Свирепый

— Хейван.

Он смотрит на пустое пространство прямо за мной.

— Хейс и Ванесса. Интересно.

Вот дерьмо. Неужели Ванесса, женщина, которая, как я полагаю, ненавидит меня до глубины души, назвала нашу дочь в честь меня? Или, скорее, в честь нас?

Я обязательно спрошу ее об этом, когда увижу в следующий раз.

— Хадсон сказал мне, что она умная.

Поправляю галстук и ерзаю, пытаясь поудобнее устроиться в кресле, которое, кажется, становится все горячее с каждой секундой.

— Мило со стороны Хадсона делиться моей личной жизнью со всей чертовой семьей. — Надеюсь, мой близнец достаточно умен, чтобы скрыть это дерьмо от Августа. Последнее, что мне нужно, это его мнение о моих ошибках.

Ошибках. Вот что такое Хейван?

Все мое тело восстает против этой идеи.

— Когда мы с ней познакомимся?

Я провожу рукой по волосам до затылка, где каждый мускул зажат так сильно, что кажется, будто у меня под кожей шарики для гольфа.

— Я пытаюсь убедить их согласиться остаться в Нью-Йорке на некоторое время.

— Почему?

Я смотрю на него. Что это за вопрос? Почему?

— Чтобы узнать ее получше. Хейван, — уточняю я, чтобы у Алекса не возникло неверного представления, будто я пытаюсь возобновить отношения с Ванессой.

— Почему?

— Ты что, блядь, тупой? — В моем нутре закипает жар. — Потому что я ее не знаю. Ей семнадцать лет, и у Хадсона и Кингстона с ней отношения лучше, чем у меня.

Он хмурится.

— Почему?

Мой нрав взрывается.

— Потому что! Она моя дочь! Моя плоть и кровь. Я заслуживаю того, чтобы знать ее, не так ли?

Уголки его губ приподнимаются.

— Да.

Подвинув задницу на край сиденья, как будто планировал броситься на него через весь стол, я тяжело вздыхаю.

— Ты сделал это специально.

Выражение его лица пустое.

Я хихикаю и расслабляюсь, хотя моя кровь все еще немного кипит.

— Я сказал это. Теперь счастлив?

— У тебя есть дочь. — Губы Алекса подергиваются в том, что для него является улыбкой. — Поздравляю.

Я хмыкаю и потираю виски.

— Не слишком радуйся. Есть шанс, что я все испорчу, и она больше не захочет иметь со мной ничего общего.

— Так не делай этого.

— Постараюсь. Я склонен портить все хорошее в своей жизни.

— Это правда.

Я смотрю на этого засранца.

— Мы можем вернуться к работе, пожалуйста? Твои мотивационные разговоры доведут меня до самоубийства.

Он не отвечает, но с благодарностью тянется к папке на своем столе.

У меня есть дочь. У меня есть дочь. У меня есть дочь.

Я повторяю короткую фразу, давая ей впитаться.

Теперь мне нужно сделать все, чтобы она осталась со мной достаточно долго, чтобы убедить ее, что я не бессердечный мудак, хотя именно таковым и являюсь.

Поговорим о проигрышной ситуации.

Черт.

Ванесса

Мой телефон звонит, кажется, посреди ночи, но солнце, пробивающееся сквозь занавески, говорит о том, что уже утро. Я спала как убитая. Набив желудок сытной, вкусной свининой на завтрак и сладким тестом с сиропом, я впала в пищевую кому. Как раз то, что нужно моей разрушенной нервной системе после вчерашнего дня.

— Алло? — отвечаю я, надеясь, что это Хейван, готовая вернуться домой.

— Ванесса, привет, — говорит Тэг. — Я тебя разбудил?

— М-м-м... — Я переворачиваюсь на спину и разминаю затекшие мышцы шеи и плеч. — Я проснулась.

— Ты не перезвонила вчера вечером. Я забеспокоился.

— Прости. В итоге я заказала еду в номер и вырубилась. — Я потираю липкое пятно сиропа на щеке.

— Ничего страшного. Я рад, что ты в порядке. Мне не нравится мысль о том, что ты бродишь по Нью-Йорку одна.

— Ты забываешь, что я здесь выросла. Все не так страшно, как ты думаешь.

— Какие планы на сегодня?

Мои мысли возвращаются к предложению Хейса. Затем последовал его грандиозный жест с обслуживанием номера. Этот человек — мастер манипуляций. Хотя я заметила, что он не использует свое обаяние, чтобы получить желаемое, как это было в старших классах. Вместо этого побеждает с помощью запугивания и хитрости. И уговаривает углеводами. Злой гений.

Безумная волна стыда заставляет меня сесть в постели. Мой взгляд падает на вчерашнюю тележку с едой. Чай. Я такая лохушка! Я поглощала его попытку склонить меня на свою сторону. Каждый кусочек.

Он надеется, что я соглашусь остаться в Нью-Йорке на месяц. И действительно рассчитывает, что я откажусь от своей жизни на целый месяц только потому, что он меня об этом попросит.

— Я так не думаю, — бормочу я себе под нос.

— Чего не думаешь? — спрашивает Тэг.

— Ничего, — отвечаю я, подталкивая тележку с едой к двери. С телефоном, зажатым между плечом и ухом, мне удается открыть дверь и удержать ее одной ногой, пока выталкиваю тележку в коридор. — Я решила. — Ворчу, отпихивая оскорбительное доказательство манипуляций Хейса и моей последующей слабости как можно дальше. — Мы возвращаемся домой.

— Это здорово! — В голосе Тэга звучит улыбка. — Я встречу вас в аэропорту. Во сколько?

Я дышу так, будто поднялась по лестнице. Мне действительно нужно больше двигаться.

— Пока не знаю. Я закажу билеты и дам тебе знать. — Беру свою одежду из шкафа и бросаю ее на кровать. Мне придется купить чемодан, чтобы перевезти все это домой.

— Ванесса, если уж на то пошло, я думаю, ты поступаешь правильно.

— Да, я тоже. — Я не буду мешать Хейван поддерживать отношения с семьей Норт, если она этого хочет, но будь я проклята, если откажусь от чего-то еще в своей жизни ради Хейса.

— Ура! Мои девочки возвращаются домой! — кричит Тэг с такой радостью, что я снова задаюсь вопросом, почему любовь так жестока.

Если бы я могла просто полюбить его, все было бы намного проще.

Пообещав прислать информацию о рейсе, как только она у меня появится, я кладу трубку и начинаю строить планы по доставке нас домой.

Оставляю сумки в такси и бегу к Хадсону, чтобы забрать Хейван. Я позвонила ему и сказала, что приеду за ней и попросила собрать все, что она повезет домой. И поблагодарила его за то, что он так хорошо о ней заботится — я не полное чудовище. Но мне не терпится оставить все это позади и продолжить жить там, где мы остановились.

Когда выхожу из лифта, Хадсон уже ждет у входной двери.

— Ванесса, привет, — грустно здоровается он.

Для меня имеет значение, что он не рад видеть, как уходит Хейван. Если из всего этого ничего не выйдет, то Хейван хотя бы познакомилась со своим биологическим дядей и получила положительный опыт.

— Извини, что так быстро, — говорю я и вижу три больших чемодана у его ног. Она определенно возвращается домой с большим багажом, чем приехала. — Спасибо, что подготовил ее. И я хотела бы вернуть деньги, которые ты потратил...

— Нет, пожалуйста. Нам было так весело ее баловать. Я не возьму у тебя ни доллара.

— Если ты уверен...

— Я уверен. — Он опускает подбородок, и в его взгляде появляется беспокойство. — Ванесса, есть кое-что...

— Он здесь? — кричит Хейван откуда-то из глубины дома.

Хадсон хмурится и смотрит себе под ноги.

— Я здесь, милая! — отвечаю я. — Нам нужно идти, если хотим успеть...

Хейван выходит в коридор, выглядя еще более разочарованной, чем когда я сделала пожертвование от ее имени в фонд дикой природы в качестве одного из ее рождественских подарков. Она всегда заботилась о белках и енотах на нашем участке, и я действительно думала, что ей понравится этот жест. Но сильно ошибалась.

Судя по ее лицу, то, что я сделала на этот раз, еще хуже.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она с неприятным акцентом на «ты».

Я смотрю на Хадсона, который отказывается встречаться со мной взглядом.

— Я здесь, чтобы забрать тебя. Мы едем домой.

— Я не поеду домой.

— Конечно, поедешь. Слушай, я не говорю, что ты не можешь оставаться на связи...

Двери лифта пикают, и все взгляды устремляются на человека, появляющегося из раздвижных двойных дверей.

Хейс.

Какого черта он здесь делает? Хадсон позвонил ему и сказал, что мы уезжаем? Он приехал, чтобы сделать последнюю попытку, чтобы мы остались?

Я собираю в кулак каждую унцию отточенной силы, и расправляю плечи. Непоколебимая. Хладнокровная. Неподдающаяся манипуляциям.

— Несс, что... — В его выражении мелькает нечто, очень похожее на надежду.

— Мы едем домой, — твердо заявляю я.

— Я готова, — говорит Хейван, но обращается не ко мне. Она говорит с Хейсом.

Я перевожу взгляд с дочери на своего бывшего.

— Кто-нибудь, пожалуйста, объяснит мне, что, черт возьми, происходит?

Хадсон делает шаг вперед.

— Я должен был позвонить, но не был уверен, что она...

— Я разберусь, Хадсон. — Свирепый взгляд Хейса отправляет Хадсона обратно в дом, где Хейван ждет с сумочкой, перекинутой через плечо, и в солнечных очках. — Минутку. Пожалуйста.

— Конечно, — говорит Хадсон и закрывает дверь, оставляя нас с Хейсом в маленьком коридоре между лифтом и дверью.

— Я везу ее домой...

— Она не поедет, — твердо говорит он.

— Поедет. Я заставлю ее. Она еще не взрослая.

Он засовывает руки в карманы и кивает, как бы успокаивая меня.

— И как ты думаешь, Несс, чем это обернется для тебя?

Я закрываю глаза.

— Не называй меня...

— Как скоро она снова вернется сюда? Ты знаешь ее лучше, чем кто-либо другой. Думаешь, она вернется в какой-то захолустный городок и будет довольна своей жизнью?

Его слова звучат как нападение на мой выбор, а не как реальный вопрос.

— Да, думаю. Потому что быть любимой, поддерживаемой и чертовски желанной в захолустном городке лучше, чем быть нежеланной и отвергнутой здесь.

— Она желанна здесь.

Я сильно смеюсь, хотя на глаза наворачиваются слезы.

— О, как удобно. Теперь она тебе нужна.

Его брови сходятся на переносице.

— Я не знал о ее существовании до этого момента!

— И что, Хейс? Ты собираешься перевезти ее к себе и изображать заботливого отца? Ты хоть представляешь, каково это — воспитывать человека? Девочку-подростка? У тебя есть хоть малейшее представление о том, что она может чувствовать по поводу своей истории? Как она сюда попала? Готов ли ты в одиночку ответить на все эти вопросы?

— Нет. Именно поэтому мне нужно, чтобы ты осталась.

— Ни за что на свете.

Его челюсть двигается вперед-назад под щетиной, хотя сейчас только десять утра.

— Пожалуйста, Ванесса.

Я качаю головой и чувствую, как моя решимость рассыпается.

— Это произойдет с тобой или без тебя. Для Хейван будет лучше, если это произойдет с тобой. Ей сейчас нужна твоя поддержка. — Он умоляюще смотрит на меня, словно говоря, что они оба нуждаются в этом.

Я качаю головой, пытаясь уговорить свое сердце не поддаваться на это дерьмо. Я ее мама. Я имею право говорить, что ей делать или не делать.

Но Хейс прав. Она просто снова сбежит в Нью-Йорк.

Черт побери.

Смотря в глаза Хейса, я выпячиваю подбородок.

— Давай проясним одну вещь. Если бы на кону не стояло сердце моей дочери, я бы уже уехала.

Он кивает один раз. Коротко и быстро.

— Я останусь ради Хейван. Не ради тебя.

— Принято к сведению.

Не могу поверить, что я это делаю.

Хейс уходит внутрь, чтобы помочь Хейван с вещами, а я стою на месте оцепеневшая и бесполезная. Лиллиан обнимает Хейван, и я слышу что-то об обещании устроить вечер кино в эти выходные.

Мы все втискиваемся в лифт, и я чувствую удушающее напряжение.

— Когда я смогу получить новый телефон?

— К концу дня он будет у меня, — беззаботно отвечает Хейс.

— Класс! Я уже целую вечность не разговаривала с друзьями. У тебя дома есть еда? Я умираю с голоду. Или мы можем перекусить по дороге? Погоди, у тебя есть личный повар? Лиллиан говорит, что ты не стал бы подтирать себе задницу, если бы мог заплатить кому-то за это.

— Хейван. — Я качаю головой, даже когда Хадсон истерически смеется.

Выражение лица Хейса на удивление спокойное.

Лифт звякает, и я выхожу вслед за двумя мужчинами и дочерью на улицу, где мой таксист курит и разговаривает с парковщиком, размахивая руками. Близнецы направляются к черному внедорожнику Хейса, окна которого затонированы настолько, что в нем может находиться целая клоунская семья, и никто об этом не узнает.

— Встретимся там. — У меня нет адреса, но я скажу таксисту, чтобы он следовал за внедорожником.

Хейс ничего не отвечает, но подходит к таксисту и протягивает ему деньги, а затем требует открыть багажник.

— Что ты делаешь?

— Забираю твои вещи.

— Я могу сама о себе позаботиться, большое спасибо. — Я закрываю багажник и обращаюсь к таксисту. — Можешь вернуть ему деньги. Я заплачу тебе, чтобы ты отвез меня...

Таксист смеется.

— Леди, он дал мне три штуки. У меня выходной.

— Отлично. — Багажник снова открывается. Чертовы мужики.

Я хватаю свои сумки, и когда Хейс наклоняется, чтобы помочь, бросаю на него такой свирепый взгляд, что он отдергивает руки. К сожалению, его губы тоже подергиваются.

Я подкатываю две сумки к темному внедорожнику и отказываюсь, чтобы Хадсон помог мне засунуть их в багажник. Мелочно? Возможно. Но единственный способ не сойти с ума — это контролировать то немногое, что могу.

Направляюсь к заднему сиденью внедорожника, но Хейван закрывает дверь перед моим носом.

Остается переднее сиденье.

Дверь открывается для меня. Хейс отводит глаза, ожидая, пока я заберусь внутрь.

— Я умею открывать двери, знаешь ли.

Он жует внутреннюю сторону щеки, словно пытаясь не рассмеяться.

Какого черта ему надо?

Я сердито забираюсь на сиденье и смотрю прямо перед собой, отказываясь уделять ему внимание.

