Тени старого дома

I

На следующее утро кот разбудил меня, встав мне на живот и уткнувшись в лицо холодным носом. Он был настолько тяжел, что его лапы, давившие на мое тело, казалось, достают до позвоночника.

Согнав его, я подумала, не стоит ли мне поспать еще часок, но убивать утреннее время в постели было слишком роскошно. Мое окно выходило на восток. Рассвет встречал меня розовой дымкой и лазурным небом над темно-зелеными холмами. Когда я двинулась в сторону кухни, ко мне в полном составе присоединилось все четвероногое население дома, издающее требовательные звуки. Я не имела понятия, где Кевин держит для них еду, поэтому, прикрыв дверь, выгнала их вон. Последней покинула кухню Белла. По ее вздоху и укоризненному взгляду я поняла, что очень разочаровала ее.

Утро было в полном разгаре, когда появился зевающий и трущий глаза Кевин. Я снисходительно пожелала ему доброго утра так, как это делают рановстающие в отношении любителей поспать. Кофе вернуло приветливость ему и некоторую связность его поступкам.

– Я – сова по натуре, – сообщил он. – Надеюсь, что это не создаст нам проблем.

– Вообще-то я тоже сова. Но сегодня было такое чудесное утро, что я не могла оставаться в постели. Не волнуйся, мы выработаем приемлемый распорядок дня.

– Я думал, что ты на дворе, – сказал Кевин. – Я хотел показать тебе сады.

– Я люблю все осматривать сама. Ландшафт очень красив. Я никогда не видела так много роз. И я встретила садовников – мистера Марсдена и его помощника Джима.

– Есть еще один, – сказал Кевин. – Его, кажется, зовут Майк.

– Три садовника? Как часто они приходят?

– Я думаю, что каждый день.

Я прищурилась. У моей мамы работает женщина, которая раз в неделю приходит пропалывать петунии. Но, конечно, столько акров цветников, бархатистых лужаек, экзотических деревьев требуют трудоемкого ухода, особенно в летний период. Мне придется еще не один раз изумиться так, как это случилось в первый день моего пребывания здесь. Простому смертному трудно себе представить, как живет одна десятая часть населения.

– Итак, – сказала я, увидев, что в глазах Кевина появляются первые признаки умственных способностей, – чем мы сегодня займемся?

Кевин взглянул на наручные часы.

– Что, уже так поздно? Проклятие! Через несколько часов я должен встречать в аэропорту тетю Би.

Располагая всего несколькими часами, не имело никакого смысла начинать работу над книгой. Кевин предложил партию в теннис. На территории имелись корт и плавательный бассейн. Я потерпела позорное поражение во всех сетах. После обеда, состоящего из бутербродов с ветчиной и супа из консервов, Кевин уехал. Тетя Би требовала гораздо больше забот, чем я предполагала, но настроение у меня было настолько благодушным, что я даже словом не обмолвилась об этом.

На небе сгущались большие белые пышные облака. Воздух был теплым и влажным. Но я чувствовала себя хорошо. Утренние физические упражнения всегда придают мне много сил, возможно, потому, что занимаюсь я ими крайне редко.

Работать над книгой не было никакого смысла. Я пошла на кухню. Кевин оставил после себя страшный беспорядок. Там валялись стаканы, подносики от телевизионного ужина, немытые миски животных. Но когда я уходила из кухни, то не оставила за собой ни единого пятнышка. «Пусть у тети Би с самого начала сложится хорошее мнение обо мне», – подумала я.

Затем со сборником кроссвордов, который нашла в библиотеке, я забрела во внутренний дворик. Но вместо того чтобы раскрыть его, я просто сидела, сложив руки, мирно всматриваясь в небо. Я не припомню, когда в последний раз чувствовала себя такой расслабленной. Это был трудный год. Заботы навалились одна за другой. Я работала как лошадь и заслужила отдых.

