The Left Words (ЛП)

И вот он смотрит в красные глаза, пронизывающие его и напоминающие о кровавых криках и опасности.

Оба просто стоят там, глядя, удивляясь и тоскуя, пять минут, десять, двадцать.

Далёкий взрыв выводит их из оцепенения.

Официальным тоном Тёмный Лорд Волдеморт говорит:

— Я благодарен за Ваш ответный подарок и сделаю всё возможное, чтобы доказать Вам свои намерения.

Традиционные слова, которые заставили бы Вальбургу упасть в обморок, заставили бы Библиотечный Портрет пролить сокрушенные слёзы о том, что такая красота была потеряна много веков назад, которые Гарри нашёл смешными, когда читал, и очарован ими, когда наконец услышал.

Столь же официально он отвечает:

— От всего сердца благодарю Вас за Ваш подарок для ухаживания и Ваше желание продолжить их. Я желаю нам всего наилучшего.

В ответ ему дарят призрачную улыбку, нежный тон, смешанный с резкими словами.

— Теперь беги. Разве тебе не нужно играть героя в другом месте?

Гарри кивает, колеблется секунду… и поворачивается спиной к Тёмному Лорду Волдеморту, своему предназначенному врагу, своей родственной душе, своему потенциальному убийце, своему потенциальному любовнику.

Его не проклинают.

Это шаг в правильном направлении.

…Верно?

***

Как и ожидалось, Гарри находит своих учеников в комнате, где они пережидали последнее вторжение. Увидев его, все вздохнули с облегчением. Тем не менее, он рад видеть, что они внимательно изучают и проверяют его, как он их учил, стреляя в него заклинаниями, на которые он не реагирует, тем самым подтверждая свою личность.

Они окружают его защитными оберегами комнаты и своими объятиями.

— Это скоро закончится, — успокаивающе говорит он. — Не волнуйтесь, — он притягивает их ближе, тех маленьких детей, которые попали в войну, которая должна была быть войной их родителей, бабушек и дедушек, и делает всё возможное, чтобы успокоить их. — Я буду защищать вас, — клянётся он — Что бы ни случилось, я сделаю всё возможное, чтобы с вами не случилось ничего плохого.

Они молча прижимаются друг к другу.

Как и предсказывал Гарри, бой заканчивается через несколько часов. За это время их проведал домовой эльф, плача от облегчения, видя, что все они в безопасности. Он быстро уходит, чтобы сообщить об этом другим эльфам и портретам. Вскоре после этого Миртл приходит в их крошечную комнату.

Она угрюмо говорит:

— Я вижу, ты ещё жив.

Прежде чем дети успевают обидеться на её слова, Гарри фыркает.

— На моем пятом курсе, разве не ты была той, кто…?

Он замолкает, внезапно осознав, что его ученики, вероятно, никогда не слышали о том, что именно произошло на его пятом курсе, что чуть не сделал их несокрушимый учитель. Не то, чтобы он стыдился этого… по большей части… но у него никогда не было возможности поговорить о самоубийстве и том, почему он сам пытался сделать, как он пытался сделать это, и почему делать этого не стоило ни ему, ни кому-либо другому. Кроме того, он не хочет иметь дело со слезами, а они скорее всего будут, если он начнёт этот долгий разговор. Сейчас он в порядке… в основном… так что это не должно иметь значения.

Миртл дуется и уходит, не сказав больше ни слова.

Через секунду она просовывает голову сквозь каменную стену.

— Они почти закончили, понимаете? И на этот раз никаких студенческих смертей.

Гарри улыбается ей в знак благодарности за информацию, его ученики радуются вместе с ним.

Какое большое значение имеет для битвы один Тёмный Лорд…

В течение дня повстанцы, также известные как последний бастион Света, всё ещё стоящий и сражающийся за всё, что есть Добро и Свет, против всего, что есть Зло и Тьма, были изгнаны из замка, один или два человека из них были арестованы, а остальные бежали. Под тяжёлым взглядом Тёмного Лорда Волдеморта Пожиратели Смерти за полдня возвращают замку его былое состояние, чего Ордену не удалось сделать за два месяца, пока они владели замком.

В молчаливой благодарности за ремонт и малое число погибших Гарри просит эльфов подать уже приготовленный обед, который пропадал впустую из-за нападения. Нерешительно они прокрадываются в Большой Зал, чтобы сделать это, а позже возвращаются, чтобы рассказать об удовольствии в глазах Тёмного Лорда Волдеморта при виде еды из Хогвартса, который он считает своим домом. Он запретил своим Пожирателям Смерти причинять вред даже одному эльфу.

— Этот замок теперь принадлежит мне, — подражает ему одна из эльфов, давая фразе большой и нежелательный комедийный эффект, её высокий голос ужасно противоречит образу Тёмного Лорда Волдеморта, — и всё в нём принадлежит мне. Скажи мне, навредишь ли ты имуществу твоего Господина? Тогда почему ты поднимаешь палочку против моих домашних эльфов?

Студентов вызывают на собрание, когда Хогвартс восстанавливается. Громкие, гулкие голоса, звучащие в каждом укромном уголке: «Придите в Большой Зал и засвидетельствуйте своё почтение нашему Господину!»

Ученики Гарри обмениваются испуганными взглядами.

Арвилл осторожно спрашивает:

— Мы должны выйти?

Её тон даёт понять, что она не думает, что это хорошая идея.

Гарри старается казаться небрежным. Он поднимает плечи и уголок рта.

— Если мы не хотим, чтобы нас выкурили, нам нужно сделать это.

Студенты вздрагивают.

— Но Гарри… — озабоченно возражают они.

Но он качает головой, прерывая их.

— Не беспокойтесь об этом. Если бы Тёмный Лорд Волдеморт действительно хотел моей смерти, он бы нашёл меня прежде, чем восстановил замок, вы так не думаете?

Неохотно они стихают. Только Роуэн спрашивает, кусая нижнюю губу:

— Ты уверен…? Я имею в виду…

Его взгляд останавливается на левой руке Гарри. Гарри ласково улыбается ему и повторяет:

— Не беспокойся об этом.

И поэтому они выходят из своей укромной безопасной комнаты.

Длинной процессией они идут к Большому Залу, дети с тревогой окружают Гарри. Они приходят первыми. Единственные, кто уже находится там, это Пожиратели Смерти, издевательская многоголовая масса стоит вдоль стен комнаты, смеясь друг с другом и над Гарри. Впереди, развалившись на месте директора, как на троне, Тёмный Лорд Волдеморт ведёт беседу с братьями Лестрейндж.

Гарри спокойно говорит:

— Мы сядем за стол Рейвенкло. Он ближе всего к дверям и дальше всего от стен.

Дети не протестуют, когда он ведёт их к нему. Его палочка начинает вращаться, как только он может спрятать руки под стол, и поднимаются обереги и щиты. Напротив себя он видит, как мышцы рук Роуэна выразительно двигаются, показывая, что он делает то же самое.

Без лишних слов дети разделились на две равные группы, обе внимательно наблюдая за тем, что Пожиратели Смерти делают за спиной второй группы. Гарри привлекает к себе их внимание откашлявшись. С рукой, лежащей на столе, он вытягивает палочку из самого известного заклинания щита, которому он их научил. Его ученики быстры; они сразу же схватываются и расслабляются.

Но по-прежнему слишком напряжены, по мнению Гарри. Поэтому он спрашивает:

— Кто из них твой отец, Кейтлин?

Увидев, как она вздрогнула, и вспомнив, что её отец предпочел сражаться в битве, а не спасать её сестру, он задумывается, стоило ли ему это говорить, но она почти сразу же расслабляется, когда понимает смысл вопроса. Этот вопрос напоминание о том, что среди тех, кто охраняет их сейчас подозрительными глазами, есть родственники их друзей. Напряжение отпускает детей всё сильнее. Некоторые доходят до того, что машут Пожирателям Смерти, которые являются их родственниками или хорошими друзьями их семьи. Вскоре они все весело болтают. Но Гарри замечает, что Пожиратели Смерти всё ещё настороженно смотрят на него.

Когда остальные ученики медленно и тревожно входят в Большой Зал, загнанные туда группой Пожирателей Смерти и Слизеринцев с кровожадными улыбками, настроение в зале уже очень расслабляющие. Один или два старших брата и сестры предпочли сесть с учениками Гарри, и они смеются так, что это кажется невероятным тем, кто не был свидетелем постепенного перехода от угрожающего к дружелюбному. Даже Беллатриса Лестрейндж останавливается, когда видит, как Пожиратель Смерти небрежно протягивает руку мимо Гарри, чтобы пожать руку лучшему другу его младшей сестры, который, по совпадению, является магглорождённым.

Затем яростная злость, которая взращивалась в ней всю жизнь и высвобождалась из-за безумия, которым был Азкабан, вырывается на свободу.

— Ты! — кричит она, расталкивая других Пожирателей, чтобы проложить путь к группе Гарри. Пожиратели Смерти нервно вскакивают, отступая назад.

Гарри не двигается.

Увидев это, его ученики остались сидеть на местах, хоть и замолкают.

Беллатриса Лестрейндж тянется к нему длинными скрюченными пальцами.

Они ударяются о щиты, и её отбрасывает.

Арвилл, любопытная и решительно равнодушная, её мужественная маска сломана лёгким блеском нервного пота на лбу, спрашивает:

— Это было Протего Нокс или Залп? — называя два заклинания защиты высокого уровня, которые могут защитить от физических атак.

Тут же Роуэн включается в размышления сестры:

— А разве Залп не загорается серым, если его коснуться?

— Но для Протего Нокс нужны руны, верно? — вмешивается Хосефа. Она испытующе поворачивается к одному из Пожирателей Смерти, который только что сидел с ней рядом — Верно, Герберт? В прошлом году ты сдавал ТРИТОН по рунам, не так ли?

Начинается оживлённая беседа, дети и Пожиратели Смерти говорят о магической теории, которая, должно быть, выходит за рамки понимания юных учеников. Гарри улыбается и наслаждается приподнятым настроением своих учеников.

Беллатриса Лестрейндж вырывается из своего удивления и снова наносит удар. Гарри подмигивает Роуэну и быстро произносит ещё одно заклинание.

Её рука бьёт по воздуху предательским серым блеском.

Роуэн кусает губы, чтобы сдержать смех.

Её яростный крик, наконец, привлекает внимание последних людей, которые ещё не смотрели на неё со смесью шока и страха.

— Беллатриса, — зовёт Тёмный Лорд Волдеморт. — Оставьте детей в покое и сообщи мне местонахождение штаб-квартиры Ордена.

Она моментально опускается на землю.

— О да, Миллорд, я займусь этим!

Царственным наклоном головы он позволяет ей уйти. Она радостно убегает через ближайшую дверь, позади неё эхом раздаётся безумное хихиканье. Быстрым взглядом Рудольфусу Лестрейнджу приказывают следовать за ней. Он кланяется своему Господину и бросает на Гарри пристальный взгляд, после чего размеренными шагами отправиться за женой.

— Присаживайтесь, — мягко приказывает Тёмный Лорд Волдеморт.

Сразу же его приказу следуют слизеринцы, сторонники Пожирателей Смерти и осторожные или сообразительные ученики. Только некоторые упрямые и склонные к суициду подростки — в основном гриффиндорцы — остаются стоять.

Тёмный Лорд Волдеморт поднимает бровь, глядя на них.

— Как вам угодно, — был его единственный ответ, но Пожиратели Смерти угрожающе подошли ближе и с силой толкнули студентов в пустую переднюю часть зала, поближе к Тёмному Лорду Волдеморту, в которой никто не хотел сидеть.

Крови течёт больше, чем могло бы.

Гарри не уверен, стоит ли ему пытаться отвлечь своих учеников или позволить им смотреть, чтобы они были ещё более осторожными. Он действительно не думает, что сможет отвести их испуганные, понимающие и сочувствующие взгляды, даже если захочет, поэтому он оставляет их в покое, бесчувственно наблюдая, как палец летит по воздуху и приземляется рядом с группой напуганных девушек, которые кричат ​​от ужаса.

Когда все рассаживаются, Тёмный Лорд Волдеморт встаёт.

— Теперь, когда вы все устроились, — говорит он с немалой долей садистского юмора, — я хотел бы представить вам ваших новых учителей. До меня дошли слухи, что Алекто и Амикус, возможно, были не лучшим кандидатами на эту должность.

Мерещится ли Гарри острый взгляд, направленный на него?

Тёмный Лорд Волдеморт представляет несколько ничем не примечательных Пожирателей Смерти, которые займут место близнецов Кэрроу и сбежавших членов Ордена. Гарри отмечает, что некоторые из его учеников, более склонных к Тьме, с облегчением улыбаются, увидев их лица, поэтому он заключает, что они должны быть нормальными — по крайней мере, по сравнению с Кэрроу.

— Далее я заполню позицию, которая никогда не должна была быть пустой. К сожалению, у меня была некоторая… потребность в этом человеке, и он только сейчас займёт свой пост. Поприветствуйте, ваш новый директор — Северус Снейп.

Размашистым жестом Тёмный Лорд Волдеморт обращает внимание на сгорбленную фигуру бывшего профессора Зелий, который выглядит так, будто предпочел бы быть где-нибудь ещё.

И о, это освещает слова Тёмного Лорда Волдеморта в совсем ином свете. Была потребность? Скорее всего, он удостоверялся в лояльности Северуса Снейпа.

Это то, о чём Гарри подумает позже.

На данный момент всё его внимание приковано к широким рукавам, слегка открывшим бледную руку Тёмного Лорда Волдеморта, или, точнее, красную надпись, которую он видит со своего места.

Его слова.

Он никогда не видел своих слов на Тёмном Лорде Волдеморте. Да, во сне или в двух снах он мог застать Тёмного Лорда Волдеморта за тем, как он водил по ним пальцами или прятал их под рукавом, но Гарри никогда не видел их своими глазами.