Теперь мне остается только сохранять ледяную отстраненность в течение месяца.

ГЛАВА 7

Хейс

Хейван не перестает задавать вопросы, пока мы едем к моему зданию. Бесконечное болтание обычно действует мне на нервы, но в этот раз я благодарен за отвлечение.

Ванесса излучает серьезные флюиды «не связывайся со мной». Понимаю. Она расстроена и не хочет оставаться со мной в Нью-Йорке, но я не вижу другого выхода. Мне нужна ее помощь с Хейван, а девочке нужна мама. Мы в дерьмовом положении, но, по крайней мере, мы в нем все вместе.

— У тебя есть Netflix? HBO? У нас будет горничная? — Хейван даже не ждет моего ответа, поэтому я молчу. Позволяю ей болтать без умолку и задаюсь вопросом, настоящие ли это вопросы или для нее это способ разрядить нервную обстановку.

Джо, швейцар, вытягивается по стойке смирно, как только мы подъезжаем к моему зданию. Он открывает двери для Ванессы и Хейван. Я открываю заднюю дверцу своего внедорожника, и парни в униформе выбегают, чтобы помочь с сумками. Бросив ключи парковщику, направляюсь к задней части машины и вижу, что Ванесса требует свои сумки и настаивает, чтобы нести их самой.

Я сжимаю кулаки, чтобы не поддаться порыву вырвать сумки из ее рук и заставить ее позволить мужчинам, мать их, делать свою работу, но вместо этого слегка качаю головой, чтобы сказать парням отвалить. Если женщина настаивает на том, чтобы нести свои сумки самой, пусть несет.

Хейван идет рядом со мной по вестибюлю, а Ванесса тащит свои сумки за нами.

— Вау, здесь даже лучше, чем у Хадсона. — Хейван откидывает голову назад, осматривая трехэтажный вестибюль, наполненный современными светильниками размером с седан.

Мы направляемся к лифтам, которых здесь по два с каждой стороны, но я прохожу дальше к единственной двери лифта на дальней стороне. Нажимаю кончиком пальца на панель, которая тут же открывает дверь.

Обе женщины не решаются последовать за мной, но, в конце концов, делают это. Ванесса с трудом затаскивает свои сумки внутрь, и срабатывает сигнализация, когда двери задевают ее сумку при попытке закрыться.

— Черт побери! — Она отступает еще дальше в кабину, затаскивая свои сумки. Колеса одной из них застревают. — Черт.

Я протягиваю руку, чтобы помочь ей и затащить эту дурацкую штуку внутрь.

— Я сама, — рявкает она и подается всем телом назад, увлекая за собой чемодан.

Ванесса падает мне на грудь, а потом быстро выпрямляется. Вдыхаю аромат ее волос, которые, как я говорю себе, пахнут так же, как волосы любой другой женщины. И сопротивляюсь желанию наклониться и понюхать ее.

Хейван закатывает глаза, как будто ее мама — самый неловкий человек на планете. Иррациональное желание встать на защиту Ванессы заставляет меня открыть рот, но я быстро захлопываю его. Кто я такой, черт возьми, чтобы вмешиваться в их сложные взаимоотношения?

Чтобы заставить эту штуку двигаться, мне приходится наклониться над Ванессой и прижать кончик пальца к электронной панели. Мое тело мгновенно распознает прикосновение ее тела к моему. То, как Ванесса отпрыгивает, чтобы увеличить расстояние между нами, заставляет меня задуматься, распознает ли это и ее тело.

Дверь закрывается, и лифт быстро поднимается, набирая скорость.

В этом лифте нет кнопок этажей, потому что это мой личный лифт, который ведет прямо в мой дом.

Дверь открывается в круглое фойе с полированным мраморным полом, темно-серыми стенами и черно-белыми картинами.

Хейван и Ванесса словно застыли на месте. Ждут приглашения войти внутрь?

— Срань господня, — шепчет Хейван.

Ванесса не ругает ее за выражения, и теперь я задаюсь вопросом, была ли она крутой мамой в их городе. Той, которая позволяла своему ребенку ругаться, смотреть фильмы с рейтингом R и пить пиво из бутылки в подростковом возрасте.

Хотя, судя по тому, как Ванесса вертит головой, возможно, она слишком увлечена осмотром обстановки, чтобы заметить реакцию Хейван. Я говорю себе, что не замечаю длинную шею Несс или то, как ее узкие джинсы обтягивают каждый изгиб. И совершенно не задерживаюсь на ее белой блузке и кусочке кружева, прикрывающем ее грудь, которая видна с высоты моего роста.

Я заставляю себя смотреть на менее возбуждающие виды и пытаюсь представить свой дом их глазами. У меня так редко бывают новые люди. Здесь темно. Таинственно. Возможно, даже угнетающе. Мой профиль в дизайне интерьера — минимализм «мне все по барабану» с акцентами утилитарного шика. Если эта чертова вещь не служит какой-то цели, я не хочу, чтобы она находилась у меня дома.

Раньше я никогда не беспокоился о том, что кто-то подумает о моем доме. У меня не бывает гостей. Я никогда не устраиваю ужины или коктейльные вечеринки. Мое пространство — это логово одинокого волка. И оно должно выглядеть именно так.

— Вы двое будете здесь. — Я открываю стеклянные двери со стальной рамой, ведущие в гостевые комнаты моего дома площадью почти пятьсот квадратных метров. Жестом показываю на три спальни с ванными комнатами, собственными гостиными и видом на город от пола до потолка. — Выбирайте.

Хейван забегает в каждую комнату и выходит из нее, пока наконец не кричит:

— Эта моя.

Ванесса молча затаскивает свои сумки в ближайшую дверь.

— Я там. — Я указываю в том направлении, откуда мы пришли. — На другой стороне дома. Моя спальня и кабинет там. Кухня, столовая и медиа-комната — в центре.

— Это так круто! — раздается голос Хейван из ее ванной.

Не знаю, что такого интересного может быть в ванне и туалете, но, опять же, я не был в этих комнатах с тех пор, как впервые осмотрел дом перед покупкой. Там может быть целый бар, а я и не знаю. Хмурюсь. Может, мне стоит проверить. Кажется, подростка не стоит оставлять наедине с доступной выпивкой.

Хейван выходит из комнаты и возвращается в коридор с огромными глазами.

— У ванны стоит телевизор!

Ванесса выходит из своей комнаты без сумок, но выглядит... смущенной.

Ее руки сжаты в кулаки. Она переминается с ноги на ногу, заставляя меня задуматься, не передумала ли она.

— Мне нужно в офис. Вы обе устраивайтесь. Если вам что-то понадобится, наберите ноль на любом телефоне, и Дэвид вам поможет.

Не говоря больше ни слова, я оставляю дочь и бывшую в своем доме. В одиночестве.

Чтоб меня. Как так получилось, что это моя жизнь?

Ванесса

Плюс в том, что мы с Хейван живем в Нью-Йорке и под одной крышей. Из минусов — мы живем с моим школьным бывшим парнем, он же биологический отец Хейван.

Не так я представляла себе свою спасательную миссию в Нью-Йорке.

Комната, в которой я буду жить, в два раза больше моей комнаты в Маниту-Спрингс. В ней есть кровать королевского размера на низкой платформе, небольшой диван и книжная полка с книгами, обложки которых только синие, черные и коричневые — книги, явно выбранные из эстетических соображений. У панорамных окон с видом на город стоит письменный стол, а телевизор с плоским экраном прикреплен к стене таким образом, что кажется, будто он парит. Я перетаскиваю свои вещи в гардеробную, пахнущую свежим кедром. Ванная комната напоминает пещеру своей темной плиткой, слабым освещением и декором, напоминающим камень. Грот на высоте семидесяти восьми этажей в небе.

Я нахожу Хейван в выбранной ею комнате. Она лежит на спине с пультом от телевизора в руке. Ее комната почти идентична моей.

— Не хочешь перекусить?

— Не голодна. — Она даже не смотрит на меня.

Я опускаюсь, чтобы сесть на край ее кровати, но платформа настолько низкая, что я неуклюже плюхаюсь на нее.

— Хочешь о чем-нибудь поговорить?

— Нет. — Переключает канал. Еще один.

— Я знаю, что у тебя есть вопросы.

— Я хочу подождать, пока папа не вернется домой.

— Он не твой папа!

Ее глаза наконец-то встречаются с моими, и в их карих глубинах вспыхивает боль.

— Прости. Я хочу сказать, что да, он твой биологический... отец. Но чтобы быть папой, нужно гораздо больше, чем это.

— Неважно. — Она закатывает глаза.

Ладно, она не готова задавать вопросы, но я готова.

— Как ты узнала?

— Нашла письмо, которое он тебе написал.

Это письмо было спрятано в коробке из-под обуви в глубине моего шкафа за одеждой, которую я никогда не ношу, и туфлями, которые давно вышли из моды. Я никогда не хотела от него избавляться, потому что мне нужно было напоминание о том, почему я должна была уехать. Мне нужно было удержать маленький уголек, который мог бы разжечь огонь и заставить меня продолжать злиться на Хейса и моих родителей. Никогда не думала, что она найдет его. Или даже будет искать.

— Зачем тебе рыться в моих вещах?

— Потому что ты не хотела говорить мне правду. И всякий раз, когда я спрашивала о нем, ты придумывала какую-нибудь историю о том, что он ушел на войну и не вернулся или умер от венерической болезни...

— Я никогда такого не говорила.

— На дне рождения Тэга два года назад. — Она поднимает бровь.

Я моргаю, когда воспоминания о том, как я отрубилась в шезлонге на заднем дворе, захлестывают меня.

— В тот вечер я была не в своем уме.

— Это не имеет значения. Ты солгала мне, а я хотела знать, кто мой отец.

— Я бы хотела, чтобы ты поговорила со мной, а не уезжала в Нью-Йорк одна.

— Зачем? Чтобы ты могла наговорить мне еще больше лжи?

— Почему ты злишься на меня больше, чем на него? Я не тот, кто... кто... — Я прикусываю язык.

— Хотел моей смерти?

— Я этого не говорила.

— Тебе и не нужно было. — Она нажимает кнопку включения телевизора, затем поворачивается ко мне спиной

Я возвращаюсь в свою комнату и вижу, что мне пришло сообщение от Тэга.

Как насчет ужина в «Мюррей» сегодня?

Не могу дождаться, когда увижу тебя!

Я нажимаю его номер и прижимаю телефон к уху. Голосовая почта.

— Привет, Тэг, это я. Прости, но, похоже, мы задержимся в Нью-Йорке еще на некоторое время. — Я вздыхаю и ненавижу то, что чувствую, будто подвожу его. Похоже, что, что бы я ни решила, всегда найдется кто-то, кто будет разочарован. — Я действительно с нетерпением ждала возвращения домой. В любом случае, мне очень жаль. Позвони мне. Пока.

Я звоню в авиакомпанию и отменяю нашу бронь. Затем, следуя примеру своей дочери, плюхаюсь на кровать и засыпаю.

Есть определенные звуки, которые мать может различить в переполненной комнате: звук плача своего ребенка и звук его смеха.

Раскатистый смех Хейван — это то, что пробуждает меня ото сна. Моему сознанию требуется несколько секунд, чтобы понять, где я нахожусь. У Хейса. Что делает истерический смех Хейван еще более подозрительным.

Я не слышала такого ее смеха уже много лет. Часть меня хочет остаться на месте и наслаждаться этим звуком, потому что я знаю, что как только она увидит меня, то потеряет свое хорошее настроение. Трудно смеяться, когда на тебя смотрят. Я знаю, потому что пробовала.

Глубокий мужской голос заполняет пустое пространство между ее хихиканьем. Тон и тембр не соответствуют высокомерному голосу Хейса. Я сползаю с кровати и следую за голосами по коридору, через стеклянные двери, вокруг огромного обеденного стола и в просторную современную кухню с черными приборами и столешницами.

Там, в конце огромного черно-белого мраморного острова, я обнаруживаю мужчину... незнакомца. Он одет в униформу персонала здания, но то, как он смотрит на Хейван, или, что еще хуже, как она смотрит на него, говорит о том, что он здесь не по официальному делу.

— Могу я вам чем-то помочь? — спрашиваю я своим самым твердым маминым голосом.

Взгляд мужчины переходит на меня. Ярко-голубые глаза на фоне загорелой кожи. Он широко улыбается двумя рядами ровных белых зубов с ямочками на щеках. Это объясняет все хихиканья. Я внутренне ругаюсь.

— Вы, должно быть, миссис Осборн, — вежливо говорит он с легким французским акцентом.

Клянусь, я слышу, как Хейван падает в обморок.

— Мисс Осборн. А вы кто?

— Мама, это Дэвид, — говорит Хейван, произнося его имя как Дэйвид. — Он принес нам кучу продуктов. — Она открывает то, что я приняла за высокий и широкий шкаф, но на самом деле это замаскированный холодильник.

Холодильник забит до отказа, а это о чем-то говорит, потому что он должно быть в два раза больше стандартного.

— Ты здесь работаешь? — Я разглядываю симпатичного парня, ища в нем какой-нибудь недостаток, на который могла бы указать Хейван позже. Грязные ногти? Запах тела? Козявка в носу? Нет. Мужчина действительно красивый. Хотя, «мужчина» — это с натяжкой. Ему не может быть больше двадцати пяти лет.

— Да, мэм. — Он смотрит на Хейван и кажется таким же завороженным, как и она.

— Может, тебе пора вернуться к работе?

— Мам, — шипит Хейван.

Дэвид понимает намек.

— Да, стоит. — Он не перестает смотреть на Хейван. — Увидимся?

— Да, было приятно познакомиться.

То, как он удерживает ее взгляд, заставляет меня закатить глаза. Юношеская страсть так сильна и так чертовски бессмысленна.

Он кивает мне, проходя мимо, и желает хорошего дня.

Как только слышу, как закрывается дверь, я поворачиваюсь к Хейван.

— Что это было?

Как я и предсказывала, ее ухмылка превращается в хмурый взгляд.

— Это я завела нового друга.

— Ну, не надо было.

— Я думала, ты хочешь, чтобы я завела новых друзей.

— Не в Нью-Йорке. Мы не задержимся здесь достаточно долго для дружбы.

Она топает мимо меня и возвращается в коридор. Дверь захлопывается.

Полагая, что мне придется приготовить что-нибудь на ужин, я проверяю содержимое холодильника и близлежащей кладовки, которая на поверку оказывается больше, чем большинство однокомнатных квартир в Нью-Йорке.

В «Норт Индастриз», очевидно, хорошо платят.

Удивительно, что Хейс решил работать на отца. Раньше он его презирал.

Я предполагала, что Хейс будет играть в хоккей профессионально. Возможно, я даже просматривала списки всех игроков НХЛ, ища его имя, но так и не нашла. И предположила, что он, вероятно, получил травму, которая разрушила его хоккейную карьеру. Интересно, что там за история?

