Свободная от страха

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Он слушал ее со все возрастающим изумлением. Но затем слабая улыбка тронула его бескровные губы.

— Вы говорите странные вещи, и я никак не могу вникнуть в их смысл, — признался герцог.

— Сейчас нет времени рассказывать все подробно, но… еще раз прошу вас, монсеньор, возьмите нас с Пьером в Англию.

Не слова, а скорее интонация, с которой они были произнесены, заставили герцога согласиться.

— Хорошо. Мы или утонем, или выплывем вместе.

Иоланда засмеялась от облегчения.

— Благодарю вас… от всей души…

Ее прервал вернувшийся в спальню Хоукинс:

— У подъезда остановилась карета! Ложитесь, ваша светлость, и притворяйтесь, что вы без сознания. Мадемуазель подумает, что дала вам слишком большую дозу.

Герцог закрыл глаза и откинулся на подушки. Хоукинс жестом велел Иоланде удалиться.

Она прошла в спальню мадемуазель и проверила, все ли в порядке, не заметны ли там следы ее лихорадочных поисков. На первый взгляд все выглядело как обычно. Вряд ли актриса заподозрит, что ее гнусный сговор с министром полиции разоблачен такой ничтожной особой, как ее собственная горничная.

Иоланда с сильно бьющимся сердцем дожидалась в спальне появления актрисы.

Габриэль Дюпре вихрем ворвалась в комнату, все такая же самоуверенная и очаровательная, но в глазах Иоланды она уже была не прежней богиней красоты, а исчадием ада.

Девушка теперь не только ненавидела француженку, но и боялась ее. Трудно было представить, что эта женщина отплатила герцогу за его доброту и щедрость низким предательством, вознамерилась отдать его в заложники Бонапарту.

Актриса вручила Иоланде свою сумочку и перчатки и торопливо принялась избавляться от шляпки, украшавшей ее рыжеволосую головку.

— Что-нибудь произошло за время моего отсутствия?

Она явно старалась выглядеть естественной, но ей не хватало актерских способностей. В голосе ощущалась тревога.

— Абсолютно ничего, мадемуазель. Сегодня не было ни обычных букетов для вас и даже писем, кроме того, что я отдала вам утром.

Габриэль Дюпре промолчала.

Актриса уселась за туалетный столик и стала разглядывать свое отражение в зеркале, поворачиваясь к нему то так, то эдак, словно убеждая себя, что она по-прежнему хороша собой.

Наконец, не выдержав напряженного молчания, мадемуазель задала вопрос:

— А монсеньор дома?

— Не имею представления, мадемуазель, — соврала Иоланда. — Может быть, мне пойти и узнать?

Актриса некоторое время пребывала в нерешительности.

— Я сделаю это сама.

— Как вам угодно, мадемуазель.

Расставшись со шляпкой, Габриэль устремилась в покои герцога, но, очутившись в гостиной, на мгновение заколебалась, прежде чем взяться за ручку двери, ведущей в его спальню.

Иоланда, осторожно ступая по мягкому ковру, подкралась поближе и заняла позицию, чтобы раз уж не видеть, то хотя бы слышать, как будут развиваться события.

Габриэль, вероятно, решила, что она осталась наедине с герцогом, но тут из сумрака спальни появился Хоукинс и преградил ей путь.

— О, вы здесь! — воскликнула она.

— Да, мадемуазель.

— А что… монсеньор заболел? — Ее голос предательски дрогнул. — Почему он в постели в такое время дня?

Хоукинс постепенно оттеснил актрису обратно в гостиную, вышел вслед за нею и плотно прикрыл за собой дверь.

— Я так думаю, мадемуазель, что его светлость слишком утомился на утренней верховой прогулке.

— Странно! Очень странно! — Габриэль Дюпре старательно изобразила удивление. — Он что… спит?

— Я счел, что сон пойдет на пользу его светлости.

— Я бы хотела взглянуть на него.

— Жаль его будить, мадемуазель.

— А вы уверены, что он спит?

— Спит как мертвый, мадемуазель. Возможно, прошлой ночью он лег очень поздно.

Хоукинс в разговоре с актрисой позволил себе некоторую дерзость в тоне, и это несколько озадачило ее.

После секундного колебания она произнесла:

— Неплохо было бы угостить его чашечкой крепкого кофе. Я пошлю мою горничную за кофейником. Уверена, что герцогу доставит удовольствие выпить кофе со мной за компанию.

