6

Следующий день выдался необыкновенно ясным, полным света. Ослепительный день: чистое ярко-синее небо без единого облачка и сверкающее солнце, отражающееся в водной глади лагуны. Было довольно холодно, но не так, как в последние дни, туман наконец рассеялся.

В этот прекрасный воскресный день Билл и Ванесса несколько часов подряд бродили, держась за руки, по улицам и площадям. Они почти не разговаривали, но им было так хорошо вдвоем, что слова и не требовались. Они наслаждались Венецией. Миновав «Галлери дель Академиа», они спустились по улице Камбара, прошли по Контарини-Корфу, пока наконец не дошли до Фондамента Приули-Нани.

– Конечно, я помню эти места. – Ванесса повернула к Биллу улыбающееся лицо. Они продолжали идти вниз по улице. – Это старинная лодочная пристань Сан-Тровазо, где ремонтируют гондолы. – Она показала на древнее, довольно потрепанного вида здание. – Я была здесь однажды с отцом. Ему хотелось увидеть церковь Сан-Тровазо. Она очень-очень старая, если я правильно все помню.

– Да, верно, – подтвердил Билл. – Ее построили в десятом веке. Сейчас я тебя туда отведу. В церковь. Я хочу показать тебе одну из моих самых любимых картин. Это Тинторетто. Между прочим, лодочная пристань Сан-Тровазо – единственное оставшееся в Венеции место, где продолжают строить гондолы.

– Да, это искусство мало-помалу исчезает. Как много старинных ремесел исчезло со временем, – с сожалением проговорила она. – Но, слава богу, ремесло стеклодувов еще процветает! – Ванесса посмотрела на него и улыбнулась.

Они прошли через лодочную пристань и вышли на мост делле Мераведжи – мост Чудес. Через минуту они уже подходили к церкви Сан-Тровазо, построенной из светлого камня. Изящная колокольня, словно бессменный часовой, возвышалась над деревьями, своим силуэтом вонзаясь в бирюзовое небо.

Они вошли в церковь и на мгновение застыли на пороге. Внутри было сумрачно и как-то необыкновенно тихо. Оба на минуту преклонили колени. Билл бросил быстрый взгляд на Ванессу, но ничего не спросил, поняв, что она тоже католичка. Они медленно приблизились к алтарю.

Билл сразу же обратил внимание Ванессы на два полотна, висящих по обеим сторонам хоров.

– Обе картины принадлежат кисти Тинторетто, – пояснил он. – Это его последние в жизни картины. Он их написал в 1594 году.

Они подошли к «Поклонению волхвов».

– Мне самой всегда нравилась именно эта картина, – удивленно сказала Ванесса – Она – просто чудо. Поразительное совершенство во всем: цвет, образы, мазок.

– Он великий мастер, – подхватил Билл. – Истинно божественный талант.

Он застыл на месте, завороженный, и просто молча смотрел на картину, даже не пытаясь скрыть слезы восторга.

Ванесса поняла, что это полотно действует на Билла необычайно сильно, едва ли не вводит в гипнотический транс. Несколько раз она бросала на него недоуменные взгляды, но не произносила ни слова, не желая рассеивать волшебные чары. Он был потрясен, растерян. Никогда прежде Ванесса не видела, чтобы произведение искусства так мощно и непосредственно воздействовало на зрителя.

Оторвав наконец взгляд от картины, Билл сказал:

– Когда я смотрю на этого Тинторетто, на другие шедевры Венеции, когда я осознаю, какую несравненную красоту может создавать человек, я прихожу в недоумение. Носителем зла и кошмарной ненависти, поражающей здравый рассудок, является тоже человек. Как примирить две эти его ипостаси?

– Но тем не менее они сосуществуют испокон века, – ответила Ванесса, кладя ему руку на плечо. – Венеция – совершенное олицетворение рукотворной красоты. Куда ни взглянешь – кругом красота и гармония. Живопись, другие произведения искусства здесь собирались веками. В Венецию стекались лучшие архитекторы и строители. – Она замолчала и тихо добавила: – Ты приехал из Боснии, где видел лишь жестокость, бесчеловечность и людские страдания. Эти образы продолжают жить в тебе, Билл. Естественно, что ты все время сравниваешь одно с другим.

– Да, ты права, так и есть, – глуховато ответил он и наконец отвернулся от картины. Он взял Ванессу за руку и повел назад, к выходу из собора. – Хотелось бы верить, что живопись и музыка излечат меня, помогут более объективно относиться к тяготам этой жизни.

