Тот самый сантехник 8

Глава 8 - У Коляна-2

Дружный смех мужиков могли слышать с трассы даже в проезжающих на скорости автомобилях. Шац сполз по лавке, Стасян присел рядом со столом на корточки, придерживаясь одной рукой, чтобы не свалиться набок.

Боря и сам улыбался во весь рот. Редко, когда у него получалось смешно даже анекдот рассказать. А тут всё-таки жизнь, опыт. Просто вспоминай детали, ощущения, а дальше – как пойдёт.

Дело, конечно, прошлое. Но будет что внукам рассказать. Всё-таки мозг орган универсальный. Всё плохое быстро подтирает, забывая детали.

«И, если по чесноку, иногда людям нужен особый повод, чтобы спонтанный ремонт начать», – тут же добавил внутренний голос.

Но тот ремонт он уже от случая к случаю помогать делать будет, а не потому, что Дине надо и всё тут – вынь, да положь!

– Да ну тебя нахрен, Боря, – первым пришёл в себя Шац и снова до продавщицы-повара-уборщицы-официантки прогулялся, словно желал отметить многогранность человеческую.

Вернулся уже с тремя банками разогретого кофе и печеньками в упаковке.

Стасян посмотрел на упаковки с хорошо различимой тоской в глазах.

– Да у нас сухпаи больше! – тут же возмутился крановщик. – Как мне с этого две тысячи калорий в день набрать? Я же растущий организм. Ну или это… восстанавливающийся!

– Потерпишь, – заявил на это дело Шац, не желая отравлений в дороге. – Тут осталось-то доехать километров тридцать. В магазин заскочим по пути. Или на рынок за мясом в городе заедем, чтобы наверняка. – и Лопырёв задумался. – Да, так даже лучше будет. Шашлыков сделаем. Салатов возьмём. Продуктов накупим. Потом наготовим от души и посидим уже как следует! Да, Боря? Кухня-то ещё живая? Баня стоит?

– А что ей будет? – хмыкнул сантехник.

За пару месяцев дым-то из дома должен был выветриться. А баню ту кто вообще трогал? Все дела Леси мимо сантехника прошли. Сам только плавильню сделал в гараже, приспособив старую печь с трубой для обогрева помещения под новые нужды. Автомобиля всё равно нет, просторно.

– Не, я без борща долго не протяну, – ответил Стасян и лично пошёл делать заказ к отборной работнице общепита.

В глазах голодного и страждущего – огонь. А лицо полно уверенности, что даже без денег расплатится.

– Ну чисто козёл на водопой побежал, – ответил это дело Шац и к Боре повернулся, кофе банку открывая. – Братан, ты же за моим домом, считай несколько месяцев смотрел. Если не квартал. Как я тебя отблагодарить могу? Надо чего? Ты только скажи.

Боря припомнил, как с Лаптем на пару дом от Князева отстояли, хмыкнул. Тут вроде одним «спасибо» не отделаешься. Да и к собаке постоянно мотался, еду брал, к ветеринару возил, то да сё. На одном бензине зарплату спалил.

– Ну… – протянул Боря, но следом деньги под плинтусами вспомнил и перекрыло всё с лихвой. А как инвестиции от Уруса в памяти всплыли, совсем стыдно стало.

«И вообще для чего ещё нужны друзья?» – тут же дожал внутренний голос.

– Ну чё там, Князь не доставал? – продолжила Шац. – А то давай заскочим к нему, побормочем. Пусть за все предъявы и объяснится.

– Слушай, так он же… того, – напомнил Боря, приглядываясь к собеседнику.

Может, шутит?

– Чего, «того»? – не понял Матвей Алексеевич, причём не понял всем своим видом.

– Ну… убит. Взрыв. Бомба, – с ходу перечислил сантехник.

– Да? – приподнял бровь Шац в удивлении, которое невозможно отыграть. – Хотя, давно пора было его в расход пустить. – добавил Шац и даже повеселел. – Ну тогда давай Бите ебало набьём, как правопреемнику! Они же мои офисы отжали и всё такое прочее по городу, судя по отчётности. Так что лица там нету, морды одни. И все будут биты.

Тут Боря и понял, что что-то не то. Он ведь уже говорил Шацу, что Князя взорвали.

«Такое невозможно забыть. Это не имя и не дата, это событие, за которым стоит человек, которого он хорошо знал», – прикинул внутренний голос.

