснежными волосами. Его немного согнуло вперед, голова была чуть опущена, поэтому создавалось впечатление, что он взбирается на гору, даже когда стоит в дверях.

– Это Отис, дворецкий Клэрборнов, – быстро пояснила миссис Пенни. – Он служит семье более пятидесяти лет.

– Выглядит так, будто провел здесь не меньше сотни, – сострила Жизель.

Мы вышли из автобуса. Бак быстро обошел кругом, чтобы достать коляску Жизель. А та ждала в радостном предвкушении, как он вынесет ее из машины и посадит в кресло. К счастью, крыльцо насчитывало только несколько ступенек, так что Баку было легко справиться. После того как он доставил Жизель в ее коляске к парадной двери, мистер Мад вернулся к машине.

– Почему Бак не может войти с нами? – спросила Жизель.

– Ах, нет, дорогая. – Миссис Пенни покачала головой и улыбнулась, будто Жизель сказала что-то невероятно смешное. – Сегодня на чай приглашены только новички. Миссис Клэрборн будет принимать маленькие группы в течение всего месяца.

– Мистер Мад, – шепнула мне Жизель. – Тебе бы лучше рассказать мне, откуда ты его знаешь.

Толкая ее кресло вперед, я сделала вид, что не слышу. Отис кивнул и поприветствовал миссис Пенни. Оказавшись в доме, та сразу же снизила голос до шепота, словно мы вошли в церковь или прославленный музей.

– Все комнаты меблированы французской антикварной мебелью. Вы увидите, что в каждой комнате есть уютный диван из орехового дерева, украшенного резьбой, с пурпурной обивкой.

Мраморные полы блестели словно зеркало. В общем, сияло все, от античных столов и кресел до статуй и стен. Я подумала, что если здесь и есть грязь, то прячется она под коврами, но заметила, что тот, кто отвечает за завод дедушкиных часов из орехового дерева, висящих в холле, явно пренебрег своими обязанностями, и они остановились в пять минут третьего.

Просторные и наполненные воздухом комнаты первого этажа выходили в центральный холл. Миссис Пенни объяснила, что кухня располагается в задней части дома. В центре холла изящно изогнулась лестница с полированными перилами из красного дерева и мраморными ступенями. Над нашими головами горели огромные канделябры, сверкающие, словно глыбы льда. В целом, несмотря на все свои ковры, картины, драпировки и бархатную обивку мебели, в особняке ощущалось нечто холодное. Хотя Клэрборны жили в особняке давно, здесь не хватало тепла и личного отпечатка, которые семья обычно привносит в дом. Все напоминало ледяной музей. Разнообразные предметы казались специально подобранной коллекцией, куда они попали исключительно из-за своей ценности. А отсутствие на них пятен и их безупречный внешний вид создали у меня впечатление, что ими никто не пользуется, что они выставлены только на обозрение, словом, дом напоказ, а не место, где люди жили и любили.

Нас провели в гостиную, расположенную справа, где мы увидели бархатный диван и в пару к нему диванчик, расположившийся напротив темно-синего бархатного, расшитого золотыми нитями, кресла с высокой спинкой, чьи темные, орехового дерева, подлокотники и ножки украшала изысканная резьба. Оно казалось троном, поставленным поверх большого персидского ковра. Незакрытая часть пола была из светлого дерева. Между креслом, диванчиком и диваном расположился стол орехового дерева.

После того как мы с Эбби уселись на диванчике, а кресло Жизель заняло место рядом с нами, у меня появилась возможность рассмотреть обои под гобелен и написанные маслом картины, представляющие различные сценки, происходящие на плантации сахарного тростника. На камине красовались еще одни остановившиеся часы, их стрелки показывали пять минут третьего. Над ними я увидела написанный маслом портрет респектабельного мужчины. Он был изображен вполоборота, взгляд устремлен на зрителя, что придавало ему царственный вид.

Неожиданно мы услышали четкий перестук палки по мраморному полу. Миссис Пенни, стоявшая возле двери, о чем-то вспомнила и заторопилась к нам.

– Забыла сказать вам, девочки. Как только миссис Клэрборн войдет, встаньте, пожалуйста.

– А как я смогу это сделать? – бросила Жизель.

