Тибетское пророчество

ГЛАВА 13

Повернувшись к мистеру Бэйли, я молча кивнула. Он поднял глаза на балкон, поглядел на меня с улыбкой и жестом показал, что понял. Оглядевшись, он отошел в сторону и сел на маленькую бочку в углу мрачной террасы, достав трубку и кисет.

Я сделала вздох, подошла к полуоткрытой двери, широко ее распахнула и начала подниматься по грязной лестнице. Она состояла из двух широких пролетов, второй сворачивал вправо и вел в узкий коридор с непокрытым деревянным полом и закопченными стенами. Около первой двери направо я остановилась, проверила, хорошо ли сидит шляпа, вцепилась дрожащей рукой в сумочку и постучала.

– Да? Входите, входите, кем бы вы ни были.

Когда я открыла дверь, он продолжал что-то говорить, но голова моя шла кругом, и до сознания его слова не доходили. Комната была маленькой, но, в отличие от всего остального, что я здесь увидела, чистой. В воздухе стоял слабый запах карболовой кислоты. В одном углу была железная койка, немного продавленная в середине и покрытая сильно выцветшим бледно-розовым покрывалом. Еще были два деревянных стула, стол, умывальник с большой фарфоровой раковиной и кувшином, занавеска была оттянута в сторону, и я заметила, что альков используется в качестве гардероба. Там висела пара рубашек, куртка, пальто и брюки, все довольно изношенные. На одной вешалке – умело залатанное голубое хлопчатобумажное платье. Должно быть, это платье Молли, пронеслось у меня в голове.

Он сидел ко мне левым боком и продолжал что-то делать руками. На столе перед ним было несколько маленьких белых предметов. Я подошла поближе и увидела, что это шахматы: кони, ладьи, слоны, однако самой грубой формы, вырезанные не до конца. Слоновая кость. Я вспомнила слова Элинор – "клык, из которого рождаются воины". Мистер вырезал воинов шахматной доски. В одной руке у него был король или королева, а в другой – металлический инструмент. Он искусно вертел фигурку, отсекая маленькие кусочки слоновой кости и ощупывая подушечкой большого пальца то место, над которым работал. И тут я расслышала, что он говорит.

В голове его звучали веселые, юмористические нотки, слышать которые раньше мне не доводилось, но при этом он не отводил взгляд от шахматной фигурки:

– Вот, голос моего возлюбленного, который стучится: "Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя!"

Слова были знакомыми, и я наконец сообразила откуда они. Это "Песнь песней" царя Соломона, которую Сембур неохотно разрешил мне читать только тогда, когда я заметила ему, что в Библии наверняка не может быть ничего плохого.

– Кто эта блестящая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами? – Мистер усмехнулся, по-прежнему не сводя взгляда со своих рук. – У тебя все еще плохое настроение, Молли? Если так, поройся в кармане моей куртки, и ты найдешь там достаточно меди, чтобы купить нам кувшин эля и два гороховых пудинга.

Я сделала еще шаг вперед, пытаясь что-то сказать, а он повернул голову и посмотрел на меня, все так же продолжая работать. На губах его была улыбка.

– Ну, скажи же что-нибудь, дева, пусть даже это будет всего-навсего "Пошел к черту, Бафф". – Он откинул голову, руки его перестали шевелиться. Мистер смотрел на меня в упор. – Молли? Это ты? – Он отложил шахматную фигурку и встал. – Молли?

Боль и понимание пришли ко мне одновременно. Меня словно пронзили копьем. Темно-голубые глаза глядели уже не на меня, а куда-то немного в сторону, но они ничего не видели. Шок, скорбь и ужас душили меня, причиняя физическое страдание. Сумка выпала из моей руки, и я почувствовала, как лицо исказилось в скорбной гримасе. Стиснув кулаки, я непроизвольно тряхнула головой, словно стараясь отогнать страшное видение.

– Молли? – повторил он.

И тут с моих губ сорвались слова:

– О нет! Нет, Мистер, нет, не может быть!

Он медленно отодвинул стул и подошел к окну. Лицо его было обращено ко мне, голова чуть-чуть склонена, глаза полузакрыты. Его губы задумчиво произнесли:

– Мистер?.. Так меня не называл никто, кроме… – Незрячие глаза широко раскрылись, и бледное лицо озарилось радостью. Он недоверчиво рассмеялся: – Джейни! Вот так чудо! Малышка Джейни Берр!

