Глава 11

Афины, декабрь 1981.

— Сколько, по-твоему, мне осталось, Перикл? — спросил Константин Киракис, застегивая рубашку. — Только не щади меня — я хочу знать правду. Для меня это жизненно важно — тем более сейчас. Мне ещё нужно так много сделать, а если времени жить осталось с гулькин нос…

— Шесть месяцев, — скрепя сердце, ответил Караманлис. — В лучшем случае. Возможно — меньше. Даже почти наверняка.

— Но я смогу владеть собой до конца? — спросил Киракис. В его взгляде читалось напряженное ожидание. — Это для меня самое главное. Только скажи все, как есть, не криви душой.

Караманлис покачал головой.

— Трудно предсказать, как все сложится, — сказал он. — К сожалению, рак такая болезнь, при которой делать прогнозы нельзя. Дело в том, Константин, что раковые клетки распространяются преимущественно через лимфатическую систему. И в первую очередь метастазы поражают жизненно важные органы — сердце, легкие, почки, головной мозг…

Киракис нахмурился.

— То есть, ближе к концу я уже не смогу владеть собой, — мрачно промолвил он.

— Никаких гарантий я дать не могу, — ответил Караманлис. — Возможно, понадобится провести химиотерапию или несколько сеансов облучения.

Киракис задумчиво посмотрел на него.

— И это поможет выиграть время? — спросил он. — Если да, то сколько? Только не криви душой.

— Месяц или два, — правдиво ответил врач. — Возможно — больше. Болезнь довольно запущена. Если бы удалось поставить диагноз раньше…

— Нечего это обсуждать, — отмахнулся Киракис. — Я прекрасно понимаю, что помочь мне никто не в силах. Теперь я должен сосредоточиться на одном — как подготовить Александра к единоличному управлению всей корпорацией.

— Так ты все-таки хочешь сказать ему о своей болезни? — спросил Караманлис.

— Пока нет, — ни секунды не колеблясь, ответил Киракис. — И запрещаю делать это тебе. Не хочу, чтобы мой сын тратил время в ожидании, пока я откину копыта. Не хочу, чтобы он считал, что должен быть со мной до последних минут моей жизни. У него сейчас есть дела поважнее.

— По-твоему, он вообще не должен знать? — нахмурился врач.

Киракис гневно посмотрел на него.

— Мне решать, Перикл — говорить ему или нет! Я хочу избавить своего сына от лишней нервотрепки. Разве я не прав?

— Трудно сказать, — уклончиво ответил Караманлис. — Мне кажется, он очень огорчится, узнав, что от него это столько скрывали. Он и так считает, что ты многое от него утаиваешь. Если бы ты честно сказал ему…

— Нет, — отрезал Киракис.


Когда самолет начал снижаться, заходя на посадку в аэропорт Кеннеди, Константин Киракис откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Потер затекшие веки пальцами. Длительный полет утомил его. Если бы не предстоящий разговор с Александром, он остался бы дома. Однако он считал, что должен поговорить с сыном с глазу на глаз. Другого выхода не было. Александра необходимо было подготовить к огромной ответственности, которая ложилась на его плечи, а другого способа сделать это Киракис не видел.

Самолет едва остановился, как подскочивший представитель аэропорта сообщил ему, что Александр прислал за ним машину. Киракис удивился: в последние годы он прилетал в Нью-Йорк очень часто, и никакой необходимости готовить ему встречу не было. Почему Александр нарушил традицию? Однако уже минуту спустя, приближаясь к зданию аэропорта, он понял, в чем дело: за барьером, отделявшим зону прилета частных самолетов от аэропорта, бушевала целая толпа репортеров. Увидев Киракиса, они принялись выкрикивать вопросы, засверкали вспышки.

— Мистер Киракис, правда, что…

— Ходят слухи, что вы уходите на покой…

— Правда, что ваш сын станет президентом…

— Верно ли, что у вас проблемы со здоровьем…

— Только один снимок для нашей газеты!

Киракис нетерпеливо отмахнулся.