– Шац, – попытался выйти на разговор Глобальный, но тут за стенкой послышался протяжный женский стон.

– Тихо! Что там?

Оба прислушались. Следом начал повторятся ритмичный замкнутый звук, словно один человек подталкивал другого в стену. А на тахте тесной или диване, отсюда не видно.

– О, да-а-а! Давай! – сладко кричала женщина, требуя то ли напора и продолжения, то ли дани, уже и не разобраться.

Но судя по тому, что от Стасяна не доносилось и писка, человек сосредоточился.

– Нихера себе он борщ отрабатывает, – улыбнулся Лопырёв.

– Во даёт, – добавил и Боря.

– Я же обещал ему проститутку снять под запрос, как приедем, – сокрушался Шац. – А он что? Не дождался. Ты только посмотри на него!

– Да уж, поторопился.

– Глубже! – донеслось вдруг хорошо различимое из-за стены.

– Ай-ай-ай! – зацокал Лопырёв. – Ну так-то зачем? Ещё бы плечевую нашёл.

– Кого? – не понял Боря.

– Плечевую даму с низкой социальной ответственностью, – объяснил Шац. – Сейчас таких уже нет, считай. Да и на дорогах особо никого не снимешь. Все поближе к комфорту перебрались. Пережиток прошлого, когда дальнобойщики груз от точки к точке автопоездом возили. «Плечом» называлось. Туда-сюда мотаешься, а женщина «за плечом» – с тобой. От одного из этих вариантов и получилось, что «плечевая проститутка».

Оба затихли, прихлёбывая кофе из банки и продолжая слушать долбёжку в стену. С потолка аж пыль посыпалась. Не желая смотреть на неё и слушать всякое, приятели собрались на улицу, чтобы не мешать процессу друга.

– Так, пойдём-как прогуляемся.

– Да, только хотел предложить, – добавил Боря.

Шац только хотел достать сигареты, собираясь прикурить на улице, как на парковке резко с противным звуком тормозящей резины и старых, давно стёртых тормозов, затормозил микроавтобус, паркуясь с лёгким подкатом. Из него посыпали смуглые люди с вечным загаром, который не отмыть даже содой. Так как вечный он.

«Просто такой тип кожи, как и карие глаза и чёрные как смоль волосы», – тут же добавил внутренний голос.

Едва заглянув за занавеску за столом, Шац подскочил, не забыв оставить тысячную на столе:

– Ой, что сейчас буде-е-ет. Уходим.Персы подъехали.

– Что за персы?

– Жители Персии, Борь. Не тупи.

– А как же Стасян? – даже растерялся Глобальный.

– А Стасяну полезно изучать не только причины, но и ознакомиться с последствиями своих деяний. Идём-идём, ему даже полезно.

Боря уже и сам понял, что ничего хорошего дальше не будет, хоть тоже тысячу оставляй. Ведь цвет загара подозрительно совпадал с цветом кожи хозяйки на кухне. Но три банки с кофе столько не стоили, а на чаевые здесь явно не хотели зарабатывать с такой обстановкой и обслуживанием.

Чернявый мужик ещё на входе что-то рявкнул Шацу, посмотрел на Борю с подозрением. А сантехник на его «семерых козлят» только взгляд перевёл. Те один в один, как батя. Низкорослые, загорелые. Кричат что-то на своём, словно щебечут. Каждому примерно от четырнадцати до тридцати, а точнее и не определить. Все бородатые и заросшие как гремлины.

– Колян? Ты, что ли? – хохотнул Шац, прикуривая на пороге и вообще не обращая внимания на возникшую суету, как и положено пожившему своё волку при взгляде на забавы щенят.

Только мужик, заметив двоих выходящих из помещения, ещё злее прокричал, с явной угрозой в голосе. А его люди похватали кто дубинки, кто палки. У одного цепь на руке появилась. Понятно, что и заточки под боком есть, если не ножи.

Лопырёв лишь затянулся спокойно, дым выпустил в сторону и ответил:

– Я не понял. Ты от меня чего хочешь? Я кофе попил, оплатил. Чаевые вон, на столе лежат. Иди, да проверь, прежде чем накалять.

Мужик, который словно вообще не разговаривал по-русски, сказал что-то самому молодому на вид. Тот сбегал, вернулся с тысячей, ответил. Вроде, всё так.

– Вы идите, – наконец, ответил тот, кто видимо выкупил здание у предыдущего владельца и окончательно его запустил. – А тот останется.