— Разумеется, мадемуазель, — согласился Хоукинс.

Когда Габриэль Дюпре направилась обратно к себе, Иоланда поспешно отпрянула от двери.

— Немедленно подайте кофе в гостиную и накройте столик на двоих, — распорядилась Габриэль. — Затем поможете мне переодеться.

Иоланда не сомневалась, что хозяйка торопится услать горничную на кухню, чтобы без помехи достать из книжного шкафчика снотворное. Но не выполнить приказание госпожи и нарушить тем самым ее планы девушка не могла.

Она гадала, как поступит в сложной ситуации Хоукинс, когда кофе будет на столе и ему придется оставить герцога наедине с мадемуазель. И сможет ли герцог сыграть роль впавшего в беспамятство достаточно убедительно и не выпить отравленный напиток? Или Хоукинс ухитрится как-то опрокинуть чашку, что для такого вышколенного слуги необычно и вызовет у мадемуазель подозрения.

На обратном пути из кухни ее осенила идея, и она прихватила еще одну пустую чашку с сервировочного столика в коридоре.

Иоланда вошла в гостиную и, встретившись там с Хоукинсом, молча показала ему запасную чашку. Затем она спрятала ее за китайской фарфоровой вазой.

Хоукинсу не надо было ничего объяснять. Он сразу понял ее замысел.

Иоланда вернулась к мадемуазель и помогла актрисе облачиться в очаровательное неглиже из полупрозрачного шифона.

Через пять минут Габриэль Дюпре заняла место на софе возле столика и собственноручно разлила кофе в две чашки, не подозревая, что Иоланда наблюдает за ней через щелочку в неплотно закрытой двери.

Несомненно, Хоукинс делал то же самое. Никто из них не пропустит момента, когда Габриэль подсыпет снадобье в чашку, и оба они будут точно знать, в какой чашке кофе отравлен.

Актриса справилась со своей задачей удивительно ловко и почти незаметно.

У Иоланды тут же мелькнула мысль, что Габриэль и раньше занималась подобными вещами, злодейски одурманивая бедолаг-мужчин. Может быть, именно так она добывала деньги на свои наряды и драгоценности.

Изобразив на лице нетерпение и беспокойство, Габриэль вскочила с софы, пролетела, словно по воздуху, несколько шагов и распахнула дверь в спальню герцога.

Хоукинс едва успел отступить назад, чтобы она не догадалась, что за ней следили.

— Я устала ждать, — заявила Габриэль. — Как он?

— По-моему, его светлость уже просыпается, мадемуазель.

— Отлично. Мне надо с ним поговорить.

Как бы в ответ на ее слова, герцог пошевелился и зевнул.

— Я чертовски устал… — пробормотал он сонно.

— Разумеется, мой милый. Парижские увеселения весьма утомительны.

Герцог опять зевнул.

— Где ты была?

— Вот об этом я и собираюсь рассказать тебе.

— Но я… так хочу спать, — пробормотал герцог, не открывая глаз. — Давай поговорим потом…

— Чашка кофе взбодрит тебя, дорогой. Я принесу ее тебе, а затем мы поговорим. Я намерена тебя рассмешить.

— Позвольте мне принести кофе, мадемуазель, — вмешался Хоукинс.

— Нет. Я сама. А вы усадите герцога повыше, чтобы ему было удобно пить, — распорядилась Габриэль, довольная, что все идет как надо.

Она уверенно направилась в гостиную, не зная, что Иоланда уже успела убрать отравленную чашку с подноса и наполнить кофе другую, принесенную ею раньше из коридора.

Девушке потребовалось немалое мужество, чтобы проделать эту операцию. Она отчаянно трусила, страшась, что мадемуазель увидит ее из герцогской спальни. Одна надежда была на Хоукинса, что он как-нибудь отвлечет актрису.

С чашкой, в которую Габриэль бросила пилюлю, Иоланда проскользнула обратно в спальню хозяйки. Сначала она собиралась просто вылить этот кофе, но тут ей в голову пришла другая мысль.

Она накрыла чашку салфеткой и устремилась, как могла поспешно, к дежурившему у подножия лестницы лакею.

— Мадемуазель сказала, что кофе недостаточно горяч. Подайте ей немедленно в спальню другой кофейник.

