Торговый баланс

День 29-й

1118 год по Стандартному календарю

«Рынок Гобелина»

После вахты

– И всю ту долгую-долгую вахту они гонялись за Билом.

Голос Хат в полумраке кубрика звучал тихо и таинственно. Левой рукой Джетри стискивал чашку так, что заныли костяшки пальцев, а большим и указательным пальцами правой руки рисовал овалы на бесконечно прохладной поверхности своего талисмана-фрактина. Рядом с ним слышалось дыхание Дика – учащенное и хриплое.

– Один раз, два, три раза пытался он прорваться к внешнему кольцу, к своему кораблю и своим товарищам. Трижды лиадийцы заставляли его поворачивать назад, оттесняя к центру, где ни одному космолетчику бывать не положено и незачем.

Они оттесняли его, эти лиадийцы, передвигавшиеся по темным уровням с такой быстротой и уверенностью, словно там царил солнечный день. Бил бежал со всей скоростью, на которую только были способны его ноги, подгоняемые страхом, но они все время опережали его, эти хитрые лиадийцы. Они все время были впереди – за каждым углом, за каждым поворотом коридора.

Мел, сидевшая слева от Джетри, тихо застонала. Джетри закусил губу.

– И тут… – голос Хат переливался в полутьме, – тут внезапно удача повернулась к нему лицом. Или, скажем, боги космолетчиков ему улыбнулись. Он добрался до коридора, оказавшегося пустым, повернул за угол, и там не оказалось пригнувшегося лиадийца, целящегося из пистолета ему в сердце. Тут он приостановился, слушая звуки у себя за спиной, – но не услышал ни осторожных шагов, ни топота сапог по стальному полу.

И он снова побежал, с легким сердцем, почти смеясь, – и путь был открыт перед ним – от административного кольца вниз и к внешнему кольцу, где был пристыкован его корабль, где его товарищи и его любимая дожидались его возвращения.

Он подбежал к двери шлюза – шестого шлюза, который был ему нужен. Он подошел к двери, приложил свою карточку и скользнул в щель, как только она достаточно открылась. Ухмыляясь, он отталкивался от пола, делая в малом притяжении огромные прыжки, направляясь к третьему причалу. Он пробежал поворот, словно на крыльях. Он пел – он был так рад, что уже близко, так был рад вернуться домой…

И тогда он увидел толпу, и проблеск маячков, означавших полицию кольца, и других, означавших еще худшее.

Он закричал и побежал, размахивая руками, словно это могло что-то изменить. Но это ничего не изменило. Шланги жизнеобеспечения были перерезаны несколько часов назад, пока его преследовали, догоняли и не давали вернуться – и на причале аккуратно лежали восемь закрытых мешков: все, что осталось от его товарищей и его любимой.

Тишина. Джетри стиснул зубы так крепко, что они грозили сломаться. Мел ахнула, а Дик застонал.

– Теперь, – сказала Хат потрясающе спокойно, – вы знаете, что бывает с теми, кто обманывает лиадийцев на грузах.

– Вот только, – с трудом выдавил Джетри, задохнувшись от волнения: хотя он прекрасно понимал, насколько приукрашена история, рассказчицей Хат была великолепной, – только надо помнить, что они никогда не сделали бы это так – лиадийцы. Они могли бы что-то подстроить с платой за стоянку, но скорее всего просто разослали бы сообщения, и через пять портов Бил обнаружил бы, что застрял: полные трюмы, а покупателей нет, понимаете? Но убивать из-за груза они не стали бы. Они сводят счеты совсем иначе.

– И старший из юнг расставил все по местам! – провозгласил Дик таким низким голосом, что он зарокотал по стенам, как соскочивший с груза крюк такелажника.

– Перестань, Джетри! – вставила Мел. – Тебе тоже было страшно.

– Хат здорово рассказывает, – пробормотал он, и Дик засмеялся.

– Это точно. И кто будет говорить, будто она ошибается? Конечно, ты изучаешь историю, но Хат изучала портовые рассказы, когда тебя еще в центр корабля не пускали!

