Тайна

Глава 5

Остаток дня лорд Вульфберн провел в своем кабинете — к моему величайшему облегчению. У меня начинало вырабатываться новое отношение к нашим стычкам — смесь страха и ностальгии. Надо признаться, я часто испытывала непреодолимое желание, чтобы они повторились. Он каким-то таинственным образом стимулировал меня, но в этом стимуле было что-то недоброе, лишавшее душевного покоя, словно ты внезапно очутился на ложе, сделанном из гвоздей остриями вверх. Если соблюдать крайнюю осторожность, можно было не поцарапаться, но об удобстве такой постели и думать не приходилось.

В тот вечер мы с Клариссой ужинали в классной комнате. С наступлением темноты она перестала шалить и смеяться и все чаще поглядывала на окна, уже занавешенные. Матильда восседала на стуле между нами, разглядывая меня всезнающими глазками. Я подумала, что кукла будет моим самым строгим судьей, более требовательным, чем хозяин дома, ведь несмотря на всю его грубость, казалось, он верит в меня.

Я размышляла, кто же из них окажется прав.

Затем упрекнула себя за глупость.

Конечно, в бесстрастных глазах Матильды я прочла собственные сомнения в своих силах. Сомнения, навеянные мрачной обстановкой Вульфбернхолла и странным поведением его обитателей. Но я была полна решимости вступить в борьбу с темными видениями, мучавшими Клариссу, и не сдаваться. Я чувствовала, что у меня хватит сил на эту борьбу.

— Если ты закончила кушать, можно почитать сказки перед сном, — предложила я, подумав, что интересная книга сможет отвлечь девочку от пугавших ее образов.

Она охотно согласилась, даже улыбнулась, но улыбка получилась натянутой — просто дань вежливости. Она не проявила и большого интереса к тому, что я читала, оставаясь равнодушной. Я прекратила чтение и объявила, что пора идти спать.

— Пожалуйста, еще одну сказку, — попросила она, — еще рано.

Веки ее смыкались, она с трудом подавляла зевоту.

В то же время лицо горело лихорадочным оживлением, совсем не вязавшимся с усталостью.

— Хочешь, я посижу с тобой, пока ты же уснешь?

Она с готовностью согласилась, немного успокоилась, но все еще медлила, настаивая, чтобы я привела в порядок сбитые накидки кресел. Наконец, она взяла со стула Матильду и, заботливо укачивая ее на руках, позволила отвести их обеих в спальню и уложить в постель.

Заснула она быстро. Мои надежды оправдались: свежий воздух, прогулка сделали свое дело. Я и сама не избежала их благостного влияния и удалилась к себе, мечтая поскорее забраться в уютную постель.

Меня разбудил вой собак. Он страшно звучал в ночи, напоминая вой голодных волков в лунную ночь. В этих звуках было что-то человеческое, мне казалась знакомой эта тоска, но я не могла найти ей названия.

Меня всю трясло под толстым теплым одеялом, не не от холода, а от охватившего непонятного чувства. Это был страх неизвестности. Что это был за вой? Может быть, он навеян азартом охоты? Они гнались за кроликом? Мне представились раскрытые пасти псов. Стало жаль несчастного зверька, так неосторожно привлекшего их внимание. Или они гнались за человеком? Возможно ли, что кто-то по ошибке забрел на территорию поместья? Я встала, подошла к окну и отодвинула занавес.

Все было покрыто густым туманом, который окутал Холл, как одеялом. Невозможно было ничего разглядеть и даже определить, откуда раздаются эти звуки. Открыв окно, я высунула голову, стараясь увидеть, что происходит внизу.

Внезапно шум прекратился.

С ним ушла надежда понять, где находятся собаки. Я подумала, что они поймали добычу, если действительно охотились. Или прогнали непрошеного гостя. В конце концов, это была их работа, для этого их и держали в доме.

А моей была Кларисса.

Я решила посмотреть, не разбудили ли ее собаки. Конечно, она привыкла к ним, но убедиться не мешало. Я зажгла масляную лампу и взяла жакет.