Когда я снова открыла глаза, пышные белые облака потемнели, солнечные лучи исчезли. Я пересекла внутренний дворик и зашла под арку, выходящую к садам. Когда я вышла из тени арки, солнце сверкнуло последними упрямыми лучами, и розы на опрятных цветниках засияли, подобно драгоценным камням – рубинам, гранатам, жемчугам, розовым кварцам и золотистым топазам. Затем солнце скрылось за массой облаков, закручивающейся над поверхностью холмов. Молния рассекла темно-каштановое чрево неба. Непроизвольно я начала считать. Один, два, три... и я услышала отзвук далекого небесного взрыва. Он пришел быстро и был очень силен; До сих пор холмы укрывали меня от поднимающегося ветра. Было жутко наблюдать за извивающимися молниями и сжиматься при раскатах грома, стоя в своем маленьком уголке.

Я желала, чтобы Кевин вернулся, не столько из-за того, что я волновалась, как бы его не застигла гроза, сколько из-за потребности в его обществе. Я боялась гроз. Когда я оставалась одна, то залезала в постель и натягивала одеяло на голову. Поэтому я направилась назад в дом, намереваясь поступить именно так. Но при виде мебели, расставленной во внутреннем дворике, я изменила свое решение. Каркасы были железные, но светлые подушки могли намокнуть, если оставить их здесь, поэтому я затащила их в кухню. Как только я отнесла последнюю из них, капли Дождя стали падать на каменные плиты, оставляя пятна размером в двадцатипятицентовую монету.

Кот юркнул за мной через дверь кухни. Он проделал эго так быстро, что я не успела заметить, который из них это был.

– Белла! – стала я звать, взволнованно обращаясь во все стороны потемневшего дворика.

Ответ донесся из кухни. Белла была неглупа, несмотря на возраст и медлительность, и давно нашла себе укрытие.

А где остальные животные? Окна, как я знала, были открыты, и некоторые из них, возможно, были внутри дома. Я обежала Дом, созывая их по дороге. Единственной, кто откликнулся, была Эми – помесь ирландского сеттера. Она не ожидала, что кто-нибудь есть дома. Услышав мой голос, она галопом помчалась навстречу и попыталась уговорить меня взять ее на руки. Пока я ходила из комнаты в комнату, она следовала за мной, путаясь под ногами и подвывая.

Беглая проверка показала, что все окна были закрыты, за исключением тех, которые находились в обжитых комнатах – кухне, библиотеке, спальнях. Я закончила свой обход в спальне Кевина, в которой большие французские двери вели на балкон, охватывающий все спальные комнаты этого крыла. Парапет балкона был с бойницами и достаточно высокий, чтобы быть использованным при осаде. Я представила себе Кевина, пускающего стрелы через щели бойниц. Он выглядел бы великолепно в доспехах и с перевязью.

Если бы я была любительницей гроз, то эта гроза поглотила бы мое внимание. Из окон Кевина мне было видно все пространство от плавательного бассейна до северных холмов. Вершины деревьев гнулись, как в муках живые существа, а черно-серые облака походили на небесное стадо, с громким топотом бредущее под ударами серебристого кнута молний.

Когда я отвернулась от окна, в комнате было так темно, что с трудом можно было различить очертания предметов мебели. Я вышла из комнаты и, проходя по коридору и лестнице вниз, включала все огни, которые смогла найти. Я подумала о свечах. Если отключат электроэнергию, мне понадобятся свечи.

Я также беспокоилась о маленьком котенке с большими ушами. Хватит ли у него интуиции, чтобы найти вход в дом и уйти из-под дождя? Все остальные животные, были внутри. Во время осмотра дома я видела обоих котов и не возникало вопроса относительно Эми – она все время следовала за мной по пятам. Я пошла в кухню и открыла заднюю дверь. Взъерошенный шерстяной клубок вкатился в кухню, сердито попискивая. Я подняла его с пола – он умещался на моей ладони. И к большому моему приятному удивлению, замурлыкал.

– Я торопилась, как могла, – сказала я. Котенок тоже не любил грозы. Он вскарабкался ближе к моему плечу и вцепился когтями, пока я искала свечи. Они нашлись в шкафчике над раковиной. Я приготовила себе чашку кофе и уселась за кухонный стол – здоровенный кусок дерева пяти футов в длину и шести дюймов толщиной. Котенок сидел у меня на коленях.

