Тайная любовь

Глава 8

Графиня ждала его, но уже не за дверью, а сидя на краю кровати. Когда он приблизился, она поднялась, словно темная тень.

— Вы и в самом деле думаете, что существуют заявки На разработки золотых приисков в тех местах, которые были названы?

— Я был бы крайне удивлен, если бы там оказалась хоть крупица золота. Возможно, там и есть населенные пункты, возможно, даже города или по крайней мере городишки, но не золотые прииски. Впрочем, мы все это проверим.

Он разглядывал ее фигуру среди теней — более плотную тень, и только; она же была полностью поглощена сведениями, именами, названиями и цифрами, упомянутыми Кроули.

— Он дал нам более чем достаточно фактов. Я все их записала. Нам надо доказать, что заявки — фальшивые. Вы знаете название хотя бы одного места, упомянутого им?

— Нет, но в Лондоне кто-нибудь найдется, кто знает или может знать.

— По их словам, эти люди близки к тому, чтобы вступить во вторую фазу своей деятельности, и это означает, что скоро они предъявят свои финансовые бумаги к оплате.

— А мне кажется, они будут ждать, надеясь, что в их сети попадутся новые простачки, доверчивые джентльмены из разных графств, приехавшие в Лондон, чтобы провести здесь сезон.

Последовало молчание. Габриэль явственно ощущал снедавшее ее беспокойство.

— Это существенная победа, что нам удалось получить от него столько сведений и такие важные детали.

— О! В самом деле… — Она подняла на него глаза: — Мистер Деббингтон был великолепен.

Только теперь Алатея поняла, что осталась с Габриэлем одна в совершенно темной, неосвещенной спальне, с огромной кроватью всего в нескольких футах от них.

— И вы тоже оказались весьма… изобретательны.

Его рука обняла ее талию.

— Вам еще не известна мера моей изобретательности, но сейчас я намерен продемонстрировать ее вам.

Он притянул графиню к себе. После слабого сопротивления она позволила ему это, и теперь они стояли совсем близко, их бедра соприкасались, будто она уже принадлежала ему.

— Вам повезло; — прошептала Алатея, задыхаясь. Его губы тронула легкая усмешка:

— Я совершил операцию с блеском.

Он нащупал конец ее вуали, медленно приподнял… Она взволнованно вздохнула. Ее рука поднялась, чтобы снова закрыть лицо, потом помедлила нерешительно… и опустилась. В комнате было так темно, что он никак не мог различить ее черты.

Габриэль наклонил голову, и их губы встретились. Она будто ждала, томилась, готовясь заплатить любую цену, и теперь отдавала ему себя без раздумий.

Но в этой ее капитуляции была сила и отвага. Как и прежде, эта сила захватила его, пленила и держала в своей чарующей власти. Он желал узнать о ней больше. Его пальцы нащупали завязки ее плаща, и минутой позже плащ, соскользнув с плеч, упал к ее ногам.

Одна его рука проскользнула под вуаль и встретила на своем пути корону густых волос, свернутых на затылке тяжелым узлом, — мягкие как шелк, они ласкали его пальцы. Шпильки посыпались на пол, волосы упали на его ладони, на ее плечи, шею… Он взял одну прядь, лаская и разглаживая ее, играя волосами, очарованный их шелковистостью.

Внезапно Габриэль ощутил, как часто и тяжело она дышит. Сжав густые волосы в кулаке, он оттянул ее голову назад, обнажив стройную шею, и скользнул по ней губами. Его пальцы блуждали в массе ее распущенных волос, потом легли на ее груди и прикрыли их.

Крепкие и упругие, под его руками они приподнялись, и от плоти ее пахнуло жаром, будто она только и ждала его прикосновения.

Выпрямившись во весь рост, Габриэль снова нашел ее губы и поцеловал. Она ответила на его поцелуй жадно и страстно. Когда его руки оказались на ее уже готовых к ласкам сосках, она глубоко вздохнула.

Габриэль прижал ее к стене. Ему хотелось тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения, от охватившего его вожделения, с которым он не мог справиться. В последнее время он редко решался соблазнить женщину, не имея представления о том, каковы его намерения в отношении ее. Но теперь чувствовал, что не может не воспользоваться случаем прикоснуться к ней, узнать ее.

