Траектория полета

Глава 3

Джорджия

Деревянные половицы скрипели, будто жаловались на нелегкую долю, пока я шла из маленькой кухни своего вытянутого в длину домика в переднюю комнату, к столу, заваленному каталогами и справочниками. Я села на старый деревянный стул, который нашла на гаражной распродаже где-то между Мобиле и Пенсаколой, и поставила чашку с горячим кофейным напитком на подставку возле ноутбука. Мое радио образца 1980 года, как всегда, передавало классический джаз, поскольку стрелка навсегда застыла на частоте WWOZ 90.7 FM. Если когда-нибудь я захочу послушать другую музыку, придется купить новое радио.

Покрутив плечами, чтобы немного размять мышцы, я снова взялась за второй том каталога Шлейгер. От просмотра первого тома глаза уже побаливали. У меня не было с собой для сравнения чашки и блюдца, приходилось полагаться на память. Но мне и не нужно смотреть на оригинал – узор, кажется, отпечатался изнутри моих век, как след от вспышки фотоаппарата.

Я не оттягивала время отъезда. Не совсем. Я была уверена, что Мейси снова обыскала весь дом, и не менее тщательно, чем это сделала бы я, причем наверняка по той же самой причине – чтобы избежать моего приезда в Апалачиколу.

Когда деревянные часы с маятником, украшавшие чей-то дом в девятнадцатом веке, пробили восемь, кто-то громко постучал в переднюю дверь. Я откинулась на спинку стула, раздумывая, открывать ли. Стук повторился, и мужской голос позвал:

– Мисс Чамберс? Джорджия? Это Джеймс Граф. Я хотел бы с вами поговорить.

Быстро оглядев себя, я с ужасом осознала, что до сих пор в пижаме – пусть и в шелковой мужской пижаме двадцатых годов. Я привстала со стула, готовая броситься в спальню, когда Джеймс снова крикнул из-за двери:

– Обещаю, я не отниму у вас больше пяти минут!

С обреченным вздохом я подошла к двери и отомкнула шесть шпингалетов, которые напоминали мне шнуровку корсета. Джеймс стоял на пороге в штанах цвета хаки. Длинные рукава рубашки подвернуты, в руках – пакет, подозрительно похожий на те, что дают в кондитерской на Мейпл-стрит, куда я частенько захожу по дороге на работу.

Он протянул мне пакет, словно предложение мира.

– Мистер Мэндвилл сказал, вы предпочитаете шоколадные круассаны.

В животе заурчало, как только аромат пирожных достиг моего носа. Когда же в последний раз я ела? Вечно забываю о еде, выходя на охоту за предметом из коллекции – неразбитой крышкой от супницы или пропавшим ключом.

– Спасибо, – сказала я, лишь секунду поколебавшись, прежде чем взять пакет. – Я думала, вы уже в Нью-Йорке.

Джеймс улыбнулся, и мне понравились морщинки у его глаз, означавшие, что улыбался он часто.

– Хочу попросить вас об одолжении.

Я отступила, приглашая его в комнату.

– У меня мало времени. Я рассчитывала просмотреть еще один том Шлейгер, прежде чем уеду из города.

Я предложила ему сесть на один из разномастных стульев вокруг стола, затем, извинившись, вышла и принесла из кухни чашки и тарелки. Когда я вернулась, Джеймс рассматривал маленькую коллекцию старинных замко́в в стеклянной витрине в углу комнаты. Коллекция пополнялась только тогда, когда я подбирала ключ к очередному замку, поэтому на синей бархатной подушке под стеклом оставалось еще много пустых мест.

– Хорошая коллекция, – одобрил он, поднимая на меня взгляд. – Надо же, такая утилитарная вещь, как замок, может быть красивой.

– Потому-то я их и собираю, – сказала я, ставя на стол чашку с кофейным напитком из цикория и рядом – две тарелки мейсенского фарфора из разных сервизов. – Я всегда считала, что умение создавать и восхищаться красивыми предметами – единственное, что отличает людей от животных.

Голубые глаза Джеймса смотрели на меня задумчиво. Он сел, отодвинув стул подальше от стола, чтобы поместились его длинные ноги, взял пакет, раскрыл его и протянул мне. Потом выбрал круассан для себя, прислонился к спинке стула, склонил голову набок и прислушался.