С некоторым самодовольством я думала о том, как это я могла так испугаться грозы. Для боязни не было никаких причин. Дом был надежным убежищем, все его обитатели находились в безопасности внутри, возле них на столе лежали свечи и спички, готовые для применения в чрезвычайных обстоятельствах. Дом походил на крепость. Стены были толстыми, окна узкими. Если бы не по-ночному темное небо и не вспышки молний, я не знала бы, что снаружи бушует шторм. Даже гром, который грохотал уже где-то близко над головой, существенно заглушался толстым древним камнем.

Успокоившийся котенок спустился по моим брюкам вниз и направился к миске с едой. Мне показалось, что где-то в другом крыле захлопнулась дверь. Возможно, это вернулся Кевин, уже пришло время. Дождь все еще временами продолжался, но уже не сильный. Я встала и пошла к входной двери.

В переднем холле никого не было. Когда я отворила тяжелую дверь, ни одной живой души не было видно, только серебристые нити дождя, шустро переплетаясь, образовывали плотную занавесь.

Я стояла и смотрела на улицу. Мне вдруг пришло в голову, что в любом случае я не могла услышать звук открывающейся и закрывающейся здесь двери. Она была слишком далеко от кухни. Может быть, я слышала другую, более близкую дверь? Мысль могла показаться пугающей. Но этого не произошло. Я тут же отвергла ее. Возможно, это не было вообще звуком, а только чувством присутствия, чувством компании. Это чувство все еще не покинуло меня, поэтому я повернулась и окинула взглядом ярко освещенный холл.

Ни воров, ни призраков, только дом – крепкий, безопасный, уютный. Только его довлеющее присутствие. Слегка улыбаясь собственной фантазии, я снова повернулась к дверям и увидела огни автомобиля, показавшиеся на вершине гряды холмов.

II

Реальная тетя Би разрушила мои представления о милых старых тетушках. Ей было, должно быть, за пятьдесят, и она выглядела на эти годы, но при этом производила приятное впечатление. Слегка располневшая талия, немного седины на висках и ни малейшей попытки скрыть морщины вокруг рта и глаз. Это были складки, образовавшиеся от частого смеха. Когда она улыбалась, они всегда появлялись на своем месте.

Если бы у меня возникло хоть какое-то ощущение неловкости при встрече с ней, оно тут же исчезло бы под влиянием ее манеры держаться. Кроме того, при нынешней погоде всякая церемонность была излишней. Пока они с Кевином бежали сквозь стену дождя, лампочки замигали и погасли.

– Здравствуйте, – сказала, смеясь, Би. – Я с удовольствием пожала бы вашу руку, но не могу ее найти. Помогите мне!

Лампы немедленно зажглись, и Би снова разразилась смехом:

– К вашим услугам. Быстрее, Энн, возьмите мою руку, пока они снова не погасли.

– У меня есть свечи, – сказала я, пожимая протянутую руку.

– Где? – спросил Кевин, как только свет снова погас, и на этот раз, видимо, навсегда.

– В кухне.

– Толковая девочка.

Это саркастическое замечание последовало за грохотом падения и проклятиями, когда Кевин обо что-то споткнулся.

Мы добрались до кухни на ощупь, смеясь и натыкаясь то и дело на мебель. Вода в чайнике была все еще горячей, и я приготовила чай. Пока мы с Би сидели опершись локтями о стол, а свечной воск капал на чайное блюдце, Кевин вышел и запустил аварийный генератор. Я не знала, что таковой имеется, но даже если бы я знала, ТО все равно не могла бы с ним обращаться.

Свет зажегся. Кевин вернулся насквозь промокшим, но я не обратила на него внимания. У меня уже появилось ощущение, что я знаю Би давным-давно, и я зачарованно слушала ее живой рассказ о том, как расстроился ее брак после стольких лет. Это была очень забавная история. Если бы я не была так увлечена ею, то могла заподозрить тетю в чрезмерном легкомыслии. Мне было непонятно, почему она настолько откровенна с незнакомым человеком.

После продолжительной и солидной деятельности в партии консерваторов старый добрый Гарри неожиданно обрел Бога и вступил в общество, известное как «Избранники второго пришествия». Безбрачие было желательным, если не обязательным условием в этом культе, и Гарри стал думать о разводе, который его жена к тому времени была счастлива дать ему. Она не была столь же счастлива при передаче «Избранникам» общих сбережений.