– Я тоже надеюсь на это.

Они вышли наружу, где ярко светило солнце. Билл зажмурился и потряс головой, стараясь отогнать прочь нахлынувшие на него страшные видения войны. Наконец он открыл глаза и неожиданно предложил:

– Я так давно не катался на гондоле по Большому Каналу, Ванесса. Что, если нам с тобой совершить эту чудесную прогулку? Это будет волшебное путешествие, а?

– Ой, как здорово! Я тоже сто лет уже не каталась по Большому Каналу. А ведь это одно из главных удовольствий Венеции. Поездка на гондоле действует так расслабляющее, так умиротворяющее.

Билла вдруг захлестнула горячая волна счастья. Он понял: это потому, что рядом Ванесса. Он обнял ее и прижал к себе.

– Меня переполняет радость. Оттого, что мы встретились. Оттого, что гуляем по Венеции. Что вчера вечером мы занимались любовью. Что проведем вместе еще несколько дней. – Он умолк, поднял к себе ее лицо, вгляделся в него. Легкая улыбка пробежала по его губам. – Как бы там ни было, Ванесса, со мной уже очень-очень давно не случалось ничего такого, что хотя бы отдаленно можно было сравнить с нашей встречей. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Тайный роман так тайный роман. Я хочу, чтобы наша связь продолжалась, невзирая ни на что.

Закончив, он вопросительно посмотрел на нее. Ванесса кивнула.

– Я тоже. Когда угодно, где угодно, но мы будем встречаться. – Она обвила руками его шею и ткнулась лицом в плечо. Но его губы нашли ее и слились в поцелуе. – Итак, клятва скреплена печатью поцелуя, – заключила она.

Оба весело рассмеялись и, не разжимая рук, отправились в обратный путь. Они снова прошли лодочную станцию, добрались по узким улочкам до академии. Там Билл нанял гондолу до «Палаццо Гритти».

Как только они сели в гондолу, Билл обнял Ванессу, она положила голову ему на плечо. Он вдруг остро ощутил, что ему осталось всего несколько дней быть с женщиной, которая стала ему так дорога. Еще совсем недавно ему казалось, что, кроме Хелены и матери, он ни к кому не будет испытывать столь сильные и глубокие чувства. Но оказалось, он ошибся. И это было очень странно и неожиданно.

С Ванессой происходило то же самое. Она все думала: неужели все останется по-прежнему? Нет, невозможно, в этом она была уверена. Ее жизнь не будет такой, как раньше. Потому что в ней появился Билл.

Гондольер ловко управлял гондолой, Ванесса и Билл, бросая восторженные реплики, любовались великолепными видами Венеции.

Они плыли мимо острова Сан-Джорджо, церкви Санта-Мария-делла-Салюте, Доганы, великолепного здания таможни с красивым куполом. Эти три здания, которые называют тремя жемчужинами, встречающими путешественников, сияли золотом на ярком солнце.

– Словно пейзаж Тернера,[7] – восхищенно сказал Билл, глядя на небо. – Ванесса, ты видишь этот переменчивый свет? Он совершенно особенный, только Тернер мог передать такой желтый цвет на своих холстах. Я обожаю его венецианские пейзажи. Никто не смог его превзойти.

– Ты прав, – согласилась Ванесса. – Весь город словно плывет по воде, а вода все время меняет цвет. Зрелище потрясающее…

Ванесса с искренним восторгом любовалась проплывающим перед ними великолепием. Словно волшебная страна открывала им свои врата. У Ванессы к горлу неожиданно подступил комок, глаза наполнились слезами – так действовала на нее прелесть древнего города.

Небо и трепещущая вода сливались в единое целое в золотом сиянии дня. Все краски Венеции отражались в Большом Канале.

Мерцающий солнечный свет делал купола базилики Сан-Марко серебристыми, а бледным краскам самого здания – розовому, терракотовому, охре – придавал сумрачный желтоватый оттенок. Зеленое и голубое, сливаясь, переходило в водянистые серые цвета.

Гондола медленно скользила по Большому Каналу, мимо теснящихся друг к другу древних палаццо. Все дома в Венеции были построены на столбах, вколоченных в морское дно много веков назад.

Неужели и вправду Венеция опускается под воду? – подумала Ванесса. Увы, это установленный факт. Медленно, очень медленно, но опускается, хотя и принимаются всевозможные меры, чтобы воспрепятствовать неизбежному.