Внезапно он сгорает от потребности рассмотреть их, внимательно изучить, прикоснуться к ним, сравнить их со своими, прижать друг к другу их запястья и знаки души.

Его ногти впиваются в ладони, когда он пытается сдержаться.

Он напевает про себя, чтобы не привлекать внимание к себе, к своим ученикам, чтобы держать себя и своих близких подальше от внимания, чтобы не выставлять напоказ и не усугублять своё положение.

Глубокий вдох и выдох.

Глаза отведены.

Кризиса удалось избежать.

Тёмный Лорд Волдеморт продолжает говорить. Гарри старается снова не отводить взгляд от лица.

— Очевидно, что некоторые вещи будут отличаться от тех, к которым вы привыкли. Не бойтесь изменений, а приветствуйте их: перемены необходимы, а застой ведёт к смерти. Я не могу обещать вам, что всё будет лучше. Я бы хотел пообещать это, но реальность сложнее, чем некоторые думают, — Гарри вспоминает о старом директоре и не может не согласиться. — Вы можете прийти к Северусу со своими жалобами. Если они разумны, они могут быть даже исполнены.

Прежде всего, будет воздвигнута защита, чтобы обезопасить вас и жителей Запретного Леса. Это означает, что больше не будет тайных приключений, которые закончатся кровопролитием и, возможно, войной с кентаврами.

Во-вторых, некоторые занятия станут обязательными. Вы все должны вести себя как настоящие ведьмы и волшебники, а не как маггловские подонки и грязнокровки. Для этой цели вы также будете разделены на основании вашего… наследия. Грязнокровки будут размещены в классах рядом с жилыми помещениями учителей. Кроме того, те, кто доказал свою преданность мне, получат щедрое вознаграждение. Я позволю Северусу распоряжаться наградами.

Тёмный Лорд Волдеморт продолжает говорить ещё некоторое время, перечисляя правила, которые заставляют Гарри задуматься, почему они не были реализованы раньше, и другие, вызывающие у него отчаяние. Он может смириться с уроками плавания, но действительно ли ученики-магглорождённые должны носить специальную форму, выделяющую их среди остальных студентов? Всё это время красные глаза Тёмного Лорда Волдеморта привлекают внимание учеников. Никто не смеет отвести от него взгляд, и ему нравится быть тем, на кого все равняются.

Когда его речь заканчивается, он кивает и уходит, не оглядываясь.

Профессор… Директор Снейп доказывает, что его характер не изменился, сразу рявкая:

— Чего вы ждёте? Комендантский час давно прошёл!

Гарри ободряюще смотрит на своих учеников и напоминает им:

— Завтра в обычном месте.

Не особо утешенные, они кивают с неуверенностью и страхом, написанными в их глазах, и уходят, чтобы вернуться в свои общежития — для некоторых это будет последний раз перед тем, как их заставят жить в новых комнатах. Настроение тяжёлое, но Гарри ничего не может сделать, кроме как сжимать их плечи и терпеть их слишком крепкие объятия.

***

Гарри, конечно же, возвращается в «свою» комнату, ту, что была у него на первом курсе, ту, о которой он мечтал, ту, в которую он переехал в этом году, ту, в которой было столько оберегов, сколько он смог найти в библиотеке, ту, в которую бежали его ученики в самых тяжелых обстоятельствах.

Ночь проходит спокойно, хоть и не приносит с собой снов.

Гарри не может перестать думать о полоске красного, которую он увидел, и о желании проследить слова, которые, как он знает, отпечатаны на ней. Его пальцы скользят по его собственной метке души, и он размышляет, отличается ли другая хоть на чёрточку, которую можно было бы заметить только после тщательного изучения.

Он также думает о том, что может принести будущее. Магглорождённые отделены от остальных учеников — Пожиратели Смерти на всех преподавательских постах — Северус Снейп, который-знает-секрет-видел-его-слова-был-родственной-душой-его-матери-и-является-родственной-душой-Малфоя в качестве директора, и он проклинает Орден. Почему они должны были разрушить хрупкое равновесие, которым было преисполнено начало года? Конечно, Кэрроу были ужасны, но его ученики знали, как с ними обращаться — всегда-передвигаться-группами-никогда-не-забывать-свои-зелья-всегда-помогать-своим-друзьям-всегда-быть-осторожными-никогда-не-провоцировать-их. Да и саму школу нельзя было кардинально реформировать, так как она всё ещё формально находилась под властью Ордена. Но затем, после того неудавшегося переворота, равновесие сдвинулось и было нарушено.

Вместо того, чтобы иметь немного и защищать это сильнее всего, Орден добился именно того, что пытался предотвратить.

Правда, в этом нет ничего удивительного.

***

Гарри надеется, что на следующий день всё вернётся на круги своя. Он использует эту ночь, чтобы злиться, кричать в подушку, тревожно ходить взад-вперёд по комнате. К рассвету он возвращается к собранному, бесстрашному «я», в котором его ученики нуждаются сейчас больше, чем когда-либо.

Они ждут его перед Большим Залом. Когда они видят его, они явно испытывают облегчение. Думали ли они, что его убьют глубокой ночью? Но нет, они должны знать желание Тёмного Лорда Волдеморта и его слуг наблюдать, как предатели и враги будут наказаны, подвергнуты пыткам и сломлены, прежде чем убить их. Может быть, они боялись, что он исчезнет? Либо будет увезён Орденом, либо сбежит сам, либо будет заперт Пожирателями Смерти, как сторонник Ордена? Может быть, они надеялись, что он сбежит и спасёт себя, даже если для этого придется оставить их? Может быть, они предполагали, что он отправится за Тёмным Лордом Волдемортом или чем-то ещё, что Орден пытается сделать сейчас, лишившись своего убежища?

Им действительно лучше знать.

Он пообещал защищать их и никогда не нарушает своих обещаний, если может помочь.

Поэтому он подходит и встаёт среди них, утешая их своим присутствием, нежной улыбкой и бдительным взглядом, кричащим о защите. Они ждут немного дольше, пока не прибудут все студенты. Некоторые из них спускаются по лестнице с тёмными кругами под глазами. Другие нервно хватаются за своих друзей и родственников, как будто опасаясь, что они могут исчезнуть в мгновение ока. Но все они, не раздумывая, присоединяются к Гарри и его группе.

Вес, который Гарри даже не заметил, как начал чувствовать в своей груди, исчезает в никуда. В конце концов, если раньше его ситуация была… неблагоприятной, то теперь всё складывается против него и грозит упасть на него и всех, кто находится с ним рядом. В то время как Кэрроу запрещалось делать что-то слишком жестокое, никто в этой школе даже не удивился бы, если бы какой-нибудь учитель решил заставить класс практиковать пыточные заклинания на Гарри и каждом из его друзей.

И тем не менее, они стоят рядом с ним.

Гарри не находит слов из-за доверия, которое они ему показывают, поддержки, привязанности.

Арвилл смотрит ему в лицо, усмехается и ведёт студентов в Большой Зал, снова к столу Рейвенкло, за которым они сидели прошлой ночью. Они не разделяются на разные Дома, не сейчас, не тогда, когда что-то может случиться, не тогда, когда все уже знают об их лояльности Гарри. Нет, они сидят вместе, смеются, веселятся и настороженно высматривают любую опасность.

Гарри погружается в комфортную компанию своих учеников и блаженно не думает ни о чём. Он размышлял и волновался всю ночь, и теперь его мозг рад этому перерыву. Что будет, то будет, и его ученики будут стоять за него, и он будет стоять за них, и всё будет хорошо. В глубине его сознания начинает шептать щемящее сомнение, но Гарри пока его игнорирует. Только ради этого завтрака он будет жить настоящим, а не планировать будущее и не оценивать прошлое. На данный момент он будет настолько эгоистичен, что положится на своих учеников в плане безопасности и просто расслабится.

Как давно последний раз он просто смеялся и развлекался? Как давно он действительно находил радость в чём-либо? Когда в последний раз он так ликовал в этих самых залах, в этом замке? Должно быть, это было с Невиллом, до того, как появились Сьюзен Боунс и Светлое мышление. Конечно, он находил удовольствие в своих повседневных делах, но шутил? Хихикал? Просто улыбался?

Он так долго не был просто доволен, что забыл, что значит быть счастливым.

Но слишком рано его мысли возвращаются к сложившейся ситуации. Он чувствует взгляды, устремлённые на него спереди, сбоку, сзади. Учителя и ученики одинаково недоумевают, что он собирается делать.

Что он может сделать?

Он не может сражаться с Тёмным Лордом Волдемортом — игнорируя тот факт, что он не хочет этого делать — потому что на стороне противника десятки лет опыта и крестражи — Медальон Слизерина, Диадема Рейвенкло или что-то столь же известное и связанное с Хогвартсом и ещё один неизвестный — в то время как сам он не может похвастаться даже семью годами полного магического образования, в основном некачественного, с учётом того, что ему активно мешали профессора Защиты и Зелий, и комната, полная детей, которые знают только самые основные защитные заклинания. Почему они задаются вопросом, хочет ли он сражаться с такими шансами на победу?

Он не может сражаться с учителями-Пожирателями Смерти, потому что он, скорее всего, уступает их магическому мастерству, один погибший будет означать только одну замену, и они не худшие из рядов Тёмного Лорда Волдеморта. Почему они хотят, чтобы он вёл войну против Гидры, монстра с постоянно отрастающими головами, каждая из которых будет более злобной и могущественной, чем предыдущая, который в конце концов оставит его с родственной душой, говорящей два очень знакомых слова?

Он не может освободить Хогвартс от всех сил Тьмы, потому что это означало бы изгнание примерно трети, а то и половины студентов, возвращение заведомо недееспособного Ордена к власти с их идеологической обработкой Светом и надежды на то, что дети выиграют войну, которую члены Ордена сами и начали с игнорирования одинокого, беспомощного мальчика, пока тот не взорвался гневом и яростью, которых никогда раньше не видел, и не сжёг их, как он был сожжён, и привели к тому, что Гарри столкнулся с обеими вышеупомянутыми довольно безнадёжными ситуациями. Почему они желают того, чего никогда не было и никогда не может быть, чего они даже не могут себе представить? Зачем ему идти на прославленную самоубийственную миссию?

С другой стороны, он также не может выполнить желания другой группы страждущих. Он не может покончить с собой, потому что это означало бы оставить своих учеников одних на произвол судьбы в мире, жаждущем их крови и слёз, лишив свою родственную душу возможности оставить его в живых, и бросив Пака, беспомощного, милого, невинного. Пак. Зачем им просить у него то, чего они сами отдать не готовы?

И в целом ситуация не так ужасна, как кажется большинству студентов. Ведь, за исключением нескольких новых учителей и правил, всё осталось по-прежнему, даже если власть теперь у другой стороны. То есть в принципе ничего не изменится, верно?

По крайней мере, Гарри так думал, пока бледнолицый гриффиндорец не столкнулся с ним сразу после завтрака перед всеми учениками и всеми учителями. Он учится на одном курсе с Гарри, если, конечно, он не путает его с кем-то другим. Верно, да, это мальчик, который всегда тусуется с ирландским мальчиком, который безумно хорош в заклинаниях, касающихся температуры, но посредственен во всех остальных, который регулярно взрывает свои напитки, когда пытается превратить воду или сок в виски. Его друг, если не считать его способности терпеть выходки ирландского мальчика, совершенно обычный. Он как бы сливается с фоном в классе, не поднимая руку, чтобы ответить на вопросы, но и не настолько сильно забивает на учёбу, чтобы выделяться в худшую сторону. Иногда его сочинения хвалят в классе. В другой раз не очень.

Другими словами: совершенно нормальный.

Вот почему его поведение кажется нехарактерным.

— Поэтому ты не сражаешься? — спрашивает он, нет, практически требует ответа, глядя Гарри в лицо, пока его щеки заливаются гневным румянцем. Хотя он ни в коем случае не высокий, он возвышается над Гарри, и на мгновение образ дяди Вернона накладывается на его возвышающуюся фигуру. Но Гарри вспоминает свой Подарок для ухаживания, голову мучителя, которая никогда больше не причинит вреда ни ему, ни кому-либо другому, моргает и снова видит мальчика, всё ещё на что-то злящегося, всё ещё не понимающего смысл. Он бросает быстрый взгляд по сторонам, но нет, он не единственный, кто сбит с толку. На самом деле, кажется, что никто из вездесущих, вечно любопытных наблюдателей не понимает поведения этого студента.

Заметив это, мальчик отчаянно оглядывается, цепляется взглядом за столь же бледную девушку, тоже с Гриффиндора, но на год-два младше Гарри, с чёлкой, в очках и с опущенным лицом, скрывающим выражение лица. Она напрягается, но старается не реагировать, не показывать, что знает, что он смотрит на неё.

Напрасно, он всё равно кричит:

— Ты!

Двумя быстрыми шагами он встаёт перед ней, крепко сжимая её плечи. Слегка безумными глазами он смотрит на неё.

— Ты сидела рядом со мной, да ведь? Вчера ночью ты сидела рядом со мной. Значит, ты, должно быть, тоже их видела, да?

Девушка ещё больше замыкается в себе, и из толпы студентов, наконец, выходит мальчик, спешащий в их сторону и безуспешно пытающийся успокоить раскрасневшегося товарища.

— Когда Сами-Знаете-Кто, — продолжает он, слегка приглушённо, — когда он поднял руку, и мантия немного соскользнула с его запястья, ты тоже это видела, да? Да ведь?! — он слегка трясёт её, и она начинает мотать головой «нет, нет, нет», не для того, чтобы отрицать его заявление, а для того, чтобы отрицать всю эту ситуацию, знание, которое у неё есть. И о, Гарри теперь может видеть, к чему всё идёт. Мальчик имеет в виду…? Он видел? Автоматически правая рука Гарри крепко сжимает браслет, но он заставляет себя отпустить руку, прежде чем кто-либо заметит. Вместо этого его пальцы вцепились в ткань брюк, скрытую ниспадающей мантией.

Мальчик подтверждает догадку Гарри.