Проводя самостоятельную экскурсию по остальной части дома, я замечаю, что в нем почти нет мебели. Либо он вывел минимализм на новый уровень, либо сейчас занимается перепланировкой. Из каждой комнаты открывается зияющий простор холодного темного бетона и натурального камня. Столовая представляет собой стеклянный аквариум с панорамным видом на город и массивным каменным столом, который, похоже, рассчитан на двадцать персон. Правда стульев всего два.

Патио, кажется, единственное место с большим количеством сидячих мест — диван, журнальный столик и два мягких кресла. Вообще-то, я не боюсь высоты, но выход на открытую площадку в небе, даже огороженную комбинацией оргстекла и железа, заставляет меня немного нервничать. Кажется неестественным для человека находиться так высоко, не будучи при этом в чем-то с двигателем и крыльями.

Плюшевая мебель в патио и освещение заставляют меня представить себе интимные посиделки с хорошим вином и прекрасной беседой. Мне не нужно гадать, предается ли Хейс подобным вещам. Мебель выглядит так, будто на нее никогда не садились.

Я продолжаю исследовать его пространство — гостиную с газовым камином, который больше меня, и медиа-комнату с киноэкраном и откидывающимися креслами. Я дохожу до дальней части пентхауса, где есть еще один набор стальных и стеклянных дверей, которые, как я предполагаю, ведут в его спальню.

Разворачиваюсь. Придется оставить эти комнаты моему воображению.

Если я собираюсь остаться здесь на месяц, нам обоим придется научиться уважать границы друг друга.

Держаться подальше от спален друг друга — хорошее начало.

ГЛАВА 8

Хейс

Когда выхожу из лифта в свой дом, уже семь часов. Я мог бы работать допоздна и часами быть занятым в офисе, но от моих гостей не было вестей весь день, и я начал беспокоиться, что они уехали из города.

Я послал Дэвида с поручением закупить продукты. Когда он спросил, есть ли у меня список, я перечислил любимые сорта чая Ванессы. А что касается всего остального? Я сказал ему, что за это я ему и плачу, и оставил несколько стодолларовых купюр.

Будучи холостяком, я редко ем дома, а если и ем, то обычно что-то заказываю на дом. Покупки продуктов — это не то, чем я занимаюсь. Судя по запаху чеснока, масла и белого вина, доносящемуся со стороны кухни, я думаю, что Дэвид все сделал правильно.

Когда выворачиваю из-за угла кухни, вижу, что Ванесса стоит у плиты, помешивая шипящую смесь на конфорке. Перед ней стоит полный бокал белого вина, а сама она одета в свободные серые брюки для отдыха и майку, достаточно обтягивающую, чтобы можно было разглядеть изгибы ее груди, но достаточно свободную, чтобы не выдать слишком много деталей. Ее темные волосы откинуты назад у основания черепа, образуя похожий на кисточку хвост, а макияж, который она наносила ранее, смыт.

Это Ванесса в ее самом чистом, самом естественном виде. Моя любимая версия, насколько я помню. Не то чтобы она не была сексуальной, когда наносила макияж, но в ее естественной красоте всегда было что-то такое, от чего у меня перехватывало дыхание.

— О, боже! — выдыхает она. — Ты меня до смерти напугал. Как долго ты там стоишь?

Я пожимаю плечами, потому что не хочу отвечать честно и признаваться, что наблюдал за ней слишком долго.

— Ты дома.

— Проницательно. — Я беру стакан со льдом и наливаю себе скотча на два пальца.

Ванесса неловко переминается на своем месте у плиты.

— Надеюсь, ничего страшного, что я приготовила ужин. Мне так надоело питаться вне дома.

— Все в порядке. — Единственная причина, по которой я купил еду, это чтобы она и Хейван ее съели. Вешаю пиджак на спинку стула, за ним следует галстук. Затем расстегиваю пуговицу у горла.

Она накладывает на тарелку пасту, а затем добавляет к ней креветки и овощи.

— Где Хейван?

— Она сказала, что не голодна, — сухо отвечает Ванесса, посыпая блюдо сыром пармезан. Затем берет вилку, вино и салфетку и направляется к стеклянным дверям, ведущим во внутренний дворик. — Угощайся. Здесь много всего, если голоден.

Я очень хочу есть. Даже не осознавал насколько сильно, пока запах не донесся до меня, когда вошел внутрь.

Допиваю оставшийся скотч, накладываю себе порцию пасты с креветками и наливаю еще один напиток.

Из-за угла появляется Хейван, одетая в обтягивающие джинсы и топ без бретелек. Ее волосы длинные и блестящие, глаза подведены черным, а губы накрашены розовым.

— Ты дома.

— Да. — Я разглядываю ее наряд, удивляясь, почему она не одета в пижаму, как ее мама. — У меня есть кое-что для тебя. — Я достаю из кармана пиджака новый iPhone и протягиваю ей. — Как и обещал.

— Вау! Спасибо! — Она снимает крышку с коробки и достает устройство, чтобы включить его. — Последняя версия?

— Твой номер написан на коробке. Я запрограммировал свой номер для тебя. Добавь номер своей мамы. — Я не могу сказать, услышала ли Хейван меня, так как она полностью игнорирует меня в пользу своего телефона. — Ты куда-то идешь?

— Я встречаюсь с Дэйвидом у бассейна, чтобы потусоваться.

— Дэйвид?

— Ну, Дэвид. Консьерж. Я встретила его сегодня, когда он приносил продукты. Он пригласил меня потусоваться после его смены.

Дэвиду двадцать три года. Я знаю это, потому что каждый год жильцам предлагают пожертвовать деньги на премии ко дню рождения сотрудников.

— А он не слишком взрослый для тебя?

— Нет. — Она поднимает телефон. — Спасибо за это. У меня нет доступа к персональному лифту. — Она поднимает палец, что, как я полагаю, относится к доступу без ключа в частном лифте. — Итак, могу ли я получить ключ от входной двери?

Не так я представлял себе все это месячное знакомство. Думал, что мы наконец-то сядем за стол и получим ответы на все свои вопросы, при этом завяжется что-то вроде... дружбы. А может, просто взаимное уважение.

— Конечно, да. — Я достаю ключ от входной двери из ящика, где у меня хранится запасной для обслуживающего персонала. — Знаешь, как пользоваться общественным лифтом? — Я протягиваю ей ключ через столешницу.

Уголки ее губ приподнимаются.

— Мне семнадцать, а не семь. Я уже ездила на общественном лифте. — Она смеется, как будто смеется надо мной. — Не ждите!

Я смотрю, как она уходит, и думаю о том, как сильно Хейван напоминает мне свою маму в этом возрасте. Черт, Ванесса была на год моложе, когда я видел ее в последний раз.

К тому времени, когда она достигла возраста Хейван, у нее уже был ребенок.

Мне тридцать шесть, и мне приходится платить людям за поддержание жизни растения. И не могу представить себе, как в семнадцать лет можно поддерживать жизнь крошечного, беспомощного человека.

Я выношу тарелку в патио и вижу там Ванессу, свернувшуюся калачиком на диване с бокалом вина между ладонями и почти пустой тарелкой на столе перед ней. Ее взгляд устремлен в сторону Центрального парка.

Я присаживаюсь на один из шезлонгов, чтобы дать ей пространство. И мне тоже. Находясь рядом с ней, я слишком легко впадаю в старую рутину. А старые привычки приводят к старым чувствам.

Ее тело напрягается, и это единственное признание моего присутствия.

Она берет свою тарелку и встает.

— Я должна проверить Хейван.

— Она ушла.

— Что? — Обида и разочарование проступают на ее лице. — Когда?

Я жую, глотаю, потом запиваю выпивкой.

— Сейчас?

— Она ушла?

— Она сказала, что собирается встретиться с Дэйвидом. — Я произношу это имя с придыханием.

— Где встретиться?

Я откладываю вилку и сжимаю стакан.

— Она тебе не сказала?

— Нет.

— Думаю, он пригласил ее потусоваться у бассейна.

Ее глаза становятся еще больше.

— Здесь есть бассейн?

— А также фитнес-центр, спа и диет-центр.

— Черт, — произносит она.

— С ней все будет в порядке. — Я пытаюсь ее успокоить. — Она в здании, так что далеко не уйдет.

— Мне не понравилось, как тот парень, Дэвид, смотрел на нее.

— Как он на нее смотрел?

— Не знаю, — говорит она и сдувает прядь волос, выбившуюся из хвоста, с глаз. — Как будто она его привлекает.

— Конечно, привлекает. — Она чертовски сногсшибательна.

Не то чтобы я был удивлен. Всегда знал, что мой и Ванессы отпрыск будет таким. Она высокая для девушки, может быть, метр восемьдесят. Густые каштановые волосы волнами достались ей, должно быть, от меня, а большие глаза с носом-пуговкой — от мамы. В ее ДНК заложено совершенство.

— Я поговорю с Дэвидом. Скажу ему, чтобы он отстал.

Ванесса качает головой.

— Нет, не надо. Она никогда не простит мне, что я вмешалась.

Не могу поспорить. Что я знаю о воспитании девочки-подростка? Ни черта, вот что. Но знаю, о чем думают юноши возраста Дэвида, поэтому мысленно отмечаю, что надо присматривать за ним.

— Вкусно. — Хвалю еду, потому что она действительно хороша. Я удивлен, что она так легко смогла что-то приготовить. Ванесса, которую я знал, не могла разогреть пиццу.

Она с опаской смотрит, как я откусываю.

— Я должна пойти прибраться. — Ванесса поднимается на ноги и спешит к двери.

— Нет, не надо. — Я хватаю ее за предплечье, чтобы остановить.

Тарелка выскальзывает у нее из рук и разбивается об пол.

— Черт! — Я наклоняюсь, чтобы убрать беспорядок.

Она опускается на корточки, чтобы сделать то же самое.

— Не надо. — Я пытаюсь заставить ее позволить мне убрать. — Я сам!

— Не кричи на меня! Это ты меня схватил. — Она собирает разбитые осколки.

— Я же сказал, что сам уберу!

— Почему ты так злишься?

— Я не злюсь! — рычу я.

Ванесса не вздрагивает и не отступает. Наоборот, наклоняется еще ближе к моему лицу.

— Прекрати кричать на меня!

— Я не кричу! — Когда мой голос эхом отражается от стен, я понимаю, что очень даже кричу. — Просто не трогай. Ты порежешься.

Она полностью игнорирует меня.

— Не указывай мне, что делать. — Собрав в руки осколки тарелки, она уходит в дом.

Я провожу обеими руками по волосам и дергаю. Господи, эта женщина всегда задевала все мои нервы. Находиться рядом с Ванессой — все равно, что подключить мою центральную нервную систему к атомному источнику энергии. Стимулирует — это еще мягко сказано.

С тарелкой и бокалом в руках я присоединяюсь к ней на кухне, где она убирает посуду в раковину. Мне приходится немного потеснить ее, чтобы добавить свою тарелку, но она не уклоняется от меня, а стоит на месте.

— Почему бы нам обоим не сказать то, что мы действительно хотим сказать, и не закончить этот разговор? — Я с грохотом опускаю тарелку.

Глядя прямо перед собой, она выключает воду и вытирает руки, и только после этого поворачивается ко мне лицом.

— Думаю, ты прав.

— Может, нам стоит посидеть в столовой...

— Да кто ты такой, мать твою. — Ванесса подкрепляет свое ругательство тычком пальца в мою грудь. — Думаешь, что можешь влезать в нашу жизнь и выдвигать требования, а? Ты не заслужил право быть здесь. Когда ты узнал, что я беременна, ты хотел, чтобы я покончила с этим. Хотел, чтобы мы оба исчезли!

Я подаюсь вперед, вторгаясь в ее пространство, но, черт возьми, женщина не сдвигается с места.

— Это чушь, и ты это знаешь. Ты говоришь себе, что все так и было, чтобы не брать на себя ответственность за то, что испугалась и сбежала, а не встретилась со мной лицом к лицу. Ты прислала мне гребаное письмо, Несс. Письмо, в котором говорилось, что ты беременна. Я звонил тебе несколько дней, но ты не отвечала. Ты постоянно говорила о своих грандиозных планах, и я предположил. Решил, что ты хочешь прервать беременность. Мне чертовски жаль, что я ошибся.

— Ха! Как будто ты бросил бы все дела, чтобы прийти и поддержать маму-подростка? Да ладно! У тебя тоже был план.

— Был. И все пошло прахом после твоего исчезновения.

Впервые она отступает на шаг. Смущение искажает ее черты.

— Что это значит?

— Забудь об этом. — Я отворачиваюсь от нее, чтобы налить себе еще выпить. Черт, может, я просто возьму всю бутылку.

— Нет, ты хотел разобраться с этим дерьмом. Давай разберемся. Что значит, твой план провалился?

Я опрокидываю в себя порцию текилы.

— Я не могу делать это с тобой прямо сейчас. — Идя в свою спальню с бутылкой текилы в руке, твердо решаю оставить между нами дистанцию. Я хочу, чтобы она и Хейван остались, и если не смогу сохранить мирные отношения в первые двадцать четыре часа ее пребывания здесь, то у меня нет надежды удержать их в течение месяца.

— И кто теперь убегает?

Мои ноги замирают.

— Я не убегаю.

— Странно, потому что я вижу только твою спину.

Я поворачиваюсь и делаю шаг в ее пространство.

— Ты хочешь сделать это сейчас? Отлично.

Она поднимает бровь с вызовом.

— Я вернулся домой, как только смог. Через две, может быть, три недели после того, как отправил тебе деньги и ничего не услышал в ответ. Твои родители сказали мне, что все улажено и что ты отправилась заниматься миссионерской работой в гребаную Южную Америку!

Она отшатывается.

— Они сказали, что ты проводишь свой выпускной год за границей и что будешь на связи, если захочешь.

— Они отослали меня, чтобы я не расстраивала предвыборную кампанию отца.

Тяжесть в моей груди опускается в живот. Я полагал, что ее родители, какими бы богатыми они ни были, какие бы семейные ценности ни пропагандировали, позаботятся о ней. Мне следовало бы знать, что их преданность семье была больше направлена на получение политической выгоды. Мама Ванессы всегда перекладывала родительские обязанности на свой домашний персонал. Всегда отправляла семейного повара на научную выставку Ванессы вместо себя.

Тогда мне это не казалось странным. В конце концов, моя мама принимала минимальное участие в нашем воспитании. Но, думая о Ванессе как о молодом, напуганном, беременном подростке, нуждающемся в поддержке, и о том, что родители отправили ее прочь, я желаю того, чего у меня нет. Например, машину времени, чтобы все вернуть назад.

— Мне очень жаль, — говорю я так тихо, что даже сам едва слышу свой голос. — Я не знал этого.