Лакей сделал рукой пренебрежительный жест.

— Кофе был раскален… одни только капризы на уме мадемуазель!

— Поторопись, а то у тебя будут неприятности, — пригрозила Иоланда, у которой на счету была каждая секунда.

Он проследовал на кухню, а Иоланда вернулась наверх, моля бога, чтобы лакей оказался достаточно шустрым.

Она слышала, как Габриэль что-то втолковывает герцогу воркующим голоском, потом дверь спальни затворилась. Это означало, что Хоукинс оставил их наедине. Через мгновение он уже заглядывал в спальню актрисы в поисках Иоланды.

— Вы подменили чашку? — шепотом спросил он.

Иоланда кивнула.

— Я сразу догадался, что у вас на уме.

— У меня появилась и другая идея.

Иоланда тут же рассказала ему о своем замысле, и Хоукинс одобрительно кивнул головой.

— Я рад, что доверился вам, мадам.

— Однако все может сорваться, — предупредила Иоланда. — Пьер уже должен возвратиться с минуты на минуту. Мы не можем ждать, пока он поднимется сюда. Почему бы вам не встретить его внизу?

Хоукинс без возражений удалился в холл, а Иоланда осталась ждать заказанный ею кофе, борясь с искушением подкрасться и подслушать то, что говорит мадемуазель герцогу.

Конечно, это было бы разумно с ее стороны, так как слишком многое было поставлено на карту, но Иоланда боялась, что герцог будет недоволен, узнав, что она шпионит за ним. Она и так уже во время ужина в ресторане дала ему повод так думать о себе.

Поэтому Иоланда ничего не предприняла и оставалась в напряженном ожидании. Мысленно она возносила молитву к небесам.

«О господи! Пожалуйста, сделай так, чтобы мы все — и герцог, и Питер, и я благополучно покинули этот дом. Нам нельзя больше находиться здесь».

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, но это был всего лишь лакей, который принес горячий кофейник.

Она взяла у него поднос, поставила на столик и заменила одну из принесенных лакеем чашек на ту, в которой была отрава.

Едва она успела сделать это и спрятала пустую чашку среди безделушек на комоде, как в комнате появилась актриса.

Она улыбалась и выглядела очень довольной собой.

— Нам подали по ошибке второй поднос, — объяснила Иоланда. — Я подумала, что вы, может быть, захотите еще кофе, и не отослала его обратно.

Девушка рассчитывала, что Габриэль будет так поглощена тем, чтобы убедить герцога выпить отравленный кофе, что сама не удосужится глотнуть из своей чашки.

— Неплохая мысль, — весело отозвалась актриса. — Надеюсь, кофе не остыл?

Иоланда заблаговременно добавила в чашку с отравой горячий напиток, и от чашки поднимался ароматный пар.

Девушка поставила поднос с чашкой на туалетный столик возле присевшей к зеркалу актрисы.

— Вам бы надо отдохнуть, мадемуазель! — произнесла Иоланда сочувственно. — Я надеюсь, что вы хорошо провели время в гостях?

— Великолепно! Меня буквально осыпали комплиментами. Никто в мире не сравнится с парижанами в умении угодить женщине, дать ей возможность почувствовать себя божеством.

— Это правда, — проникновенным голосом изрекла Иоланда. Она стремилась отвлечь хозяйку разговорами, чтобы та не заметила необычный вкус кофе.

Видя, что актриса поднесла чашку ко рту, она затаила дыхание.

— Сегодня я приглашена на званый ужин, — поделилась Габриэль Дюпре, — где должна сверкнуть, подобно звезде.

— От вас всегда исходит сияние. Даже в обычной обстановке, — польстила актрисе Иоланда. — Но раз вы снова намерены выезжать, мадемуазель, вам непременно нужно хорошенько отдохнуть.

— Ты права, — согласилась Габриэль.

Она сделала глоток из чашки и поглядела на себя в зеркало.

— Сегодня вечером у меня будет повод для празднования, — словно размышляя вслух, произнесла она.

Иоланда ничего не сказала, боясь чем-нибудь отвлечь актрису. Та сделала второй глоток, потом еще один и, запрокинув голову, вылила все содержимое чашки в рот.

Поставив пустую чашку на поднос, Габриэль Дюпре, любуясь собой, раскинула руки в стороны.