— Эта ужасная красная надпись, эти… эти слова…!

Он замолкает, наконец отпускает бедную девушку, слёзы текут по её лицу, когда она безмолвно отрицает, что когда-либо видела… это … Но она не пытается уйти или двигаться, только мотает головой, всё ещё в таком же шоке, как и раньше. Толпа начинает бормотать, некоторые догадываются. Начинается шепот, подозрительно похожий на «Этот подарок ухаживания…»

Мальчик снова поворачивается к Гарри, в его тёмных глазах отчаяние.

— Поэтому ты не будешь сражаться за нас? Почему ты позволил ему победить? Или… Ты действительно поддерживаешь его?! Поэтому он выиграл?! Я думал, ты просто трус, но если ты ему помог!.. Он убил твоих родителей и сказал тебе слова, и мы теперь должны за это расплачиваться?

Гарри холодно лжёт ему в лицо, в лицо, полное отчаяния и ужаса.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

Но внутренне он кипит.

Кем воображает себя этот мальчик, требующий, чтобы Гарри убил свою родственную душу? Все они серьёзно утверждают, что слова, написанные на его запястье, не должны определять, на чьей стороне он будет сражаться, но в то же время слова, произнесённые каким-то Провидцем годы, если не десятилетия назад, должны это делать. И почему Гарри должен исполнять какое-то пророчество? В этом мире нет взрослых? Нет ни полиции, ни авроров? Почему они полагаются на ребёнка в сражениях против Зла?

И они должны за это расплачиваться? Серьёзно? Они выросли голодными, избитыми и почти сломленными? Их заставили пойти против человека, которого они так боятся? Они чуть не умерли только ради возможности выжить? Они убивали только ради возможности быть свободными? Есть ли у них пресса, и правительство, и учителя, и опекуны, и безумцы, преследующие их? Они когда-нибудь ложились спать и размышляли не лучше ли им умереть?

Гарри проталкивается мимо мальчика, чтобы уйти, но тот хватает его за плечо.

На этот раз от надвигающегося образа дяди Вернона избавиться сложнее.

Гарри отшатывается.

— Тогда сними этот браслет! Покажи нам, кто твоя вторая половинка! Покажи мне, что это не он!

Слова могут звучать как требование, но Гарри знает, что это отчаянная мольба. Вчера весь мир стоящего перед ним мальчика перевернулся с ног на голову. В конце концов, он столкнулся с тем фактом, что нет никакого Спасителя Света, который бы ради них добровольно убил свою родственную душу и который в данный момент просто слишком труслив и слишком слизеринец, чтобы сделать это, и он не может справиться с реальностью.

Вот что почувствовал Гарри, когда поднёс палочку к руке, провёл длинную прямую линию до кости и подумал: «Наконец-то покой», а потом очнулся в больничной палате.

Вот что почувствовал Гарри, когда услышал «Авада Кедавра», установил связь и увидел, как рушится надежда, которую он хранил так близко к сердцу, что даже не знал, что она существует, упрямая вера в то, что, может быть, если родственные души существуют, тогда, может быть, его родственная душа найдёт его и увезёт далеко-далеко, сделает всё лучше и заставит забыть дядю Вернона и тетю Петунию, Тёмного Лорда Волдеморта и Дамблдора, и насмешливые слова, и всё остальное, что когда-либо причиняло ему боль.

Вот что чувствовал Гарри, когда он был осторожно счастлив и полон надежд, вернувшись и увидев, что его кровать горит, его соседи смеются, а его оптимизм рушится.

Вот что почувствовал Гарри, когда подошёл к замку, нашёл новый мир и подумал: «Я мог бы жить здесь, а не с Дурслями».

И никто никогда даже не смотрел на мир с его стороны.

Поэтому он просто отвечает:

— Зачем мне показывать свою метку души совершенно незнакомому человеку, который просто суёт свой нос в мои дела? Насколько я знаю, — ему приходится сдерживать своё веселье, — ты можешь быть шпионом, пытающимся найти мою родственную душу для гнусных целей.

Мальчик цепляется за него сильнее, его отчаяние становится очевидно.

Гарри игнорирует его, вырывается и уходит.

Он проходит мимо контуженного Невилла, который смотрит на него так, будто никогда раньше не видел.

Гарри делает вид, что ему не больно, и двигается немного быстрее.

Его ученики спешат за ним через мгновение, обнаружив за углом прямо у Большого Зала, пытающимся дышать глубоко и спокойно.

Роуэн бросает один взгляд на него, второй на его браслет и издаёт тихий звук, подтверждающий подозрение, которое у него было давно. Услышав это, глаза Арвилл расширяются от удивления и внезапного прозрения. После этого понимание перескакивают от одного ученика к другому, как пламя.

Некоторые бледнеют. Кто-то смотрит с жалостью. Некоторые довольны.

Но все они цепляются за Гарри.

Они толпятся рядом и молча уверяют его: «Мы будем рядом с тобой, как ты был рядом с нами».

Но, к сожалению, они не единственные, кто понимает слова на руке Тёмного Лорда Волдеморта.

Через день шёпот толпы сменяется испуганными взглядами и одобрительными кивками. Гарри снова судят — на этот раз не из-за его личности — или, лучше сказать, отсутствия гриффиндорства, — а из-за того, как он выглядит.

— Не слишком ли он крошечный? — шепчет коллеге один из новых учителей-Пожирателей Смерти. — Наш Господин такой высокий…

Других волнует его вес, или рост, или очки, или любая другая из двадцати тысяч вещей, о которых они только могут подумать. Они критикуют его одежду, качество вещей и то, как он себя ведёт. Некоторые начинают откровенно ревновать, когда видят его.

Другие восхваляют его. Они восхищаются его тёмными волосами, зелёными глазами, бледной кожей, длинными ресницами и всем, что приходит им на ум.

В авангарде, конечно, Малфой.

Гарри всё это не волнует, но всё же вызывает лёгкое раздражение. Нет никакой разницы в игнорировании насмешек или комплиментов, искренней неприязни или сладкоречивой лжи. Но Малфой… Вот что действительно раздражает Гарри.

Куда пропал мальчик, который сказал ему: «Почему бы тебе не убить себя?» Куда делся мальчик, сбросивший его в Чёрное Озеро в полубессознательном состоянии от чар сна? Куда делся мальчик, который сжёг его кровать? Куда делся мальчик, который изо всех сил старался выгнать его из Слизерина и Хогвартса?

И откуда взялся этот подхалим?

Малфой теперь болезненно вежлив. Он всегда спрашивает Гарри, может ли он чем-то ему помочь. Он постоянно говорит: «Могу ли я помочь Вам нести ваши книги? Могу я принести Вам ингредиенты для зелья? Могу ли я чем-нибудь Вам помочь?» и так весь день напролёт.

Это сводит Гарри с ума.

Такое поведение тем более заметно, когда другая половина студентов теперь его избегает. Такое ощущение, как будто все снова думают, как и на его втором курсе, что это он выпустил слизеринского монстра. Он уже привык к этому, так что ему всё равно, но этот проклятый Малфой…

И что бы Гарри ни делал, Малфой не останавливает.

Куда бы Гарри ни пошел, Малфой обязательно следует за ним. Он следит за каждым его шагом, надеясь сделать что-нибудь для него, что-нибудь, что поможет ему снискать расположение, оказать какую-нибудь услугу, за которую Тёмный Лорд Волдеморт отблагодарит его.

Это поведение не так уж отличается от десятков других лицемерных слизеринцев, которые когда-то презирали само присутствие Гарри, а теперь хотят завоевать его благосклонность, но похоже, что Малфой не знает, когда нужно остановиться. Он настолько превосходит порог нормального подхалима, что удивительно, как он не взлетает в космос, подкрепляемый своим высокомерным эго. Он предал свои идеалы, те самые, которые в первую очередь и заставили его ненавидеть Гарри, и полностью игнорирует всё, что когда-либо делал с Гарри, даже не извиняясь за свои поступки.

А кроме того. Он. Так. Чертовски. Раздражает.

В течение почти двух недель Гарри приходится прибегать к чарам-ловушкам, опрокидывающим проклятиям или любым другим заклинаниям, используемым изобретательно, чтобы держать Малфоя достаточно далеко, чтобы дышать свободно. Его ученики разделяют его раздражение. Многие из них уже подходили к Малфою и более или менее любезно просили держаться подальше, иначе … Жаль, что у Малфоя столько же самосохранения, сколько чести, потому что это его совсем не останавливает. Во всяком случае, он рассматривает эти предупреждения как ревнивые уколы, которые должны означать, что он чего-то добивается, что делает его только ещё более настойчивым.

Затем, однажды вечером, Малфой имеет наглость предложить свою помощь Гарри с обучением его учеников, или, возможно, он был бы благодарен, если бы смог сидеть и учиться вместе с ними.

В течение секунды Малфой становится целью для двадцати палочек, большинство из которых, вероятно, больше натренированы защищать именно от таких людей, как Малфой, и Малфой снова бегает по школе хорьком.

Редко когда Гарри чувствовал такое негодование, такую ​​ярость, такое отвращение.

Вот тогда-то это и происходит.

Та часть Гарри, которая всегда держала барьер, посвящает себя гораздо более интересному времяпрепровождению, а именно гневу и раздражению, и его чувства беспрепятственно перетекают к его второй половинке.

Гарри почти ругается. Он знал, что о чём-то забыл.

Когда он понял, кто его родственная душа, и когда связь активизировалась, когда Тёмный Лорд Волдеморт стал замечать странные чувства, появляющиеся в глубине его сознания, которые совершенно не соответствовали тому, что он сам чувствовал в данный момент, Гарри провёл простой ритуал, предназначенный для того, чтобы домохозяйки и их банальные эмоции не отвлекали внимание мужей, когда те были на работе, или на войне, или в любом другом из тысячи более важных мест. Этот ритуал закрепляется на предмет, который проявляют свои свойства только при контакте с кожей. У него также есть функция, позволяющая мужу включать и выключать чары, когда ему заблагорассудится, хотя женщины, конечно, тоже могли это делать. Когда различные женоненавистнические мысли постепенно исчезли из волшебного мира, женщины потребовали, чтобы мужчины тоже начали вешать такие украшения, чтобы женщины тоже могли решать, когда терпеть чувства своей второй половинки, а когда не делать этого. Конечно, когда весь Волшебный Мир начал носить такие амулеты, появились и первые люди, которые использовали их с менее мирными целями. Преступники находили способы активировать чары, даже если они не были родственной душой. Так, насильственные преступления было труднее обнаружить и остановить, поэтому чары полностью исчезли в течение следующих нескольких лет, а вскоре о них почти полностью забыли.

Забыли все за исключением портрета, висящего в школьной библиотеке, и любопытного и отчаянного мальчика с секретом, слишком опасным, чтобы рисковать его раскрытием.

Гарри, будучи самим собой, не полагался на ритуал полностью, а скорее на тактику окклюменции, где чары действовали как защита от сбоев.

Так было до тех пор, пока Тёмный Лорд Волдеморт не лишил его браслет всех без исключения чар, проклятий, зелий, рун и заклинаний, включая и это.

В ответ приходит недоумение-удивление-удовлетворение.

О. Это первый раз, когда Тёмный Лорд Волдеморт почувствовал эмоции Гарри? Наверняка в первый раз с тех пор, как Гарри понял, как перекрыть ток эмоций со своей стороны. Наверняка впервые с тех пор, как он обнаружил в Гарри свою родственную душу. Наверняка впервые с тех пор, как узнал, что у него есть вторая половинка.

Может быть… может быть, Гарри стоит чаще опускать барьер, если ответ будет таким…

========== Глава 10, часть 2 ==========

На следующий день приходит письмо.

Мой дорогой Гарри,

Что тебя так раздражает?

Весь Большой Зал, затаив дыхание, ждет реакции Гарри. В конце концов, кто, кроме Темного Лорда Волдеморта, мог послать ему письмо?

Через минуту, пока Гарри все еще решает, что делать, появляется еще одна сова. Гарри улыбается, узнав в ней птицу Сильвии.

Парень,

Осторожнее с ответом, если не хочешь, чтобы младший Малфой был размазан по всему замку. Если именно этого ты и хочешь: Продолжай! Ты прекрасно справляешься!

Твоя, Сильвия

Гарри выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы. Он не планировал быть осторожным, но после предупреждения Сильвии ему придется изменить свои планы. Не раскрывать того, кто так сильно его раздражал, может быть шагом в правильном направлении. Да, Гарри напишет: «Твой интерес льстит мне» или что-то в этом роде. И добавит: «Я имею дело с подхалимами, не способными понять, что они могут ходить, а не беспомощно пресмыкаться». Или какая-то другая формулировка подойдёт лучше? Должен ли он написать: «Твоё беспокойство излишне, но я благодарен за него и принял его к сведению»? И: «Поскольку ты не счел нужным прикрывать запястье, муравьи повсюду вокруг меня, ищут мед, которого нигде нет». Или это ехидный комментарий? Он хочет сделать ехидный комментарий? Почему бы ему действительно не послать ехидный комментарий?

Воспоминания о брызгах крови, к которым вскоре присоединились отдельные части тела, позволили ему решить, что, возможно, ему следует подобрать другие слова. Но какие? С каких это пор написание письма стало таким сложным?! Это почти как в первый раз, когда ему пришлось говорить с кем-то, кто не был членом семьи Дурслей. Он чувствует себя таким же спотыкающимся, заикающимся и неуверенным, как тогда, хотя и не таким напуганным.

Но действительно ли это имеет значение? Это его родственная душа. Он должен хотеть Гарри таким, какой он есть, с язвительными комментариями и всем остальным. Но это Темный Лорд Волдеморт, так что…

Решительно Гарри мотает головой. Это не имеет значения. Он сядет и напишет первое, что придет ему в голову.

…Хотя, может быть, в конце концов он перечитает и вычеркнет все упоминания о отвратительной и надоедливой твари, именующей себя Малфоем, наблюдая за скользкой улыбкой, расплывающейся на его бледном лице, когда он подходит ближе, ненавистью, ревностью и жадность в глазах.