— Никаких комментариев, — сухо сказал он, недоумевая, каким образом слухи о его отставке так быстро достигли Соединенных Штатов. Он прекрасно понимал, что были люди из его окружения в Афинах, которые с подозрением воспринимали каждый его шаг по передаче все большей полноты полномочий Александру, однако рассчитывал, что успеет поговорить об этом с сыном, прежде чем до того доберутся досужие репортеры. Интересно, долетели ли уже какие-нибудь слухи до ушей Александра?

— Вы уж извините, мистер Киракис, — сказал сопровождающий его представитель аэропорта. — Я даже не представляю, как они пронюхали, что вы прилетаете.

Киракис покачал головой.

— У репортеров свои каналы, — сказал он, укоризненно качая головой. — Господи, как же они мне надоели!

Быстро миновав таможенный контроль, он вышел на площадь, где поджидал присланный Александром лимузин. Водитель услужливо распахнул дверцу, а носильщик уложил чемоданы в багажник. Опустив голову, чтобы сесть в машину, Киракис к своему изумлению увидел на заднем сиденье своего сына.

— Здравствуй, папа, — улыбнулся Александр. — Рад тебя видеть.

— О, Александр, вот уж не ожидал, что ты приедешь меня встречать, изумился Киракис. — Ты ведь никогда не… — он осекся, внезапно заподозрив, что Александру известна подлинная причина его приезда. Неужели Караманлис проболтался?

— Я знал, что репортеры устроили тебе засаду, — сказал Александр. — Налетели, как пираньи. Чем ты заслужил такое внимание этих кровопийц?

— Я? — вскинул брови Киракис. — Понятия не имею. Это все происки международных папарацци.

— Понятно, — кивнул Александр. — Значит — очередные сплетни.

Киракис молча закурил.

— Что привело тебя в Нью-Йорк, папа? — полюбопытствовал Александр.

Киракис посмотрел на него.

— А что, для того, чтобы увидеться с собственным сыном, нужно всегда иметь причину? — спросил он.

— Нет, конечно, — ответил Александр. — Но просто раньше ты никогда просто так не приезжал.

Чуть поколебавшись, Киракис кивнул.

— Да, верно, — сказал он. — Причина для моего приезда и правда есть, причем очень важная. Я собираюсь сделать заявление для прессы, но решил, что должен сперва поговорить с тобой. Лично.

Изумление на лице Александра быстро уступило место беспокойству.

— Это прозвучало несколько зловеще, — промолвил он, вопросительно глядя на отца.

— Зловеще? — переспросил Киракис. — Что ж, вполне возможно. — Он посмотрел на Александра в упор. — Дело в том, сынок, что я хочу объявить о своем уходе с поста президента корпорации. А также о том, что отныне бразды правления целиком и полностью переходят в твои руки. — Он выжидательно посмотрел на сына.

Александр уставился на него в немом изумлении.

— Ты, наверное, шутишь, — начал он, но осекся, вспомнив, что его отец никогда не шутил. Тем более — по такому поводу. — Когда ты принял это решение? — осторожно спросил он.

— Я начал задумываться об этом после смерти твоей матери, — соврал Киракис. Ничто не было так далеко от правды. После смерти Мелины главным в его жизни, не считая Александра, разумеется, оставалась работа. — И несколько дней назад я принял окончательное решение. Подготовил обращение к акционерам, а также формальный пресс-релиз.

— Ты уверен, что хорошо все продумал? — с сомнением спросил Александр.

— Да, — кивнул Киракис. — Мне казалось, ты будешь рад. Ты ведь всегда мечтал возглавить Совет директоров.

— Конечно, — признал Александр. — Но мне почему-то кажется, что ты мне что-то не договариваешь. — И он пристально посмотрел на отца, словно ища ответ в его лице.

— Не придумывай, — прорычал Киракис.

Александр продолжал поедать его взглядом. Что-то во внешности отца изменилось. Он не мог понять, что именно, но нутром ощущал эту перемену. Он никогда не сомневался, что отец собирался до конца своих дней управлять корпорацией из своего афинского штаба. Отставку отца было воспринять столь же трудно, как добровольное отречение от престола всемогущего короля. Что могло повлиять на отца, чтобы заставить его принять такое решение?