Габриэль распустил шнуровку ее корсажа в одно мгновение — пальцы его действовали будто сами по себе. Не давая ей опомниться, он наклонился к ней, стараясь продлить поцелуй. Она затягивала его, как пучина, как омут, играла его чувствами, и вскоре он уже и сам не мог бы сказать, что испытывает. В голове его царил полный хаос, За одно краткое мгновение он полностью лишился воли, перестал думать, отдаваясь потоку жизни, существовал, охваченный никогда еще не испытанным восторгом, и это продолжалось до тех пор, пока он не ощутил горячие упругие груди у своей груди.

Это напомнило ему о том, что главного он еще не достиг.

Если она не позволяла ему видеть ее, он должен был научиться осязать, должен был почувствовать ее обнаженное тело рядом со своим телом, горячую кожу и плоть рядом со своей кожей и плотью.

Он должен был узнать ее.

Выпустив руки графини, он потянулся к ее плечам и мгновенно спустил платье вниз, к бедрам. Стараясь побороть ее колебание, нерешительность, дрожь неуверенности, он снова принялся целовать чуть припухшие губы, и поцелуи его становились все более обжигающими. Платье складками лежало на талии и бедрах, а его руки жадно ласкали грудь, теперь прикрытую только тонким слоем шелка нижней сорочки.

В конце концов Габриэль все же сумел заставить графиню преодолеть нерешительность. Ее руки потянулись к его лицу, и она сама принялась целовать его. Он чувствовал жар ее кожи сквозь тонкий шелк. Его манили эти пленительные округлости, увенчанные сосками, ставшими теперь твердыми, как камешки. Покрывая губы графини ненасытными и бесконечными поцелуями, он с лихорадочной поспешностью расстегивал пуговички ее нижней сорочки.

Никогда в жизни Габриэль не испытывал столь сильного желания, от которого все тело его болело; но больше всего он жаждал полного откровения, полного обладания, хотел насладиться каждым его моментом. Ее груди приводили его в восторг. Упругие, крепкие и полные, они щедро отдавались ласкам его рук. Оторвавшись от ее губ, он принялся покрывать поцелуями шею, ключицы, спускаясь все ниже и ниже к груди.

Это было настоящим пиром плоти.

Она стонала, задыхалась и даже выдохнула его имя, пока он ласкал, целовал и дразнил ее.

Ему казалось, он должен поставить на ней свое клеймо. Хотя он не мог ее видеть, им владело желание обладать ею. Он втянул в рот один сосок, и она вскрикнула. Колени ее подогнулись. Он наклонился над ней, и его возбужденная плоть встретила нежную впадину между ног.

Эта нежность и сладостная податливость женского тела, казалось, обволакивала его всего. Ее руки обвились вокруг его плеч.

Ее духи, соблазнительные, как сам грех, окутывали, словно облако, их обоих.

Габриэль поднял голову и снова встретил эти щедрые губы, уже припухшие от поцелуев, горячие и требовательные.

Она звала и затягивала его в себя, их языки соприкасались, дразня и лаская друг друга. Его руки скользнули ниже, наслаждаясь безупречной гладкостью бедер.

Он уже ни о чем не мог больше думать, когда потянул за складки платья. Его слух не воспринял шуршание шелка, когда платье соскользнуло на пол. Все его чувства были сосредоточены на ней одной.

Она сама была, как горячий упругий податливый шелк, живой и пленительный, и, казалось, вся принадлежала ему.

Ее руки, ноги страстно, чувственно прижимались к нему, обвивали его, не отталкивали, а притягивали еще ближе. Если он когда-нибудь грезил о гуриях, то теперь одна из них была перед ним, в его объятиях, зрелая, готовая исполнить любое его желание, готовая убить его наслаждением и умереть вместе с ним. Габриэль с трудом дышал. Страсть сжимала ему горло и затуманивала мозг.

Его руки проникли под сорочку и властно охватили ягодицы. Ее поцелуи становились все горячее, все сладостнее, все безумнее. У нее был вкус, какой может быть у эликсира богов.

Она приподнялась, обвивая руками его плечи. Его ноги сжали ее ноги. Потом одно его бедро протиснулось между ее ногами. Она что-то пробормотала, но звук замер у нее на губах.