– Майлз Дэвис? – поинтересовался он.

Я улыбнулась.

– Либо это большой комплимент и вы подготовились к разговору, либо очень хорошо разбираетесь в джазе.

Он пожал плечами:

– Я недавно обращенный. Нахожу, что джаз успокаивает.

– Трудный период в жизни? – Я понимала, что выпытываю подробности, но не могла сдержаться. В Джеймсе словно чего-то недоставало. Я буквально подавила желание схватить его за плечи, потрясти и посмотреть, какая деталь в нем плохо привинчена.

– Можно и так сказать, – осторожно ответил он. – Я живу и работаю в большом городе. В городе, о котором не зря говорят, что он никогда не спит. Просто сейчас… много всего навалилось.

На лице Джеймса мелькнула натянутая улыбка.

Я отпила из чашки, пытаясь убедить себя, что пора отстать от него с вопросами. Впрочем, умение вовремя остановиться никогда не входило в список моих достоинств.

– Чем же вы занимаетесь?

– Строительством. Работаю в фирме отца. Мои сестры тоже там работают, в разных должностях.

– Сестры?

На этот раз его улыбка выглядела более искренней.

– Их у меня четыре. И все старшие.

– Сочувствую, – вырвалось у меня.

И чтобы не дать Джеймсу времени на встречный вопрос, быстро сменила тему, обойдя стороной «одолжение», о котором он собирался попросить. Я сомневалась, что у меня достанет душевных сил на удовлетворение каких бы то ни было просьб.

– Вы уже инвентаризировали бабушкин фарфор? Важно знать, полон ли он.

– Что значит «полон»?

Я вздохнула, напомнив себе, что Джеймс – мужчина и вряд ли понимает, что такое «набор на одну персону».

– Вы знаете, сколько там обеденных тарелок, хлебных тарелок, суповых чашек?

– А, вы имеете в виду набор на персону? Моя самая старшая сестра подумала, что мне может пригодиться эта информация, поэтому все сосчитала. Там двенадцать почти полных наборов из шести предметов, только чего-то не хватает.

– Посуда для подачи блюд есть?

Джеймс посмотрел на меня так, будто я заговорила на иностранном языке.

– Спросите сестру и дайте мне знать.

Я откусила кусочек круассана. Внезапно мне вспомнилось лицо матери и то, как она прижимала палец к губам.

– Это же хорошо, правда?

Я не сразу поняла, что он задает мне вопрос.

– Да, конечно. Чем полнее набор, тем он более ценен. Редко когда покупатель ищет недостающие предметы для своего сервиза. Большинство клиентов интересуют полные наборы.

Джеймс тоже откусил от круассана и вытер пальцы салфеткой. Посмотрел на меня вопросительно.

– Я хотел бы поехать с вами. В Апалачиколу.

Я уставилась на него, практически в уверенности, что он шутит. Однако глаза Джеймса смотрели искренне, даже умоляюще. Я опустила взгляд, качнув головой.

– Нет, невозможно. Это ужасно плохая идея по очень многим причинам, и главная из них – мне не нужна ваша помощь.

– Вы вчера сказали, что, может быть, видели такой узор раньше, в доме вашего дедушки. Там был один предмет или больше?

Пару секунд я гадала, слышал ли он мой ответ. Или, имея большой опыт споров с четырьмя сестрами, нарочно пропустил мимо ушей мои возражения?

– Я видела только один, – раздраженно ответила я. – И этот один я видела всего раз. Моя бабушка, наверное, нашла его на распродаже и купила из-за узора, потому что мой дед – пчеловод. Вероятно, она думала, что ему понравится рисунок с пчелами. Дед и сестра уже искали его в доме и не нашли. Поездка наверняка станет для меня пустой тратой времени, и вам совершенно незачем…

– Кто-то в вашей семье, возможно, знает, откуда этот предмет. И могут найтись другие, – настаивал Джеймс.

Я отхлебнула цикорий и обожгла язык.

– Если бы другой предмет существовал, я бы о нем наверняка знала. Я прожила вместе с матерью, дедом и бабушкой в их доме почти всю свою жизнь.