***

В первый раз, когда Гарри видит магглорожденного, которого теперь легко узнать по чисто-белой униформе, запугиваемого слизеринцем, он связывает своего соседа по Дому, залечивает раны магглорожденного и позволяет ему убежать. После разговора с Жозефой и получасового ожидания он накладывает чары невидимости и немоты как на себя, так и на слизеринца, который смотрит на Гарри со страшной ненавистью в глазах.

Дверь в новое общежитие магглорожденных не может быть заперта из соображений безопасности, так что Гарри со своим сопровождением спокойно проникает в него. Он ведет их обоих на середину комнаты, окруженный учениками-маглорожденными и накладывает то же заклинание, что и на Джекли.

Холодными глазами он наблюдает, как слизеринец корчится от боли, потому что теперь за свою жестокость он получает в награду ночь, наполненную ужасными кошмарами, за каждый акт насилия над каждым из присутствующих детей.

Это последний раз, когда он или его ученики видят, как маглорожденному причиняют вред.

***

Его письмо положило начало новой тенденции: письма, которыми они теперь обмениваются, представляют собой не столько скрытые переговоры и открытые столкновения мнений, сколько более приватные беседы. После каждого всплеска чувств Гарри Темный Лорд Волдеморт выясняет причину появление проскользнувшей по связи эмоции. Поскольку передаются только сильные эмоции, и Гарри заново провёл ритуал, даже если он не активирует его слишком часто, таких случаев очень мало, всего один или два в неделю. Но по мере того, как переписка продолжается, интерес сохраняется, как и положительный отклик от общения. Вскоре письма отклоняются от этой новой нормы, приходят чаще и также спрашивают о более тривиальных вещах.

Через некоторое время Гарри начинает отвечать тем же, расспрашивая о повседневной жизни Темного Лорда Волдеморта.

Еще один шаг вперед происходит, когда они начинают обсуждать сны, которые они все еще разделяют, Гарри спрашивает о травме от маггла в смертельной схватке, который использовал свои последние силы, чтобы нанести удар ножом, Темный Лорд Волдеморт осторожно пишет, что «молодому Малфою нужна мотивация, чтобы перестать беспокоиться о том, что ему не принадлежит». Все еще не забывая слова Сильвии, Гарри осторожно отвечает, называя заклинание, которым теперь регулярно превращает Малфоя в хорька, и пишет: «Я справился сам».

Темный Лорд Волдеморт отвечает другим заклинанием, которое имеет аналогичный эффект, но более продолжительный. Поэтому они начинают обмениваться знаниями, постепенно углубляясь в обсуждение теории магии и достоинств различных заклинаний со схожими свойствами.

Гарри до сих пор краснеет каждый раз, когда замечает адресата, поскольку «Дорогой Гарри» превратился в «Мой дорогой Гарри», который быстро был сокращён до «Мой Гарри».

Желая ответить тем же, но не зная, какое имя использовать — «Том» определенно не правильный выбор, а «Дорогой Волдеморт» вызывает у него мурашки от неправильности обращения — Гарри всё ещё прибегает к «Моей родственной душе», обращению, которое было хорошо принято, если вспышка удовольствия в то время, когда Хедвиг должна была прибыть туда, где находится Темный Лорд Волдеморт, можно считать за показатель.

***

В марте новое объявление заставляет нервничать.

«Занятия по аппарации», — гласит плакат. «Всех студентов старше шестнадцати лет приглашаем в Большой Зал каждый понедельник и среду в 16:00, чтобы изучить самый важный навык для нашего мира, утопающего в войне».

Несмотря на то, что профессор… директор Снейп пытается быть вежливым, скрытая угроза не очень хорошо спрятана. Слизеринцы прекрасно понимают, что на урок должны прийти все, даже те, кому нет шестнадцати.

Среди них есть и ученики Гарри, но на предварительном занятии они обсуждают, почему аппарация запрещена для лиц моложе шестнадцати, помимо вопроса законов. Это заклинание подвергает тело чрезмерному стрессу, с которым ещё детские тела просто не в состоянии справиться. Один мальчик признается, что летом его этому заклинанию обучал отец, но после каждой аппарации он чувствовал себя так, как будто заболевает сильной простудой, не говоря уже о частых расщеплениях, которые ему приходилось переживать.

Но Гарри и, соответственно, большинство его учеников не настолько глупы, чтобы отказаться от чего-то, что могло бы помочь им в экстренной ситуации. Гарри знает, что выберут его ученики: быть убитым на поле боя или потерять руку или серьезно заболеть гриппом. Поэтому он улыбается, когда они сопровождают его на урок аппарации, забившись в угол, чтобы спокойно наблюдать и запоминать всё на всякий случай.

Учитель, профессор Мартинсон, старый работник Министерства, слабослышащий, старающийся держаться подальше от Гарри, удивленно поднимает бровь, глядя на детей, но позволяет им присутствовать на уроках, пока они обещают ему не пытаться аппарировать самостоятельно. При этом он прогоняет слизеринцев без малейшего колебания. Гарри рад, что настоял на том, чтобы его ученики переоделись в форму любого факультета, кроме Слизерина, когда услышал, что профессор Мартинсон не имеет метки и работает в Министерстве — лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Профессор Мартинсон резко собирает их, группу из двух лет и четырех факультетов, и кратко инструктирует их.

— Попробуйте попасть с того места, где вы стоите, в петли на земле перед вами. Начните с малого, отступив всего на один-два шага, и когда вам удастся сделать это без расщепления себя, попробуйте сделать еще один шаг назад. Секрет аппарации в трех вещах! Цель, определение, обдумывание!

С этими скудными указаниями он оставляет их, бормоча себе под нос. Гарри находится достаточно близко, чтобы слышать что именно, поскольку слабый слух заставляет учителя говорить намного громче, чем он, вероятно, думает.

— Я ничего не понимаю. В прошлом году они не проводили уроки, потому что боялись, что что-то случится. А теперь, когда мы активно воюем, они решили, что самое время открыть курс? Они все чокнутые?

Гарри в замешательстве качает головой. Почему никто не понимает? Ни этот учитель, ни студенты, сплетни которых он слышал раньше, ни его ученики. Но это так просто.

Откройте защиту и получите идеальную приманку. В конце концов, как Орден мог сопротивляться возвращению Хогвартса, когда в его стенах находятся их молодые союзники и дети их союзников? В то же время это насмешка. Темный Лорд Волдеморт, по сути, кричит Ордену: «А вы рискнёте?»

А Орден, стоящий на плечах пылких гриффиндорцев, никогда не устоит перед таким очевидным вызовом.

Кроме того, это дает Темному Лорду Волдеморту возможность испытать новое поколение студентов. В конце концов, успех в аппарации считается признаком сильной магии.

Это также вызывет к нему симпатию семикурсников, которые слишком бедны, чтобы позволить себе сдачу экзамена на аппарацию вне школы, где он стоит примерно столько же, сколько небольшой дом в Хогсмиде.

Гарри мотает головой, сосредоточиваясь на аппарации. В петлю, один шаг назад. Глаза закрыты, он сконцентрирован, представляет цель.

Сжаться.

Присесть.

Незнакомый потолок. Незнакомые стены. Знакомый голос.

— Ну привет.

Гарри моргает, чтобы привыкнуть к относительной темноте комнаты. Он уже знает, где находится, в комнате, известной ему из тысячи снов. Он уже знает, с кем он, с человеком, известным из миллиона снов наяву. Он уже знает, почему он здесь, знания, почерпнутые от древнего портрета, всплывают у него в голове.

Незакреплённые душевные узы тянут сны, чувства партнёра и Аппарацию в начале обучения. С того самого момента, как каждый получает свою родственную душу, усиливаясь, когда оба узнают, кто их родственная душа, усиливаясь еще больше, когда слова проявляются на обоих запястьях, связь будет удовлетворена только тогда, когда ухаживание будет завершено поцелуем, добровольно отданным вместе с сердцем дарителя. Подобное притяжение к своей второй половинке случается довольно часто, настолько часто, что странно, почему профессор Мартинсон не упомянул об этом — хотя, вероятно, такое обычно случалось не при первой попытке аппарации.

Так что Гарри не должен удивляться, обнаружив себя здесь, в одном шаге от Темного Лорда Волдеморта, глядя в красные глаза, полные удивления и веселья.

Он поспешно отступает, избегая столика, не задумываясь и не глядя на него. Он знает эту комнату, как свой чулан, как Темный Лорд Волдеморт знает его чулан.

Хотя он, несомненно, уже пришел к правильному выводу, Темный Лорд Волдеморт всё равно приподнимает бровь, спрашивая:

— Чему я обязан этим удовольствием?

Глубокий голос без малейшего следа гнева или отторжения расслабляет Гарри так сильно, что он даже не понимает на сколько ему это было нужно. Он заикается:

— Занятия по аппарации.

Теперь, когда он об этом думает, может быть, это тоже было частью плана, из-за которого возобновились занятия по аппарции. Это также могло объяснить отсутствие антиаппарационной защиты вокруг этой комнаты или всего замка в целом.

— Садись, — любезно приглашает Темный Лорд Волдеморт, указывая на стул слева от Гарри.

Гарри выполняет просьбу и затем просто… замирает. Замирает и смотрит, потому что он никогда раньше не видел свою родственную душу так близко. В своих снах он всегда является Темным Лордом Волдемортом, и мужчина никогда не останавливается посреди важного совещания, чтобы изучить черты своего лица. На кладбище он был слишком потрясен, напуган и страдал от боли, чтобы обращать внимание на лицо своей родственной души, не говоря уже о том, что крестражи изменили его внешность во что-то только отдалённо похожее на человека.

Никогда прежде у Гарри не было возможности пройтись взглядом по гладкой линии подбородка, бледным губам, впалым щекам, высоким скулам, высокому лбу, волнистым волосам, острому подбородку, длинному носу, тонким бровям и этим глазам … Красные, глубокие, непостижимые и наполненные эмоциями, скрытыми мастерством Мастера окклюменции. Глядя в эти глаза, Гарри замирает, настолько захваченный их чистой красотой, что даже не дышит.

Теперь он понимает, как Невилл мог часами поэтизировать Сьюзен Боунс.

Взгляд впивается в него, поднимается с неожиданной нежностью и сморщивается тысячей крошечных морщинок в уголках.

Глаза Гарри тут же опускаются, надеясь уловить призрачное зрелище, но нет — улыбка уже исчезла.

— Я действительно должен поблагодарить тебя за ответный подарок, — начинает Темный Лорд Волдеморт — Я не мог даже предположить, что ты подаришь в ответ именно это.

Гарри смотрит на свои руки, сложенные на коленях, как всегда учила его тетя Петуния, аккуратные и не мешающие, совсем как у леди Дианы — чтобы твои грязные пальцы не попали туда, куда не следует. Давай, мальчик, да, я знаю, Вернон, дорогой, что ни одна женщина никогда не захочет его, если я научу его вести себя как девочка, но ты действительно хочешь, чтобы он создавал ещё больше таких уродов как он сам? Смущенный комплиментом, Гарри пожимает плечами. Молодой человек всегда должен принимать комплимент с уверенной улыбкой, сказал однажды библиотечный портрет, но Гарри не может заставить себя поднять взгляд, не говоря уже об уголках губ. Ему кажется, что он покраснел до ярко-красного цвета, что только усиливает дискомфорт.

— Я даже не подозревал, что хочу именно этот подарок, — продолжает Темный Лорд Волдеморт. Гарри слышит улыбку в его голосе, но даже обещание такого редкого зрелища не может заставить его поднять глаза. — Я очень ценю это, Гарри. Я могу звать тебя Гарри, не так ли?

Гарри удается кивнуть. Рот открывается без разрешения.

— Как… как мне можно тебя называть?

Во время длинной паузы Гарри смотрит из-под ресниц и ловит момент, когда Темный Лорд Волдеморт переключается с удивления на размышление.

— Осмелюсь сказать, это довольно сложно постоянно произносить*? — его рот скривится от удовольствия — Темный Лорд Волдеморт? Да, действительно, полный рот слов — хитрая ухмылка на его губах подтверждает то, о чём Гарри думал и во что не мог поверить — Темный Лорд Волдеморт пошутил.

Оказавшись между пялящимся на него взглядом и огорчением из-за того, что его манера обращения к родственной душе была поднята так неожиданно, Гарри открывает и закрывает рот, но продолжает настаивать.

— Я думал, ты не оценишь… своё имя — он деликатно уклоняется от вопроса о Томе Реддле — И я не уверен, что… Ты наложил Табу на…

Темный Лорд Волдеморт задумчиво мычит.

— Я полагаю, что это создаст некоторые проблемы для моих Пожирателей — выражение его лица громче всяких слов заявляет, что у него нет никаких проблем с усложнением их работы и жизни — И да, теперь, когда старый дурак мертв, я надеюсь, что мне больше никогда не придется слышать это проклятое имя. Но что предложить взамен…

Гарри сидит молча и наблюдает, как его родственная душа размышляет. Он уже знает, что это будет волшебное имя, и настолько необычное, насколько имя Том было обычным. Вероятно, оно также будет связано с другими его именами, примерно так же, как связаны Том Марволо Реддл и Лорд Волдеморт.

Темный Лорд Волдеморт не разочаровывает ожиданий Гарри.

— Да, почему бы и нет? Хотя мне вполне нравится подразумеваемое значение имени Виктор, это имя не совсем подходит настоящему британскому волшебнику, не так ли? А у моего предка Салазара был сын — или это был племянник? — которого звали Ворлост.

Темный Ло-Ворлост бросает самодовольный взгляд на Гарри, который кивает. Таким образом, связь будет через букву В. И «лост» — в честь того, что последняя часть Тома Реддла наконец потеряна, а вместе с ней и мужество произнести это имя — или, может быть, что потеряно, так это полное неверие в то, что Темный Лорд Волдеморт и Том Риддл каким-либо образом связаны друг с другом?