– Ну, не настолько давно! – добродушно возразила Хат на фоне шорохов и скрипов, возвещавших о том, что она передвигается по скамье к пульту управления. Свет залил кубрик, упав на четыре удивительно похожих лица с широкими скулами и квадратными подбородками. У Хат и Джетри глаза были карие, а у Дика и Мел – голубые, у нее – светлее, чем у него. Все четверо стриглись по-космонавтски коротко, и волосы у них были похожи на темные бархатные шапочки, туго натянутые на голову. Мел была ближе всего к Джетри по возрасту: девятнадцать стандартных лет против его семнадцати. Хат и Дик родились настолько близко друг к другу, что когда спор заходил о старшинстве, приходилось учитывать минуты: обоим было по двадцать стандартных лет и оба владели долей взрослых.

Их фамилия была Гобелин. Их кораблем был «Рынок Гобелина», приписанный к Новой Карпатии, но родную планету никто из них не видел – и сожалений по этому поводу не испытывал.

– Ага, может, Джетри расскажет нам какую-нибудь историю, – сказал Дик почти насмешливо, – ведь он знает так много.

Джетри почувствовал, что у него пылают уши, и опустил взгляд в кружку. Там было коко – которое должно было согреть его перед сном. Теперь оно уже остыло, а история Хат была такая, что теперь половину свободной вахты заснуть не удастся.

Хоть он и знал, что это неправда.

– Отстань от него, Дик, – неожиданно вступилась Хат. – Джетри не зря учится: дядя доволен. Говорит, это нам на пользу – что у нас есть человек, говорящий на лиадийском.

Дик начал было смеяться, но прочел что-то по ее лицу и пожал плечами. Джетри благоразумно не стал объяснять, что его лиадийский едва выходит за рамки «моя твоя понимай».

Вместо этого он допил остатки холодного коко, что ему удалось сделать почти без содрогания, а потом встал и прошел через кубрик, продолжая правой рукой теребить старинную плитку, приносившую ему успокоение. Он поставил чашку в мойку, кивком попрощался с двоюродными братом и сестрами и отправился к своей койке.

– Доброй вахты, – пробормотал он.

– Доброй вахты, Джетри, – ласково отозвалась Хат. – Просторных снов.

– Спи крепко, парень, – добавил Дик.

Мел помахала рукой и улыбнулась:

– Веди себя хорошо, Джет.

Он вышел из кубрика и приостановился, взвешивая возможность заснуть, притягательность исторического расследования судьбы Била – и протяженность выговора дяди Пейтора, если его опять поймают за чтением во время, отведенное для сна.

Это соображение оказалось решающим: его дядя во время выволочек всегда распалялся. Вздыхая, Джетри повернул направо. У себя за спиной он услышал, как Дик говорит:

– А теперь, Хат, когда мальчик ушел, расскажи нам что-нибудь по-настоящему страшное.

Поскольку заснул Джетри поздно, то неудивительно, что он проспал сигнал – а это означало, что на завтрак ему достанется только сухарь и остатки со дна кофейника. Продолжая жевать, он просмотрел расписание работ – и обнаружил, что он на вонючках.

– Грязь! – проворчал он, глотая горький кофе.

Дело было не в том, что он завидовал обязанностям своих кузенов – которые они имели в полной мере, на корабле лентяев не было, – просто ему хотелось наконец подняться выше грязной работы и разовых поручений, которые слишком часто выпадали на его долю. У него была учеба – которая тоже была своего рода работой – обучение авральным процедурам, которым ведал Крис, и наука о двигателях с Хат. Конечно, он был самым младшим: ниже его на иерархической лестнице никого не было, и это учитывалось. Черную работу тоже кто-то должен делать, и если не самый младший, то кто же?

Засунув остатки сухаря в рот, он проверил дежурство по камбузу и чуть было снова не выругался. Готовил Дик, а это значило, что на обед будет что-то вкусное, сложное и требующее мытья огромного количества посуды. А мыть предстояло Джетри.

– Такая уж выдалась вахта, – утешил он себя, выливая остатки в мусоросборник и отправляя чашку в мойку. – Следующая вахта может быть только лучше.

Поскольку во время следующей вахты ожидалось прибытие в порт Инсольта, если ничего чрезвычайного не произойдет, в этом можно было не сомневаться. Эта мысль немного подняла ему настроение, и он даже стал тихонько и немелодично насвистывать, чтобы скрасить себе спуск вниз, к метлам и швабрам.