— Ты удивлен, что мои родители солгали тебе? Они готовы на все, чтобы спасти свою драгоценную репутацию.

Я пожимаю плечами.

— Я им поверил. И ждал, когда ты позвонишь. Твой телефон больше не работал, и я проебал весь семестр, беспокоясь о тебе. Потерял место в команде. Тогда я решил бросить хоккей и работать в «Норт Индастриз».

Решение, которым я изо всех сил старался гордиться с того самого дня, как принял его. Я держу это в себе.

Ее плечи поникают, и она опускает подбородок, покачивая головой.

— Боже, Хейс. Я и понятия не имела.

— Конечно, ты не знала. Как ты могла? Ты же, блядь, исчезла!

Вместо того чтобы отчитать меня за крик, она проводит рукой по лицу.

— Да.

— Куда ты пропала? Полагаю, ты родила Хейван не в Южной Америке, пока строила школы.

Она качает головой.

— Они отправили меня в дом для незамужних матерей в Денвере. По их плану я должна была отдать Хейван на усыновление, а потом вернуться в Нью-Йорк и закончить школу. — Она выдыхает, а затем находит своими ярко-зелеными глазами мои. — Я не могла этого сделать. Не могла отдать ее. Я взяла деньги, которые ты мне дал, и переехала в Маниту-Спрингс вместе с Хейван. И никогда не оглядывалась назад.

— А твои планы? Школа?

— Хейван стала моим новым планом.

— Ты так и не закончила. — Черт, это больно. У нее никогда не было шанса закончить школу.

— Нет.

Ванесса была самым умным человеком из всех, кого я знал. Боже, она бы так далеко зашла, если бы у нее был шанс. Но Несс бросила все ради Хейван. А я тем временем поступил в юридическую школу и закончил ее, и ничто меня не сдерживало.

— Мне жаль.

— Не стоит. — Она гордо поднимает подбородок. — Я ни о чем не жалею.

— Ты когда-нибудь выходила замуж? — Не знаю почему, но я затаил дыхание, ожидая ее ответа.

— Нет. А ты?

Я качаю головой, выпуская весь воздух из легких.

— Чем ты занимаешься?

— Большую часть детства Хейван я подрабатывала. Ну, знаешь, официантка, розничная торговля...

Я вздрагиваю.

— Какая пустая трата интеллекта и таланта.

Она наклоняет голову так, как делает, когда готовит колкость.

— Что за чертов снобизм, Хейс? В тяжелой работе нет ничего постыдного на любом уровне. Боже, ты говоришь как мои родители.

— Да, и как моя семья.

— Забавно, но ни от Хадсона, ни от Кингстона я не уловила атмосферу элитарного придурка. Должно быть, это дар, присущий только тебе.

Странное чувство зарождается в моем желудке и распространяется на грудную клетку. Прилив энергии заставляет мое сердце колотиться сильнее от силы чего-то чуждого, что я не могу сдержать. Без предупреждения на меня обрушивается взрыв смеха.

Этот звук пугает Ванессу и заставляет ее вздрогнуть.

Я поднимаю руку в знак извинения, но не могу перестать смеяться.

— Что смешного? — спрашивает она с нотками замешательства в голосе. Но я продолжаю смеяться. В конце концов она улыбается. — Что?

— Прости, — выдыхаю я, отчаянно пытаясь перевести дыхание. — Ты права. Это действительно только мой дар. — Я продолжаю смеяться, и, черт возьми, это так странно, и не могу сказать, что это хорошо. Я чувствую себя незащищенным. Открытым. — Черт, Несс, ты единственная, кто когда-либо тыкал меня в мое дерьмо. — Теперь я только хихикаю. Прочищаю горло и беру себя в руки. — Полагаю, это твой дар.

— Скорее, проклятие, — говорит она без юмора.

Я вытираю глаза, удивляясь, почему они кажутся влажными, и, наконец, достаточно успокаиваюсь, чтобы говорить внятно.

— Итак, ты официантка. — Не могу поверить. Ее родители, должно быть, обделались.

— Вообще-то я генеральный директор и разработчик довольно успешного приложения.

Вот это меня не удивляет.

— Ни фига себе.

— То, над которым я работала дольше всего, только что получило предложение о покупке. Они прислали предлагаемый контракт.

— Правда? — Черт. Малышка Несс без диплома о высшем образовании — технологический предприниматель.

— Да, правда. — Она прикусывает губу. — Наверное, нужно попросить отправить сюда мой компьютер.

— Я посмотрю контракт для тебя.

Теперь настала ее очередь смеяться.

— Нет, спасибо. Я найду для этого юриста.

— Я и есть юрист. Корпоративный юрист с многолетним опытом работы с контрактными соглашениями.

Она складывает полотенце для посуды, которое сжимала в руках.

— Ты мне не по карману.

— Мне не нужны твои деньги.

— Я справлюсь.

— Почему ты не позволяешь мне помочь тебе?

— Я прожила столько времени без тебя, Хейс, и все было в порядке. Нет причин полагать, что теперь мне нужна твоя помощь.

— Это глупо.

— Боже, как же ты красноречиво изъясняешься. — Она бросает полотенце для посуды мне в грудь и поворачивается, чтобы уйти. — Я иду спать.

— Подожди, Ванесса.

Она замирает, но не оборачивается.

— Давай я дам тебе новый номер телефона Хейван. — Я достаю свой телефон. — Какой у тебя номер? Я пришлю его тебе.

Она диктует десять цифр, и я отправляю ей номер, а затем сохраняю номер Ванессы в своих контактах.

— Не могу поверить, что мне приходится узнавать у тебя номер моей дочери. — Она быстро уходит в свою комнату.

— Нашей дочери, — шепчу я.

Я оставляю грязную посуду на уборщиц и беру бутылку текилы в постель.

Ванесса

Этот человек приводит в ярость.

Впрочем, он всегда таким был.

Спустя семнадцать лет мы снова начали спорить, как будто это наш родной язык. Хейс толкает, я отталкиваю сильнее, и так по кругу, пока мы не оказываемся в одной постели. Именно в постели вся эта огненная энергия превращалась во взрывную сексуальную химию.

Те дни давно прошли.

Интенсивность, которая заставляет нас ссориться, останется там, где она есть. Как бы я ни скучала по его взгляду, словно он изголодавшееся животное, а я — его следующая еда.

Я забыла, как его карие глаза искрились золотом, когда мы вот так припирались. Как мужчина может так злить меня и в то же время вызывать сексуальное желание, выше моего понимания.

Уверена, что психотерапевт был бы рад разобраться в этом. Что-то о моих строгих родителях, контролирующих имидж, и о том, что я никогда не могла иметь права голоса. С Хейсом я всегда могла свободно высказывать свое мнение, каким бы уродливым оно ни было. И он уважал меня за это.

— Я в полном дерьме, — говорю себе в уединении спальни.

Проверяю свой телефон и вижу, что у меня девять пропущенных звонков от Тэга и три новых текстовых сообщения. Чувство вины терзает мою грудь еще до того, как я их читаю.

Сначала я набираю новый номер Хейван и нажимаю вызов. Ответа нет. Отправляю сообщение.

Свяжитесь со мной как можно скорее. Мне нужно знать твой план на ночь.

Кстати, это мама.

Я люблю тебя.

Я читаю сообщения Тэга, и все они именно такие, как я ожидала. Вместо того чтобы ответить на сообщение, я звоню ему.

— Привет, — грустно отвечает он.

— Я знаю, ты разочарован.

— Да, но я понимаю.

Он дуется. Я это слышу.

— Мне не хочется просить тебя о чем-то еще. Ты и так много сделал, но мне нужен компьютер, чтобы я могла работать. — Я улыбаюсь во все зубы, хотя он меня не видит. — Как думаешь, сможешь отправить его мне?

— Да, конечно. Тебе еще что-нибудь нужно?

Я перечисляю несколько нужных мне вещей со своего стола и напоминаю ему, чтобы он включил в список шнур питания.

— Куда мне все это отправить?

— О, эм... — Хороший вопрос. — Подожди.

Я беру телефон с собой в коридор и иду на кухню в поисках Хейса. Его там нет. Проверяю внутренний дворик. Пусто. Стеклянные двери, ведущие в его часть пентхауса, открыты. Полагаю, он в своем кабинете.

— Хейс! — окликаю я, прежде чем свернуть за угол и войти в кабинет, обставленный так же, как и все остальные комнаты — темный, холодный, унылый.

Дверь в конце коридора широко распахнута. Может, у него и тренажерный зал здесь есть?

— Хейс? — Я тихонько стучу и засовываю голову в комнату как раз в тот момент, когда он входит, мокрый и голый. — О, боже! — Я захлопываю глаза и отворачиваюсь. — Мне так жаль! Дверь была открыта, и я... я ничего не видела! Клянусь. Я...

— Господи, Несс, — рычит он. — Ты когда-нибудь слышала о стуке?

— Я стучала! — обиженно говорю я. — И звала тебя!

— Перестань бормотать. Не похоже, чтобы ты не видела этого раньше.

Он просто обязан был напомнить мне об этом.

— Чего ты хочешь? И открой глаза, черт возьми.

Я подглядываю сквозь щель между пальцев, чтобы убедиться, что он больше не голый, и, к счастью, вижу, что его нижняя половина прикрыта.

— Знаешь, двери не просто так запираются.

Его взгляд говорит миллион слов.

Он прав. Я была не права. Это на моей совести.

— Мне нужен адрес здесь. — Я прочищаю горло и укрепляю свою уверенность, хотя только что видела член Хейса, который теперь прикрыт тонкой парой вересково-серых спальных штанов.

Боже мой, как он вырос.

Он всегда был крупным — высоким, мускулистым, подтянутым. Но теперь возмужал во всех смыслах этого слова: из худого восемнадцатилетнего парня с небольшой порослью волос на груди он превратился в солидного мужчину с темными волосами на груди и дорожкой от пупка к... Мне не нужно представлять, куда ведет этот эта дорожка после недавнего напоминания. Я вытираю лоб тыльной стороной ладони. Здесь тепло?

— Ты собираешься записывать? — Он ухмыляется.

О нет, что я пропустила?

— Да, или я... — Почему я здесь? Вес телефона в моей руке возвращает меня в настоящее. — Черт. — Я прижимаю устройство к уху. — Эй, у тебя есть ручка?

— Да, — говорит Тэг, звуча совершенно раздраженно.

Каковы шансы, что он не слышал весь этот разговор с Хейсом? Думаю, что ноль. Шансы равны нулю.

Хейс снова сообщает адрес, не отрывая взгляда от телефона у моей щеки.

— Круто, — говорю ему. — И... спокойной ночи. — Я быстро поворачиваюсь и закрываю за собой дверь.

Возвращаюсь в свою комнату и закрываю дверь. Мое сердце бьется немного быстрее, и я виню в этом отсутствие кардиотренировок. Обещаю себе завтра долго гулять по парку. Может быть, возьму напрокат велосипед.

— Ты в порядке? — говорит Тэг.

— В порядке, а что? — Я закрываю глаза, надеясь, что он не услышит легкую дрожь в моем голосе.

— Полагаю, ты только что видела своего бывшего голым.

Я стону и опускаю лицо в подушку.

— Ты это слышал.

— Слышал. Ты в порядке?

— Я в порядке. Просто смущена.

— Ты уверена, что остаться в Нью-Йорке — это то, что лучше для тебя?

Переворачиваюсь на спину на кровати и смотрю в потолок.

— Нет. Но сейчас мне нужно быть с Хейван. Она действительно хочет остаться.

— Ты можешь передумать в любой момент, ты же знаешь.

— Знаю. — Я потираю глаза одной рукой. — Спасибо за поддержку.

— Всегда, — мягко говорит он, и я слышу первый намек на ухмылку с тех пор, как мы начали разговаривать по телефону. — Я отправлю твои вещи завтра.

— Спасибо, Тэг. Ты действительно... — Лучший друг, о котором только может мечтать девушка. Тэг всегда раздражается, когда я называю его своим другом, поэтому я оставляю просто: — Лучший.

— Спокойной ночи, Вани.

Я вешаю трубку и добавляю новый номер телефона Хейван в свое приложение отслеживания. Проверяю и вижу, что она все еще в здании. Оставляю звонок включенным и держу телефон в руке на случай, если она позвонит и будет нуждаться во мне. Я засыпаю с видениями обнаженного Хейса в голове.

ГЛАВА 9

Хейс

Я сижу за кухонным столом, просматривая последние цифры на фондовом рынке с чашкой кофе в руке, когда в комнату, шаркая, входит Ванесса. Она зевает и проводит рукой по волосам, открывая шкафы. Ее мешковатые шорты низко висят на стройных бедрах, и когда она тянется к полке, я замечаю на ее пояснице две ямочки Венеры, которые когда-то любил целовать. Мои губы подрагивают от воспоминаний, как будто только вчера я ощущал вкус ее кожи, а не более семнадцати лет назад.

Я был влюблен в нее в старших классах. Она пробудила во мне первобытную потребность, как ни одна другая женщина. Искушала и дразнила меня, пока мы не сталкивались в массе жаждущих рук и ненасытных тел. Воспоминания учащают мой пульс и разогревают кровь.

— Следующий слева.

— Ох, черт! — Ванесса быстро поворачивается, прижимая руку к груди. — Черт возьми, Хейс!

Я непринужденно улыбаюсь, потягивая кофе.

— Ты телепортировался или что-то в этом роде?

— Я был здесь. Не моя вина, что ты не знаешь, что тебя окружает. — Я закрываю приложение фондового рынка на своем телефоне и смотрю на нее. — Жизнь в маленьком городке делает тебя ленивой.

— Я не ленивая. — Она идет к шкафу слева, бормоча что-то о том, что я придурок.

Боже, как же я скучал по ней.

Достает три коробки чая.

— Зеленый, лавандово-ромашковый и черный.

Смотрит на меня через плечо.

— Ты вспомнил.

Как я мог забыть? Я помню о ней все.

Она роется в шкафу, полагаю, в поисках чайника.

— В раковине есть фильтрованная горячая вода.

— Конечно, есть. — Она подносит свою кружку к носику поменьше и наполняет ее горячей водой, от которой идет пар. — Круто.

Ванесса опускает в кружку пакетик зеленого чая, и я смотрю, как она трижды макает его в воду, взбалтывает и макает еще три раза — я видел, как она делала это миллион раз, и это никогда не надоедает. Я мог бы провести весь день, наблюдая, как она перемещается по моей кухне, по моему дому, пользуется моими вещами, черт возьми. Не могу поверить, что она здесь.

Прошлой ночью, когда она застала меня только что вышедшим из душа, я не упустил женской оценки, которая светилась в ее глазах. Ее раскрасневшиеся щеки, приоткрытые губы и то, как участилось ее дыхание. Моя кровь забурлила и собралась между ног от осознания того, что я так повлиял на нее. Как бы много мы ни потеряли за последние семнадцать лет, наше взаимное влечение, похоже, живо и процветает.