— Скажи мне, тебе понравился твой ухаживательный подарок? Я очень надеюсь, что это было не слишком поспешно с моей стороны — необычно неуверенный Ворлост крутит кольцо на пальце несколько секунд. Понизив голос, он признался — Боюсь, я был слишком опрометчив и упустил возможность того, что ты сам надеялся сделать это.

Другими словами: он хочет знать, предпочел бы Гарри убить Дурслей сам.

— Меня всегда вполне устраивало кредо «живи и дай жить другим», — отвечает Гарри, — хотя подарок был сбывшейся мечтой.

Ворлост кивает, довольный скрытой похвалой и соглашаясь с невысказанным признанием Гарри: он сам не станет убивать никого, даже кого-то столь ужасного, как Дурсли, но у него также нет проблем с тем, как кто-то другой, в частности Ворлост, убивает кого-то.

Тем не менее, он колеблется.

— Ты… не обращай внимания на моё… — он замолкает, не находя слов. Наконец, он останавливается на «Хобби».

— Ты имеешь в виду магглов? — Гарри отвечает, но мысли его далеко в воспоминаниях о снах, которые он видел в течение многих лет подряд — Я… я предпочитаю вариант, при котором никому не причинят вреда, но это сильно отличается от твоих обычных методов, и я осмелюсь сказать, что твои последователи не согласятся с моим виденьем.

— Каким было бы твоё решение проблемы магглов?

Напряженные глаза устремлены на Гарри, пока тот размышляет над заданным вопросом. Он не настолько глуп, чтобы думать, что все магглы такие же или будут такими же плохими, как Дурсли, но он также знает, что люди ненавидят то, что не могут понять или контролировать, и то, что отличается от них. Ему достаточно вспомнить, как обращались с афроамериканцами и до сих пор обращаются. И единственное, что отличало этих людей от тех, кто их поработил, — это цвет их кожи и уровень их знаний. Что случилось с племенами в Америке, которые занимались своими делами, пока не появились первые европейские поселенцы? В концентрационных лагерях нацистской Германии содержались люди, которые ничем не отличались от своих пленителей, за исключением их мнений и их (иногда предполагаемых) религий или сексуальной ориентации. Есть бесчисленное множество книг и фильмов, в которых подробно описывается, как бурно люди реагируют на контакт с пришельцами, и история показывает, как горячо люди относились к людям, владеющим магией, когда сожжение на костре было самой приятным исходом для подозреваемой ведьмы.

Но такое поведение характерно не только для маггловского мира. В конце концов, как чистокровные относятся к магглорожденным, которых они совсем не понимают? Как относятся к волшебным существам? Насколько ограничены оборотни из-за состояния, которое появляется только раз в месяц и которым они были невольно и часто насильственно поражены?

Так что нет, Гарри не думает, что убийство всех плохих людей или тех, кто может представлять опасность, действительно поможет. Если это так, человеческая раса должна была бы самоуничтожиться.

Он пожимает плечами и предлагает:

— Живи и дай жить другим.

Ворлост на секунду задумывается.

— Как тогда предотвратить смешение?

— Заклинания, чтобы разделить нас, — решает Гарри — Сильные заклинания секретности для пар. Различные школы для волшебных детей. Больше деревень только для волшебников. Улучшение отношений с другими магическими существами, независимо от того, гуманоидны они, способны говорить или нет. Более тесные связи с другими странами.

Заинтригованный, Ворлост приподнимает бровь.

— Ты бы ввел систему, аналогичную американской?

Гарри морщит нос.

— Не дай Мерлин. Запрещение их гражданам создавать союзы с магглами приводит только к большему количеству незаконных отношений, что приводит к увеличению числа «магглорожденных» детей, которые своими необъяснимыми магическими способностями подвергают опасности весь Волшебный Мир. И изолирование магических существ и контроль над ними рано или поздно приведёт к бунту. За них уже выступают волшебники и ведьмы, точно так же, как это делали магглы до отмены рабства. Эта система скоро рухнет.

— Верно — волна гордости и согласия вызывает у Гарри улыбку — Ты хорошо информирован. Наверное, это из-за тех… уроков, которые ты проводишь?

Гарри игнорирует попытку перенаправить разговор, кивая, а затем развивает предыдущую тему. Он не хочет случайно сказать что-то, что принесет неприятности его ученикам.

— Но я также против системы, существующей во многих скандинавских странах. Знаешь ли ты, что они планируют раскрыть магглам существование нескольких менее волшебных существ, таких как Книзлы? Они пытаются выяснить, как магглы бы отреагировали, если бы узнали о магии, скрытой среди них, и постепенно хотят открыть им свое существование. Я просто надеюсь, что отдача будет не слишком сильной. Их люди могут вступать в смешанные браки, им даже не нужно уведомлять свои правительства. Что ты думаешь по этому поводу?

Ворлосту тоже нужно время, чтобы собраться с мыслями.

— Я согласен с тобой, — говорит он почти удивленно — Кто знал, что Судьба подарила мне кого-то, кто так мне подходит? Это по-прежнему верно: чем больше я узнаю о тебе, тем больше я заинтригован.

Пробивают часы. Сожаление окрашивает лицо Ворлоста.

— Время для моей следующей встречи. Ты тоже должен вернуться; они, вероятно, уже не в себе от страха.

Гарри кивает и встает. Быстро, пока у него не сдали нервы, он говорит: «Тогда увидимся в понедельник».

Гарри поворачивается и…

Губы Ворлоста растягиваются в острой и довольной улыбке.

— О, я на это рассчитываю.

…аппарирует.

Гарри встречают с большим облегчением и энтузиазмом, особенно его ученики. Он также рад своему возвращению, потому что не был уверен, что справится с ним, так как аппарировал только во второй раз. Кажется, никто так и не понял, где был Гарри — благословение. Инструктор только хмыкает, что совсем не помогает тем, кто не понимает причину его исчезновения. Гарри думает рассказать об этом своим ученикам, но не уверен, готов ли он к тому, чтобы остальной Волшебный Мир узнал наверняка, кто его родственная душа. Конечно, он доверяет своим ученикам, но не все из них поняли значение слов «секрет» или «шепот». И он до сих пор удивлён, что никто из них не ушел после того, как выяснилось, что он родственная душа Ворлоста. Он знает, что он им нравится, но многие из них из Светлых семей или имеют мнение, схожее со мнением Света.

Или, может быть, он слишком подозрительно относится к Невиллу… к Невиллу.

Насчет Ворлоста… Гарри все еще не уверен. Он знает, что ему не причинят физический вред — по крайней мере, Ворлост не планирует это делать. Но душевная боль это другой разговор. Достаточно ли Темный Лорд Волдеморт восстановил в себе Тома Реддла, чтобы превратиться в Ворлоста, родственную душу Гарри, как предписывает Магия, или он все еще не может думать о психологическом вреде, как о реальной проблеме? И если он может — разве его он волнует? И если назревающая навязчивая идея, которую он может чувствовать ревущей под кожей в своих снах, не подавляется ледяной логикой, заботится ли Ворлост о его благополучии больше, чем о том, чтобы просто владеть им? Гарри не сомневается, что Ворлост легко мог бы похитить его и спрятать в какой-нибудь башне далеко-далеко от всего мира, кроме самого Ворлоста. Или он может передумать и покончить с ним через месяц, год, десятилетие, столетие. Может быть, он сделает что-нибудь, что разозлит его, и будет замучен до смерти в приступе ярости? А может быть, и то или другое, или тысяча, миллион других причин, возможностей и путей, ведущих к трагедии.

Но в конце концов Гарри решает рискнуть. И если ему будет больно, он все равно сможет держаться подальше. И если он окажется запертым где-то, он все равно сможет покончить с собой. И если он снова погрузится в беспробудный сон, он все равно ничего не почувствует, так что это не будет иметь особого значения. Так что же ему терять?

Итак, в понедельник Гарри снова посещает занятия по аппарации и, конечно же, попадает к приветливой улыбке, которая сводит его с ума своей красотой.

Да, он даст ему шанс, лишь бы почаще видеть эту умопомрачительную улыбку.

Эта первая встреча, как и первое письмо, задает тренд. Каждый понедельник и среду у Гарри уроки аппарации. Вероятно, ему удается должным образом аппарировать, как он хочет, один или два раза за урок, прежде чем срабатывает связь родственных душ, и он оказывается в кабинете Ворлоста. Затем они устраиваются на час разговора перед следующей встречей Ворлоста.

На одной из таких встреч они каким-то образом приходят к теме общих снов.

— Я впервые увидел тебя, — размышляет Ворлост, покачивая вино в бокале и задумчиво глядя в глаза, — когда ты выздоравливал после заключения в доме Блэков. Как это место называлось? Могу поклясться, что знаю это, уверен, что Альфарад никогда не переставал хвастаться этим, но…

Гарри лишь улыбается ему. Ворлосту нужна всего минута, чтобы понять причины улыбки.

— Ах. Заклинание Фиделиуса. Что означает… Штаб Ордена. Ха. — озадаченный, он отмахивается от этой мысли, чтобы сосредоточиться на Гарри и их разговоре — Ты был разочарован из-за моего разочарования. Что-то о том, что даже я повёлся на ложь? Это вывело меня из ступора и заставило задуматься.

— Мой первый сон был, наверное, в… да, должно быть, летом перед четвертым курсом. Ты с Питером Петтигрю были в… том доме. Вы что-то обсуждали, но я не помню что. Я не совсем понимал, что происходит — я тогда не знал, что ты моя родственная душа.

— Подожди, — Ворлост поднимает руку. — Ты еще не знал, что мы родственные души? Тогда как ты мог меня видеть? Единственный способ получить видение — это увидеть, где должна быть или находится метка твоей родственной души.

Удивленный, Гарри вспоминает, что да, библиотечный портрет однажды говорил ему об этом.

— Может быть, когда ты был в профессоре Квиррелле… но нет, я никогда не видел его запястья.

Ворлост отмахивается от этого предположения.

— А кроме того, у него была своя родственная душа. Ты бы увидел его метку, а не мою. В конце концов, это было не мое тело — его выражение лица озаряется идеей — Это было не моё тело — тем летом Хвост сделал мне тело, хоть и из глины, поддерживаемое магией и молоком моей дорогой Нагини. Итак, как только у меня появилось гуманоидное тело, ты меня увидел. Интересно. Почему?..

Звон часов прерывает его.

Гарри вздыхает.

— Тогда я пойду.

Ворлост улыбается ему, все еще погруженный в свои мысли.

— Я подумаю над этим вопросом. Может быть, я смогу дать тебе ответ на эту загадку в понедельник.

Гарри улыбается в ответ.

— Тогда я с нетерпением буду ждать следующей встречи.

В Хогвартсе он быстро делает обход, уверяя своих учеников, что на самом деле с ним все в порядке. На нервный взгляд Роуэна на его запястье — значит, он понял, куда Гарри пропадает, умный мальчик, — Гарри кивает и улыбается, показывая, что у него все под контролем и что он осторожен, но все же уходит так быстро, как только может.

Ему нужен библиотечный портрет, чтобы посоветоваться.

К сожалению, портрет также не дает ему ответа, так же озадаченный случившимся, как Ворлост и Гарри. Гарри не позволяет себе волноваться из-за этого слишком сильно. Вскоре у него появилось другая причина для волнений — Невилл.

Его бывший друг отсутствовал во всем, что происходило в последнее время. Он пропускает занятия, которые делит с Гарри, не ест в Большом Зале, не ходит на занятия по аппарации.

Гарри разрывается между беспокойством — в конце концов, это Невилл — и попыткой не обращать внимания — в конце концов, это друг-который-возможно-ненавидит-тебя-и-говорит-что-думает-что-ты-воплощение-зла. Он думал о том, как аккуратно спросить своих учеников из Гриффиндора, знают ли они что-нибудь, но пока не набрался смелости для этого. Как он вообще мог это сделать? Большинство из них, если не все, не знают, что он и Невилл были близкими друзьями. Так что было бы более чем странно спрашивать о неком гриффиндорце. Верно? Верно. Но иначе он не узнает — и действительно ли он беспокоится о — предателе-бывшем-друге-его-ближайшем-наперснике-легкомысленном-дураке- Невилле?

Проблема решается сама собой, когда Гарри натыкается на Невилла после урока аппарации.

Его бывший лучший друг смотрит на него холодным взглядом, прежде чем резко отвернуться.

Гарри сильно прикусывает губу и быстро моргает.

Что ж, ему действительно не стоит беспокоиться.

Невилл не болен. Он просто избегает Гарри.

Гарри в порядке. Он в порядке. Всё просто замечательно. Ему не нужен Невилл. У него есть ученики, и портреты, и призраки, и домовые эльфы, и они никогда не покинут его. У него есть маленький Пак, и он никогда его не бросит. Ему совсем не нужен Невилл.

Он в порядке.

Так почему же у него до сих пор слезы на глазах?

***

На следующем уроке аппарации Гарри удается трижды аппарировать в кольцо, прежде чем душевная связь притягивает его к Ворлосту.

Его уже ждали, и его быстро усаживают в кресло и дают чашку чая. Ворлост копирует его действия, делая глоток чая на кресле напротив, все время излучая торжество.

Он с удовольствием начинает:

— Наконец-то мне удалось… что случилось?

Застигнутый врасплох внезапным переходом от возбуждения к беспокойству, Гарри на мгновение теряется с ответом. Он пытается привычно отмахнуться: «Ничего», но, увидев взволнованное лицо Ворлоста, поправляется:

— Ты ничем не сможешь мне помочь.

— Испытай меня, — говорит он, ставя фарфоровую чашку и обращая все свое внимание на Гарри.

Теперь настала очередь Гарри недоверчиво приподнять бровь.