Уход Константина Киракиса с авансцены вызвал невероятный резонанс в международных деловых кругах. «Уолл-Стрит джорнал», «Форчун» и «Форбс» и другие ведущие деловые издания посвятили ему первые полосы. Один журнал вышел под заголовком «Переворот в империи Киракиса?». Однако не успела шумиха по поводу отставки Киракиса улечься, как заголовки запестрели именем Александра. Его фотографии напечатали все ведущие деловые издания. Наследник Константина Киракиса, прежде печально знаменитый своими любовными похождениями, теперь сделался знаменитостью иного масштаба. Один из репортеров метко окрестил «Корпорацию Киракиса» «империей Александра», и это название тут же прилипло. Не прошло и нескольких дней, как младшего Киракиса стали дружно называть новоявленным Александром Македонским.

Константин Киракис воспринимал все это с гордостью за сына. Наконец-то пресса перестала воспринимать его как беспутного плейбоя. Сам же Александр вел себя так, будто всю жизнь возглавлял богатейшую корпорацию в мире.

Первым делом, возглавив Совет директоров, он заявил, что отныне штаб-квартира корпорации переносится в Нью-Йорк, что должно, на его взгляд, не только стимулировать деловую активность, но и вызвать новый приток капиталов. Киракиса нисколько не удивил этот шаг сына. Он прекрасно понимал, что этого следовало ожидать. Оставалось только надеяться, что Александр прав и что чутье не подведет его и на сей раз.

В течение следующих трех месяцев Александр был занят, как никогда. Он нередко засиживался в офисе до трех ночи, причем иногда приходил на работу уже к шести утра. Он штудировал контракты и прочие документы. Он внимательно изучал доклады и прогнозы по деловым сделкам. Каждый важный шаг он обсуждал с отцом, и даже Киракис был поражен глубиной познаний и деловой хваткой сына. Присутствуя на первом заседании Совета директоров, которое Александр проводил в ранге нового президента корпорации, он с гордостью смотрел на него. Да, в лице Александра корпорация обрела настоящую опору.

Несмотря на чудовищную занятость Александра, отец с сыном в течение этих трех месяцев общались практически каждый день. Чаще всего — поздно вечером или даже ночью — в кабинете Александра. Зачитываясь деловыми бумагами до глубокой ночи, Александр наконец в полном изнеможении откидывался на спинку кресла и слушал рассказы отца о его детстве в Пирее, о первых шагах в бизнесе, о зарождении «Афина Шиппинг Компани» — краеугольном камне будущей империи Киракиса. Александр и прежде слышал все эти истории, однако сейчас с удовольствием выслушивал их снова. Благодаря им в его памяти всплывали картинки из собственного детства в Греции, из времени, когда они с отцом были особенно близки. За два года, прошедших после смерти Мелины, отец с сыном очень сблизились, но все-таки отношения их были уже не такими, как в прошлом. Понимая это, Александр тем не менее не мог объяснить, в чем дело. Недоумевал он по-прежнему и по поводу столь внезапного приезда отца в Нью-Йорк. Тем более странным казалось ему то, что за три месяца отец даже не заикнулся о возвращении в Грецию. Никогда прежде Киракис не задерживался в Штатах на столь долгое время, и Александр вновь и вновь задумывался о том, что может быть у отца на уме.

В конце марта Александр арендовал значительные площади в Мировом Торговом Центре — здесь отныне полагалось размещаться новой штаб-квартире корпорации. В журнале «Пипл» поместили огромный репортаж: Александр дает указания по перепланировке помещения, Александр на улицах Манхэттена, Александр следит за спуском на воду новейшего супертанкера и так далее. Одна из подписей под фотографиями гласила: «Империя Александра: современный завоеватель метит высоко». Александру статья страшно не понравилась — многие упоминавшиеся в ней факты он посчитал вторжением в свою личные жизнь. А вот Киракис-старший был доволен — наконец-то пресса уделяла особое внимание деловым качествам его сына.

— Ты должен использовать прессу к собственной выгоде, — вновь и вновь повторял он Александру. — Теперь газетчики — твои союзники. Общайся с ними. Пусть весь мир увидит, как ты изменился.

И Александр наконец понял, что отец прав. Прежний образ международного шалопая и сердцееда изрядно вредил его репутации — как деловой, так и личной.

Пробил час перемен.