— Я умна! Не только красива, но и умна, и даже сам Бонапарт вынужден будет это признать.

Теперь Иоланда окончательно поняла, для чего актриса затеяла вместе с Фуше эту интригу против герцога.

Ей хотелось поднять свой престиж в высших сферах, удостоиться похвалы владыки Франции и, возможно, быть принятой его супругой Жозефиной. Она поступала, конечно, подло по отношению к герцогу, но мотивы ее поведения стали понятны.

Актриса встала и направилась к кровати.

Лишь только она приблизилась к вожделенному ложу, то сразу зевнула так сладостно и так широко, что, казалось, ее рот разорвется пополам.

— О боже! Как я утомилась.

И тут же Габриэль рухнула на подушки.

Иоланда уложила актрису поудобней, сняла с нее туфельки. С Габриэль произошло то же самое, что и с герцогом. Кофе с адским снадобьем действовал мгновенно.

Убедившись, что сон актрисы крепок, Иоланда поспешила в соседнюю спальню. На ее стук откликнулся герцог.

— Войдите.

К ее радости в комнате с герцогом был не только Хоукинс, но и Питер.

— Мадемуазель вышла из игры, — сообщила она. — В нашем распоряжении четыре часа.

— Это была твоя идея, Хоукинс? — поинтересовался герцог.

— Нет-нет, ваша светлость. Авторство целиком принадлежит мадам. Я лишь пассивно наблюдал за ее действиями и восхищался ее смекалкой.

Взгляд герцога на мгновение задержался на раскрасневшемся от волнения личике Иоланды.

— Что ж, благодаря вам, мадам, мы получили значительную фору во времени. Латур сказал, что Бувье уже ожидает нас с лодкой.

— Да, он в полной готовности, — подтвердил Питер, гордый и за свою сестру, и за себя.

— Единственная трудность заключается в том, как выйти из дома незамеченными. — Герцог наморщил лоб. — Может быть, я ошибаюсь, но у меня такое чувство, что агенты Фуше наблюдают за парадным входом.

— Вы совершенно правы, ваша светлость, — поспешно согласился Хоукинс.

— Но ведь можно пройти через сад, — предположила Иоланда.

— Конечно, можно, но там ворота всегда на замке.

— Я вот что придумал, — вмешался в разговор Питер. — Я знаю, у кого хранится ключ. Я распишу этому парню презанятную историю о том, что мне надо улизнуть из дома к любовнице, и красочно обрисую ему эту вымышленную дамочку во всех подробностях.

Он улыбнулся немного смущенно.

— Они там внизу все время прохаживаются насчет моих любовных побед, — без ложного смущения сказал Питер, — и не удивятся, если я попрошу ключ от ворот, чтобы добавить к списку еще одну поверженную красотку. А тайна необходима, чтобы не навлечь на меня гнев старшего конюха.

— Прекрасная идея! — воскликнул герцог. — А ты уверен, что она осуществима?

— Уверен, монсеньор.

— Тогда определим точное время нашего выступления. Предлагаю отправиться ровно в шесть. Из вещей мы не берем ничего, кроме того, что можно унести в карманах. Любой багаж сразу привлечет к нам внимание.

Он вновь взглянул на Иоланду и продолжил:

— Как только мы все окажемся вне дома, я и мадам отправимся, будто прогуливаясь, по саду, держась поближе к воротам. Хоукинс будет следовать за нами на почтительном расстоянии, делая вид, что тоже прогуливается и не замечает нас. А Латур…

Питер не удержался и прервал герцога:

— Мне все ясно. Получив в руки ключ, я спешу к воротам, прихватив с собой пистолет, который мне положен по штату, как сопровождающему карету его светлости, и еще нож… Французы считают его самым действенным, а главное, бесшумным оружием в уличной драке.

— О, нет! — тихо вскрикнула Иоланда, которую стало пугать предстоящее приключение, но никто, казалось, не слышал ее.

Питер и Хоукинс покинули спальню. На какой-то момент герцог и девушка остались одни.

— С вами… все в порядке? — робко спросила она.

— Я в порядке… благодаря вам.

Больше ничего произносить не требовалось. Их взгляды, встретившись, говорили красноречивее всяких слов. В глазах герцога было тепло и искренняя благодарность, во взгляде Иоланды — нарастающая тревога за него, за Питера, за себя.