Он протянул руки, и я без малейшего колебания бросилась к нему, обняла за шею и прижалась щекой к груди. В последние дни нашего путешествия, когда я была очень слаба, он часто держал меня так. Его руки коснулись моей талии, и я услышала, как он растерянно рассмеялся, а потом обнял меня. Я плакала и никак не могла остановиться, все мое тело сотрясалось от рыданий.

– Господи, ну и дурак же я, Джейни. Ожидал, что сейчас сгребу маленькое тощее существо, которым ты была… когда же? Да, шесть лет назад. Конечно, ты с тех пор подросла!

Я старалась подавить рыдание:

– Я вымочила вам всю рубашку.

– Это всего лишь старая рубашка. Других у меня теперь нет, – и он снова рассмеялся. За эти несколько минут он смеялся больше, чем за все те недели, что я провела с ним раньше. Его рука легонько коснулась моей руки, плеча, платья, щеки, сбившейся набок шляпы и волос. – Да, – говорил он, – ты стала взрослой, Джейни.

Я отошла от него, подобрала сумку, достала носовой платок и принялась вытирать глаза. Он стоял очень тихо, словно прислушиваясь к каждому моему движению. Наконец я почувствовала, что могу говорить без дрожи в голосе.

– Ах, как я рада, что нашла вас, Мистер. То есть мистер Гэскуин. Извините, я сама не понимаю, что говорю, я так ужасно расстроилась из-за того, что… вы ослепли.

– Садись, Джейни. Нет, не двигай стул, мне нужно знать, где что находится. Вот так, отлично. Что заставило тебя искать меня? Что случилось с тобой за все эти годы? Куда делось то забавное произношение кокни? И как ты умудрилась меня найти?

– О Боже, так много нужно рассказать и так много хочется узнать. Не знаю даже, с чего начать.

– Мое время неограниченно, Джейни. О Господи, а как же твоя репутация? Я все забываю, что ты больше не ребенок.

– Там, на веранде, находится мой друг, но это не имеет значения.

– Хочешь, чтобы он сюда поднялся?

– Нет. Нам будет проще разговаривать вдвоем.

Он улыбнулся.

– Ты изменилась, но выражаешься по-прежнему без обиняков.

– Вы тоже изменились. Не такой… – я замялась.

– Надменный? Высокомерный? Самодовольный? – он улыбнулся. – Да, я стал куда мягче, может быть, даже лучше.

– Вы были совсем юным. Тогда я этого не понимала.

– Я испугался до умопомрачения, оказавшись с маленькой девочкой на руках. Я представлялся себе бравым солдатом, а не нянькой.

– Вы были ко мне так добры.

– Попробовал бы я быть другим, сразу же получил бы хороший пинок.

– О Господи, я же попросила прощения.

– Да, конечно. – Помолчав, он сказал: – Ты только что назвала мое имя.

– Да. Вы – мистер Гэскуин, мистер Адам Гэскуин, или вы предпочитаете, чтобы я называла вас капитаном Гэскуином?

– Нет, отнюдь. А не могла ли бы ты называть меня Адамом?

– Попробую, – улыбнулась я. – Сначала будет немножко трудно, ведь целых шесть лет я думала о вас как о Мистере.

Минуту он молчал, устремив взгляд сквозь меня, а потом тихо сказал:

– Я весьма польщен тем, что ты вообще обо мне думала, Джейни Берр, – он поднялся и взял свой стул. – Что бы ты ни говорила, я не хочу подвергать опасности твою репутацию, поэтому мы перейдем на балкон. Я буду продолжать работать, ты расскажешь мне все о себе, и оттуда нас будет видно как с реки, так и твоему другу. Пошли.

Я сняла шляпу и отправилась за ним на балкон. Он двигался очень уверенно, поставил мой стул напротив своего, так что за столом мы оказались лицом друг к другу.

– До того, как вы узнали, кто вошел, вы говорили что-то про гороховый пудинг и эль. Вы голодны? – спросила я.

– Ну, утром вышла некоторая заминка с провиантом. – Молли в сердцах убежала?

