Тест на любовь

2

Ольга сидела в кресле-качалке в загородном домике, возле окна, из которого открывался вид на пышный куст можжевельника. Этот домик они построили вместе со Славой. Сами, собственными руками. От начала и до конца. Четырнадцать футов на восемнадцать. Именно в футах исчисляли они его площадь. Почему? Смешно сказать, но они строили его по указаниям американца мистера Уиклера.

Ольга познакомилась с ним в Штатах, в маленьком городке под названием Уинтер, что значит Зима. Ей повезло, несколько глянцевых журналов сразу сделали заказ на съемку и оплатили командировку. То было время, когда между Россией и Америкой разгорелась пылкая любовь.

Мистер Уиклер, ас в фотографическом деле, занимался ею, а перед отъездом пригласил к себе домой.

— Ольга, сорок лет назад я был чуть моложе тебя и построил свой первый дом. Если ты еще ничего не построила, советую тебе повторить мой.

Он побежал в кабинет, принес свои старые тетрадки, где было с тщанием прописано все — размеры, материалы, последовательность строительства.

— Очень просто. Я знаю, у тебя нет больших денег, а этот получится дешевый и очень уютный. Я подарю тебе мой проект. Я все сохранил. О, если бы я мог приехать и увидеть свой домик в России!

Когда Ольга вернулась и со смехом рассказывала Славе об этом случае, он вдруг сказал:

— Слушай, Ольга, а почему бы не послушаться мистера Уиклера?

Она изумленно посмотрела на него.

— Но…

— Да что «но»! Это прекрасный вариант! Отличный. Очень экономный.

— Все облезут от зависти?

Тогда их отношения со Славой только начинались.

— Еще бы! Представляешь, мы будем говорить, что строим американский дом. А размеры — непременно в футах. Не всякий сразу сообразит, что фут — это чуть больше тридцати сантиметров.

Ольга хохотала. Да черт побери, а почему нет? Ну кто им запрещает? Никто! Им никто ничего не запрещает… Участок они распланировали так, как указал мистер Уиклер. Они срубили часть деревьев, обтесали бревна.

Вспоминая, Ольга снова почувствовала запах стружки и сосновой смолы на горячем летнем солнце. Они купили все инструменты, указанные мистером Уиклером, — стамеску, рубанок, топоры, пилу, лобзик — и сложили их в «ящик сокровищ». Они выполняли даже дурацкое указание: «Если вы что-то потеряли из „ящика сокровищ“, не покупайте новое взамен, потеряли — значит, эта вещь вам совершенно не нужна. А если нужна — она не может потеряться».

Ольга улыбнулась, вспоминая об этом. Однажды они на самом деле куда-то засунули топор с короткой ручкой и решили обходиться без него.

— Слушай, Слава, я не понимаю, как можно не заменить его таким же?

Ольга стояла перед Славой в красной майке и синих шортах, он был голым по пояс, на волосатой груди блестели капельки пота, свисали с кончиков черных волос и серебрились на солнце. Жужжали мухи, скрипели деревья, сладковато пахло стружкой. Ольга была такая свежая, щеки пылали от удовольствия, от радости жизни.

Вспоминая сейчас об этом и всматриваясь в прошлое, Ольга с отчетливой ясностью подумала — ну почему, почему все обернулось так нескладно?

Слава не отрываясь смотрел на Ольгу, она почувствовала, как его желание передается и ей, по спине побежали мурашки… Похолодев, она замерла и не мигая смотрела на высокого мужчину… Он медленно разжал руку, рубанок с застрявшей в нем свежей стружкой упал на траву. Слава шагнул к ней, обнял, она почувствовала, как влажно его тело, как горячо и солоно на губах…

Они лежали на свежеструганных досках, под плотной сосновой кроной, над которой распростерлось летнее синее небо. Мошкара слеталась на запах пота и облепляла оголенную кожу. Они ничего не чувствовали, точно под наркозом. Ольга смотрела в ясное небо, синее и безмятежное, совершенно неподвижное, и ей казалось, она замерла в своем счастье, оно всегда будет вот так обволакивать ее, оберегать от всего. Подул ветерок, принеся с собой сладкий запах таволги — эти высокие белые цветы росли у самого забора. Она улыбнулась, повернулась, желая опереться на руку и заглянуть Славе в лицо. Ее рука соскользнула с доски и наткнулась на рукоятку топора, того самого, потерянного.