Он начал работу с жилых кают, сдирая ароматобелье с коек, скатывая смятые, пропахшие потом подстилки и запихивая их в переносной утилизатор. Зэм, Сейли и Григ успели смениться: двери их кают были закрыты, горели синие лампочки – «не беспокоить». Джетри оставил у их дверей скатки с чистым бельем и двинулся дальше, не слишком торопясь, но и не медля. Он по опыту знал, что сбор вонючек занимает значительно меньше времени, чем отводится на рабочую вахту. Даже если делать вонючки тщательно и правильно – что необходимо, если он не хочет, чтобы капитан прошлась по нему ногами, не сняв скафандра, – у него в конце вахты останется свободное время. Время, оставшееся после выполнения работы, ему разрешалось использовать для занятий. Надо было только очень аккуратно отмерить столько времени, чтобы дядя Пейтор или капитан не назвали его лентяем и не отправили в качестве наказания к центру корабля.

Поскольку работа на вонючках умственных усилий не требует, его мозги нашли себе занятие. Как правило, Джетри пользовался этим временем, чтобы повторить последние уроки или помечтать о будущем, когда он станет самостоятельным купцом и сможет сам заключать сделки и сдавать корабль во фрахт, не обращаясь за подтверждением к дяде Пейтору, который вечно пересматривает его цифры и перепроверяет все его исследования.

Сегодня его мозги начали с ворчания и продолжали в том же духе, развивая тему грязной работы. Меняя белье у себя в каюте, он попытался навязать себе оптимистический взгляд на вещи, чтобы не скатиться в глубокое уныние, но обнаружил, что проигрывает спор с самим собой.

Он был самым младшим, тут спорить не приходилось – самым младшим из троих детей капитана Изы Гобелин, нежеланным и предназначенным к аборту, если бы его сладкоречивый отец не уговорил ее передумать.

Хоть сперва и нежеланный, на корабле Джетри был небесполезен. Дядя Пейтор учил его купеческому делу и даже признал, что изыскания Джетри в области лиадийских рынков могут принести кораблю прибыль. По правде говоря, дядя Пейтор даже одобрил крупную покупку, предложенную Джетри в прошлом порту – а что это было, как не выражение доверия к умениям самого младшего члена экипажа?

«Это правда, – возразила та половина его самого, которая была намерена погрузиться в уныние, – дядя Пейтор признает твою полезность для корабля, но можешь ли ты сказать то же самое о твоей матери?»

Что было нечестным вопросом. Конечно, он не мог сказать того же о своей матери, которая младенцем поручила его заботам Сейли и не обращала на него внимания, пока он был мальчишкой. Когда умер отец – надо признать честно, – капитану пришлось выдержать множество перемен, и одной из них была та, что она лишилась возлюбленного и человека, с которым она могла обсуждать все дела и который был с ней со времени ее второго полета после перехода с родного корабля, «Гренадина». Ей понадобилось три дня загула, чтобы обрести хоть какое-то равновесие: она вернулась домой пьяная, вся в синяках и ссадинах, и объявила себя излечившейся. Но после этого то небольшое значение, которое Джетри имел для матери, исчезло вместе со всем, что имело хоть какое-то отношение к его отцу: фотокубы, дипломы об обучении и их с Джетри общая коллекция древних фрактинов. Можно было подумать, будто она винит его за гибель Эрина, что было совершенно неразумно. Правда, Сейли пыталась объяснить ему, что сердце человека не отличается разумностью.

Закончив обход жилых кают и чувствуя, что дурное настроение стало прочным, словно броня, Джетри прошел на мостик.

Отъезжающая в сторону дверь взвыла в пазу, и Джетри, скривившись, быстро заглянул внутрь, проверяя, не оторвал ли его вход кого-нибудь от расчетов.

Хат сидела за главным пультом, а капитан контролировала ее с места второго пилота. Крис, занятый расчетами, бросил взгляд через плечо и адресовал Джетри быстрый кивок. Хат не повернулась, но подняла голову и улыбнулась ему через экран. Капитан даже не пошевелилась.