– Ах, – он погрустнел, – в общем, да. Я пойду принесу нам что-нибудь, Джейни, но приличной еды не обещаю.

– У вас проблемы с деньгами?

– Только пока не кончу этот шахматный набор, – он указал на фигурки из слоновой кости. – На следующей неделе я снова буду богат. Старый Чен By платит мне целых два соверена.

– Ну, а вот я сегодня как раз богата, Мистер, то есть, Адам. – Перегнувшись через ржавые перила, я позвала: – Мистер Бэйли!

Он вынул трубку изо рта и вскочил на ноги.

– Мисс Джейни?

– Не будете ли вы добры найти нам немного еды? Пожалуй, холодного цыпленка, немного ветчины, сыр, хлеб. На ваше усмотрение. О, еще, пожалуйста, кувшин эля и лимонад или имбирное пиво для меня.

– Хорошо, мисс.

– Себе тоже возьмите, мистер Бейли. Я пробуду здесь с мистером Гэскуином довольно долго. У вас еще есть деньги?

– От того, что вы мне утром дали, осталась целая куча. Все будет в порядке, мисс Джейни, – и он бодро зашагал прочь.

– Старый солдат. Как Сембур, – заметил Адам Гэскуин. Я удивилась.

– Откуда вы знаете?

Он пожал плечами.

– Голос. Манера выражаться, интонация. Полагаю, у меня развился обостренный слух. Огромное спасибо за твою доброту, Джейни. – Он подождал, пока я сяду, затем сел сам и взял фигурку и инструмент. – Господи, нужно так о многом поговорить. – Его руки занялись работой. – Ты первая, Джейни. С самого начала.

Поскольку он не мог меня видеть, я пристально его разглядывала. Его открытая на шее рубашка была хоть и заштопанной, но чистой, старые ботинки начищены. Лицо худое, а волосы длинные. Разумеется, он выглядел старше. Не сводя с него взгляда, я начала:

– Ну, когда я очнулась в той больнице в Горакхпуре, то обнаружила, что вы оставили мне медальон. – Я положила руку ему на запястье, чтобы он прервал свою работу, вытащила из-под платья медальон и прижала к нему его пальцы. – С тех пор я его не снимаю и не могу выразить, как вам за него благодарна. Он стал моим талисманом.

Я неторопливо рассказывала ему о себе. Он продолжал работать, время от времени перебивая меня вопросом, слушая очень внимательно. По мере того, как я говорила, на лице его появлялось то удивление, то гнев, то тревога, то смех. Я радовалась этому, вспоминая, что раньше он старался скрывать свои эмоции.

Через полчаса возвратился мистер Бэйли, который принес нам холодные закуски, а также несколько дешевых тарелок и вилок.

– Я их одолжил, – объяснил он. – В симпатичной маленькой лавочке около Тауэра. Вот еще пара пивных кружек.

Еще он принес закрытый крышкой кувшин, бутылку имбирного пива, свежий теплый хлеб, немного сливочного масла, соль, перец и маринованные овощи.

– Мистер Бэйли, вы просто чудо, – сказала я.

– Рад услужить вам, мисс. – Он все время смотрел в потолок, стараясь показать, что не любопытствует, и. не опускал глаз до тех пор, пока я не представила его капитану Гэскуину. Он тут же вытянулся по стойке «смирно», поднес шляпу к груди и гаркнул: – Сэр! Имею честь доложить – сержант Бэйли, третий взвод Тауэра!

– А вы позаботились о провианте для себя, сержант? – спросил Адам. – Мисс Джейни получила хорошее воспитание и не сядет есть до тех пор, пока все люди и лошади, находящиеся под ее началом, не будут сыты.

– Имею честь доложить, сэр, на себя я тоже купил и перекушу внизу на террасе.

– Очень хорошо, сержант.

– Сэр! – мистер Бэйли отступил на шаг, резко повернулся, щелкнув каблуками, и зашагал из комнаты.

Мы отнесли еду и питье на балкон, и там, раскладывая по тарелкам холодное мясо, намазывая хлеб маслом и наливая эль для Адама, я продолжила свой рассказ. Под нами, у самой стены таверны, плескалась река. На другом берегу в дымке поднимались краны доков Суррея – знакомая мне картина, которую я часто видела из окон приюта Аделаиды Крокер. Бороздя серую воду, вверх и вниз по реке проходили баржи и небольшие суденышки. Отовсюду до наших ушей долетали рожденные рекой звуки.