Стоя перед застекленной балконной дверью кабинета Александра, Константин Киракис задумчиво разглядывал серое мартовское небо.

За окном накрапывал мелкий дождь. Киракис вспоминал, как в юности стоял на причале в Пирее, пытаясь определить, не разразится ли буря. Судовладельцам, как никому, важно было знать наперед, не изменится ли погода к худшему. Он протер усталые глаза. Да, все чаще и чаще он вспоминал прошлое. Неужели потому, что отпущенное ему время стремительно истекало? Мысли Киракиса то и дело уносились далеко назад. Он вспоминал свое безрадостное детство, как мальчонкой ему приходилось воровать в местных лавках, чтобы утолить мучительный голод. Вспоминал он и пожилую проститутку, с которой впервые, четырнадцатилетним юнцом, познал сладость плотской любви. «Да, — подумал он, — воистину незадолго до смерти перед твоими глазами проходит вся жизнь».

Все, включая и Александра, были уверены, что Киракис прилетел в Нью-Йорк лишь для того, чтобы возвестить о своей отставке и помочь сыну в переходный период. Однако на самом деле главная цель его приезда заключалась в том, чтобы в оставшееся время как можно больше побыть с сыном. Слишком долго, едва ли не половину жизни, они были разлучены, и теперь старик хотел хотя бы как-то наверстать упущенное. Но вот сумеет ли Александр хоть когда-нибудь понять, почему его отец так противился, чтобы он после учебы остался в Штатах, жил в Нью-Йорке и возглавил там

Североамериканский филиал корпорации? Как он мог объяснить Александру, что его возражения были вызваны исключительно страхом разоблачения? Киракис безумно боялся, что, живя в Нью-Йорке, его сын рано или поздно выяснит, каким человеком был на самом деле его отец. Не мог же он сам открыть Александру глаза на то, каков был в действительности человек, о котором при жизни слагали легенды! Что он не стеснялся пускаться во все тяжкие ради процветания своей империи. Да, разумеется, Александр и сам был опытный и закаленный в боях бизнесмен, который прекрасно понимал, что порой для достижения успеха нужно завернуть кое-какие гайки и пройти по головам. Однако даже Александр, при всей своей амбициозности, не поймет всего того, что натворил его отец. Увы, на это даже надеяться не стоило.

Киракис подумал о Мелине, вспомнив обещание, которое дал ей незадолго до её кончины. И которое до сих пор так и не сдержал. Впервые за всю свою жизнь. Слова Мелины до сих пор эхом звучали в его ушах: «Исправь содеянное зло. Положи конец обманам и тайнам. И помирись наконец — с Александром и с самим собой». Да, Мелина была права, и он это прекрасно понимал, однако до сих пор так и не сумел найти в себе силы и набраться достаточной храбрости. «Прости, matia mou, — подумал он. — Похоже, у меня так и не хватит смелости сдержать данное тебе слово».

Вдруг ему резко сдавило грудь с правой стороны — ещё один признак, что время стремительно истекало. Две недели назад, после долгого телефонного разговора с Периклом Караманлисом он обратился к доктору Эрику Лэнгли, ведущему онкологу Нью-йоркской Мемориальной больницы. Лэнгли взял у него анализы провел несколько исследований. Результаты оказались совсем скверными: метастазы поразили уже печень и позвоночник. Лэнгли отменил химиотерапию, назначенную Караманлисом ещё в Греции, и прописал Киракису наркотики, объяснив, что продолжать терапию уже не имеет смысла. По его словам, остановить или хотя бы ненадолго задержать лесной пожар, бурно пожирающий тело больного, было уже невозможно. Не говоря уж о том, что рак легких, выявленный у Киракиса первоначально, и без того нельзя было вылечить с помощью метода химиотерапии. Лэнгли предложил Киракису поместить его в больницу, но тот отказался наотрез. Он был ещё не готов к этому. Он ещё не предупредил Александра.