– О, дорогая, вас извинят, конечно, – сказала миссис Пенни. Прежде чем Жизель смогла добавить что-то еще, все повернулись в сторону двери навстречу входящей миссис Клэрборн. Эбби и я встали.

Хозяйка дома задержалась на пороге, словно позируя фотографу, посмотрела на нас, медленно переводя взгляд с Эбби на меня, потом на Жизель. Миссис Клэрборн казалась выше и толще, чем на всех своих портретах, развешанных в школе. Кроме того, ни один из них не отражал голубизну ее седых волос. В жизни они были тоньше и короче, едва достигая середины уха. Миссис Клэрборн надела темно-синее шелковое платье с большим, наглухо застегнутым воротником. На серебряной цепочке висели карманные часы в серебряном корпусе, маленькие стрелки застыли на пяти минутах третьего.

Я гадала, заметили ли Эбби и Жизель, какие странные вещи происходят с часами.

Мой взгляд упал на крупные бриллиантовые серьги, каплями стекающие с мочек пожилой женщины. Кружевные сборчатые манжеты платья достигали запястий. На левом красовался золотой браслет с бриллиантами. Длинные костлявые пальцы обеих рук унизывали золотые, серебряные и платиновые кольца с драгоценными камнями.

Даже на портретах у миссис Клэрборн было узкое лицо, которое явно не подходило к ее осанистой фигуре. Но на оригинале это еще больше бросалось в глаза. Из-за длинного, тонкого, выдающегося вперед носа ее глаза казались еще более глубоко посаженными, чем это было на самом деле. Ее широкий рот превращался в тонкую, будто прорисованную карандашом линию от одной щеки до другой, стоило миссис Клэрборн сжать губы. Мучнисто-белое лицо, лишенное всякой косметики, усыпали на лбу и щеках коричневые старческие пятна.

Я тут же решила, что художники, писавшие ее портреты, больше руководствовались своим воображением, чем самой моделью.

Миссис Клэрборн сделала шаг вперед и оперлась на свою трость.

– Добро пожаловать, девочки, – произнесла она. – Садитесь, пожалуйста.

Мы с Эбби сразу же повиновались, и миссис Клэрборн прошествовала прямо к своему креслу, стуком трости отмечая каждый свой шаг, словно подтверждая его. Она кивнула миссис Пенни, присевшей на другой диванчик, села в свое кресло, повесила трость на правую его ручку, и только потом мельком глянула на Жизель, чтобы затем перевести взгляд на нас с Эбби.

– Мне нравится быть лично знакомой с каждой девочкой, обучающейся в «Гринвуде», – начала хозяйка дома. – Наша школа отличается от многих государственных школ. Там с учащимися обращаются как с цифровыми данными. Поэтому мне хотелось бы, чтобы каждая из вас представилась и сказала несколько слов о себе. А затем я расскажу вам, почему я много лет назад решила обеспечивать существование «Гринвуда», почему делаю это сейчас и надеюсь поступать так и впредь. – У нее был твердый, грубый голос, временами очень напоминающий мужской. – А потом, – продолжала пожилая женщина, – нам подадут чай.

В конце фразы миссис Клэрборн смягчила выражение лица, хотя мне это показалось гримасой, а не искренней теплой улыбкой.

– Кто начнет? – поинтересовалась она. Все молчали. Тогда ее взгляд остановился на мне. – Что ж, раз мы все такие стеснительные, почему бы нам не начать с близнецов, чтобы потом не делать ошибки в том, кто есть кто.

– Я калека, – заявила Жизель с усмешкой.

Все словно задохнулись, как будто из комнаты выкачали кислород. Миссис Клэрборн медленно повернулась к ней.

– Я надеюсь, что только физически, – произнесла она.

Лицо Жизель налилось кровью, рот приоткрылся. Когда я взглянула на миссис Пенни, то заметила на ее лице выражение удовлетворения. В ее глазах миссис Клэрборн была героиней, которую невозможно вывести из себя. Я представила на месте Жизель других девочек, менее сообразительных, очутившихся в таком положении, когда тебя заставляют проглотить собственные слова.

– Меня зовут Руби Дюма, а это моя сестра Жизель, – быстро заговорила я, ощущая повисшее неловкое молчание. – Нам по семнадцать лет, и мы из Нового Орлеана. Там мы живем в квартале, известном под названием Садовый район. Наш отец вкладывает деньги в недвижимость.