Габриэль усадил ее и крепко прижал к груди. Сделав едва заметное движение, он высвободил ее очаровательные ягодицы и принялся ласкать обеими руками впадину, где соединялись бедра и пах, прежде чем овладеть ею окончательно. Пальцы его нащупали складочки между ее бедрами, потом, чуть переместившись, медленно проникли глубже внутрь тела. Дыхание графини сделалось частым и прерывистым. Их поцелуй становился все отчаяннее по мере того, как его пальцы запутывались в шелковистых завитках ее лона. Он играл с ней, дразнил ее, доставлял ей наслаждение, граничащее со страданием, в то же время ни на секунду не прерывая поцелуя. Потом одна его рука скользнула вверх по ее телу, лаская нежную кожу живота. В то же время другая рука продвинулась вниз, нежно сжимая самое сокровенное место и стараясь найти вход в этот грот любви.

Он почувствовал, что дыхание графини стало прерывистым. Она была влажной, гладкой и горячей. Ее груди напряглись, соприкасаясь с его обнаженной грудью. Габриэль держал ее крепко, а ласкал бережно и нежно, медленно, шаг за шагом подводя к заветной черте.

Он ощущал каждой клеточкой своего тела, что она до сих пор незнакома с такими интимными ласками. Должно быть, ее покойный муж был бесчувственным чурбаном. Теперь она расцвела наконец для него. Горячий нектар обжигал ему пальцы, когда он нашел вход в сладостную пещеру и стал водить пальцем вокруг святилища любви. Потом он отвел руку и принялся ласкать самое чувствительное место, самое сердце ее женственности, теперь влажное и напряженное и столь же жаждущее его ласк, как он жаждал ее.

Она вздрогнула, пальцы впились в его плечи, тело изогнулось и откинулось назад. Он позволил ей прервать поцелуй и дал передохнуть, потом возобновил свои ласки…

Она снова вздрогнула. Он спросил ее без слов, и она его поняла. Одна стройная нога после мгновенного колебания согнулась в колене, обвилась вокруг его ноги, открывая для него доступ.

Но в ней произошла какая-то перемена. Он почувствовал, что теперь она не получала такого наслаждения, как прежде, поэтому стал действовать еще осторожнее и медленнее, стараясь дать ей почувствовать каждое движение его пальца, проникавшего в нее все глубже. Она была обжигающе горячей, и его не удивило, что плоть ее была напряженной и тугой.

По-видимому, любовный опыт графини был ничтожным.

Ее лоно сжималось, как раковина, вокруг его пальца, и в конце концов она попыталась отодвинуться. Ее дыхание обжигало его. Он повернул голову, нашел податливые губы и принялся целовать — нежно, медленно.

Когда он убрал свой палец, то почувствовал, что ее тело требует большего. Он и пытался дать это ей, обуздывая свои импульсы, хотя тело его желало полной близости с ней. Габриэль был слишком опытным любовником, чтобы не понимать, что будет для нее лучше. Продолжая успокаивать графиню поцелуями, отвлекая и возбуждая одновременно, он решил показать ей самые вершины своего мастерства.

Когда графиня оторвалась от него и все тело ее затрепетало, он почувствовал себя победителем, завоевателем, триумфатором, держащим в объятиях заслуженный трофей. Ее долго сдерживаемая страсть омывала его жаром и восторгом, а тихий и нежный стон, жажда окончательного и полного завершения ласк, дуновение неровного дыхания на его щеке, бурное биение сердца, которое он слышал, потому что ее грудь была вплотную прижата к нему, едва ощутимый мускусный аромат, доносившийся до него и теперь исходивший от его пальцев, только что ласкавших сокровенные части ее тела, смешанный с ароматом духов, — все это сводило его с ума и побуждало к действию.

Она была готова принять его, величественная, горделивая, и он был готов на самые отчаянные поступки.

Ему уже ничего не стоило выпустить на свободу истомившееся от желания естество, приподнять ее ногу, убрать пальцы от влажной плоти и позволить себе овладеть ею. Продолжая сжимать ее бедра, он принялся целовать графиню в губы, а потом ринулся в бой.

Она вскрикнула.

Звук, вылетевший из ее уст, зазвенел у него в ушах. Теперь она была вся напряжена как струна.

У него прервалось дыхание, он перестал ее целовать, с трудом пытаясь обрести контроль над собой и своими желаниями. Этого не могло быть — и все же так случилось. Шок сразу прояснил его затуманенное страстью сознание. После секунды, проведенной на грани помешательства, ему удалось наконец выдохнуть вопрос:

— Как?

Он произнес этот вопрос очень тихо, но ее лицо было совсем близко, и она услышала.

— Я…

Ее голос дрожал, и она казалась столь же потрясенной, как и он, хотя, возможно, по другой причине.