Ванесса смотрела на дворцы, в которых были собраны коллекции бесценных сокровищ, работы старинных художников, скульпторов, золотых и серебряных дел мастеров, гобелены, антикварная мебель. Неужели все это уйдет под воду? Ванесса вздрогнула. Неужели эту трагедию никак нельзя предотвратить?

Билл обнял Ванессу покрепче, она прижалась к нему всем телом. Ванесса была по уши в него влюблена. Не следовало, конечно, терять голову, но тут уж ничего не попишешь, теперь она была уже не властна над своими чувствами.

Они сидели в баре «Палаццо Гритти» и пили горячий шоколад, ели крошечные бутербродики и тающие во рту пирожные. Уже начинало темнеть, золотистый свет превратился в свинцово-серый, задул холодный ветер. Но в баре было тепло и уютно. Влюбленные наслаждались обществом друг друга, они были счастливы уже только оттого, что они вместе.

Вдруг Ванесса тихо спросила:

– Ты так и не сказал, куда отправишься отсюда, Билл. Неужели снова в Боснию?

Он помолчал, потом коротко кивнул, лицо его сразу помрачнело.

– Я только закончу дела. Больше трех-четырех дней я там не пробуду, слава богу.

– Как это, должно быть, ужасно… Я видела репортажи по телевизору – это же просто ужас. Неужели все действительно так, как показывают? В это невозможно поверить.

– Там настоящий ад, это правда.

– Ты никак не можешь забыть… Я слышала, ты говорил Фрэнку.

– Да, война здорово на меня подействовала, она изменила мой взгляд на мир. Я был свидетелем страшного геноцида… Понимаешь, со времен второй мировой войны это первая война и первый геноцид в Европе. С тридцатых годов, когда нацисты начали преследовать и уничтожать евреев, цыган и некоторые другие нации, недостойные, по мнению фашистов, жить. Я не мог вообразить, что такое может случиться снова и мир будет смотреть на это сквозь пальцы. – Билл покачал головой и пожал плечами. – Однако мир – цивилизованный мир! – допускает подобные зверства. Прости, Ванесса, я сразу начинаю заводиться. Не могу говорить спокойно. Я зря употребил этот термин. Ни черта мы не цивилизованные люди, вот в чем я убедился. В каждом под тонкой кожей живет зверь. Чуть царапни – и монстр вырывается наружу. – Он мрачно взглянул на нее и закончил: – Я – журналист, я должен быть бесстрастным наблюдателем, объективным и взвешенным. Должен просто следить за событиями, вот и все.

Ванесса понимающе кивнула.

– Но для тебя это, наверное, очень трудная задача.

– С некоторых пор да. Были времена, когда я запросто вел репортажи из «горячих точек», не тратя при этом столько нервов и душевных сил. Босния все переменила. Жестокость, истребление невинных людей. Господи, временами это было просто непереносимо… Чего я только не навидался! Нет таких слов, чтобы описать весь ужас того, что там происходит.

Ванесса молча погладила его по руке. Этот жест был красноречивее любых утешений.

Через некоторое время Билл наконец справился с бушевавшими в нем эмоциями. Он сказал:

– Я собираюсь сделать спецрепортаж о терроризме. У меня в запасе есть два месяца. Мы начнем снимать в январе и в марте сможем выпустить готовую передачу.

– Поэтому ты не собираешься задерживаться в Сараеве?

– Да. Я буду снимать на Ближнем Востоке.

– А мы… – Она крепко сжала его руку и чуть наклонилась вперед. – А мы сможем встречаться?

– Надеюсь, дорогая. Во всяком случае, я тоже очень этого хочу.

– Давай сделаем Венецию местом наших встреч! Как думаешь, это возможно?

Он легонько сжал ее пальцы.

– Блестящая мысль.

– Ты собираешься в декабре приехать в Нью-Йорк?

– Где-нибудь числа пятнадцатого. Компания задолжала мне двухнедельный отпуск. А мы сможем увидеться в Нью-Йорке? Проблем не будет?

– Конечно, нет. Позволь и мне задать вопрос.

– Сделай милость.

– Ты познакомишь меня с твоей дочерью?

– Твой вопрос так неожидан! Ты действительно этого хочешь?

– Да, Билл, хочу.

– Тогда назначай дату. Я поведу вас обедать. Хелену, маму и тебя. Это будет восхитительно: я выведу в свет трех моих любимых женщин.

Загрузка...