Миссис Клэрборн сузила глаза и медленно кивнула, но она так пристально рассматривала меня, что я почувствовала себя в середине грязного болота, которое меня медленно засасывает.

– Я достаточно знакома с Садовым районом, самым красивым местом в городе. Было время, – произнесла с некоторой тоской миссис Клэрборн, – когда я довольно часто ездила в Новый Орлеан. – Она вздохнула и повернулась к Эбби. Та описала место, где в настоящее время жили ее родители, и работу своего отца в качестве банковского служащего.

– Так у вас нет ни братьев, ни сестер?

– Нет, мадам.

– Понимаю. – Миссис Клэрборн снова глубоко вздохнула. – Вам всем удобно в ваших комнатах?

– Они маловаты, – пожаловалась Жизель.

– Они не кажутся вам уютными?

– Нет, просто маленькими, – стояла на своем моя сестра.

– Возможно, это из-за вашего положения. Я уверена, что миссис Пенни сделает все, что в ее силах, чтобы вам было удобно во время вашего обучения в «Гринвуде». – Говоря это, миссис Клэрборн посмотрела на миссис Пенни. Та кивнула. – И я уверена, что вам понравится в «Гринвуде». Я всегда говорила, что наши ученицы приходят сюда маленькими девочками, а покидают нас молодыми женщинами, не только хорошо воспитанными, но и морально окрепшими.

Мне кажется, – продолжала она с задумчивым выражением на лице, – что «Гринвуд» – это один из последних оплотов морали, когда-то превратившей Юг в настоящую сокровищницу аристократизма и благородства. Здесь, девочки, вы проникнетесь духом традиций, осознаете ваше наследие. В других школах, особенно на Севере и Западе, радикалы проникают в каждую клеточку нашей культуры, истончают ее, разбавляют то, что когда-то было сливками, превращая их в нежирное молоко.

Миссис Клэрборн вздохнула.

– Кругом так много распущенности, такой недостаток уважения к тому, что когда-то было для нас свято. И это происходит только тогда, когда мы забываем, кто мы и откуда, где наши корни. Вы понимаете это?

Все молчали. Жизель выглядела ошарашенной. Я посмотрела на Эбби. Та ответила понимающим взглядом.

– Ладно, достаточно глубоких философствований, – сказала миссис Клэрборн и кивнула двум служанкам, стоящим у двери и ожидающим сигнала, чтобы принести чай, кексы и пралине. Разговор стал непринужденнее. Жизель, после недолгих уговоров, поведала о своем несчастном случае, возложив вину исключительно на неисправные тормоза. Я рассказала о моей любви к живописи, и миссис Клэрборн предложила мне взглянуть на картины в холле. Эбби, естественно, меньше всего говорила о себе. Я заметила, что это не укрылось от внимания миссис Клэрборн, но та не стала настаивать.

Мы пили чай, и через некоторое время я попросила разрешения выйти. Отис проводил меня в ближайшую туалетную комнату, расположенную в западной части дома. Выходя оттуда, я услышала, как кто-то играет на рояле в одной из комнат дальше по коридору. Музыка была так красива, что просто заворожила меня. Я заглянула в дверь, ведущую в нарядную гостиную, за которой расположился внутренний дворик, выходящий в сад. Справа от двери во внутренний дворик стоял концертный рояль, крышка его была поднята, так что я не сразу разглядела молодого человека, сидевшего за ним. Я сделала шаг вперед и вправо, чтобы лучше видеть, и прислушалась.

За роялем сидел молодой человек в белой хлопковой рубашке с расстегнутым воротом и темно-синих слаксах, с растрепанными темно-каштановыми тонкими волосами, спадавшими на лоб и на глаза. Но казалось, что ему все равно – или он не замечал ничего. Молодой мужчина настолько погрузился в свою музыку, его пальцы порхали по клавишам, словно руки существовали отдельно от тела, а он сам был лишь наблюдателем и слушателем, как и я.

Вдруг пианист прекратил играть и развернулся на стуле ко мне лицом. Но его глаза смотрели куда-то за меня, словно он видел не меня, а что-то за моей спиной. Мне пришлось тоже повернуться, чтобы посмотреть, не пришел ли кто-то следом за мной.

– Кто здесь? – спросил он, и я поняла, что мужчина слеп.