– По крайней мере, я спасла дом, – закончила она весело. – Он находился в общей собственности, и Гарри не мог продать его без моего согласия. Кевин, дорогой, ты весь промок! Вставай и переодевайся сейчас же, пока не простудился.

Я не могла извиниться перед Би за то, что плохо думала о ней прежде, без того, чтобы не признаться, как именно, поэтому я молча приняла виноватый вид. Безусловно, она имела право на несколько месяцев восстановления сил и пересмотра взглядов после удивительного преображения Гарри. Увидев ее сегодня, я почувствовала уверенность, что она скорее будет в выигрыше, чем в проигрыше. Это впечатление усилилось, когда она усмехнулась в ответ на предложение Кевина приготовить телевизионный ужин и на его судорожные поиски в кладовке.

В кладовке мало что содержалось, кроме телевизионных ужинов. Я это знала, поскольку заглядывала туда. Но Би приготовила прекрасные блюда из разных остатков и не приняла моего предложения помыть тарелки.

– Вас не должны касаться домашние заботы, – сказала она строго. – Книга гораздо важнее. Кевин рассказал мне все об этом. Но я претендую на то, чтобы быть упомянутой в предисловии, конечно.

Мы провели вечер в библиотеке в сопровождении дождя, стучавшего в окна, и животных, непринужденно разлегшихся на ковре. Мы были похожи на единую семью. Би принесла огромный кусок ткани, который она вышивала и который однажды должен был стать ковром.

– Гарри пытался продать это тоже, но никто не купил бы его.

Мы разговаривали. Я не помню о чем конкретно, но мы много смеялись. Я это помню. Смеялись мы много.

III

На следующий день мы с Би пошли в магазины. Она пыталась уговорить меня остаться дома и работать, но мне показалось несправедливым, чтобы она выполняла такую работу в одиночестве. Обычно я очень не любила ходить в магазин за продуктами, но в сопровождении Би это получилось весело. Мы пообедали в Питсфилде и сделали небольшой круг по торговым рядам. Когда мы проходили мимо магазина, торгующего предметами рукоделия, Би понадобилось на минутку заглянуть туда, и я купила наволочку для вышивания с картинкой, изображающей китаянку. Би помогла мне подобрать нитки и пообещала показать, как это делается. В тот же вечер я начала вышивать один из фрагментов картинки – блузку и часть зонтика китаянки.

Когда Би сказала, что, пожалуй, ей пора идти спать, я тоже поднялась. Я дошла до середины книги «Вечное хранилище», которую никогда прежде не читала, и мне не терпелось узнать, что будет дальше. Так приятно будет читать в моей удобной мягкой кровати, оперевшись на кружевные подушки, с растянувшимся в моих ногах Табидой.

– Между прочим, – сказала Би, с усилием пытаясь затолкать акры своей вышивки в большую магазинную сумку, – вы, наверное, не обратили внимания, что завтра воскресенье. Я предполагаю, что оба вы, мои юные создания, неверующие?

– Друиды, – сказал Кевин, растягиваясь в кресле. – Реформированные.

– Я боюсь... – начала я.

– Моя дорогая девочка, я не пытаюсь обратить вас! – воскликнула Би. – Я только хотела выяснить насчет машины на завтрашнее утро.

– Есть три автомобиля и «пикап», – сказал Кевин.

– Я не думаю, что «пикап» подойдет мне, – серьезно ответила Би.

Я допоздна читала «Вечное хранилище». К тому времени, когда на следующее утро я спустилась вниз, Би уже уехала. Ощущалась атмосфера воскресного дня, и сад напоминал об искусстве Чинквеченто – XVI века в Италии – божественными голубыми небесами, темно-зелеными кипарисами, изящными розами. Было очень приятно находиться в саду одной, без садовников, неожиданно вырастающих из-за кустов. Я взяла корзину и садовые ножницы из сарая и стала срезать увядающие розы. Они были такими пышными, что по дороге в дом я не могла удержаться от того, чтобы не срезать и не укладывать в корзину все новые и новые цветы. Я ставила их в хрустальную вазу, когда возвратилась Би. Она выглядела очень элегантно и сдержанно в синем льняном костюме с белым галстуком-бабочкой под подбородком.