Она, задыхаясь, ловила ртом воздух, потом сказала прерывистым шепотом:

— Я была совсем ребенком, когда вышла замуж. А мой муж был много старше меня. Он был старым и больным человеком. Он не мог стать мне настоящим мужем.

Она выпустила его руку, которую до сих пор отчаянно сжимала. Теперь она опиралась о него. Ее дыхание все еще было затруднено.

— Ш-ш. Тише.

Он нашел ее губы и принялся нежно целовать их, стараясь успокоить, одновременно делая усилие, чтобы разомкнуть объятия. Девочка-жена осталась девственницей? Вне всякого сомнения, произошло именно это. Однако ее нежданная невинность поставила перед ним другой важный вопрос: знала ли она, что он попытается ею овладеть?

Ему потребовалась вся его воля, чтобы собраться с силами и спросить:

— Вы хотите на этом остановиться?

Она долго молчала. Стиснув зубы, он ждал ответа, и все понял, когда она покачала головой и ответила:

— Нет.

Габриэль приложил отчаянные усилия, чтобы достойно принять ее ответ.

— Слава Богу.

— Что?

Он нежно поцеловал ее, потом поднял голову.

— Ни о чем не думайте, просто делайте то, что я скажу. Скоро вы почувствуете себя много лучше.

Ему оставалось только догадываться о том, что чувствует графиня, — он не мог припомнить случая, когда, имел бы дело с девственницей.

Ее напряжение все не спадало — возможно, ей было больно.

Теперь единственным правильным решением было осторожно разомкнуть объятия и перенести ее на постель. Почувствовав, что она колеблется, он нежно поцеловал ее, чуть прикасаясь губами.

— Доверьтесь мне.

Она стала двигаться более уверенно, когда поняла, что его руки поддерживают ее. Отчаянно борясь с желанием вновь погрузиться в нее целиком, он перенес ее на кровать и осторожно, не разжимая объятий, уложил так, что ее бедра находились всего в дюйме от края кровати. Как он и рассчитывал, она слегка успокоилась и расслабилась, почувствовав под собой упругую поверхность. В итоге ему удалось сделать едва заметное движение назад от нее. Он склонился над ней, перенеся тяжесть своего тела на локти, которыми опирался на кровать. Все еще не позволяя себе сделать движения бедрами, Габриэль нашел в темноте ее лицо и нежно отвел прядь волос, упавших на щеку, легких, как паутинка. Вуаль он оставил на месте.

Наступит день, когда она сама поднимет ее и покажет ему свое лицо.

Наклонившись, Габриэль поцеловал ее, потом согнул ноги в коленях и сделал новую попытку проникнуть в нее, наполнить ее больше, чем в первый раз. Он услышал судорожный вздох, и снова тело ее напряглось. Он сделал движение назад, потом вперед и повторил его несколько раз. Его движения были размеренными и неторопливыми. Этот ритм он сохранял до тех пор, пока ее мышцы не расслабились окончательно. Теперь ноги графини легли свободно, пальцы перестали цепляться за его рукава, и все тело раскрылось для него и приняло его. Она начала двигаться ритмично, как и он, в том же темпе.

Довольный своим успехом, Габриэль слегка отклонился назад.

— Не шевелитесь. Просто ждите.

Обернувшись, он протянул руку и, дотянувшись до ее башмаков, снял их, затем провел рукой по длинным ногам снизу вверх, нащупал подвязки и также снял их вместе с чулками.

Сделав движение плечами, Габриэль сбросил сюртук и швырнул его туда, где в полумраке вырисовывался стул. Следом полетели жилет и рубашка, за ним башмаки и штаны.

Лампы в гостиной погасли. Мрак стал полным.

Габриэль не мог ее видеть, но мог осязать, слышать, чувствовать.

— Что?

Он потянулся к ней, его руки заскользили по ее телу.

— Доверьтесь мне.

Пристроившись на кровати рядом с ней, поворачивая и приподнимая ее, он заставил графиню подвинуться.

Она глубоко вздохнула, когда его тело снова нависло над ней, и с отчаянной силой вцепилась в покрывало. Тут же он оказался поверх нее. Его бедра оказалась между ее широко раздвинутыми ногами. Он снова вторгся в ее тело и склонил к ней голову. Ее дрожащие пальцы нащупали в темноте его лицо, и их губы слились в страстном поцелуе. Она предлагала ему себя с готовностью, добровольно.