Киракис закашлялся. Приступы этого резкого, неконтролируемого кашля мучили его уже давно, со времени прилета в Нью-Йорк. Александр не раз выражал беспокойство по этому поводу, но Киракис уверял, что ничего страшного нет, что это пагубные последствия активного курения. И это было недалеко от истины. Курить он начал с девяти лет, и Караманлис был убежден, что именно курение сыграло роковую роль в развитии раковой опухоли. Киракис продолжал кашлять, не в силах остановиться. Носовой платок был уже весь в крови. Он бессильно рухнул в кресло, судорожно ловя ртом воздух. Как выброшенная на берег рыба. Когда приступ немного поутих, Киракис нажал кнопку вызова камердинера. Тот появился мгновенно.

— Мартин, — прохрипел Киракис. — Вызовите мне «скорую». Пусть отвезут меня в Мемориальную больницу. — Он вытащил из кармана визитную карточку. — Позвоните этому человеку, доктору Лэнгли. Пусть приготовится принять меня.

— Сэр, если вам нужно… — замялся Мартин.

— Прошу вас, Мартин, не теряйте времени! — с трудом выдавил Киракис, которому было трудно дышать. — Поспешите — вызовите «скорую»! И сразу же свяжитесь с моим сыном — скажите ему, где я. Быстрее! — И он жестом указал на телефонный аппарат.

— Да, сэр. — Мартин подскочил к столу и принялся лихорадочно накручивать диск телефона.

«Время истекает, — подумал Киракис. — Быстрее, чем я ожидал. Мои дни сочтены».


Александр примчался в Мемориальную больницу немногим позже того, как его отца доставили туда на «скорой». Перед самой палатой Киракиса его перехватил доктор Лэнгли.

— Пройдемте со мной, — пригласил он Александра в свой кабинет. — Прежде чем вы повидаетесь с отцом, я хотел бы поговорить с вами. По словам мистера Киракиса, вы до сих пор не подозревали о его состоянии.

— Это мягко сказано, — процедил Александр. — Что вы имеете в виду под «его состоянием»?

— Его уточненный диагноз можно представить так: рак легких с метастазами в позвоночном столбе, гепатокарцинома, печеночная недостаточность и наконец эдема, осложненная пневмонией, — сказал Лэнгли. — Кроме того, у него отек сердца и легких, а в отделяемом также обнаружены метастазы. Печень практически отказала. Я прописал ему антибиотики и ингаляции.

— И как долго он… болен? — спросил Александр, глядя на дверь отцовской палаты.

— На мой взгляд, около года. Возможно, даже дольше.

Александр изумленно вскинул голову.

— И все это время он знал о своей болезни?

— Нет, — быстро ответил врач. — Узнал он о своем заболевании месяца три или четыре назад. Диагноз поставил его доктор в Греции, который и порекомендовал вашему отцу, если он вздумает задержаться в Нью-Йорке, обратиться ко мне.

— Караманлис, — процедил Александр. — Опять он. — Кулаки его гневно сжались.

— Да. — Лэнгли чуть помолчал, затем добавил: — Однако в это время метастазы уже распространились из легких по организму и поразили другие органы. Помочь мистеру Киракису было уже невозможно. В таких случаях медицина бессильна.

Александр кивнул и судорожно сглотнул.

— Сколько ему… — он осекся, не в силах закончить фразу.

— Недолго, — правдиво ответил Лэнгли. — Он очень ослаб. Нам придется оставить его в больнице, поскольку только здесь можно обеспечить надлежащий уход. Его уже подключили к аппарату искусственного дыхания — дышать самостоятельно он сейчас не может. Боюсь, что он останется здесь до самого… — Лэнгли беспомощно передернул плечами.

— Да, я понимаю, — промолвил Александр. — Хотя я не думаю, что мой отец согласится остаться здесь. Он наверняка захочет… умереть в Греции. У себя на родине.

Лэнгли замотал головой.

— Это категорически исключено, — произнес он. — Он не вынесет дороги. Ваш отец сейчас в таком состоянии, что я вынужден настаивать на том, чтобы он оставался в больнице.

Александр призадумался.

— Что ж, попробую его отговорить, — сказал он. — Хотя ничего не обещаю. Мой отец очень упрямый человек.

— Да, я знаю, — устало улыбнулся Лэнгли.

— А сейчас я хотел бы посмотреть на него, — сказал Александр, вставая.

Лэнгли кивнул.

— Он про вас спрашивал. Только, прошу вас, не задерживайтесь. Ему дали снотворное.

