Тайна куртизанки

Глава 31

Карета ждала их у обочины. Грей придерживал дверцу, и Гальба нежно помог Анник подняться.

– Люди на местах?

Грей вошел следом, карета тронулась, и он быстро открыл панель в обшивке. Вынул оружие, проверил, вернул назад, проделал то же самое с другой стороны. Наемная карета была очень хорошо снабжена оружием. Анник чувствовала, что еще один пистолет у него в кармане сюртука.

– Уилл на ногах с пяти часов. Он утверждает, что мы надежно прикрыты.

Все противоположное сиденье Гальба заполнил своим большим квадратным телом. Его нельзя было назвать толстым, он просто из тех, кто занимает много места, как старое дерево. У него тоже был в кармане собственный маленький пистолет.

– Да, было смешно. – Грей изучал улицу справа от кареты, Гальба наблюдал задругой стороной. – Анник выглядела совсем не так.

– Римз – болван.

– Что бы ни случилось, Каммингс живьем сдерет шкуру с Римза за то, что тот выставил его глупцом перед Анник. Почему ты сказала, что предатель в конторе Римза?

Она вздрогнула. Грей не только ее любовник, но также глава подразделения и начальник многих шпионов. Сейчас она должна решить, что даст британцам. Какова мера предательства? Что считать мелким, а что большим? Она заходит в грязную воду, глубже и глубже.

– Его светлость не прав в одном. Это не Вобан имел дело с предателем в вашей военной разведке, а Леблан. Наш шпион сидит в офисе Римза. Его завербовали исключительно за деньги, Франция три года платила ему. Мы положили на его счет сотни и сотни фунтов. Его зовут Фредерик Тиллмен.

Грей стукнул кулаком по сиденью.

– Это он! Тиллмен. Мы вычислили ублюдка! Шурин Римза, его заместитель. Это дискредитирует полковника.

Гальба улыбнулся. Они были очень довольны. Она продала им небольшой секрет за немного безопасности. И не чувствовала восторга.

Это началось. Не с драматического решения отдать им планы Альбиона. С имени хищной маленькой и жадной ласки. Британцы теперь будут выкупать у нее под разными предлогами секрет за секретом, пока она полностью не окажется в их руках. Анник знала, как это делается. Она не пара этим людям ни по решительности, ни по уму.

Грею понадобился один взгляд, чтобы понять ее состояние.

– Это не первый шаг, Анник. Ты точно знаешь, что делаешь.

Она почувствовала себя лучше. Тиллмен в парижском досье Фуше был отмечен как ненадежный, бесполезный шпион. При необходимости любой французский агент мог назвать его имя.

– Ваш месье Тиллмен – худший тип предателя. Он работает только за деньга. Он продает нам британские секреты, затем продает французские секреты Романовым и секреты всех – Габсбургам. Он предает всех хозяев. Я не могу дать вам никаких доказательств. У меня в голове только имя.

– Доказательства я получу. Теперь, когда у меня есть имя, будут и доказательства.

Грей обнял ее. Не прикосновение любовника, а дружеская поддержка товарища перед боем. Все это время он смотрел в окно, проверяя каждый угол, словно это действительно поездка на поле битвы.

Гальба тоже изучал улицу.

– Нас пока не преследуют. Роберт, твое мнение, осмелится ли Камминге бросить мне прямой вызов? С ним были двенадцать человек в форме. Он политик весьма осторожный, но сейчас хорошо владеет ситуацией. Попытается ли он взять ее силой? Мы готовы к любым возможностям, кроме этой.

Они проехали еще одну улицу. Грею хватило времени подумать.

– Он собирался. Иначе бы не взял с собой целый отряд морских пехотинцев. Но потом изменил свое мнение, когда Анник бросила ему маленькую гранату. Он не может рисковать, ставя на плохого игрока. Кроме того, он боится, что я пристрелю его.

– Ты можешь?

Грей не потрудился ответить.

Вскоре они подъехали к церкви, старой, маленькой, стиснутой домами, с названием «Сент-Одран» на воротах.

– Мы действительно собираемся в церковь?

Они так говорили, но Анник не приняла это всерьез.

– Соприкосновение с учрежденной религией не оставляет внешних шрамов, – ответил Гальба, беря шляпу.

Она пошла между двумя вооруженными до зубов мужчинами к дверям церкви и почти сразу увидела Эйдриана. Он был в задних рядах и выглядел уличным котом, приглашенным на чай.

– Вы убьете меня своими загадками, – прошептала она Грею.

– Выгляди благоговейной, – посоветовал он.

После чего оставил ее рядом с Гальба и куда-то ушел. Но Анник спиной чувствовала его бдительный взгляд.