– Как прошла служба? – спросила я вежливо. Кевин вошел как раз в тот момент, когда можно было услышать и вопрос, и ответ.

– Чудесно. Отец Стивен – вдохновенный проповедник. Я таким всегда представляла святого Франциска: полностью осведомленным о человеческих слабостях и сочувствующим им. В то же время Бог прикоснулся к нему.

Я была несколько напугана напыщенным описанием и блеском глаз Би. Я еще не видела ее в таком настроении и не предполагала в ней такого. Я удивлена была также титулом, которым она величала священника.

– Он и вы – католики?

– Мы принадлежим к епископальной церкви, – ответила Би. – Я считаю, что существует единая всемирная церковь.

– Терпимость, – проговорил Кевин, улыбаясь, – равноправие, восприимчивость к любому хорошо говорящему и хорошо выглядящему.

– Это одна сторона, – сказала спокойно Би. – Я всегда выбирала мою церковь не по названию, а по достоинствам пастора. Отец Стивен необычайно талантлив.

– Не слишком ли ты спешишь с выводами после одной проповеди? – спросил Кевин. – Он мне не очень понравился. Я не частый посетитель церкви, но не верю, что искренне верящие люди могут воспринимать это как занимательное зрелище.

Би, казалось, привыкла к поддразниваниям Кевина.

– Одной проповеди достаточно, – сказала она. – Но, кроме того, отец Стивен имеет здесь прекрасную репутацию. Я говорила с несколькими людьми после службы, и они превозносили его до небес. Было приятно встретить некоторых из наших соседей.

– Соседей? – переспросила я, вспомнив о пустых пространствах, окружающих нас.

– Да, это самые ближние из них. Меня приглашали поужинать завтра вечером. Они приглашали также вас, но я сказала им, что, к сожалению, не получится. Что вы очень заняты и не имеете времени для того, чтобы бывать в обществе.

Я внутренне сжалась при этих словах. Конечно, я приехала сюда работать, но пока что ничего не сделала. Кевин, видимо, не чувствовал себя виноватым.

– Я не возражал бы против встречи с соседями, – сказал он, – но я не уверен, что они захотят увидеть меня. Неужели они не понимают, что мы с Энн не женаты и даже не обручены? Наверняка они подумают худшее.

– Ерунда, – возразила Би. – Вы, молодые люди, всегда думаете о тех, кому за сорок, что они безнадежно отсталые. Люди сегодня вполне допускают подобные вещи. Они с пониманием относятся даже тогда, когда вы выходите за грань. Кроме того, вас будет сопровождать ваша тетушка Би.

Кевин разразился смехом. Я присоединилась к нему только тогда, когда увидела насмешливый огонек в глазах Би.

Итак, следующим вечером мы поехали на званый ужин. Это был тот самый дом, чьими колоннами у ворот я восхищалась в день моего приезда. Геральдические грифоны сидели на каменных колоннах, их лапы (или у грифонов копыта?) были подняты в величественном предостережении. Дом был прекрасным большим старым особняком времен королей Георгов, построенным из легкого красного кирпича и наполненным большим количеством антиквариата. Хозяин, доктор Гарст, был хирургом. Жена его была значительно моложе, чрезмерно худощава и с изможденным лицом, говорящим о постоянной озабоченности собственной внешностью.

Во время застолья возникло два неприятных момента, когда разговор зашел о политике. Наши хозяин и хозяйка оказались закоренелыми реакционерами, а взгляды Кевина, не говоря уже о моих, нельзя было назвать даже консервативными. Однако я давно уже знала по многочисленным шумным баталиям с моим отцом, что логические аргументы не действуют на таких людей. Поэтому, искусно изменив предмет обсуждения, перейдя от болезней общества к местной истории и от грабительских подоходных налогов к садоводству, я ухитрилась отвлечь наших хозяев от обвинений в адрес Кевина, что он является коммунистом.