Когда я рассказала о письме Сембура и прочла принесенную с собой копию, Адам Гэскуин отложил работу и попросил меня перечитать все еще раз.

– Вот, значит, что случилось на самом деле, – тихо сказал он. – Воистину страшная история. Но я очень рад за Сембура, мне все время не верилось в его признание. Надеюсь, эта история не очень преследует тебя, Джейни.

– Нет. Сначала я испытала сильное потрясение, но сейчас я не так много об этом размышляю. Все это принадлежит прошлому.

– Хорошо, – он немного помолчал и усмехнулся. – Боже мой, подумать только, я купал и укладывал спать махарани, представления ни о чем не имея.

Я рассказала о том, как переехала из "Приюта кречета" на ферму Стэффордов, опустив лишь то, что касалось сэра Чарлза и леди Гэскуин, зато поведала о медальоне, с помощью которого удалось найти "того, кто потерялся". Я описала полусверхъестественную, полупрозаическую процедуру в "Круглой комнате" и выводы, сделанные Верноном Куэйлом из видений Элинор. Дальше я рассказала, как Дэвид Хэйуорд отправил меня на несколько дней к мистеру и миссис Бэйли, чтобы я могла пожить у них, занимаясь поисками, которые увенчались успехом раньше, чем я смела надеяться.

– Я кое-что опустила в своей истории, – призналась я, – не объяснив, что побудило меня обратиться к такому человеку, как Вернон Куэйл, и просить его помочь найти вас. Но, пожалуйста, позвольте мне рассказать об этом после того, Адам, как я услышу ваш рассказ. Это нечто совсем… отдельное, правда.

– Хорошо, Джейни, но сначала дай мне обещание. – Его лицо стало серьезным. Он уже начал вырезать другую фигурку, но тут, отложив ее в сторону, протянул свою руку и прикоснулся к моей. – У тебя больше не должно быть никаких дел с этим типом Куэйлом. Никогда. Мне нет нужды объяснять тебе, что он очень опасен, куда опасней, чем гадюка, с которой ты встретилась в Нью-Форест. Как, ты сказала, Рильд назвал его? Пожиратель Душ… Весьма драматично, но, полагаю, недалеко от истины. Куэйл – разрушитель, Джейни.

– Вы хотите сказать, что знаете его?

– Нет, – он покачал головой. – Но в своих странствиях я сталкивался с некоторыми подобными вещами. Как и ты. Слава Богу, ты отказалась смотреть в чернила. Он мог начать подчинять тебя себе, как твою подругу Элинор. Ты просто не должна приближаться к нему.

– Этого я обещать не могу. Видите ли, там Элинор, и если я понадоблюсь ей, то должна буду пойти.

– Но ты ничего не можешь для нее сделать, Джейни, – он крепко стиснул мою руку, словно надеясь таким образом проникнуть в мои мысли. – Боюсь, что Элинор для тебя потеряна. Если только ее не отпустит сам Куэйл.

– Любой сказал бы, Адам, что вы ничего не можете для меня сделать, когда я, готовая вот-вот задохнуться, лежала в пещере. Но вы спасли меня, вы не отказывались от надежды, и я не откажусь от надежды спасти Элинор. Я ей очень многим обязана, очень многим.

Он ласково погладил мою руку.

– Хорошо, Джейни, – произнес он в конце концов. – Полагаю, ты просто не можешь вести себя по-другому. Такова уж ты от природы.

Довольная, что спор закончился, я с облегчением сказала:

– Итак, с этим все ясно. Теперь ваша очередь.

