Тень твоего поцелуя

Глава 13

Донья Бернардина пробудилась от дневного сна гораздо раньше обычного и теперь лежала в комнате с задернутыми занавесками, мучась от знакомого ощущения чего-то неладного. Наконец она села и вгляделась в циферблат маленьких часов на каминной полке. Еще нет и трех! Она всегда спала до четырех, а потом велела подавать легкий полдник, чтобы продержаться до восьмичасового ужина в компании Луизы.

Дуэнья со вздохом раздвинула занавески. В воздухе уже пахло осенью, да и небо снова серое, солнышко спряталось за тучи. Она посмотрела в сад, где садовники подстригали розы, обильно цветущие на бордюрах террасы. В самом конце сада тускло блестела свинцовая лента реки.

Бернардина зябко передернула плечами. Хмурое небо и унылая река навевали холод. Как жаль, что до родной Испании так далеко! Хорошо бы сейчас очутиться в Севилье, под синим небом и жаркими лучами солнца, падавшими на белые камни внутреннего дворика резиденции Мендоса. Ах, эти чудесные дни, когда она сидела рядом с матерью Луизы, наслаждаясь теплом, проникающим до самых костей, лениво обмахиваясь веером, попивая холодный лимонад, среди ароматов жасмина, апельсинов и роз, слушая не утихающее журчание фонтана и треньканье струн арфы, на которой в тени крытого арочного перехода упражнялась Луиза!

Луиза… такое милое дитя. Никогда не доставляла дуэнье ни малейших неприятностей. Всегда беспрекословно подчинялась приказам матери… до этой несчастной попытки устроить ее судьбу.

Бернардина, покачивая головой, отвернулась от окна. Только тогда они увидели совершенно иную сторону характера Луизы. Она оказалась поразительно упрямой! Вежливая, тихая, но исполненная решимости во что бы то ни стало отказаться от замужества с маркизом Пересом. Твердила, что отец никогда бы не дал согласия на ненавистное дочери замужество, и ее дорогой матушке пришлось отступить.

Донья Мария обратилась к дону Аштону, как к ближайшему другу и советнику семьи. В беседе с ней с глазу на глаз он поддержал Луизу и предложил взять девушку с собой в Англию. Доведенной до отчаяния матери это показалось спасением, и донья Бернардина без единого слова жалобы взяла на себя тяжкое бремя, согласившись сопровождать девушку в чужую страну.

Но теперь она глубоко жалела о своей жертве. Все шло наперекосяк, не так, как должно быть по правилам. И Луиза оказалась не таким прелестным ребенком, каким ее представляла дуэнья. Правда, сама она никак не могла понять, в чем дело, но что-то изменилось. А дон Аштон спустя рукава относится к своим обязанностям опекуна.

Бернардина пожала губы и энергично кивнула, как бы подтверждая собственные мысли. Туго подпоясавшись, как будто это могло оградить ее от сил зла, которыми была населена сия ужасная земля, она отправилась по коридору к спальне Луизы и легонько постучала, но ответа не дождалась. А ведь Луиза, в последнее время послушно соблюдавшая сиесту, отправилась к себе сразу после обеда! Может, все еще спит?

Донья Бернардина тихо приоткрыла дверь. В комнате светло, занавески раздвинуты, ставни раскрыты. Постель не смята и пуста.

Бернардина закрыла за собой дверь и огляделась. И как бы ей ни было неприятно шарить в вещах Луизы, на ней лежит определенная ответственность! Если разврат и распущенность, царившие в злосчастной стране, коснулись ее подопечной, долг Бернардины перед матерью – положить этому конец.

Она распахнула сундук, заглянула в гардероб, но делала это крайне неохотно. И разумеется, не нашла ничего такого, что подтвердило бы ее подозрения. Копаться же всерьез ей совсем не хотелось.

Нимало не успокоившись, Бернардина вернулась к себе и позвонила в колокольчик.

– Я оденусь, Ана, – объявила она вошедшей горничной.

Ана была одной из немногих слуг, которых они смогли привезти из Севильи: мест на корабле, перевозившем их в Англию, было немного. Ана служила Бернардине двадцать лет и, несмотря на годы, была все еще полна сил и живо интересовалась всеми сплетнями челяди.

Она помогла госпоже надеть строгое платье, без которого та не осмелилась бы показаться внизу, даже если в доме никого, кроме нее, не было.