— Слава! Слава! — завопила она. Он вздрогнул, резко сел.

— Что, что случилось? Тебя кто-то укусил?

— Да вот же он! — Она схватила топор и с улыбкой во весь рот победно подняла его над собой. — Он прав! Этот чертов американец прав. Он снова прав! Не надо покупать ничего взамен потерянного…

— А просто в нужное время и в нужном месте заниматься любовью, — пропел ей в самое ухо Слава… — Ну так…

— Но мы же больше ничего не потеряли…

— На всякий случай, чтобы не потерять… — И он снова опустился рядом с Ольгой.

Ольга, ушедшая в воспоминания, вздрогнула, когда кукушка высунулась из часов, мол, все, вечер воспоминаний кончился. Но так трудно остановиться. Да, они построили домик. Она сделала прекрасные фотографии и послала мистеру Уиклеру. Своим восторгом он поделился с местным журналом и продал ему присланные Ольгой снимки. Журнал напечатал их, и с оказией мистер Уиклер прислал гонорар.

«Дорогая девочка, — писал он Ольге, — прости, что так обращаюсь к тебе, но я намного старше. Ты не можешь себе представить, какую радость я испытал благодаря тебе! Ты еще не понимаешь, что такое молодость. Да-да, именно так. Это человек понимает только в старости. Наверное, ты слышала, как говорят: жизнь идет по спирали? Но чтобы знать, в каком именно витке ты сейчас, нужны ориентиры. Итак, я снова вижу свой домик. Он существует. Свой я построил, когда мне было двадцать лет от роду. Стало быть, сейчас, когда мой домик снова повторился, мне остается до конца по меньшей мере еще двадцать…

Теперь понимаешь, чем ты меня одарила? Ты подарила мне еще двадцать лет жизни. А если бы я построил свой домик в тридцать лет, то мне до конца осталось бы именно столько. Моя теория тебе скорее всего покажется дикой. Но со временем ты поймешь, насколько я прав».

Гонорар из Америки стал для Ольги настоящим потрясением. Она никак не могла придумать, на что бы памятное его истратить.

— Слушай, Ольга, — сказал ей Слава, — ты давно хотела издать свой альбом. Издай его на эти деньги.

Ничего лучшего придумать было нельзя…

При этом воспоминании сердце Ольги заныло.

Мысль была отличная. Конечно, она так и поступила…

Но… но почему во всем столько боли? Ну почему все, что она получала от жизни, было какое-то корежистое, мятое, измолоченное и не оставляло ей чистой, ничем не тронутой радости?

Кукушка снова фыркнула и в который раз скрылась в своем гнезде, словно выражая недовольство.

Все, все в прошлом. А сюда она приехала сейчас, чтобы навести порядок. Закрыть домик — неизвестно, сколько времени она не появится здесь. Слава сюда не приедет. А как он любил приезжать сюда — здоровенный бородатый мужик с сачком крался сквозь высокую траву, чтобы накрыть еще одну жертву. Ольга усмехнулась. Специалист по бабочкам.

Славу любили женщины, и он их, так что он недолго пробудет один. Странно было бы не поддаться обаянию здоровья, юмора, силы и еще чего-то, чему Ольга не могла дать определения. Просто у нее нет таких слов. Про это можно думать лишь наедине с собой, поднимаясь с постели, когда он, отвернувшись на другой бок, засыпал, а она улыбалась от счастья… Итак, этот домик — все, что осталось от их общего прошлого. Больше он никогда здесь не появится. Никогда. Сердце сжалось, на глаза навернулись слезы.

Она вдруг вспомнила его коллекцию бабочек под стеклом, которой восторгались все приходившие к ним в дом. Большинству людей мир давно перестал казаться цветным, и они замирали, глядя на стену. Боже, неужели такая красота водится в Подмосковье? В средней полосе России? Не на Севере? Не в Африке? Не в Океании? А как тщательно все наколото, как расправлены крылышки, как дотошно выверено и выписано черной тушью чертежным пером — с любовью — по-латыни и по-русски, указано, где и когда их настиг сачок энтомолога Ярослава Воронцова.