В коридоре было спокойно. Ковер заглушал шаги, мерцающий свет лампы отражался пляшущими тенями на оклеенных бумажными обоями стенах. У спальни ребенка я остановилась и осторожно повернула ручку. Кларисса сидела в постели, обложив себя подушками со всех сторон. Одеяло прикрывало только ноги. Лицо было смертельно бледным. Она повернулась ко мне:

— Дж… Джессами?

— Это я. Чего ты испугалась?

— Вы слышали их?

— Конечно. Но это ведь только Кастор и Поллукс. Ты же их не боишься?

— Нет, их не боюсь. Но вой был такой страшный. Как Вы думаете, что их побеспокоило?

— Наверное, гнались за кроликом, — ответила я, стараясь вложить в слова уверенность, которой не чувствовала.

— Вы уверены?

Я отрицательно покачала головой:

— Это только догадка, но я думаю, вполне правдоподобная.

— А что, если это не кролик?

— Ну тогда, может быть, барсук.

— А если кто-то другой? Кто-то… гораздо больше? Собаки могут… могут его разорвать?

Она громко зарыдала.

— Господь с тобой, дорогая. Не нужно так переживать. Собаки хорошо обучены, они не сделают ничего, что им не положено. Твой папа меня в этом заверил.

— Их обучал папа.

— Я уверена — он выдрессировал их отлично и может гордиться ими.

— Просто сегодня они выли так… так странно.

— Это из-за тумана. Лорд Вульфберн предупредил меня, что сильный туман искажает звуки.

Я поняла, что смогу убедить ее в этом. Она недоверчиво изучала мое лицо, но если и думала, что я просто хочу ее успокоить, то ошибалась. Наконец, она издала глубокий вздох.

— Пожалуйста, посидите со мной еще раз, пока я не усну, — попросила она с мольбой.

Я улыбнулась:

— Я так и собиралась сделать.

Укрыв ее одеялом, я села на край кровати. На этот раз Кларисса заснула не скоро, ворочалась, металась, время от времени открывала глаза, чтобы убедиться, что я не ушла. В который раз уверившись, что я держу слово, она вдруг сказала:

— Я рада, что Вы приехали, Джессами. Раньше со мной никто не сидел. Они не вставали ночью вообще.

— Почему?

— Думаю, они тоже боялись. Кроме мисс Осборн. А она грозила, что скажет папа, если я подниму шум и не дам ей спать.

Я живо представила себе мою предшественницу, которая и без того возбуждала мое любопытство. Она не была человеком, который мог бы вызвать мою симпатию.

Кларисса больше не разговаривала, но прошло не меньше часа, прежде чем дыхание ее стало ровным и глубоким. Тогда я решила вернуться к себе.

На следующее утро, когда Кларисса вышла в класс, это был уже другой ребенок. Тени под глазами стали еще заметнее, а движения медленнее. Уроки продвигались плохо, дважды мне пришлось направить ее внимание на занятия. К полудню мы обе с облегчением отложили книги.

— Давай проведем день на воздухе, можно сходить на болота, — сказала я. — Мы сегодня плохо спали ночью, а на усталую голову трудно заниматься.

Но нам пришлось остаться в саду. Ажурные платья Клариссы не годились для прогулок по болотным тропинкам, заросшим вереском и колючей травой. Однако мне удалось настоять и остаться на лужайке, а не приближаться к развалинам, чего ей больше всего хотелось. Мне не улыбалось снова столкнуться с угрюмым Уилкинсом, кроме того, я боялась, что груда камней только усилит ее беспокойство.

День был тихий и предвещал спокойный вечер. Но Его Высочество сумели испортить настроение. Вернувшись в комнату для занятий, мы увидели на столе только один прибор. Тут же появилась миссис Пендавс и объявила, что я буду обедать с Его Высочеством.

Оставив Клариссу на попечение экономки, я удалилась в свои покои, чтобы переодеться. Это было несложно: одно черное платье предстояло сменить на другое, из тафты, заплести косу и уложить ее узлом на затылке.

Когда я вышла из комнаты, часы били семь — время обеда. Но сначала я хотела заглянуть к Клариссе и убедиться, что все в порядке. К моему облегчению, я застала их с миссис Пендавс удобно расположившимися на диване. Девочка рассказывала ей названия цветов, которые выучила днем.