Александр потупил взор, пытаясь сосредоточиться. У двери в палату доктор Лэнгли оставил его. Александр вошел и приблизился к кровати отца, окруженной всевозможными приборами. Глаза Киракиса были закрыты. Из ноздрей торчали тонкие резиновые трубочки, сверху была установлена капельница. Александр взглянул на ближайший монитор — сердце его отца билось ровно и спокойно. Александр наклонился и легонько прикоснулся к груди отца. Дышал тот тяжело.

— Папа, — негромко окликнул Александр.

Глаза Киракиса медленно открылись.

— Сынок мой, — хрипло пробормотал он. — Как я рад, что ты приехал!

— Почему ты ничего не сказал мне, папа? Почему ты всегда все от меня скрываешь?

— Я не хотел тебя огорчать, — с трудом пробормотал Киракис. — Не хотел, чтобы ты зря переживал. Помочь мне все равно было нельзя, а у тебя слишком много дел. Важных дел. Ты не имеешь права их запускать…

— Вот, значит, почему ты так внезапно решил уйти! — понимающе покачал головой Александр. — Да? — Он пытливо заглянул отцу в глаза.

— Я знал, что времени у меня осталось в обрез, — еле слышно прошептал Киракис. — Больше всего на свете я хотел провести это время рядом с тобой, чтобы хоть как-то компенсировать то, чего нам так не хватало прежде, чтобы помочь тебе приготовиться к новой роли… — Он закашлялся, ловя губами воздух.

— Папа! — голос Александра задрожал. — Я знаю, я так долго этого не говорил… Я люблю тебя, папочка!


В течение следующих двух недель Александр проводил у постели умирающего отца все свободное время. Порой он просто сидел у изголовья, прислушиваясь к дыханию отца, а иногда, когда Киракис был в сознании, они беседовали. В такое время Александру было трудно заставить себя поверить, что отец умирает. Тот, правда, стал очень бледен и сильно похудел, но Александр почему-то привык относиться к своему отцу как к бессмертному божеству. Даже после смерти матери, когда Александр впервые осознал, что и его родители — самые обыкновенные люди, он не мог представить себе, что и отца — живую легенду — может ждать такая же участь.

Однажды вечером, почувствовав себя непривычно бодрым, Киракис настоял, чтобы они поговорили по душам.

— Знаешь, Алекси, — сказал он, — мне было бы куда легче умереть, знай я, что ты остаешься не один. — И он выжидательно посмотрел на сына.

Александр покачал головой.

— Пока мне не посчастливилось встретить такую женщину, как мама, — сказал он.

— Хорошая жена и дети не менее важны в жизни, чем безграничная власть, — промолвил Киракис. — Даже более. Хотя сам я когда-то сомневался в этом. — Голос его затрепетал от волнения.

— Я в этом не сомневаюсь, папа, — сказал Александр. — Но только не уверен, что в моем лице достойная женщина обретет идеального мужа.

— Ты просто не пробовал, — слабо улыбнулся Киракис. — Знай я, что ты обзавелся семьей, я бы покинул этот мир без сожаления. Твоя мать… всегда так волновалась за тебя. — Он взял руку Александра и пожал её. — Она любила тебя.

— Она любила нас обоих, папа, — ответил Александр. Глаза его увлажнились.

Киракис едва заметно кивнул.

— Перед самой кончиной она взяла с меня слово — я пообещал, что у нас с тобой все изменится.

— Да, папа, так и случилось.

Киракис закашлялся, потом с трудом, превозмогая себя, продолжил говорить:

— Она хотела уйти с чистой совестью. Она просила меня положить конец обманам и тайнам… — Его снова пробил мучительный кашель. — Она хотела, чтобы я рассказал тебе… — И он забился в пароксизмах кашля.

— Не надо больше говорить, папа! — взволнованно воскликнул Александр, нажимая кнопку вызова медсестры. — Полежи спокойно. Тебе надо отдохнуть.

В палату влетела медсестра. При одном взгляде на Киракиса, она поспешно включила аппарат искусственного дыхания и попросила

Александра покинуть палату. Вскоре туда вошли врач и ещё одна медсестра. Стоя в коридоре, Александр ловил обрывки доносящихся наружу слов, но разобрать ничего не мог. Тогда он приник ухом к двери, но врач и сестры переговаривались вполголоса, и он так ничего и не понял. Его охватил ледяной страх.