Едва они вошли в церковь, Гальба превратился в успешного городского торговца, немного хитрого, как лиса, но своего человека в этом собрании мелких буржуа. Он стал гордым дедом, ведущим в церковь красивую молодую внучку.

Итак, она играла красивую молодую внучку и держала английский молитвенник, который он протянул ей. Поискав в своей памяти, Анник заключила, что впервые присутствует на церковной службе. Она, как все прихожане, вставала, садилась, преклоняла колени, пытаясь связать это с тем, что происходило за стенами церкви, и терялась в догадках.

Пока священник что-то долго говорил, Анник медленно листала молитвенник и запоминала текст. Никогда ведь не знаешь, что может пригодиться. Гальба невозмутимо высидел долгую непонятную службу, пока все не встали, не спели и не потянулись к выходу. Несколько минут спустя в маленькой церкви уже не было никого, кроме них.

Попрощавшись у двери с прихожанами, священник вернулся к ним.

– Мистер Гальба, мистер Грей, – поприветствовал он и взял Анник за руку.

– Это мисс Джонс, – сказал Гальба.

Что за имена выбирает британская разведка!.. Иногда ее поражало своеобразное чувство юмора этих шпионов. Священник ласково улыбнулся ей:

– Я совершал бракосочетание вашей матери. Как я понимаю, вы хотите посмотреть записи. Они в ризнице. Следуйте за мной.

Анник шла как в тумане. Значит, Маман вышла за кого-то замуж? Ее удивил не сам факт, а то, что это произошло в Англии. Но ее мать совершила много интересного в своей жизни, так что все возможно, даже в Англии.

Ризница оказалась маленькой комнатой, заставленной шкафами с выдвижными ящиками. На столе лежала большая раскрытая книга.

– Мистер Гальба сказал мне, что ваша мать недавно умерла. Позвольте выразить мои соболезнования. Я хорошо ее помню, хотя она не была одной из моих постоянных прихожанок. Очень красивая молодая дама. Кстати, вы на нее похожи. Вот запись. – Он указал на строку.

При тусклом свете из ромбовидного окна Анник увидела, что «октября 3, 1781, Люсиль Алисия Гриффит сочеталась браком с Питером Даффидом Джонсом». На свете не так много Люсиль Алисий. Похоже, Маман действительно вышла за кого-то замуж.

– Крещение. – Священник перевернул огромную страницу и провел указательным пальцем по строчкам. – Здесь. Вот это. – Слегка выцветшая запись мелким аккуратным почерком: Анна Кэтрин Джонс.

Ее окрестили. Как странно. Гальба отвел священника в сторону и заговорил с ним.

– Ты признаешь это оригиналом? – спросил Грей.

– Что?

Анник не думала об этом, она вела пальцами по странице. Гладкость под кончиками пальцев свидетельствовала, что чернила не повреждены. Никакой предательской шероховатости. Цвета поблекли от времени, но везде одинаковы. Переплет не тронут. По запаху – старый.

– Все настоящее. Я не понимаю.

– Не подделка. Не замена. Ты признаешь это подлинным? – Анник кивнула.

– Ребенком я была в Англии. Я помню это где-то на грани воспоминаний. Но я не знаю, что родилась тут, в Лондоне. Почему я должна была родиться в Англии?

– Мы все где-то родились. Пойдем отсюда.

Снаружи дожидался Эйдриан, прислонившись к стене, наблюдая за всем бесстрастным и плотоядным взглядом ястреба. Он сказал несколько слов Грею.

– Драка во дворе церкви, – сообщил им Гальба, когда они сели в карету.

Возвращались другим путем. Гальба держал пистолет на коленях. Грей положил свой рядом на сиденье. Анник ощущала присутствие людей на улице, сопровождающих карету с двух сторон, защищавших ее. Она чувствовала, как прибой уносит ее в океан событий, которых она не понимала.

Микс-стрит была свободна от шпионов. По лестнице ее проводили в дом люди с серьезными лицами, а также Дойл, выглядевший дружелюбным и расслабленным. Анник, поглощенная собственными мыслями, даже не заметила, что возвращается в свою тюрьму.

Пока Джайлс отпирал дверь, ведущую во внутреннюю часть дома, она сказала то, что занимало ее всю дорогу из церкви:

– Питер Даффид Джонс. Кто-нибудь сообщил ему, что моя мать умерла?

Ей ответил Гальба:

– Он тоже умер, Анник. Питер Джонс был твоим отцом.

Невозможно представить, чтобы они не знали. Это всем известно.

– Моим отцом был Жан-Пьер Жано, его также звали Пьер Лалюмьер. Он был героем революции. Его повесили в Лионе вместе с другими лидерами восстания, когда мне было четыре года.