— Хорошо. Предположим, что у тебя был только один живой друг за практически всю твою жизнь, прежде чем он внезапно приобрел себе родственную душу среди Светлых и начал терять каждую клетку мозга, чтобы быть в состоянии верить и взращивать идеологию Света, которая заставила бы Дамблдора улыбаться от уха до уха, и который теперь отвергает тебя и все, во что ты веришь и за что ратуешь, как нечто злое, неисправимое, испорченное и развращающее настолько, что начинает тебя игнорировать. Что бы ты сделал в такой ситуации?

С опозданием он понимает, что взволнованно повысил голос и начал нервно кусать губу. Он откидывается на спинку кресла, стараясь не сосредотачиваться на смущении, вызванном выходом из себя перед родственной душой на тему, в которой Ворлост действительно не сможет помочь, учитывая то, что он знает о нем и его школьных годах. Гарри ощущает нестерпимый жар на своих щеках, и понимает, что провалился в своей попытке.

Ворлост моргает раз, два. Затем он тянется к своей изящной маленькой чашечке и задумчиво смотрит на жидкость. Наконец он признает:

— Ты прав. Я не могу помочь тебе с этим — он элегантно пожимает плечами — Меня никогда особо не волновали человеческие связи — уголок его рта дергается — Или, лучше сказать, человеческая связь никогда не заботила меня.

Небрежно делает глоток.

Гарри хотел бы погрузиться в глубокую темную яму стыда.

— Здесь нужен горячий шоколад? — внезапно спрашивает Ворлост тоном человека, который только что испытал великое прозрение — Я думаю, что это именно тот самый случай. Я раньше никогда с таким не сталкивался.

Он кажется почти взволнованным.

Он мягко кричит: «Маэстро!»

В комнате с хлопком появляется морщинистый старый домовой эльф.

— Чего хочет Змееликий, сэр?

— Маэстро, это Гарри, моя родственная душа. Гарри, это Маэстро. Он нашел меня и с тех пор помогает мне.

— Змееликому нужна помощь Маэстро, — прерывает домовой эльф — Без Маэстро Змееликий беспомощен, как новорожденный младенец.

Ворлост бросает злобный взгляд на домового эльфа, который старательно его игнорирует.

Гарри, ошеломленный внезапным поворотом событий, может только удивленно смотреть, как Ворлост рассказывает о проблеме Гарри, обещая, что Маэстро никому не раскроет содержание их разговора.

— Это действительно разговор, требующий горячего шоколада, сэр Змееликий. И хорошо, что Змееликий позвал Маэстро. Змееликий в этой теме, как не в своей тарелке и не может сказать ничего полезного. Маэстро будет делать то, что должен делать Змееликий для своей второй половинки.

Он бросает взгляд на Ворлоста, у которого огорченное лицо, и уходит. Гарри даже не успевает открыть рот, чтобы спросить, что происходит, прежде чем старый эльф возвращается, на этот раз со стулом и подносом с тремя большими кружками. Он подносит кружку к Гарри, который принимает ее и находит внутри горячий шоколад. Он обхватывает кружку руками, чувствуя себя более комфортно с ней, чем с элегантными и хрупкими чашками, которые, кажется, предпочитает Ворлост, когда Маэстро запрыгивает на стул и садится так, что три стула образовали треугольник с маленьким столиком по середине, на котором стоит поднос.

— Итак, — говорит он, делая паузу, чтобы подуть на свой горячий шоколад, — душа Змееносца рассказывает Маэстро, что происходит.

И Гарри делает это. Он вспоминает встречу с Невиллом, добрым, хотя и неуклюжим мальчиком с большим талантом к уничтожению зелий и ухаживанию за растениями, которые сразу же начинают цвести под его руками. Он рассказывает об их медленно растущей дружбе, начавшейся с их общей неуверенности в отношении выбора Дома, в который они были распределены, укрепленной хитроумно сломанной палочкой, поддерживаемой их общими чувствами к родителям, которых они даже не помнят и которых все считают, что они любят больше, чем что-либо в этом мире. Разлученные двумя родственными душами, настолько разными, насколько вообще они могли отличаться, их дружба, в конце концов разбитая жестокими словами, сказанными небрежно — или намерено? — нанесли смертельный удар простыми словами, которые всегда были рядом и никогда не меняли ситуацию, пока не стали известны и не перевернули все с ног на голову.

К тому времени, когда Гарри заканчивает, Маэстро плачет. Он протягивает свою тонкую руку в сторону Ворлоста, который создаёт носовой платок и без комментариев кладет его ему в руку. Маэстро громко сморкается, вытирает слезы, смотрит на Гарри и снова начинает рыдать. Гарри обменивается беспомощными взглядами с Ворлостом, оба теряются, когда дело доходит до утешения кого-то.

Это, наконец, заставляет Маэстро перестать плакать, заставляя его смеяться так сильно, что он снова плачет.

— Да, да, это действительно душа Змееликого! Вы созданы друг для друга, вы двое! Маэстро может видеть это сейчас. Теперь Змееликий и его душа будут пить свой шоколад. Это разговор с шоколадом. Разговора без шоколада не будет.

Под его пристальным взглядом оба человека подносят кружки ко рту. Гарри приятно удивлен насыщенным вкусом напитка, который он никогда раньше не пробовал — его желудок не очень приспособлен для такой тяжелой пищи, по крайней мере, её не очень много. Он, конечно, ел шоколад, когда попадал под влияние дементоров еще на третьем курсе, но кто знал, что вкус изменится так сильно при нагревании?

В отличие от него, Ворлост корчит гримасу, быстро отрывая кружку ото рта после небольшого глотка. У него чувствительный язык, а напиток все еще слишком горячий? Он не любит сладости?

Гарри делает еще один глубокий глоток и тихо решает, что в случае, если последнее предположение верно, он может просто допить горячий шоколад Ворлоста. Его желудок, вероятно, заставит его пожалеть об этом, но оно того будет стоить.

— Знает ли душа Змееликого, что такое друг? — мягко спрашивает Маэстро, баюкая кружку между тонкими пальцами.

Гарри не решается ответить однозначно утвердительно.

— Ну… это кто-то, с кем ты очень близок. — Маэстро ободряюще кивает, и Гарри продолжает — И вы можете делиться друг с другом секретами, не боясь быть преданными. И вы часто встречаетесь. А поговорить можно обо всем. О, и иногда вы прикасаетесь друг к другу!

Хватка Ворлоста на кружке становится крепче.

— Прикасаетесь? — спрашивает он с фальшивой улыбкой на лице и странным тоном в голосе.

Гарри кивает.

— Обниметесь, но это весело или мило, в зависимости от пола вовлеченных лиц. И хлопаете друг друга по плечу! И жмёте друг другу руки. Некоторые даже целуют друг друга в щеки.

Ворлост осторожно ставит свою кружку, для этого ему требуется необычно много времени.

— И… что из этого вы с… Невиллом делали?

— Мы обнялись однажды, — вспоминает Гарри — Это было на пятом курсе, после… когда он действительно нуждался в этом. Я тоже, я думаю. Но зачем тебе это знать?

Покачав головой, Ворлост откидывается на спинку кресла, вдыхая пар из чашки.

Маэстро смеется.

Но почему он…?

Затем до Гарри доходит. Был… Был ли Ворлост ревнивым? Он поэтому спросил? С чего бы ему ревновать к объятиям? Какие отношения, по его мнению, были у Гарри и Невилла? И почему Гарри так смущен и как-то немного рад этому?

Избегая взгляда Ворлоста, Гарри снова пристально смотрит в свою кружку. Что такого особенного в сегодняшнем дне по сравнению с другими десятью разами, когда он был здесь? Может быть… Ворлост стал немного спокойнее? Что ж, кажется, что это так, но не воображение ли это?

Он рискует бросить взгляд на свою родственную душу.

Ворлост неторопливо потягивает чай, положив одну лодыжку на колено, элегантные брюки задираются, обнажая начищенные туфли и простые черные носки. Одна рука опирается на лодыжку, слегка обхватывая ее. Другая держит чашу с королевской грацией, перенося ее ото рта к блюдцу. Рукава элегантной рубашки с застегнутыми пуговицами закатаны, мантия сброшена, открывая широкие плечи, покрытые белым хлопком. Галстук ослаблен, но все еще скреплен безупречным и сложным на вид узлом.

Когда Ворлост ловит взгляд Гарри, он улыбается, щурясь.

Гарри смотрит на него, пораженный. Если бы только он мог быть уверен, что родственная душа думает о нем хорошо, что он не убьет, не покалечит и не причинит ему вреда, когда он совершит ошибку, когда Ворлост устанет от него, когда Ворлост заскучает, напьется или разозлится…

Маэстро прочищает горло, чтобы привлечь их внимание к себе.

— Маэстро скажет кое-что тебе сейчас, душа Змееликого: твой друг не может быть твоим настоящим другом, если он не ценит и не любит тебя настоящего, со всем багажом, который у тебя есть — он серьезно смотрит на Гарри — душа Змееликого, не плачь из-за ложного друга. Вместо этого радуйтесь своим настоящим друзьям. Маэстро знает, что они не сразу приходят на ум, когда тебя охватывает душевная боль, но, душа Змееликого, никогда не забывай о них.

— Не буду, — соглашается Гарри — Я не совсем уверен, что они позволили бы мне это, не дав им веской причины.

Он улыбается когда перед его мысленным взором появляется Арвилл с надутыми щеками и руками, упёртыми в бедра, требующая, чтобы он провел с ними время, Роуэн, стоящего рядом с ней и тихо требующий, чтобы она прекратила, разве она не видит, что ведет себя грубо и неразумно?

Маэстро решительно кивает.

— Хорошо, хорошо! Душа Змееликого нуждается в хороших друзьях, если ты всегда такой неуверенный. — он опорожняет свою кружку и вскакивает на ноги — Теперь Маэстро нужно вздремнуть. Уже поздно. Душа Змееликого, было приятно познакомиться с тобой, и Маэстро теперь будет видеться с тобой гораздо чаще!

С волной магии он уходит.

Гарри смотрит на часы. Едва ли шесть вечера. Еще не так поздно, чтобы Гарри ушел — обычно он оставался на полчаса дольше. Но, с другой стороны, Маэстро, похоже, достиг возраста, когда все, что после трех часов дня, вполне можно называть ночью. Домовые эльфы, как он узнал, спят все дольше и дольше с возрастом, пока однажды не засыпают, чтобы больше никогда не проснуться. Хороший, мирный конец для таких дружелюбных, безмятежных существ.

Наконец Гарри вспоминает:

— Ты хотел мне что-то рассказать! Ты был очень взволнован этим. Извини, что прервал тебя своими ненужными неприятностями…

Ворлост отмахивается от его беспокойства.

— Не называй свои проблемы и заботы излишними. Хотя я предпочитаю, чтобы у тебя их вообще не было, я знаю, что почти невозможно достичь такого, даже если бы у тебя было слишком мало мозгов для переживаний. А мы оба знаем, что ты слишком умён.

Он смотрит на Гарри так, что тот краснеет.

— Но да, я рад сообщить, что нашел решение нашего вопроса. Еще чаю? — он протягивает чайник, такой же изящный и красивый, как и чашки. В ответ Гарри поднимает кружку с горячим шоколадом, все еще наполовину полную. Ворлост кивает, немного приподнимается, чтобы наполнить свою чашку, и снова садится.

— Я узнал, почему ты мог видеть меня в видениях до того, как увидел мое запястье — он поднимает его, словно чтобы доказать свою точку зрения, красные буквы ярко сияют на фоне бледной кожи. Даже без слов глаза Гарри прикованы к ним, отслеживая каждое движение.

— Я перечитал все фолианты, которые имели хоть какое-то отношение к теме родственных душ, но это была пустая трата времени — я не нашел ничего, даже отдаленно связанного с нашим вопросом. Так что я обратился к темным свиткам, постоянно терпя неудачу, пока не наткнулся на свиток, который читал когда-то давным-давно.

Глоток чая.

Гарри сидит на краю своего стула, не понимая и желая узнать, почему его прежние проблемы с Невиллом забываются перед лицом этой тайны. Ворлост дарит ему улыбку и подсыпает еще немного сахара, явно наслаждаясь каждой секундой, заставляющей Гарри ждать.

Наконец, он продолжает:

— Сначала решение не имело особого смысла. Честно говоря, я даже не сразу уловил связь. Но разговор с моей дорогой Нагини очень помог мне — красные глаза смотрят в глаза Гарри. — Осмелюсь сказать, мой дорогой Гарри, что в ту ночь на Самайн я оставил после себя нечто большее, чем просто пыль и свою палочку.

…Что? Это не имеет никакого смысла. Ни малейшего. Что хочет сказать этим Ворлост? Больше, чем пыль — его тело и его палочка. Ну и трупы его родителей тоже были, конечно, но в остальном…

Подождите секунду.

Ворлост советовался с Нагини? Это должно иметь какую-то важную связь с их проблемой. Что Гарри знает о Нагини? Хотя он, возможно, еще не имел удовольствия встретиться с ней лично, он собрал информацию о ней из своих снов, книг и ужасных историй, рассказанных ему Орденом. Он знает, что она змея, и что она сопровождала Ворлоста много лет, и что она очень большая, ядовитая и голодная, и что она может съесть маггла целиком, и что Ворлост очень любит ее, а она его, и что она мечется между заботой о Ворлосте и поведением избалованного ребенка, и это из-за того, что она — о … Она крестраж, эксперимент, который был проведён в попытке поместить частичку души в животное.

Так что, объединив эту информацию со словами Ворлоста о том, что он что-то оставил…

Ворлост улыбается, видя, как в глазах Гарри расцветает понимание.

— Крестраж, — шепчет Гарри — Я твой крестраж. Но как…? Я думал, что ты считал, что можешь вложить свою душу только в немагическое животное, потому что им не хватает искры, которая делает их более… человеческими, и что ты можешь подтолкнуть их к этому, заполнив эту дыру своей душой. Видя, что Нагайна теперь так же умна, как и человек, даже если она в основном руководствуется инстинктами, можно сделать вывод, что ты был прав. Ты когда-нибудь пробовал проводить этот эксперимент с волшебным животным?