Они не заметили меня. Я поспешила в столовую, пожелав им в душе доброго вечера и не намереваясь заставлять лорда Вульфберна долго ждать. В этот вечер я приняла твердое решение не поддаваться на провокацию и оставаться приятной и обходительной до конца обеда.

Он уже ждал в столовой, потягивая из бокала кларет. Видно было, что это уже не первый бокал. Но я уже убедилась, что он больше изображал пьяницу, чем был на самом деле, поэтому воздержалась от выводов.

К его чести, на этот раз он был вполне прилично одет: рубашка сверкала чистотой, сюртук и жилет были в полном порядке. Только шейный платок был завязан небрежно, а поза в кресле говорила о глубоком презрении к правилам хорошего тона. Выражение лица тоже не выдавало высоких порывов. Я начинала верить, что эта распущенность въелась в его душу и была уже неотделима от него, как черные полосы под ногтями.

Я подошла к краю стола и остановилась, пытаясь сообразить, должна ли усесться сама или ждать, когда он подвинет для меня стул. Он растянул губы в оскале вместо улыбки и демонстративно посмотрел на часы.

— Надеюсь, Вы извините мое небольшое опоздание, — произнесла я, намереваясь быть вежливой до конца, — мне хотелось убедиться, что Кларисса не скучает.

Он окинул меня снисходительным взглядом:

— Вы сомневаетесь в способностях миссис Пендавс? Уверяю, что она прекрасно справлялась раньше.

— В ее способностях я нисколько не сомневаюсь. Но Кларисса плохо спала ночью, я хотела успокоить саму себя.

— А что же не давало ей спать? — спросил он с ехидством.

— Собаки, их вой.

— Раньше они ее не будили.

— Напротив. Уверена, что они много раз пугали ее и не давали спать.

В его глазах мелькнул испуг, развеяв маску безразличия.

— Почему же я об этом ничего не знаю? — властно проговорил он, выпрямившись в кресле.

Это был не первый случай, когда мне доводилось убедиться в глубине его любви к дочери. В душе он вовсе не был диким и необузданным, каким хотел казаться, но когда он так злобно сверлил меня взглядом, я теряла способность рассуждать здраво.

— У меня создалось впечатление, что из всех гувернанток только мисс Осборн имела достаточно храбрости вставать ночью и заходить к ребенку.

Он изрек ругательство, я сделала вид, что не слышу.

— Набитые дуры! Нужно быть глупцом, вроде меня, чтобы приглашать их сюда да еще позволять оставаться. А что мисс Осборн? Почему она не посвятила меня? — допрашивал он, словно я была виновата.

— Она грозила пожаловаться Вам, если Кларисса вздумает беспокоить ее по ночам. И Ваша дочь… не хотела… не хочет, чтобы Вы знали, как она боится. Эти собаки и меня напугали, немудрено, что девочка такая нервная.

— Не припомню, чтобы я упрекал ее когда-нибудь за страхи.

— Наверное, это так. Извините. Наверное, я пыталась найти для нее оправдание, которого не требовалось.

— Вы правы. Завтра поговорю с ней, успокою. Забыв на мгновение о моем присутствии, он отпил из бокала, задержал вино во рту и, сморщившись, проглотил. Я старалась понять, к чему относилась гримаса — к вину или ко мне.

— Вы собираетесь сесть? — спросил он. — Или мне придется весь вечер задирать голову?

— Конечно нет, милорд. Я выдвинула стул. Он глазами указал на один из графинов, стоявших на столе: «Вина?» Я колебалась, не зная, как поступить.

— Это легкое вино. Мисс Пендавс готовит его сама, — добавил он, уловив причину моего замешательства с такой легкостью, что я почувствовала досаду. Его же эта сцена забавляла.

— Ну, тогда совсем немного.

Он налил желтую жидкость из графина в высокий бокал на длинной ножке. Когда тот был наполнен на две трети, он остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, он пожал плечами и поставил графин на место, заткнув его пробкой.

Вы всегда так воздерживаетесь?

— У меня не было выбора.

Он передал мне бокал. Волчья морда на перстне блеснула на мгновение, из-под манжеты рубашки показались длинные волосы, покрывавшие руки. Взглянув на него, я поняла, что жест был преднамеренным. Он специально старался произвести впечатление. Заметив мой взгляд, он убрал руку.

