Тёмное солнце

Часть 11

Ещё в первый день Томас, к собственному крайнему неудовольствию, обнаружил, что совсем отвык подолгу держаться в седле. Повод был достаточно серьёзный — накануне его хорошенько избили, даже дважды. Рёбра под тугой повязкой не давали забыть о себе ни на мгновение. Но в прежние годы неудобства, причиняемые собственным телом, сносились куда проще. Вывод напрашивался неутешительный. Не то, чтобы он стал совсем немощным и болезным, но и такие времена однажды наступят. Возможно, осталось не так уж и много лет.

В первый день ведьма тоже выглядела плохо. Была на редкость равнодушна, даже не стала спрашивать, откуда он взял тех двух лошадей, что перед самым рассветом привёл к лавке. Возможно, догадалась, что ответ ей не понравится. Она молча переоделась в мужское, спрятала длинные волосы. А Томас всё это время думал, что из города им не выбраться. Схватит первый же отряд стражи, а что будет потом… Воображение щедро нарисовало всё, что с ним сделают за пособничество ведьме. И то, что с него сняли ошейник, как ни унизительно, лишь усугубило ситуацию — свободный, значит, обязан отвечать за свои проступки по всей строгости. «Нет, не надо, пожалуйста, я этого больше не вынесу!» — заскулил где-то внутри невидимый подленький голосок. Он призывал забиться в самый дальний угол, может, даже в тот самый подвал, где он оставил убитого владельца лавки, только подальше, поглубже, и сидеть там, молясь о том, чтобы опасность миновала. Всё его естество противилось тому, чтобы выйти на улицу, угрозе навстречу.

Тогда Томас и загадал — если его прозрение относительно своей дальнейшей судьбы правильно, то случай отведёт от него беду, поможет сохранить свободу и жизнь. Сделал глубокий вдох. Руки всё ещё мелко подрагивали, но в душе уже разливалось странное спокойствие.

Они двигались верхом, пробираясь всё дальше на запад и держась в стороне от широких дорог. Город Реккнитц стоял на холмистой пустоши, косые тропинки вели то на кручу, то под горку, изматывая лошадей и их наездников. Ночью, на удачу — безлунной, пришлось затаиться, не разводя огня, чтобы скрыться от обитающих среди холмов бандитов. Впрочем, их то ли не заметили, то ли просто решили, что у двух голодранцев взять нечего и не стали связываться.

Утром Томас чувствовал себя даже хуже, чем накануне. Поднялся на одной лишь силе воли, просто заставив разваливающееся тело двигаться, нашёл узкий мутный ручей, обтёрся ледяной водой. Стало лишь чуть лучше. Он хмуро наблюдал за тем, как ведьма перевязывает рану. Жуткое воспаление спало, и он в очередной раз подумал, что человеческая женщина из подобной переделки не смогла бы выбраться живой — слегла бы с жаром, да так и сгорела. Ведьма же выглядела неприлично бодрой и полной сил, хоть последнего ей и должно было сильно не хватать после огненного представления в городе.

— А ты ведь никогда и не была человеком, — высказал он мысль, давно не дававшую ему покоя. — В ваших хрониках говорится, что опытные ведьмы способны проникать в Бездну. Но нигде, наверняка намеренно, не упомянуто, что они способны приходить оттуда.

— Просто эти случаи настолько редки, что упоминания о них не заслуживают доверия, — только и ответила она.

Вскоре они выбрались из холмов на равнину, и дорога пошла веселее.

— Как ты его нашла? — спросил он у ведьмы только потому, что молчание отчего-то стало тяготить.

— Это он меня нашёл. На самом деле, он был здесь очень давно. Иногда к нему забредали охотники и их псы. Но чаще приходилось самому подманивать оленей и косуль. Я его не прикармливала, зря ты так решил, просто случайно зацепилась за его зов, когда зашла в чащу в поисках какой-то травы. Даже не помню, что тогда пыталась найти. Будь на моём месте кто-то другой, и дело закончилось бы для зверюги сытным обедом. Но тебе нечего бояться — я прикрою. И время выбрано удачно. Когда природа увядает, на него нападает сонливость. Лишь бы сам ты не подвёл себя.