Задавая этот вопрос, Гарри вспоминает, что библиотечный портрет рассказал ему о крестражах. Их создание ужасно, человек теряет рассудок, и как только подходит слишком близко к вместилищу, душа возвращается на свое законное место. Если только… если там не было чего-то, что держало бы её, чтобы она не могла уйти, что-то вроде еще одной души.

— Да, — легко признается Ворлост, словно речь идет не об одном из величайших табу в волшебном мире — Как и ожидалось, попытка была неудачной. Я считаю, что создание крестража в живом теле могло бы получиться с магглом, учитывая, что им тоже не хватает чего-то, что дает нам Магию, но кто стал бы вкладывать свою душу в такую ​​грязную свинью? — он пренебрежительно морщит нос и качает головой, словно пытаясь избавиться от одной только мысли об этом — Тело, способное к Магии, будет иметь те же проблемы, что и волшебное существо.

— Означает ли это, что я должен был быть сквибом до… того Самайна? — Гарри удивляется вслух. Это означало бы, что единственная причина, по которой он вообще может использовать магию прямо сейчас, — это то, что Ворлост напал на него и неосознанно потерял часть своей души. Хотя это интересная и очень неприятная мысль, сейчас с этим ничего не поделаешь, и Гарри решает задать этот вопрос и больше не думать об этом после.

Но Ворлост качает головой.

— Я отчетливо помню, что у тебя был браслет на запястье. Я был удивлен, так как только в чистокровных семьях существует традиция скрывать метки души своих детей для того, чтобы их не увидели и не использовали. У людей без магии нет родственной души, следовательно, ты не мог быть сквибом. Это также означает, что то, что я сделал тебя крестражем, не сделало тебя моей родственной душой.

Гарри бросает на него понимающий взгляд.

— Ты беспокоился об этом, потому что думал, что то, что они говорили об отсутствии у тебя родственной души, было правдой.

Ворлост делает вид, что не слышит его, и делает еще один глоток из своей чашки, забыв, что уже допил её некоторое время назад. На его лице не видно и следа смущения, когда он снова поднимает голову и небрежно наполняет чашку.

Гарри чувствует зависть.

— Твоё первое видение было примерно таким же, как когда я снова обрел тело, возможно, слабое и деформированное — Ворлост доливает молоко — Другими словами: когда душа, которой принадлежит твой осколок, была снова заселена. Я не думаю, что мое короткое пребывание в Квирреле считается — я вообще не контролировал свое тело и провел большую часть времени в состоянии, похожем на сон.

— Если честно, — признается Гарри, ставя пустую кружку на поднос, — я бы, наверное, не заметил никаких странных снов на первом курсе. Магия все еще была чем-то новым для меня, и так много всего происходило — я мог видеть их и сразу же забывать.

Ворлост склоняет голову в знак согласия.

— Итак, как только у меня появилось тело, у твоей части души появилось часть души, с которой можно было соединиться. Я предполагаю, что Нагайна слишком отличается от тебя, поскольку она животное, или, может быть, ваши осколки не могли соединиться, поскольку вы оба живые крестражи. В любом случае, именно поэтому у тебя были эти видения.

— Но подожди, — спрашивает Гарри — Каковы последствия пребывания во мне крестража? Может ли крестраж повлиять на меня? Если да, то на сколько сильно?

Я вообще Гарри Поттер или еще одна версия Тома Реддла, совсем как Волдеморт или Ворлост?

Ворлост тут же качает головой.

— Гарри, ты должен понять: твой сосуд наполнен до краев. Твоя… назовем это душой. Это твоя душа, суть, которую разделяют все люди, маггловские свиньи и те, у кого волшебная кровь. Кроме того, к этому добавляется дар, который подарила нам Магия. Если бы ты спросил меня раньше, считаю ли я, что крестраж вообще может быть помещен в волшебное существо, я бы ответил отрицательно. Сложно было даже с неодушевленными предметами, которые я использовал, потому что они были наполнены Магией. Это не могло быть больше, чем мельчайший осколок, который вошел в тебя. Иначе это было бы невозможно.

Гарри нужно время, чтобы все обдумать. Этот небольшой осколок никак не мог его изменить. Может быть, если бы вся удача была на стороне осколка, он мог бы повлиять на одну или две незначительные черты, такие как его любимый цвет, или, возможно, улучшить его академическую успеваемость — теперь это тоже, наконец, имеет смысл.

— Парселтанг, — бормочет Гарри — Должно быть, причина в этом.

Впервые с тех пор, как он его знает — ну, если исключить те немногие сны, в которых Ворлост обнажает его запястье, и дни после этого — Ворлост настолько застигнут врасплох, что совершенно не находит слов.

— Какой…?

Это чуть больше, чем глоток воздуха.

Гарри повторяет сам себе:

— Должно быть, осколок дал мне возможность говорить на парселтанге. Мне было интересно, откуда взялась эта способность, и почему я могу говорить на нем. Может быть, именно поэтому я принял осколок. Он не столько занимал место, сколько растворился в волшебной части моей души.

— Он по-прежнему функционирует как крестраж, — возражает Ворлост, стараясь сменить тему с парселтанга — Или, по крайней мере, так мне сказала Нагайна. Видения, когда изначальная душа в беде, возвращающие меня к жизни, утешающие меня своим присутствием — хотя, конечно, я не могу сказать, что из этого является связью души.

— Тогда, может быть, не столько растаяла, сколько… не знаю, прилипла? Возможно, она была принята, потому что этот конкретный осколок мог дать мне парселтанг, точно так же, как Нагайна благодаря нему превратилась из обычной змеи в волшебное существо. Как это работает с ней? — с любопытством Гарри наклоняется вперед.

Ворлост думает минуту или две, а затем отвечает:

— Обычные заклинания, определяющие, населен ли объект крестражем, на ней не работают, и до сих пор ни одно существо не обнаружило, что она является чем-то большим, чем просто змеёй. Однако я подселил в неё крестраж, когда она была детенышем. Поэтому мы предполагаем, что ее душа росла вместе с телом и заключила в себе осколок.

— Как дерево выросло бы вокруг поставленного на него забора, если бы ему дали достаточно времени, — говорит Гарри, пытаясь переформулировать эту абстрактную идею в более практическую метафору.

Лицо Ворлоста дергается.

— Да, хотя я бы предпочел думать, что это произошло из-за желания защитить крестраж, а не потому, что осколок моей души просто оказался на пути взрослеющей души.

Гарри это понимает. Мысль о том, что какая-либо часть Ворлоста — не что иное, как раздражитель, к которому медленно адаптировались, звучит ужасно.

— Ты — близкий друг Нагайны, — напоминает Гарри — Я предполагаю, что существо и душа — это одно и то же, поэтому Нагайна хотела защитить тебя ещё до осколка внутри её тела.

С этой точки зрения всё выглядит иначе. Нежный оттенок румянца мягко окрашивает щеки Ворлоста.

— Ты посмотри на время! Разве ты обычно не уходишь десять минут назад?

Гарри улыбается явной попытке отвлечь внимание от этого румянца.

— Ты прав. Тогда я уже ухожу. Увидимся на следующей неделе!

Ворлост в ответ лишь загадочно улыбается.

Комментарий к Глава 10, часть 2

Заметка переводчика:*О Боже, Тёмный Лорд Волдеморт, сложнее чем произносить было только печатать это каждый раз. После этой главы, мы теперь знаем, что социальные навыки Ворлоста на уровне Шелдона Купера)

========== Глава 10, часть 3 ==========

Когда Гарри возвращается в Хогвартс, он рассеянно улыбается своим ученикам, пока они его привычно окружают. Даже если он уже несколько раз объяснял им, что душевная связь благополучно приведёт его к родственной душе, они всё равно беспокоятся за него, оставляют его в покое только после того, как убеждаются, что с ним всё в порядке.

К счастью, они замечают, что ему нужно побыть одному, и не пытаются остановить его, когда он быстро покидает Большой Зал. Как только он исчезает из их поля зрения, он бросается бежать. Вверх вниз налево направо.

Библиотека.

Гарри пока не подходит к портрету, но ему нужно тихое место, чтобы подумать, но он заговорит с ним, как только соберётся с мыслями.

Он крестраж.

Он был им почти всю свою жизнь — дольше, чем он себя знает.

У него есть шрам, в котором находится осколок души.

Его душа переплетается с другой.

Точно ли он крестраж? Невозможно узнать. Тысяча различных решений или всего одно гигантское совпадение. Это действительно имеет значение?

Но быть крестражем… Это значит… Ему никогда больше не придётся бояться, что Ворлост убьёт его. В конце концов, смерть Гарри уничтожила бы один из его страховочных канатов к жизни. Ему больше никогда не придётся бояться, что его родственная душа причинит ему боль. В конце концов, это тоже может повредить осколок. Ему никогда не придётся беспокоиться о том, что его будут пытать или покалечат за ошибку. Ведь эта боль могла передаться и осколку.

Но — «не причинять вреда» не равно «заботиться». «Отсутствие физической боли» не означает «отсутствие психологического насилия». «Не быть убитым» не означает «жить счастливо».

Так или иначе теперь он с большей вероятностью может оказаться запертым в какой-нибудь далёкой башне. Ходить на свободе, как сейчас, не слишком безопасно для осколка. Тысяча ужасных вещей могло случиться с Гарри и, соответственно, с крестражем. Если он будет заперт в безопасном месте, это устранит множество потенциальных опасностей.

В такой ситуации Гарри, безусловно, будет постоянно искать выход, которым может в итоге оказаться какое-нибудь хитрое заклинание или даже уничтожение крестража вместе с телом.

Но подумает ли Ворлост о такой возможности? Наложит ли он какое-нибудь заклинание, которое остановит Гарри от самоубийства? Что, если ему придётся прожить всю свою жизнь в какой-нибудь безопасной комнате, лишь изредка посещаемой его родственной душой, когда тот не слишком занят, живя полной жизнью?

Но ничего — Гарри найдёт выход.

Когда он рассказывает об этом библиотечному портрету, то получает достаточно разумный ответ:

— Плут, ты думал только о самом тёмном варианте будущего, который только существует. Живи не кошмарами, а настоящим.

Другими словами: он смешон. Но то, что это знает голова, совсем не значит, что этому будет следовать сердце.

— И что случилось, если ты порождаешь такие кошмарные видения?

Гарри смотрит в любопытные нарисованные глаза и рассказывает об открытии Ворлоста. Библиотечный портрет закономерно шокирован, но и бесконечно взволнован этим открытием.

— Плут, в твоих рассказах может быть изложено лекарство от недостатка расщепления души!

Портрет предполагает, что другая душа может успокоить осколок или его связь с основной душой, чтобы безумие не началось. Другой недостаток, а именно то, что осколок притягивается к своей основной душе в непосредственной близости, также устраняется. Кроме того, это может означать, что и владелец крестража, и хранитель осколка бессмертны — вместилище крестража почти неразрушимо, а ведьма или волшебник, создавшие его, будут вечно цепляться за жизнь благодаря бессмертному крестражу.

— Теперь появилось ещё больше причин рассказать твоей родственной душе о трагедии, связанной с созданием крестражей.

Гарри вздыхает, прислоняясь к книжной полке.

— Я тоже думал об этом. Может быть, он поглотил бы их сам, если бы знал, чем они ему грозят. Но если он зашёл так далеко, что создал семь, то, смею предположить, убедить его в опасности этого будет практически невозможно.

— Подумай об этом, Плут. — добрая улыбка. — Я буду с нетерпением ждать твоего решения.

***

На следующее утро за каждым шагом Гарри ещё более упрямо следует Малфой и его подхалимская труппа придурков. В воздухе витает шёпот ожидания, как будто они чего-то ждут. Гарри не знает, чего именно, и ему на самом деле всё равно. Что он точно знает, так это то, что Малфой собрал всех в гостиной для важного объявления.

Окружённый своими учениками, Гарри наблюдает, как Малфой важно стоит посреди комнаты, прочищая горло, чтобы заглушить последние тихие разговоры. С большой напыщенностью он начинает:

— Эти последние несколько месяцев были для меня большой ношей и ещё большей честью. Вы сочли меня подходящим человеком для того, чтобы представлять этот благородный и древний Дом. Вы выбрали меня, чтобы я стал Королём. За это я должен и благодарю вас.

Он делает паузу и преувеличенно гротескно кланяется, сохраняя при этом выражение лица, практически требующее благодарности за этот поступок.

— Но я думаю, что теперь мне пора уходить покинуть этот пост. — ещё одна пауза, которая искусственно создана для ожидая реакции. Он не получает её ни от кого. К его чести, он продолжает, как будто ничего не произошло. — Мне стало очевидно, что есть более достойный кандидат на эту должность, чем я. Его магическую силу мы уже видели. Его лидерские способности мы уже испытали — или, по крайней мере, некоторые из нас, — ядовитый взгляд на учеников Гарри. О, нет. Малфой действительно…? — Его научные достижения мы можем только представить, — вполне возможно, потому что Гарри никогда никому не показывал свои оценки. Но что именно пытается сделать Малфой? Но что ещё более важно, зачем он это делает? — Его связи настолько превосходят всё, что есть у любого из нас, что он может претендовать на звание Короля!

Роуэн недоверчиво переглядывается с Арвилл. Повсюду у его учеников похожие выражения.

— С тяжёлым сердцем, — продолжает Малфой, — я складываю с себя эту с трудом завоёванную и заслуженную должность, чтобы наш истинный Король мог занять моё место. Да здравствует Гарри Поттер, наш Король!

Скудные аплодисменты.

Гарри встаёт.

Аплодисменты усиливаются.

— У меня нет времени на такое ребячество.

Он проходит мимо них, за ним следуют его ученики.

В самом деле, они хотят сделать его Королём, которым он никогда не хотел быть и недвусмысленно не раз говорил им об этом? Кто-то действительно должен научить их, как правильно подлизываться к кому-то.

— Ты уверен, что это был правильный выбор? — спрашивает Мод, — Я имею в виду, я знаю, что ты не хочешь быть Королём, но что, если они почувствуют себя обиженными и выместят злость на тебе?