– О, простите, я не хотела вам мешать.

– Кто здесь? – пианист требовал ответа.

– Меня зовут Руби. Меня пригласила на чай миссис Клэрборн.

– А, одна из зелененьких, – пренебрежительно протянул он, углы его губ опустились. Хотя у него был крупный, чувственный рот, абсолютно прямой нос и гладкий лоб, его лицо почти не дрогнуло, когда он усмехнулся.

– Я не одна из зелененьких, – возразила я. – Меня зовут Руби Дюма, я новая ученица.

Молодой человек рассмеялся, обхватив руками свое стройное тело, и откинулся на спинку.

– Понятно, ты индивидуальность.

– Верно.

– Что ж, моя бабушка и моя кузина Маргарет, которую ты знаешь как миссис Айронвуд, проследят за тем, чтобы ты побыстрее потеряла свою независимость и стала истинной дочерью Юга, идущей только туда, куда следует, говорящей только то, что положено, и говорящей это от души, и, – добавил он со смехом, – думающей только так, как полагается думать.

– Никто не сможет указывать мне, что говорить и что думать, – с вызовом ответила я. На этот раз мой собеседник не засмеялся, но лишь улыбнулся коротко, потом стал серьезным.

– Что-то есть в твоем голосе, я чувствую акцент. Откуда ты?

– Из Нового Орлеана, – ответила я, но он покачал головой.

– Нет, до этого. Ну же, я слышу лучше других, отчетливее. Эти согласные… Дай мне подумать… Ты с протоки, так?

– Я из Хумы, – призналась я.

Он кивнул.

– Ты из акадийцев. А моя бабушка знает о твоем происхождении?

– Вероятно. Миссис Айронвуд это известно.

– И она разрешила тебе поступить в школу? – спросил внук миссис Клэрборн с искренним удивлением.

– Да, а почему нет?

– Это школа для чистокровок. Обычно, если ты не креолка из одной из знатнейших семей…

– Но я принадлежу к такой семье, – пояснила я.

– Да? Интересно. Руби Дюма, так?

– Да. А кто вы?

Молодой человек колебался.

– Вы великолепно играете, – быстро добавила я.

– Спасибо, только я не играю. Я кричу, рыдаю, смеюсь, и все это посредством моих пальцев. Музыка – мои слова, ноты – мои буквы. – Он покачал головой. – Только другой музыкант, поэт или художник сможет понять меня.

– Я понимаю. Я художник, – сказала я.

– Да?

– Да. Я даже продала несколько картин через галерею во Французском квартале, – добавила я, вдруг поняв, что хвастаюсь. Это не было мне свойственно, но что-то в снисходительности этого молодого человека, его скептической манере говорить заставило меня собраться с духом и поднять флаг моей гордости. Может быть, подумалось мне, я и недостаточно чистых кровей в глазах миссис Клэрборн и ее внука, но я внучка бабушки Катрин Ландри.

– Неужели? – Он улыбнулся, показав зубы, такие же белые, как клавиши его рояля. – А что ты пишешь?

– Большинство моих картин изображают сцены, которые я видела, когда жила на протоке.

Молодой человек кивнул и стал еще задумчивее.

– Тебе следовало бы написать озеро в сумерках, – негромко сказал он. – Это было моим любимым местом, когда заходящее солнце меняет оттенок гиацинтов, переливающихся от лавандового до темно-пурпурного цвета. – Этот человек говорил о цветах, словно о давно потерянных, умерших друзьях.

– Вы слепы не с рождения?

– Нет, – грустно ответил молодой человек. Через минуту он снова повернулся к роялю. – Тебе лучше вернуться к моей бабушке и ее чаю, пока тебя не хватились.

– Вы так и не назвали мне своего имени, – заметила я.

– Луи, – ответил он и снова заиграл, только грубее, словно в сердцах. Я с минуту смотрела на него, потом вернулась в гостиную, чувствуя глубокую грусть. Эбби это сразу заметила, но, прежде чем она успела задать мне вопрос, миссис Клэрборн объявила, что чаепитие окончено.