– Ты видела донью Луизу днем? – небрежно осведомилась Бернардина, прикалывая мантилью.

– Нет, мадам. Разве она не в своей спальне?

– Наверное, пошла погулять. Или поехала на прогулку с этим Малколмом.

– Малколм отправился в город, мадам. Дон Аштон дал ему какие-то поручения.

– Понятно.

Бернардина выдавила улыбку, которая, как она надеялась, успокоит подозрения любопытной Аны.

– Мне не нравится эта мантилья, Ана. Принеси черную с золотой каймой.

Завершив туалет, Бернардина величественно спустилась вниз как раз в тот момент, когда порог переступил хозяин дома.

Лайонел отбросил плащ, швырнул хлыст на скамейку у двери, стянул перчатки и, заметив Бернардину, с нерешительным и одновременно выжидающим видом стоявшую на нижней ступеньке лестницы, вежливо поклонился.

– Донья Бернардина, – пробормотал он, пытаясь скрыть свое нетерпение. В этой женщине все буквально кричало о настоятельной необходимости облегчить душу, и причина ее беспокойства, разумеется, хорошо известна. Луиза. Он и без того чувствовал себя виноватым в том, что бессовестно пренебрегал воспитанницей, но никак не мог найти времени, чтобы посвятить себя заботам о девушке.

– Прошу вас уделить мне несколько минут, дон Аштон, – заговорила Бернардина, подходя ближе и поспешно приседая.

Лайонел едва слышно вздохнул.

– Разумеется, мадам. Я в вашем распоряжении.

Он показал на гостиную. Его так и подмывало спросить, где Луиза, но, чувствуя неладное, он молчал.

– Дон Аштон, меня крайне тревожит Луиза, – начала Бернардина.

Предчувствие его не обмануло! Лайонел кивнул.

– Что случилось, мадам?

– Сама не знаю. Но сейчас ее нет дома, и, похоже, такое случилось не впервые.

Лайонел нахмурился.

– Но она здесь не узница, донья Бернардина!

Выцветшая физиономия дуэньи мгновенно порозовела.

– Может, и так, хотя с ее стороны по меньшей мере невежливо не уведомить свою дуэнью, куда и зачем она направилась. Вместо этого она удирает из дома, пока я сплю. Согласитесь, что это нехорошо, дон Аштон.

– И вы не знаете, где она сейчас?

Бернардина покачала головой.

– Мало того, она стала очень скрытной. Раньше всегда делилась со мной своими секретами. А сейчас что-то утаивает от меня, я это чувствую.

Лайонел окончательно помрачнел.

– Она молодая женщина, мадам, и, вполне естественно, желает вести собственную жизнь и временами даже уединяться.

Бернардина отчаянно затрясла головой:

– Нет, испанской девушке не подобает вести себя подобным образом.

– В таком случае объясните точнее, в чем именно вы ее подозреваете.

– Понятия не имею, – объявила Бернардина. – Поэтому и волнуюсь.

Если вы, как говорите, понятия не имеете, что происходит с Луизой, не вижу, чем вам помочь, – раздраженно бросил Лайонел. Он действительно был не в силах представить, что может грозить Луизе. Если она едет на прогулку, то только с Малколмом, а на реку отправляется исключительно в сопровождении лодочников.

– Вы дали ей слишком много свободы, дон Аштон! – выпалила Бернардина, краснея еще гуще. – Не позволяй вы Луизе ездить верхом одной, она не вбила бы себе в голову совершенно непонятные воззрения.

– И в чем состоят эти воззрения?

Бернардина неуступчиво поджала губы. Она снова не сумела облечь свои подозрения в слова, поскольку, если не считать нынешнего отсутствия, Луиза не сказала и не сделала ничего необычного. И все же дуэнья точно знала: что-то не так.

– Хотите, чтобы я потолковал с ней? – предложил Лайонел, видя мучения дуэньи.

– Да, и вы должны сказать, что она больше не может покидать дом без моего разрешения. Кроме того, вам следует немедленно уволить этого Малколма.

Правила этикета запрещали Бернардине отдавать приказы хозяину дома, да еще таким повелительным тоном, и это лучше всяких слов сказало Лайонелу, как она расстроена.

– Не стоит так волноваться, мадам, – мягко посоветовал он. – Малколм зорко охраняет Луизу. Я сегодня же вечером побеседую с ней.