Подтащив утилизатор к стене, Джетри закрепил его, а потом вернулся к двери, снимая с пояса смазочный карандаш. Открыв панель управления, он отключил автоматику. Встав на колени, он аккуратно провел линию из точек смазки вдоль наружного края паза. Когда он открыл дверь, та снова застонала, но уже тише, и он провел вторую линию смазочных бусин по внутренней стороне паза.

Убрав карандаш, он встал и несколько раз открыл и закрыл дверь, пока она не стала двигаться совершенно бесшумно. Тогда он кивнул и снова включил автоматику.

Закончив с этой мелкой работой, он пошел вдоль кресел, работая быстро и бесшумно, заменяя использованное ароматобелье на новое, прикрепляя свежие комплекты чехлов к пультам у всех занятых кресел.

– Спасибо, Джет, – сказал Крис как всегда неспешно и спокойно. – И за дверь тоже. Мне следовало бы заняться ею самому еще три вахты назад.

Благодарность от Криса была ценной монетой. Джетри наклонил голову, чувствуя, как у него загораются уши.

– Не за что, – пробормотал он, кладя новый чехол у кресла второго пилота и протягивая руку за завязками.

Капитан встала.

– Можешь заменить, – сказала она и едва скользнула по Джетри холодными карими глазами, поворачиваясь к Хат. – Так держать, пилот.

– Есть, капитан.

Она кивнула, двумя широкими шагами прошла к двери и вышла. Дверь у нее за спиной закрылась бесшумно. Джетри закусил губу, развернул кресло и стащил с него старый чехол. Поднимая голову, он заметил, как его кузены обменялись взглядом, но смысла этого обмена не уловил, не зная их шифра. Он разгладил на сиденье новый чехол, засунул старый к остальным, отцепил утилизатор и ушел.

Ни Хат, ни Крис ему вслед не обернулись.

Вонючки были пьесой из двух актов. В антракте между ними Джетри сделал перерыв на кружку майта, густого, желтого и пахнущего дрожжами. И если кто-то, кроме урожденных космолетчиков, мог выносить этот продукт, то пока такого человека никто еще не видел.

Одна кружка майта давала целый контейнер витаминов и питательных веществ. В прежние дни, когда перелеты между звездами были предприятием новым и рискованным, командам приходилось со взлета до посадки жить почти исключительно на майте. Сейчас, когда космос стал безопасным, а корабль с габаритами «Рынка Гобелина» имел на борту достаточно продуктов, чтобы дать организму необходимое питание, не жертвуя вкусом и разнообразием, майт сохранился как напиток для утешения и как рацион на экстренные случаи.

Джетри окунул в кружку пару галет из цельносмолотого зерна, разгрыз и проглотил их, а потом допил остальное. Подкрепившись, он не спеша прошел в подсобку, расписался за взятую камеру, установил на тележку пустые кассеты и новые фильтры и направился к трамплинной дорожке.

Мостик включал гравитацию «Рынка» спиралью, что было нормой для корабля такого размера и возраста. Корабли меньшего размера держали малую гравитацию или даже невесомость по всему объему, и в списке ежедневных обязанностей всех членов экипажа стояла работа на тренажерах. «Рынок» был достаточно велик, чтобы вырабатывать энергию, необходимую для создания поля. Административный центр имел почти одно g, как и сам мостик. В жилых каютах тяжесть держали поменьше: люди спали, пристегнувшись, а вещи закрепляли на стене. В периферийных отсеках корабля, где крепились контейнеры, было еще легче, почти полная невесомость. На внешней части палубы «Д» находилась трамплинная дорожка – прямоугольное пространство, отведенное для развлечений, где члены команды могли нырять, летать, отскакивать от стен, играть в невесомые салочки и заодно отрабатывать свою реакцию и умение двигаться в невесомости.

В этой рекреационной зоне, естественно, имелась вентиляция. Поскольку на корабле это было самое крупное помещение с атмосферой, тут был и самый большой объем воздуха, который надо было очищать от пыльцы, спор, бытовой пыли и прочего мусора. Джетри был обязан открыть каждое вентиляционное отверстие, с помощью камеры зафиксировать визуальное распределение загрязнения, переменить режим камеры и снять спектроскопическую картину, извлечь использованный фильтр, установить новый и снова закрыть отверстие. И как только он установит камеру на подзарядку, эти записи пойдут на командный пульт для анализа.