– Я рада, девочки, что вы смогли прийти ко мне, – объявила она и встала. Опираясь на трость, старуха продолжила: – Мне жаль, что вам надо уходить, но я знаю, что у молодых женщин есть свои дела. Я приглашу вас всех снова, уверена в этом. А пока работайте прилежно и помните о том, что вы должны стать истинными девушками «Гринвуда». – Миссис Клэрборн двинулась к двери, постукивая тростью по мрамору пола, а часы, висящие на цепочке, подрагивали, словно небольшая, но весомая ноша, которую она должна была нести до конца своих дней.

– Пойдемте, девочки, – произнесла миссис Пенни. Она выглядела очень довольной. – Мы приятно провели время, не правда ли?

– У меня чуть не случился сердечный приступ от волнения, – сказала Жизель, но она с подозрением взглянула на меня, сгорая от желания узнать, где я была и почему мое настроение изменилось. Я выкатила ее кресло на крыльцо, и Бак торопливо поднялся по ступенькам, чтобы помочь мне спустить кресло вниз. Он снова осторожно поднял Жизель из кресла, только на этот раз она специально скользнула губами по его щеке. Бак быстро глянул на нас с Эбби, а особенно на миссис Пенни, чтобы убедиться, не видели ли мы, что сделала Жизель. Мы обе сделали вид, что ничего не заметили, а миссис Пенни была слишком рассеянна, чтобы заметить. У парня явно отлегло от сердца.

Как только мы сели в машину, Эбби тут же спросила меня, где я пропадала.

– Я встретила очень интересного, но очень печального молодого человека, – сказала я.

Миссис Пенни вздохнула.

– Ты ходила в западную часть здания?

– Да, а что?

– Я никогда не позволяю девочкам туда заходить. Ах, дорогая, а если бы миссис Клэрборн узнала об этом! Я забыла предупредить вас, чтобы вы не позволяли себе ничего подобного.

– А почему нам не разрешено заходить в западное крыло? – поинтересовалась Эбби.

– Это та часть дома, где живут миссис Клэрборн и ее внук, – ответила миссис Пенни.

– Внук? – Жизель посмотрела на меня. – Так это его ты видела?

– Да.

– Сколько ему лет? Как он выглядит? Как его зовут? – сестра засыпала меня вопросами. – Почему его не пригласили к чаю? Было бы куда интереснее. Только если он не такой же ужасный, как его бабушка.

– Молодой человек сказал мне, что его зовут Луи. Он слепой, но не всегда был таким. Что с ним случилось, миссис Пенни?

– Ах, моя дорогая, – воскликнула та вместо ответа, – ах, моя дорогая.

– Ах, прекратите и просто скажите нам, что произошло, – скомандовала Жизель.

– Луи ослеп после смерти родителей, – быстро проговорила миссис Пенни. – Он не только слеп, но и страдает от меланхолии. Обычно юноша ни с кем не разговаривает. Он так ведет себя со времени смерти родителей. Ему тогда только исполнилось четырнадцать. Ужасная трагедия.

– Мать Луи – это дочь миссис Клэрборн? – спросила Жизель.

– Да, – торопливо ответила миссис Пенни.

– А что такое меланхолия? – продолжала допрос моя сестра. – Это болезнь или что?

– Это глубокая психическая депрессия, грусть, которая охватывает все тело. Люди могут даже зачахнуть, – негромко объяснила Эбби.

Жизель с минуту смотрела на нее.

– Ты имеешь в виду… умереть от разбитого сердца?

– Да.

– Это так глупо. Этот парень когда-нибудь выходит? – спросила Жизель у миссис Пенни.

– Он не парень, дорогая. Ему сейчас около тридцати. Но на твой вопрос отвечу. Нет, Луи выходит нечасто. Миссис Клэрборн следит за тем, что ему нужно, и настаивает на том, чтобы его не беспокоили. Только прошу вас, пожалуйста, – взмолилась она, – давайте не будем больше об этом. Миссис Клэрборн не любит разговоров на эту тему.

– Может быть, поэтому он так печален, – предположила Жизель. – Ему приходится с ней жить. Миссис Пенни вздохнула.

– Прекрати, Жизель, – вмешалась я. – Не надо дразнить миссис Пенни.

– Я ее и не дразню. – Мою сестру было не смутить. Но я заметила, что в уголках ее губ притаилась усмешка. – Он сказал тебе, как погибли его родители? – обратилась сестра ко мне.

– Нет. Я не знала об этом. Мы недолго говорили. Жизель снова атаковала миссис Пенни.