Бернардина всхлипнула и промокнула глаза уголком мантильи.

– Если с ней что-то случится, дон Аштон, мне придется отвечать перед ее матерью.

– Ничего не случится. Что такого может с ней произойти? – Нетерпение снова обуяло Лайонела.

– Мужчины! – отвернувшись, прошептала Бернардина так выразительно, будто само это слово было воплощением зла. Лайонел рассмеялся бы, если бы слишком хорошо не понимал серьезность подобных тревог испанской матроны-аристократки за честь и репутацию девушки знатного рода.

– Вы забываете, мадам, что Луиза совсем не видит мужчин, если не считать меня, – напомнил он. – Она не бывает при дворе, а здесь нет никакого общества.

– Тем не менее она подпала под дурное влияние, – настаивала Барнардина.

Лайонел посчитал, что дуэнья преувеличивает. Но спорить не было сил.

– Хорошо, я уже пообещал поговорить с ней вечером, – повторил он. – А теперь простите, донья Бернардина, король назначил мне аудиенцию через час.

Он поклонился и пошел было к выходу, но дверь распахнулась. На пороге стояла Луиза. Глаза сверкали, щеки разрумянились.

– Ах, дон Аштон, в этот час вы обычно не удостаиваете нас своим присутствием.

Лайонел бросил на нее проницательный взгляд.

– Насколько я понял, вас не было дома, Луиза. Донья Бернардина тревожилась.

– О, Бернардина, к чему волноваться? Ты же знаешь, я не могу спать днем. Прогулялась в саду и у реки. Что тут плохого?

– В самом деле, что? – согласился Лайонел, поглядывая на Бернардину. – Говорил же я, мадам, тут не о чем беспокоиться.

Бернардина поняла, что теперь не дождется поддержки от дона Аштона. Облегчение его при виде Луизы было поистине ощутимо. Мало того, он был просто счастлив принять ее невинные объяснения, которым Бернардина ни на секунду не поверила.

– На твоих туфлях и на подоле платья грязь, – прошипела она, с брезгливой гримасой указывая на предательские пятна. – Это крайне неприлично, Луиза.

– Я же сказала, что бродила по берегу реки, – резко бросила девушка, – а там всегда грязно.

Бернардина решила сделать еще одну попытку, прежде чем дон Аштон успеет сбежать.

– И по дороге ты никого не встретила?

Луиза покачала головой и, поспешно изменив тон, уже более спокойно ответила:

– По-моему, никого, Бернардина. О нет, перекинулась словом с садовником и, кажется, видела рыбака… или двух? Уже не помню. Да и зачем это тебе?

Бериардине пришлось отступить. Судя по лицу дона Аштона, она потерпела поражение.

Лайонел жизнерадостно объявил, стараясь рассеять напряжение:

– Что же, дамы, оставляю вас наслаждаться мирным деньком. Если смогу, поужинаю сегодня с вами.

– Может, вам стоило бы привезти с собой гостя? – предложила Луиза, наивно захлопав глазами. – Как приятно было бы увидеть новое лицо и поговорить с кем-то, кто знает последние новости.

Бернардина тихо ахнула. Лайонел предостерегающе прищурился. Какое непростительное нарушение этикета! В родительском доме Луиза не посмела бы предложить ничего подобного.

Он внимательнее пригляделся к девушке. Она действительно изменилась! Уверенность в себе, самообладание, которых раньше не было… А темно-синие глаза чересчур ярко сверкают.

Он уже хотел отказать ей, но тут же сообразил, что в просьбе не было ничего предосудительного. Да и его совесть будет спокойнее, если он сумеет хоть как-то развлечь девушку. А если сам будет выбирать гостей, донья Бернардина не посмеет возражать.

– Скажите, донья Бернардина, – обратился он к дуэнье, – не слишком ли много беспорядка внесет в ваше хозяйство появление парочки гостей к ужину? – Понимаю, что у вас нет времени подготовиться, но…

– Что вы, дон Аштон, какое же это беспокойство! – возмутилась дуэнья. – Уверяю вас, в доме достаточно припасов, чтобы накормить двадцать человек, даже если вы предупредите об их появлении в последнюю минуту!

Лайонел поспешно поклонился.

– Я знаю ваши таланты, мадам, и безмерно их ценю.