— Обязательно нужно было ждать, чтобы кто-то предоставил Вам выбор? — спросил он, возвращаясь к прерванной теме.

— В моем положении вряд ли было уместно решать самой.

— Я в Вас разочарован.

— Милорд?

— Ужасно скучная мораль. Можно подумать, что Вы росли в семье сельского пастыря.

— Однако если бы я вела себя иначе, Вы вряд ли доверили мне воспитание дочери.

Он откинулся в кресле, внимательно глядя на меня.

— Но сегодня Вы свободны от обязанностей, не так ли? — хитро подзадоривал он. — Точнее, сегодня вечером Вам предстоит заняться мной.

— Думаю, это не совсем верная оценка ситуации. Он широко улыбнулся:

— Я Вас шокировал, мисс Лейн?

— Ничуть.

— В самом деле? Я думал иначе, но, возможно, я не так проницателен, как мне кажется.

— В этом Вы правы.

— Вам следовало почувствовать себя уязвленной. Как меня уверяют, в Корнуэлле нет ни одной молодой леди, которую не шокировало бы мое поведение. Ни одна мать не хочет отдать за меня свою дочь.

— Создается впечатление, что это доставляет Вам огромное удовольствие.

«Такое же, как ловить меня на удочку», — подумал он.

Обед прошел мирно. Его редкие замечания не были вызывающими, а касались обычных дел, таких, как моя поездка, устройство. Но когда тарелки убрали, он оживился.

— Еще рано, я надеюсь, Вы не собираетесь ложиться спать?

Мне ничего так не хотелось, как лечь спать, но из вежливости я согласилась посидеть еще.

— Прекрасно, — сказал он.

Его черные глаза озорно блеснули, и снова я поняла, что он в точности угадал мои мысли. Если я была права, это свидетельствовало о его полном равнодушии к моим желаниям. Он развалился в кресле, вытянув под столом ноги. Казалось, каждое движение доставляло ему удовольствие, он был в восторге от себя, своей привлекательности, она давала ему чуть ли не физическое наслаждение, хотя он отлично сознавал, что другие могут не разделять его ощущений.

— Окажите мне любезность, мисс Лейн, расскажите о себе, — он произнес это с предельной вежливостью, словно обращался к старому другу за чашкой чая. — Я так мало о Вас знаю, словно Вы совсем чужой человек, а не член семьи.

Каким-то странным образом эта фраза задела меня сильнее, чем прошлые оскорбления.

— Мы не связаны кровными узами, — ответила я, почувствовав, как внутри все натянулось от напряжения.

С тем же успехом можно было промолчать, так как он не обратил никакого внимания на мои слова. Сложив ладони, он выжидательно смотрел поверх пальцев.

— Я жду.

— Мне нечего сказать такого, чего Вы не знаете, милорд.

Одна мысль о том, что придется рассказывать ему о моем детстве, сковывала меня, как обручем. С трудом, но мне удалось почти правдоподобно засмеяться.

— Не могу поверить, что Вас интересуют детали, которые ни для кого не представляют ценности, разве только для меня самой.

Ему, наверное, передалось что-то от моей неловкости, виной которой был он, и он махнул рукой: «Ну, тогда расскажите о чем-нибудь другом».

О Боже! Неужели я еще должна его развлекать, а он будет сидеть, развалясь, и брать на заметку мои слова, чтобы в один прекрасный день обернуть их против меня? Придется его разочаровать. Я умела держать свои суждения при себе. С таким же успехом он мог потребовать снять перед ним платье. Эта мысль заставила меня покраснеть.

— Вы любите театр? — спросил он, видя, что я не намерена пускаться в рассуждения.

— Я не была в театре, хотя читала много пьес.

— Оперу? Симфонические концерты?

— Не приходилось слышать ничего такого, что заслуживало бы обсуждения.

— Ну, мисс Лейн, Вы неинтересная собеседница.

— Не привыкла произносить речи. К тому же не хочу утомлять Вас. Думаю, мне лучше пойти спать.

Он встрепенулся:

— Я Вас не отпускал.