Большинство из прочих гостей принадлежали к тому же слою общества, что и доктор Гарст и миссис Гарст. Они были приятные, но туповатые. Однако двое из них были непохожи на других.

Одним из них был отец Стивен. Я поняла, почему Би так увлеклась им. Если бы я задумала старомодный романтический фильм, я предложила бы ему роль доброго приходского священника. Это был очень красивый человек с густой белой шевелюрой и элегантной фигурой, окруженный такой же теплой аурой, как лучшие священники, врачи и психиатры. Он был умным и интеллигентным собеседником. Он и Кевин уселись рядом и начали дискуссию о поэтах-метафизиках. У Кевина при этом исчезла его страдальческая улыбка, безошибочно свидетельствующая о скуке.

У меня были ограниченные возможности поговорить в тот вечер с Роджером О'Нейлом, другим гостем, привлекшим мое внимание. Большую часть времени он потратил на то, чтобы строить глазки Би, которая выглядела особенно мило. Мне понравилось его лицо: домашне-приветливое, с крупным носом и широким ртом, сложенным в постоянную улыбку. Но изгиб в углу улыбающегося рта помогал ему избежать слащавости; его левая бровь то и дело искривлялась параллельно этому изгибу, что придавало ему шутливый, но несколько циничный вид. Я предположила, что ему под шестьдесят или немного за шестьдесят, и он этого не скрывал, выставляя напоказ свой живот, челюсти и лысину.

Когда отца Стивена увела одна из женщин, судя по ее обожающему взгляду – его поклонница, Кевин остался с племянницей доктора Гарста, которая следовала за ним по пятам весь вечер. Это была единственная, кроме меня, молодая особа среди гостей, и я решила, что одной из причин, по которой нас пригласили, была надежда, что мы станем с Лейлой друзьями по развлечениям.

У Лейлы были другие помыслы. Она, разумеется, хотела развлекаться, но не со мной. Она смотрела на Кевина глазами, которыми сидящий на диете смотрит на пломбир в шоколаде. Очевидно, она решила очаровать его остроумной и веселой беседой. Ее улыбка ни на минуту не исчезала, ее губы постоянно двигались. Очень скоро ответная улыбка Кевина стала неподвижной, что было мне знакомо очень хорошо.

Я направилась к Би, которая все еще разговаривала с Роджером О'Нейлом. Мне пришлось тронуть ее за локоть, для того чтобы она заметила мое присутствие. Я сказала, что нам пора ехать домой, солгав, что нас с Кевином ждет работа.

– Это означает, что вы и Кевин скучаете, – сказал Роджер. У него был низкий глубокий голос. Конечное «р» он произносил гнусавя, подобно Хамфри Богарту. – Я вас не упрекаю. Я и мистер Джонс здесь единственные люди, с которыми стоит поговорить. Би мило вспыхнула:

– Я надеюсь, что нас не сочтут невоспитанными.

– Нет, нет. Наш славный отец и я обычно отбываем в это время. Как только мы уезжаем, оставшиеся начинают выпивать по-серьезному и жаловаться на жизнь.

О'Нейл настоял на том, чтобы проводить нас до машины. Он медлил даже после того, как Кевин завел двигатель. Его голова наполовину торчала в окне автомобиля, его глаза были устремлены на Би.

– Я не уйду, пока вы не пригласите меня к себе, – заявил он. – Чай, обед, завтрак, ужин, напитки – не имеет значения, лишь бы поскорее. Что, если завтра?

У Би от смеха немного перехватило дыхание.

– О, мистер О'Нейл...

– Роджер.

– Роджер, я буду рада видеть вас в любое время, но эти молодые люди...

– Они меня не заботят. Вы – единственная, кого я хочу видеть.

– Меня или мой дом? Вы сказали, что он вас интересует в первую очередь, – скромно заметила Би.

– Это было до того, как я увидел вас. Завтра около пяти? Мы поедем ужинать. Только мы вдвоем.

Не ожидая ответа, он отправился прочь.

– Ну и ну! – сказал Кевин. – Кто из здесь присутствующих является дуэньей?

– Та, о которой ты думаешь, – ответила Би. – А ты являешься учителем английского языка.