Ванесса опирается локтями на столешницу, открывая мне вид на ложбинку между грудей, в которую я мог бы уткнуться.

— Я думала, ты уже ушел.

Должен был бы, но я не говорю ей об этом.

— Ранняя пташка и все такое. — Она потягивает чай, и у меня в голове проносится мысль, что ее губы на одной из моих кружек.

Ничто в этом общении не должно быть сексуальным, и все же мое тело реагирует так, словно я смотрю свое личное порно с Ванессой — она вытягивает губы и дует на чай, ее задница высоко поднята в идеальном приглашении. Было бы так легко подойти к ней сзади и проскользнуть глубоко внутрь... Нет! Мне нужно уйти от нее.

— Уже ухожу. — Я встаю, убираю телефон в карман и хватаю пиджак. — Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. У меня плотный график, так что если не сможешь дозвониться, позвони Дэвиду и... — Я ловлю себя на мысли, что, возможно, мне нужно отвести парня в сторону и поговорить с ним по душам о том, как уважать то, что принадлежит мне. — Во сколько он вернул Хейван вчера?

— Она вернулась в полночь. Ее комендантский час, — резко отвечает она.

Хмурюсь, гадая, что же такого я сказал, что заставило Ванессу так отреагировать. Кого я обманываю? Несс никогда не нуждалась в логической причине, чтобы выплеснуть на меня свое отношение. Просто быть рядом с ней — достаточная причина.

— Хорошо. Я вернусь поздно. Увидимся.

— Так значит вот так...

Я уже на полпути через комнату, когда ее голос останавливает меня.

— Так вот как все будет, да? Поэтому ты хотел, чтобы мы остались? Чтобы оставлять нас в своей большой, модной, гребаной башне из слоновой кости, пока работаешь по десять часов в день?

Я чешу челюсть, чувствуя зуд, раздражение и сильное возбуждение.

— Как думаешь, мы сможем прожить хоть одну гребаную секунду без того, чтобы ты не начала это дерьмо?

Она удивленно отшатывается назад.

— О, это я начинаю дерьмо?

— У меня нет на это времени. — Я прохожу мимо нее, направляясь к лифту, и слышу, как ее босые ноги шлепают по полу позади меня.

— Думаешь, у нас есть? Мы отказываемся от всего, чтобы быть здесь. Ради чего? Чтобы охать и ахать над всеми твоими модными штучками? Кстати, ты не думал пригласить сюда декоратора? Это все равно что жить на пустом складе.

Я стискиваю зубы, вспоминая, как из-за нее переломал почти всю свою мебель.

— У меня переходный период в декоративной сфере. И я не могу просто бросить работу и сидеть дома весь день. — Не знаю, о чем я думал, когда просил их остаться. Наверное, предполагал, что мы будем ужинать вместе, может быть, обедать по выходным. Я не думал о чем-то большем.

— Это просто замечательно, Хейс. — Она машет рукой в сторону коридора. — С тех пор как мы приехали сюда, Хейван проводит с Дэвидом больше времени, чем с кем-либо из нас.

— Не знаю, чего ты ждешь от меня!

Она прищуривается на меня.

— Не кричи на меня!

— Ты кричишь на меня! — Черт, теперь я смотрю на ее рот. Я хочу поцеловать ее. Хочу схватить ее за шею и прижаться губами к ее губам, чтобы она заткнулась. Хочу заполнить ее рот своим языком, пока она не застонет и не обмякнет в моих объятиях. А потом сорвать с ее тела эти шорты и трахнуть у стены.

Мое сердце колотится. Член становится болезненно твердым. А она смотрит на меня так, будто читает каждую грязную мысль в моей голове и бросает мне вызов попробовать.

Мои губы горят от желания, а пальцы покалывает от потребности прикоснуться, дразнить и требовать... Черт возьми, это плохо. Очень, очень плохо.

— Я ухожу, — голос срывается, и, прежде чем успеваю поддаться искушению, я бросаюсь вперед к лифту. Заскакиваю внутрь и отказываюсь оглядываться, пока дверь плотно не закроется, потому что, скорее всего, я сделаю какую-нибудь глупость и все испорчу.

Дверь начинает закрываться.

Ванесса наносит последний удар.

— Итак, кто бежит?

Тогда, в старшей школе Ванесса подарила мне на день рождения сову, которую сделала на уроке керамики. Она ненавидела керамику, терпеть не могла все, что связано с искусством. Девушка была гениальна, но всегда говорила, что у нее не хватает мозговых клеток для художественных занятий. Ее консультант посоветовал ей посещать эти занятия, так как это могло помочь ей лучше подготовиться к поступлению в колледж.

Я открыл подарок, завернутый в белую папиросную бумагу. Он был похож на картофелину с огромными желтыми глазами.

— Спасибо за... картошку. — Я никогда не забуду выражение ее лица. От хмурого недоумения она перешла к осознанию того, что я прав, это действительно было похоже на картошку, а затем к истерическому смеху.

Я продолжал извиняться, просил ее сказать мне, что это должно было быть. Ванесса не могла вымолвить ни слова. Так сильно смеялась. Наконец, она перевела дыхание и сказала, что это сова, от чего мы оба разразились безудержным хохотом.

Тогда она спросила меня, если бы пучеглазая картофелина была нашим ребенком, любил бы я ее не смотря ни на что. В то время это был такой невинный вопрос. Любил бы я нашего ребенка? Конечно, любил бы.

И все же, когда она сказала мне, что беременна на первом курсе колледжа, я решил, что она не хочет его оставлять. Если бы я только вспомнил ту дурацкую керамическую сову, если бы уловил ее подсказки, насколько другой была бы моя жизнь.

Забавно, я уже целую вечность не вспоминал о той керамической сове, и все же задаюсь вопросом, не был ли тот приступ смеха с Ванессой последним величайшим подарком, который мне когда-либо делали.

— ...вытащи голову из задницы и обрати внимание!

Повышенный голос Августа отрывает меня от моих мыслей, и я свирепо смотрю на засранца за то, что он испортил мне прогулку по переулку воспоминаний. Он поднимает брови, словно ожидая чего-то от меня.

Я замечаю Алекса, который смотрит на меня своим типичным отсутствующим взглядом. Затем Хадсона, который смотрит на меня так, будто собирается броситься всем телом навстречу быстро приближающейся опасности.

— Извини, я отвлекся, — признаюсь я.

— Охренеть можно. — Август откидывается в своем кресле во главе стола для совещаний.

Пятеро других руководителей неловко ерзают на своих местах и не отрывают носов от лежащих перед ними бумаг.

— Я введу его в курс дела после совещания, — говорит Хадсон, пытаясь разрядить обстановку. — Вы говорили о здании «Палома»?

Август игнорирует его.

— Хейс, не хочешь рассказать нам, чем ты так озабочен?

— Не особо.

Том из отдела продаж прочищает горло, когда у него вырывается хихиканье.

— Да ладно, мы все умираем от желания узнать, что может быть важнее сделки на четырнадцать миллионов долларов, которую мы обсуждаем.

Вот придурок. Он решил надавить на меня. И сегодня утром, как никогда, я не в настроении терпеть его дерьмо.

— Вообще-то. — Я чешу челюсть. — Может, ты мог бы мне помочь.

Хадсон слегка качает головой, как бы говоря: не ввязывайся.

Не сегодня, брат.

Я опираюсь локтями на стол для совещаний.

— Ты всегда знал об Александре и Кингстоне или узнал об их существовании только после их рождения?

Все за столом замолкают, когда лицо Августа наливается кровью.

— И почему ты думаешь, что биологических Нортов не может быть больше, ведь ты явно не был поклонником контроля над рождаемостью? Когда они появились в твоей жизни, это ты хотел вовлечь их в семейный бизнес, или их матери, с которыми ты переспал, настояли? Причина, по которой я спрашиваю...

— Следи за своим гребаным ртом, — рычит он.

— ...оказывается, — говорю я, не следя за своим гребаным ртом, — у меня есть дочь.

Вся кровь оттекает от его лица. В конференц-зале становится так тихо, что я сомневаюсь, дышит ли кто-нибудь вообще.

— Ее зовут Хейван. Ей семнадцать. И я впервые встретил ее всего несколько дней назад. Так что извини меня, если я немного, блядь, озабочен.

Август прочищает горло и перебирает лежащие перед ним бумаги, похоже, не имея никакой реальной цели.

— Я попрошу своего помощника отправить остальную информацию по электронной почте. Вы все свободны.

Все сидящие за столом вскакивают и выбегают из комнаты. Я двигаюсь медленно, как будто мои ноги залиты бетоном.

— Хейс, подожди, — говорит Август.

Алекс и Хадсон тоже держатся в стороне. У меня много претензий к братьям, но одно я могу сказать о них наверняка — они чертовски верны. Особенно в отношении противодействия Августу.

— Объясни, — рявкает он.

— Больше мне нечего сказать.

Он скрежещет зубами.

— Кто мать?

— Ванесса Осборн.

Его глаза расширяются, он сразу узнает фамилию. Дочь сенатора Осборна.

Я все равно уточняю.

— Моя школьная подружка.

— Что, черт возьми, у нее за интерес? — Он двигает челюстью, словно подыскивая нужные слова. — Реклама? Она выпускает книгу откровений? Она чего-то хочет. Что именно?

— Ничего. — Ванесса даже не хочет быть здесь.

— Деньги, — выплевывает он с отвращением.

— Дело не в этом.

Август издевательски смеется.

— Все эти годы ты ничего о ней не слышал, а теперь она хочет получить часть тебя? Поверь мне. Я знаю, как действуют эти сучки.

Я делаю выпад, и Александр протягивает руку, чтобы удержать меня.

— Она, вероятно, нашла тебя в интернете, посмотрела, сколько ты стоишь, и теперь хочет получить деньги. — Он издает цокающий звук. — Сделай себе одолжение и заплати ей. Последнее, что тебе нужно, это уродливая судебная битва и наше имя в грязи.

— Ей не нужны мои деньги, — выплевываю я сквозь стиснутые зубы.

— Такая наивность в женских делах. Уверяю, ей нужны твои деньги. С такими женщинами легче всего иметь дело. Сделай ей денежное предложение, от которого она не сможет отказаться, заставь подписать соглашение о неразглашении и живи дальше своей жизнью.

— Ты так говоришь, будто уже делал это раньше. — Александр не слишком доволен, одаривая Августа своим фирменным холодным взглядом.

— Делал. — Он пожимает плечами, типа, ну да, чего ты ожидал.

— У нас есть еще братья и сестры? — спрашивает Хадсон.

— А что тут удивительного, — говорит Август с ухмылкой. — Каждый хочет получить кусочек меня.

— Фу, меня сейчас стошнит, — тихо говорит Хадсон.

Удивлен, что для моих братьев это новость. Я всегда считал, что Август занимается перенаселением мира, по одной вагине за раз. Самовлюбленный мудак.

— Кто? — Алекс задает односложный вопрос, на который мы все хотим знать ответ.

Август на секунду прищуривается, размышляя, а затем качает головой.

— Никого важного. В любом случае, поверь мне. Заплати ей. Это будет более чем стоить головной боли.

Он выходит из конференц-зала, оставляя меня и моих братьев тупо пялиться в пустоту.

Еще больше братьев и сестер. Сколько из них девочки... женщины? Подумать только, у Хейван больше дядей и тетей. Большая семья.

— Я... — Хадсон выдыхает. — У меня нет слов.

Я падаю обратно на свое место и обхватываю голову руками.

— Не могу поверить, что у нас общая ДНК с этим гребаным засранцем, — говорит Хадсон.

— Ты сказал ему, — сурово говорит Александр. — Почему?

Я знаю, на что он намекает. Что рассказ Августу о Хейван только делает ее мишенью для его жестокости.

— Не хотел, чтобы он услышал это от кого-то еще, — ворчу я, а потом поднимаю взгляд на старшего брата. — И она не грязный секрет, который я хочу скрыть. Но если он тронет моего ребенка, я убью его на хрен.

ГЛАВА 10

Ванесса

Черничные кексы, песочное печенье, яблочный пирог, жаркое в духовке. И я чувствую себя Мартой Стюарт.

Когда мне скучно, я ем. А поскольку кухня Хейса больше предназначена для готовки, чем для быстрого перекуса, я пеку. Целый день. Теперь у меня больше еды, чем знаю, что с ней делать, и я до отказа напробовалась в процессе.

Убираю за собой беспорядок и надолго забираюсь в джакузи в своей комнате, но все это не помогает избавится от мыслей о голом Хейсе.

Я перечисляю список причин, по которым ненавижу его. Мы постоянно ссоримся. Он совершенно неразумен. Высокомерен. И эй! Он не хотел иметь ничего общего с ребенком, которого мы зачали вместе. Одного этого должно быть достаточно, чтобы я считала его совершенно отвратительным, голый он или нет. Дурацкие гормоны. Дурацкое сексуальное влечение. Хейс Норт — это женская виагра. Я верю, что именно поэтому Бог создал его таким невыносимым придурком. Если бы это было не так, на него бы наверняка нападали озабоченные женщины на улице.

Я сижу на кухне, перелистываю каналы в поисках чего-нибудь интересного, когда слышу стук двери частного лифта.

«Папочка дома», — с сарказмом говорю я мысленно.

— Что, черт возьми, здесь произошло? — спрашивает он, заходя на кухню и разглядывая выпечку.

— Мне скучно. — Я не отрываю глаз от экрана телевизора.

Краем глаза наблюдаю, как он изучает ассортимент выпечки и резко останавливается у духовки.

— Ты приготовила мне ужин?

— Не льсти себе. — Я снова переключаю канал. Еще раз. И попадаю на телевикторину «Family Feud». — Как я уже сказала, мне было скучно.

Он игнорирует мой тон и открывает дверцу духовки.

— Пахнет замечательно.

По телевизору Стив Харви объявляет новую категорию.

Назовите то, что не дает вам спать по ночам.

Воспоминания о Хейсе.

Видения обнаженного Хейса.

Споры с Хейсом.

— Я и не подозревал, что ты такая домашняя, — говорит он, на его губах играет ухмылка.

Я хмурюсь.

— Забавно, что только не приходится делать, когда становишься одинокой мамой-подростком.

Он слегка вздрагивает.

Хорошо.

Хейс снимает пиджак и бросает его на спинку стула, затем ослабляет галстук и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки.

— Хейван здесь?

— Она в постели.

Он сжимает брови.

— Она заболела?

— Нет. — Я потягиваю свой горячий чай, который теперь стал теплым. — Она подросток, — говорю я без особого чувства.