Это было не таким бездумным делом, как смена ароматобелья, но и особого напряжения умственных способностей тут не требовалось.

Закрепив тележку, он сунул камеру в правый карман рабочего жилета, новый фильтр и конверт – в левый, задумчиво прищурился на самое высокое отверстие – и прыгнул.

Строго говоря, он мог бы пролететь по прямой, от двери к отдушине. Группируясь для отскока от дальней стены, он сказал себе, что в том маловероятном случае, если бы нужно было торопиться, он подпрыгнул бы прямо вверх. А сейчас, вытянув перед собой руки и выпрямив тело струной, он прилетел в угол напротив вентиляционного отверстия, сделал сальто, описал дугу вниз, оттолкнулся ногами от третьей стены – и снова начал подниматься, все медленнее и медленнее, пока не завис, легко и непринужденно, рядом с нужным отверстием.

Найдя опору, он открыл дверцу, достал камеру и сделал снимки, потом вытащил старый фильтр, сунул его в конверт и вставил на место новый. Проверив, что карманы застегнуты, он позволил себе нырок через комнату, потом взлетел в противоположном углу, снова нырнул, повернулся в середине пике, отскочил от задней стены, колесом отлетел от потолка, приземлился на пол на руки, перекувырнулся и выпрямился рядом с тележкой.

Ухмыляясь как записной дурак, он открыл карман, уложил в паз использованный фильтр, вынул чистый, повернулся и прыгнул к следующему отверстию вентиляции.

Прошел, наверное, час – и Джетри занимался самым трудным делом дня. Фильтр для помещения ароматиков был особым – двойным устройством, поглощающим все запахи, – и размещен он был крайне неудачно: над дверью, вплотную к потолку. В ароматиках поддерживалась небольшая сила тяжести, но побольше, чем на трамплинной дорожке, так что человеку, проводящему замеры и смену фильтров, необходимо было использовать третью руку, чтобы подтянуться на высоко расположенной перекладине, упираясь коленями в потолок. При этом первой и второй руками надо было выполнять необходимые действия.

Нормальные двурукие обычно скорбели об отсутствии необходимой третьей конечности, используя при этом соответствующую лексику. По правде говоря, Джетри с особым удовольствием вспоминал, как долговязый спокойный Крис, сложившись на потолке вдвое, висел над этим самым вентиляционным отверстием и ругался непрерывно и виртуозно, все двадцать минут, необходимых для выполнения этой операции – и при этом ни разу не повторился! Это было мастерское исполнение, которое Джетри втайне мечтал освоить.

К сожалению, он успел на опыте убедиться, что может либо висеть и ругаться, либо висеть и работать. Вот почему он трудился молча, прикусив нижнюю губу, заставляя себя действовать медленно и спокойно, не делая неправильных движений: было бы серьезным упущением, если бы прорыв из ароматиков загрязнил общую атмосферу корабля.

Он как раз установил и закрепил чистый внутренний фильтр, когда по коридору разнеслось оглушительное лязганье, означавшее, что клеть пришла на его уровень.

Джетри сжал зубы и вжался в угол, заставляя себя дождаться, чтобы стена перестала вибрировать.

– Это решено.

Голос капитана разнесся следом за более громким шумом.

– Возможно, решено. – Это говорил дядя Пейтор. Его голос низко рокотал, чуть затихая по мере того, как они оба уходили к внешней стене, к грузовым контейнерам. – Я не убежден, что это наилучший контракт для нашего корабля, Иза. Мне кажется, что мы занижаем…

– У нас не хватает места для груза, и оно ниоткуда не возьмется, – прервала его капитан. – Это – Слово Капитана, брат. Дело решено.

– Места для груза, – повторил Пейтор гораздо более упрямо, чем он обычно обращался к капитану, и так, словно он считал, что все отнюдь еще не решено. – Не хватает, это правда. И в этом случае, о сестра моя, тебе следовало бы вспомнить о паре гермоупаковок с запасами, которые ты возишь в своем персональном трюме почти десять стандартных лет, черт подери. Ты возишь их чересчур долго, а кое-чем из этого следовало бы поделиться, чтобы можно было сделать выбор…

– Не твое дело. Совершенно не твое, Пейтор.