IV

Роджер прибыл без пятнадцати пять. Би все еще наряжалась наверху. Она была поглощена мирскими делами, когда Кевин напомнил ей шутливо о ее завоевании, но она начала наряжаться только в три часа дня. Я открыла Роджеру дверь и провела его во внутренний дворик, где к нам присоединился Кевин и предложил выпить. Роджер согласился на что-нибудь тонизирующее с ломтиком лайма.

– Я уничтожал свою печень двадцать лет на службе моей стране, – объяснил он. – Бросил пить виски, когда вышел в отставку. И больше в нем не нуждаюсь.

Би успела рассказать нам, что он состоял на дипломатической службе. Я завела разговор о его интересных должностях за границей, но Роджер не поддержал меня. Он не шутил, когда говорил, что его интересует дом. Его комментарии показывали не только его интерес, но и значительные знания в области архитектуры.

– Вы действительно еще не видели этого места? – спросила я.

– Я живу в этом районе всего несколько лет, – ответил Роджер. – Когда я переехал сюда, дом принадлежал престарелой мисс Мариан Карновски. Единственный, кого она желала видеть, был отец Стивен.

– Тогда почему бы нам не совершить экскурсию? – предложил Кевин.

Когда мы вышли в холл, перед нами явилась Би, спускающаяся по лестнице с уверенностью актрисы. Свет садящегося солнца, льющийся из окна, создавал вокруг нее красновато-бронзовый ореол и сглаживал морщины на ее лице. Она выглядела достаточно привлекательно, чтобы оторвать Роджера от архитектуры, и Кевину пришлось напомнить нам, что надо продолжить экскурсию.

Когда мы возобновили осмотр, интерес Роджера снова ожил. Он даже пожелал увидеть подвалы, в которых я еще не была. Раньше я предполагала, если вообще думала об этом, что они образованы простой выемкой грунта, что было обычно для холмистых местностей Пенсильвании. Но, увидев массивную каменную кладку, я поняла, что Рудольф продумал все тщательно и досконально: «От самого верхнего горшка на каминной полке до полов подвала», как говаривал Кевин. И он не преувеличивал. Так же как и остальная часть дома, подвалы были электрифицированы, но свет от дюжины лампочек не мог полностью рассеять тьму помещения, напоминавшего скорее церковный склеп, чем хранилище старой мебели и вин. Пока мы следовали за Кевином из помещения в помещение, никто из нас не проронил ни слова. С большим облегчением мы набредали на обыденные предметы, связанные с современной жизнью, такие, как котел для нагревания воды.

Мы находились в помещении подвала, выходящем на северную сторону, когда я случайно посмотрела вниз. То, что я увидела, заставило меня нескладно присесть на корточки, чтобы лучше рассмотреть. Высеченные квадратные буквы почти стерлись от времени, но оставшиеся вполне проясняли назначение этого камня. Я инстинктивно отступила назад.

– Это надгробная плита! – взвизгнула я.

– А вот еще одна, – сказал Роджер, показывая на камень, соседствующий с тем, от которого я отскочила. – И еще... Я предполагаю, что это помещение находится как раз под часовней.

– Это правда, – сказал Кевин.

– Кевин, – сказала я. Мой голос звучал выше и тоньше, чем обычно. – Кевин, как глубоко лежит Рудольф?

Кевин засмеялся. В комнате звучало сильное эхо, и следующие его слова сопровождались подхихикиванием, обычно наблюдаемым у помешанных:

– Я тоже желал бы об этом знать. Я предполагаю, что где-то есть документы, в которых об этом сказано. Но я пока не нашел их.

На этом месте моих записей я испытала большой соблазн превратить их в историю с привидениями, полную страшных описаний, которая быстро раскупится в наши дни. Распухший труп... призрак или два... несколько луж запекшейся крови... Кевин, как маниакальный убийца, гоняющийся за мной с древним палашом... кто знает, может быть, я получила бы предложения и от кинематографистов. Но этого не произошло и не произойдет никогда.

Даже этому необычному подпольному помещению не удалось нагнать на меня волну страха. Мое ощущение дискомфорта было вполне естественным, так как вызвано нахождением в тесном и мрачном помещении, и обычным благоговейным, но в то же время отталкивающим отношением к умершим. Но когда Кевин повернулся к следующим дверям, ведущим в сырой коридор с каменными полами, я дала ему понять, что внизу я уже повидала достаточно. Би поддержала меня, напомнив, что уже становится поздно.