Ольга радостно смеялась и гордо сообщала — вот эту они вместе отловили в Ботаническом саду в Останкино, вот эту под Зеленоградом, да-да, такого махаона! Она сфотографировала крылышки особым объективом — рыбьим глазом, — и никто в жизни не догадался бы, что это такое! Она подбирала самую чувствительную пленку, способную передать тончайшие переходы красок. Мастерски сделанные снимки охотно брали в журналы и на выставки, покупали агентства. Ольга Геро — это было хорошее имя в фотографии.

Когда на Ольгу свалилось известие о том, что ей предстоит, она была потрясена. Это конец. У них со Славой нет будущего. Не станет же она держать его при себе, превратившись в инвалида? Здорового мужика, который хочет детей, нормальную семью…

Ее сердце билось в горле, она не могла дышать, когда дома, оставшись наедине с собой, думала, как ей поступить.

Сколько она проживет — никто не знает. Но то, что она больше не будет настоящей женщиной, а лишь оболочкой женщины — совершенно ясно. Конечно, он никогда не скажет ей таких слов, даже не намекнет. Но она будет постоянно ждать их, искать двойной смысл в словах, взглядах. Ему станет скучно с ней. Нет, она не вправе лишать смысла его жизнь. Теперь Слава будет от нее свободен.

Куст можжевельника за окном дернулся, кровь ударила в виски, и в них застучало. Ольга непонимающе смотрела в окно. Потом догадалась — дело не в можжевельнике, а в кресле. Обычно в кресле ее качал Слава, а теперь она качнулась сама и не заметила.

Больше он никогда не будет ее качать ни в этом кресле, ни в другом. Потому что…

…Ольга никогда не забудет день, когда вышла из поликлиники, где седая врачиха сочувственно посмотрела на нее и, не скрывая ничего, сказала:

— Готовься, девочка.

Больше ничего не надо было добавлять, эта женщина наблюдала ее весь последний год.

— Тяжело, конечно, ты такая молодая.

— Может, еще все обойдется?

— Да нет, к сожалению, не все… Для мужа, конечно, тебе кое-что оставят.

— У меня нет мужа.

— Может, и к лучшему, что нет. — Она покачала головой. — Страшнее всего обмануться в ближнем.

Сердце Ольги колотилось, ее подташнивало.

А если сказать Славе все как есть?

Но он может остаться с ней. Он может даже… снова предложить ей выйти замуж за него. Официально.

На секунду ей стало легче. А что, если ей согласиться? Если он предложит? Почему она так боится его жалости?

Она шагала по ступенькам вниз, в гардероб.

В конце концов, может, она не сразу умрет. Не скоро. А если скоро, то он останется один. И снова может жениться.

О Господи, одернула она себя. Ты хочешь жалости? Ты хочешь заставить его мучиться? Его, мужчину в расцвете сил? Ведь ничего не будет по-прежнему. Их любовь не может быть прежней… Она будет просто калекой… Она начнет очень быстро стареть, кожа сморщится, тело станет дряблым, потому что организм будет работать в затухающем режиме, как говорят врачи. Она вступит в свою последнюю фазу женской жизни раньше времени. Намного раньше.

О нет, только не это. Другое дело, если бы они прожили вместе полжизни. Но они соединились не так давно и хотели друг от друга радости, удовольствий. Поэтому…

Ольга вышла из поликлиники с лихорадочно горящими щеками и, сама не зная почему, пошла не к метро, а в другую сторону. Она, в общем-то готовая к этой новости, была потрясена. Вот и все, да?

И если отбросить личную жизнь, любовь, что ей осталось сделать? Ольга переставляла ноги, не думая о том, куда и зачем идет. Она просто шагала и шагала.

Да что это она? Какой дурацкий вопрос — что ей осталось сделать? Она еще не сделана главного в жизни. Она не достигла успеха, к которому стремилась всегда. Персональная выставка в фотоцентре ей снилась всю жизнь, так неужели мечта не исполнится? Сколько раз ей грезились стены, увешанные ее работами, ранними, более поздними, нынешними… Толпы зрителей, восторженные отзывы… Там есть на что посмотреть. Где она только не снимала — ей повезло, она много видела, и не только через объектив фотокамеры. Не зря же Ольга Геро получала призы и грамоты на международных выставках.