– А тот, что вы видели? Чашка, тарелка?

Настал мой черед разглядывать Джеймса, изучать его, точно покрытую трещинами этажерку, чьи секреты похоронены под вековой пылью. Джеймс Граф был не просто скучающим бизнесменом в поисках происхождения бабушкиного фарфора. За копной густых волнистых волос и темно-синими глазами что-то скрывалось…

Я не спеша откусила от круассана и стала медленно жевать.

– Суповая чашка, – наконец произнесла я.

Воспоминание об этом предмете заставило меня забыть, зачем ко мне пришел Джеймс и о чем меня спрашивает, и я принялась подробно объяснять.

– Пчелы нарисованы под каждой ручкой. Помню, что подумала тогда – они выглядят слишком настоящими, словно могут ужалить, если поднести палец слишком близко. – Я встретилась взглядом с Джеймсом. – Жаль, я не сообразила перевернуть чашку и посмотреть на клеймо. Иногда импортер добавлял собственное клеймо к клейму производителя, что делает фарфор еще более привлекательным для коллекционера. А еще это указало бы мне, являлась ли та чашка частью сервиза вашей бабушки. И сейчас, вспоминая рисунок, я сказала бы, что да, но не точно. – Я выпрямилась. – Да и не важно. Той суповой чашки нет, иначе сестра или дед нашли бы ее. Я еду в Апалачиколу лишь из уважения к мистеру Мэндвиллу.

Джеймс отпил свой напиток и нахмурился, глядя в чашку.

– Цикорий, – заметила я извиняющимся тоном. – Я пью только его, хотя, полагаю, мне следовало вас спросить. Те, кто не привык к его вкусу, говорят, что он напоминает помои.

Джеймс улыбнулся, и я вновь увидела морщинки у глаз, которые так не вязались с образом серьезного бизнесмена, каким я увидела его в первый раз.

– Все в порядке. Наверное, надо привыкнуть.

Он поставил чашку и подался вперед, беспокойно постучал пальцами по столешнице. Оглядел маленькую комнату, все собрания случайных вещиц, которые нашли у меня приют. Даже лампы по обеим сторонам от викторианского дивана сделаны из непарных канделябров. Меня с детства привлекали выброшенные за ненадобностью вещи, обычные предметы, в которых можно разглядеть красоту, только если как следует к ним присмотреться.

– Я понимаю, моя просьба поехать с вами в Апалачиколу звучит странно, – сказал Джеймс. – И я не хотел бы подкупать вас обещанием сделки, чтобы вы согласились. Но, как я уже намекнул мистеру Мэндвиллу, работа с предметами из дома моей бабушки может быть очень выгодна для вас обоих.

Он вновь улыбнулся, и я задалась вопросом: знает ли он обезоруживающую силу своей улыбки и то, как она начала работать в его пользу еще до того, как он заговорил.

– Я хотел бы, чтобы вы знали… это важно для меня, я очень хочу заняться этим поиском.

– Вы так любили бабушку? – Я смягчилась, подумав о своем деде, вспомнив тепло его ладони, держащей мою, и аромат меда, словно впитавшийся в его кожу. Я подумала, как сильно по нему скучаю и как наша разлука болезненна для обоих.

– Да. Она страдала от деменции и последние восемь лет не выходила из дома, так что ее смерть не стала для нас неожиданностью. Но я делаю это не потому. – Джеймс нервно сжал и разжал кулаки. – Я уже упоминал, что взял отпуск. Мне отчаянно нужно… чем-то отвлечься.

– Моя работа – не развлечение, мистер Граф! – возмущенно заметила я. – Это серьезное дело, требующее всего моего внимания, поэтому я занимаюсь им одна. Ваше присутствие будет мне мешать. Я не была дома очень давно, и на то есть причины. И если уж я вынуждена туда ехать, то мне лучше поехать одной.

Он внимательно слушал.

– У вас много скелетов в шкафу, Джорджия?

Если Джеймс и заметил круги под моими глазами, то наверняка гадал, как в жизни такого обыкновенного человека, как я, могут быть призраки и скелеты.

Их и не сосчитать.

– Мой ответ – «нет». Ясно? Я оставлю вам несколько каталогов. Займете себя их просмотром и, может быть, найдете узор. Вот вам и отвлечение. Мы встретимся, когда я вернусь, и обсудим результаты.