— Извините, милорд, мне показалось…

— Вы здесь не затем, чтобы вообразить, чего нет. Должен ли я считать, что Вы пуститесь наутек всякий раз, когда Вам случится услышать что-то, что придется не по вкусу?

— Разумеется нет, милорд.

— Будем надеяться, это не в Ваших интересах, ибо я все равно Вас найду и договорю то, о чем хотел сказать, где бы Вы ни укрылись.

— В будущем не позволю себе выйти из комнаты без разрешения.

Вспомнив, что в этот вечер я обещала себе не вызывать его гнев, я смиренно сложила руки на коленях и опустила глаза. В этой позе я ждала, что же он скажет дальше.

— Боже Праведный! — воскликнул он. — Я не считал Вас безгрешной, но никогда бы не подумал, что Вы можете так тушеваться и позволять вить из себя веревки. Или я ошибаюсь, эти качества водились за Вами всегда?

— Я этого не замечала.

Он допил свой кларет и с силой обрушил свой бокал на стол.

— Но ведь Вы же сидите за моим столом, покорно опустив глаза и благочестиво сложив руки, как послушная гимназистка. Одеваетесь во все черное — этот цвет Вам не идет — и стягиваете волосы на затылке с таким остервенением, словно хотите избавиться от молодости и женственности, считая их величайшим грехом. Все, что осталось от того ребенка, которого я встретил в доме, — это короткие временные вспышки прежнего непокорного характера, но скоро и от них ничего не останется.

Я чуть не задохнулась от негодования.

— Как Вы смеете?! Что Вы себе позволяете?!

— Это мой дом, здесь я могу позволить себе почти все.

Вся надежда на то, что мне удастся сохранить спокойный тон до конца вечера, исчезла.

— Вы не понимаете хороших манер! — взорвалась я. — Но если Вашу грубость я вынуждена терпеть, то нападки на меня лично терпеть не собираюсь.

— Я только говорю правду — то, что вижу.

— Что Вы знаете обо мне? О какой правде Вы говорите? Вы ничего не знаете и не имеете права судить обо мне. Особенно о моей одежде, которую я не выбирала.

— Вы хотите, чтобы я поверил, что Вы не имели возможности заказывать себе платья?

— Вы угадали. Леди Вульфберн самолично заказала траурную одежду для всех нас. А так как мне предстояла работа гувернантки, она не сочла нужным выбрать для меня менее мрачные тона.

— А Вы пытались протестовать? Или благодарность за милосердие брата вынуждает Вас к безоговорочному повиновению?

— На мою долю выпало так немного милосердия в Вульфбернхаус, что я свободна от обязательств. Кроме того о Вашем брате я могу сказать только, что он был весьма глуп и распустил жену и дочерей из-за нежелания заниматься ими — так ему было спокойнее.

Выпалив эту тираду, я поняла, что он сумел все же вытянуть из меня признание, и покраснела. Лорд Вульфберн расхохотался, но не зло, как раньше, а веселым смехом. Я еще не видела его таким счастливым.

— Бедный Генри! Он был бы уязвлен, услышав, как низко оценили его щедроты.

— Вы не имели права провоцировать меня, — пробормотала я, не в силах поднять глаза. — Если бы Вы вели себя корректно, я бы не сделала этого признания.

— Но Вы его сделали, — возразил он. — Эгоистичный и неумный. Так примерно Вы его охарактеризовали, только в других выражениях? Хотите взять свои слова назад?

Я наконец осмелилась оторвать взгляд от скатерти. Было видно, что его ничуть не задел нелестный отзыв о брате. Напротив, казалось, что он доволен: повеселел, выглядел моложе и мягче, словно все его заботы исчезли.

Могло ли быть, что именно этого он от меня и ждал?

В тот же момент я поняла — ему неважно было, что я скажу, а просто нужно было отвлечься от мрачных мыслей. Он наблюдал за мной, как зверь за добычей, забавляясь игрой и своей властью. Во мне закипало негодование.

— Это жестоко и не вызвано необходимостью, милорд. Я действительно не испытывала любви к Вашему брату и его семейству, но не собиралась поверять Вам свои чувства.