– Хорошо, мы поднимемся наверх, но вы должны посмотреть часовню, – настаивал Кевин. – Буквально одним глазом. Я знаю, что Роджеру будет интересно. Своды выполнены изумительно. – Его гордый взгляд собственника был тем более смешон, что он относил себя к левым социалистам.

Поскольку часовня не принадлежала к ежедневно используемым помещениям, то в ней не проводилось регулярных уборок. Бригаде уборщиков работы хватало и без того. Когда Кевин открыл дверь, множество пылинок затанцевали в лучах света, струящихся из высокого арочного окна, расположенного над алтарем.

Здесь было полдюжины скамеек, витиевато изогнутых, с подушечками для коленопреклонения. Из-за отсутствия распятий и других атрибутов я заключила, что последними здесь проводили службу протестанты. Первоначально, однако, часовня была освящена римской церковью. Своды часовни расходились ажурными линиями, и можно было отнести ее к концу XV столетия. Хотя более мелкий рисунок походил на работу, которую можно увидеть в часовне Генриха Семнадцатого в Вестминстерском аббатстве. Высокие стрельчатые окна относились к тому же периоду. Те, что находились сбоку часовни, были заколочены досками. Это было сделано, видимо, прежним владельцем, боящимся, что редкое старинное витражное стекло может быть повреждено.

– Я прошу прощения, что так темно, – оправдывался Кевин. – Это единственная комната в доме, куда никогда не подводилось электричество.

Тихо и не отдавая себе отчета в том, что делает, Би заняла место на одной из задних скамеек. Она сидела со склоненной головой и сложенными руками, пока все остальные осматривали то, что их интересовало. Единственным местом, не находящимся в тени, был алтарь, который освещался солнечными лучами из окна, расположенного выше.

Я всегда непросто чувствую себя в церкви, никогда не бываю уверена, что все делаю правильно. Пока я робко держалась в тени, Роджер, который явно не испытывал никаких сомнений, стал взбираться по невысоким ступеням, ведущим к алтарю. Только одна из ступеней была сделана из камня. На них лежало вышитое золотом малиновое покрытие. Оно не закрывало края ступеней и не доходило до пола у нижней из них. Роджер приподнял его и, наклонившись, заглянул под него. В этом жесте было нечто почти грубое, словно он украдкой заглянул под полу матери церкви.

– Интересно, – сказал Роджер. – Как ты думаешь, Кевин, что это такое?

Он спрашивал не меня, но я тоже подошла взглянуть. Под помостом алтаря находилась каменная плита около трех футов шириной и двух футов высотой. Она, по-видимому, была мраморной с рыжевато-коричневым рисунком, но надписей нигде не было видно.

– Святые мощи, возможно, – сказал Кевин немного веселым голосом. – Камень из гроба Господня или из Иерусалимского храма?

– Едва ли. – Ответ Роджера на шутливое предположение был быстр и энергичен. – Они не нуждались в мраморе со Святой земли доримских времен. Если я не ошибаюсь в своих предположениях, это итальянский мрамор, но возможно, что и греческий.

Мне понравилась его уверенность в том, что он говорил. В конце концов, он провел много лет в Восточном Средиземноморье, находясь на государственной службе. Чего я не смогла понять, так это его интереса к обычному, незамысловатому ненадписанному камню. Он и впрямь встал на четвереньки и, засунув голову под алтарь, стал ощупывать и вглядываться в камень. Наконец он неохотно поднялся и взглянул на наручные часы.

– Я совсем забыл о времени, – сказал он. – Я заказал столик на семь тридцать. Думаю, нам пора ехать.

Однако часовню он покинул последним. Он задержался в дверях, чтобы бросить последний взгляд, и слегка нахмурил свой высокий лоб.

Если бы я спросила его тогда... Нет, я не собираюсь описывать свою оплошность тривиальностями типа: «Если бы я знала» – и мучить себя раскаянием. В конечном счете это ни на что бы не повлияло.