Ей казалось, что все опасности еще впереди, что они надвигаются на них мрачной темной стеной.

Не желая показывать свой страх, девушка выбежала из комнаты.

Сверху доносилось множество звуков — скрип снастей и хлопанье поднимаемых парусов, топот ног по палубе барки, отрывистые команды, с боков — всплески струящейся за бортами воды.

Сжавшись в комочек в неосвещенной, темной и сыроватой каюте, Иоланда прислушивалась к этим звукам с тревогой. Она догадывалась, что и герцог испытывает те же чувства и так же чутко прислушивается к тому, что творится наверху.

Когда они плыли вниз по течению, к Луврской пристани, в глубоко сидящей в воде под их тяжестью утлой лодчонке, она все ждала, что на берегу раздастся крик, означающий, что их обнаружили, а может быть, затем последуют и выстрелы.

А до этого были еще напряженные мгновения якобы беспечной прогулки по саду с герцогом, потом стремительный бег под прикрытием кустов к отворенным Питером воротам.

Они старались как можно незаметнее выскользнуть из сада, и Иоланда все глядела по сторонам, и за каждым деревом ей чудились люди Фуше.

Однако ничего не случилось, вокруг было по-прежнему тихо и спокойно, и они продолжили путь по улицам, ведущим к берегу Сены. Впереди шли Иоланда с герцогом, словно обычная парочка — кавалер и его дама.

Хоукинс и Питер следовали за ними в отдалении.

Герцог иногда низко склонялся к ней, словно бы для того, чтобы шепнуть что-нибудь на ушко, чтобы как можно достовернее изобразить прогуливающихся влюбленных. Иоланда убеждала себя, что все окончится хорошо, что она и ее брат на редкость везучие. Ведь им так везло до сих пор, с момента, когда они ступили на землю Франции. Удача не покидала их. Почему же она должна изменить им сейчас?

Но именно потому, что ей было так хорошо идти рядом с герцогом, она боялась, что все это вдруг как-то трагически прервется.

Увидев ожидающую их барку, Иоланда снова испытала щемящее чувство тревоги. Она понимала, что по такой глубоководной реке, как Сена, барки плывут под парусами. Но, словно в насмешку над беглецами, выдался на удивление безветренный, тихий вечер. В этом случае паруса будут совершенно бесполезны, а люди Фуше могут вот-вот появиться на берегу.

Но на сомнения и на ненужные вопросы уже не было времени.

С борта спустили веревочный трап, по которому Иоланда и мужчины вскарабкались на палубу, а затем громадного роста и властного вида человек — вероятно, это и был сам Бувье — провел герцога и ее вниз, в крохотную каюту, с таким низким потолком, что герцог смог войти туда лишь согнувшись.

— Я не предвидел, монсеньор, что вы прихватите с собой даму, — неприветливо заявил великан, остановившись на пороге каюты.

— Если вы благополучно доставите нас всех в Гавр, я утрою обещанную вам сумму, — вместо ответа пообещал герцог.

Несомненно, что слова герцога понравились Бувье. В то же время он все-таки выразил беспокойство.

— Я всегда могу объяснить наличие трех лишних людей в экипаже судна, если господа таможенники заявятся на борт. Но как я им объясню присутствие здесь милой леди?

У Иоланды от страха перехватило дыхание.

Она подумала, что ей следует немедленно сойти с судна, но тогда и Питеру придется остаться на берегу.

Но герцог, словно читая ее мысли, твердо сказал:

— Вы отвечаете за нашу безопасность, поэтому должны что-нибудь придумать. Я плачу вам достаточно, чтобы вы как следует пошевелили мозгами.

Бувье ухмыльнулся.

— Мои мозги всегда при мне и работают отлично, если их хорошенько смазать. Те двое, — он показал наверх, имея в виду Хоукинса и Питера, — сойдут при проверке за матросов. Но вы, монсеньор, другое дело. Я покажу вам, куда прятаться в случае опасности… вместе с дамой.

Говоря это, он нагнулся и сдвинул с пола в сторону связки тяжелых канатов и прочий корабельный скарб. За этой громоздкой кучей обнаружился вделанный в стену каюты шкафчик с деревянным сиденьем внутри.

— Тут как раз хватит места на двоих.

— Превосходное укрытие, — сухо отметил герцог. — Уверен, что им пользовались не раз.