– Как погибли его родители? – не сдавалась она. Когда миссис Пенни не ответила, моя сестра потребовала вновь. – Вы не можете нам сказать, как они погибли?

– Нам не стоит это обсуждать, – резко проговорила миссис Пенни, ее лицо окаменело. Мы впервые видели ее такой непреклонной. Стало ясно, что от нее мы ничего не узнаем.

– Тогда зачем было начинать рассказывать нам эту историю? – заметила Жизель. – Это нечестно, начать говорить и не закончить.

– Я ничего не начинала. Ты настаивала на том, чтобы узнать, почему Луи слепой. Ах, дорогая. Впервые кто-то из моих девочек зашел в западное крыло.

– Мне не показалось, что он очень был против, миссис Пенни, – сказала я.

– Это невероятно, – отозвалась она. – Он никогда раньше не говорил ни с кем из учениц «Гринвуда».

– Луи так красиво играет на рояле.

– Что сделано, то сделано, только не надо шушукаться о нем с другими девочками, прошу тебя, пожалуйста, – добавила миссис Пенни.

– Я не буду шушукаться, миссис Пенни. Я не собираюсь делать ничего такого, что могло бы доставить вам неприятности.

– Хорошо. Давайте не будем больше говорить об этом. Пожалуйста. Как вам понравилось маленькое печенье?

– Ох, черт, – выругалась Жизель. – Я забыла захватить немного для Толстушки. – Сестра посмотрела на меня, потом на Эбби и кивнула. – Я хочу поговорить с вами обеими, как только мы будем одни, – приказала она. И всю дорогу до общежития Жизель не спускала глаз с Бака.

Как только, войдя в общежитие, мы расстались с миссис Пенни, Жизель развернула свое кресло и потребовала признаться ей, откуда мы знаем Бака. Я рассказала, как мы гуляли по берегу в первый вечер.

– Он там живет?

– Судя по всему.

– И это все? Вы видели его только один раз? – спросила Жизель, явно разочарованная.

– Он еще работал на газонокосилке, – добавила я. Мгновение сестра размышляла.

– Симпатичный парень, но всего лишь служащий здесь. И все-таки, – задумчиво проговорила она, – в настоящее время это единственная шашка на доске.

– Жизель! Ты будешь держаться от него подальше и не станешь портить ему жизнь.

– Да, дорогая сестра. А теперь ты расскажешь нам об этом слепом внуке и о том, что произошло между вами на самом деле. Иначе я буду той, кто пустит слушок, и у миссис Пенни будут неприятности, – пригрозила она.

Я вздохнула и покачала головой.

– Ты просто невозможна, Жизель. Я все тебе уже сказала. Я услышала музыку, заглянула в комнату и поговорила с ним пару минут. Вот и все.

– Он говорил тебе, что его родители умерли?

– Нет.

– Ладно. Как ты думаешь, что случилось? – спросила Жизель.

– Я не знаю, но, должно быть, нечто ужасное. Эбби согласилась со мной.

– Отлично, – Жизель расплылась в широкой улыбке. – По меньшей мере, теперь у нас есть чем заняться и чем пригрозить миссис Пенни, если она будет чересчур пугать нас наказанием.

– Прекрати, Жизель. И не затевай ничего с твоими фанатками, – начала я, но с тем же успехом я могла говорить сама с собой. Как только другие девочки увидели нас, сестра была готова рассказать им обо всем, начиная с Бака и кончая внуком миссис Клэрборн.

Оказавшись в нашей комнате, сняв нарядное платье и надев джинсы и свитер, я рассказала Эбби о Луи немного больше. Мы лежали на животе рядышком на моей кровати.

– Он не слишком высокого мнения о девушках из «Гринвуда», – объяснила я подруге. – Луи думает, что миссис Айронвуд и его бабушка превращают нас в марионеток.

– Возможно, он недалек от истины. Ты же слышала речь миссис Клэрборн о том, как мы должны нести традиции и как мы должны себя вести.

– Ты заметила, что все часы в доме стоят? Даже те, что у нее на шее.

– Нет, – отозвалась Эбби. – А это так?

– Все показывают одно и то же время – пять минут третьего.

– Как странно.

– Я собиралась спросить об этом миссис Пенни, но она так разволновалась, услышав о моем путешествии и встрече с Луи, что я решила не добавлять перца в гумбо.