– Какой тот? – спросил Шац, словно знать не знал того, третьего.

– Тот, третий, – ответил хозяин заведения.

Щац пожал плечами и спокойно пошёл к внедорожнику. На ходу только обронил.

– Борь, открой багажник. Не он первый, не он последний.

– Ты о чём?

– Разводка стара как мир. Одни заходят, другие не отпускают, пока не раскошелятся… Знак она им подала. Открывай!

Глобальный сунул руку в карман, пикнула сигнализация. Шац подтянул поближе свою сумку, расстегнул и на свет божий показался… арбалет!

Со струной-тетивой, как полагается. Та в незаряженном состоянии не в натяг и по структуре такая, что порвать сложно. А зарядить можно в два движения.

Боря невольно присмотрелся. Оружие довольно широкое на вид, с ручкой, что приклад имитирует. Спортивное или боевое оружие, сразу и не скажешь. Но камуфляж присутствует в качестве окраски, хоть в кустах на слона с ним сиди.

Шац снова затянулся и начал с деловым видом болты доставать из бокового кармашка, игнорируя оптический прицел и лазерный целеуказатель. Едва первый болт наложил, на взведённую тетиву, как в руки Глобальному сунул.

– На, держи.

– Зачем это?

– Кореша отбивать пойдём, – настолько спокойно ответил Лопырёв, как будто каждый день этим занимался. Стрельнув с ногтя окурок, инструктаж от инструктора был предельно простой. – Просто направляй перед собой и спусковой крючок спускай, если что. В упор не промажешь, а дома стрелять как следует научу.

Боря кивнул, а Шац уже два арбалета поменьше достал. Под одну руку каждый, не длиннее локтя. Одноручные они или просто укороченные, Глобальный не знал. Но на них те же самые болты пошли, что как снаряды заменяли стрелы на лук в качестве расходников.

«Но видимо, на таких убойная сила меньше», – прикинул внутренний голос.

– Война, всегда война! Либо мы их, либо они нас, – вздохнул Шац и оставив открытым багажник, вдруг стремительно ко входу пошёл, обронив через плечо. – Жаль, гранаты в багаж не взяли. Разнесли бы к хуям эту богадельню и нормальную современную столовку поставили. Может, выкипим, а? Как думаешь, продаст?

И Лопырёв улыбнулся такой улыбкой, что либо продаст, либо в два счёта спалит.

– Шац, может обойдётся? – пересохшим горлом добавил Глобальный.

– Может и обойдётся, – легко согласился собеседник. – Да только всегда рассматривай худшие варианты, а верь в… какие хочешь.

Боря следом багажник закрыл одной рукой и побежал за серьёзно настроенным товарищем, что очевидно направился любвеобильного товарища выручать любой ценой.

Всё-таки первая заповедь гласит «защищай интересы Русских всегда и везде».

Шац открыл дверь с ноги, не имея свободных рук. Замок выбило как картонный. И только ворвались оба, а внутри уже танцы с бубнами и парень кудрявый на люстре висит.

Боря моргнул, присмотрелся. Точно, висит. Люстра хоть и грязная, но подвешена что надо. На балку, на века.

Стасян валялся на полу, прижимая колени к животу, когда слишком сильно пинали. Порой переворачивался на спину, чтобы уберечь почки.

– Замерли все! – рявкнул Шац. – А то покалечу!

Осмотрелись. Судя по трём обездвиженным телам и переломленной надвое скамейке, а также разлетевшимся по всему помещению стульям, бой начался ещё когда арбалеты заряжали.

Но умело сразив троих, боец пал. Причиной тому стало ловкое попадание в затылок стулом от… женщины, которую Стасян по неопытности решил защищать до последнего, потому и встал к ней спиной, обнажив тылы.

Но любовь – любовью, а семья дороже. И едва отправив на люстру первого набегавшего и сбив с ног скамейкой ещё двоих, горе-любовник после нового нокаутирующего удара сам огрёб. Тут его стульями и закидали. А следом начали пинать и делать больно иначе.

Всё бы ничего, Лопырёв может быть ещё бы с минуту на шоу посмотрел, позволяя выпустить пар. Но в руке хозяина мелькнул нож.

Шац снова свистнул, изобразив Соловья-разбойника:

– Слышь! Нож убрал. Хватит с него. Не барана режешь.

– А то что? – повернулся тот.