Габриэль принял ее всю, и так, качаясь на волнах страсти и нежности, они принадлежали друг другу, пока наконец он не почувствовал, что его вторжение больше не причиняет ей боли. Их полное слияние свершилось. Он заставил ее развести бедра еще шире и подтянуть колени выше.

Потом ее пальцы робко дотронулись до его груди, нежные, как крылья бабочки. Габриэль прикусил губу, стараясь не дать воли своим бурным чувствам. Под ее пальцами его мускулы перекатывались и подергивались, а она продолжала нежно водить ими по его груди, шее, бокам.

Подавив готовый вырваться вздох, он глубже вошел в нее.

Тут же ее ноги сомкнулись вокруг его бедер.

— И что теперь?

Она не могла видеть его улыбки.

— Теперь мы совершим этот полет вместе.

Так и случилось.

Габриэль намеренно сделал все, чтобы в комнате царила полная тьма, понимая: так ей будет легче расслабиться. Он создал наилучшую атмосферу, способствовавшую тому, чтобы ее чувственность раскрылась полностью. То, что они занимались любовью в полной темноте, только обостряло осязание и слух. Это был новый и совершенно ни на что прежнее не похожий опыт и для него — любить женщину вслепую, не видя ее.

Тем не менее он ощущал каждый дюйм ее тела, каждую тончайшую складочку ее почти невесомой нижней сорочки, а под ней нежнейшую кожу, слышал каждый ее легчайший вздох. Все его существо было настроено на нее — на ее стон, на ее дыхание. Он знал и помнил аромат духов графини, но с ним смешивался ее собственный ни с чем не сравнимый и неповторимый аромат. В его объятиях, в полной темноте она стала для него воплощением всех женщин, поистине той единственной, о которой он мог только мечтать. Она была символом чувственной радости и чувственного безумия и в то же время оставалась для него тайной, а тайна всегда означала вызов.

Никогда прежде он не испытывал ничего подобного ни с одной женщиной. Она была создана для него. Их тела слились в единое целое, и это единение все больше и больше убеждало его в этом. Вместе они достигали самых высоких пиков. Графиня льнула к нему, задыхаясь от желания, расслаблялась, обессиленная, но тотчас же была готова взмыть снова к высочайшим вершинам наслаждения. Она побуждала его к новым и новым подвигам и радостно манила в свою сладостную глубину, в чувственный вихрь своего тела. Это был настоящий ураган страсти и щедрости.

Он требовал, и она охотно давала — в этом было нечто дикое и бездумное, бесшабашное, полная капитуляция без опасений, бескорыстная и всепоглощающая любовь.

Она дарила ему радость, восторг и невообразимое наслаждение. Когда наконец они оба обессилели, Габриэль впервые в жизни почувствовал, что побывал за пределами этого мира.

И он помнил о том, что был у нее первым.

Секундой позже, все еще слитый с ней воедино, он подумал, что будет ее единственным любовником.

Прижимая графиню к себе, ощущая нежность ее тела, он закрыл глаза и отдался этому чувству.

Медленно, постепенно Алатея возвращалась к реальности, а ее затуманенные мысли обретали обычную четкость. Первое, что она почувствовала, — это слезы, струящиеся по ее щекам. То не были слезы сожаления, но слезы радости, слишком глубокой, слишком сильной, чтобы выразить эту радость словами.

Так вот оно — таинство отношений между мужчиной и женщиной.

Эта мысль вызвала у нее головокружительный восторг, за которым последовало новое чувство благодарности ему за то, что он ввел ее в не изведанный до сих пор мир.

Уголки ее губ приподнялись в невольной улыбке. Она слышала в течение многих лет, что Габриэль был мастером по части чувственных утех. Теперь она была готова присягнуть, что молва не обманывала. Он был нежен, внимателен и сразу понял, что она новичок в деле любви…

Алатея была рада приобретенному опыту, рада тому, что это произошло и свой опыт она приобрела именно с ним.

Он. Все ее чувства были сосредоточены на тяжелом теле, лежавшем поверх нее. Эта тяжесть наполняла ее изнутри.

Внезапно Алатея полностью очнулась. Первой мыслью было, что все происходит не с ней. А может, она сама изменилась, стала другой? Сейчас Алатея держала в объятиях обнаженного мужчину, и их тела были соединены. Больше она уже не сможет забыть, как извивалась в его объятиях, бесстыдная и ненасытная; изменения, происшедшие с ней, необратимы, и к прежнему нет возврата.