– Пьер Лалюмьер и Питер Джонс – один и тот же человек. Он из Уэльса. Постой минуту. Я тебя пока разоружу.

Анник подняла рукав, чтобы Грей мог отстегнуть ножны.

– Это не имеет смысла. Мой отец – баск… или, возможно, гасконец. Вы говорите, мой отец из Уэльса? Почему он должен быть валлийцем? Я никогда в жизни не знала ни одного валлийца. Это просто глупость.

– Я валлиец, – сказал Гальба. – Идемте наверх.

– Меня это не удивляет. Полагаю, их много в Англии, они соседи. Но зачем валлийцу жить во Франции? Почему он должен притворяться французом? – Она уже поднималась по лестнице, когда ей пришла в голову следующая мысль. Анник остановилась. – Если это правда, то я законнорожденная.

Она положила руку на стену, чтобы убедиться, что в жизни осталось нечто прочное, заслуживающее доверия. Грей ждал рядом, во взгляде его сквозила тень насмешки.

– Это имеет для тебя значение?

– Не думаю. – Она прислушалась к себе и не заметила никакой разницы. – Просто до сих пор я об этом не задумывалась. – Анник поднялась еще на пару ступенек. – В таком случае у меня есть настоящее имя… Джонс… Это имя? Ни одного человека на земле по-настоящему не зовут Джонс. Это нелепо.

Они вошли в большую светлую комнату с пятью высокими окнами и с видом на улицу сквозь белые шторы. Анник еще не была здесь. Камин, широкие кожаные кресла, на стене коллекция холодного оружия, книжные полки с книгами. Овальный дубовый стол был пуст, за исключением стопки папок. Она чувствовала запах кофе, табака, кожи. Домашние запахи.

– Джонс – совершенно обычное валлийское имя, – сказал Гальба.

Следом за ними в комнату вошел Джайлс с подносом. Он передал чашку кофе Гальба, который взял ее, предложил Грею, который отказался, и поставил чашку на стол рядом с ней, не спрашивая. Какие они хитрые, эти англичане!..

– Значит, я наполовину валлийка?

– Нет, вы полностью валлийка, – ответил Гальба. – Ваша мать родилась в Арбердэре.

Память выдала карту. Арбердэр был в Уэльсе.

– Тогда настоящая фамилия Маман не Гриффит, верно?

– Гриффит.

– Но это ужасная фамилия. Ее невозможно произнести. Неудивительно, что она назвалась Вильерс, звучит лучше. По крайней мере, Гриффит не так смехотворно, как Джонс.

Она с утра еще не ела и не пила кофе, голова у нее кружилась. За короткое время она сделала много неприятных открытий, к которым не была готова.

– Вы говорите, что фамилия моей матери Гриффит и она была валлийкой. То есть во мне нет ни капли французской крови?.. – Никто ей не ответил. – Когда я была совсем ребенком, мы говорили по-английски. Маман звала меня Анни Кэйт, до того как стала называть Анник. Я забыла.

У них такие серьезные лица. Все это правда, а не хитрая выдумка. Она помнила язык, на котором шептались мать с отцом, когда были наедине. Если б она усерднее вспоминала, то поняла бы, что это уэльский.

– Я валлийка… Я стала просто нелепой.

– Ты должна узнать остальное. – Грей подошел к столу и подвинул в ее сторону папки. У всех на обложке широкая красная полоса, без сомнения, что-то означавшая. – Я только вчера это увидел. До сих пор не знал.

Сверху лежала папка со множеством псевдонимов, некоторые ей знакомы. Были там Пьер Лалюмьер и Жан-Пьер Жано, но первым стояло имя Питер Джонс.

«Питер Джонс… сын Кэтрин и Оуэна Джонс… Университет Кембриджа… Завербован в разведку… Ранг 7… Благодарность и повышение в звании… Назначен в Ним… Шеф промежуточной базы… Лион… Статус – независимый агент… Благодарность… Ранг 11… Благодарность… Благодарность и повышение в звании (посмертно)…»

Досье агента британской разведки, урожденного Питера Джонса, взявшего имя Пьера Лалюмьера. Он был независимым агентом 17-го ранга, когда умер. Его пенсия назначена его жене Люсиль Джонс.

Сотни страниц досье, старые документы с подлинным запахом. Его политические отчеты. Тайные общества. Политические клубы. Пьер Лалюмьер, которого так почитали во Франции, что его имя знал каждый школьник, был англичанином и британским шпионом.

Следующим было досье матери. Толстая папка.

«Люсиль Алисия Гриффит… дочь Анны и Энсона Гриффит. Родилась в Арбердэре, Уэльс… Завербована в разведку…»

Страница за страницей. Политические донесения Маман из Парижа. Секреты Австрии и России из Вены. Подробности совершенно секретных документов тайной полиции Фуше.