– Моя история? – рассмеявшись, он взял фигурку и резец. – По сравнению с твоей она неинтересная. Я надеялся, что смогу задержаться в Горакхпуре, пока тебе не станет лучше, но меня вызвали в Калькутту и отправили обратно в Тибет, на восток, через Дарджилинг. Со мной были два инженера, и предполагалось, что мы будем вести обзор коммуникаций, однако на самом деле нас направили в Тибет в разведывательных целях. – Он перевернул шахматную фигурку и осторожно ее ощупал. – По-видимому, они вскоре собираются направить на север военную экспедицию. Правительство пестует эту идею уже долгие годы, потому что боится российского влияния в том регионе. – Адам снова начал вырезать фигурку. – Я провел там несколько месяцев в качестве шпиона, затем вернулся в Калькутту, поссорился с бригадиром, получил назначение в Египет, куда вторгся Судан. Под Омдурманом меня слегка ранили, потом перевели в Каир, там я поссорился с генерал-майором и решил, что армия прекрасно без меня обойдется. – Он нахмурился и протянул мне слона. – Ты не видишь здесь брака, Джейни? Какого-нибудь пятна? Я чувствую что-то вот здесь, на своде.

Я пригляделась.

– Да, но оно совсем крошечное.

– Ну, тогда они могут использовать заготовку для черных фигур. Между прочим, это бивень слонихи, а такая кость ценится больше всего, в особенности если она получена с восточного берега Африки. Многие пользуются тисками, но я вполне обхожусь без них. Так на чем я остановился, Джейни?

– На том, что ушли из армии.

– Да, а потом… Потом я уехал в Санта-Фе, чтобы разводить лошадей. Купил долю в конном заводе, и через несколько лет дела наши пошли просто отлично, у обоих моих южноамериканских партнеров и у меня. Но в это время сестра Рамона воспылала ко мне страстью, а когда я на нее не ответил, она обвинила меня в том, что я ее обесчестил, – Адам расхохотался. – Дело было в Аргентине, и братья – неважно, поверили они ей или нет – должны были принять меры, но я успел на поезд до Буэнос-Айреса и таким образом унес ноги.

Он отложил резец и вынул из стоявшей у локтя коробочки трехгранную пилку.

– Какое-то время я болтался по Карибскому побережью, подыскивая себе занятие. В конце концов я обосновался на Гаити и стал экспортировать красное и розовое дерево. Там была куча проблем, но Гаити – очаровательный уголок, и мне там было неплохо. А потом я ослеп.

Он сидел, немного откинувшись назад, и глаза его, казалось, были устремлены в небо. Я почувствовала, как на меня снова накатили боль и потрясение.

– Как это произошло? – едва слышно спросила я.

– Бог ведает, Джейни. Не было никакого несчастного случая. Я подцепил лихорадку, провалялся с нею дня три-четыре, а когда поднялся, то был уже слеп. Я обращался там к французскому и американскому врачам, а потом вернулся в Англию и обращался к специалисту и здесь. Американец сказал, что ничего не понимает, потому что, на его взгляд, у меня все в порядке. Француз решил, что проблема в давлении на глазной нерв, однако причина давления неизвестна. Англичанин заявил, что все это – чушь, а я подцепил от какой-то заморской инфекции болезнь глазного нерва. Я ходил еще к некоторым врачам, но единственное, в чем они были единодушны, так это в том, что вылечить меня не в состоянии. – Он снова рассмеялся, причем без всякой горечи. – По правде говоря, больше всего мне понравился американец.

– Как давно вы вернулись в Англию, Адам?

– О, примерно полтора года назад. Месяцев через пять у меня кончились деньги, и я отправился к старому Чен By. Он торгует антиквариатом и всякими восточными штучками, старый негодяй. Раньше я был частым его покупателем, да и сам, будучи молодым моряком, кое-что ему привозил, но это было задолго до того, как мы познакомились, Джейни. Во всяком случае, он нашел мне это жилье и сказал, что мне надо научиться резьбе по слоновой кости. Оказывается, его дед был слеп, однако был большим мастером в этом деле. Боюсь, настоящего мастера из меня никогда не получится, я так и не научился филигранной отделке фигур, но тем не менее изготовляю вполне приличные шахматные наборы, которые Чен By продает покупателям под видом настоящих китайских.

Его смех вызывал у меня странную смесь боли и радости.

– Мне очень повезло, – продолжал Адам. – Через месяц меня взяла под свое крыло Молли. Она – ирландка, собирает старые вещи, у нее есть свой ослик и тележка. Она убирается здесь, содержит в порядке мою одежду, ссорится со мной и за все труды не хочет брать ни пенни, даже когда у меня их достаточно.

– Она живет здесь с вами? – спросила я, вспомнив голубое хлопчатобумажное платье, висящее вместе с его одеждой. – Она не рассердится, обнаружив меня здесь?