Прислушиваясь к себе, Алатея ждала, что ее охватит раскаяние, но ничего подобного не происходило. Она лежала, испытывая восхитительное умиротворение, полная тихой радости, какого-то сияния, о котором прежде не имела ни малейшего понятия. Здесь, с ним для нее была единственная возможность испытать счастье соединения женщины с мужчиной и восторг этого соединения.

Своим поступком она никому не нанесла урона. Никому не было дела до ее личной жизни, и никто никогда не узнает о том, что произошло. Она была приговорена обстоятельствами своей жизни к тому, чтобы остаться и умереть старой девой. Неужели плохо то, что она познала вкус счастья? Этот опыт, эти воспоминания останутся с ней на всю жизнь и всегда будут греть ее.

Хотя Габриэль оказался внутри ее тела прежде, чем она успела сообразить, каковы его намерения, Алатея прекрасно сознавала, что последует, когда сказала ему «да». У нее было достаточно жизненного опыта, и она хорошо знала, что значит принять правильное решение. После этого она никогда ни о чем не сожалела, как никогда не сожалела и о том, что отвернулась от Лондона, от утех светской жизни, отказалась от своего триумфального появления в свете, когда пришла ее пора. Приняв этот опыт, она получила от него наслаждение, испытала радость.

Где-то внутри ее зажурчал смех. Алатея с трудом подавила его и попыталась сделать движение, но не смогла, потому что ее тело было придавлено тяжестью другого мощного тела. Как ни странно, ей нравилось это ощущение тяжести, она не испытывала неудобства, напротив, ей казалось, что так все и должно быть. Ее ноги, все еще переплетенные с его ногами, ослабли, одна ее рука обнимала его плечо, другая лежала на его боку.

Он. Алатея все еще никак не могла осознать этого. В темноте ей виделась всего лишь неясная фигура мужчины, которому она так беспредельно и глубоко доверяла, Алатее и в голову не приходило, что он может причинить ей физическую боль. Она отдала ему себя, и он принял этот дар, ввел ее в новый мир наслаждений, познакомил с неизведанными восторгами, о которых она могла прежде только смутно догадываться.

И все же она знала, кто он. Или все-таки не знала?

Хмурясь, Алатея осторожно дотронулась до его плеча. Его дыхание оставалось спокойным и ровным, и она решила «прогуляться» по его телу, ощутить мощные мускулы, почувствовать его безупречную кожу.

Много лет назад Алатея видела его обнаженный торс, и тогда это зрелище зачаровало ее. Теперь она могла отдаться созерцанию и изучению с полным сознанием того, что делает: она позволила своим рукам блуждать по его телу, стремясь насытиться волшебными ощущениями. Внезапно у нее захватило дух: он был таким теплым и мужественным, таким реальным… Голова закружилась, по телу пробежала волна восторга, и вся она содрогнулась. Ее будто сорвало с якоря и понесло в открытое море, в бездну, в пучину.

Алатея задрожала, беспомощная, бессильная перед своими чувствами. Внезапно все в ней забурлило, как в кипящем котле.

Руперт?

Нет, теперь это был Габриэль.

Она вдруг поняла: во многих отношениях это был хорошо знакомый ей человек, но по-настоящему она его совсем не знала, будто только недавно с ним познакомилась. Она ощущала его руки на своем теле, продолжавшие прижимать ее к себе даже во сне.

Повернув голову, Алатея вглядывалась в его лицо, но оно тонуло во тьме. Все, что она могла ощущать, — это его тепло, прикосновение его рук и поток нежности, исходивший от него и пронизывавший всю ее с головы до ног.

Прошла минута, прежде чем ее дыхание восстановилось, она смогла, овладев собой, вернуться в реальность.

И тут ее охватил ужас. Что будет, если он узнает правду, узнает, кто она?

Алатея вспомнила о своей вуали. Охваченная паникой, она попыталась дотянуться до нее, но темнота в комнате была столь густой и непроницаемой, что в нескольких дюймах она не могла ничего разглядеть.

— Это был чудесный полет, графиня.

Она почувствовала его легкое дыхание на своей щеке. Его губы прикоснулись к ней, ища ее губы. Потом последовал долгий томительный поцелуй. Когда наконец он прервал его, Алатея могла бы сказать почти с уверенностью, что он улыбается.