Он занимает место рядом со мной, но отодвигается на значительное расстояние. Вытягивает ноги, скрестив их в лодыжках, и складывает руки на груди.

— Что это значит?

Почему именно я должна просвещать тридцатишестилетнего мужчину о том, что такое подростки?

— Ты когда-нибудь слышал о Google?

Между нами проходят молчаливые, полные напряжения секунды. Я чувствую, что одному из нас придется покинуть комнату. Это его дом, так что это должна быть я.

Он встает раньше меня.

— Я иду вниз.

— Вниз?

Он оглядывает меня от бедер до лица.

— В тренажерный зал. Хочешь, покажу тебе, где он находится? — спрашивает он и берет свой пиджак.

— Ну... — По какой-то незрелой причине я не хочу показаться слишком взволнованной. — Наверное.

— Думаешь, Хейван захочет пойти?

Видеть, как нервничает Хейс, то еще зрелище. Без зоркого глаза тик может остаться незамеченным. Это проявляется в том, как он слегка поводит плечами, словно уязвимость — слишком маленькая одежда из грубой шерсти на голой коже.

— Нет, не думаю, что она заинтересуется.

Его взгляд переходит на коридор, ведущий к нашим спальням.

— Может, мне спросить ее?

— Можешь, если хочешь, но я бы написала ей.

Он вскидывает подбородок.

— Написать ей? Из кухни?

— Знаю, это звучит безумно. Подростки — как медведи гризли, довольно безобидные, пока ты неожиданно не появляешься на их территории. Можешь лишиться конечности или, знаешь, отхватить когтями по лицу.

— Когтями по лицу? — Он мне не верит.

Я вскидываю руки.

— Вперед, действуй на свой страх и риск, если не веришь мне, но не говори, что я тебя не предупреждала.

Он, кажется, обдумывает мой совет, затем достает телефон и отправляет сообщение.

— Ты выбрал мудро.

Я бы подумала, что он хихикает, если бы не отсутствие визуального подтверждения. Увидеть улыбку Хейса — большая редкость в наши дни. Раньше он таким не был.

Будучи подростком, он постоянно шутил. Конечно, это были шутки за счет других, но у него не было аллергии на смех или радость, как сейчас.

Телефон вибрирует у него в руках.

— Она хочет прийти.

— Какого хрена... — тихо говорю я себе под нос в недоумении.

Я уважительно спросила Хейван по смс, не хочет ли она сходить на ланч, сделать маникюр/педикюр, посмотреть кино, пройтись по магазинам, осмотреть достопримечательности — все, что угодно, лишь бы мы обе вышли на улицу. Она отклонила все предложения, и я целый час ждала ее ответа. Но через несколько секунд Хейван отвечает Хейсу, что хочет сходить в спортзал?

Проглотив обиду и мелкое раздражение, я жду, пока Хейс переоденется, и встречаю его у лифта. Хейван выходит из своей берлоги в милых леггинсах с высокой талией и спортивном бюстгальтере в тон, на ногах — новенькие черные кроссовки.

— Откуда у тебя такой наряд? — спрашиваю я, как раз когда слышу приближающиеся к нам шаги Хейса. — И где твоя рубашка?

Она кривит губы и закатывает глаза, словно мой вопрос ее раздражает.

— Тетя Лиллиан купила. — Она замечает Хейса и улыбается ему. Улыбается. Ему. — Привет, пап, — говорит она с наигранным умилением.

Возможно, эта улыбка была скорее змеиной, чем милой.

Хейс не отвечает ей словесно, но смотрит так, будто может прожечь взглядом дыру в стали. Я внутренне ухмыляюсь его жесткому взгляду, устремленному в пол в нескольких метрах перед ним, словно он пытается мысленно открыть портал, в который можно шагнуть и исчезнуть.

Поездка в лифте напряженная, и мое нутро подталкивает меня заполнить некомфортную тишину бессмысленной болтовней.

Хейван опережает меня.

— Так... вы, ребята, были парой, или один раз перепихнулись и та-дам! — Она взмахивает руками. — И вот она я.

Клянусь, я слышу, как Хейс рычит: «Иисус», себе под нос, или, может быть, это единственное слово пришло из моего собственного разума. Я смотрю на свою дочь.

— Хейван.

Она пожимает плечами.

— Что? — На ее губах играет крошечная ухмылка. — Мне просто интересно, мам. Не будь такой ханжой.

Спасенные звоном лифта, мы следуем за Хейсом в коридор, который ведет в широкое открытое пространство, пахнущее дорогими чистящими средствами и свежим бельем. Мы видим тренажерный зал с полным набором инвентаря: гантели, штанги, тренажеры, ряд беговых дорожек — и все это напротив окна, из которого открывается вид на Верхний Вест-Сайд. Холодильники со стеклянными фасадами заполнены спортивными напитками и водой в бутылках, а служащий, одетый в униформу здания, улыбается нам из того, что похоже на коктейль-бар.

— Это невероятно, — говорю я, в основном себе.

— Раздевалки. — Хейс указывает в одну сторону, потом в другую. — Сауна, спа. Бассейн.

— И это открыто для нас? — Это похоже на воровство — согласиться на такой доступ и пользоваться этим местом, не заплатив.

Он утвердительно хмыкает.

— Покажешь мне, как работать на беговой дорожке? — спрашивает Хейван Хейса.

— Э-э... — Хейс смотрит на меня с беспомощностью в глазах.

У меня нет никакой тренировочной одежды, и не думаю, что кто-то оценит мои тренировки в сарафане и шлепанцах.

— Да, ребята, идите. — Я показываю большим пальцем через плечо в направлении лифтов. — Мне нужно подняться и проверить жаркое. — Я уже отхожу и чувствую себя немного виноватой за то, что оставляю Хейса наедине с Хейван, но это то, о чем он просил. Именно поэтому тот хотел, чтобы мы остались.

Никто не держал меня за руку, когда я вступала в воды материнства. Меня бросили в пучину без плавучего средства. Тони или плыви. Теперь настала его очередь.

Он неловко пробирается к беговым дорожкам, и от вида их двоих вместе у меня щемит в груди. Никогда не думала, что увижу этот день. И теперь, когда он настал, я беспокоюсь, что должна была сделать больше, чтобы защитить ее. Одно дело — не знать своего биологического отца. Другое дело — знать его и снова быть брошенной им.

Хейс вполне может стать ее первым разбитым сердцем.

Так же, как был моим.

Хейс

Сегодня вечером я вошел на кухню и увидел, что Ванесса устроилась на моем диване, окруженная сладко пахнущей едой, и это стало моей погибелью.

Мной нелегко манипулировать. Я вижу насквозь чушь большинства людей еще до того, как они сами ее заметят. Это одна из причин, почему у меня никогда не было серьезных романтических отношений. Я наблюдал за тем, как женщины реагируют на нас с братом, как замечают наручные часы или прекрасный покрой костюма и внезапно проявляют интерес. Или как они заискивали перед нами, делая комплименты по поводу нашей внешности. Никто не хочет, чтобы его любили только за его костную структуру или состояние банковского счета. И, честно говоря, меня никогда не интересовала любовь.

Отношения моих родителей были кошмаром, и если они были примером брака, то я не хотел иметь с этим ничего общего.

Только после Александра и Джордан мое мнение об отношениях изменилось. Затем Кингстон и Габриэлла. Теперь Хадсон и Лиллиан. Я начинаю задумываться, может, я с самого начала все неправильно понимал.

Показываю Хейван, как запустить беговую дорожку, а потом колеблюсь, прежде чем занять соседний тренажер. Я планировал побегать, чтобы сжечь все то дерьмо, которое вызвало у меня появление Несс в моем пространстве, но тренировка рядом с моей... с моей дочерью... ну, это слишком рано. Слишком интимно. Вместо этого я иду к свободным штангам и оставляю ее заниматься кардио.

Вставляю наушники и включаю свой плейлист для спортзала, когда устройство вибрирует от входящего звонка. На экране высвечивается имя моей невестки.

— Что?

— И тебе привет, солнышко, — сухо говорит Джордан.

— Чего ты хочешь?

— Узнать, почему ты такой невыносимый засранец.

Я чувствую, как мои губы подергиваются, и благодарен, что она этого не видит.

— И это все?

— Нет, вообще-то я хотела пригласить тебя, Ванессу и Хейван в ресторан на ужин в четверг.

Черт, мне нравится, как мы все трое звучим в одном предложении. Я прочищаю горло.

— Это Алекс тебя подговорил?

— Эм... ты знаешь Гризли?

Хорошая мысль. Мой старший брат не очень-то общительный человек.

— Несмотря на твой дерьмовый характер и полное отсутствие чувства юмора, мы действительно хотим познакомиться с Ванессой и Хейван. Я подумала, что ресторан будет нейтральной территорией. Не хочу их пугать.

Ванесса и Хейван не из пугливых. Это я уже понял. Эти девушки — женщины — нерушимые. За это я уважаю их обеих до смерти.

— Я спрошу их и дам тебе знать.

— Круто. Думаю, лучше раньше, чем позже. После семи в ресторане становится многолюдно. О! А у кого-нибудь из них есть какие-нибудь диетические ограничения?

Я наблюдаю за Хейван, пока она бежит трусцой, и замечаю, как мужчина занимает беговую дорожку прямо рядом с ней. Из всех имеющихся тренажеров он занимает именно это место. У меня сжимается челюсть.

— Ограничения?

— Пищевая аллергия? Непереносимость?

Парень с беговой дорожки пытается завязать разговор с Хейван, и моя кровь мгновенно закипает.

— Откуда мне, блядь, знать?

— Ну, не знаю, может, потому что ты с ними живешь?

— Я спрошу, — рычу я. — Что-нибудь еще? — Мне нужно как можно скорее положить трубку и прервать эту маленькую вечеринку на беговой дорожке.

— Да. А правда, что тебе нельзя находиться в одной комнате с Библией, иначе сгоришь?

— Прощай, Джордан.

— Пока.

Бросаю телефон на скамью и пересекаю зал, направляясь к беговым дорожкам. Хейван смеется над чем-то, что сказал этот парень, как раз в тот момент, когда я прохожу между тренажерами. Стоя спиной к Хейван, внимательно рассматриваю парня. Черт возьми, он старше меня. Не то чтобы ботокс, филлеры и краска для волос выдавали это. Меня настораживает седина, пробивающиеся в растительности на его лице.

— Десять свободных тренажеров, а ты выбираешь этот?

Парень оценивает меня, а затем проверяет мои руки, вероятно, прикидывая, сможет ли побороть меня, если дело дойдет до драки. Не сможет. Я с удовольствием покажу ему это на собственном опыте.

— Полегче, здоровяк, — говорит он, как будто я ребенок. Что, полагаю, свидетельствует о нашей разнице в возрасте. — Мы с этой дамой просто разговариваем.

— Она ребенок.

— Я не ребенок!

Мистер Пластика наконец-то выглядит обеспокоенным.

— Слушай, чувак, я просто разговаривал с ней.

Я поворачиваюсь к Хейван, которая покраснела и свирепо смотрит на меня.

— Ты закончила.

Ее позвоночник напрягается вместе с челюстью, и я несколько раз моргаю от того, что в ее выражении лица так много от меня и Ванессы.

— Я только начала.

Во мне вспыхивает гнев, но я изо всех сил стараюсь его сдержать. Меньше всего мне хочется, чтобы Хейван меня боялась.

— Ты можешь уйти отсюда со мной, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Или я тебя вынесу.

— Уф. — Она сбрасывает свое тело с тренажера таким драматическим образом, что все сомнения мистера Пластики относительно ее возраста только что развеялись. И топает в сторону лифтов.

Я наклоняюсь к мистеру Пластика.

— Держись, блядь, подальше от молодых девушек. Ты никого не обманешь, старик.

Его рот разинут, словно он пытается подобрать слова для ответа, но я ухожу, чтобы дать ему возможность поразмыслить над правдой.

Хейван не ждет меня у частного лифта. Должно быть, она поднялась на общественном.

Воспользовавшись частным входом, я захожу в дом как раз вовремя, чтобы услышать, как Хейван кричит на Ванессу из спальни. Я колеблюсь, в каком направлении идти. Оставить ли Ванессу разбираться с ситуацией? Стоит ли мне вмешиваться?

— ...не такая шлюха, какой была ты! — кричит Хейван.

Не задумываясь больше, я иду по коридору и вхожу в комнату, где живет Ванесса. Она сидит в изножье кровати, а Хейван возвышается над ней.

— Что, черт возьми, ты только что сказала? — спрашиваю Хейван настолько спокойным голосом, насколько могу.

— О, да, папочка, пожалуйста, прочитай мне лекцию о том, почему семнадцатилетняя девушка не должна встречаться с мужчиной старше себя. — Ее брови высоко подняты.

— Потому что по закону это изнасилование.

Краем глаза я вижу, как Ванесса опускает голову на руки.

Ухмылка Хейван становится просто дикой.

— Значит, ты признаешь, что изнасиловал мою маму.

У меня дыхание перехватывает в горле. Черт, я не учел этот момент.

— Это было другое.

Она скрещивает руки на груди и наклоняет голову.

— Правда? И почему это?

— Мне было восемнадцать, а не сорок.

— Хм... совершеннолетний и ребенок.

— У нас были серьезные отношения.

— Хейс, — мягко говорит Ванесса, словно намекая, что мои доводы бессмысленны.

Хейван прищуривается.

— И это должно сделать вашу связь менее незаконной?

— Я любил ее!

У Ванессы перехватывает дыхание.

Я расстроенно провожу рукой по волосам.

— Мы с твоей мамой любили друг друга. Были двумя детьми, глубоко влюбленными друг в друга. Это не то же самое, что какой-то озабоченный старик, пялящийся на твои сиськи, пока ты бегаешь на беговой дорожке. Скажи мне, что ты, черт возьми, это понимаешь!

Ее взгляд становится жестким, и она двигает челюстью вперед-назад, прежде чем выбежать из комнаты. Клянусь, я слышу треск дерева, когда она захлопывает дверь своей спальни.

Ванесса встает на ноги.

— Ты в порядке?

— Она всегда была такой?

Она выдыхает и кивает.

— Да, всегда. — Ее темные брови поднимаются над глазами цвета весенней травы. — Ты действительно удивлен? Она же наш ребенок.

Напряжение в моей груди спадает при звуке того, как Ванесса называет Хейван нашей.

— Не думаю, что я хорошо справился со своим первым родительским моментом, — ворчу я, потому что насколько сложным может быть это дерьмо? Я говорю. Ребенок слушает. Разве не так все происходит?

— Ты отлично справился. — Ванесса протягивает руку и сжимает мое предплечье. Точка соединения ощущается так, будто тысяча ватт бьет по моему телу. — Спасибо, что помог ей. — Снова сжимает мое предплечье. Еще один толчок. — Она не понимает, в какие неприятности может попасть из-за своей наивности. Девочка из маленького городка в большом городе, понимаешь?