Француз вновь ухмыльнулся.

— Я часто вожу груз, который таможенники были бы счастливы конфисковать, но им пока еще это не удавалось.

— Будем надеяться, что и на этот раз их постигнет неудача, — сказал герцог.

Подняли первый парус, и, когда он поймал порыв ветра, судно слегка вздрогнуло, словно живое существо.

Бувье коротко кивнул пассажирам и тяжело протопал по ступеням трапа наверх.

Иоланда опустилась на жесткую скамеечку и огляделась.

Каюта была заполнена множеством различных странных предметов, которые, вероятно, стаскивали сюда за ненадобностью. Тут были и запасные свернутые паруса, ветхие флаги, поломанные инструменты, распоротые подушки и тюфяки с вылезающей из них соломой, грязные одеяла.

Герцог проследил за ее взглядом и недовольно скривил губы.

— Нам хотя бы повезло, что сейчас лето и экипаж может ночевать на палубе. Иначе нам пришлось бы делить эту берлогу с матросами.

Иоланда понимала, что для него, привыкшего к изысканности во всем, к комфорту и к роскоши, пребывание в столь убогой каюте было тягостно. Ей хотелось как-то ободрить его, но она сама была столь удручена окружающей мрачной обстановкой и своими страхами, что у нее не нашлось подходящих слов.

Впрочем, герцог оказался не таким уж привередливым и избалованным вельможей и проявил оптимизм.

— Все недостатки с лихвой искупаются преимуществами плавания на такой отвратительной, но зато надежной посудине. Бувье — неоценимый человек, если ему хорошо платят. Он спас головы множеству ваших аристократических соотечественников, да и моих тоже. Лучше побыть пару дней в этом свином хлеву, чем уронить голову в корзину, устланную окровавленной соломой, под гильотинами.

Ужасна была картина, которую нарисовал герцог. Иоланда невольно поежилась.

— Почему вы раньше не покинули этот страшный город? Вы ведь знали заранее, что заключенный с Бонапартом мир хрупок.

— Вы, француженка, называете свою столицу страшным городом? Странно. Истинные французы считают его самым веселым в Европе, даже во времена террора. Что вас так тянет в Англию, не пойму…

— Простите, что задаю вам лишние вопросы, — сказала Иоланда, торопясь сменить скользкую тему.

— А вы простите меня за то, что я излишне любопытен. — Герцог был отменно вежлив.

Как Иоланде хотелось поведать ему всю правду о себе и о Питере! Может быть, он что-то посоветует им, например, как найти убежище в малолюдной Ирландии.

Но когда она вспомнила, что ее брат убил на дуэли пользующегося популярностью в высшем лондонском свете маркиза Рамсбюри, который считался приятелем герцога, то не решилась на откровенную исповедь.

Он же был проницателен, как никто другой.

— Я знаю, что вы испытываете страх, но, как мне кажется, вас беспокоят не только люди Фуше. Какие-то у вас иные заботы? Скажите. Может быть, я сумею чем-то быть полезен вам…

— Я… не имею права отягчать вас… своими проблемами, — покачала головой Иоланда. — По крайней мере, сейчас.

Герцог загадочно улыбнулся.

— Хорошо, подождем. У нас впереди времени предостаточно.

Ветерок все-таки потянул с берега, вскоре он достаточно окреп, и барка выплыла на середину реки. Паруса исправно выполняли свою работу. Судно бойко двигалось вниз по течению.

Они с герцогом поднялись на палубу, не в силах дольше оставаться в тесной, темной каюте. Иоланда увидела, что основной груз барки — это бревна. Они не вызывали ничьих подозрений. Ведь Наполеон и впрямь собирался строить плоты для вторжения в Англию.

Иоланда в уме неоднократно подсчитывала, сколько у них времени в запасе, прежде чем очнется мадемуазель. Вряд ли ее кто-то осмелится потревожить, а в спальню герцога тоже никто не заглянет, ведь всем слугам известно, что его светлость обслуживает лишь Хоукинс.

Вполне возможно, что спасительная для беглецов пауза протянется до позднего утра, когда мажордом встревожится по поводу того, что господа не требуют себе завтрак в комнаты. Он, естественно, поднимется наверх, желая осведомиться, все ли в порядке.