– По правде говоря, я никогда не знаю, на что Молли может рассердиться. – Он очень искусно заработал тоненькой круглой пилкой. – У нее есть лавка, а над ней – комната, но время от времени она остается здесь. Раза два-три в неделю. Она очень добра и очень хорошо ко мне относится, – он помолчал и, подняв бровь, сказал: – Однако, Джейни, из тебя выросла молодая леди, которую не так-то легко шокировать.

– Полагаю, что нет. Я ведь росла и в Смон Тьанге, где брак считался делом несущественным, и в приюте Аделаиды Крокер, где были уличные девчонки вроде Большой Алисы и Плаксы Кэйт. – После некоторого колебания я, наконец, отважилась: – Адам, ваши отец и мать хотят, чтобы вы вернулись домой.

Его пальцы застыли, лицо превратилось в маску, и через мгновение он проговорил:

– Откуда ты знаешь моих родителей, Джейни?

– Кто-то в Министерстве иностранных дел рассказал вашему отцу про письмо Сембура, а он уже знал из армейских отчетов, что именно вас послали его арестовать. Они приехали ко мне. О Адам, я знаю, что все эти годы вы находились в ссоре с отцом, но неужели вы никогда не думали о том, какую боль причиняете своей матери, о том, как она тревожится за вас?

Он снова взялся за резец.

– Это тебя не касается, Джейни.

– Нет, касается! – воскликнула я и взяла его за руку. – Перестаньте скрести эту штуку и послушайте меня, Адам Гэскуин! Вы спасли мне жизнь и дали свой медальон, подарок вашей матери, для того, чтобы "помнить о друге". Если вы действительно имели это в виду, если мы действительно друзья, то все, что с вами происходит, меня касается. Вы были легкомысленны и бессердечны, но это – дело прошлое. Вы говорили, что никогда не вернетесь домой, если отец не попросит вас об этом. Ну, так сейчас он просит вас вернуться домой, – я все еще крепко держала его за руку. – Адам, он умирает. Я не хочу сказать, что это случится сегодня-завтра, но жить ему все равно осталось недолго. Пожалуйста, вернитесь домой, если не ради него, то ради вашей матери.

Наступило долгое молчание. Его незрячие глаза были обращены в сторону реки, лицо не выражало ничего. Наконец он накрыл мою руку своей и задумчиво произнес:

– Как жаль, что я не могу тебя видеть.

Мои глаза тут же наполнились слезами.

– Пожалуйста, Адам. Вы сделаете это?

– Я не хотел быть жестоким, Джейни. Я думал, что для матери лучше меня забыть. А когда я потерял зрение, то решил, что пусть она думает, будто я умер, чем видеть меня слепым и жалким.

– О Адам, какой вы дурень, – прошептала я и, склонившись, положила щеку на ладонь, лежавшую на моей руке. – Неужели вы совсем ничего не знаете про женское сердце? Неужели вы в самом деле думаете, что она может забыть своего сына? Или что ей лучше, чтобы вы умерли, чем ослепли?

Он помолчал и вздохнул.

– Сначала ты вымочила мне рубашку, а теперь манжету. Не знаю, что с тобой произошло, Джейни Берр. Или Джейни Сэксон. Или Ваше Высочество. За все те недели, что мы провели вместе, и при всем том, через что тебе пришлось пройти, ты ни разу не всхлипнула.

Я подняла голову, вытерла глаза и, запинаясь, пробормотала какие-то извинения. Адам Гэскуин не знал, что со мной случилось, но зато внезапно я сама поняла это очень хорошо. Я была влюблена и начинала подозревать, что была влюблена задолго до того, как Дэвид Хэйуорд в шутку высказал подобное предположение. Когда я принималась плакать, причиной тому могло быть счастье, горе, отчаяние, ревность, надежда или все вместе.

Какое-то время мы сидели молча, затем он кивнул:

– Хорошо, Джейни. Я вернусь домой, если ты пойдешь вместе со мной. Ты будешь мне там нужна, особенно первое время.

– Адам, но я не могу навязывать себя вашим родителям подобным образом.