— Не вижу причины, почему бы Вам не поделиться со мной. В конце концов, во мне Вы встретите больше понимания в этом вопросе, чем в ком-нибудь другом. Я полностью разделяю Ваше мнение. Так, значит, этот траур — просто дань приличию?

— Считайте, как Вам угодно.

— Это не ответ.

Я подумала, что, если уклонюсь от ответа, он снова начнет свои нападки. Поэтому я сказала:

— Если бы у меня был выбор, я бы не соблюдала приличий. Уж лучше вызвать осуждение, чем проявлять лицемерие.

— Будьте осторожны, мисс Лейн, а то общество отвергнет Вас так же, как меня.

— Сначала этому обществу придется принять меня в свой круг.

Он вопросительно поднял брови. Казалось, из всего семейства он один относился ко мне с должным уважением, несмотря на его нападки. Это могло бы служить утешением, но вместо этого усиливало чувство неловкости. Я с радостью вернулась бы к той незначительной роли, которая была мне предназначена. К счастью, у меня возникла идея, которая отвлекла от неприятных мыслей и позволила переключить разговор на другую тему.

— Я хотела просить об услуге, лорд Вульфберн. Дело в том, что Клариссе нужны платья попроще для прогулок по болотам. Не могли бы Вы заказать их для нее?

— Я доверяю Вам заняться этим делом. Обратитесь к миссис Пендавс, дайте ей распоряжения. Считайте, что Вы получили неограниченные полномочия.

— Большие, чем у Вас?

— Боюсь, даже если я захочу возразить, Вы все равно сделаете по-своему.

— Ошибаетесь.

— Да? У меня сложилось впечатление, что Вы задались целью спасти мою дочь, — он сделал паузу. — И вернуть меня себе самому, снова сделать из меня покорного ягненка.

Я подавила протест. Что касалось Клариссы, он был абсолютно прав, но вторая заявка ни в какие ворота не лезла.

— Вы мне приписываете слишком большую смелость. Я не собиралась превышать свои полномочия и распространять свое влияние на взрослых членов семьи. Кроме того, ягненком Вы никогда не были.

— Был. Наивным, неинтересным и ужасно скучным.

— Чепуха. Вы были…

Я осеклась, поняв, что он меня провоцирует. Он поднялся и стал изучать свое отражение.

— Как? Вы не хотите похвалить меня? Разве я был не красив? И никакого признания моему героизму? Разве я не спас Вас?

— Время, когда Вас было за что хвалить, давно прошло. И если Вы собираетесь вытягивать из меня признания целый вечер, я уйду без Вашего разрешения.

Я встала, чтобы удалиться. Он выронил нож.

— Пожалуйста, останьтесь!

В голосе не было насмешки, только отчаяние. Я снова почувствовала, как остро он нуждается в поддержке и что ему необходимо отвлечься.

— Должна ли я понять, что Вы будете обращаться со мной более обходительно?

Он утвердительно кивнул, выпрямился в кресле и принял позу раскаявшегося подростка. Только настороженный взгляд предупреждал, что верить ему до конца не следует. Я устало села на свое место.

— О чем мы будем беседовать? — спросил он. — Если Вы обещаете не быть очень нудной, я позволю Вам говорить о чем угодно.

— Есть два дела, которые меня беспокоят.

Я не спускала глаз с его лица, чтобы снова не попасть впросак.

— Что это за дела?

— Первое касается моей предшественницы, мисс Осборн. Не могло случиться так, что с ней произошел несчастный случай?

К моему облегчению, его лицо не изменилось, хотя взгляд сделался серьезнее.

— Не думаю, — ответил он, — уже месяц, как она ушла. Если бы случилось что-то плохое, мы бы узнали.

— Но станционный смотритель был уверен, что на станции она не появлялась.

Он пожал плечами.

— Могла уехать из Лискарда, если вообще уехала поездом. Может быть, встретила кого-нибудь из фермеров и попросила подвезти ее в Бодмин.

— Но она Вас не уведомила об отъезде.

— Я с самого начала предупредил ее, что буду очень недоволен, если она захочет уехать без особо важной на то причины.

— Тем не менее мне кажется странным, что она не взяла вещи.

— Полно, мисс Лейн. Не хотите ли сказать, что я выступил в роли коварного убийцы и спрятал ее труп?