Самые ранние донесения, написанные рукой матери, относились ко времени террора. Заметки наверху, написанные уже другим почерком, сообщали, что Маман вытащила из мясорубки революционного совета триста мужчин и женщин. Как много спасено жизней!.. Невиновные или виновные отчасти, никто из этих людей не заслуживал казни. Анник не знала, что это сделала ее мать.

Смерь Люсиль Алисии Джонс была отмечена на левой стороне папки свежими чернилами. На день смерти она имела 20-й ранг и была независимым агентом. Ее пенсия назначена дочери, Анне Кэтрин Джонс.

Она не хотела заглядывать в оставшуюся папку. Ее собственную, очень толстую. В ней все: письма, которые она писала матери, ее донесения, шпионская жизнь. Как много секретов она передала матери, не интересуясь, куда они попадают. Теперь она знала: Франция получала только остатки. Лучшее шло британцам, все эти годы.

– Ты убедилась, что это не подделка? – сказал Грей, когда она закончила чтение и закрыла папку.

– Все подлинное. – Анник смотрела на книгу, стоявшую на полке, но если бы ее спросили, что это такое, она бы не смогла ответить. – Маман была выдающейся. Никто из французских агентов так глубоко не внедрялся в британскую разведку. Она имела доступ ко всему, моя Маман.

– Она была уникальной, – сказал Гальба.

– За годы работы с Вобаном я рассказывала ей все, что мы делали. Теперь я вижу это в папке. Я была такой ловкой, настолько довольной собой, что рассказывала ей все. Рене, Паскаль, Франсуаза… и Сулье. Сулье, который доверял мне секретные послания… Я предала всех. Вобан презирал бы меня за такую глупость.

Анник больше не могла говорить и даже видеть из-за слез. Грей взял у нее папки, заставил встать и прижал к своей груди. Тогда она заплакала. В прошлом ее много раз могли убить. И будь она разумнее, то умерла бы и никогда не оказалась в Англии, в этой комнате, и не увидела бы, как все для нее важное разбивается вдребезги.

В конце концов, Анник оторвалась от Грея, вытерев глаза предплечьем, неуклюже и быстро, как ребенок. Пора думать, а не просто горевать. Хотя, возможно, боль останется навсегда.

– Мне любопытно… – Это было вороньим карканьем. – Мне любопытно, что вы теперь будете со мной делать? За час вы меня уничтожили. Я всю жизнь была предателем. Все, что я делала, было напрасно. Напрасно!..

Грей подвинул ей тарелку.

– Анник, съешь что-нибудь. – Она не шелохнулась. – Если все не имеет значения, то так же не важно, если ты поешь.

Это были кофе и булочки. Он прав. Ничто уже не имеет значения. Поставив локти на стол для поддержки, она выпила кофе и съела почти все булочки. Капитуляция была полной.

– Анник… – Гальба должен был повторить, чтобы она посмотрела на него. – Анник, отчасти я виновник этой несправедливости. Я не вмешался. И очень сожалею.

Этот англичанин слишком для нее сложен.

– Я отпрыск русалки и морского окуня. И они были женаты. Я понятия не имела. Почему мать лгала мне?

– Сначала ты была слишком мала, чтобы вынести подобную тайну. Позже… – Гальба развел руки. – Тут нет прощения. Позже она решила тебе не говорить. Последний раз, когда мы с ней виделись, тебе было двенадцать. Мы яростно спорили на счет этого. Она сказала мне, что ты ребенок, сердце у тебя одно и она не собирается рвать его на части. Думаю, она не рассчитывала, что вы с ней переживете эту войну… Грей, она даже не слушает меня.

– Оставьте ее со мной. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.

– Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет.

Кажется, она стала чем-то иллюзорным. Если она не француженка, то кем она может быть? Вероятно, никем.

– Прошу меня извинить. – Гальба вздохнул. – Анник, ты не мифический отпрыск. Твои родители были прекраснейшими людьми. Мать уважала тебя. Она знала, что когда-нибудь мы будем вместе сидеть в этом доме и говорить о прошлом. – Гальба чего-то ждал.

– Она не знает. Мы должны ей сказать. – Грей обхватил ладонями ее лицо и заставил смотреть на него. – Гальба зовут Энсон Гриффит. Он отец Люсиль Гриффит. Отец твоей матери.

Слова потеряли для нее значение. Наверное, она забыла английский.

– Когда она сможет думать, приведи ее вниз. Она не должна быть в одиночестве.

Грей погладил ее по голове, пропуская волосы сквозь пальцы.

– Через несколько минут с ней все будет в порядке.

– Со мной никогда уже не будет все в порядке.

– Будет, дорогая. Ты невероятно сильная, разве ты не знаешь?