— К тому времени мы будем уже далеко! — неожиданно вслух произнесла Иоланда.

Герцог осторожно коснулся ее руки.

— Вы дрожите… Вам холодно или страшно?

— И то, и другое, — призналась Иоланда.

— Так поделитесь со мной своими опасениями, — предложил герцог, и девушка уже готова была это сделать, как перед ними вырос Бувье.

— Быстрее вниз, в каюту! — воскликнул он. — Таможенники на подходе. Может быть, это рутинная проверка, но на всякий случай спрячьтесь. Нельзя, чтобы вас увидели, монсеньор.

— Я в этом тоже заинтересован, — спокойно и не без иронии ответил герцог.

С помощью Бувье они поспешно освободили вход в укрытие. Когда дверь шкафа распахнулась, герцог сделал Иоланде приглашающий жест, чтобы дама забралась туда первой. Он последовал за ней.

Дверь закрылась, оставив их в кромешной тьме. Они услышали, как Бувье возвращает хлам на прежнее место.

Какое-то время они сохраняли полную неподвижность. Шкаф был такой тесный, что они оказались прижатыми друг к другу. Затем Иоланда ощутила, как рука герцога обвилась вокруг ее талии. Не отдавая себе отчета, что он подумает о ее поведении, девушка уткнулась личиком в его плечо.

— Я молюсь… молюсь за ваше спасение, — прошептала она.

— За мое?

— Да, да, в первую очередь, за ваше. Ведь охота идет именно на вас. Утром, когда я увидела, что вы без сознания, то подумала… Как ужасно будет, если французы схватят вас и бросят в тюрьму.

— Чем же я заслужил такую заботу обо мне? — так же шепотом спросил герцог.

Но ответа на свой вопрос он получить не успел. Судя по звукам, таможенники спустились в каюту.

Беседа их с Бувье была недолгой, но велась на повышенных тонах. Затем чуть слышно зашелестели деньги.

Судя по всему, хозяину барки удалось убедить таможенников, что с грузом все в порядке.

— Прощайте, месье. Доброго пути, — почти одновременно произнесли оба чиновника.

Их сапоги, удаляясь, простучали по трапу.

— Они ушли… Они ушли, монсеньор! — Иоланда была в восторге.

Ее губы, повинуясь какому-то извечному природному инстинкту, потянулись ко рту мужчины и слились с его губами в поцелуе. Темнота стала верной помощницей. Она избавила девушку от всякой робости.

Молния пронзила все тело Иоланды, когда он ответил — одновременно пылко и ласково — на первый в ее жизни поцелуй.

Иоланда могла бы спросить себя, почему она так безоглядно влюбилась, в сущности, в малознакомого ей мужчину, далекого от нее, как звездная туманность, и по положению в обществе, и по богатству? Но задавать вопросы она не желала, она хотела только сказать ему:

— Я люблю вас… люблю.

Герцог еще крепче прижал ее к себе, и все это было ей внове, все так прекрасно, будто новый, сказочный мир открылся перед нею.

Казалось, прошли века, прежде чем оба они разомкнули объятия.

— Как могло так случиться… что я вас полюбила? — все-таки спросила Иоланда.

— Сердцу не прикажешь… любовь хозяйничает в нем сама, — убежденно сказал герцог. — Мне показалось, что искры пробегали между нами еще вчера, но я не решился сказать об этом, чтобы не испугать тебя.

— Но я все равно боюсь.

— Боишься меня?

— Себя. Со мной происходит что-то неладное, когда вы целуете меня…

— Давай попробуем еще раз, — предложил герцог. — Вот я целую твои губы. Что произошло? Что ты чувствуешь?

Она чувствовала только одно — желание, чтобы поцелуй продолжался вечно.

Но Бувье уже гремел какими-то досками, убирая хлам, загораживающий дверцы шкафа.

Ей пришлось опуститься с заоблачных высот и окунуться в реальность.

Иоланда вспомнила, что мужчина, только что целовавший ее, герцог Илкстон, а она — полунищая англичанка, выдающая себя за француженку, и горничная его коварной возлюбленной. Какие надежды на будущее она может питать?

Полоска тусклого света, проникшая через отворенные дверцы, сразу же разделила их с герцогом, словно отрезала друг от друга.

— Можете выходить, монсеньор! — бодро заявил Бувье. — Я спровадил этих прохвостов!