«Он сам».

Ведьма может подсобить в чём-то, но потом она уйдёт, а Томас останется с созданием Бездны наедине.

— Когда он погрузится в твой разум, ты почувствуешь, будто стал им. Ты увидишь всё, что известно ему. Но лишь на мгновение. Не дай себя зачаровать. Тебе нужно имя и символ. То, что разделит вас, то, что даст тебе шанс получить от него силу и управлять ей.

Обитатель лесной чащи облюбовал себе удобную трещину реальности, будто хищный моллюск — раковину. Если дать чудовищу себя схватить, можно получить то, что он желает себе больше всего на свете. Или навсегда остаться лежать под водой в мире белых теней и чёрного света. Томасу казалось, что второй исход наиболее вероятен, но ведьма почему-то согласилась попытать удачу. До этого момента он думал, что почти разгадал её намерения, но теперь… Если создание окажется ему не по плечу, этой женщине не останется даже тела несостоявшегося слуги, чтобы расплатиться за одолжение. Либо она слишком уверена в нём, либо задумала что-то. И здесь не могло быть сомнений насчёт того, какой вариант верен.

На третий день перед взором путников распростёрлись обширные пахотные угодья. А с хмурого неба нежданно посыпались первые колючие снежинки.

Томасу казалось, что сейчас-то он точно выпадет из седла. Упрашивал себя продержаться ещё чуть чуть и — вот чудо! — ехал и ехал. Впрочем, собранных ведьмой припасов осталось немного, и эта мысль тоже внушала надежду на скорый конец мучений. Всадники по широкой дуге обогнули посевы озимых, пересекли брошенное поле и наконец-то приблизились к границе леса. Очень скоро обоим пришлось спешиваться — подлесок переплетал тугие хлёсткие ветви, норовя достать побольнее, засыпанная белой порошей и прошлогодней трухлявой листвой земля скрывала рытвины и ямы, а то и резко подавалась куда-то вниз, грозя переломать ноги. Над головой, в переплетении полуголых ветвей, тревожно перекрикивались птицы.

А потом, уже на исходе дня, когда до заката оставалось лишь чуть, они достигли цели.

Томас сначала почувствовал, и лишь потом увидел это. Словно из его беспокойного сна выступили навстречу силуэты узловатых стволов, открывающие проход на едва заметную тропинку. Деревья тесно сплелись кронами над головой, образуя настоящий потолочный свод с балками-ветвями. Под ногами узорчатым ковром стелился нетронутый ничьими следами мох с редкими вкраплениями побелевшей травы. Томасу даже показалось на время, что он вступил в некий чертог, где обитают силы, слишком далёкие от человеческого мира. Если чуть прислушаться, можно было даже различить сквозь шорох ветра в опадающей листве отрывистый шёпот. Усталость лишь поддерживала иллюзию. Голоса переговаривались, чуть насторожённо, но с явным любопытством, и если сделать над собой усилие, попытаться проникнуть в суть их беседы…

— Замри, бес поганый!

Грубый оклик пригвоздил его к месту. Томас моргнул, встряхнул головой, разрывая ткань призрачного тревожного видения, и обнаружил, что стоит за десяток шагов от того места, где помнил себя в прошлый раз, уже среди густых зарослей, расцарапавших ему в кровь лицо и руки. Воздух, веющий из самой густой чёрной чащи, нёс запах воды и мокрых камней. Что там впереди, он не мог рассмотреть в медленно подступающих сумерках. Понял, что не хочет на это смотреть. Настолько, что пришлось взять волю в кулак и заставить себя остаться на месте, когда хотелось развернуться и броситься бежать оттуда, куда ещё недавно так тянуло невидимым поводком.

Оказывается, за это время ведьма успела снять седельные сумки со своей кобылы и теперь двигалась к нему, ведя животное под уздцы.

— Ты меня оскорбила, — сказал Томас.

— Хорошо, что ты стал это замечать. По-иному бы вряд ли вышло. Я кричала, звала, а ты — шёл.