— Как вы себя чувствуете?

— Кажется, жива.

Ее кожа снова горела. Как это могло быть? Будто прочитав ее мысли, Габриэль потянулся к ней и поцеловал, уже не скрывая улыбки.

— Ну что, готовы к новой скачке?

Она ощутила движение его отвердевшей плоти и поняла, что и в самом деле готова. Ее бедра раздвинулись как бы сами собой, будто приглашая его войти в нее глубже, а руки обвились вокруг него. Тогда он снова овладел ею — всем ее телом, ее губами и лоном.

Габриэль не спешил. В первый раз в нем чувствовалось напряжение, желание сдержать себя. Теперь он дал себе волю и просто наслаждался ею, доставляя наслаждение им обоим. Жар внутри тела, казалось, был способен расплавить ее. Она прервала их затянувшийся поцелуй, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Его губы скользнули ниже по ее шее, потом, к своему удивлению, она поняла, что он отделяется от нее.

Алатея почувствовала себя брошенной, покинутой, пустой.

Скользнув ниже, он прижался ртом к ее соску.

Обдавший ее внезапно жар был неожиданным и вызвал шок, она задыхалась. Потом медленно пришла расслабленность, а за ней снова возникло напряжение — он умело и искусно играл с ней.

Звук, который она исторгла, когда он принялся ласкать языком сосок, напомнил мурлыканье кошки. Когда Габриэль прихватил его зубами, ей показалось, что она сейчас умрет от восторга.

Это подействовало на нее как дуновение свежего ветра над ее разгоряченной плотью, но в это мгновение он переключился на другую грудь, на тот пик, который был до сих пор обделен его вниманием.

Она выгнула спину, будто стала марионеткой, управляемой его руками.

Наградой ей был его приглушенный смех.

— Сколько вам лет?

Его губы спускались по ее телу все ниже. Вот они прикоснулись к ее животу, потом заскользили к пупку.

— Далеко за двадцать.

— Гм-м… Но вам еще многому предстоит научиться.

— Научиться?

Он потянулся рукой к ее груди и принялся ласкать ее, другая рука в это время ласкала и гладила ягодицы и бедра.

— О да!

Его голос звучал вполне уверенно.

— И начать можно сейчас же.

Алатея не возражала. Теперь она воспринимала Габриэля по-новому, видела его внутренним взором иначе, это новое знание было пленительным и зачаровывало ее. Этот нежный и страстный соблазнитель был совсем не похож на человека, которого она знала многие годы. Она никогда прежде не видела его в этом качестве взрослого чувственного мужчины, и сейчас он представал перед ней обворожительным существом, таким загадочным и таким притягательным.

Мир ускользнул, исчез, реальность стала призрачной, когда его руки снова принялись творить свою магию.

— Что я должна делать?

Он поднял голову от ее живота, который нежно и осторожно покусывал, — ее кожа была напряжена и полна трепета. Нервы ее были так же возбуждены.

— Просто лежать.

В его голосе она уловила некоторое мужское самодовольство.

— Расслабьтесь и отдайтесь наслаждению.

У Алатеи не было ни сил, ни желания поступить иначе, и она покорилась. Если бы она имела хоть малейшее представление о его намерениях, то нашла бы в себе силы сопротивляться.

Но такого представления у нее не было. Поэтому она отдалась своим ощущениям, и то, что ей пришлось так легко уступить ему, таило невероятное наслаждение.

Теплое и трепетное тело, которое Габриэль ощущал под собой, полностью поглотило все его внимание. Она привлекала его больше, чем когда-либо прежде, больше, чем какая-либо женщина, которую он знал.

Ничего подобного он еще не испытывал в жизни.

Никто и ничто никогда не влекло его к себе так, как она. Никогда прежде он не испытывал такого полного наслаждения, такой упоительной капитуляции перед собственными ощущениями. Это походило на молитвенный восторг, но в нем было и нечто более глубокое, более сильное и властное, более пленительное.

Какую бы новую, еще не изведанную ласку, какой бы изощренный восторг он ни предлагал ей, она все принимала — радостно, благодарно и безгранично наслаждалась его близостью, его телом, и он постоянно чувствовал в ней все новую и новую готовность давать и получать.

Она отдавала себя всю, ничего не скрывая и не утаивая. Габриэлю достаточно было потянуться к ней, попросить ее о чем-нибудь без слов, предложить ей прикоснуться и удовлетворить свое желание, свою потребность, свой голод.