Вскоре подоспел и доктор Лэнгли. Он провел в палате Киракиса почти четверть часа и лишь потом вышел в коридор, чтобы поговорить с Александром.

— Опухоль разрослась и душит его, — сказал он. Затем, немного помолчав, добавил: — А в легких и вокруг сердца опять скопилась жидкость.

— Ему совсем мало осталось, да? — еле слышно спросил Александр.

— Боюсь, что да.

Александр возвратился в палату. Присев у изголовья кровати уснувшего отца, он призадумался. Да, он отчаянно молился, чтобы произошло чудо, но в глубине души понимал: все кончено. Он попытался припомнить последние слова отца. Что он хотел сказать? Александр напряг память, вспоминая, что говорила ему мать перед смертью. Она тоже пыталась что-то объяснить ему, но слова её были тогда столь же непонятны, как и отцовские — совсем недавно. Что за ложь и тайны он имел в виду? Александр нахмурился, пытаясь понять, в чем дело.

Почти сразу после полуночи Константин Киракис впал в кому. Всю ночь и почти весь следующий день Александр просидел рядом. За все это время его отец ни разу не приходил в сознание. Неся безмолвную вахту у постели умирающего, Александр, не переставая, размышлял об отце. Он пытался представить, что тот испытывал в последние месяцы, чувствуя приближение неминуемого конца, но тем не менее продолжая оберегать сына от ненужных волнений. Александр был безмерно счастлив, что им с отцом удалось помириться. Только теперь он начинал понимать по-настоящему, как много значил для него отец.

В четыре часа дня доктор Лэнгли вновь, уже в третий раз за один день, заглянул в палату Киракиса. Время его дежурства подходило к концу и он собирался уходить.

— Вам бы тоже следовало отдохнуть, — посоветовал он Александру. — Думаю, что сегодня ещё ничего не произойдет. Езжайте домой. Или сходите в ресторан. К друзьям. Куда угодно, но только не оставайтесь здесь.

Александр с неохотой покинул палату. Он вызвал свой автомобиль и вернулся домой. Там он уединился в тиши своего кабинета. Мартин принес поднос с едой, но Александр даже смотреть на неё не мог. На столе скопились бумаги, однако он знал, что сейчас сосредоточиться на них не сможет. Присев на угол стола, он уставился на свинцовое небо за окном, где быстро сгущались сумерки. Никогда в жизни ещё Александру не было так одиноко. Он мучительно рылся в памяти, пытаясь понять, есть ли у него хоть кто-то, кто способен сейчас выслушать его, разделить его боль. Александр давно уже свыкся с мыслью, что должен шагать по жизни в одиночестве, но лишь сейчас он осознал, насколько трудна и непосильна эта ноша. Он безумно хотел любить и быть любимым. Взгляд его упал на висевший на стене портрет — художник изобразил на нем его родителей во время празднования пятидесятой годовщины свадьбы. Сердце Александра преисполнилось глубокой печали.

Он даже не представлял, сколько времени просидел так в одиночестве, когда задребезжавший телефон вывел его из оцепенения. Поначалу Александр брать трубку не стал, ожидая, что к телефону подойдет кто-то из прислуги. Однако телефон продолжал звонить, и он раздраженно схватил трубку.

— Алло?

Незнакомый женский голос на другом конце провода спросил:

— Могу я поговорить с мистером Киракисом?

— Я слушаю, — нелюбезно пробурчал он.

— Мистер Киракис, вас беспокоит миссис Хановер из Мемориальной больницы. — Чуть замявшись, она продолжила: — Ваш отец скончался семь минут назад.

Александр зажег настольную лампу и посмотрел на часы. Было три минуты первого.

— Мистер Киракис? — промолвила она.

— Сейчас приеду, — коротко сказал он и положил трубку.

Александр снова посмотрел на портрет. Все, он остался совсем один. Умирая, мать так волновалась, кто будет после её смерти заботиться о его отце.

И вот теперь они снова будут вместе.

Загрузка...