Она продралась сквозь колючий кустарник, дёргая кобылу за поводья. Та упрямилась, как могла, всхрапывала, мотала головой. И тем внезапней оказалась перемена. Лошадь замерла, навострив уши. Ведьма ласково погладила её по холке, подтолкнула. Кобыла сорвалась с места играючи ринулась вперёд, проламывая себе дорогу сквозь запутанные ветки, будто впереди её ждал любимый хозяин или лучший в целом мире жеребец. Она уже совсем скрылась из виду, когда чаща принесла отражённые эхом звуки — плеск воды и дикое перепуганное ржание. Ему вторил тоскливый голос оставшейся лошади. Некоторое время там, в глуши, шло яростное сражение. Потом стало тихо. Даже птицы замолчали.

Томас почувствовал прикосновение. Ведьма взяла его за руку, на краткое мгновение сжала пальцы, словно пытаясь разбудить от наваждения.

— Вот он, твой шанс передумать.

Он сглотнул — в горле оказалось сухо и больно.

— Ты погубила нашу верховую. Будто уедет отсюда только один.

— Я тебе жизнь спасла, на небольшой срок. Оно уже чует, что человек здесь, и очень голодно. Мы могли бы лечь спать, а проснулась я уже одна. Вторую лошадь тоже придётся спустить. Иначе у тебя нет шанса вернуться. Заглотит целиком.

Закатный ветер подул легко, но пронзил до самых костей. Томас не хотел думать, что на самом деле это был первобытный страх, вгрызающийся в больное усталое тело.

— Помоги собрать ветки, разведём костёр, — предложила ведьма.

— Но я должен…

— Ты должен это не раньше утра. Нужно некоторое время. Ты устал.

Пока он собирал хворост, ведьма избавилась от второй лошади, пустив её в заросли.

Позже, уже сидя у огня, на подстилке из расстеленного плаща и нарезанных еловых веток, допивая остатки выпивки из фляжки, ощущая льющийся в лицо уютный жар, Томас думал о том, что в его возрасте отец во главе войска объединил шесть провинций, превратив настоящих варваров в самую грозную силу на Большом Севере. Он слал флотилии боевых кораблей за море, множил богатства и воинскую славу. Как бы он взглянул на сына, угнанного в столицу, поносившего рабский ошейник и прислуживающего теперь главной врагине рода? Наверное, не стал бы даже утруждаться, чтобы в лицо плюнуть. Томас обманул все его ожидания, одно за другим. Какая теперь разница? Время великих царств миновало, мир распадается на провинции, расползается вглубь земель, считавшихся раньше дикими и гиблыми. На главном престоле сидит тот, кто богине-славе принёс в жертву всех, кто был ему сподвижниками, друзьями, братьями. Ведьма намекала, что остались ещё верные люди, но к чему они ему? Он не сумеет их защитить.

— Томас…

Он поднял взгляд. По другую сторону огня сидящая на земле ведьма снимала с себя одежду. Куртку, сюртук, пояс… Стащила сапоги, поднялась и перешла к нему, наступая на раскатившиеся по земле горячие угли.

— Отчего тебе так печально, Томас?

Странно, подумал он, на женщинах мужская одёжка обычно смотрится нелепо, а этой — идёт. Хотя, какая же она женщина…

Она уселась рядом, прижавшись, положив голову ему на плечо.

— Быть может, я смогу отвлечь тебя от дурных мыслей?

«Не забывай, кто она», — прошелестел внутренний голос, теперь не громче лёгкого ветерка над полем.

От её тела исходило тепло, нежное, убаюкивающее. Следовало оттолкнуть её, но для этого понадобилось бы слишком много сил. Томас чувствовал, как вся усталость последних лет навалилась на него. Будто всё это время его тело напрягалось в судороге, а теперь спазмы закончились, и пришла боль в перенапряжённых мышцах. Чужое тепло гнало её прочь.

— Что ты делаешь? — спросил он, и язык заплетался как у пьяного.

— Пытаюсь помочь тебе исполнить свою часть договора, храбрый рыцарь. Я хочу взять это сейчас.

— Пока я ещё жив? — пробормотал он.