Гарри на секунду задумывается, не останавливаясь, пока они не добирается до комнаты, которую он выбрал для себя.

— Я думаю, что их… поведение стало бы ещё хуже, — объясняет он. — И я действительно, очень не хочу нести ответственность за Малфоя и ему подобных. Я также не думаю, что мне когда-либо было бы комфортно руководить кем-то. Не говоря уже о том, что если бы я согласился, мне приходилось бы подолгу находиться рядом с этими противными людьми.

— Я всё ещё думаю, что тебе было бы лучше стать королём, — настаивает Мод. Несколько студентов кивают вместе с ней. — Но при этом я не хочу, чтобы ты заставлял себя делать то, что тебе не нравится.

В Гарри начинают бурлить сомнения. Может быть, он принял это решение импульсивно, не обдумав его, как следует? В прошлом это всегда приводило его к долгим неделям в чулане и болям в спине. Что, если он всё испортил? Что, если Малфой и его компания действительно снова нападут на Гарри? О нет, они не стали бы нападать на Гарри напрямую, но что, если они начнут причинять вред его ученикам? Что, если Гарри просто обрёк их всех на возвращение правления Джекли, режима Кэрроу? Мод права, было бы намного безопаснее просто стать Королём и несколько месяцев, стиснуть зубы, перетерпеть свою новую должность. Может быть, если он вернётся сейчас, они примут то, что он передумал?

— Всё правильно! — Арвилл прерывает его размышления. — Не всегда нужно делать правильный выбор, и не всегда нужно избегать ошибок! Даже ты иногда можешь ошибаться, это нормально, Гарри.

— Да ладно, Гарри, — уговаривает Роуэн, — ты же не хочешь развлекать Малфоя до конца года, не так ли? Ты бы не закончил учёбу, не успел бы проводить уроки или просто отдыхать. Кроме того, не важнее ли отстаивать то, во что веришь, чем обезопасить себя? Хотя бы иногда?

Гарри думает, что это действительно несправедливо, что они используют его собственные учения против него, но с тяжёлым вздохом соглашается с ними.

Одна только мысль о том, как Малфой бегает за ним, двадцать четыре на семь, а он не в силах прогнать его… Гарри не стыдно признаться, что его немного трясёт от отвращения и раздражения при мысли об этом.

В ответ приходит чувство заботы и поддержки.

Гарри прикусывает губу, чтобы сдержать улыбку, и скверное настроение мгновенно исчезает.

Может быть, вся эта история с родственной душой будет не такой уж и ужасной.

***

К обеду Гарри уже знает, что так подзадорило подхалимов.

Ходят слухи, что Тёмный Лорд Волдеморт приедет в Хогвартс. Волнение на лицах одних профессоров и страх у других лишь подтверждают этот слух.

Профессор Брэнд задерживает Гарри после уроков.

— Ты в порядке? — спрашивает он с беспокойством.

Удивлённый, Гарри кивает.

— Просто… я не знаю, правда ли то, что говорят о твоей метке души, но в любом случае, сегодня ситуация может стать опасной. Ты, наверное, уже слышал, что… он прибудет в замок.

Гарри улыбается, тронутый беспокойством профессора.

— Все в порядке, сэр. А если и нет, то последние шесть лет я учился в Хогвартсе. Думаю, я смогу продержаться, пока не прибудет помощь.

Улыбка, которую он получает в ответ, выглядит немного вымученной, но Гарри уже оборачивается на крик Арвилл.

— Гарри… Он здесь!

И действительно, сквозь величественные деревянные ворота, ограждающие вестибюль, проходит Тёмный Лорд Волдеморт, одетый в чёрную мантию, вооружённый белой палочкой, очаровательный с лёгкой улыбкой, и опасный с огнём в глазах.

Конечно, когда он входит, Гарри не видит этого, но он ясно представляет себе Ворлоста, довольного тем, что наконец-то видит место, которое всегда считал своим домом, в своей власти, и перепуганных студентов, замирающих от страха при его виде.

Но разговаривать с ним под бдительными и сплетничающими взглядами сотен глаз Гарри не очень-то хочется, поэтому он не стыдится признаться, что прячется в библиотеке. У него в любом случае есть домашнее задание, а может и нет, но нужен ли ему предлог, чтобы поговорить с библиотечным портретом?

— Конечно, нет, Плут, но ты не можешь отрицать свою склонность сбегать от проблем, даже если они действительно так ужасны, как ты их описываешь. — сухо отмечает портрет.

Гарри кусает губу, прекрасно понимая, о чем говорит портрет, но не желая признавать этого.

— Гарри, — прерывает его размышления уже другой голос.

Ворлост поворачивает из-за угла и улыбается своей своенравной родственной душе с оттенком гнева, скрытым под дружелюбием.

— Должен сказать, что я представлял себе свой приезд несколько иначе.

— Если бы ты сообщил мне о нём заранее, возможно, твои ожидание бы и оправдались, — возражает Гарри. Не то чтобы это что-то изменило в ситуации, разве что он попытался бы убедить Ворлоста не приходить.

Судя по блеску в глазах Ворлоста, он прекрасно знает этот факт, но, к счастью, не развивает тему дальше. Вместо этого он поворачивается к портрету и кланяется слишком в слишком драматичном поклоне, чтобы быть действительно почтительным.

— Вы, должно быть, тот самый портрет, о котором Гарри… рассказывал мне. Я рад познакомиться с Вами.

Он, должно быть, знает о нём из снов, потому что Гарри никогда никому не рассказывал о портрете, даже своим ученикам.

Не теряя ни секунды, портрет отвечает:

— Должно быть, Вы родственная душа моего дорого друга, о которой он мне часто рассказывал. Я рад нашей встрече так же, как и Вы.

Его ответный поклон слишком короткий и не глубокий, чтобы быть более чем беглым, и ясно даёт понять, что портрет думает о Ворлосте.

Гарри борется с желанием громко застонать.

— Мне очень приятно познакомиться с вами, но, к сожалению, моя дорогая родственная душа должна сопровождать меня сегодня днём.

— О нет, я сожалею ещё больше. К сожалению, сегодня он не сможет сделать этого. Именно поэтому стоило послать записку, чтобы не сталкиваться с рисками внезапного визита.

Их улыбки, обращённые друг к другу, больше похожи на размахивающие ножи, готовые резать и рвать при первом удобном случае, но их глаза представляют собой сбивающую с толку смесь обещанной жестокости и веселья.

— Вообще-то, — наконец прерывает Гарри, когда кажется, что они оба готовятся к очередному раунду словесной перепалки, — я размышляю о предположении, которое сделал библиотечный портрет. — портрет моргает, немного удивлённый, прежде чем вспоминает, о чём они в последний раз разговаривали. С кивком, больше похожим на поклон, он затихает. Увидев это, Ворлост тоже успокаивается, без сомнений, чувствуя себя победителем.

Гарри на мгновение прикусывает губу, пытаясь подобрать нужные слова.

— Как ты, несомненно, видишь, библиотечный портрет делится со мной некоторыми предположениями по поводу моих переживаний, — критический взгляд Ворлоста тут же останавливается на красных глазах портрета. Гарри кивает в ответ на невысказанный вопрос. — И у него, несомненно, было больше времени, чтобы обдумать… проблемы, связанные с… этим.

Лицо Ворлоста напоминает гримасу, когда он неохотно говорит:

— Я вас выслушаю.

Гарри безмолвно кивает и накладывает заклинания тишины и конфиденциальности, как он это обычно делает, обсуждая более деликатные вопросы с портретом. В знак уважения к Ворлосту он накладывает их ещё больше, чем обычно, останавливаясь только тогда, когда Ворлост поднимает руку. Он сам ставит последние завершающие заклинания, прежде чем обратить всё своё внимание на портрет.

— Говорите.

Портрет секунду молчит, как бы назло ему, но вскоре начинает говорить. Он рассказывает о женщине, которая хотела быть только со своей второй половинкой и пыталась сделать для этого всё, что могла, пока не превратилась в чудовище. Он рассказывает о своём собственном опыте создания крестражей. Он рассказывает и о безумии, которое последовало за этим поступком.

Лицо Ворлоста постепенно темнеет по мере того, как портрет начинает рассказывать очень подробно о слишком многих вещах, используя торжественный тон, который показывает его серьёзность. В конце концов, Ворлост уносится прочь, объявив каждое слово, сказанное портретом, «чепухой».

Гарри думает про себя, что могло быть и хуже.

Это слабое утешение.

Итак, немного раздражённый и очень обеспокоенный, Гарри пытается провести день, отвлекая себя от мыслей о своей глупой-замечательной-гениальной-идиотской родственной душе, которая не верит, что ясность мыслей может быть важнее его бессмертия. Или, может быть, он сможет поверить в это через несколько дней? Или месяцев?

Так что вместо того, чтобы болтать с Ворлостом, Гарри проводит время со своими учениками. Ну, лучше сказать, он проводит два часа, убегая от подхалимского внимания Малфоя, прежде чем находит наконец-то Роуэна и Арвилл. Они удивлены, хоть и рады видеть его, зная, что его родственная душа находится в замке, но не спрашивают его об этом.

Не успели они и пяти минут поболтать, как появляется Ворлост.

— С тобой ужасно обращаются, — выплёвывает он, сердито сверкая глазами. Инстинктивно Гарри чуть вздрагивает от разгневанного тона мужчины, возвышающегося над ним, подходящего всё ближе и ближе, готовый разобраться с угрозой для его родственной души, но вовремя останавливается. Его лицо становится ещё более грозным. Его глаза устремлены на Роуэна и Арвилл, которые прячутся за спиной Гарри в шокированном и испуганном молчании.

— Они те, кто тебя так раздражает? — коротко спрашивает он. Гарри качает головой в ответ, открывая рот, чтобы ответить, когда Ворлост продолжает: — Тогда почему ты проводишь с ними время?

Гарри вопросительно наклоняет голову и хмурит брови. Почему Ворлоста должно волновать, с кем разговаривает Гарри?

— Я предупредил школьников об их отношении к тебе, — продолжает Ворлост. — Они больше не должны тебя беспокоить. Особенно я поговорил с юным Драко. — он бросает на Гарри понимающий взгляд, в котором скрыто что-то вроде шутки. Это настолько не соответствует ситуации — Ворлост кладёт руку на плечо Гарри, пытаясь оттянуть его от учеников, — что это раздражает.

Когда Гарри никак не реагирует, Ворлост на мгновение замолкает, прежде чем снова заговорить, на этот раз обвиняющим тоном, который совсем не скрывает, что Ворлост знает, что что-то не так, но не может понять, что именно.

— Почему ты никогда не рассказывал мне об отвратительном обращении с тобой? Северус должен был просветить меня. Ты мог бы сказать мне, Гарри. Я бы позаботился об этом, — он гордо улыбается. — В конце концов, я хорошо забочусь о том, что принадлежит мне.

Это замораживает Гарри внутри. Ворлост видит в Гарри не личность, а объект. Он видит его так же, как и дневник, или чашу, или редкую книгу. Как ещё можно объяснить такое поведение?

Ледяным голосом Гарри говорит:

— Я могу сам об этом позаботиться.

Кроме того, насмешки и игнорирование больше не причиняют вреда. А когда ему нужна была помощь, Ворлост был прямо в голове у профессора Квиррела и ничего с этим не делал. Почему же это волнует его теперь?

— Гарри, — мягко говорит Ворлост, — ты можешь положиться на меня. Ведь я твоя родственная душа. Кто ещё тебе нужен? — он смотрит на Роуэна и Арвилл, которые всё ещё стоят позади Гарри, съёжившись. Его голос становится холоднее. — Так что я позабочусь о…

— Ты же помнишь нашу метку души? — прерывает Гарри.

Сбитый с толку, Ворлост останавливается. Он нерешительно соглашается.

— Конечно я—

Гарри взмахивает палочкой, почти игриво скользя по ней пальцами, не сводя глаз с Ворлоста.

— Думаешь, я смогу произнести это заклинание?

— Я действительно думаю, что ни одно заклинание не выходит из…

Гарри поднимает палочку.

Ворлост выпрямляется, поднимая собственную палочку.

— Ты действительно хочешь начать дуэль, Гарри? Или ты мне угрожаешь?

— Я угрожаю тебе, — говорит Гарри.

Затем он спокойно прикладывает острие палочки к своему виску. Он почти чувствует, как Роуэн и Арвилл напрягаются позади него.

Во взгляде Ворлоста появляется паника.

— Гарри, не делай этого. Я знаю, что-

— Нет, не знаешь, — резко перебивает Гарри. — Ты больше не будешь угрожать моим ученикам. И не будешь пытаться контролировать мою жизнь. Ты не будешь обращаться со мной как с вещью. Ты мной не владеешь. Ты понимаешь это?

Вместо ярости или беспокойства — в конце концов, Гарри только что угрожал самоубийством, — или отвращения, или любой другой из миллиона эмоций, которые Гарри думал увидеть, Ворлост кажется… впечатлённым?

Он кладёт палочку обратно в рукав и говорит, немного неестественно, так, как звучат слова, когда говоришь что-то непривычное, а не так, как звучит ложь:

— Прошу прощения.

Гарри удивлённо моргает, но кивает, потому что у него хорошие манеры.

— Я принимаю твои извинения.

Он опускает палочку и почти улыбается, когда позади него раздаются вздохи облегчения.

Ворлост тоже кивает и открывает рот, чтобы что-то сказать, но его прерывает шум. Он вытаскивает из мантии старомодные карманные часы, цокает языком и вместо этого говорит:

— Я должен идти. Я слишком долго оставлял Беллатрису без присмотра и опасаюсь за дальнейшее существование своего поместья.

Гарри привычно отвечает на его легкий поклон — под углом тридцать градусов, руки близко к телу, склоните голову больше, если вы ниже по социальному уровню, мягко поцелуйте даме руку — и когда он разгибается Ворлоста перед ним больше нет.