— Этого я не имела в виду.

— Мудро с Вашей стороны. Ведь если я догадался спрятать труп, то уж наверняка придумал бы, как избавиться от одежды. Можете считать меня убийцей, если Вам нравится, но я решительно против, чтобы меня называли дураком.

— Я и не собиралась. Но согласитесь, что ее поведение может показаться странным.

— Снова должен Вас разочаровать. Не одна из гувернанток Клариссы убегала отсюда тайно, без всякого объявления. Опасаясь этого, миссис Пендавс спрятала чемодан мисс Осборн на чердаке. Ей пришлось бы посвятить кого-то из прислуги в свои намерения, чтобы забрать вещи. Но она предпочла этого не делать.

— Так вот почему мой чемодан так быстро исчез, — я попыталась улыбнуться, но не смогла.

— И вот почему последние гувернантки моей дочери получают роскошные апартаменты и отличное обслуживание.

— Ваша миссис Пендавс — хитрая женщина.

— Но намерения у нее хорошие, Вы не станете этого отрицать. Что касается чокнутой мисс Осборн, думаю, она пришлет за вещами, как только осмелится написать. Вас устраивает мое объяснение?

Я кивнула:

— Видимо, у меня воображение богаче, чем я предполагала.

— Вульфбернхолл способен разбудить воображение, — ответил он мрачно. По его лицу пробежала тень, но он отогнал свои мысли и вернулся к разговору. — Что еще беспокоит Вас? Вы упоминали два дела.

— Боюсь показаться самонадеянной.

— Прекрасно. Если Вы правы, то будете обязательно поставлены на место, — он снова повеселел.

— Это насчет овцы…

Он напрягся, но я продолжала:

— Вы были расстроены, что я не сразу передала известие. Конечно, меня это не должно касаться, но я хотела бы знать, не грозит ли мне опасность.

— Вы совершенно правы — Вас это не касается. Он взял бокал и начал вертеть его в руке. Красное вино грозило выплеснуться на скатерть. Он, казалось, ничего не замечал, поглощенный своими мыслями. Я смотрела на него молча, не решаясь заговорить вновь. Наконец, он поставил бокал.

— Если бы была опасность, я первый Вас предупредил. Но, чтобы у Вас не возникли ненужные подозрения, я объясню.

Он отбросил со лба прядь темных волос, открыв две глубокие складки, прорезавшие лоб.

— Уже много лет в округе исчезают овцы. Часто их останки находят вблизи Вульфбернхолла, и жители обвиняют моих собак. Это обвинение нелепо, но я предпочитаю платить убытки, чем в одно прекрасное утро найти собак отравленными.

— Кто-то может осмелиться на это?

Он вздохнул:

— Вполне. Овцы нужны людям, это их средство существования.

— Но кто же их на самом деле убивает?

Он усмехнулся, уловив в моем голосе возмущение несправедливыми притязаниями местных фермеров.

— Будьте осторожны, мисс Лейн, нужно хорошо знать, кого Вы защищаете. Я не стою Ваших усилий. Что касается разгадки, она проста — дикие собаки. Думаю, что в свое время тайна раскроется.

— А Вы уверены, что это не Кастор и не Поллукс?

— Так же твердо, как то, что это сделал не я. В них я уверен даже больше, чем в себе, — они не пьют. У Вас есть еще вопросы?

— Нет, по крайней мере, в данный момент.

— А-а! Буду с нетерпением ждать, когда появятся другие. В нашей повседневной жизни Ваш живой ум отыщет много загадок. Меня лично часто обвиняют в том, что мне все всегда ясно и я не задаю вопросов.

— Несомненно, это Ваша тактика.

— А в чем Вы можете меня обвинить?

— Только в том, что Вам нравится смущать людей. Или я ошибаюсь?

Его глаза сузились.

— Интересно, мисс Лейн, Вы всегда так проницательны? С Вами придется быть начеку.

— Мне тоже. Ибо из нас двоих нападающая сторона — Вы, а я только защищаюсь.

— Вы недооцениваете своих способностей.

— Напротив, атаковывать я не умею. Вот защищаться — научилась.

— Значит, пощады просить не будете?

— Если и буду, то не получу. Он криво усмехнулся.