Она попыталась помочь ему избавиться от лишней одежды, хоть выходило крайне неловко, потом навалилась, опрокидывая на спину, и Томас не стал сопротивляться. Он рухнул на подстилку, чувствуя запах костра, еловых веток, разгорячённого женского тела. Она взобралась на него верхом…

— Я так ждала этого, Томас… это так тоскливо, что между нами встала вражда и смерть. Мне так больно было знать, что ты считаешь, будто я появилась, чтобы тебя мучить. Ты хороший человек, ты мне нравишься, я не смогла бы так поступить лишь потому, что обязана тебе отомстить за собственное убийство…

Сквозь полуопущенные веки Томас следил за медленным размеренным движением. Протягивал руки и находил мягкую плоть, подающуюся навстречу прикосновениям. Внутри проснулось нечто давно забытое, потянуло болезненной истомой. Он подался к ней, не ощущая больше никакой тяжести и боли, стиснул обеими руками, заставляя замереть, потом сам двинулся навстречу. С тихим стоном она приняла навязанный ей нарастающий ритм. И вот, сжав её в объятьях, Томас заглянул в чужие тёмные глаза, и горячая волна прошила его насквозь. Глаз у ведьмы не было. Вместо них клубилось чёрное марево.

— Реки крови в ущельях улиц городских… — пробормотала она чужим, низким глухим голосом. — Попранное благородство жаждет крови. Затоптанный огонь становится ядовитым дымом.

Не помня себя, Томас схватил её, перевернул, подмял под себя, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления. Ведьма припала к подстилке, царапая землю, словно пыталась ползти прочь.

— Ну нет уж, — хрипло заявил он, — сама хотела быть моей любовницей…

— Будет у тебя любовница, будет у тебя жена, — продолжала ведьма, будто отвечая ему, — и розы у неё в руках будут чёрные, а в груди — прах. Имя у неё будет — Смерть.

Томас навалился сильнее, схватил за волосы, заставляя запрокинуть голову. Послышался болезненный стон. И ему это понравилось. Он дёрнул снова, сжал дрожащее горло ладонью, чтобы почувствовать, как вибрация чужого голоса передаётся его телу, вызывая волны болезненных мурашек. И задвигался быстрее, ощущая, что совсем скоро, ещё совсем чуть-чуть…

Он пришёл в себя не скоро. И ещё долго лежал, глядя на освещённый рыжим пламенем костра узор ветвей над головой и редкие снежинки, пробившиеся сквозь своды лесного дворца и медленно покачивающиеся в студёном воздухе. Ведьма была рядом. Тесно прижималась к нему всем телом, будто пыталась сохранить тепло объятий. И мысли в голове были на удивление ясные.

— Ты что-то подмешала во фляжку. И сама приняла гадость какую-то. Из всего этого, что ты сказала…

— Что я тебе сказала? — насторожилась ведьма.

Он почувствовал, что должен замолчать, и лишь покачал головой. Приподнявшись на локте, она заглянула ему в лицо, высматривала что-то в глазах долго и внимательно. Томас подумал, что мог бы её поцеловать, чтобы отвлечь. К счастью, она сама расслабилась, вновь легла, устроив голову у него на плече.

Повисла долгая тишина. Томас провалился в сон.

Открыв глаза в следующий раз, он нашёл над собой светлое безоблачное небо, закрытое сетью ветвей. Ведьма спала так крепко, будто дух её на время покинул тело. Томас выбрался из объятий, укутал плащом обнажённое женское тело, принялся быстро одеваться. Натянул исподнее и понял, что остальное будет лишним. В воде одежда намокнет и отяжелеет, сковывая движения.

— Томас?..

Зов, едва громче шёпота, заставил его вздрогнуть. Глаза ведьмы были полузакрыты. Она слабо пошевелилась, но даже не попыталась встать.

— Томас, — снова позвала она.

Он мог просто отступить и уйти. Но, сам себя не понимая, склонился над подстилкой, заглядывая в бледное осунувшееся лицо. Ведьма слабо улыбнулась, потянулась, явно собираясь коснуться его щеки ладонью. Но остановила движение. Рука упала, словно враз налившись тяжестью, глаза закрылись.

Томас поднялся и пошёл прочь, в глубину зарослей, защищённую острыми ветками кустарников. Потом они расступились, и мужчина вышел на пожухлую траву.