Впервые за все время разговора Бернардина улыбнулась.

Возможность принимать гостей взволновала ее почти так же, как Луизу. Она будет счастлива похлопотать о парадном ужине, как часто делала это в Севилье! Лайонел видел, что она уже целиком занята обдумыванием меню.

– Сколько гостей нам ожидать, дон Аштон?

Лайонел помедлил с ответом. Ему в голову вдруг пришла идея. Вот он, способ соединить приятное с полезным!

– Думаю, не больше двух. Но не могу обещать, что те двое, которых я имею в виду, окажутся свободными, так что не слишком расстраивайтесь, если сегодня ничего не получится. В таком случае я договорюсь на другой день.

Луиза, опустив глаза, низко присела.

– Вы так добры, дон Аштон. Понимаю, что немилосердно донимаю вас, но…

– Не так уж немилосердно, – сухо ответил он. – Но похоже, вы немало расстраиваете свою дуэнью. Мне было бы приятно, прояви вы побольше осмотрительности.

Донья Бернардина благодарно кивнула, и Луиза постаралась принять упрек без видимого раздражения, хотя в душе так и кипела. Казалось, чем чаще ей удается провести несколько часов с Робином, тем труднее возвращаться к ограничениям и запретам этого дома и скучному, предсказуемому обществу Бернардины.

Сегодня днем они всего лишь немного погуляли по берегу. В этом она не солгала. Робин рассказывал о своем детстве, о матери, которую почти не помнил, о мачехе и сводных сестрах, искренне им обожаемых, и его рассказы вызывали у Луизы острую зависть.

Робин смог остаться с ней всего на час, но пообещал, что при следующей встрече поведает о первом замужестве своей сестры Пен и совершенно невероятную историю се второго брака с французским шпионом Оуэном д'Арси. Все это казалось Луизе таким же занимательным и невероятно интересным, как те романы, которые она украдкой читала. Даже куда интереснее, поскольку в последнее время Бернардина ужасно донимала ее житиями святых.

Робин также пообещал в ближайший же вечер отвезти ее в настоящий игорный дом. Луиза буквально жила этими обещаниями и историями, бережно храня их в памяти и воскрешая, когда монотонность повседневной жизни становилась чересчур угнетающей. Как только за опекуном закрылась дверь, она взяла пяльцы, уселась и принялась мысленно перебирать подробности свидания. Сегодня он даже держал ее за руку. Так естественно, так дружески. И отпустил, только когда увидел на берегу рыбака.

Луиза мечтательно вздохнула, но когда Бернардина стала обсуждать те блюда, которые, по ее мнению, следовало подать за сегодняшним ужином, сумела ответить с надлежащим энтузиазмом, несколько успокоившим дуэнью.

Полчаса спустя Лайонел покинул дом, одетый для аудиенции у короля. На конном дворе он встретил только что вернувшегося из города Малколма.

– Сэр, – с поклоном приветствовал тот хозяина и, сунув руку в карман, вытащил тонкий, завернутый в кусок кожи пакет. – Капитан Олсон дал мне это для вас.

– Хорошо. Его путешествие из Брюгге было благополучным?

– Да, сэр. Он велел передать, что отплывает в субботу, с приливом, и захватит все донесения, которые вы изволите передать.

– Да, у меня есть несколько. Отвези их в субботу прямо с утра пораньше, – кивнул Лайонел, сунув пакет за пазуху. – Кстати, Малколм, как твои прогулки с доньей Луизой?

Малколм слегка нахмурился.

– Никаких неприятностей, сэр. Леди прекрасно держится в седле и любит скакать галопом.

– А где вы ездите?

– В основном вдоль берега, сэр. Там, где она может пустить Криму вскачь. – Малколм деликатно кашлянул в кулак; прежде чем заметить: – У меня такое чувство, что леди чувствует себя очень стесненно, сэр, и езда верхом позволяет ей немного успокоиться.

Лайонел вскинул брови.

– Возможно, ты прав. Но надеюсь, это все, что она делает.

– Она любит наблюдать за людьми, сэр, – пожал плечами Малколм, – и иногда обменивается с ними приветствиями. Но ни разу не спешилась, по крайней мере при мне.

– Прекрасно. Присмотри, чтобы так было и впредь. На ее родине репутация дамы столь высокого происхождения не должна быть очернена даже самым легким шепотком.