Я не могу перестать смотреть на то место, где ее рука лежит на моем предплечье. Длинные изящные пальцы, короткие красные ногти, бледная кожа на фоне моей смуглой. Мне всегда нравились ее руки. Я отчетливо помню, как она прикасалась ими к другим частям меня, как ногтями впивалась в кожу. Как этими руками сжимала и грубо обрабатывала меня. Меня всегда удивляло, какой силой обладают эти нежные руки.

Ванесса ослабляет хватку, и я слегка покачиваюсь, как будто только ее прикосновение удерживало меня в вертикальном положении.

— Ужин готов. Не хочешь присоединиться ко мне? У меня такое чувство, что Хейван собирается прятаться до конца ночи.

— Да. — Я идиот. Из всех моментов, когда мог бы сказать что-то остроумное, очаровательное или кокетливое, я выбрал «да».

У меня нет практики.

Я отворачиваюсь и направляюсь в душ. Если собираюсь сесть за стол напротив Ванессы и разделить с ней трапезу, которую она приготовила своими прекрасными руками, у меня есть кое-какие собственные дела, о которых я должен позаботиться в первую очередь. Если не сделаю этого, то могу поддаться своим порывам и попытаться поцеловать ее, прикоснуться к ней и все испортить.

ГЛАВА 11

Ванесса

— Мне кажется, или здесь действительно прохладнее? — спрашиваю я, сидя на диване на террасе Хейса.

Летом в Нью-Йорке ужасная жара, которая липнет к коже, но на такой высоте и под покровом ночи легкий ветерок пробивается сквозь высокую температуру, которая кажется непроницаемой на уровне улицы. Полагаю, еще одно преимущество быть неприлично богатым.

— М-м-м... — Хейс дожевывает остатки жареного мяса, картофеля и овощей, затем отодвигает свою тарелку на несколько сантиметров, давая понять, что закончил. — Где ты научилась так готовить?

Разве плохо, что его комплимент по поводу моей стряпни наполняет меня гордостью? Феминистка во мне возмущается, что я хороша во многих вещах, и кулинария, как оказалось, одна из них.

— Кулинария — это как математика. Как только выучишь формулу, ее трудно испортить.

Хейс пристально смотрит на меня, как будто то, что я говорю, имеет значение, хотя я не говорю ничего важного. Он всегда обладал этой способностью заставлять меня чувствовать, что меня видят и ценят. Это была одна из многих вещей, которые я в нем любила. Если я находилась в комнате, то никого больше не существовало. Когда говорила, весь остальной мир словно замолкал. Забавно, но до этого момента я ни о чем таком не вспоминала.

— Ты назвала Хейван в честь нас?

Смена темы настолько резкая, что я немного запинаюсь, когда отвечаю.

— Д-да. — Благодарная за тусклый свет, чтобы он не видел, как я краснею, вздергиваю подбородок и отворачиваюсь, чтобы посмотреть на город внизу.

Не хочу, чтобы он думал, что я все еще любила его, когда родила Хейван. Или что надеялась, что он будет искать нас, чтобы извиняться и унижаться, пока я не позволю ему вернуться в нашу жизнь.

— Почему?

Я заставляю себя посмотреть на него, несмотря на то, что его пытливый взгляд заставляет меня чувствовать себя незащищенной.

— Потому что она единственное, что мы сделали правильно.

Его брови сдвигаются в замешательстве.

— И, наверное, я хотела помнить, что то, что у нас было, каким бы болезненным это ни было, служило большей, более значимой цели. Что боль была не напрасной.

Он потирает челюсть и прочищает горло.

— Это то, что ты помнишь о нас? Боль?

— В основном да. Потому что я должна была держаться за это, чтобы стать сильнее. Чем сильнее злилась, тем больше хотела доказать, что могу вырастить ее сама.

— Господи, Несс. — Он проводит обеими ладонями по лицу, надавливая на глаза, и так сильно ерошит волосы, что, когда опускает руки, волосы торчат во все стороны.

Его растрепанный мальчишеский вид пробуждает приятные воспоминания, которые я так старалась забыть. Те, которые не так болезненны.

Его темные карие глаза мерцают в тусклом свете.

— Мне так чертовски жаль, что тебе пришлось проходить через это в одиночку.

Из моих легких выходит весь воздух, и я практически падаю от облегчения. Это слова, которые мне так хотелось услышать, но верила, что никогда не услышу.

— Даже представить себе не могу, каково было растить ее в одиночку. Сегодня я попробовал самую малость и все испортил.

Я ухмыляюсь.

— Уверена, ужасно осознавать, что ты не лучший в чем-то, но ты должен знать, что воспитание детей — это не то, что можно измерить количественно. Это пожизненная работа на грани возможного, когда постоянно надеешься, что не облажаешься.

Хейс хмыкает и потягивает свой напиток.

— Сегодня ты поступил правильно. Хейван превратила раздвигание границ в искусство.

Он хихикает.

— Интересно, откуда в ней это?

— Серьезно? — Я смеюсь, пока не замечаю, что он поднимает на меня брови. — Погоди, ты думаешь, она унаследовала это бунтарство от меня?

Он хмурится.

— От кого же еще? Не от меня же.

— Значит, это кто-то другой налил средство для мытья посуды в фонтан Генри Д. Пенроуза в кампусе после того, как директор специально запретил это делать, потому что это испортит водяные насосы? И кто-то другой украл ключ от школьного кафетерия и отправился со всей хоккейной командой посреди ночи опустошать холодильники? О, а еще кто-то другой вломился в биологическую лабораторию, чтобы выпустить всех бабочек...

— Это на твоей совести, — говорит он, слегка улыбаясь. — Ты сказала мне это сделать.

— Хорошая попытка. Ты не можешь винить меня за это.

— Ты действительно думаешь, что мне есть дело до бабочек?

— А разве нет?

— Нет. Мне было не наплевать на тебя.

Все мое тело согревается.

— Ты ненавидела все эти исследования превращения гусеницы в бабочку.

Он прав. Наблюдать за тем, как они изо всех сил пытаются освободиться из коконов, расправляют крылья и врезаются в сетчатые стены своих вольеров, было пыткой.

— Не могу поверить, что ты это помнишь.

— Я помню все. — Его взгляд падает на мои руки, обхватившие остывшую чашку чая. Легкий ветерок кружит вокруг, как будто вселенная создает пространство только для нас.

— Я ухожу!

Голос Хейван разрушает чары.

Девушка стоит в дверях во внутренний дворик. Она сменила свою спортивную одежду на очень короткое обтягивающее платье-танк-топ. Ее волосы выпрямлены утюжком, на лице макияж.

— Куда ты идешь? — рычит Хейс.

— Не твое дело, — отвечает она с чрезмерно милой улыбкой.

— Прекрасно выглядишь, милая, — говорю я, надеясь снять напряжение. — Ты тусуешься с Дэвидом? — Я предполагаю, что да, поскольку он — единственный друг, которого она завела здесь, не считая членов семьи Хейса.

— Да, — легко отвечает она. — Он ведет меня в кино.

— Уже почти девять часов вечера! — говорит Хейс, ни к кому конкретно не обращаясь.

Хейван поворачивается к нему.

— Мне семнадцать. Остались считанные месяцы до совершеннолетия по определению Конституции США.

Я прочищаю горло.

— Это не совсем пра...

— Мой комендантский час во время летних каникул — полночь.

Хейс смотрит на меня с потрясенным выражением лица.

— Я вернусь к комендантскому часу, — заявляет она, а затем уходит и покидает пентхаус.

— Ты не собираешься ее останавливать? — Хейс двигается на край своего кресла, словно раздумывая, не пойти ли ему вслед за ней.

— Нет. — Я хватаю свою тарелку, чтобы отнести ее в дом, и он следует моему примеру, делая то же самое. — Я давно научилась выбирать битвы. Эту я не выиграю.

Он молчит, пока мы ходим вокруг друг друга по кухне, убирая остатки еды и ополаскивая посуду.

— Этим займется служба уборки, — говорит он, пока я загружаю посуду в одну из двух посудомоечных машин.

Что за званые обеды планировал устраивать Хейс, когда покупал эту квартиру?

— Я с удовольствием это сделаю.

Он помогает мне, принося грязную сковороду для жарки и вынося мусор в мусоросборник. Я вытираю столешницу и вешаю полотенце для посуды сушиться.

— Когда она родилась?

— Шестнадцатого июля. Десять часов схваток, и сразу после полуночи она оказалась у меня на руках.

— С тобой никого не было? Друга или члена семьи?

— Со мной была Хейван. Она — все, что мне было нужно тогда и каждый день с тех пор.

— Тебе было одиноко?

— Не знаю, можно ли назвать это одиночеством. Я помню, что мне чего-то не хватало... может быть, привязанности. Когда проводишь каждую минуту бодрствования и сна, заботясь о маленьком ребенке, то понимаешь, как сильно хотелось бы, чтобы кто-то был рядом и просто обнял тебя.

Хейс подходит ко мне в три шага на своих длинных ногах и прижимает меня к груди. В тот момент, когда он обхватывает меня своими большими руками, я замираю. Мои руки остаются висеть по бокам, но ему, кажется, все равно.

— Ненавижу слышать это дерьмо, — грубо говорит он мне в макушку.

— Ты же спросил.

— Я знаю. И хочу услышать все. Просто хочу сказать, что чертовски неприятно — впервые слышать о том, как я подвел тебя и даже не подозревал об этом. — Его голос срывается, хотя не могу сказать, от злости или от печали. Он судорожно втягивает воздух, и я решаю, что это печаль.

Мое сердце болит за испуганную семнадцатилетнюю девушку, оказавшуюся в одиночестве, а также за мужчину, который хочет все исправить и не может. Наконец мои мышцы расслабляются, и я обхватываю его руками.

— Ты феноменальная мама, Несс. Хейван повезло, что у нее есть ты.

Боже, как сильно мне нужно было услышать это от него? Очевидно, очень сильно, потому что прижимаюсь к нему еще ближе, обнимаю чуть крепче и закрываю глаза, впитывая его одобрение.

— Я серьезно, — говорит он и отстраняется настолько, чтобы видеть мое лицо.

Мы так близко, что я чувствую его дыхание на своей щеке, биение пульса у него под ребрами. Он поднимает руки, чтобы обхватить мое лицо, и я вдруг превращаюсь в ту влюбленную девочку-подростка, которая не могла поверить, что Хейс Норт хочет меня.

В то время это чувство было единственным, что могло нарушить мои планы на жизнь. Ни у кого больше не было сил отговорить меня от цели поступить в Стэнфорд. Ни у моих родителей с их предложениями денег и финансовой свободы, если я выберу правильную школу и займусь политикой. Ни у школьных консультантов, которые говорили мне, что «такие девочки, как я, должны стремиться к цели пониже», ни учителя, которые говорили, что я должна быть «разумной».

Единственным человеком, который заставил меня усомниться в том, что я покину Нью-Йорк и поступлю в Стэнфорд, был Хейс. Я бы последовала за ним в Гарвард. Черт, я бы осталась в Нью-Йорке и поступила в Нью-Йоркский университет, только чтобы проводить с ним несколько дней то тут, то там и на каникулах.

Я бы бросила все, чтобы быть с ним.

И одна эта мысль волновала меня так же сильно, как и пугала.

Поэтому я никогда не рассказывала ему о Хейван. Все эти годы назад он понятия не имел, что, если бы Хейс захотел, чтобы я оставила нашего ребенка, я бы осталась в Нью-Йорке и ждала его. Сколько бы времени это ни заняло.

— Несс, — шепчет он. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Хейс

Держать Ванессу в своих объятиях — все равно, что держать в руках мир, который перестает вращаться. Время замирает. Ее глаза сверкают, губы приоткрываются, и в этот момент нет места для гнева или разочарования. Нет места для того, кто прав, а кто виноват. Все причины, по которым я был расстроен после того, как узнал о Хейван, улетучиваются из головы, и есть только мы.

Я скольжу руками по ее спине к плечам и обхватываю ладонями ее лицо. Боже мой, она потрясающая. Возможно ли, что Несс стала еще красивее? Или мои глаза настолько отчаялись, а разум настолько был лишен ее, что она разрушила все ожидания и далекие воспоминания?

— Хейс, — мягко говорит она. — Я уже сделала это. — Она берет меня за запястья и надавливает.

Волна желания разливается по моим венам.

— Мы не можем.

Моргаю сквозь туман и убираю от нее руки. Она удаляется из моего личного пространства, и я пошатываюсь от усилия, которое требуется, чтобы не преследовать ее.

— Мне жаль, — тихо говорит она.

— Не стоит. — Я сглатываю сквозь внезапно пересохшее горло. — Я не должен был... — Прикасаться к тебе. Потому что ощущение ее прикосновения лишь напомнило мне о том, как сильно я по ней скучал. Мое тело узнало ее, и это знание вернуло голод.

— Все в порядке, — говорит она с улыбкой в голосе. — Думаю, я нуждалась в этих объятиях больше, чем готова признать.

— Я... — Засранец. Эгоистичный мудак. У меня вспыльчивый характер. Со мной невозможно сблизиться, и еще труднее понравиться, а тем более полюбить. — У меня ничего не получается.

— Ты лучше, чем думаешь. — Она грустно улыбается, и мне хочется стереть поцелуями эту грусть с ее лица.

Не слишком ли много просить об одной ночи вместе, чтобы поддаться сексуальной химии и позволить ей поглотить нас? Одна ночь, когда не будем думать обо всех ошибках? Мы могли бы направить всю эту эмоциональную хрень в секс, и когда будем измотаны и бесполезны, возможно, сможем, наконец, взяться за сложные вещи.

— Спокойной ночи, Хейс.

— Спокойной ночи. — Я смотрю, как Ванесса исчезает за углом, а затем отправляюсь в постель, где смотрю в потолок, чувствуя себя слишком взвинченным, чтобы заснуть.

ГЛАВА 12

Хейс

Выходные я обычно провожу в кабинете. Если не в моем офисе в «Норт Индастриз», то дома. После более длительной, чем обычно, тренировки сегодня утром, когда я вернулся домой, было уже почти девять часов утра.

В доме тихо, но на кухне горит свет, что говорит о том, что Ванесса не спит. Я был так близок к тому, чтобы поцеловать ее вчера вечером. Если бы она не остановила меня, сделал бы это. Я не готов встретиться с ней лицом к лицу после этого колоссального конфуза, поэтому нырнул в свой кабинет, как будто в доме нет моей бывшей девушки и дочери.

— Что, черт возьми, я должен делать? — говорю себе. Не знаю, что мне делать.