Снег больше не шёл, небо прояснилось. Наверное, поблизости была разлившаяся река. Земля здесь шла под уклон и погружалась в воду. Стебли травы колыхались в мутной толще, как настоящие водоросли. Томас помедлил лишь мгновение. И успел ощутить невыносимую тяжесть, что нёс на плечах все прошедшие дни. Тяжесть бескрайнего и невыносимого разочарования. Так, должно быть, взирала бы на него тень великого родителя, явись она вчерашней ночью к лесному костру.

Из всего, что он желал когда-либо, главной была одна ценность — справедливость. Он так считал. И поздно понял, что был обманут. Обманулся сам, с радостью, с юношеским восторгом. Как всякий, воспитанный на балладах о подвигах предков, мечтал победить чудовище, спасти как можно больше жизней. Лишившись семьи, рода, всех земель, он получил силу, способную менять мир. И даже победил своего дракона. Но отчего недолго радовавшиеся союзники назначили следующим драконом его? Не оттого ли, что он оказался для них слишком силён?

Он был силён, но пытался сделать вид, что его не стоит бояться. Какая глупость! Вот она та грань человеческой сущности — он испытывает страх перед стихией, которая могущественней его. В человеческой природе заложено расправляться с любой угрозой. И Томас дал слабину, показал собственную уязвимость. Пока сам он думал, как остаться человечным, кто-то за спиной решал, как использовать человечность против него.

Теперь он знает чуть больше, чтобы не повторить прежней ошибки. У него будет всего один шанс, чтобы правильно ответить на вопрос — чего он хочет на самом деле?

Трава и белёсые осенние цветы покачивались в сумраке на дне, и Томас сделал первый шаг. Потом ещё один, и ещё. Вода не была холодной, она принимала его, как нагретая река в летний южный полдень. Она была теплее воздуха, впивавшегося в кожу ледяными иглами. Мелкая рябь захлестнула колени, когда Томас почувствовал первое осторожное прикосновение к щиколотке. Но нечто, скрывающееся за длинными стеблями травы, лишь мимолётно тронуло его и отступило. Почувствовав ловушку, жертвы пытаются убежать. А человек просто постоял и сделал ещё шаг. Это настораживало создание Бездны.

— Ну что же ты? Иди ко мне, не видишь разве, я простой человек, я пред тобой ничто…

Он шёл, вода поднималась навстречу. Она почти коснулась пояса, когда нечто обхватило его и дёрнуло. Томас стиснул зубы и, не издав даже испуганного вскрика, рухнул в воду. Там двигались скользкие лозы, они обвивали сначала его ноги, потом схватили отчаянно мечущиеся в поисках опоры руки. Опутали тело, бёдра, плечи, шею, не давая пошевелиться, и тогда он ясно осознал, что сейчас умрёт.

«Не дай себя зачаровать. Тебе нужно имя и символ», — прошептал ласковый голос.

Томас напрягся, пытаясь бороться. Он ощущал чудовищную хватку и одновременно созерцал себя со стороны, тонущего и дёргающегося в путах из чёрных лоз. Неведомая сила связала его по рукам и ногам, и держала под водой, не давая вырваться. Но видел, что свет над головой медленно удаляется. Вокруг смыкался первобытный мрак. Дно покрывали переплетения чёрных лоз и груды белых острых костей. А нечто всё ещё тянуло его беспомощное тело на глубину, не разжимая удушающую хватку.

И он ощущал эту хватку так, будто сам держит в длинных проворных пальцах едва теплющуюся жизнь.

Когда он в последний раз увидел небо за мутной завесой воды, оно было черно, а на фоне его переплетались белые ветви деревьев. А потом в голове его вспыхнул чёрный свет, и мир перестал существовать.

«Чего ты хочешь? Чего ищешь здесь?»

У него больше не было тела, разума, не было прошлого и будущего, он разлился, превратившись в тёплую воду, и он скользил, извиваясь в воде чёрными гибкими лозами. Но он знал ответ на этот вопрос.

«Власть».

И слово превратилось в серебряный клинок, разрезавший мрак смертоносной молнией. И в ослепительном свете Томас увидел символ.