– А ты и не будешь себя навязывать. Настаиваю я, и если они действительно во мне нуждаются, выполнить мою просьбу им будет совсем легко. Видит Бог, дом, как и штат прислуги, достаточно велик. Кроме того, если они с тобой знакомы, я не сомневаюсь, что они будут в восторге. Правда, Джейни, я действительно в тебе нуждаюсь. Они будут для меня как совершенно незнакомые люди, я не буду знать, о чем с ними говорить, а с тобой мне легко и спокойно, так что ты будешь своего рода… катализатором перемен. Тебе со мной легко?

– Да. Да, Адам. Но сначала я должна сходить к вашим родителям и предупредить их. Я сегодня же сообщу им, что нашла вас, что вы ослепли, но я постараюсь сделать это так осторожно, как могу, а потом я скажу, что вы к ним вернетесь.

– При условии, что ты будешь со мной.

– Хорошо. Надеюсь, что никаких трудностей с этим не будет. Когда вы пойдете, Адам?

Он помолчал, по-видимому, собираясь с духом.

– Не будем затягивать. Завтра утром ты за мной зайдешь?

– Да.

Внезапно я почувствовала, что совершенно обессилела, что могла бы положить голову на руки и тут же уснуть.

– Ты устала, Джейни? – спросил Адам.

– Угу. Прошу прощения.

Он рассмеялся и встал.

– Меня это не удивляет. Я пройдусь с тобой и с мистером Бэйли до Тауэра. Пошли.

– О, но кто же проводит вас обратно?

– Мне не нужно провожатого, я прохожу один целые мили.

– Я помою посуду, которую мистер Бэйли должен вернуть перед тем, как мы уйдем.

– Хорошо. Там, на полке, есть сода.

Я справилась быстро. Уложив все в две маленькие корзинки, я подошла к треснутому зеркалу, чтобы приколоть шляпу. Это зеркало Молли, с болью поняла я. Адам в зеркале не нуждается.

Не успела я это подумать, как отворилась дверь и в комнату вошла девушка. Я бы дала ей года двадцать два – двадцать три. Она была выше меня ростом, с пышной грудью, широкими плечами и тонкой талией. У нее было некрасивое, красное лицо, но великолепные глаза. Мышиного цвета волосы убраны в пучок на затылке, а на лоб надвинута старая шляпка с довольно жалкой имитацией виноградных гроздьев и вишен. На ней было коричневое платье, явно крашенное. Белые кружева на корсаже, воротнике и рукавах были чистые и отглаженные. Адам, прислонившийся к стене около окна, сказал:

– Ах, значит, ты меня простила, Молли. Когда я чувствую запах лаванды, то понимаю, Джейни, что прощен. Позволь тебе представить Молли, Джейни. Молли… Джейни.

Она захлопнула за собой дверь и стояла, глядя на меня, уперев руки в бедра и выставив вперед большие пальцы. Широко поставленные глаза излучали сначала подозрительность и хитрость, уступившие затем место печали и сожалению.

– Сестра, значит? – она тряхнула головой. – Если ты его сестра, то я – папа Римский. – Молли опять тряхнула головой и продолжала меня разглядывать. – Значит, ты и есть она.

– Дорогая моя Молли, а нельзя ли без ирландских загадок? Какая такая "она"? – произнес Адам.

Молли бросила на него взгляд, выражающий одновременно презрение и жалость.

– Пусть ты и образованный, Бафф, но такой же дурак, как все мужчины. – Она подошла вплотную ко мне. – Ты пришла, чтобы его отобрать, так?

– Он возвращается домой, к семье, его отец умирает, – ответила я.

Она пожала плечами.

– Это ждет каждого, ну и что?

– А то, Молли, что там его ждут и любят.

На ее глазах выступили слезы, и она яростно вытерла их кулаками.

– Мы были вместе целый год и даже больше. Этого у меня никто не отберет. Но я рада, что он возвращается к своим. Когда ты его заберешь?

– Я приду завтра утром, около десяти.

– Ладно, я соберу его вещички. Все будет чистеньким к починенным.

– Спасибо, Молли.

– Я буду признателен, если вы перестанете разговаривать так, будто меня здесь нет, – вставил Адам.

Молли рассмеялась и подошла к нему.

– Знаешь что, Бафф? Хочу тебе кое-что сказать. Я выхожу замуж за Сида, он все время меня об этом просит, да и ты говорил, чтобы я за него пошла, – она подняла руки и крепко обняла его за шею. – Но ты останешься для меня единственным, Бафф, единственным, черт тебя подери.