– Это ты сейчас вспомнила родство. Но я купец, и то, что у тебя есть, все еще кое-что для кого-то стоит. Если ты пойдешь на эту сделку, то эти вещи тоже должны уйти!

– Проложим этот курс, когда получим для него топливо. У тебя все?

Пейтор что-то на это ответил, но Джетри уловил только низкое гудение его голоса, а не слова.

Он осторожно распрямился, потянулся за вторым фильтром и начал открывать зажимы, заставляя себя сосредоточиться на работе, а не гадать о том, что за сделка может совершаться Словом Капитана…

Придя на камбуз, он застал Дика в состоянии творческого безумия.

Джетри, который хорошо его знал, явился туда задолго до назначенного часа – и там уже высились стопки грязных мисок, бутылочек, миксеров, вилок, щипцов, ложек и шприцов для специй, загромождавшие все столы и пол. Зрелище было просто поразительное. Качая головой, Джетри натянул перчатки и начал первую уборку.

– Эй, Джет! Не в службу, а в дружбу: отцепишь мне вон ту широкую сковородку?

Джетри со вздохом оставил грязную посуду, залез на стол и открыл самый верхний шкафчик, где хранилась утварь, которой пользовались реже всего. Осторожно выбирая место для ног среди беспорядочно расставленной посуды, он потянулся за понадобившейся сковородой.

Дверь камбуза со стуком распахнулась. Джетри повернул голову и ухватился за край шкафчика, стараясь не шевелиться.

Иза Гобелин стояла в дверях, и ее лицо было таким напряженным, что морщины вокруг рта стали резче и заметнее. Дик, погрузившийся в свои кулинарные грезы, не заметил явной опасности и улыбнулся ей через плечо, продолжая что-то сбивать в миске ручным миксером.

– Доброй вахты, капитан! – весело воскликнул он. – Ну, вас сегодня вечером ждет такой сюрприз!

– Нет, – сказала Иза.

Это до него дошло. Дик растерянно заморгал:

– Мэм?

– Я сказала «нет», – повторила капитан, и в голос ее опасно потрескивало электричество. – Приготовить что-нибудь на скорую руку, и никаких сюрпризов.

Ложка остановилась. Дик отставил миску – очень аккуратно – и повернулся лицом к ней.

– Капитан, я уже составил план полета и лег на курс.

– Отставить, – сказала она холодно и бесстрастно. – На скорую руку.

Была секунда – долгая секунда, – когда Джетри казалось, что Дик начнет возражать, но под конец он только кивнул.

– Да, мэм, – произнес он еле слышно и повернулся к шкафчику.

Капитан ушла, захлопнув за собой дверь.

Джетри выпустил воздух, который задержал незаметно для самого себя, вернул сковороду обратно в пазы, закрыл дверцу и осторожно слез на пол, где снова начал собирать грязную посуду.

Он уже загружал посудомойку, когда вдруг понял, что Дик ведет себя непривычно тихо, и повернулся к нему.

Его кузен смотрел в миску и перемешивал ее содержимое выключенным миксером. Джетри подошел к нему на пару шагов, пока Дик не поднял голову.

– Что ты готовил? – спросил Джетри.

– Сладкий пирог, – ответил Дик, и Джетри показалось, что в его голубых глазах стоят слезы. – Я… – Он откашлялся и покачал головой, отставляя миску в сторону. – Глупая мысль, наверное. Сейчас я приготовлю что-нибудь простое, а потом вместе приберем. Идет?

Дик был не лучшим напарником в уборке, и Джетри собрался было отказаться от его помощи. И пирог… Зачем ему понадобилось делать пирог при подлете к порту? «Опять что-то знают все, кроме меня!» – подумал Джетри, хмуро глядя на своего массивного кузена.

Но что-то в развороте его плеч, или, может, слезы – потому что Дик был не из тех, кто часто плачет, – сказали Джетри, что ему не следует отвергать предложенную помощь. Он кивнул, стараясь вместо нахмуренной физиономии состроить нечто более любезное.

– Конечно, – отозвался он. – Буду рад помощи.