Его «дети» повернулись к новой угрозе, уже изрядно попинав крановщика. Боря, видя такое дело, молча встал плечом к плечу с Лопырёвым. Не так он планировал день провести, конечно. Но ничего не поделать. За своих стоять надо в любых ситуациях. А то чужие по одиночке перебьют.

Закон двора, закон улиц. Он же закон жизни.

– А то дырку зашивать в животе будешь, – хмыкнул Шац. – Но уже на родине. Депортируют за разбой. А так, всё по математике. Три выстрела, три дырки. А на ногах у тебя только четверо остались.

– Но со мной нас – пятеро, плюс жена! – быстро сосчитал муж-рогоносец, тут же русский язык вспомнив, а вот о причине драки позабыв, пока одного из нокаута в себя приводил.

– Короче, стоп-игра, – обрубил Щац и повёл арбалетом. – Так кого первого продырявить? Сам выберешь? Или самому дерзкому достанется? Ты ведь знаешь, что такие штуки средневековые доспехи на излёте пробивали? А на вас даже бронежилетов не вижу. Играем дальше или что?

Тут-то их прыть и закончилась. Замерли.

На полу заворочался потерпевший.

– Стасян, ты как? Сам встать можешь? – спросил Боря.

– Да я… норм, – закряхтел Стасян.

Губа разбита, по рассечённой скуле кровь течёт, да и борща так и не поел, но честь не задета.

«А эго даже немного почесали», – подытожил внутренний голос, очень сочувствуя и сопереживая.

– Короче, он своё получил, – объяснил свою позицию Шац и арбалет на владельца здания перевёл. – Понял?

– Он с моей женой переспал!

– Ну так и дерись с ним один на один, без поддержки своей пехоты. Идёт?

– Нет, – оценив стать соперника, добавил хозяин.

– Тогда с женой своей сам разбирайся. Виноваты всегда оба, а связанных и изнасилованных я тут не вижу. Мы уходим.

– Нет!

– Давай еще раз объясню, сарацин, – заметно посуровел Лопырёв. – Форму видишь?

– Вижу.

– Нашивки видишь? Погоны?

– Вижу.

– Кто это?

– Со…солдат.

– Так запомни, сарацин. Честь Русского солдата – превыше всего. Мы своих не бросаем. Побить за дело мужика можно. В том тебя, как мужика понимаю. Но солдата трогать нельзя. Военное время сейчас. У воинов другие задачи на границе. А ветеранов бывших не бывает. И если я с ножом в бочине своего сослуживца увижу, то поверь мне… разговор с тобой будет короткий. Спросим с пацанами по закону военного времени со всего аула.

– Нет такого закона! – обронил рассерженный рогоносец. – Я свои права знаю!

– Есть, – оскалился Шац. – Неписанный он. Потому сам выбирай. Либо ущерб я тебе оплачиваю. Здесь и сейчас. И расходимся. Или семейная кремация со скидкой. А на там свете деньги не нужны.

От такого предложения даже Боря подзавис. По телу неприятные мурашки прошли.

– Сам понимаешь, земля ещё твёрдая, яму на всех не выкопать, – продолжил нагонят страху Лопырёв. – Но здание деревянное, старое, гореть хорошо будет. Сложу погребальный костёр и спичку поднесу к телам хладным. Ну чем не тризна? А? Отсюда и до утра полыхать будет. Мне-то, дураку, терять нечего. Душу я на фронте оставил… веришь?

Словно огнём фронтовым полыхнули глаза Шаца. Мужчина побледнел вдруг, нож опустил и переглянулся с сыновьями, чтобы тоже разоружились. С вояками шутки плохи. Не лохи на розовых малолитражках, что за любой намёк деньги на стол выложат и ещё долг привезут. Сами. Без вымогательства. Так по закону и не подкопаться. Дел не открыть. А где нет дел, там и судить некого.

Стасян не только поднялся, но погодя одного из обидчиков с люстры снял, как кот ёлочную игрушку. И кулак сжал перед мужиком. Хозяин поморщился. Но крановщик бить не стал, только сострадание на лице появилось.

Раскаянье понеслось следом:

– Прости! Бес попутал! – заявил Стасян неожиданно для всех. – Ой, в монастырь уйду! И грехи замаливать буду-у! Прости, Христа ради-и-и!

И такая искренняя исповедь от крановщика потекла из уст суровых, да немного подраспухших, что вскоре жена рядом хозяина горючими слезами заливалась:

– Да прости его, Ахмед. Сердце у тебя есть? Не видишь – человек раскаивается.