Ее щедрость не ограничивалась только физической стороной любви. Он не чувствовал в ней никакой сдержанности, никакой задней мысли, никаких эмоциональных дистанций. Подводя ее к пику наслаждения, к его кульминации, он ощущал ее уязвимость, которую она и не пыталась скрывать.

Именно это пленяло его, полностью приковывало к ней.

Он открыл ей врата сексуального удовольствия, и она в ответ раскрыла для него вход в царство глубочайшей интимности, пленительной, опасной и возбуждающей. Невинная, она сумела показать ему, сколько счастья может таиться в этой области, в сфере, которую он считал изученной досконально.

Прежде Габриэль даже не представлял, что может существовать столь всепоглощающая страсть. Графиня была открыта для него, честна, ее отвага глубоко трогала и потрясала.

Она не ставила никаких условий, но предлагала и давала ему полное наслаждение, полное насыщение ею. Что-то в самой глубине его натуры дрогнуло, будто он давно хотел этого, но не мог достичь. Теперь это нечто, не определяемое словами, принадлежало ему, и они оба были подхвачены потоком, несшим их к вершинам страсти. Глубокое удовлетворение, облегчение и радость все росли в них, поднимались, омывали их, и Габриэлю казалось, что он тонет в этой бездне, в этом бездонном омуте, в этом полном экстазе.

Последняя мысль, промелькнувшая у нее в голове перед тем, как она провалилась в сон, была о том, что теперь она принадлежит ему. Сегодня и всегда будет принадлежать.

Габриэль проснулся глубокой ночью и на мгновение замер, вкушая обволакивающую их тишину. Потом привлек графиню к себе. Ему было приятно просто лежать с ней рядом, разделяя чувство благополучия и покоя, наступившее после наслаждения, все еще бродившего в их жилах и согревавшего их отблесками недавно столь ярко горевшего пламени.

Она тоже проснулась и порывисто повернулась к нему.

— Мне пора.

Ее отказ впустить его в свой мир прозвучал вполне ясно. Она была полна решимости, и решимость эта казалась несокрушимой.

Габриэль позволил ей встать, сам изумленный почти непреодолимым желанием удержать ее. Он никогда не отличался собственническими инстинктами и сейчас подумал, что дело в воспоминаниях этой ночи: они подарили друг другу небывалую радость, и полученный опыт оказался для него новым и неизведанным.

Он слышал, как она скользнула с кровати и принялась ощупью искать свою одежду где-то возле стены.

Габриэль тоже поднялся с постели, нашел свои штаны, натянул их, потом прошел в гостиную. Минутой позже, после того как зажег обе лампы, он вернулся. Графиня была уже почти одета, а вуаль успела опустить на лицо. Сейчас она трудилась, пытаясь зашнуровать свой корсаж.

— Постойте.

Он не спеша приблизился к ней, обнял за талию и повернул лицом к себе.

— Позвольте мне.

Габриэль произвел эту операцию весьма искусно, отметив едва заметное напряжение, охватившее ее, когда он прикоснулся к ней. Затем она быстро завершила свои туалет. К тому времени когда он надел плащ, она была уже готова, и снова непроницаемый для взоров плащ полностью скрывал ее фигуру, а вуаль — лицо.

Его не удивило это ее стремительное бегство в прежнюю таинственность, но оно раздражало и утомляло.

Графиня посмотрела на него:

— Я сама найду дорогу.

Эти слова она произнесла едва слышно, задыхаясь.

— Нет. — Габриэль прошел вперед и остановился возле нее. — Я провожу вас.

Она нехотя согласилась, слегка наклонив голову.

Не сказав больше ни слова, он вышел вслед за ней из комнаты, спустился по ступенькам, прошел через вестибюль.

Сонный привратник едва бросил на них хмурый взгляд.

Ее темный экипаж ожидал неподалеку. Габриэль помог ей сесть. Он чувствовал, как ее взгляд обшаривает его лицо, освещенное светом уличного фонаря.

— Благодарю вас.

Эти нежные слова всколыхнули все его чувства. Он был уверен, что речь шла не о его усилиях помочь ей в ее деле, ради которого она обратилась к нему.

Захлопнув дверцу, он кивнул кучеру:

— Трогай!

Экипаж загромыхал по булыжной мостовой. Габриэль медленно вздохнул.

Ощущение победы и глубокого удовлетворения переполняло его. Все шло очень-очень хорошо.