– Со мной она в полной безопасности, сэр.

– Я это знаю. Иначе не доверил бы ее тебе, – улыбнулся Лайонел и, дружески хлопнув собеседника по плечу, вскочил в седло и направился в Уайтхолл. Пакет с письмами, казалось, медленно прожигал дыру в рубашке. У него не было времени просмотреть их сейчас, но если пакет найдут, этого будет достаточно, чтобы казнить его за государственную измену. Его сестра Маргарет была ярой сторонницей Реформации и умерла за свои верования. Сам Лайонел был равнодушен к этому религиозному движению, но ненавидел режим, убивший сестру, и фанатизм, приведший к самым гнусным преследованиям тех, кто посмел отойти от католицизма и избрал другую церковь. Ужаснее всего от бремени католицизма страдали Фландрия и Нидерланды, и именно среди тех, кто боролся против владычества Испании, находил Лайонел поддержку в своей попытке спасти Англию.

В письмах наверняка находятся векселя на имя местных банкиров, готовых выдать деньги под столь солидное обеспечение, и обещания фламандских бюргеров помочь кораблями и вооружением, если Англия поднимется против Филиппа и Марии. В обмен он должен поставлять сведения об антикатолическом движении в стране и планах тех, кто усердно трудится, чтобы подорвать влияние Марии. Новость о беременности королевы еще не дошла до Фландрии, но, если дойдет, наверняка вызовет панику. Лайонел пока не открыл фламандцам, что задумали сделать испанцы в том случае, если Мария не сумеет произвести на свет наследника. Мало того, он и не собирался этого делать.

Теперь главной его заботой была Пиппа. Его, и только его. И он будет ревностно охранять ее покой. Это он помог бросить ее в пасть чудовища, принести в жертву Филиппу, но из кожи вон вылезет, чтобы исправить содеянное. Это стало почти священным долгом, безоговорочным обязательством. Только выполнив его, он сможет жить в мире с собой.

Лайонел оставил коня на огромном конном дворе дворца и не торопясь направился к покоям Филиппа. Как и ожидалось, в кабинете присутствовали Ренар и Руй Гомес.

Филипп, отложив перо, поднял голову от пергамента, расстеленного на письменном столе. Вид у него был усталый, словно он почти не спал. Посыпав песком пергамент, он негромко обронил:

– Добро пожаловать, Лайонел.

– Сир, – с поклоном ответил Лайонел и, учтиво поприветствовав придворных, осведомился: – Вы желали видеть меня, сир?

– Женщина. – Нос Филиппа дернулся, уголки рта опустились, будто сама мысль о той, кого он изнасиловал, была ему омерзительна. И следующая его фраза это подтвердила. – Нам неприятно видеть ее каждый день. Моя жена нервничает, страдает… само собой разумеется, что королеву в ее нынешнем положении ничто не должно расстраивать.

– Вы совершенно правы, – немедленно согласился Лайонел. – Но что вы предлагаете предпринять насчет леди Нилсон?

Он намеренно упомянул имя Пиппы, побуждая присутствующих мужчин придать орудию их замыслов облик и характер.

На лице Филиппа снова мелькнуло выражение брезгливого отвращения. Каждый раз, обесчестив женщину, он каялся, а потом с пренебрежением отталкивал свою жертву, словно насилие над ней и его собственное падение было ее виной. Он не ответил на вопрос Лайонела. Вместо него это сделал Руй Гомес:

– Мужу нельзя доверять заботу о ней. А ее семья слишком влиятельна, и, кроме того, их преданность нам чересчур ненадежна, чтобы позволить упомянутой даме поселиться под их крышей до окончания срока беременности, К счастью, ее родные все еще в Дербишире, и мы уже послали к ним гонца с приказом там и оставаться. Из-за неверности их дочери члены ее семейства стали нежеланными гостями при дворе и даже в Лондоне. Сама леди Нилсон не должна покидать дворца, но и в обществе ей показываться не следует. Король издал приказ на этот случай.

Филипп кивнул и, сложив пергамент, капнул на край горячим воском и прижал к нему кольцо-печатку.

– Отнесите это ей и ее мужу, Аштон.

Он протянул Лайонелу приказ. Тот взял его и задумчиво заметил:

– Вес знают, что королева держит даму в немилости. Не вижу причин, почему запрет леди Нилсон появляться в присутствии королевы может вызвать ненужные .слухи.