Эбби засмеялась.

– Ты что?

– Твои акадийские корни дают о себе знать.

– Я знаю. Луи смог определить мой акцент и понял, что я с протоки. Его удивило, что мне разрешили посещать эту школу, учитывая тот факт, что я не чистокровка.

– Как ты думаешь, что будет со мной, если они узнают правду о моем прошлом? – спросила Эбби.

– А что это за правда? – раздался голос Жизель. Мы обе обернулись и вздохнули, увидев ее на пороге.

Мы были так поглощены нашим разговором, что не услышали, как она открыла дверь. Или, что было в ее характере, моя сестра открыла ее тихонько, чтобы пошпионить за нами. Жизель вкатила кресло в комнату. Я села на кровати.

– Секретничаете, девчушки? – поддразнила Жизель.

– Тебе следовало постучать, прежде чем войти, Жизель. Ты тоже хочешь уединения, я уверена.

– Я думала, вы будете рады моему визиту. Мне удалось выяснить, что же случилось с бедным Луи, – проговорила моя сестра, улыбаясь, как Чеширский кот. На самом деле она мне больше напомнила ондатру, пойманную как-то раз дедушкой Жаком.

– И как же тебе это удалось?

– Джеки все знает. Судя по всему, это не такой уж большой секрет, как пытается представить миссис Пенни. В шкафах миссис Клэрборн имеются скелеты, – ликующе пропела Жизель.

– Что за скелеты? – спросила Эбби.

– Скажи сначала свой секрет.

– Секрет?

– То, что ты не хочешь, чтобы о тебе узнала миссис Айронвуд. Ну, говори, я же слышала твои слова.

– Это пустяки, – пробормотала Эбби. Ее лицо стало пунцовым.

– Если это пустяки, скажи. Говори, а не то… я что-нибудь сделаю.

– Жизель!

– А что? Это честная сделка. Я рассказываю о том, что узнала, но и вы должны мне кое-что поведать. Я и так знала, что у тебя секреты с ней, а не с твоей сестрой-близняшкой. Ты, вероятно, тоже ей о нас рассказала кое-что.

– Это не так. – Я посмотрела на Эбби, чье лицо затопила печаль. Она грустила и о себе, и обо мне. – Ладно, мы расскажем. – Глаза Эбби расширились. – Жизель умеет хранить тайны. Правда?

– Конечно. Я знаю больше секретов, чем ты. Особенно о тех, с кем мы учились в старой школе. Даже о Бо, – радостно добавила Жизель.

Я с минуту подумала, а потом выдала то, что Жизель примет. Я это знала.

– Эбби однажды выгнали из одной из ее прежних школ за то, что ее застали с парнем, – сказала я. Удивление Эбби сыграло мне на руку, потому что все выглядело так, словно я предала ее. Жизель какое-то время скептически переводила взгляд с меня на Эбби и обратно, потом засмеялась.

– Большое дело. Только если, – добавила сестра, – вы не были голыми, когда вас застукали. Так и было?

Эбби посмотрела на меня, потом покачала головой.

– Нет, не совсем.

– Не совсем? А насколько тогда? Ты уже сняла блузку? – Эбби кивнула. – А лифчик? – Эбби снова кивнула. На Жизель это явно произвело впечатление. – Что еще?

– Больше ничего, – быстро ответила Эбби.

– Так-так, маленькая мисс Ханжа не настолько чиста.

– Жизель, помни, ты обещала.

– Ох, да кого это волнует? Этого недостаточно, чтобы кого-нибудь заинтересовать, – заявила Жизель.

Она с минуту размышляла, потом улыбнулась. – А теперь, я полагаю, вы ждете, чтобы я рассказала вам, почему Луи ослеп и что случилось с его родителями.

– Ты обещала это сделать, – напомнила я. Жизель колебалась, явно наслаждаясь своей властью над нами.

– Может быть, позже, если у меня будет настроение, – ответила она и, развернув кресло, выкатилась из комнаты.

– Жизель! – крикнула Эбби.

– Да пусть себе едет, Эбби, – остановила я подругу. – Она просто нас дразнит.

Но я сама не могла не думать о том, что превратило этого красивого молодого человека в слепого одинокого меланхолика, обнаруживающего свои чувства только тогда, когда его пальцы касались клавиш рояля.