– Ты, Сулема, самая непутёвая из всех четырёх жён! – возмутился Хозяин, но всё же махнул рукой. – Ладно, прощу, если меня простишь за тот случай во вторник.

– Ой, прощу. Как не простить? – залепетала одна из четырёх жён, которую в данном заведении общепита, видимо, совсем оставили без ласки и внимания. – А ты меня за понедельник прости.

– Ой, прощаю, – ответил Ахмед. – Но ты за воскресенье прости!

– Ай, забыли уже. Всё. Хватит.

Не успел Боря удивится, как хозяин с крановщиком обнимались и ревели на пару, женщин костеря и недостаток мужчин по области обсуждая.

– Все грешны! – уверял уже и муж Стасяна, что только что пытался зарезать из мести.

Но то всё – горячая южная кровь. А тут человек на честность вышел. Как не простить, когда сам не без грешка?

– Все! – вторила ему жена, что только что проезжающего приголубила, как не раз бывало по молодости.

А теперь вспомнить захотелось и снова в себя поверить. Желанной себя ощутить, как это часто бывает, когда мужу уже не так интересна, как в молодости. И есть в семье жёны помоложе и с формами посочнее.

Дети за компанию подхватили, принявшись наперебой признаваться кто в чём. Кто врал, кто крал, кто рукоблудил без меры.

«Вот и снова получается, что – все грешны», – прикинул внутренний голос: «а Аллах уже спросит на той стороне, Бог, Яхве, Будда или Заратуштра, уже не так важно. Все перед судом предстанем. Так чего тут выяснять? Жить надо!»

Так они всей семьёй до машины гостей и проводили. И клятвенно заверяли, что если в следующий раз к ним Стасян приедет, как следует его встретят. В смысле, стол ломиться от плова будет и яств разных. На что крановщик обещал обязательно приехать и проверить. Но уже не с пустыми руками.

Убрав болты с тетивы, Шац следом только бумажник достал, вздохнул тяжело и посмотрев на крановщика с укором, пятитысячных пачку отсчитал. Перекочевали из рук в руки купюры. И все прочие руки пожаты были. А видя размер оплаты труда за прелюбодеяние и локальный семейный конфликт, на том спор и закончился.

– А… это правда? – напоследок спросил Стасян у Ахмеда.

– Что, правда? – переспросил хозяин, который оказывается отлично знал русский язык. И дети его знали. Просто повода разговаривать на нём не было. А за деньги как не поговорить?

– Что двадцать сантиметров, – уточнил крановщик. – Я вот сколько гирю не подвешивал, так и не дотянул.

Мужик тут же вид довольный сделал. Потерев усы и поправив штаны, ответил:

– Правда! Конечно, правда… Только на всех нас, – и на сыновей кивнув, добавил так же горделиво. – Но нам хватает!

Ахмед первым рассмеялся. Затем дети подхватили, а после все в голос ржали, пока во внедорожник гости не погрузились и не отъехали.

Тут-то Боря и заметил в зеркало, что у Шаца пальцы трясутся, а Стасян напротив, довольный как слон, обожравшийся бананов.

– Какие душевные люди, – даже сказал.

Затем несколько минут молча ехали. А как прилично отъехали и в погоню никто не бросился, так водитель и пассажир разом на Стасяна посмотрели.

Пристально так, с намёком.

– Ну что, покушал борща? – первым спросил Боря.

Крановщик вздохнул только, скулу от крови салфеткой протёр и оценив в боковое зеркало синяки, ответил:

– Ну, щей не похлебал, зато по хлебалу знатно получил!

– Да уж, такое на забудешь, – припомнил выражение лица Шаца Боря.

Страшно. А ещё тот обречённый взгляд человека, которому действительно терять нечего.

«А ему было!» – напомнил внутренний голос: «Хотя бы дочь! Он что, о Вике совсем не подумал?»

– Память-то не вернулась? – спросил Лопырёв, что словно вообще не испытывал никаких эмоций, кроме поддержания общего весёлого настроения группы.

– Чего нет, того нет, – ответил крановщик и столько тоски в его ответе было, что даже после косяка невольно покормить захотелось. Как кота, что вкусняшку просит, перед тем вазу разбив дорогую.

«Но, блин, что это сейчас было вообще?» – запоздало напомнил внутренний голос, когда адреналин по телу разнесло и первая усталость пришла. А с ней – осознание: «Что это было, я вас спрашиваю?!»