Король поднял голову. Лайонел, немного помедлив, добавил:

– Но ради соблюдения приличий ее муж, разумеется, должен бывать при дворе и исполнять свои обязанности на службе королевы и короля. – Он низко поклонился Филиппу.

– Так будет легче держать его под неусыпным наблюдением, – кивнул Филипп, подавшись вперед и возбужденно комкая лежавшие перед ним бумаги. – Кстати, он часто встречается с женой?

– Вряд ли это должно нас волновать. Сейчас он проводит очень мало времени в ее обществе, и не вижу причин, почему это должно измениться. Но я предложил бы, сир, чтобы леди Нилсон оставалась на попечении дона Аштона, – мягко объяснил Руй Гомес, и Симон Ренар кивнул.

– Да, и это следует довести до сведения мужа! – объявил посол.

Филипп обратил на Лайонела тяжелый взгляд.

– Боюсь, это неприятная задача, Лайонел.

Выражение лица Аштона, как всегда, оставалось бесстрастным.

– Но не совсем уж невыносимая, сир. От леди Нилсон потребуется оставаться в своих покоях и гулять, только когда она будет совершенно уверена, что не встретит ее величество. И поскольку ее здоровье до некоторой степени важно для нас, ей можно позволить посещать укромные уголки сада, иногда кататься на смирной лошади, а в ясную погоду проводить немного времени на реке.

Да… да, нельзя рисковать жизнью младенца. Пусть строго следует указаниям врачей. Они будут еженедельно ее обследовать, а она – повиноваться их наставлениям.

Лайонел поднял глаза на большой парадный портрет Генриха VIII с семьей, висевший над столом Филиппа. Такая гармоничная картина семейного счастья, такой довольный и мирный отец семейства! Кто разглядит за этим безмятежным фасадом те бесчисленные предательства, жестокие измены, бесчеловечные обличения, приводящие к самым ужасным казням!

Он долго молчал, прежде чем ответить.

– Леди Нилсон не глупа, сир. Она начнет задавать вопросы. Почему именно ей из всех придворных дам, имевших радость оказаться в интересном положении, уделяется столь пристальное и неотступное внимание со стороны королевских докторов? Это тем более удивительно, что ее по приказу королевы фактически держат под домашним арестом.

– Не важно! – пренебрежительно отмахнулся Филипп. – Пусть спрашивает, сколько ей угодно. Ответов она не получит. Кстати, Руй, ее муж остается покорным нам?

– Да, сир. И так будет, пока над головой его любовника висит меч.

– Вероятно, стоит подкрепить угрозу, – вмешался Ренар, закутываясь в темный плащ. – Так, ничего серьезного, небольшая неприятность. Ровно настолько, чтобы они не вздумали слишком нос задирать.

– Музыкант и без того трясется от страха, – вставил Гомес. – Любовное гнездышко, устроенное Нилсоном во дворце, пугает его до дрожи в ногах. Он предпочитает грязный кабак – там спокойнее. Но вы правы, Ренар. Нилсону не помешает напомнить, насколько беззащитен его возлюбленный.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал Ренар. – Как уже сказано, ничего серьезного, маленький инцидент.

– А вы, Аштон, тем временем развлекайте жену.

– Все, что смогу, сир, – поклонился Аштон.

– И найдете способ ответить на щекотливые вопросы? – допытывался Ренар.

– Все, что смогу, – повторил Лайонел. Бумаги в его камзоле, казалось, удвоились в объеме и отчетливо выделялись под тканью, ясно видимые острому глазу подозрительного наблюдателя.

– Мы уверены в вас, Лайонел, – дружелюбно улыбнулся король, поднимаясь и протягивая руку.

Лайонел почтительно поцеловал холеные пальцы.

– Мне оказана большая честь, сир. Я сделаю все, дабы заслужить ваше доверие.

– Мы это знаем, – улыбнулся Филипп. – И всегда доверяем нашим добрым слугам.

Лайонел оглядел его советников. Те благосклонно улыбались.

– Доброго вам дня, господа, – с поклоном произнес он и покинул кабинет короля с приказом, запрещающим леди Нилсон показываться на глаза их величествам.

Теперь она фактически стала узницей и может покидать дворец только с разрешения и в обществе Лайонела Аштона, который, как ни крути, стал ее тюремщиком.

И защитником.