Я поднялась и принялась убирать со стола. Джеймс тоже вежливо встал. Вероятно, его научили этому мать, бабушка или сестры… или другая женщина в его жизни. Может быть, он женат. Правда, кольца у него я не заметила, но теперь многие их не носят. Подтверждение тому – коллекция выброшенных обручальных колец в стеклянной раме у меня в ванной.

Джеймс взял чашки и, пройдя за мной в кухню, осторожно поставил их в раковину. Не оборачиваясь, посмотрел в высокое окно, выходящее на желтую стену соседского дома. Его руки сжали край раковины.

– Наверное, я мог бы пригрозить, что решу свои вопросы в другом антикварном салоне… но не хочу.

– Уверена, в таком случае мы пожалеем об упущенной сделке, но в той же степени уверена, что не пропадем.

Джеймс развернулся и посмотрел на меня, однако я не смогла понять выражения его глаз.

– Я как раз искал повод убраться подальше от своей жизни, когда сестра предложила мне разузнать о бабушкином фарфоре. Я недавно потерял близкого человека… и либо я найду себе занятие, которое меня увлечет… либо психиатрическая клиника. Я выбрал фарфор.

Я смотрела на его идеальной формы лицо, в его умные глаза, на сильные руки и чувствовала, как во мне поднимается гнев.

– Что случилось? Вас бросила девушка?

Что-то дрогнуло в его глазах, но он не отвел взгляда.

– Нет. Моя жена умерла.

Он сказал ровным голосом, без эмоций, но я ощутила его слова, как удар под дых.

– Мои соболезнования, – тихо проговорила я, разгадав теперь тоску, которую заметила в его глазах в нашу первую встречу.

– Теперь вы понимаете?

Я медленно кивнула, осознав, как сама не хотела бы прятаться от жизни за всеми этими вещами, которые кто-то давно потерял.

– Да, – начала я. – Однако…

Я подумала о дедушке и о Берди. И о Мейси. Обо всех незавершенных делах, которые оставила в прошлом. О том, как не готова встретиться с ними, тем более при непрошеных свидетелях.

– Вы меня даже не заметите, – настаивал Джеймс. – Если вам не понадобится моя помощь… я могу, скажем, просмотреть каталоги или передвинуть ящики на чердаке. – Его губы дернулись в едва заметной улыбке, которая не стерла боль из его глаз. – И я не стану выспрашивать у вас ничего такого, что вы не хотели бы мне говорить.

Я чуть не рассмеялась.

– Меня волнует не это. Апалачикола – маленький город. Люди там считают своим долгом поведать вам все, что вы хотите знать, и бо́льшую часть того, чего вы знать не хотите.

В глазах Джеймса зажглось искреннее веселье.

– Я из Нью-Йорка. Отлично умею отшивать людей.

Я вздохнула, понимая, что проиграла нечто большее, чем просто спор.

– Ладно. Дам знать мистеру Мэндвиллу. Я планировала ехать завтра и остановиться у своей тети. В Апалачиколе есть несколько гостиниц и сдаются комнаты с завтраком. Уверена, вы найдете их в Интернете. Мы пробудем там максимум два дня.

– Лучше, чем ничего.

– И я все еще надеюсь, что сестра позвонит мне и скажет, что нашла чашку, и тогда ехать вовсе не понадобится. Ей так же, как и мне, не хочется, чтобы я приезжала.

Джеймс не спросил почему, и меня порадовало, что он сдержал обещание ничего не выспрашивать. Я проводила его до двери.

– Спасибо еще раз за круассаны.

– Пожалуйста. Спасибо, что согласились взять меня с собой.

Я старалась не замечать нарастающего чувства сожаления, которое поднималось во мне подобно желчи.

– Ровно в девять. Не опаздывайте, ждать не стану.

Мы распрощались, и я поспешила закрыть дверь, пока не передумала. На секунду я прикрыла глаза, вспоминая лицо матери, как она прижимает палец к губам, забирает чашку из моих рук и просит хранить секрет. Мне послышалось жужжание нарисованных на фарфоре пчел, заглушенное годами молчания. А теперь я собираюсь их освободить.