В моем арсенале нет ни одного инструмента, чтобы справиться с подобной ситуацией. Перебираю в памяти старые воспоминания о том времени, когда жил дома с родителями. Я видел отца, может быть, раз в неделю. Его всегда не было дома. А мама была либо на светских мероприятиях, либо принимала таблетки за дверью своей спальни. Нас воспитывали повара, домработницы и, честно говоря... друг друга.

Моя семья — ужасный источник советов по воспитанию. Я вспоминаю, как хорошо Хадсон и Лиллиан общались с Хейван, как легко им было рядом с ней. Откуда Хадсон знал, что делать? Может, все было иначе, потому что Хейван не его дочь? Может, Лиллиан помогла с...

— Тук-тук, — слышу голос Ванессы из коридора возле моего кабинета. — Я буду стоять здесь с закрытыми глазами, пока ты не скажешь мне, что полностью одет.

Любопытствуя, я выскакиваю из-за стола и высовываю голову в коридор. Ванесса стоит там, закрыв глаза руками.

— Ты можешь...

Она подпрыгивает и визжит.

— ...открыть глаза.

— Черт возьми, ты опять это сделал! — Она сгибается пополам, упираясь руками в колени. — Нужно привязать тебе чертов колокольчик на шею. Как человек твоего размера может не издавать звуков при ходьбе?

Черт, она такая чертовски милая. Я хочу поцеловать ее. Согласился бы даже на объятия. Черт, да хоть на рукопожатие, лишь бы мог дотронуться до нее.

Засовываю руки в карманы брюк.

— Наверное, много тренировался тайком сбегая из дома родителей.

— Наверное. — Она вновь обретает самообладание. — Я хотела спросить — сегодня должны доставить мой компьютер. Сможет ли кто-нибудь внизу расписаться за него, если меня не будет?

Я киваю.

— Я позвоню вниз и удостоверюсь, что они знают. — Тут я замечаю, что она одета в широкие брюки и обтягивающую рубашку с короткими рукавами под цвет ее глаз. На ногах туфли без каблуков. — Ты куда-то идешь?

— Должно быть, Хейван вчера хорошо провела вечер, потому что согласилась сегодня пройтись со мной по магазинам и осмотреть достопримечательности.

Напряжение в моей груди ослабевает, когда понимаю, что Хейван снова потеплела к своей маме. После их вчерашнего разговора я забеспокоился, что мое вмешательство в спортзале вызвало какой-то постоянный разлад в их отношениях.

— Ты... — Она обходит меня, чтобы заглянуть в мой кабинет, где на столе стоит открытый ноутбук. — Работаешь? В воскресенье?

Я прислоняюсь плечом к дверному косяку.

— Я работаю каждый день.

На ее лице появляется гримаса.

— Почему?

Потому что мне нечем заняться.

— А почему нет?

— Эм... потому что это жалко.

Я кусаю губы, чтобы не улыбнуться во весь рот. Мне очень не хватало рядом женщины, которая не боялась бы противостоять мне, не боялась сказать то, что она на самом деле думает. И тут я понимаю, что не пугаю Ванессу так, как большинство людей. И никогда не пугал.

— Пойдем с нами. Будет здорово выбраться, и ты сможешь показать Хейван все свои любимые уголки Нью-Йорка.

Чувство, которое я могу описать только как панику, пронзает меня.

— Думаешь, она захочет этого?

— Не вижу причин для отказа. И я не была в Нью-Йорке с тех пор... с тех пор...

Я киваю, понимая, что она не была здесь с тех пор, как уехала, одна и беременная.

— Ты можешь показать мне все, что изменилось.

— Хорошо, позволь мне... — Я поворачиваюсь к своей спальне, словно дверной проем каким-то образом подскажет мне слова, которые ищет мой нервный мозг.

— Не торопись. — Ванесса начинает уходить.

— Несс.

Она поворачивается, и ее блестящие темные волосы так сильно лезут в ее лицо, что та заправляет их за ухо. Я помню, что раньше мог сделать это для нее.

— Спасибо.

Ванесса улыбается, кивает и оставляет меня на краю обрыва.

Я произносил речи перед самыми богатыми и влиятельными людьми в мире. Сидел за обеденным столом с людьми, у которых достаточно денег, чтобы купить целые страны, и ни разу не почувствовал нервного напряжения. Но от идеи провести день с Ванессой и Хейван, я дрожу в своих носках из смеси хлопка и шерсти.

— Я этого не делала! — отнекивается Ванесса сквозь приступ смеха, когда мы сидим во внутреннем дворике кафе на 5-й авеню.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что моя мама, вот эта женщина, бегала топлес по Бродвею? В шестнадцать лет? — Она переводит взгляд на свою маму. — И ты ругалась за то, что я окунулась голышом в водохранилище Норт-Катамаунт?

— Во-первых, у Хейса немного отшибло память. Мы ехали в лимузине после выпускного вечера, и я вылезла из люка. Мое платье без бретелек зацепилось за край в тот момент, когда я подняла руки вверх, и бум. Сиськи на Бродвее.

— Это совсем не то, что я помню, — возражаю с ухмылкой. Где-то между шоппингом и прогулкой по Центральному парку я обнаружил, что улыбаюсь, сам того не осознавая. Будь то в ответ на комментарий Хейван, когда мы проходили мимо старушки, кормящей голубей, или наблюдая, как Несс и Хейван поддразнивают друг друга. Чем дольше продолжается день, тем легче становится улыбаться.

Ванесса фыркает.

— Слишком много ударов хоккейной клюшкой по голове.

— Почему ты перестал играть? — спрашивает Хейван, поедая кусок чизкейка.

Я разделяю затянувшийся момент напряженного зрительного контакта с Несс, размышляя, насколько честным мне следует быть с Хейван.

— Наверное, мне это перестало нравиться. — Это не ложь. Когда родители Ванессы сказали мне, что она проводит выпускной год за границей и что та даже не попрощалась, я потерял интерес ко всему, что мне раньше нравилось. Стал больше пить, больше веселиться, пытаясь заполнить ту дыру внутри себя, которую она оставила. В конце концов, мой образ жизни сказался на моей игре. И через год меня выгнали из команды.

— Я понимаю это, — говорит Хейван. — Я хорошо играю в волейбол.

— Она отлично играет в волейбол, — с гордостью заявляет ее мама.

— Но... — Она делает паузу, размазывая крошки по тарелке. — Не думаю, что сейчас мне это нравится.

Выражение лица Ванессы падает.

— С каких пор?

Она ковыряется в чизкейке и пожимает плечами.

— Некоторое время назад.

— Могла бы сказать мне.

Она качает головой.

— Конечно. Ладно. Как будто ты не разочаровалась бы во мне.

— Конечно, нет.

Хейван смотрит на меня.

— Она лжет. Мама была бы разочарована.

Я пожимаю плечами.

— Я так не думаю. Насколько могу судить, твоя мама хочет, чтобы ты была счастлива. Если этот вид спорта больше не позволяет этого, она тебя поддержит.

— Да, но ты не знаешь ее так, как я.

Не могу с этим поспорить. Но я знаю ее по-другому. Ванесса никогда не поддавалась настояниям своей семьи изучать политологию и работать в кампаниях своего отца. Когда они пытались уговорить ее, обещая деньги и престиж, она без раздумий отказывалась.

— Твоя мама никогда не делала того, чего не хотела, Хейван. Думаешь, она ожидает от тебя чего-то другого?

Хейван прикусывает нижнюю губу, затем качает головой.

— Думаю, нет.

Ванесса одними губами произносит: «Спасибо».

Я просто киваю, но в душе задаюсь вопросом, не первая ли это настоящая отцовская победа в моей жизни.

ГЛАВА 13

Хейс

— Может, закажем пиццу на ужин? — Глаза Хейван загораются.

— Я думала, ты не ешь хлеб? — замечает Ванесса, приподняв бровь.

— Я передумала. Лиллиан сказала, что нью-йоркская пицца такая вкусная, потому что в водопроводной воде много минералов или что-то в этом роде. Я хочу ее попробовать.

Мы пробыли в пентхаусе не более нескольких минут, а Хейван уже спрашивает об ужине. После целого дня прогулок и походов по магазинам я бы и сам не отказался от раннего ужина.

— Я не против, — соглашается Ванесса, поднимая взгляд от своих сумок, которые только что принес служащий. — Хочешь пиццу? — спрашивает она меня. — Если нет, я могу разогреть оставшееся жаркое.

Посмотрите на нас, мы обсуждаем ужин, как настоящая семья. Правильно ли вообще так думать? Что мы втроем, как бы нетрадиционно мы ни жили, каким-то фигом образуем семью? За то короткое время, что провел с ними, то, что у нас есть, гораздо больше похоже на семью, чем все, что я разделил с собственными родителями. Не помню ни одного случая, когда ужин был бы согласован между нами. Обычно выбор делали работники кухни.

— Звучит здорово. — А я даже пиццу не люблю.

Хейван достает свой телефон.

— Что вы, ребята, хотите?

Она говорит «вы, ребята» так непринужденно. И от того, что меня причисляют к Ванессе, мне становится легко и... Боже мой, когда я успел стать таким нежным цветком?

— Как решите, так и будет. Пойду переоденусь. — Я отправляюсь в свою комнату и опускаюсь в кожаное кресло, пытаясь разобраться со всеми противоречивыми сообщениями, которые мое тело посылает мозгу.

Изначально я хотел, чтобы Ванесса и Хейван остались со мной, чтобы узнать дочь получше. Где-то между тем выбором и сегодняшним днем все изменилось. Не могу точно сказать, что именно, но я думаю о том что будет, когда наше время здесь закончится. Как я отпущу их?

Захотят ли они остаться в Нью-Йорке? Есть ли такая сумма денег, которую я мог бы предложить, чтобы убедить их остаться?

Я уже вижу выражение ужаса на лице Ванессы, если бы предложил заплатить ей за переезд сюда. Какие еще варианты у меня есть?

На моем телефоне раздается звонок и я вижу, что это сотрудник здания.

— Да, — грубо отвечаю я.

— Мистер Норт, вам пришла посылка...

— Хорошо. Поднимите ее.

— Сэр, это уже вторая попытка курьера. Он утверждает, что ему нужна подпись Ванессы Осборн, чтобы передать посылку.

Думаю, не стоит рисковать с ее ноутбуком.

— Отправьте его наверх.

Я нажимаю «Завершить» и иду за Ванессой, чтобы сообщить ей, что требуется ее подпись.

Дверь ее спальни приоткрыта, и я легонько стучу.

— Несс? Твой ноутбук здесь. Думаю, тебе нужно за него расписаться.

— Правда? — Она выходит, одетая в более повседневную одежду, чем та, что была на ней раньше. Мешковатые, но стильные брюки для отдыха и мягкий топ на бретелях, который опускается достаточно низко, чтобы показать кружевной бюстгальтер.

Ее босые ноги шлепают по мраморному полу, и я следую за ней в прихожую, как раз когда раздается стук в дверь.

Зная, что она только оттолкнет мою руку, если попытаюсь открыть для нее дверь, я отступаю, пока Ванесса открывает ее сама.

— О, боже! — Звук, который раздается в следующий момент, я могу описать только как смесь визга и хихиканья.

Ванесса бросается на курьера, который, как я теперь вижу, высокий мужчина с бородой, опоздавший со стрижкой на год.

— Что происходит? — спрашивает Хейван из-за моей спины, но как только видит мужчину, то делает то же самое, что и Ванесса, бросаясь в его объятия.

Ему удается обнять обеих женщин одной рукой, его голова между их головами. Его глаза ненадолго закрываются, как будто парень действительно наслаждается их объятиями.

— Мои девочки.

Его девочки?

Он прижимает свое бородатое лицо, чтобы поцеловать голову Ванессы, затем поворачивается и делает то же самое с головой Хейван.

— Боже, я скучал по вам двоим.

Обычно я не склонен к собственничеству. Мои самые серьезные романтические отношения были с работающей проституткой. И все же мне хочется вырвать руки этого засранца из его тела и избить его ими.

— Не могу поверить, что ты здесь, — говорит Ванесса и высвобождается из его лап.

Его ухмылка дерзкая, но чертов огонек в его глазах выглядит искренним. Он снимает с плеча сумку и протягивает ей.

— Я не мог доверить твои вещи кому попало.

Ванесса берет ее и прижимает к груди.

— Ты проделал весь этот путь, чтобы принести мне мой компьютер?

— Неужели в это так трудно поверить? — Он поворачивается к Хейван. — Я принес кое-что и для тебя.

Хейван подпрыгивает на носочках.

Он достает сотовый телефон в ярко-розовом чехле.

— Полагаю, ты наверняка скучаешь по этому.

— Спасибо, Ти-Мэн! — Она снова обнимает его, и парень обнимает ее в ответ, отрывая от пола.

— Не за что, милая.

Ти-Мэн? Милая?

Он смотрит на меня поверх ее плеча, и что бы он там ни увидел, это заставляет его немного съежиться.

— Тэг, — говорит Ванесса с нервными нотками в голосе, — познакомься с Хейсом.

Он отпускает Хейван и протягивает руку.

Я смотрю на его ладонь так, словно в центре ее находится гигантская мокрая собачья какашка.

— Тебя зовут Тэг? — слышу себя со стороны.

Он смотрит на Ванессу, как бы говоря: «Что с этим парнем?».

— Таггарт Далтон. — Парень прищуривает глаза.

Хейван обнимает парня за талию.

— Тэг — мой крестный отец... ну, он единственный отец, который у меня когда-либо был.

Ванесса вздрагивает, а Тэг тайком улыбается.

Я хмурюсь, мои зубы болят от скрежета.

— Правда?

— Да! Он научил меня ловить рыбу, кататься на велосипеде, менять спущенное колесо, стрелять из пистолета...

— Стрелять из пистолета? Серьезно? — Что это за деревенская хрень?

Хейван с обожанием смотрит на парня.

— Да! Я подстрелила свою первую индейку, когда мне было двенадцать.

— Ел ее несколько недель, — с гордостью говорит бородач.

— Чудесно. — Выражение моего лица, должно быть, ужасно. Я пытаюсь улыбнуться, но у меня ничего не получается, только губы кривятся над зубами. Такое ощущение, что солнце светит мне прямо в глаза, обжигая сетчатку. И от напряженного взгляда начинает болеть голова.

— Вау, так... — Ванесса, видимо, чувствует напряжение, так как делает шаг между нами. — Тэг, как долго ты пробудешь в Нью-Йорке?

Ненавижу то, как сверкают его глаза, когда он смотрит на нее.

— Мой рейс завтра вечером. На завтра я взял выходной, но во вторник мне нужно вернуться на работу.

— Ура! — Хейван, кажется, счастлива видеть этого парня больше, чем когда-либо была рада видеть свою маму или меня. Конечно, я опираюсь на информацию за несколько дней, но она никогда не смотрела ни на кого из нас так, как сейчас на этого парня. — Ты должен остаться с нами!