Она переставляла ноги, шла и шла вперед, кто-то толкал ее, но она не обращала внимания, устремив невидящий взгляд прямо перед собой. Серые глаза Славы, его большие сильные руки, золотистые волоски на запястьях, жесткая борода.

— У меня борода, как у фокстерьера, — смеялся он, щекоча ее щеку. — Видишь, трехцветная — рыжая, черная и седая, — зазвенело у нее в ушах.

Боже мой. Вот он, приговор. Больше она не будет с ним никогда. Нет, она не обременит его собой.

Она шагала и шагала, не глядя по сторонам, перед глазами было совсем не то, что должно было быть на самом деле.

…Он держит ее в объятиях, от него пахнет дымом, он только что ворошил поленья в печке, а небритая щека теперь колет ей щеку, жесткие губы, слегка потрескавшиеся, солоноватые на вкус. Наверное, пересохли, лопнула кожа и сочилась кровь, подумала она. Они лежат на топчане, который сами сколотили по совету мистера Уиклера. Он расписал до деталей, как остругать доски, чем набить матрас. Они даже сшили одеяло по его указанию — из кусочков разной ткани, в деревенском стиле. Как было тогда весело, как здорово.

Ольга шла и шла по улице. В голове внезапно зазвучал Славин голос:

— Ольга, пойди-ка сюда.

Голос влюбленного Славы. И она снова ощутила трепет влюбленной женщины.

— Я обниму тебя. Слушай, какой замечательный дом мы выстроили с тобой. А потом построим другой. Ты говорила, мистер Уиклер сейчас живет в новом доме — в викторианском стиле? Пошлю-ка я тебя к нему, пусть расскажет, как его строить. Нам скоро понадобится большой дом. Я думаю, вчетверо больше. У нас ведь будет куча детей… Им нужен простор.

Ольга хохотала.

— Но от чего же — много? — спросила она тогда.

— Мы оба знаем от чего… — Он крепко прижал ее к себе. — Вот от этого.

Она почувствовала, как сильно он хочет ее, и…

Ольга вздрогнула, стук в дачное окно выдернул ее из прошлого. Она уставилась в окно, но за ним все тот же пейзаж. Ничего не случилось, разве что птица… какой-нибудь лихой воробей не заметил чисто вымытое стекло? Птица бьется в окно — мелькнуло в голове, — дурная примета. Но внезапно эта мысль показалась ей совершенно глупой. Какие еще большие несчастья могут на нее свалиться?

И она снова мысленно продолжала тот длинный путь от поликлиники… в никуда. Вспомнила, как внезапно остановилась, прикрыв рукой рот, не уверенная, что на сей раз ей удастся удержать стон. Никогда, никогда, думала она, не будет в ее жизни мужчины, который так бы подходил ей.

Она сама расцепит его руки, и они никогда больше не стиснут ее в объятиях. Ольга постояла минуту, потом подняла глаза и внезапно увидела собственный подъезд. Как она оказалась возле дома? Неужели на чем-то ехала? Она не помнила.

Ольга одолела лестничные пролеты, как во сне, достала из сумки ключ, вставила его в замок и дрожащей рукой повернула два раза.

В доме пахло кофе, который она пила утром, через плотно закрытые окна аромат не выветрился. Она бросила сумку на тумбочку в прихожей. Она думала только о нем.

Слава порядочный человек, снова и снова билось в голове. Если она скажет ему все, он не захочет ее оставить. Начнется ужасная, неискренняя жизнь, ежеминутные страдания для обоих. А потом она умрет. Но когда это случится, не скажет никто. Часы в гостиной громко били, словно молоточками вколачивали в голову: «Ты… должна… заставить… его… уйти…»

Что ж, Ольга знала, как это сделать. Она знала, какую фотографию ему послать. Всего одну. Она смонтирует кадр, который не простит ни один мужчина любимой женщине.

Он уйдет от нее навсегда. Так будет лучше…

Ольга еще раз качнулась в кресле, снова посмотрела в окно и снова ничего не увидела.

Ну, вот и все. Сеанс воспоминаний окончен. Теперь надо закрывать домик и уезжать. Сначала в Москву. А потом — в Прагу.