Молли наклонила его голову и крепко поцеловала в губы, а потом резко развернулась и вышла из комнаты с гордо поднятой головой. Адам провел пальцами по своим густым черным волосам. Я опять повернулась к зеркалу и занялась шляпой, размышляя о Молли, о том, что моя жизнь могла сложиться так же, как у нее – собирала бы старые вещи, радуясь собственной тележке и ослику, не выпади мне великое счастье повстречать шесть лет назад в лесу мистера Грэхема Лэмберта из "Приюта кречета".

Адам надел потертую куртку. Застегнув ее, он открыл передо мной дверь. И тут мне снова пришел на ум вопрос, занимавший меня уже давно.

– Адам, почему они называют вас Бафф? Он немного поразмыслил и улыбнулся.

– Ты знаешь, я почти забыл. Конечно, это пошло от детей. Они так окрестили меня в честь своей игры – "ударь слепого".[1]

Тремя часами позже в очаровательной гостиной дома, выходившего на Риджент-парк, побледневшая леди Гэскуин говорила:

– Но почему мне нельзя пойти к нему, Джейни? Почему мне нельзя сейчас же пойти к нему и привести домой?

Пережитое эмоциональное напряжение оставило меня совершенно опустошенной, и, с трудом подбирая слова, я устало ответила:

– Пожалуйста, не надо, леди Гэскуин. Ему будет трудно, и я уверена, что будет куда лучше, если он придет сюда сам.

Стоя у окна и глядя в парк, сэр Чарлз сказал:

– Прислушайся, пожалуйста, к ней, Мэри. Она нашла его, она с ним говорила. Она лучше знает.

– Но Чарлз… он слеп! И живет в таком ужасном месте!

– Час назад ты была бы благодарна Богу, что Джейни вообще его нашла, не имеет значения, в каком состоянии. Главное, что он жив. Возьми себя в руки, моя милая.

– Да, извините, Джейни, я такая неблагодарная.

– Нет-нет, леди Гэскуин, я понимаю, какое это потрясение – и от хорошего, и от плохого сразу. – Бросив взгляд на сэра Чарлза в поисках поддержки, я продолжила: – Пожалуйста, не сочтите мои слова неуместными или дерзкими, но если вы хотите, чтобы Адаму здесь было хорошо, думаю, вам нужно относиться ко всему как можно спокойнее. Он не захочет… ну, он не хочет, чтобы ему сочувствовали… или как-то вокруг него суетились.

Сэр Чарлз подошел к низкой кушетке, на которой сидели мы с его женой.

– Ясно, – вздохнул он. – Мэри – жена дипломата, и, обещаю вам, она сумеет проявить необходимую сдержанность, – он с беспокойством посмотрел на меня. – Мы можем рассчитывать на то, что вы поживете с нами?

Я потерла пальцами лоб, стараясь избавиться от досаждавшей мне головной боли.

– Да, немного, если вы позволите, сэр Чарлз. Не могу сказать точно как долго.

– Конечно, конечно, мы не должны связывать вас какими-либо обещаниями. Однако могу ли я предложить сейчас свою коляску, чтобы довезти вас и мистера Бэйли, проявляющего столь замечательное терпение, до Грейс-Инн-роуд? Не могли бы вы сегодня сюда вернуться со своими вещами? В течение часа мы приготовим для вас комнату. Или мне послать за вами коляску завтра утром?

– Завтра, пожалуйста. У меня только небольшой саквояж. Через пару дней мне надо будет съездить на поезде в Ларкфельд и привезти сюда побольше одежды.

Леди Гэскуин озабоченно сказала:

– Мы должны взять на себя все проблемы Джейни, Чарлз. Я открою ей счет у Хэрродса и у моей портнихи, чтобы она могла обзавестись гардеробом здесь, в Лондоне.

– Разумеется, Мэри.

Мне не хотелось оказываться перед ними настолько в долгу, но я решила отложить все споры на потом. В данный момент я чувствовала себя слишком усталой.

– Не пришлете ли вы коляску немного пораньше, сэр Чарлз? Скажем, часов в девять? Я обещала быть в Уэппинге к десяти и терпеть не могу опаздывать.